Стëпа Жук никогда не испытывал к своей персоне пристального внимания. Казалось, вся жизнь шла под откос с самого его рождения. Словно аист, который его нёс обладал пресным чувством юмора и на вязанке с ребёнком внутри он написал одно единственное слово — лох, оставив снизу в качестве печати дурацкий смайлик в виде обычного двоеточия со скобкой.
Сначала его отец вышел в ночь за пачкой сигарет, да так и не вернулся назад, видимо, сигареты потребовались из другого города, а то и зарубежной страны. Мать Стëпы никогда не любила запах табака, однако вдвойне полюбила запах спиртосодержащих напитков сомнительного происхождения и ещё более сомнительных собутыльников. В квартире порой становилось так тесно, что Степу просто приходилось отдавать на попечение соседке, которая в очередной раз не выдержав такого хамского отношения к личинке общества, которая непременно должна была стать прекрасной бабочкой, вызвала ментов.
После неприкрытых оскорблений сотрудников правопорядка, мать Стëпы была доставлена в местный вытрезвитель, где на холодных нарах её хватил инсульт, а его самого отправили на попечение к ближайшему родственнику по отцовской линии — бабушке. Бабушка была так рада внезапному появлению внука и увидев наряд милиции в окошко своей развалюхи, которая по какому — то странному стечению обстоятельств носила наименование — дом, отбросила коньки и никогда больше не вставала на лёд, а лишь мирно легла на изношенный дощатый пол своей избушки.
Почесав репу в огороде, а затем головы, наряд в составе двух полицейских, Стëпы и какой — то тётки из социальной службы — отправились уже в дом малютки, куда и сдали в одночасье ставшего сиротой Стëпу. Парень рос, как на дрожжах, правда рос только вверх. К двенадцати годам он возвышался над своими сверстниками словно рогоз над болотом, который был густо усеян травой.
Обидные прозвища по типу «дылда», «палка», «длинный», «еблан», не задевали Стëпу, а лишь закаляли его словно молот в кузне, который звонко бил по раскалённой стали вновь и вновь придавая причудливую форму какому-то странному и уродливому клинку.
Постоянные драки, сбитые кулаки, воровство личных вещей, сигареты, пиво, наркотики словно самый дрянной коктейль для почвы немного сбавили обороты Стëпы и из высокого юноши с чистыми, словно озëра глазами, он превратился в скрюченного «старика» к своим восемнадцати годам.
* * *
В назидание всем воспитанникам детского дома его выпнули на мороз в удушающую неизвестность открытого мира. Зима, как и подобает зиме была холодной, отвратительной, скользкой и одновременно очаровательной, если сидеть дома и никогда не выходить из тёплых стен туда, наружу, в это белое ничто. Поэты часто восхваляют всякое такое, вот только читатель никогда не учитывает дозу утреннего алкоголя для пущего вдохновения.
«Выпьем с горя; где же кружка?»
Деньги, кое как сохранённые от нападок таких же, как он беспризорников, спасли его в отчаянный месяц январь и позволили снять на окраине города комнату в коммуналке, которая отличалась от приюта лишь тем, что две другие комнаты занимали не его ровесники жадные до воровства, издевательств и драк, а вполне себе приличного вида люди.
Мужик, который представился Стëпе Матвеем, был рабочим местного металлургического завода и имел восхитительную привычку делиться алкоголем с товарищами по квартире. В другой комнате жила женщина неопределённого возраста и происхождения, но, скорее всего она была из благородных кровей тех людей, которые могут спиздить у вас лошадь, если им это понадобиться и под весёлое «ай нанэ нанэ» свалить с ней в закат, потрясывая золотыми украшениями.
Стëпа вполне был доволен своими новыми знакомыми, жильём и существованием, однако в голове складывался неутешительный паззл того, что на дальнейшую аренду и кусок хлеба надо как — то зарабатывать. Родившись в две тысячи шестом году он не особо понимал зачем пахать так же, как Матвей, а потом избавляться от стресса палёной водкой каждую пятницу и столь же громко, сколько и задорно трахать странную женщину цыганского происхождения.
Иногда, в порыве их страсти, Стёпе не удавалось заснуть, потому что ужасно скрипящий диван Матвея возводил все свои звуки в абсолютную и безобразную какофонию, к которой примешивались редкие стоны, посапывания, посасывания и почему — то хрюканье. В одну из таких ночей листая ленту очередной социальной сети Стёпа решил, что нужно что-то делать, ведь была уже середина месяца, деньги подходили к концу, а питание дошираками и сосисками из пятерочки не придавали здорового цвета его лицу.
Вылетевшее словно молния уведомление в телеге о работе курьером не то чтобы воодушевило Степу, но мало-мальски было понятно к чему всё идет. "Работа курьером. ЗП от ста тысяч рублей в месяц. Если не сбавите актива, то можете зарабатывать до трехсот тысяч. Анкету присылать на %username%.».
Другой человек на месте Стёпы уже забанил бы наглеца за неслыханную дерзость, но, Стёпа был самим собой, и жажда лёгких денег, в купе с наплевательским отношением к своей персоне, отправили незамысловатую анкету по указанному адресату и выключив телефон, Стёпа закрыл глаза в надежде на то, что непримиримая борьба его соседей на раздолбанном диване вскоре закончится, и он сможет насладиться пустыми снами под размеренное завывание ветра в щелях старых деревянных окон его комнаты.
* * *
Стёпе снилась мать, однако он не помнил ни её, ни отца, ни тем более бабку, потому что, ну, что может запомнить годовалый ребенок кроме «абвы» «аббаа» «авввааа» «уаааа» и прочих других звуков, что издают дети в том возрасте когда находятся в каком-то своём выдуманном мире, не осознавая до конца, что вообще происходит и почему его выгнали с насиженного места, где было тепло, уютно и была такая крутая трубка, которая подпитывала его растущий организм внутри другого.
Мать что-то пела ему, пока он лежал в своей маленькой кроватке. Во сне она была трезвой и веселой, заботливой и красивой, какими бывают другие мамы, чьего тепла Стёпе не удалось ощутить в полной мере, и не удастся ощутить никогда. Теплота сна была настолько пленительной, что он не сразу понял, что жужжит рядом с его головой и возвращает его в холодную реальность этого мира, который предал его и надсмехался над ним.
— Алло, могу ли я услышать Степана? – мягкий и вкрадчивый девичий голос звучал из динамика дешевого смартфона как-то чуждо, словно инопланетяне вдруг решили обратить свой высокоразвитый взгляд на самого неприметного в мире человека.
— Смотря кто спрашивает. – Стёпа был флегматичен и краток в общении с любым другим человеком, не говоря уже о девушках.
— Это по – поводу работы курьером, вы оставляли заявку в телеграмме. – все так же заинтересованно проговорили по другую
сторону.
— Да, было дело.
— Сможете подойти для собеседования по адресу …?
— Когда?
— К двум часам дня, в самой левой стороне дома будет железная дверь, постучите три раза и ожидайте, вас непременно встретят.
— Хорошо.
Стёпа сбросил звонок из мессенджера, положил телефон у изголовья дивана и попытался встать. Доски дивана, видимо, просевшие от предыдущего арендатора, были продавлены настолько, что Степан каждую ночь не просто ложился, он натурально тонул в пыльной обивке его новых казематов.
Спустя минуту ему удалось встать и пойти в ванную комнату, пока Матвей и его объект ночного обожания не проснулись, и не начали занимать эту тесную комнатку с облупившимся душем, желтоватой раковиной и унитазом, который помнил еще строителей данного дома.
Наспех почистив зубы Стёпа пытался удержать свой сон за уже отрывающиеся от подсознания нити. Ему впервые хотелось забыться этим сном навсегда, хотелось, чтобы он заполнил его с ног до головы, словно та синтетическая дрянь, которую он попробовал в пятнадцать лет во дворе детского дома, с рук мужика по кличке «кабан». «Кабан» не был кабаном, худой и вечно на стрёме он казался лишь жалким сусликом.
Закончив свои великие туалетные дела, Стёпа вернулся обратно в свою комнату, которая с рассветом все больше и больше напоминала какую-то больничную палату, осталось только лечь и дождаться симпатичную медсестру, которая поставит ему заветный укол, после которого можно будет забыться приятной дремотой и поддаться исцеляющей душу и тело жидкости. Стук в дверь снова выдернул его в реальный мир.
— Стёпа, братан, извини пошумели вчера, не обессудь! – раздался зычный и низкий голос Матвея.
— Да бывает, нормально всё. – дверь тихонько приоткрылась и в комнату ввалился все ещё пьяный сосед.
— Пойдем поди, похмелимся. Там еще осталось! – воодушевленным тоном бросил Матвей.
— Мне бы пожрать, а то от твоей водки скоро желудок в дыру превратится.
— Не вопрос, щас сообразим. Валька, сообрази нам че-нить пожрать! – Степан впервые услышал имя этой женщины, он почему-то думал, что её имя носит еще более изысканный характер, чем её происхождение, но всё оказалось до невозможного простым и прозаичным.
* * *
Несмотря на то, что коммуналка всегда воспринимается каким-то клоповником и пристанищем маргинальных слоёв общества, здесь было достаточно уютно, особенно с этими запахами готовящегося позднего завтрака, который, судя по времени, уже перетекал в обед. Стёпа и Матвей сидели за столом и играли в какую-то только им известную немую игру. Стёпа копался в телефоне изучая адрес его сегодняшнего рандеву, а Матвей открыто пялился на жопу своей то ли случайной, то ли постоянной пассии.
Пообедав тушеными овощами с мясом Стёпа впервые улыбнулся этой странной женщине и мужику с завода, он вдруг ощутил что-то такое от чего ему захотелось остаться, удалить тот диалог с «работодателем» и больше никогда не быть онлайн. Договориться с Матвеем о работе в цеху и не париться по поводу того, что когда-то его жизнь закончится либо в сточной канаве, либо в тюрьме, где с его комплекцией он может спокойно уползать через решетку камеры наружу. Но, выбор был сделан.
Выбор этот был скорее от обиды и безразличия, в первую очередь к самому себе. Надев своё поношенное пальто и завязав на тощей шее шарф на манер петли, он вышел из квартиры, где все ещё приятно пахло настоящей едой, а не лапшой быстрого приготовления. На улице было вполне терпимо, мягкий ветер трепал щеки морозом, но не так сильно, как это обычно бывает. Солнце больше слепило глаза, чем грело, сбивая Стёпу с намеченного маршрута.
Его путь лежал в какую-то промышленную зону, где почему-то решили выстроить новый жилой комплекс с пафосным названием «Возрождение». Возрождение не понятно чего среди ничего. Пустые постройки времён союза смотрели своими мертвыми выбитыми глазами на дерзкие воздвигающиеся дома словно гопники, которые окружили свою жертву словно коршуны и просят «подогреть» братву иначе кранты.
Подойдя к новому дому с нужной стороны Стёпа лениво постучал в массивную железную дверь три условных раза и спустя минуту ожидания, она открылась с противным скрипом вываливая наружу тёмный коридор и приятное девичье лицо.
— Ты Стёпа? – оливковые глаза вперились в него ожидая только положительного ответа.
— Да, я Стёпа, а ты? – он вдруг засмущался, и словно провинившийся школьник опустил взгляд вниз.
— Я Алина. – выпалила девушка. – Пойдем, я тебя познакомлю с Веней.
— Алина, слушай, скажи сразу это наркоту надо будет раскладывать по району, да? – голос вдруг начал дрожать, источая какую-то безысходность, что копилась в нём годами.
— Нет, уверяю тебя это гораздо хуже наркоты. – девушка рассмеялась каким-то заливистым, но вымученным смехом. Казалось её горло сжимала невидимая рука и Алине не оставалось ничего другого, кроме как рассмеяться в последние минуты своей жизни. – Слушай, а это реально твоя фамилия – Жук?
— Могу паспорт показать, если хочешь. – ответил Стёпа.
— Паспорт не мне будешь показывать, я тут только складом заведую, а фамилия и правда прикольная, мне нравится. – Алина источала своим голосом нездоровый энтузиазм вперемешку с какой-то только ей известной формой боли.
* * *
По темному и длинному коридору они шли, без малого, уже пять минут, а он все никак не мог закончится. Стёпа прикидывал в голове глубину дома и пятой точкой понимал, что дом уже давно закончился, и они идут в странном трипе все дальше и дальше в темноту, где его ждет что-то страшнее чем наркота.
Спустя еще пару минут они уперлись в обитую бархатом фиолетовую дверь, которая была каких-то чудовищных размеров, словно за ней жил какой-то мифический зверь. Алина тихонько постучала и глухой рокот рассыпался по длинному коридору позади них, забивая пространство каким-то неестественным утробным звуком.
— Войдите. – приятный мужской голос словно не ощущал препятствия в виде двери и раздавался четко, словно везде были динамики и воспроизводили этот голос абсолютно везде в окружавшей их пустоте.
— Дальше сам. – Алина ловко юркнула слева от Стёпы в возникшую из ниоткуда дверь.
— Ах, Степан. Здравствуй. Очень приятно. – обладатель голоса располагал к себе своей интонацией и уверенностью. – Меня зовут Вениамин Салов, для моих сотрудников просто Веня, не терплю этих корпоративных штук в виде имени отчества, пиджаков и прочей херни. Проходи, садись, обсудим твою самую лучшую работу.
— Добрый день, Веня. – Стёпа вдруг подхватил эту уверенность и протянул руку мужчине в кресле. Крепкое рукопожатие дополнительно уверило его в том, что перед ним сидит очень уверенный в себе мужчина.
Салов встал и расправил широкие плечи. Его фамилия была какой-то насмешкой над его настоящим естеством. Стёпа подумал, что его фамилия должна была быть не меньше чем Мышцев, но это было бы до боли смешно и странно. Он был одет в какую-то гавайскую рубашку, словно раздолбай из какой-нибудь тупорылой комедии, снятой где-нибудь в Малибу. Ноги венчали шорты цвета хаки, а на ногах были обычные шлепанцы. Видимо рассвет зимы за окном ни разу не волновал Веню Салова.
* * *
Салов ходил по кабинету и изучал местность словно видел окружающее его пространство впервые в жизни. Стёпа не отказал себе в том, чтобы раскинуться в приятном кожаном кресле напротив стола его будущего начальника. В кабинете пахло чем-то приятным, чем-то таким, что улавливаешь только с третьего вдоха, когда проходишь мимо какой-нибудь булочной, от которой исходят приятные сердцу ароматы свежей выпечки.
— Итак, Стёпа, всё гениальное просто, а все простое гениально, так мы и работаем на протяжении уже нескольких веков, как бы это странно не звучало. Суть работы проста до опизденения, извини меня за мой французский. – Веня рассмеялся и смешно погладил отсутствующий живот. – Алина будет выдавать тебе товар, нет, не наркоту, как ты мог подумать. Однако, я запрещаю тебе заглядывать в сумку/пакет/кулёк и прочие емкости, это понятно?
— Предельно. – у Стёпы зачесалась рука, что сигнализировало о том, что он бы и сам не вдавался в подробности того, что перевозит или переносит.
— Так же, тебе выдадут смарт – часы в роли трекера и новый телефон в котором будет карта и мой номер, чтобы ты звонил мне в случае непредвиденных обстоятельств. Картой пользоваться предельно просто, на посылке будет написан номер, вбиваешь его в приложение и вуаля, а дальше доставляешь посылку. Способ доставки абсолютно не важен, но принести его ты должен лично, можешь хоть МЧС с ментами вызывать – мне похуй, но посылка должна быть доставлена по адресу не позднее срока, понял?
— Да, понятно. – Стёпа почему-то не нервничал. Он реально был готов к тому, что придется делать разного рода закладки для людей, которые уже не представляют свою жизнь без определенных запрещенных веществ, которые сокращают их и без того никчемные жизни. Он почему-то был готов к тому, чтобы поспособствовать этому, но пока что он видел перед собой странного мужика, который своей уверенностью и напором заражал Стёпу на подвиги.
— Вот и ладненько. Слушай, а у тебя фамилия реально Жук? Не пиздишь? – с явным интересом произнес Салов. – Дай — ка паспорт, сейчас заполним пару формальных бумажек.
* * *
Салов пристально изучал небогатую на сюжет книжицу паспорта, словно видел там что-то скрывающееся за вуалью обычных простолюдинов. Он смотрел в паспорт и заполнял какие-то документы.
— Вот, распишись тут, где галочки, обычная формальность, но очень нужная в наше время, никогда не знаешь, когда налоговая нагрянет. – Салов от души рассмеялся сказанной им фразе. – Ну, всё, давай дуй к Алине, отправляю тебя в её надежные руки. И это, не забывай, в посылки не заглядывай, понял?
— Понял. До свидания. – Стёпа махнул на прощание рукой и взявшись за массивную гравированную ручку потянул её вниз и дверь открылась ему каким-то новым коридором, на этот раз потолок венчали какие-то вычурные лампы, в которых, казалось, были настоящие свечи, что приятно рассеивали желтоватый свет вокруг себя. Стены были покрашены в алые цвета, а дверь, куда юркнула Алина почему-то являла собой настоящий кошмар взломщика.
Стёпа насчитал десять разных замков. Не просто различного рода ключей, но и форм, такого он не видел никогда в своей жизни. Например, первый замок отдаленно напоминал какой-то подстаканник с торчащими наружу то ли корнями, то ли шипами. Второй был похож на открытый рот, откуда истекала какая-то желтоватая слизь. Но самый отвратительный замок был восьмым. Он был похож на настоящее человеческое сердце в уменьшенном формате. Одна из его аорт двигалась в лихом такте отстукивая только ему известный пульс своего бывшего хозяина. Оно натурально билось и в желтоватом свете блестело всеми соками, которые только могло прогонять через себя. Стёпа поежился и в его сердце бешено разрасталась паутина страха, заставляя его стоять неподвижно, словно боясь потревожить какое-то чудовищное создание, что обитает во тьме укромных углов.
Наваждение спало так же, как и пришло к Стёпе. Он вдруг понял, что нужно постучаться, ведь последний раз, когда он видел Алину она заходила именно в эту дверь. Стоило только занести кулак перед дверью, она резко распахнулась во внутрь и ясное лицо зеленоглазой Алины было сущим облегчением от резкого испуга.
— Подписал?
— Да.
— Проходи, к работе приступаешь сегодня. Предыдущий курьер, к сожалению, больше не может выполнять свои обязательства. – Алина насупилась, как обиженный ребенок, словно у неё отобрали конфету. – Я думаю, ты справишься лучше, чем он.
Стёпа попал в просторный склад. В нём не было ни стеллажей, ни маркировки, а куча разного рода сумок и пакетов просто валялись в каком-то хаотичном порядке. Что-то хлюпало, пыхтело и отвратительно воняло.
— Веня сказал тебе, что ты не должен заглядывать внутрь? – она вопросительно посмотрела на него, словно сканируя его на детекторе лжи.
— Да. Я помню.
— Замечательно. – Алина потянула руку в карман джинс и через секунду вытянула оттуда простенький смартфон и часы. – Надевай и включай телефон, парень ты современный, все поймешь на ходу. Так, посмотрим, посылка номер А87, хорошо, так где же она… — Алина бегала от одного пакета к другому и Стёпа замечал своим острым зрением то, как пакеты и сумки тянулись к Алине словно живые.
— Вот, нашла! – она торжественно протянула ему довольно увесистый черный пакет с прибитым наспех бумажным номером. – В телефоне найдешь приложение, вбиваешь туда номер посылки и вуаля, бежишь/едешь/летишь на адрес. Если не успеешь в указанный промежуток часы отстегнут твою руку. – Алина нервно улыбнулась и подмигнула Стёпе.
* * *
Теплое нутро общественного транспорта приятно согревало, а толпа людей, отчаянно пытающихся занять вакантные сидячие места соревновалась в различного рода инвалидностях, возрасте, расе, классе и прочих никому не интересных вещей. Стёпа крепко держал извивающийся и верещащий пакет, но, как оказалось никто из людей не обратил ни малейшего внимания на парня в осеннем пальто посреди зимы, ни на скрежещущую посылку, которая явно была не удовлетворена собственной судьбой.
— Стёп, ты бы это, отпустил меня, а? – из пакета приятно замурчал какой-то знакомый голос, голос одной из дотошных воспитательниц дома малютки. – Зачем это тебе, а? Чем опять занимаешься? Опять клей нюхал со своими ублюдками? – посылка не унималась и пыталась задеть за живое.
— Заткнись. – резко прошептал Стёпа, ворочая в левой руке черный пакет.
— Так и знала, что ничего путёвого из тебя не выйдет. Бездарь. Длинный, как палка, да только выкинуть хочется. – проскрежетало из пакета и внезапно затихло. Вдруг за секунду все стало до нельзя нормальным, простым и таким очевидным. Водка Матвея отнюдь не добавила износившемуся организму здоровья, поэтому и появились подобные глюки, но, та дверь с замками была вполне реальной. Стёпа гнал эти мысли от себя прочь, словно испытывал какой-то незначительный приход от той дряни, что пробовал пару лет назад.
Он вышел на конечной, как и предполагал маршрут в приложении его телефона. Часы на руке неумолимо запищали, начиная отсчет последних тридцати минут до доставки и Стёпа поспешил в лихо закрученные дворовые дорожки. Открывшийся его взору дом, спустя пять минут ходьбы по заснеженным тропинкам, слегка пошатнул его и без того напряженное сознание – здание было не просто заброшенным, оно было разрушенным. Тут и там валялся мусор, осколки бетонной стены с вырванными кусками арматуры показывали нутро пустынного подъезда с едва сохранившимися дверьми, на которых чудесным образом все ещё были видны номера квартир.
Делать было нечего. На часах оставалось двадцать минут, а карта явно указывала верный адрес. Стёпа оглянулся в поисках каких – либо признаков жизни, но тут же последовал очередной удар под дых, пакет снова неприятно зашелестел и что-то явно живое, находящееся в нём противно зачавкало.
— Щас, погоди, выйдет уже скоро. Рада была повидаться, Стёпа, ублюдок ты сраный, чтоб ты сдох! – угрожающе булькнул из пакета до рези в животе знакомый голос.
Дверь подъезда, что сохранилась и с виду крепко держалась на петлях открылась. Среди всей этой картины Стёпа с замиранием сердца наблюдал, как к нему ковыляет грузный мужик с огромным пузом на перевес, в каких-то заношенных трениках и майке, абсолютно босой. Он шел к нему, принюхиваясь своим маленьким скруглённым носом, словно овчарка, что учуяла наркоту в аэропорту.
— Выааыыы досссставщиг? – мужик отчаянно завыл.
— Да. – Стёпа замер и вытянул пакет впереди себя, словно щит.
— Прывасходнааыыы! – мужик улыбнулся, обнажив полностью гнилые черные зубы. Среди морозного и свежего воздуха пахнуло дьявольским смрадом, настоящим гнильём и забытыми макаронами, что пролежали в закрытой кастрюле всё лето.
Его волосатые руки протянулись к пакету и грубо вырвали кусок черного целлофана. Часы перестали отсчитывать время, а телефон издал протяжный писк уведомления и на экране Стёпа увидел надпись: «Заказ доставлен!».
— Мажишь итти. – скомандовал чудовищный мужик, который прижимал к себе пакет с какой-то любовью. Если это существо вообще могло знать, что такое любовь. Через минуту мужик скрылся в разрушенном доме, а Стёпа выпал из полного оцепенения и попытался собраться с мыслями.
* * *
Веня позвонил спустя десять минут, когда Стёпа, все еще ведомый каким-то чудовищно крепким чувством самообладания, ехал в автобусе обратно, обратно в злополучный офис, честь работать в котором ему выпала с самого утра.
— Отнёс, молодец. Ровно, по графику и смотрю вопросов лишних не задавал. Пять звезд, Стёпа, так держать. – Салов, казалось, был искренне рад такому работнику и голос его заливался по – истине детским восторгом.
— Спасибо. – сказал Стёпа. Голос вдруг стал каким-то пустым, безжизненным, словно кусок его души был в том пакете, в том чертовом куске пластика, в котором было неизвестно что. Он смачно ударил себя по ноге и всеми силами рассудка думал, что лучше бы это была наркота.
— Сейчас деньги переведу и на сегодня свободен. Телефон не отключай, на него буду звонить либо я, либо Алина, заказ может быть в любое время суток, учти. Извини, но надо было сразу сказать, что выходной у нас только – понедельник. Давай, до связи, ты молодец! – Веня был явно воодушевлен.
Личный телефон Стёпы привычно пискнул и издал короткое «бззз», возвещая о пришедшей СМСке. «Венианим Олегович С. перевёл Вам 40000 рублей.». В голову приятно дало какое-то тепло, по груди разливалась искренняя радость, а руки начали мелко дрожать. Не веря своим глазам, Стёпа открыл приложение банка и действительно увидел добавленные к его последним ста рублям – сорок тысяч.
«Ахуеть.» — мозг отчаянно рвался прочь из черепной коробки. «Отвез непонятно что, непонятно кому, испытав ворох разных эмоций. Пожалуй, после пары заказов я найду себе психотерапевта.». – Стёпа заметно улыбнулся и все произошедшее с ним за день ушло вместе с этой улыбкой.
В ближайшем сетевом магазине рядом с местом его проживания он купил, почему-то коробку шоколада для Валентины и хороший коньяк для Матвея. Сам не зная почему он хотел поблагодарить этих людей, словно они подсунули ему такой шанс, такой чудовищно жуткий лотерейный билет, который нёс в себе не только чертовскую угрозу, а еще и невиданные доселе материальные блага. Рюкзак на спине приятно тяготили закупленные впрок продукты, на этот раз настоящие, никакого доширака и прочей хуйни, только настоящая человеческая еда.
Квартира встретила его уютным желтоватым светом, который горел в коридоре. С кухни раздавались радостные и словно родные голоса. Стёпа провел тут от силы три недели и уже чувствовал какую-то искреннюю близость с этими людьми. Стряхнув с себя снег и раздевшись, Стёпа проследовал на кухню. Опустошив рюкзак и забив продуктами холодильник, он достал свои подарки для соседей.
— Нихуясебе! – Матвей рукоплескал и крепко обнимал Стёпу. – Вот это да! В жизни такого не пил, хотя мог бы раз в год попробовать. Откуда такое богатство? – он слегка прищурился и не дожидаясь ответа громко рассмеялся. – Валя, давай лучшие стаканы, какие есть.
— Стёпа, спасибо! – Валя была более сдержанной в эмоциях и приятно улыбнулась Стёпе, от чего душу слегка кольнуло. – Садись, как раз кушать приготовила. Она выложила на тарелки приятно пахнущее пюре и положила по две котлеты, затем потянулась к кухонному шкафчику и выудила оттуда хрустальные бокалы. Матвей оживился словно таракан, который увидел, как его застукали и быстро перебирая лапками пытался сбежать в какую-нибудь щель.
Следующие два часа прошли за распитием потрясающего коньяка, разговорами о жизни, настоящем и живом смехе, который нельзя было подделать. Матвей, воодушевленный подарком, всё еще продолжал иногда трепать Стёпу по короткой шевелюре, словно тот был его сыном, а Валентина слегка смущенно улыбалась и наделяла атмосферу каким-то приятным теплом, известным только ей одной.
В эту ночь было тихо. Матвей, видимо, выплеснул все свои эмоции в этот вечер и даже ушел спать в свою комнату. Привычно расположившись на промятом диване, словно в шезлонге Стёпа долго думал о том, что Алина не соврала насчет того, что всё это хуже наркоты. Спорить не хотелось, ни с фактами, ни с чудовищным разрушенным домом, ни с богохульной мерзостью в лице того мужика. В дверь комнаты легонько постучали.
* * *
В открывшемся проёме на пороге стояла Валентина.
— Стёпа, прости что потревожила, просто хотела поделиться шоколадом, он правда, очень вкусный, но я не могу по – другому. Я ведь тоже, как и ты сирота. – её голос был не громче шепота, но был сравним с теплом печи, которая под вечер согревала весь дом, создавая тот самый уют.
— Ничего страшного, спасибо. – Он встал с дивана и присел на стул рядом с маленьким столиком в своей комнате, на котором лежали часы и рабочий телефон.
— Извини, но я вижу, что тебя что-то тревожит, не поделишься? – Валя присела напротив Стёпы и подвинула ему раскрытую упаковку шоколада. Стёпа не знал с чем сравнить подобное, что он испытал за эту минуту. Эта искренняя забота, мягкость, проницательность просто обезоружили его и без того слабые социальные навыки.
— Я… в общем, я на работу устроился. Весьма странную. Сначала думал, что придется наркоту закладывать, но, как-то всё сложилось иначе. Не до конца понимаю, что я сегодня отвез, но это не было нормальным. – Стёпа пытался сохранять самообладание, но дрожь в голосе явно его подводила.
— Немного не поняла, что ты именно видел? – в голосе Вали звучал неподдельный интерес.
Стёпа рассказал ей про голос из пакета, про сам пакет, упомянул про странный коридор, явно длиннее самого дома, так же обмолвился насчет двери и про мерзкого мужика, который непонятно как выживал в здании, которого, по – сути, быть попросту не могло. Валя вдруг слегка придвинулась к Стёпе и серьезно посмотрела ему в глаза.
— Я, кажется, знаю в какую историю ты вляпался. – голос Вали вдруг стал стальным и тяжелым. – Я тоже знаю Салова.
— Но откуда вы… — Стёпа не успел договорить, Валентина приставила палец к губам, а после продолжила.
* * *
Я не знала свою семью, хоть и пыталась найти какие-то сведения о том, была ли она вообще, как оказалось была. Где-то в возрасте двух лет меня украла на рынке цыганка прямо из рук матери, и я жила вместе с чуждыми мне традициями, порядками и устоями. Мы постоянно переезжали, раз в год, а то и больше.
Не скажу, что я тогда была несчастна, я была мертва, я повидала многое. Разные города, красивую природу, прошла через адский быт и была в одном шаге от того, чтобы в очередной раз приставить к горлу нож и на этот раз вонзить его по самую рукоять себе в глотку, но, как видишь не смогла. Тогда мне было примерно семнадцать лет.
Замуж меня, как принято у цыган, выдавать в раннем возрасте почему-то не стали, просто держали как прислугу и изредка поощряли в виде отсутствия еженедельных избиений. Как обычно это бывает в летнее время табор собирал всё, что мог и переезжал в другое место. Тогда – то я и повстречала Салова на одном из рынков. Могу поспорить, что он и сейчас носит ту же самую ублюдскую рубашку с пальмами, верно?
На рынке у него было что-то вроде лавки диковинных вещей. Там был разного рода хлам и антиквариат. Старинные монеты, часы разных эпох, странная и вычурная одежда, в общем всё то, что люди держат у себя только для того, чтобы всё это лежало на балконе и медленно тлело под солнцем, в печальных картонных коробках.
И среди всего этого мусора были отчетливо видны странные пакеты и сумки, они извивались, словно в попытке уползти, они дышали, словно были живыми и самое страшное то, что, подойдя ближе я смогла различить голоса, голоса, которые я слышала каждый день с того момента, как оказалась частью всего этого цыганского сумасшествия.
Он заметил моё временное замешательство и воспользовался этим. Салов хорошо чувствует, когда люди отчаянно нуждаются в помощи, я, как никто другой нуждалась в помощи. Я хотела освободиться, уйти, исчезнуть, только бы не возвращаться в эти душные казематы, заполненные золотыми украшениями и смердящими шерстяными платками.
Тогда он и предложил мне разносить те самые пакеты, взамен пообещал огромные деньги и полную свободу, что странно, в тот момент он смог увезти меня в какую-то захудалую квартирку на окраине города, кажется тогда это был Саратов. Я согласилась, куда мне было деваться, той самой глупой и несмышленой семнадцатилетней девушке?
Я стала доставлять пакеты. Тогда, в середине девяностых, мобильные телефоны были роскошью, роскошью, которая начала болтаться у меня в кармане, а еще были странные часы, которые на черно белом циферблате показывали время, за которое нужно было доставить пакет. Первая посылка была в какую-то студенческую общагу близкую к местному институту.
Помню тогда меня встретила девушка, которая была настолько противной, что только по её виду я поняла, это не могло быть человеком. Она пыталась идти ко мне на встречу, нелепо вскидывая руками, а между её пальцев была тоненькая пленка, словно фаланги пальцев срослись так, чтобы удобнее было плыть. На её локтях были наросты, похожие на плавники, а вместо волос была зеленая тина, с которой капала вода, когда её голова раскачивалась от непривычной для неё ходьбы.
Тогда я отдала ей сумку, обычную вещевую сумку, в которой что-то булькало и это что-то говорило голосом вожака табора, Амина. Я слышала его отчетливо и даже сейчас вспоминаю этот голос с замиранием сердца. Он материл меня так, как никогда при жизни. В тот момент, я даже не знала, что существуют подобные слова. Нечто из сумки буквально проклинало меня и хотело вынудить раскрыть сумку, чтобы дать отпор подобным речам, но я сдержалась.
Прошёл ровно день, как я получила огромную сумму денег и пыталась радоваться, правда пыталась. Я накупила каких-то вычурных девчачьих штук, я была голодна до этого мира, который у меня отобрали. Когда я пришла в квартиру, я раскидала кучу вещей, которые приобрела. Там были сапоги, какие-то платья, штаны, юбки и все такое прочее. Лежа посреди всего этого хаоса я сжимала черно-белую мотороллу так, словно это было моё оружие, настоящее оружие в борьбе с несправедливостью.
* * *
Салов не звонил тогда на протяжении трех суток, а я напрочь забыла о странной сумке, девушке и вообще обо всем, до того момента, пока я не включила телевизор. В новостной программе показывали выжженную поляну, ту самую, где в последний раз был наш табор. Среди всего этого пепелища я видела скрюченные в агонии скелеты людей, на пальцах которых были оплавленные от адской жары кольца. Тогда я и поняла, какой ценой, мне достались те деньги.
Цыган никто и никогда не любил, но все же это были люди, люди, жизни которых угасли словно угли пожара, из-за девочки, чьи мечты были просто уйти и никогда больше не знать этой кочевой жизни, но, видимо, судьба распорядилась иначе. Я выкинула часы и утопила телефон в туалете. У меня оставалось еще много денег, поэтому я собрала только самое нужное и пытаясь запутать следы убегала без оглядки.
На вокзал было идти не вариант. У меня не было ни документов, ничего, я была пустым местом, просто пустотой на фоне всей этой жизни вокруг. Имя, которое я ношу сейчас, я услышала в случайном разговоре двух теток у продуктового магазина. Затем, я набралась смелости и все-таки вышла в сторону вокзала, к заветным машинам с шашками тогда еще только зарождающегося такси.
Мне попался водитель, которого, казалось ничего не интересовало кроме денег. За те пятьсот рублей, что я ему дала, он готов был везти меня куда угодно на своей волге и не задавал никаких вопросов. Так я попала в город Энгельс, где за дополнительные двести рублей таксист снял для меня квартиру в каком-то захолустье, оплатив моими же деньгами аренду на полгода вперед.
И тогда я столкнулась с ужасающей меня действительностью. Я – никто и имя моё – не моё. Ко всему этому добавлялась и то, что деньги, какими большими они не были, имеют свойство заканчиваться. Совместно с этим удручающим фактом по ночам я начала слышать, как кто-то скребется возле двери, слышала топот, переходящий в откровенное цоканье, глухие хрипы и чувствовала самый настоящий ужас.
Я знала, что Салов не оставит меня просто так. Он изводил меня целый месяц. Порой, пытаясь заснуть, я закрывала голову подушкой, но сквозь неё все равно пробивался скрежет ногтей по стеклу окна снаружи. Я жила на пятом этаже. Однако потом все прекратилось так же внезапно, как и началось. Салов словно смирился с тем, что его посыльный перестанет приносить ему жертвы таким вот изощренным способом. Ну или он нашел кого-то получше.
Спустя неделю отсутствия денег и Салова в придачу, я и повстречала Матвея. Тогда он был двадцатипятилетним крепким парнем, с чистой душой и широкой щербатой улыбкой. Не знаю, что он во мне нашел, но мы начали все больше времени проводить вместе. Я еще не рассказала ему о своем бедственном положении и лишь тихонечко врала насчет того, что живу со старенькой мамой, которой нужен уход.
День шел за днём и вот когда я уже едва стояла на ногах от голода, я вывалила наружу всё, что только было на моей душе, словно черное масляное пятно запачкало море и растекалось все дальше и дальше своими химическими полосами, отравляя все вокруг. Я ждала любой реакции, но только не той, которая последовала дальше.
Матвей крепко взял меня за руку и тихо сказал, что мы со всем справимся и как ты можешь судить, мы справились. Пусть так, зато я никогда раньше не была так счастлива, как сейчас. И теперь, я вижу ровно такое же пятно и на твоей душе, пожалуйста, убеги на время, спрячься, затаись, переживи всё то, что пережила я. На твоё место придет другой, и он отстанет от тебя, как когда-то от меня. Только пообещай мне, что потом вернешься к нам, мы поможем.
Валя тихонько обняла ошеломленного и плачущего Стёпу, и легонько поцеловала его в висок. Затем встала и оставила его один на один с самыми ужасными мыслями и чувствами. Стёпа лег на пол и уснул беспокойным кошмарным сном.
* * *
Ему снилась Агафья Павловна, но среди воспитанников детского дома она была известна под псевдонимом «сука», который полностью отражал её нутро. Когда Агафья была в хорошем расположении духа, она была снисходительной и лупила беспризорников гораздо меньше обычного, но, когда что-то расшатывало её тонкую душевную натуру, она превращалась в беспризорную собаку, которая была готова рвать любое мясо своими зубами.
Стёпа частенько попадал под раздачу. Пара сломанных ребер и шрам на левой ноге тому прямое доказательство. По ночам, когда всё наконец – то затихало, Стёпа через боль и страдания шептал разного рода проклятия, лишь бы противная бабища сдохла в самых адских муках, и вот спустя годы его желание сбылось.
Во сне Агафья Павловна не была той властной и жадной до садизма женщиной, а была каким-то блеклым отражением себя. Из неё словно спустили всю кровь. Она вяло плелась по ярко освещенному белым светом коридору и была похожа на застиранную простыню. Её огромный рот вдруг раскрылся и из него вылетели слова, которые имели значение только для Степана – «доигрался, выблядок?».
Он проснулся резко, даже не понимая, что наступило утро. Свет еле-еле пробивался сквозь пасмурное небо, которое привычно царствовало в этом подернутом, серой пеленой, городе. Встав с пола и потирая закоченевшие плечи, он поплелся в ванную. Из комнаты Матвея доносился неистовый первобытный храп, а со стороны кухни доносились ароматы готовящейся еды.
Валентина стояла у плиты, обернулась на вошедшего Стёпу и в знак подтверждения вчерашнего ночного разговора, легонько улыбнулась ему и кивнула. Затем на стол приземлилась тарелка с яичницей, овощами и отваренными сардельками. Быстро позавтракав Стёпа оделся и в надежде освежиться, и подумать, вышел на улицу, где вовсю завывала белая метель.
* * *
Рабочий телефон резко завибрировал, и неприятная мелодия царапнула барабанные перепонки. Звонила Алина. Её голос в этот раз был каким-то замученным, блеклым и серым. От вчерашнего голоса не осталось ни капли того болезненного энтузиазма, к которому Стёпа почему-то уже успел привыкнуть. Слегка подкашливая и сопя, она попросила его приехать к ней, не в офис, а в её квартиру.
— Купи еще что-нибудь от простуды, кажется, заболеваю, блин. И, кстати, Веня не звонил?
— Хорошо, куплю. Нет, не звонил.
— Ну и ладненько. Буду ждать.
Он нажал кнопку сброса и поплелся к ближайшей остановке. По – пути он закупился в аптеке разными противовирусными, каплями в нос, в рот и таблетками от поноса для пущей надежности, и выдвинулся на автобусе в сторону дома Алины.
Пятая точка Стёпы начала выть сильнее с каждой остановкой, которые сменялись друг за другом ведя нашего друга к явной ловушке и западне, однако всё то, о чём сейчас думал Степан это о приятной девчушке с оливковыми глазами, которая вряд ли представляла собой настоящую опасность, а вот Веня, Веня был другим фруктом, властным и исключительным.
Набрав на панели домофона цифру шестьдесят девять, а затем увидев то, как индикация домофона сменилась на зеленый цвет, приглашая Степана пройти, он как школьник встал рядом с дверьми лифта и мялся с ноги на ногу в томительном ожидании его экспресса на десятый этаж очередной новостройки.
— Ты мой спаситель! – с хрипом в горле произнесла Алина, когда открыла дверь своей квартиры. Затем, когда Стёпа освободился от оков его верхней одежды, она прижалась к нему так, словно они были знакомы на протяжении всей жизни и легонько коснулась губами его майки на груди. Простояв так добрые пять минут, они расцепили объятия и проследовали в комнату.
Стёпа вынул из рюкзака припасы медицинского толка и с легким смущением посмотрел на Алину. Она была довольно мила. Модная стрижка каре голове, волосы крашенные в фиолетовый, словно бабка вовремя не смыла химию с волос и получилось вот это вот. В облегающей маечке, которая подчеркивала её формы и маленькие шортики, которые, скорее всего, были лишь сомнительным островком приличия в открывающемуся взору морю похоти.
* * *
Она оценивающе смотрела на него, мерила взглядом, а после и вовсе поднялась во весь рост с недавно занятого ею стула, закинула руку Стёпе на шею и поцеловала его в потрескавшиеся от ветра и мороза губы. Поцелуй был страстным, настоящим и благодарным, словно он спас её от рабства или чего хуже. На подкорке замаячила глупая мысль о том, что она его заразит какой-нибудь дрянью по – типу ангины или смерти, но он поддался этому порыву и руками вцепился в её ягодицы, притянув Алину к себе.
Их порыв страсти был одновременно сладким, приторным и каким-то жестоким. Она постоянно норовила укусить его, сделать ему больно и всеми своими движениями доставляла лишь дискомфорт, но страсть штука такая, порой нежная, а порой грубая и Стёпа видел в этом лишь огонь, которым стала Алина. После, они лежали на смятых простынях её кровати, она гладила его по впалой груди своей нежной рукой, а потом она начала говорить.
Её голос стал ещё грубее, он был каким-то садистским и удивительно неприятным.
— Думал слиться, а? – в её глазах промелькнул хищный блеск. – Так просто от нас не уходят, ты либо становишься гонцом, либо становишься посылкой, третьего не дано. Знаю, ты думаешь о том, что одной всё-таки удалось сбежать, перетерпеть и забыть, да, тут ты будешь прав, но кто она такая среди множества тех, что принесут еще много жертв или сами станут ими, не пытаясь даже понять, что происходит.
Холодок страха не просто забрался под кожу Стёпы, он рвал и кусал его внутренности словно голодный петух, который посмотрел документалку о том, что он предок динозавров, царствовавших в те древние времена. Стало до тошноты не по себе, грудь царапала холодная рука Алины, а точнее рука того, что было Алиной совсем недавно.
Перед ним лежала рогатая баба, с улыбкой, которую хочется развидеть и поскорее забыть, прокапав перед этим глаза святой водой. Образованный человек скажет, что это суккуб и будет абсолютно, чертовски прав. Мир, который окружает нас разнообразен на разного рода существ, но Алина была откровенно чужой и неправильной в этом мире.
— А теперь, будь хорошим мальчиком, возьми телефон. – её голос зазвучал у Стёпы в голове, и он послушно подошел к своему пальто, достал оттуда рабочий телефон, на котором уже плясало имя звонившего – Вениамин Салов.
— Стёпа, Стёпа. – раздосадовано пропел Веня. – Я-то думал мы поладим, а ты ишь чего удумал. Но, забей, давай я сегодня побуду добрым, что мне та мерзкая душонка твоей воспитательницы, давай думать в другую сторону. Если решил свалить, хуй с ним, вали, я на тебя зла не держу и держать не буду, найдешь мне нового гонца, и мы в расчёте. Заодно посмотри, как быстро у тебя башка прояснится и на кой ляд тебе всё это сдалось.
— Откуда мне знать, что ты не врешь?
— Честное пионерское – бля буду! – хохотнул Веня. – Срок тебе даю три дня, если не справишься, сам в пакет отправишься. И не бойся ты так, не дрожи, Вальку я не трону, она мне за один раз тогда семьдесят душ принесла, а получила – копейки, поэтому и простил я её.
Звонок был сброшен и в квартире повеяло холодом. Стёпа стоял посреди черновой, еще не отделанной квартиры. Вместо кровати и стула, на котором он оставил свои вещи были матрас и какая-то древняя табуретка. Сводя наваждение ударами по щекам, Стёпа смог собраться с мыслями, быстро одеться и выйти прочь из квартиры, которая еще будет снится ему в кошмарах, ровно, как и то, что происходило здесь.
* * *
План был прост и надежен, как швейцарские часы. Найти подходящего доходягу себе на замену у Стёпы не составило труда. Тарас – «друг» детства, ходячая неприятность и блядский цирк с ебучими клоунами в его голове. Он постоянно искал драки, а точнее, искал мальчика для битья, каким и был Стёпа. Тарас был на два года старше и бил Стёпу умеючи, с расчетом на то, что синяков не будет, а если и будут, то на осмотре Стёпа не посмеет сказать откуда они, иначе Тарас просто открутит ему голову.
После пары гудков на звонок всё же ответили.
— Тарас, здарова, это Стёпа, узнал?
— Чего тебе надо длинный? Гы-гы. – Тарас явно не ожидал подобного звонка и тон его голоса был достаточно надменным.
— Есть варик бабки заработать, не кислые. Надо встретиться, тогда всё расскажу. Встречаемся через час на Заводской у «кабана». – Стёпа резко оборвал звонок, не давая тем самым возразить своему собеседнику.
Заведение «кабана», о котором иногда заходила речь на заднем дворе детского дома, когда они все весело нюхали синтетическую дрянь и в порыве трипа рассказывали что-то такое, что волновало их до глубины души. «Кабана» волновал лишь его бар, а точнее рюмочная, которая из-за синих работяг местного фанерного комбината была довольно популярным местом, где можно было не слабо накидаться после смены.
Тарас прибыл раньше, чем сам Стёпа. Не пожав друг другу руки, Стёпа сразу же зашел с козырей. Он показал ему свой банковский счет в приложении и то самое сообщение о зачислении денежных средств. Презентация того, чем придется заниматься не заняла много времени и не вызвала бури вопросов со стороны маргинального Тараса. Тот с каким-то лютым остервенением вырвал из рук Стёпы, протянутые ему телефон и часы, и не прощаясь, вышел из бара на улицу.
«Клюнул, сука!» — с улыбкой на лице подумал Степан.
* * *
Тарас бежал на остановку как раненый в жопу лось. Казалось, он был готов брызгать слюнями и верещать, что боженька наконец-то услышал его молитвы и открыл ему дорогу к несметным богатствам. Автобус, на счастье автобуса, подошёл быстро, потому что, стоя на остановке в холоде и голоде, Тарас был уже готов наказать автобус, его создателей и его маму за каждую секунду промедления.
Остановки плыли, одна за другой приводя его к заветной цели. Он быстро сориентировался и нашел нужный ему дом, а вместе с ним и дверь. Алёна открыла ему двери и без лишних колебаний и мыслей, Тарас прошел заветное собеседование и стал гонцом.
С дрожащими от волнения руками Тарас снова вышел на мороз, идти предстояло не далеко, минут двадцать и собрав всё своё мужество в кулак, он поперся по сугробам и сомнительным улочкам вперед к своей цели. Часы дали ему времени с огромным запасом, словно тому нужно было лететь в Уругвай, на перелетных птицах.
Хозяйственная сумка не стала долго тянуть кота за мохнатую мошонку и стала разговаривать со своими курьером.
— Ха, блядь, смотри – ка, Тарас – пидорас работает на длинного. – голос Стёпы из ожившей сумки прозвучал максимально издевательски.
— Ты че, сука? – Тарас развернулся на сто восемьдесят градусов и не заметив вокруг никого, кроме снежинок, летящих в лицо, принялся уже набирать номер Стёпы, но сумка и не думала останавливаться.
— Тарас – пидорас, скажи-ка мне, как ты очко своё разменял на бабки, а? – сумка скрежетала изнутри и в такт дыханию слегка растягивалась в стороны. – Давай, гондон, сделай с этим хоть что-нибудь, ну не будь ты сукой, а?
Терпение Тараса никогда не было его козырем. Взревев, подобно смачной отрыжке, он лихо пнул сумку ногой отправив ту в недолгий полёт прямиком в сугроб.
— Ну, сука, сначала я с тобой разберусь, а потом с длинным уёбком решу вопрос. – Тарас достал нож-бабочку из внутреннего кармана куртки и пошел ближе к сумке. Ловкими и выверенными движениями пальцев лезвие открылось всей своей пугающей и блестящей остротой. Он лихо вскрыл сумку одним взмахом руки и застыл, как истукан.
Из сумки на него глядело нечто. Нечто представляло из себя десяток черных глаз, которые натыкали в разнобой ошалелые создатели. Рядом с каждым глазом зияли отверстия, наполненные до краёв разными зубами. Существо, потеряв свою темницу расправилось во весь рост, и Тарас почувствовал себя щенком терьера, который стоял рядом со взрослым маламутом.
Существо было покрыто черной и лоснящейся шерстью, а те места, где шерсть отсутствовала, тело покрывали жуткие зияющие раны, которые кровоточили зеленой слизью и пачкали снег под его ногами, которые оканчивались самыми обычными козлиными копытцами. Тарас умер бы от разрыва сердца сию же секунду, но, у него не было сердца, в метафорическом смысле, а через секунду не стало и в прямом.
Существо ловко раздербанило еще бьющийся мешок артерий на маленькие кусочки, ловко побросало в свои голодные рты и сложив Тараса в компактный шарик из плоти и костей запихнуло в сумку и скрылось в ледяном вихре между зданий.
Веня не сразу понял, что его обманули. «И на старуху бывает проруха, и на мелкую сошку дьявола тоже.». Он смачно ударил по крепкому дубовому столу в своём кабинете и грязно выругался.
— Блядь и ведь в натуре – Жук, но, слово своё надо держать. Хуй с тобой, золотая рыбка, свободен. – в телефоне Стёпы послышались гудки, а затем был вдох на полные легкие, вдох той самой сладкой во всех смыслах свободы, которая теперь уж точно была в его руках.
Недолго думая, он направился к своему вновь обретенному дому, где его ждали Матвей и Валя, словно отец и мать, которых Стёпа никогда не знал, но намеревался наверстать упущенное. Тучи скрылись из виду забрав с собой серую пелену небес и яркое солнце погладило его по голове, словно говоря ему о том, что всё будет хорошо.