Шмель сказал, что колдун приходил к нему во сне.
— Глаза у него кто-то съел. И нос. И губы! Даже язык! Он говорить пытался, но я ничего не разобрал.
Они с Киром сидели в заброшенном роддоме. Темноту старой котельной разгонял пузатый фонарик.
— Страшно, — пожаловался Шмель. — Он стоит, весь в амулетах, ко мне тянется, но меня не видит. А я пошевелиться не могу, руки и ноги как паутиной оплели.
В свете фонаря глубокие тени под его глазами дрожали, отчего казалось, что по лицу друга кто-то ползает.
Вспомнились байки про сумасшедшую старуху по кличке Плаха, которая якобы воровала младенцев в роддоме, а однажды и вовсе пыталась все тут сжечь. Самое жуткое, что старуха эта до сих пор жила в посёлке, на одной улице с Киром.
— Как зима ударила, так он и снится. Бывает ещё сон, как я по школе брожу. Ночью. Свет не горит, только фонари на улицах. Они островки маленькие освещают. А за островками этими стоит кто-то и шепчет считалочку. Слышишь, полночь бьют часы, то проснулись мертвецы. С костяною головой, да с загнившею душой…
Кир, может, и не поверил бы другу, если бы и ему всякая чертовщина не снилась. Но он про неё рассказывать не стал. Кто-то из ребят говорил, что если свои страхи озвучишь, то выпустишь их наружу.
За две недели Кир с другом привыкли к посиделкам в старом роддоме возле леса. Никто сюда не ходил, не досаждал. Они прятались в маленьком тёплом помещении, куда не забирался ветер и трескучие морозы. Шмель говорил, что раньше здесь работала котельная. Но откуда здесь в углу широкий колодец, даже он не знал.
Сами друзья играли тут в карты. Иногда садились рядом с колодцем и гадали, что же там, на дне? Оно было глубоко, даже фонарик не доставал. Шмель считал, что дна нет совсем.
— Ну, кто сегодня вниз плюнет на счастье? — спросил Кир, когда они уже собирались уходить.
Решили выбирать на «су-е-фа». Выпало Шмелю.
Тот плюнул в колодец и сразу отбежал.
— Ты забыл желание загадать, — засмеялся Кир, — чтобы начались холода и мы остались дома!
Заканчивались зимние каникулы, и жуть как не хотелось обратно в школу. Там же уроки, много уроков. А ещё Крест, наглый восьмиклассник. Все ребята младше двенадцати его боялись и ненавидели.
— Это да, хоть бы морозы ударили, — проворчал Шмель, когда они выбирались из котельной. — Завтра первый день и сразу шесть уроков! Пятый класс! У меня сестра в седьмом меньше учится…
Кир жил недалеко от заброшенного роддома, на этом берегу реки, которая неровной змейкой тянулась вдоль посёлка. Шмель обитал в кирпичных пятиэтажках рядом с местной агрофирмой. Ему до школы всего ничего идти, и он завидовал Киру, который, если ударят морозы, мог со спокойной совестью остаться дома. У него за рекой всегда холоднее.
Спустившись к посёлку, они распрощались до завтра.
Мама работала на сутках в больнице, поэтому из садика маленького брата Митьку забирала соседка тётя Люба. Когда пришёл Кир, они смотрели мультики по телевизору.
— Нагулялся, — улыбнулась пухлая женщина. — Митька тебя заждался, всё хотел чего-то показать. Ладно, я к себе. Печь протопила, макароны разогрела. Ешьте, пока тёплые! И допоздна не сидеть! Проверю!
— Чего хотел показать? — спросил Кир, когда ушла тётя Люба.
Брат заговорщицки подмигнул, убежал в комнату. Тут же вернулся с деревянным ножом.
— Во, — Митька пронзил им воздух. — В садике выменял. Ночью Дрыга придёт, а я его на лоскуты, как Глеб перед армией учил…
Значит, Митьке Дрыга тоже снился. Наверняка тот самый, без лица, чёрный, с огромными синими рогами. С наступлением зимы он то и дело приходил во сне, тряс уродливым, покрытым корой телом. Дрыгал руками и ногами. Плясал в такт неведомой мелодии и подбирался всё ближе…
Нет, ножом его точно не одолеть.
Кир забрал деревянное оружие и объяснил:
— Демона этим не убьёшь. Он же во сне обитает, там твои ножи ему до фонаря. Надо не так, айда, помогу…
Остаток вечера они мастерили ловца снов. Когда пришла тётя Люба, долго охала, прибиралась за ними. Позвонила маме в больницу, отчиталась, что всё хорошо. Уходя, велела им запереться.
Митька уснул быстро. Кир долго ворочался, глядел, как зима рисует диковинные узоры на окне, как от реки поднимается пар и проступают над водой призрачные лица.
Не хочется в школу и всё. Душные классы, потные мальчишки и вертлявые девчонки. Вот бы к Глебу попасть…
Старшего брата ещё осенью призвали в армию. Прошёл учебку и сразу попал в горячую точку, откуда теперь слал редкие письма и фотографии…
Вот бы Кир со Шмелём тоже в армейку ушли, на войне всех победили, а вернулись героями. Тогда учителя бы гордились, девчонки повсюду за ними бегали. И красивая сеструха Шмеля, смуглая брюнетка по имени Рита. И Вика из их класса, у которой уже грудь появилась и которая, по слухам, гуляла с семиклассниками…
В палисаднике поскрипывал снег, просыпался иногда дом, хрустел старыми костями, снова засыпал. Чернота заполняла углы, и только лунный свет сквозь окна серебрил подоконник…
Фикус у стола тряхнул ветками и шагнул к кровати. Кир вздрогнул, различив в нём Дрыгу, демона без лица. Тряся копытами, тот ступал по комнате, дышал холодом. Митька у стены вздохнул тяжело, перевернулся на другой бок.
Демон рванул к нему. Кир зажмурил глаза и спрятался под одеялом.
— Слышишь, полночь бьют часы, то проснулись мертвецы, слышишь, слышишь…
Эти слова шептал во сне Митька. Про них же говорил Шмель…
Кошмар прервал звон будильника. Ему вторил телефон. Кир вскочил на ноги. Никакого демона, огромный фикус дремал у стола.
— Проснулись? — спросила мама, когда он снял трубку.
— Ага, — соврал Кир, толкая Митьку. — Собираемся.
Тот долго потирал глаза, натягивая синее трико.
— А где ловец? — удивился Кир. — У кровати же вешали. Ты его спрятал?
— Неа, — честно ответил Митька. — Ты сам его ночью унёс.
— Куда?
Неприятный холодок родился в желудке, пополз к горлу.
— Так на улицу. Я тебя звал, а ты молча вышел и за окном его повесил.
Ловец и вправду висел на гардине. Кир тихо выругался. Увидел цепочки следов на снегу. Это ещё кто здесь ночью бродил?
На другом конце улицы, у дома сумасшедшей Плахи стоял милицейский уазик, стучал в ворота участковый. Прячась от кусачего ветра, Кир поторапливал брата. Над головой гасли звёзды, выключались редкие фонари у домов. Небо на востоке светлело, и день лениво вползал в посёлок.
Первым уроком была математика. Шмель на неё опоздал, минут десять стоял у дверей, потом отдувался у доски, схлопотал двойку и на перемене ходил злой.
— Всю ночь не мог уснуть. Будто кто-то тяжёлый сел на грудь, дышать не давал. А как усну, так опять в школе пустой, в темноте кто-то бродит, плетёт паутину и в глаза мне плюётся.
Шмель, как обычно, всё утро заглядывался на красавицу Вику. Кир знал: друг давно по ней сохнет, просто не решается подойти, заговорить. Вика всем нравилась, и Киру тоже.
После третьего урока ребят собрали в коридоре на линейку. Почтить память старого учителя, который умер несколько лет назад. Денис Палыч, кажется. Биологию вёл. Кир его почти не помнил, а завуч долго рассказывала, какой он был хороший, как отлично к детям подход находил.
Сейчас биологию вела молодая девушка. Наталья Викторовна. На уроки она всегда приходила в красивых платьях и цветастой шали. Муж её служил вместе с братом Кира, а потому биологичка часто спрашивала, не пишет ли им Глеб? Мальчик сразу краснел, отвечая, что пишет редко.
Уже несколько месяцев Наталья Викторовна ходила с большим животом, но в декрет пока не собиралась. Говорила, дома скучно. Будет работать, сколько может.
— До сих пор нам всем очень не хватает Дениса Палыча, — продолжала завуч, — жаль, болезнь забрала его так быстро…
Сам старый биолог сердито смотрел на школьников с чёрно-белой фотографии. Мертвец без глаз. По лицу и не скажешь, что детей любил.
Кира толкнули.
— Э, слышь, ушастый, ты рот закрой.
Крест. Жилистый сутулый хулиган, от которого пахло сигаретами и потом. Он стоял, щурясь, словно думал, куда ударить испуганного мальчика.
Поодаль уже хихикали дружки Креста, все с кривыми зубами и сальными волосами. Попробуй слово сказать, набросятся.
Кир промолчал, отвернулся. Скорее бы кончилась линейка…
— И мы знаем, какая нелёгкая жизнь была у Дениса Палыча! Сначала жена, потом дети, один совсем остался…
Крест толкнул сильнее.
— Чё молчишь, ушастый? Оторвать тебе уши, может? Всё равно ничё не слышишь.
Дружки его загоготали.
Сердце грозило проломить рёбра, от запаха сигарет кружилась голова. Крест скалился, похожий на хищного хорька.
— Кончай приставать, — заступилась за Кира стоявшая рядом Рита, сестра Шмеля. — У него брат из армии вернётся и сам тебе уши оторвёт.
— Не вернётся, — спокойно ответил Крест. — А ты не лезь.
Он плюнул в девочку и попал ей прямо на кофту.
Кир, не раздумывая, ударил Креста плечом в живот, пихнул его так, что тот упал на пятую точку.
— Ты чё, сука…
Один из его дружков заехал Киру по носу.
— Это что за драки! Крестов!
По коридору к ребятам спешила Наталья Викторовна.
Хулигана и след простыл. Только дружки его по сторонам озирались, о чём-то шепчась.
— Кирилл, он первый начал? — мягко спросила биологичка. — Он сам тебя подначивал, да?
Кир глянул на испуганную Риту. Рядом с ней стояла красавица Вика. Вдвоём они смотрели на него, как на диковинного зверя, которого того и гляди скормят голодным хищникам.
Весь следующий урок он провёл у директора. Наталья Викторовна с круглым, похожим на арбуз животом сидела рядом, жаловалась на хулиганов. Крест из школы сразу сбежал, поймать его не успели.
— Я передам участковому, — обещал директор, теребя дужки своих очков. — Вам бы, Наталья Викторовна, пора уже в декрет. Какой срок?
— Седьмой месяц.
— Во-от, сами знаете, в школе дураков хватает. Налетят ещё сдуру, зашибут. Крестов так вообще без мозгов. У него вся семья, и брат, и отец на зоне. Скоро тоже туда загремит…
Самого Кира ни в чём не обвиняли. Всё подробно расспросили и отправили на уроки. В классе Вика глаз не сводила с его разбитого носа, улыбалась, что-то шептала соседке по парте.
— Рита сказала, ты Кресту дал сдачи? — подошла она к нему на перемене. — Давно пора.
Он сначала не понял, но быстро сообразил, закивал.
— Д-да, меня брат учил, бить плечом, вот я момент подгадал.
— А-а. У тебя же брат там. В…
— Чечне. На танке гоняет.
Как-то сам собой у них завязался разговор. Она всё смахивала со лба непослушную прядь, он рассказывал про брата, про себя, про то, как Глеб учил его разным приёмам.
Шмель стоял поодаль, косился на них хмуро, молчал.
После уроков Кир проводил её домой, до кирпичных пятиэтажек.
— Вам там за рекой не холодно? — спросила вдруг Вика.
Он растерялся.
— Да нет. Только зимой… в морозы дует с реки. А так тепло.
— Алька, подруга Риты, болтала, что раньше, когда посёлка не было, там какие-то язычники жили. Потом их солдаты прогнали, поселение разорили, а кого-то даже сожгли, кости в реке утопили. И сейчас там костей много под водой. Туда-сюда плавают. Людей с ума сводят.
— Ага? — недоверчиво хмыкнул Кир. — Ясно теперь, из-за чего у старухи Плахи кукушку снесло.
Она засмеялась. Потом увидела идущую следом биологичку, Наталью Викторовну, смутилась.
— Ой, здрасьте… вы же сегодня на УЗИ ходили?
— Завтра я, — улыбнулась учительница, даже в пуховике красивая, румяная, с пышными ресницами. — Вы тут чего ждёте? Целуетесь?
На этот раз смутился Кир. Попрощался с Викой, побежал домой.
Всю дорогу он боялся, что встретит Креста с дружками. Но обошлось. Только на мосту бродили собаки, рыча на свои отражения.
— Ну-ка, брысь, — Кир прогнал собак, сам глянул на воду. Показалось, что в своём отражении он видит чужое лицо, какое-то лягушачье, толстое, похожее на утопленника.
Дома хлопотала мама. Он быстро сделал уроки, позвонил Шмелю. Тот не ответил. Наверное, из-за Вики на него дуется.
Мама сказала, что за ночь в больницу привезли несколько школьников. С пневмонией. В посёлке этой зимой могут эпидемию объявить, школу закрыть. Ещё вчера бы Кир обрадовался, но сейчас, когда он с Викой подружился, дома сидеть не хотелось.
Пока они обедали, мимо проехал участковый. Мама слышала, ночью кто-то пытался в агрофирме коровник поджечь. Вот он к старухе и приезжал.
— Самое странное, она сама позвонила участковому. Совсем из ума выжила. И почему её в больницу не заберут? Никому нет дела, все только о своих проблемах думают…
Мама рассказала, что раньше Плаха была нормальной, у неё и муж был, и дети. Но все умирали в младенчестве. Ходили слухи, что она их сама душила. Муж тоже погиб, задавили его по пьяни. А у неё помутился рассудок. С работы прогнали, когда подожгла родильное отделение. Сумасшедшей прикинулась, но в дурку Плаху не положили. За ней обещал покойный биолог Денис Палыч приглядывать, он ей дальним родственником приходился. И ведь, как он умер, она до сегодняшнего дня не чудила…
Утренние следы у дома уже замело, не различишь их на снегу. Каким-то шестым чувством Кир верил: это Плаха ночью ходила под окнами. Зачем? Непонятно. Вспомнились истории Вики про язычников и кости, которые с ума сводили. Вспомнился пляшущий Дрыга. Настроение совсем пропало.
Он снова позвонил Шмелю. Вместо него трубку взяла сестра.
— Дрыхнет, как лошадь пожарная, — ответила она, — всю ночь не спал, пыхтел. Сам налопается перед сном, потом страдает.
Кир засмеялся, представив друга сидящим в холодильнике с колбасой под мышкой.
— А ты чего, кстати, завтра делаешь? — спросила Рита. — Я про вечер. У нас родителей не будет. В командировке. Кино хотим смотреть. Шамиль тебя не звал?
Кир удивился, ответил, что нет.
— Тогда я зову. Приходи. Будут Вика и Алька моя. Ещё несколько ребят с класса.
Когда вернулся Митька, мама уже закончила с уборкой, дремала у себя в спальне.
— Киря, — позвал брат из кухни, — нальёшь чаю?
Пока он возился с чайником, брат взял его за рукав и прошептал:
— А у нас в посёлке есть колдуны?
— Откуда? Нет, конечно.
— А-а, — Митька отстранился. — В группе сегодня девчонки про него говорили.
— И чего говорили? — осторожно спросил Кир.
— Что ему… или его надо убить. Не помню.
К вечеру похолодало. Окна затянуло узорами, похожими на синие рога.
Мама за стеной смотрела телевизор, весело потрескивал огонь в печи, а в посёлке гуляла чья-то свадьба, играла музыка, взрывались фейерверки.
Этой ночью Кир уснул быстро. И кошмаров не видел.
Утром мама разбудила их рано.
— Я на работу. В больницу за ночь много малышей поступило, — сказала она. — Пневмония. Аккуратнее на улице, поняли? Одевайтесь теплее, от воды подальше держитесь.
Митька долго не просыпался, бормотал, что его не отпускают. Как сомнамбула, медленно собирался, не мог найти одежду. Из-за него Кир опоздал на первый урок. Повезло, что была биология. Наталья Викторовна махнула, чтобы заходил, садился. Шмель с кругами под глазами поморщился, увидев его.
— Не могу больше, — сказал он Киру на перемене. — Снится и всё эта тёмная школа. У ребят спрашивал, к ним тоже… приходят. И знаешь, что?
Кир наклонился поближе к другу.
— Говорят, что колдун этот и есть умерший биолог.
— Денис Палыч, что ли? — мальчик глянул на расписание, откуда сердито смотрел на них умерший учитель.
— Он, да. Только без глаз и носа.
Стало совсем неуютно. Казалось, серое лицо на фото видит всё, может читать мысли.
— Чего он хочет? Непонятно?
— А кто знает, некоторые думают, просит жертву ему принести. Но это же… дурость.
— Наверное, — согласился Кир. — Меня, кстати, сестра твоя вечером приглашала…
— А, да, — вяло отмахнулся Шмель. — Приходи.
Учебный день тянулся медленно, как черепаха. Крест в школе не появился. Зато дружки его ходили как шёлковые, припугнул их директор. Он сам проверял коридоры, забегал к учителям, говорил про вечер памяти, посвящённый Денису Палычу.
Маме про вечерние посиделки Кир говорить не стал. Тёте Любе соврал, что записался на школьное самбо. Та проворчала, что там его инвалидом сделают, но отпустила, обещала посидеть с Митькой. Младший брат дремал на диване, иногда вздрагивал, шевеля губами, будто с кем-то говорил.
Кир думал, народу у Шмеля соберётся полная квартира. Но пришёл только он, подруга Риты, кудрявая Аля в толстых очках, и Вика. Сам Шмель всё ходил около неё, но заговорить не решался.
Смотрели старый ужастик. Пятеро ребят приехали в домик посреди леса. И один за другим превратились в мертвецов. Было совсем не страшно, да ещё очкастая Аля так громко визжала, когда главный герой бился с демонами, что Кир со смеху покатывался. Шмель буркнул, что фильм — хрень. Выключил видак. Предложил зарубиться в приставку, но девчонки не захотели. Решили зажечь свечи на кухне, рассказывать друг другу страшные истории.
Первой выпало Вике.
Она долго и путано пересказывала легенду про язычников, постоянно что-то забывала и закончила рассказ тем, что все до единого язычники сами прыгнули в какой-то колодец, и кости их теперь гниют где-то на дне.
Потом настал черёд Али. Та сняла очки и, понизив голос, начала говорить:
— До биологички-то нашей, слышали, работал здесь чудик, Денис Палыч. Он ведь где-то в этом доме жил. И до сих пор, говорят, живёт.
Пламя свечи металось в разные стороны, словно кто-то невидимый ходил вокруг стола, дул на него.
— Он с детьми часто дома занимался. Ох и злой был, ругал их постоянно, даже бил. Иногда за стол посадит, спиной к дверям, а сам обвешается разными ракушками и ходит по квартире, в стены стучит, ругается с кем-то. Если повернуться, то он злился, мог ударить. Мне сестра старшая рассказывала, он ей однажды чуть глаза не выколол. Она увидела, как он из вентиляции нож доставал. Он, говорят, детей маленьких похищал и туда пихал. Те до сих пор в этих вентиляциях ползают, шуршат по ночам. И самого учителя можно увидеть, если ночью в экран старого телевизора посмотреть.
Все сразу оглянулись на стоящий у окна пузатый коричневый «Рекорд». Серый экран его искажал квартиру, превращал сидящих за столом ребят в призраков.
— Он, говорят, не от болезни умер. Сам себя убил. И если сейчас в полнолуние сесть к дверям спиной, позвать, он может прийти…
— Брехня, — зевнул Шмель, тень его испуганно дёрнулась, но осталась на месте. — Старый биолог только во снах приходит. Это и есть колдун.
Девчонки испуганно ойкнули.
— Когда зима наступила, он почти каждую ночь приходит. Что-то во сне бормочет, хочет от нас.
— И чего хочет этот колдун? — прошептала Вика.
— Я поначалу разобрать не мог, у него же лицо съедено, — продолжал Шмель. — А потом попросил показать, чего он просит.
— И? — напряглась Аля.
Почудилось, что теней вокруг стола будто бы стало больше.
— Он на Кира показал, — тихо ответил Шмель.
Погас на улице электрический фонарь. В вентиляции зашуршало. Вика прижалась к Киру, и он даже сквозь кофту чувствовал, как сильно бьётся у неё сердце.
Тени липли к стенам, искажались, как пламя от свечи. И закрадывалось в голову подозрение, что если посмотреть в экран старого телевизора, то можно увидеть, как по кухне ходит кто-то без лица.
— Врёшь ты всё, Шамиль, — нервно хихикнула Аля.
— А ты сама у него спроси, если ночью к тебе придёт, — спокойно ответил Шмель.
И темнота в углах одобрительно загудела.
После этого они решили расходиться по домам. Часы в прихожей показывали уже девять вечера.
Кир проводил Вику до дома. Он бы чмокнул её в щёчку, если бы с ними не увязалась Аля. Очкастая дылда плелась рядом, стонала от холода, и Кир быстро попрощался с Викой, а после буркнул Але:
— Пошли.
Она тоже за рекой жила.
— Раньше эта была единственная улица в посёлке. Там только и селились. А теперь здесь половина домов пустая. Многие в пятиэтажки перебрались. Мне кажется… кто-то людей с этой улицы выживает.
Он не ответил. Показалось, что за ними неслышно ступает кто-то большой, но неуловимый. Обернёшься — он распадается на миллионы снежинок. Дальше идёшь — и он за тобой крадётся, земли не касаясь…
Когда они дошли до моста, Аля вдруг спросила:
— К тебе ведь тоже приходит этот… Дрыга?
Он вздрогнул, но покачал головой.
— Значит, придёт, — сказала она. — Многие, кто за рекой живёт, видели его, танцующего. А на этой стороне почему-то колдун ко всем приходит. Не пляшет, а чего-то просит.
Звёзды отражались в чёрной воде. У берегов река покрылась льдом, словно коростой. От холода лёд трещал и создавал иллюзию, что кто-то по нему бродит.
До дому Алю Кир не проводил. Соврал, что замёрз сильно.
Тётя Люба отругала, что поздно пришёл, но обещала маме не жаловаться. Митька уже спал. Кир соседку выпустил, закрылся. Сам поел, потом сел смотреть сериал.
Уже минут через десять лица на экране превратились для него в серые пятна, странный потусторонний танец, от которого заболела голова. Выключив телевизор, Кир укрылся пледом и задремал прямо на диване.
Разбудил его громкий стук. Кого там принесло в три ночи?
В двери колотили руками и ногами, даже стены дрожали.
— Кто там? — опасливо спросил Кир.
— Пусти, ушастый!
Крест.
— Тебе чего надо?
— Пусти, или дверь вышибу!
— Я участкового позову…
— Он тебя велел достать, тебя с братом! Пусти, сука! Я дверь сломаю, понял? Я дом вам подожгу! Окно разобью и залезу!
Кир бросился в комнату. Схватил телефон.
Снаружи что-то оглушительно бахнуло, запахло дымом.
Петардами решил запугать…
Какой номер у милиции? Он не мог вспомнить. Набрал больницу, но там было занято.
Чёрная фигура перемахнула через забор, кинула снежком в окно.
Он не достанет, фундамент высокий…
— Пусти! Я разобью стекло!
Кир бросился в спальню, затормошил брата.
— Вставай! Эй! Вставай!
Тот, похожий на сломанную куклу, лежал в кровати, тяжело дыша.
— Проснись! Митька! Митька…
Брат не открывал глаза, на губах его выступила пена.
В окно прилетела палка. По стеклу тут же разошлась паутина трещин.
Кир, боясь дышать, замер, ожидая второго удара.
Крест стоял, не шевелясь. Хищник, ждущий появления жертвы.
Так и не дождавшись, он перелез через забор и пошёл в сторону леса.
Кир так и сидел, обнимая спящего брата. Митька не проснулся, когда он его ущипнул, дёрнул за волосы. Рядом, на стуле лежала написанная от руки, но не законченная считалка про мертвецов.
Митька же не умеет писать…
А что если… это не он?
Кир встрепенулся, побежал к тёте Любе. Та прискакала в одной ночнушке, накинув сверху линялую шубу. Долго трясла, звала брата по имени. Голос её всё сильнее срывался на крик…
Скорая приехала быстро. Вместе с ней мама. Пощупали пульс, вкололи ему лекарства, сказали страшное слово «кома», чего-то про аллергию. Погрузили Митьку на носилки, увезли. Мама, пряча заплаканные глаза, собрала вещи, уехала в больницу. Тётя Люба поохала, вспомнила, что она в одной ночнушке, ушла следом.
В доме стало неприятно пусто, холодно. Чудилось, кто-то незваный ходит по комнатам, скрипит в углах. Шепчется.
Он, словно во сне, собрался в школу. Долго возился, закрывая замок. Потом долго стоял на мосту, глядел на лес и старый роддом. Из головы не уходили слова Креста.
«Он тебя велел достать, тебя с братом…»
Дело не в коме. И не в аллергии. Просто Митьку не отпускают. Кто? Дрыга или колдун? Или они заодно?
В школе перед уроками всех согнали в коридор, долго успокаивали. Рядом шептались девчонки.
— Аля-то, слышали, ушла из дома…
Директор стоял у расписания, глядя на свои ботинки. Участковый, грузный дядька с залысинами, сказал всем, что ночью пропало несколько детей. Просто вышли из домов и не вернулись. Называл фамилии. Крест был в списке, ещё Аля, кто-то из первоклашек.
Потом всех разогнали по кабинетам, объявили классный час. Пришла завуч, объявила, что уроки отменяют. Становится холоднее, уже минус двадцать семь, а за рекой почти тридцать. К тому же, среди детей началась опасная эпидемия. Всем раздали домашние задания и отпустили.
— Кир, — Вика догнала его уже на улице, — я боюсь. Проводи меня.
По парку ходили люди в красных жилетах, переговаривались по рациям. Деревья, похожие на скрюченных инвалидов, тянулись к ним костлявыми лапами.
— Я когда в парке хожу, — прошептала девочка, — всё время замечаю, что тени себя странно ведут. У некоторых деревьев их вообще нет. А некоторые, как отвернёшься, с места на место перебегают, будто играют или прячутся друг от друга.
Кир рассказал ей про Креста. И про Митю. Девочка призналась, что ночью тоже кто-то ходил у них по лестнице, звонил во все двери.
Около Викиной пятиэтажки им встретилась Наталья Викторовна. Оказывается, она тоже жила в этом доме.
— Вы чего бродите? Заболеть решили? Бегом домой!
Вика бросила «пока» и убежала.
Наталья Викторовна мягко взяла Кира за локоть.
— Я только из больницы. Видела твоего брата, Митю. Всё хорошо будет, не переживай. Ты, главное… себя береги.
— И вы, — ответил ей мальчик.
Она устало улыбнулась.
— Я ведь и другого твоего брата хорошо знаю. Глеба. Он в школе за мной ухаживал. Даже дрался из-за меня с кем-то. Он у тебя кремень! Бери с него пример. Они с моим мужем вместе ведь служат. В одном танке.
— На войне? — уточнил зачем-то Кир.
— Плохое это слово, война. Не говори его…
И больше она не улыбнулась.
Он попрощался, сам за домом спрятался. Подождал и пошёл к Шмелю.
По дороге Кир то и дело замечал на зданиях странные вывески. Ночью кто-то поменял на них буквы местами. Получались совсем другие слова. И в каждом было что-то зловещее, потустороннее.
Агазмин. Блех. Магуверин.
Будто бы имена демонов. Будто бы кто-то нарочно их призывал.
Дверь открыла Рита, растрёпанная, заплаканная, похожая на привидение. Кир отшатнулся:
— Что с тобой?
— Шамиль, — она шмыгнула носом. — Он… всю ночь уйти пытался. К тебе рвался. Еле удержала.
Кир разулся, скинул рюкзак, пошёл в комнату к Шмелю. Тот лежал на кровати.
— Эй, — позвал Кир. — Как ты?
Друг повернулся, посмотрел на него красными, налитыми кровью глазами.
— Он сказал, всё закончится, если тебя убить. Или сжечь. А я не смог! Не смог! Хоть ты с Викой замутил, и я тебя убить за это готов, но не могу…
— Шмель, — ужаснулся Кир, — надо взрослым про колдуна сказать, они ведь помогут.
— Не помогут, — отрезал Шмель. — К ним не приходит колдун. Только к детям, мы же слабее. А взрослым плевать на нас, у них свои проблемы.
Они долго молчали, слушали, как шуршит что-то в вентиляции. Может, голубь туда залетел. А, может, и нет.
— Сегодня ещё холоднее будет, — прошептал Шмель. — И он снова придёт. Тебе хорошо, ты за рекой, туда колдун не может добраться. А здесь он нас… достанет. И никто не поможет. Лучше вали и не приходи…
Рита сидела на кухне. Рассказала, что всё утро звонит родителям в город, чтобы скорее домой вернулись. А те не отвечают.
Шмель вышел из комнаты, застыл в дверях.
— Я тут написал кое-чего. Только на улице прочитай.
Когда Кир дошёл до моста, достал бумажку. Долго всматривался в синие каракули.
«Сдохни, урод!»
В воде отражались тучи, похожие на больших гусениц. Показалось, на мосту стоит кто-то ещё. Тянется к нему, норовя слиться с его отражением.
Так и колдун тянется во снах к ребятам, пытается что-то сказать, просит кого-то. То ли убить, то ли сжечь… сжечь…
Ноги сами понесли его к дому Плахи.
Ворота у неё оказались распахнуты. Во дворе пахло чем-то старым, залежавшимся. Он, дрожа от холода, шмыгнул в сени.
Постучал в дверь. Услышал глухое ворчание. Решил, что это приглашение, вошёл.
В доме было холодно. На печи, на столе, на косых подоконниках лежал снег. Горела тусклая лампочка под потолком. На дальней стене плясали чёрные тени. На трюмо у двери стояли баночки с шампунями и кремами. Улыбались на них счастливые лица.
Сама хозяйка сидела за столом. Спиной к дверям.
— Пришёл, — прошамкала она. — И его с собой привёл.
Кир испуганно оглянулся.
— Я один.
— Не один! — гаркнула она так, что стёкла задрожали. — Он за тобой ходит теперь везде. Он и сейчас тут стоит. За шторой.
Что она несёт? Тут нет никаких штор.
— Я про тень твою, — старуха словно мысли его прочитала. — Это и есть шторы, за которыми они прячутся!
Кир невольно махнул рукой, попытался отогнать свою тень, как муху.
— Идут морозы, трещат кости, — проскрипела она, так и не повернувшись. — Идут морозы, будят мертвецов. Сводят живых с ума. Много за ночь убёгло?
— Не знаю, — ответил он, — наверное.
— Не вернут их. Кого с ума колдун свёл, того никто больше не видел.
— Он просит жертву…
— Он всегда её просит!
— Зачем она колдуну?
— Не ему! Дрыге! Колдун его кормил, задабривал, пока с ума не сошёл! А демон никак не насытится! Раньше, как наедался, надолго засыпал! А сейчас всё чаще просыпается! Или вы, черти, будите его…
Что она несёт, ужаснулся Кир. Надо бежать, пока не поздно. Лица на шампунях почернели, надулись, покрылись морщинами. Всё в этом доме, даже рисунки, отбрасывало тени, но какие-то неправильные, угловатые. Они тянулись к Киру, будто хотели разорвать на части, растащить по углам…
— Колдун долго кормил его, — сказала старуха. — А сейчас некому. Денис-то Палыч думал, если себя отдаст, Дрыга надолго уснёт! А тот, ишь, и пятилетки не прошло, вскочил и требует жрачки. Палыч-то и с той стороны пытался до вас достучаться, а не смог. Счас он совсем ослаб, не даст ему демон к вам подобраться … Ты, раз пришёл, то уж слушай! Нехер на дверь смотреть. Вашим ведь колдун жертву показывал, ты зачем ко мне припёрся?
— По-другому этого Дрыгу никак не успокоить?
Старуха повернулась, прожгла его глазами. Быстро-быстро зашевелила губами. В полутьме казалось, что во рту у неё копошатся черви.
— Слышишь, полночь бьют часы, слышишь? Слышишь?
— Д-да, — с трудом выговорил он.
— Никакая это не считалка. Это песнь свадебная. Его сватов. И кто её до конца услышал, тот больше света белого не видел.
Старуха закашлялась, погрозила теням.
— Еда-то Дрыгу ненадолго успокаивает. Это раньше он триста лет мог без жрачки спать, а сейчас и пяти зим не может, чтобы не кормиться. А вот ежели невесту ему дать, он на века уймётся. Она буит рожать каждую зиму младенчика, буит кормить проклятого. Только опасное это дело! Если свадьбу устроить, тогда весь посёлок может вывернуть… как с язычниками. Усех покарает…
За окнами мелькали костлявые силуэты. Моргала лампа, всё чаще.
И вдруг совсем погасла.
А когда загорелась, старуха стояла прямо перед ним. С ножом в руке.
В волосах её копошились насекомые, синюшное лицо то старело, то молодело. В огромных глазах плавало что-то чёрное, маслянистое.
— Ты до полуночи должен решить. Или жертва. Или невеста. Иначе совсем худо станет. Тогда никто не проснётся. Ну? Чё ждёшь?
Она протянула нож. Назвала имя новой жертвы.
— Так нельзя, — прошептал Кир.
— Ему можно! Думашь, это наша земля? Это его всё! Думашь, кто здесь заправлял, когда нас не было? Он! И ветром был, и дождём. И холодом! Думашь, мы тут поселились, он ушёл? А вот шиш! Только злее стал! Спасибо скажи, что за реку он не может сунуться, где кости священные лежат, здесь он, в лесах спит. А то бы давно всех пожрал! Иди! И спасибо скажи…
— Спасибо, — пролепетал Кир.
— Да не мне, шибанёнок! Пшёл отсюда, пока глаза не выцарапала!
Она вытолкала его за двери. Мороз вцепился в лицо острыми зубами, начал грызть. Кир глянул, как в посёлке зажигаются в окнах огни, как спешат по своим делам редкие прохожие. А где-то рядом с обычным миром обитает демон Дрыга, который древнее всех рек и холмов.
Как шёл через реку, Кир почти не помнил. Кровь стучала в голове, пальцы прилипли к ледяному лезвию в кармане. Отодрал только вместе с кожей.
Жертва была дома.
— Ты чего тут? — удивилась она. — Ох, мама, у тебя все уши красные! А нос-то… Бегом заходи!
Он ввалился в прихожую, кое-как стянул ботинки.
— Чай сейчас будет, иди на кухню, руки под кран! Отогревайся!
От горячей воды в пальцы впились иголочки. Он сопел, зачем-то натирая их мылом. Оттягивал страшный момент.
— Давай в комнату! Только я тут не одна…
Кир застыл в дверях, сглотнул горькую слюну.
У стола в пластиковом кресле сидел крохотный малыш.
— Это у нас Семён Олегович. Знакомься! Мне соседка оставила поводиться, у неё старший в больницу угодил. Мне же полезно, скоро ведь своих надо будет успокаивать…
Наталья Викторовна появилась со стаканами и вазочкой варенья.
— Тебе чай разбавлять? Или как?
— Д-да. Р-разбавить лучше.
Она скрылась на кухне.
— А я ведь никому пока не говорила! Ладно, первый будешь, раз в гости зашёл! Мне сегодня на УЗИ сказали, будет двойня! Оба мальчики!
Он достал нож.
— Валере завтра напишу телеграмму. Ох и морозы… давно таких не было. Лишь бы свет на почте не пропал.
«Или жертва, или невеста», — вспомнил он. Посмотрел на малыша, тот не отрывал голубых глаз от ножа.
— А это ещё что такое? — удивилась Наталья Викторовна. — Это ты на кухне взял?
— Не, — перед глазами у него всё плыло, в горле что-то жгло, душило. — С пола подобрал.
— Вот же, — она хихикнула, — гормоны у меня шалят.
Убрала нож.
— А я тебе фото показывала? Валера с Глебом на танке?
Он опрокинул стул, выскочил на кухню, оттуда в прихожую. Свалил вешалку у дверей, выбежал на лестницу.
В себя пришёл уже на улице. Натянул ботинки, куртку. И бежал, не останавливаясь, до самого дома.
А дома за столом сидели мама, тётя Люба. И какой-то незнакомый дядька в форме с погонами.
«Это за мной, — обречённо подумал Кир. — Узнали про нож. И жертву».
Мама всхлипнула.
— Киря… Глеба убили…
А дальше всё превратилось в тошнотворную карусель.
Танк на мине подорвался… Вместе с Валеркой погиб… Дали героев… Гробы привезут вечером… До завтра в школьном спортзале оставят… Школа ведь пока не работает… Митька в себя не приходил… Состояние стабильное… Врачи недоумевают… Надо в область везти…
Похоронят с почестями…
Наталье Викторовне рожать… Как ей сказать…
Что творится…
Эпидемия в городе…
Дети ещё пропадают…
Кто-то увёл его в комнату, помог раздеться. Тётя Люба.
— Ты поспи, умаялся, бедный.
— Н-невеста, — пробормотал он, глаза сами собой слипались. — Невесту н-надо.
— Рано тебе невесту, — прошептала соседка. — Вырасти сначала. Я в чай валерьянки добавила, мигом уснёшь.
Он упал на кровать, а чувство было такое, что об лёд ударился. Тот хрустнул, вскрылся коростой, и Кир с головой ушёл под воду, захлебнулся. Кто-то костлявыми руками ухватил его за волосы, потянул на дно. А там…
Тёмная кухня. Дом старой Плахи.
И сама она была здесь. Болталась в петле. Шея её хрустела, с каждым движением растягивалась, будто была из теста.
А в дальнем углу стоял Дрыга без лица. Не плясал, ждал.
Плаха в петле открыла глаза.
Зашевелила синими губами, и голос её тягучий царапал уши:
— Н-не смог д-дать то, ч-что просит… Т-теперь добра не видать…
«Невеста, — Кир даже рта не открывал, казалось, старуха сама выхватывает нужные слова из его головы. — Как найти ему невесту…»
— Искать не надо. Их много. Ты выбери. Самую красивую. С-самую хорошую. П-потом дай демону тело. Чтобы мог жених реку перейти, н-невесту свою поцеловать. С-сваты уже здесь, осталось ж-жениха привести. Сделаешь д-до следующей полуночи, н-надолго Дрыга успокоится, а нет…
Конец фразы затерялся в какофонии звуков. Чей-то невидимый кулак толкнул его в грудь, выкинул из кошмара.
Надрывался будильник, трезвонил телефон.
Часы показывали полдень.
Зеркала в комнатах были занавешены.
Посёлок на другом берегу терялся в дымке, напоминал призрачный мираж, далёкий, будто несуществующий.
Демону нужна невеста.
До полуночи.
Электричество дома отключили. Похоже, весь посёлок остался без него. Термометр за окном показывал минус тридцать шесть.
Страшный сон казался призрачным, зыбким.
А слова старухи нет.
Он сел за стол, составил список. Имён получилось мало. Всего четыре. Вычеркнул одно, не подходит. Кого же, кого…
Демону необходимо тело. Перейти на другой берег.
К невесте.
Но как это сделать…
Всплыл в памяти рассказ Али про мёртвого учителя.
День же сейчас…
Может, всё-таки сработает?
Он вышел на кухню, взял табурет. Сел за стол, спиной к двери.
А чего говорить-то, чтобы колдун пришёл?
Вспомнилась та самая свадебная песнь. Кир закрыл глаза.
— Слышишь, полночь бьют часы, то проснулись мертвецы…
Как дальше-то…
— С костяною головой, да с загнившею душой…
В остывшей печи тихо стрельнуло.
— Веселиться им велят, есть велят ребят-девчат…
Скрипнула дверь.
— Вот наступит страшный час, когда…
Закончил песню чужой голос.
Кир открыл один глаз, глянул в экран телевизора у окна. Никого на кухне не было. Только из сеней чернильной кляксой к нему тянулась темнота. Искажалась, раздувалась огромным пузырём. Покрывалась трещинами, словно кто-то изнутри пытался её разорвать.
Темнота коснулась шеи, начала шептать ему на ухо.
Когда закончила, аккуратно растеклась по углам.
Кир сполз на пол. Долго сидел, смотря на красный уголок с иконами. И виделось в полутьме, что все головы там повёрнуты набок, словно им свернули шеи…
Он добрался до телефона, поднял трубку. Сквозь треск и помехи доносились скрипучие голоса. Кто-то повторял «слышишь, полночь бьют часы…»
Только бы Шмель был дома…
— Да?
Извинись, шепнула ему совесть.
— Ты дома? Блин, прости меня, прости-прости. Я с Викой… всё, больше не буду мутить, ей же ты нравишься, она с тобой хочет… приходи, я всё расскажу! Только не злись, приходи. Мне твоя помощь нужна, колдуна убить.
— Я точно ей нравлюсь? Она так сказала?
Да на кой чёрт ты ей сдался…
— Точно. Только Рите ничего не говори, приходи! Надо до ночи управиться с колдуном! А потом расскажу про Вику…
Положив трубку, Кир оделся, сел на порог.
Он ни секунды не сомневался, что мёртвая Плаха и сейчас болтается в петле посреди собственной кухни…
Шмель пришёл быстро. Кир рассказал и про колдуна, и про демона, добавил, будто знает, как их обоих убить.
Про то, что шепнула темнота, говорить не стал.
Шмель не спрашивал, где найти Дрыгу. Понял сам.
Когда они уходили, зазвонил телефон. Наверное, мама. Кир не ответил. Он долго копался в кухонных шкафах, потом выскочил вслед за другом.
В старый роддом шли уже в сумерках. Свет отключили во всём посёлке, и с опушки леса он казался мёртвым.
В старом здании было пугающе тихо. Кружилась в воздухе снежная пыль. Через щербатый потолок заглядывала внутрь одинокая звезда.
Они пробрались в котельную, долго стояли около колодца.
В темноте представлялось, что на дне его лежат и гудят старые кости. Живые. Ползают, копошатся белыми личинками.
— Дальше-то что? — спросил Шмель.
Демону надо тело для жениха…
— Кто-то должен плюнуть в колодец, — соврал Кир, — а потом сразу поджечь…
— Кто плюнет? — не моргая, смотрел на него Шмель.
Решайся. Скорее…
— Давай, на «су-е-фа», — сам предложил друг.
Они выставили ладони.
— Камень, ножницы, бумага… — голос у Кира дрожал.
— Су-е-ф…
Шмель не закончил. Кир собрал все силы и столкнул его вниз.
Тот даже закричать не успел, полетел в темноту и, казалось, падал целую вечность.
Кир, всхлипнув, упал на колени.
Звук падения он так и не услышал.
Хрустел снег у леса, стонал ветер, тёрся о щербатые стены своим колючим телом…
Шмель сам выбрался наружу. Выпрыгнул, в темноте похожий на большого паука, отряхнулся. Руками и ногами принялся дрыгать, словно проверял кости на прочность.
А потом подошёл, взял Кира за руку. Повёл прочь из роддома. Пальцы у него были ледяные, под кожей что-то шевелилось, словно там ползали насекомые.
Подгоняемые ветром, они спустились к спящим домам, пошли вдоль реки.
Кир нащупал под курткой нож. Когда добрались до моста, достал его.
— Прости, Шмель, — прошептал он одними губами. — Я не пущу демона в посёлок.
И всадил лезвие ему в бок.
Тот даже не вздрогнул, не обернулся.
Кир заплакал. Ударил снова.
Крови не было, и криков тоже. Вообще ничего. Друг стоял, не шевелился, ждал равнодушно. Где-то далеко проехала машина, осветила Шмеля фарами.
Стало видно, что не осталось у друга лица. Синий иней пожрал его, выгрыз глаза и нос, расчертил на щеках рогатые узоры.
— Умирай, — простонал Кир, слёзы замерзали на щеках, мороз вгрызался под кожу, — пожалуйста… умирай… ради нас… Шмель…
Тот продолжал стоять. Демон внутри терпеливо ждал.
Дым над рекой расползался во все стороны бесформенной серой массой. Словно призрачный кракен просыпался, тянул щупальца к домам, где спали ничего не подозревающие люди.
И не осталось выбора, кроме как вести демона к невесте.
Они миновали мост, свернули к пятиэтажкам.
Сначала вдвоём, потом кто-то вышел из темноты, побрёл за ними.
Сваты.
Кир вздрогнул, когда увидел военную форму, лицо мёртвого брата. Сваты шли следом и беззвучно повторяли свадебную песню.
Слышишь, полночь бьют часы? То проснулись мертвецы…
Окна в домах покрывались инеем. Изнутри.
С костяною головой, да с загнившею душой…
Он без труда нашёл нужный дом. Мороз почти не кусал. А, может, Кир уже ничего не чувствовал. Пальцы давно заледенели, нос превратился в сосульку.
Веселиться им велят, есть велят ребят-девчат…
Вместе они поднялись на второй этаж.
Вот наступит страшный час, когда ты услышишь нас…
Кир постучал только раз. Но за дверью услышали.
Раздались торопливые шаги.
— Кто там? — спросил дрожащий голос.
Он набрал полную грудь воздуха.
— Это мы. С женихом и сватами.
Дверь, скрипнув, отворилась. Кир улыбнулся, потянул её на себя. И, глядя на испуганную невесту, пропустил жениха вперёд.
Дал пройти мёртвым сватам и весело закончил:
— Вы не ждите чью-то помощь. Мертвецы станцуют в полночь. Почему стоите? Целуйте жениха, Наталья Викторовна…