Хочу рассказать свою историю. Я всегда не любил новый год, но после этого случая стал откровенно бояться. Я не переношу вида новогодней ёлки, мишуры и прочего, и у меня не вызывают ностальгии новогодние мультики. Я их ненавижу. Наверное, я не любил новый год из-за того, что был вынужден наблюдать за тем, как мои сверстники сначала праздновали его с семьей, которой у меня не было, а затем веселились с друзьями, которых у меня тоже не было. Мне оставалось лишь томно вздыхать, наблюдая в окно за салютом, которого, кстати, у меня тоже не было, и слушать счастливый смех незнакомых мне людей. В этот день я чувствовал себя особенно гадко, потому что мое одиночество выделялось еще сильнее.
Каждый новый год у меня проходил одинаково: отец в засаленной майке и мать в красном платье в горошек, которое очень удачно подчеркивало ее складки по бокам, пили с родственниками, которых я не знаю и знать не хочу. Поедали жирный от катастрофического переизбытка дешевого майонеза оливье и бутерброды с еще более жирной колбасой, все больше становясь похожими на огромных свиней. Они и меня сделали огромной свиньей. Или жиртрестом, гоблином с пузом, свинкой Петей. Дети очень изобретательны, я бы хотел познакомиться с ними поближе. Но у меня всегда не получалось.
После выступления президента начиналась шоу-программа со мной в главной роли. Пьяные родственнички, до этого не проявлявшие ко мне никакого интереса, вдруг начинали задавать мне кучу вопросов:
— Как оценки в школе?
— А чем вообще занимаешься?
— А чего с друзьями не гуляешь?
И после каждого моего ответа я получал колкость, замаскированную под искреннее беспокойство тёти Люды, дяди Толи, тёти Гали, за весь год контактировавшими со мной только в этот день. Все разговоры заканчивались тем, что родственники уже между собой обсуждали, какая я бездарность, мертвым грузом висящая на их шее. К этому моменту я уже отправлялся спать. Сон я воспринимал как спасение от воняющих перегаром родных, их ужасной музыки, пьяных, бессмысленных разговоров и обещаний, которые забываются под утро. Все дело в том, что каждый год мне снился один и тот же сон, и эти картинки, проецируемые моим мозгом (сейчас бы я не был так уверен), дарили мне секунды настоящего блаженства и искреннего счастья, горячей волной проходящего от мозга по всему телу, в итоге затлевая где-то в конечностях.
Я жил в военном городке, и напротив нашего дома стоял клуб. Он был заброшен еще до моего рождения. СССР распался, и часть расформировали, из-за чего он быстро пришел в негодность, собственно, как и остальные служебные объекты войсковой части.
Мне снилось, будто я на детском празднике в этом клубе. Я в кинозале, а вокруг дети, переодетые в костюмы кто зайчика, кто лисички, а кто деда мороза или снегурочки. Меня окружает уютная предновогодняя суета. Мамы счастливо чмокают своих деток в щечку и уходят из зала, где скоро должны начать показывать мультик. А пока я и еще несколько мальчиков едим сладкие подарки, которые нам выдали на празднике. Мне хочется смеяться, бегать и вопить от счастья, ведь сегодня новый год! Начинается мультфильм. Это специальный новогодний выпуск «Ну, погоди!». Вот волк скатывается на лыжах, цепляется шарфиком за дерево и попадает на каток, где танцует с зайцем. Я восторженно хлопаю в ладоши их танцу. Когда волк падает в воду, все смеются. Я тоже смеюсь, и на душе все свободней и радостней. Вокруг мои друзья, с которыми мы просто сидим и смеемся. Сегодня новый год, а значит, после мультика мы разойдемся по домам, счастливые завалимся спать, а утром проснемся и первым делом побежим к елке, где нас будет ждать подарок. Увлеченные распаковкой мы не заметим, с какой теплотой и огоньком в глазах на нас будут смотреть родители. Я знаю это и возбужденно ерзаю на стуле, ожидая продолжения. Когда в кадре показывают ёлку, весь зал ненароком задерживает дыхание, а потом, когда волк путает зайца с медведем, начинает громко смеяться, продолжая это делать, когда волк путает с зайцем еще и льва. У меня начинает болеть живот, а на глазах проступают слезы, так что я стараюсь остановиться. Начинается самое главное! Новогодняя песенка в исполнении волка и зайчика.
Я с другими мальчиками начинаю весело голосить вместе с зайцем:
— Расскажи, Снегурочка, где была?
Расскажи-ка, милая, как дела?
Девочки и волк подхватывают:
— За тобою бегала, Дед Мороз,
Пролила немало я горьких слез!
Мы опять начинаем:
— А ну-ка, давай-ка, плясать выходи!
Девочки, как бы хитря, отвечают:
— Нет, Дед Мороз, нет, Дед Мороз, нет, Дед Мороз, погоди!
Я не могу петь дальше и заливаюсь смехом, счастливо глядя на поющих девчонок. Они улыбаются в ответ, и становится еще смешнее, а на глазах уже проступают слёзы. На этом моменте сон всегда обрывается, и я просыпаюсь, чувствуя, как из-под век вытекает соленая жидкость. Как будто по-настоящему. Я думал, что это мой новогодний подарок. Единственный. Секунды чистого счастья до того, как я полностью приходил в сознание.
Вы могли заметить, что я весьма драматично описал свою жизнь. Некоторые даже могли подумать, что я пытаюсь вызвать жалость читателя. Я лишь пытаюсь дать вам понять, что подвигло меня на глупейший поступок в моей жизни.
Это был типичный для меня новый год: все тот же отец в засаленной майке, мать в платье горошком, элегантно подчеркивающее не менее элегантные изгибы ее тела и полный дом родственников. Я же терпеливо дожидался, когда мне будет позволено отправляться в спальню, где я наконец смогу получить свой подарок. Но сегодня моей фантазии не суждено было преподнести мне его. Это сделал даже по моим меркам очень пьяный отец. Своими комментариями он превзошел самого себя, и дело закончилось дракой. Я никогда раньше не делал этого. Последняя мысль, посетившая мою голову, прежде чем по ней ударили кулаком, была о том, что это и называется взросление.
Очень разозленный и с фингалом под глазом, я, под комментарии родственников о том, что друзей у меня нет и идти мне некуда, вышел на улицу. Хотелось бежать, выть в полный голос и снова бежать, пока бы в легких не закончился воздух! Голова моя была наполнена самыми мрачными мыслями. Новый год, праздник! Сейчас все послушают обращение президента, пообещавшего нам всем новую жизнь в новом году. Кто пожурит его, а иные похвалят. Поболтают о политике, планах, учебе, потом пойдут на улицу, развлекаться, наслаждаясь обществом друг друга. А чем буду заниматься я? Бродить среди полуразвалившихся зданий, не нужный даже самым близким людям? Отчаяние поглощало меня полностью, как ядовитое нефтяное пятно поглощает чистую воду на лазурных берегах, брошенное людьми. Желание убежать куда-то умножил подошедший к горлу ком. Внезапно в голову пришла мысль: я никогда не был в клубе.
Да, мне, конечно много раз снилось, как я нахожусь в его кинозале, но на деле я даже не знал, есть ли он там. Во сне я просто чувствовал, что рядом дом, и мне казалось, что я именно в этом месте. Когда я спрашивал о клубе у родителей, они говорили, что сами там никогда не были, но «вроде как там была библиотека и музыкальный зал, а потом его забросили, да и часть расформировали». Я не удивлялся такому лаконичному ответу — культура моих родителей никогда не интересовала.
Захотелось познакомиться с этим местом поближе. Не знаю, что заставило меня решить прогуляться по заброшенному клубу ночью. Скорее всего, я подсознательно хотел оказаться в месте, где я чувствовал себя счастливым. Пускай даже в сновидениях, пускай даже в мгновения перед тем, как разум окончательно соединялся с телом: я хотел, чтобы стало легче. Неважно, что вытеснит мои мысли об отце-алкоголике и свиньях-родственниках — страх или безграничное счастье.
Здание клуба выглядело неприветливо. Все, что можно было растащить, давно растащили, и оно выглядело безжизненным. Оконных рам на втором этаже давно не было, краска, где осталась, сильно потускнела. Даже оригинальные граффити местных художников не создавали впечатления, что это место еще живет. А оно и не жило. Сколько прошло лет, когда последний раз тут была дискотека? Когда последний раз юноша, краснея перед красивой девчонкой из параллели, приглашал ее на медленный танец? Когда последний раз этот же юноша осторожно проскальзывал мимо библиотекарши, которой так и не вернул книжку в четвертом классе? Водил ли этот юноша когда-нибудь хоровод вокруг елки? Это место было живо только в моих сновидениях.
Хрустя снегом под ногами, который из-за легкого снегопада продолжал увеличиваться в количестве, я медленно подходил к зданию, иногда оглядываясь на окна моей квартиры. Казалось, они отлично справляются и без меня, отчего на душе стало еще хуже. У входа ничего, кроме витающей в воздухе пыли рассмотреть не удалось. Подсветив себе фонарем на телефоне, я понял, что у входа сразу начинается большой холл. С правой стороны располагалась лестница, ведущая, видимо, на второй этаж, а впереди вход в какую-то большую комнату. Скорее всего, это был какой-то зал. Слева располагался санузел. Я стоял у клуба и переминался с ноги на ногу. От холода — убеждал я себя. А что находится в огромном, темном зале?
Я сделал вывод, что для начала стоит походить по второму этажу. Там было около десяти окон, что я приметил, пока шел к клубу, так что я решил, что там будет куда светлее.
Осторожно продвигаясь к лестнице, я то и дело оглядывался по сторонам. Все, что я смог зацепить своим непривыкшим к темноте взглядом, говорило о том, что здание в плохом состоянии. Обвисшие остатки обоев, мертво свисающие со стены, вдруг натолкнули меня на мысли о лианах. Я ухмыльнулся своим думам, пытаясь развеселить себя в столь жутком месте. В конце концов, мне не привыкать веселить себя. Мысли в голове начали метаться, словно по кирпичику выкладывая четкую картину. Я представил, что окна целы, пол не покрыт слоем помоев, а посреди обширного холла стоит елка. Счастливые детишки и их родители водят вокруг нее хороводы, а немного пьяный ведущий лихо меняет композиции. Из дешевой колонки доносится трек «Новогодняя» Дискотеки Аварии, и подростки, смущаясь своего присутствия на детском празднике, робко подпевают:
— Новый год к нам мчится,
Скоро всё случится!
У входа в другой, непонятный, а от того темный зал висит вывеска: «С новым, 2001 годом!»
Внезапно я наткнулся на что-то твердое и длинное, и все мое веселье вмиг исчезло. Я непроизвольно вскрикнул, и, поскользнувшись, приземлился на пятую точку. Телефон выпал из рук, и главный источник света пропал. Трясущимися руками я принялся искать телефон, а когда, спустя несколько мгновений, наконец, нащупал его, сразу направил на нечто, готовясь принимать свою смерть. Свет фонарика открыл передо мной такую же стену со свисающими с нее немногочисленными остатками обоев. Я испугался стены, которую не заметил из-за своей разыгравшейся фантазии! Шумно выдохнув, я внезапно почувствовал стыд. Большой во всех отношениях парень испугался стены! Поднявшись на ноги, я принялся водить светом фонарика по стене. По всей видимости, я дошел до зала, очертания которого видел у входа. Выцепив светом фонаря два проема, тем самым убедившись в правильности своей теории, я уже собирался идти дальше, как вдруг обратил своей внимание на табличку, которую чуть ранее принял за граффити. Внутри все похолодело. На ней было написано «Вход в кинозал». Направив фонарем чуть выше другого проема, я ожидаемо увидел табличку «Выход из кинозала». Если это было ожидаемо, то почему руки будто сами по себе крепче сжали телефон с фонариком?
Повернувшись к теперь уже кинозалу спиной, я быстро начал подниматься по ветхой лестнице, ощущая мерзкий холодок на спине. Перед глазами открывалась мрачная картина. Завершив своё восхождение по не внушающей доверия лестнице, я сразу оказался в коридоре. Из окон пробивался слабый свет с улицы, а где не было окон, находились комнаты. Как было выяснено позже, интерес представляла только библиотека, в которую я зашел последней.
Из интерьера в комнате были полуразвалившиеся пустые полки, покрытые слоем грязи, смешанной со снегом и мусором и бывший когда-то рабочий стол библиотекарши, ныне устланный грязными бумагами и тем же слоем помоев. Интерес представляли книги, разбросанные по полу. Это была классика русской и советской литературы. Классика, которую читают детям, пытаясь вырастить из них достойных сынов отечества, сейчас валялась на полу полусгнившего клуба в богом забытом военном городке.
Уже давно нет того отечества, и тот юноша уже не вернет книжку, которую взял в четвертом классе. Давно забыта ведомость, в которой указана его фамилия, а библиотекарша, да и сам юноша уехали из умирающего городка. А книги всё лежат, забытые ими.
Я взял одну в руки. «Вредные советы» Григория Остера. Мальчишка с обложки дерзко ухмылялся, смотря прямо на меня. Я осторожно положил книжку на полку и пошел спускаться на первый этаж.
Казалось, что в проеме зала нет ничего, даже пыли, витающей в воздухе. Всепоглощающая темнота, стоит сделать только шаг, как ты окажешься в ее тисках. Я сделал этот шаг. Затем еще один и еще, медленно продвигаясь к центру и обшаривая стены кинозала фонариком. Каждый мой шаг эхом отражался от пустых стен, на которых не было даже привычных граффити. Он был на удивление пуст. Не было ни кресел, ни обычного для заброшек хлама, даже звук шагов, казалось, приглушался залом, который не хотел, чтобы нас услышали. Я чувствовал, будто меня завернули в большой черный плед, в котором мне предстоит провести вечность. Тишина, прибавившись к пустоте и темноте, убаюкивала.
Я начал прислушиваться к ней и вдруг уловил слабое гудение, доносящееся за моей спиной. Я быстро вышел из оцепенения и насторожился. Черный плед спал. К звуку гудения добавился еще один, похожий на звук, который издают шестеренки, находясь в движении. Я медленно повернул голову в его сторону. Почти под потолком начало появляться странное свечение, которое медленно пробивало себе путь сквозь темный плед, в который я недавно так опрометчиво укутывался. Оно целеустремленно продвигалось в сторону экрана. Это была киноустановка. В горле опять образовался ком. Я начал озираться по сторонам, выискивая глазами проемы входа и выхода, из которых должен был слабо пробиваться свет. Но ничего не было. Пустота перестала убаюкивать, теперь она наводила ужас.
Я начал метаться по залу в поисках выходов. Как можно было попасться в эту ловушку? Свечение быстро пробиралось к экрану, и я знал, что если оно все-таки доберется до него, то ничего хорошего не произойдет. Я метался по залу почти в полной темноте, словно беспомощный ребенок, который начал задыхаться в собственной кровати, не в состоянии выбраться из постельного белья и позвать на помощь. Ком в горле превратился во что-то более мерзкое и вязкое, и меня начало подташнивать. Один, в закрытом кинозале заброшенного клуба среди таких же заброшенных зданий с одним жилым домом-бараком, где из людей были мои пьяные родственники да пара таких же неадекватных семей, я был вынужден наблюдать, как свечение медленно подбиралось к экрану. Его не должно было быть тут. Я тут один, тогда кто включил киноустановку? Куда пропали проемы?
Я начал выть. Происходящее никак не поддавалось объяснению. Шутки сверстников над свинкой Петей? Никто не видел, как я уходил, да и кроме моего барака жилых домов рядом не было. Мои метания по залу прекратил звук треска, резко оборвавший все остальные. Я в ужасе уставился на экран. Киноустановка начала работать. Я догадывался, что произойдет дальше.
Волк и заяц начали свою песню. На этот раз зайчик выглядел недружелюбно, и, уставившись прямо на меня, начал будто с осуждением голосить:
— Расскажи снегурочка, где была?
Расскажи-ка милая, как дела?!
Происходящее казалось мне нереальным. От резкого осознания того, что заяц действительно обращается ко мне, мои ноги подкосились, и я был вынужден опуститься на колени. Ужас парализовал меня, и я, словно зачарованный, продолжил наблюдать за страшным представлением на экране:
— За тобою бегала, дед мороз,
Пролила немало я горьких слёз!
Волк тоже обращался ко мне. Мой уже плохо работающий мозг уловил его интонацию. Он говорил как будто бы разочарованно. Я начал плакать, не смея произвести ни одного звука. Я не хотел разочаровывать его еще больше.
— А ну-ка, давай-ка, плясать выходи!
— Нет, дед мороз, нет, дед мороз, нет дед мороз, погоди!
Чувство неправильности происходящего резко возросло, и метающийся в судорогах мозг начал подавать сигналы об опасности. Разум был в агонии, но я смог уловить волну тепла, внезапно появившуюся зимой посреди заброшки. И это заставило меня протрезветь. Кинозал начинал гореть. Тело окатила волна паники, и я сделал жалкую попытку выдавить из себя план действий по спасению собственной жизни из лап чего-то, чего я не смог объяснить ни тогда, ни сейчас. Единственное, что я знал и знаю — если буду бездействовать, то умру, и в лучшем случае от пожара. Заяц и волк тем временем продолжали свою песню:
— Ждёт моих подарочков ребятня,
И тебе достанется от меня!
— Наконец сбываются все мечты,
Лучший мой подарочек — это ты!
Волк указывал на меня, хищно оскалившись своими грязно-желтыми гнилыми зубами. Заяц довольно смеялся, смотря прямо на меня. Волк разделял его веселье. Их мерзкий смех делал мою агонию невыносимой, и единственное, чего мне хотелось — перестать слышать это. Я закричал, тщетно пытаясь переорать своих мучителей. Пламя разгоралось все сильнее, а я продолжал кричать, раздирая уши, лишь бы не слышать этот ужасный смех, явно принадлежавший не милому зайчику и волку из поучительного советского мультика. Внезапно смех исказился, сделавшись еще ужасней, и в голову пришла мысль, что это тот момент, когда я сойду с ума. Я был даже благодарен. В следующий момент все закончилось. Заставив себя взглянуть на экран, я обнаружил, что его, как и техническое помещение с киноустановкой, уже пожирало пламя. Страх перед ужасным смехом быстро забылся. Сейчас я умру. Сгорю заживо, в агонии, даже не сравнимой с той, что ждет меня после смерти. В местах и обстоятельствах вроде этих люди не умирают просто так. Как я мог потерять те два проема в стене?
Мозг судорожно перебирал варианты, наконец, добравшись до мысли об аварийном выходе. По технике безопасности он должен был быть тут, ведь так? Надежда на спасение ободрила меня, заставив мрачные мысли об агонии отступить. Человеческий мозг — удивительная вещь, ради выживания своего хозяина готовая совершать настоящие чудеса. В уже почти светлой от пожара комнате я отыскал дверь, до этого сливавшуюся со стеной в темной комнате. Бросившись в ту сторону, я начал всей своей тушей выламывать ее, впервые в жизни благодаря мать за ее любовь к жирным продуктам. Страшные секунды, в течение которых пламя в тандеме с неизвестным, но ужасным настолько, что огонь пугал меньше, я ломал хлипкую дверь, которая в тот момент казалась мне как минимум заваренным входом в бункер. Наконец дверь поддалась, и я вылетел на задний двор. Уже не помню, как прибежал домой. Те сны мне больше не снились, и я никогда бы не подумал, что буду этому рад. Я не хотел больше видеть эти мерзкие желтые зубы и ушастого героя детства, с таким удовольствием издевающегося надо мной.
Я не могу объяснить, что это было, и это самое страшное. Кому бы понадобилось разыгрывать меня? Кому бы пришла в голову глупая мысль перерисовать под меня мультик, как-то угадав, какой именно, а потом в новогоднюю ночь тащить киноустановку в заброшенный клуб? Я никому не рассказывал про те сны. Откуда доносился тот ужасный смех? Я не видел никаких колонок. Ниже прикрепил выпрошенные в чате городка фотографии клуба. Также составил для вас схему. Не пытайтесь найти себе там приключений, все данные я замазал. На фотографиях из зала видно, что тот горел. Более того, горел как будто бы только он и часть холла. Никто не обратил на это внимания. Кому нужен заброшенный клуб? И я рад этому. Выглядеть он стал еще хуже, обои окончательно сгнили, а всю мебель вынесли. Скоро я уезжаю из этого места, и наконец, смогу без страха смотреть в окно.