Это пародия на другую историю. Перед её прочтением советуем ознакомиться с оригиналом.
С детства я любил всякие истории, которые проникают в самое сердце и учат настоящей жизни: «Бандитский Петербург», например, «Бумер» или «Бригада». Я даже довольно долго мечтал найти себя в этой профессии. Но когда закончил ВУЗ, понял, — критическое время упущено, прежние кореша либо сели, либо сделались цивильными людьми, и ни в одну серьезную бригаду меня уже не возьмут.
Но любовь к всяким полезным историям осталось.
Почему я излагаю эти истории сейчас? Да просто сел почитать Мракотеку и вдруг допёр, что у нас на районе и покруче бывало. О чём и излагаю.
Искренне ваш, Гриша с Силикатного, он же Пятый Троллейбус.
Бабка с Рейха
За парком
Челюстиесть пустырь, где срут собаки, а дети взрывают петарды. А за пустырём — две угрюмые высотки без особых примет.
Эти высотки называют
Рейх, потому что в советское время там жили фашисты. Но КГБ ничего не могло им сделать, потому что эти фашисты не захватывали Сталинград, не грабили героев войны. Они приходили на танцы, которые были тогда в
Челюстях, и устраивали там эпическую драку. В ход шли даже прутья от забора и скамейки.
А менты им тоже ничего сделать не могли. Уж слишком много было среди этих фашистов мажоров разных мастей.
Со временем фашисты пропали, как и все малолетние банды позднего Союза. А название
Рейхосталось.
И вот в той высотке, что ближе к мусоркам, умерла бабка, жуть какая старая. Даже звали её по-старушачьи — Октябрина Сигизмундовна. А фамилия утрачена во мраке времён.
Никто толком не знал, были ли у неё родственники, чем она занималась. Одни говорили, старушка была хорошая. Другие — что это она стояла возле универсама Рига и делала вид, что торгует семечками, а на самом деле толкала школьникам сигареты и всякую наркоту.
Короче, когда из её квартиры основательно завоняло, туда пришёл участковый. В тесной однокомнатной клетушке не нашлось ничего ценного или интересного, а вся мебель была ровесницей участкового и помнила ещё Леонида Ильича.
Но был один странный и необъяснимый факт.
Бабкин комод, стоявший у изголовья кровати, был распилен надвое. Причём правая половина, где бельё и простыни, осталась на месте, а левая половина, где наволочки и носовые платки, пропала без следа.
Распилен комод был идеально ровно, словно бы циркулярной пилой. Но соседи ничего такого не слышали. И никто не мог понять, зачем отпиливать и похищать только половину комода.
Дело возбуждать не стали — вдруг это не распил, а смелое дизайнерское решение. Но почему и как это случилось — до сих пор тайна, покрытая мраком.
Когда спящий проснётся
Поговорим о снах.
Мне как-то приснилось, что у нас в школе устроили дегустацию спиртных напитков. И в процессе дегустации особенно отличился мой одноклассник Шлемофон.
Но это весёлый сон. А бывали и похуже.
Сидим мы как-то на незнакомой хате и обмываем наше первое успешное дело. А Роллтон меня обнимает и божится, что он мой лучший друг и если у меня от мокрухи на душе призрак кошки поселится, то я могу ему всё это рассказать, чтобы полегчало.
Я смотрю ему за спину и вдруг замечаю, что моя тень не спешит с его тенью обниматься. А совсем напротив — стоит в сторонке и крутит тенью пальца у тени виска.
И тут-то до меня и дошло, что Роллтон — внедрённая крыса. Которая специально вытягивают через эту хитрость признания в сомнительных наших делах, а потом их товарищу майору докладывает. Чтобы как накроют, сели мы все на строгач и надолго.
Я не потерял ни секунды. Тут же схватил нож и вогнал под ребро этому фраеру.
Роллтон завопил и повалился на пол, плюясь кровью. А остальная братва всполошилась, схватилась за стволы и если бы я нож не выпустил, то и кончили меня на месте.
— Он крыса был! — кричу. — Стукач вонючий! Гадом буду, если не так!
Наконец, переполох улёгся. И подал голос нас главный законник, суровый, как мой дед Селифан.
— Тихо! — сказал законник. — К порядку, босота! Может, Роллтон был и стукач. Но пусть Пятый Троллейбус обоснует свою предъяву.
Я поворачиваюсь к тени — а она тихонечко так трясётся, словно её смех разбирает.
И понял я, что ничего я доказать не смогу и никак мне больше тень не поможет. Потому что она и без меня проживёт, а я без неё — нет...
К счастью, это всё оказалось сном.
Про Москита, Альбиноса и Либидо
Я, как вы заметили, чувак продвинутый и образованный. «Колобка» всего прочитал, «Курочку Рябу» вообще наизусть знаю. Ну и среди родичей уважаемые люди попадаются — вот тётка моя, Елена Диодоровна, вообще провизор в аптеке.
Но есть у нас на Силикатной и совсем конченые долбодятлы. Например, известная троица: Москит, Альбинос и Либидо, чьё развитие остановилось на одной песне группы «Нирвана». Они все трое долбанутые, — и каждый в своё сторону.
Допустим, у Москита есть корочка, в которую чётко прописано, что он с самого-самого детства — инвалид умственного труда. Каждый раз, ему нужно в Молодечно, он клянчит у матушки деньги, идёт на станцию, там предъявляет удостоверение и получает скидку, а на вырученные деньги покупает что-нибудь в дорогу. За счёт этого и туда и оттуда прибывает в жопу пьяным.
Успехи белобрысого Альбиноса тоже связаны с транспортом. Однажды он пропал на целую неделю — родители все морги обзвонили, наши все леса обшарили, а милиция уже хотела в республиканский розыск объявлять. Но за день до республиканского розыска Альбинос сам вернулся, безудержно весёлый, счастливый и пьяный похлеще Москита. Оказалось: месяц назад у него умерла столичная бабушка и Альбинос, не долго думая, двинул тудой автостопом. Добравшись, продал из её квартиры ковёр и телевизор, а на вырученные деньги непрерывно бухал два дня. И в процессе алкозаплыва даже видел несуществующих кошек.
Либидо с транспортом почти не работает. Он, как легко догадаться, больше по медицинской части. Ещё в восьмом классе он почти всегда приходил в школу пьяным и мирно посапывал на задней парте. А в десятом достал колёс, которые полагалось принимать по четвертинке или в крайнем случае — половинку. Не знаю, где он их достал, никогда таким не интересовался. Но точно не через мою тётку Елену Диодоровну, она наркота за квартал чует. Может быть, через ту самую бабку с
Рейха, пока она ещё жива была.
Итак, колёса. Которые надо принимать по четвертинке или в крайнем случае — половинку. Либидо не долго думая зажевал перед уроком две целых. На уроке посинел и брякнулся затылком на пол. Был поспешно госпитализирован. Откачали.
Как подумаю об этих упырках — так мне сразу страшно становится. Как таких вообще земля носит?
Жопа, тебе страшно?
Дело было летом 2010 года. Мы с друганом Роллтоном жрали Лидский пивас на берегу под почётным знаком МВД, а потом спустились к воде, чтобы отлить в камышах.
Я своё дело сделал, поворачиваюсь — Роллтон так и стоит расстёгнутый и куда-то пялится вдаль.
Я смотрю в ту же сторону и вижу, что на том берегу за деревьями поднимается как бы светящийся шар.
— Ты тоже увидел? — спрашиваю.
— Ага. А чего он мигает?
— Да не мигает он! — говорю я.
— Говорю тебе, мигает!
— Ты что, в глаза ебёшься? Не мигает он, ровно горит.
— Говорю тебе, мигает. Там что-то по азбуке Морзе. Ты ссышься признаться, потому что её не учил.
Так могло и до драки дойти. Но тут шар развернулся и мы увидели, что это никакой не шар, а самая настоящая Попобава.
Странные люди на турниках
Однажды меня пробило на занятия спортом. Купил кеды abibas, к ним такие же полосатые штаны, толстовку и кепарик, чтоб соответствовать.
И с утреца — на пробежечку. По родному Силикатному, где фабрики дымные и труба нефтезавода с вечным огнём.
Первое время бодрило. А потом состоялась эта странная встреча.
Бегу я как-то, часиков в шесть, по Силикатному. И возле той лестнице, с которой много лет назад чуть не навернулся мой дед Селифан, я вижу странного чела.
Он тоже одет во что-то спортивное, коротко стриженый, морда сосредоточенная. Но под высоко стоящей шапкой угадывалось нечто, похожее очертаниями на петушиный гребень.
Этот незнакомец шёл к турникам. Там его уже ждала компания таких же — куртки и штаны у всех разные, но у каждого такая же шапка и под ней тоже вроде бы гребень.
— Ко-ко-ко! — сказал тот, что стоял под турником.
— Ко-ко-ко! — отозвался тот, которого я заметил первым.
А потом они включили на колонке трек Миши Маваши и принялись всей петушиной компанией вертеться на турниках в разные стороны.
Домой я бежал со спринтерской скоростью. Выкурил пачку сиг и решил, что хватит с меня спорта.
Нехороший ларёк
А вот моего деда Селифана не спасли никакие вредные привычки.
Он был первый из нашей семьи, кто поселился на Силикатном. Работал на железной дороге и сам дымил, как паровоз.
И однажды зимним вечером у него закончились сигареты. Поскрёб дед Селифан по сусекам, и, под ворчание бабки, отправился по темноте к ларьку.
А до ларька было два километра.
Силикатный тогда ещё только начинали застраивать. И наша одинокая хрущёвка так и торчала островком советского быта среди каких-то недостроев, бараков, сараев и пакгаузов. А фонарей пока ещё не завезли.
Но дед отважно отправился в путь по заснеженной грязи Силикатного.
Наш дом стоит в такой как бы яме, так что к проезжей части надо подниматься по лестнице. Но лестницу за вечер прихватило льдом и уже на верхней ступеньке дед Селифан поскользнулся, чтобы неминуемо прокатиться вниз по обледенелым ступенькам и переломать себе ноги и пару рёбер.
— А вот вам нехер! — успел крикнуть дед, схватился за металлическое перило и избежал падения.
Потом, уже на улице к нему прицепилось что-то мутное, похожее на тень кошки. Оно прыгало то справа, то слева в огнях проезжавших машин. Дед попытался от неё оторваться, но ничего не получилось. И он просто забил.
На перекрёстке, как раз возле ларька, дед заметил странного, высокого человека в длинном чёрном пальто и такой же чёрной шапочке. Этот человек стоял неподвижно, как памятник.
Дед Селифан подошёл поближе и к своему ужасу опознал странного человека. Это был парторг их паровозного депо, товарищ Буровский.
— Товарищ Струганов! — завопил парторг. — Вы не были на предпоследнем партсобрании! А на последнем вы храпели! Вы позорите пролетариат, товарищ Струганов! А что будет, если об этом узнают на Западе? Рабочие всего мира смотрят на нас с надеждой — а мы на партсобрании храповицкого давим! Партия это так не оставит, товарищ Струганов!
Дед надвинул ушанку поглубже, сделал вид, что ничего не услышал и заковылял дальше.
И вот ларёк уже совсем близко. Дед вскарабкался к нему через сугроб, наклонился, постучал в заиндевелое окошечко.
Окошечко открылось — и оттуда выскочил скелет!
В прямом эфире
Однажды мы набрали на даче яблок, запихали в багажник нашего побитого жизнью «Опеля», который ещё в 1996 нам пригнали из Германии, — и поехали назад, на Силикатный.
По радио передавали стандартную поздравительную парашу: наша любимая бабушка Фрося Петровна, несмотря на свои годы, поёт в хоре и много работает на даче, передайте для неё пожалуйста песню «Старая мельница».
И тут, внезапно, в прямом эфире:
— Пишет нам дед Селифан из Силикатного Переулка. Для моего любимого лоботряса Петеньки и его сынули Гришеньки, который Пятый Троллейбус, — передайте пожалуйста, что у вас, дундуков беловежских, из багажника яблоки падают. Ну и какую-нибудь хорошую песню.
Заиграло что-то очень древнее. А я повернулся к бате и увидел, что он тоже окаменевший от удивления.
Но я набрался храбрости и спросил.
— Так ведь дед Селифан умер давно. Кто тогда звонил?
Батя посмотрел на меня, как на пришельца...
Но про яблоки всё правда оказалось.
Кукушки
— Ах, никак не могу вспомнить фамилию того немца, от которого я без ума...
— Альцгеймер, бабушка!
Фрося, бабуля Роллтона — как раз такой случай. Из ума она уже выжила и очень скоро отправится вслед за Октябриной Сигизмундовной с
Рейха. Но пока бабуся продолжает чудить, а родные выжидают, когда же им достанется её провонявшая однокомнатная квартира на Силикатном.
С бабой Фросей не соскучишься. То она звонит родственникам и говорит, что согласна на переезд — передайте это английской королеве. То утверждает, что её хочет ограбить какая-то банда по наводке внука. То рассказывает мусорным бакам во дворе, что её соседи сплошь проститутки, а один цыган из соседнего дома барыжит наркотой и состоит в масонской ложе.
Однако недавно у бабы Фроси началось что-то настолько странное, что не лезло даже в рамки психиатрии. Откуда не возьмись в квартире начали появляться небольшие фарфоровые статуэтки в форме кукушек. Все эти статуэтки — разные, и ни на одной нет клейма завода изготовителя.
От бабушки Фроси так и не удалось добиться, где она их берёт. По её словам, эти статуэтки приносил ей некий Никита Фёдорович, очень приличный мужчина. А приходил этот Никита Фёдорович из большого зеркала, что на старом трюмо в её комнате.
— Думаешь, квартиру тебе оставлю? — кричала бабушка на Роллтона. — Да никогда! Я что, не знаю? Я всё знаю, даже если не видела! Что ты с ворами связался, про одноклассниц твоих, проституток, про школу, где вы алкоголь дегустируете. Москит этот, Альбинос, Либидо и прочая шпана подворотная. А приятель этот твой, Гриша Пятый Троллейбус — сразу видно: бандит! Никакой квартиры вы от меня не получите! А достанется она Никите Фёдоровичу! Он мне видишь каких кукушечек дарит?
Я, пока был этот разговор, ждал друга в коридоре и поэтому всё слышал.
Роллтон, хоть и догонял меньше меня, сразу смекнул, чем это пахнет. Шагнул осторожно из комнаты, прикрыл за собой дверь — а потом тут же засунул между ручкой и косяком ножку табуретки, которая в прихожей стояла. Чтобы бабка с той стороны открыть не могла.
Схватил телефон — старый ещё, дисковый, — и принялся набирать скорую помощь. Чтобы пятую бригаду вызвать и наконец-то бабу Фросю невменяемой признать.
— Так оно надежнее, — пояснил Роллтон, — Можно будет в дурку сбагрить, ещё куда-нибудь. Сам видишь, что с ней. Продаст кому-нибудь квартиру за один рубль — всё, пиши пропало, на что жить будем?
Но ничего у нас не вышло. Потому что пока мы ждали пятую бригаду, Никита Фёдорович выбрался из зеркала и помог бабе Фросе сбежать.
Рукописи говорят
Однажды в седьмом классе мы прочитали про Октябрьскую революцию и решили бороться с буржуазным влиянием. Для этого взяли кошелёк, привязали его к леске и выкинули на дорожку в парке
Челюсти.
Видим — идёт какой-то мужик в синей куртке. Вот он заметил наш кошелёк, наклонился, чтобы поднять...
А мы с друганом Роллтоном — дёрг за леску! И кошелёк исчезает в кустах.
Мужик — за ним. И начал ломиться через кусты прямо к нам. Об этом мы с Роллтоном как-то и не подумали...
— Убью, суки! Порежу!
Ну вот мы с друганом Роллтоном и побежали. Мужик — следом за нами. Через весь парк и дальше, через заросли у литейного цеха прямо в лесной массив около Дражки.
Выносливый, гад, оказался.
Бежали мы через эту лесополосу очень долго. И были настолько перепуганы, что даже не догадались разделиться. А когда наконец расслышали, что погони больше нет, оказалось, что мы стоим в колючих кустах возле какой-то незнакомой поляны.
Посередине поляны возвышался шалашик из профнастила — в таком ожидаешь, что будет жить бомжик.
Мы подошли поближе. Хотелось проверить, можно ли там заныкаться.
Заглянули внутрь и увидели, что в шалашике нет никого, только вонь разложения. А на полу раскиданы исписанные тетрадки.
Мы взяли несколько тетрадок и начали дальше блуждать по лесу, отыскивая путь домой. Наконец, нам удалось выбраться к железной дороге, и уже по ней вышли к цивилизованному месту.
Дома я забрался на родительский диван и принялся изучать тетрадку, которая досталась мне.
Уже с первых страниц стало ясно, что с головой у автора большие проблемы. Речь шла о каких-то космических рунах зи. Их форма была основана на форме зодиакальных созвездий — но не таких, как в атласе, а преобразованных их с помощью редких разделов геометрии Лобачевского. При этом зодиакальный круг надо было принять за ленту Мёбиуса, а форму галактики — за бутылку Клейна. Автор уверял, что овладевший тайной космических рун обретёт великое могущество...
Я бы может и узнал секрет великого могущества, хоть в геометрии и не шарю, но тут в комнату заглянул дед Селифан и сказал:
— Кончай филонить! У тебя уроки не сделаны!
И сказано это так внушительно, что я тут же побежал к себе в комнату, сел за стол, включил лампу и стал делать уроки. И только когда их закончил, вдруг вспомнил, что дед Селифан умер много лет назад.
Я бросился обратно в комнату родителей, но тетрадки там уже не было. Как и деда Селифана.
Гренуйская смерть
У нас на колхозном рынке торговал один хитрожопый цыган. Этот гад жил тоже у нас на Силикатном, только в соседнем доме. Он придумал, как подзаработать на том, что народ хочет хамона, но совершенно в нём не разбирается.
Он ловил бродячих собак. Потом ночью утаскивал их на кладбище, что за железной дорогой и там разделывал. А прежде, чем перерезать глотку, пускал собаке кровь, чтобы мясо получилось розовым и ароматным.
Собаки, понятное дело, выли. Но жители Силикатного думали, что воют они сами по себе.
В корейской кухне собачье мясо неспроста считается деликатесом. Цыган толкал его под видом контрабандного хамона и не знал отбоя от покупателей. Всё равно никто на рынке не знал, как этот хамон правильно выглядит.
И вот однажды с утреца приволок он на рынок очередной запас своего собачьего хамона. А рынок стоит пустой, никого из продавцов ещё нет.
Ну и ладно, значит раньше закончит. Разложил своё мясо, смотрит — а на рынке и посетителей-то нет.
Вместо посетителей весь колхозный рынок заполнен собаками. И все на него смотрят, потому что за ним и пришли.
Набросились на него собаки — и разорвали на куски, а потом сожрали начисто, что и костей не осталось.
Я читал в газете «Совершенно секретно», что такое называется — казнь по-гренуйски.
Проснулся в воде
История произошла с нашим соседом, по имени Игнатий Платонович. Когда он разводился, жена и три дочки отсудили у него и квартиру, и машину. А оставили только так и недостроенную двухэтажную дачу где-то в гребенях под Ельницей.
В первую ночь на новом месте Игнатий Платонович спал на надувном матраце. Половину ночи он ворочался и придумывал планы мести. А потом уснул и увидел во сне несуществующую серию «Спасателей Малибу».
Проснувшись, Игнатий Платонович обнаружил, что под ним мокро.
Что за чертовщина? Он проверил стены — там не подтекало. Посмотрел на потолок — но крышу делал мой батя и там тоже не было ни дырочки, ни щели.
Не было воды и вокруг надувного матраца. Только на нём самом. И тут Игнатий Платонович понял, что это он во сне обоссался.
Книжный беспредел
В седьмом классе соседка по парте научила меня, как гадать по книгам. Нужно бросить игральную кость два раза. Первое число будет цифрой для десяток, второе — единиц. Если взять книгу и открыть её на этой странице, то узнаешь своё будущее.
Я вернулся домой, достал мою блатную кость, вырезанную на зоне из ребра стукача (так мне продавец сказал, а я поверил). Выбросил раз, выбросил два, открыл книгу и начал читать.
— Мочи его! — заорал Хасан, и выхватил нож; в затуманенных гашишем глазах старого моджахеда полыхала адская ярость.
Не понравилось мне это будущее. Я взял другую книгу и посмотрел на ту же страницу.
«А через какое-то время часть их возвращалась — трясущимися, облезшими, поседевшими, в гнойных, струпьях и язвах, с безумными стариковскими глазами и парализованными конечностями».
Я взял третью.
«В фойе оперы творилось настоящее столпотворение: все кричали, толкались и перепихивались».
Чё-т походу не то у меня с домашней библиотекой.