Народу была куча – в одном лишь помещении, комнате моего деда, собралось где-то больше пятнадцати человек. Вот, лежит возле свеч открытый гроб, а в нём дед, помытый, да бледный, как луна. Стоит священник и молвит что-то, вокруг груба молятся друзья, да родственники. Шторы не дают в комнату в полной мере проникнуть свету жаркого летнего дня. Зеркала, да шкафы накрыты постиранным тряпьём. В квартире тяжело и темно, кто-то тихо плачет сквозь молитву, кою рождают дрожащие губы. А где-то неподалёку, здесь же, в комнате, на Игоря смотрят глаза, большие, раздутые, похожие на пузыри, и безумие царит в их пустотах. Тонкие ноздри выдыхают в комнату атмосферу гниения и рождения. Худые, холодные ладони бьются и цепляются в «поверхность». И рты, много ртов, и все кричат, истошно и обречённо.
Пятнадцать лет назад Игорь спросил деда:
— Где ты взял эту дрянь?
Под картиной, в рамке было написано «Кричащие лица».
Дед объяснял, что купил это на рынке, но Игорь не верил. Здесь было что-то другое. Это творение никак не могло появиться на рынке.
Дед просил, ни в коем случае не выбрасывать эту картину. Он повесил её над диваном в своей комнате. Почему своей? Он что ли не хозяин сия квартиры? Нет, поскольку с бабушкой у него были очень странные отношения. Они конечно любили друг друга, но зловещая тайна, скрывавшаяся в нутре деда, отдаляла любовь на задний фон. На передний план выходили философская литература, да оккультизм.
И вот, дед лежит в этом ящике-ромбе, а со стены на всех смотрят кричащие лица. Он так и не объяснил внуку, почему они кричат. На картине не было видно явных мучений, пыток и прочей жестокости. Они просто ломились через картину в реальность, просто кричали и били руками метафизическую плёнку между миром полотна и миром людей. Холодный, биомеханический оттенок картины вызывал дрожь. Это было похоже на фотку огромного айсберга, в котором оказалось множество людей, которые со временем потеряли тепло. Если что-то и текло по их венам и артериям, которые так были похожие на металлические трубы, то это было нечто холодное, тёмное.
* * *
На кладбище Игорь заметил странных укутанных в балахоны личностей. Они стояли неподалёку, и каждый напоминал ту самую смерть – держащий косу, скелет в чёрном одеянии. Внук в тот момент не понял, смерть ли, то была или люди. А может смерть она не одна такая на свете. Может смерть множится, делится, как простейший организм, на отдельные клетки. И вот, уже на кладбище стоит не одна смерть, а несколько.
Как только гроб погрузили в землю, таинственные незнакомцы исчезли, оставив Игоря думать над тем, смерть ли то была, и не ушла ли она, поскольку деда забрала с концами.
* * *
Игорь вернулся в квартиру. Было тихо, тревожно. С неясностью в голове он вновь зашёл в комнату деда и глянул на кричащие лица.
— О чём же вы кричите?
А может, они кричат от смерти, той, что бежит за ними стадом потустороннего мора?
А что после смерти? Если вдруг там есть некое продолжение спектакля жизни? Тогда есть ли чего там боятся? Что-то хуже смерти? Что-то, что заставляет их кричать?
Игорь долго не возвращался в свою квартиру. У него не было ни детей, ни жены, но было достаточно денег, чтобы жить с наслаждением. Дед имел для него особую ценность, ибо старый родственник был тем, кто готов изо дня в день рассказывать тебе интересные истории, да читать фантастические книжки. Дед был человек добрый, но не без тайн и странностей. «Кричащие лица» были для него, как нечто очень важное.
— Не вглядывайся в них, — иногда твердил он Игорю.
— Но… почему? — спросил внук…
Дед лишь процитировал известные строки Ницше:
— Если долго всматриваться в бездну, то бездна всматривается в тебя…
Создавалось ощущение, что дед когда-то заглянул в бездну и теперь живёт иной жизнью. Дети, внуки, жена, счастье – это, конечно, прекрасно. Но это – рудимент, который рано или поздно отвалится, и старый любитель фантастики останется один на один с бездной.
* * *
Через несколько дней Игорь узнал, что «некто» вторгся на кладбище, разрыл могилу, сломал гроб и уволок труп деда в неизвестность.
Позже внук узнает, куда делся его любимый старичок.
Полиция нашла их в заброшенной пятиэтажки, где-то в глуши. Здесь было несколько, как потом заявит полиция, сектантов. Они были одеты в чёрные робы. При услышанном Игорь тут же вспомнил странных людей на кладбище. Говорят, что эти «сектанты» раздели мёртвого деда догола, уложили на холодный, грязный пол и поставили свечи так, чтобы образовывалась пентаграмма. После этого они вскрыли себе вены, кровь хлынула на труп, окрашивая его в яркое марево заката.
Когда полиция убралась на месте самоубийств, то Игорь, как насекомое на свет, двинулся к заброшенной пятиэтажке. В пустых недостроенных залах шелестело странное эхо. Никого не было, но Игорь готов был поклясться, что, когда прислушался к эху, то услышал крик…
* * *
Деда, окровавленного и грязного, отвезли в морг, но в ту же ночь он исчез, растворился в воздухе, хотя патологоанатом говорил, что видел липкие следы голых пяток, что уходили за пределы места вскрытия.
Всё это очень не устраивало Игоря. Он чуял, что есть во всём этом кошмаре нечто необычное, словно элементы из фантастического рассказа вселились в реальность. Игорь исследовал квартиру деда и обнаружил в одном из ящиков рабочего стола какой-то дневник. Судя по записям, дед вёл его до старости. Но насколько был красив подчерк в начале, так и ужасен был текст в последних записях.
Начинался дневник с различных воспоминаний о детстве и отрочестве, размышлений о смерти и жизни, философии, в особенности – метафизике. Под старость всё сменилось на невнятные каракули, повествующие о чём-то запретном и ужасном. Что-то про «Ту сторону картины», «тайных друзьях», «ритуалах», «вызовах демонов из иных миров», «неудачное жертвоприношение», «страшный итог».
Изучение дневника шло до той поры, пока дверь в квартиру не отварилась. Кто-то шлёпал по коридору, словно тот был залит водой, грязной и муторной. В комнату зашёл дед. Он был окрашен кровью, где-то проскальзывали бледные, на затронутые «красным» участки тела. На лице деда не было ни улыбки, ни злой гримасы. Он спокоен, точно рыба в воде. Нет. Точно мертвец в могиле. Кажется, его сознание так и не вышло из гроба.
— Деда? — начинает трепетно Игорь, — что происходит?
Дед лишь поднял костлявую руку, с которой закапала кровь. Указательный палец выпрямился и уставился ногтем в сторону Игоря.
— Это всё картина? Да? — спрашивает внук.
— Она была здесь всегда, — говорит скрипучим и сухим голосом дед. Его тембр похож на хруст веток, — я её не покупал на рынке…
— Нет, — вдруг взбесился нигде не виданный ранее скептик внутри Игоря, — не может этого быть! Это всё чушь, ты должен лежать в могиле!
Внезапно картина стала шевелиться. Полотно забурлило и покрылось волнами, словно возбуждённая ветром и течением морская гладь.
— Помнишь, внучек, как твои родители в том автобусе сгорели? — старик вскрыл в голове Игоря то, что тот искренне хотел забыть. Однажды, родители его ехали в автобусе и попали в аварию. Игорь не видел этого, но из-за слов, что рассказал ему дедушка, в мозгу рождались образы тающих, измученных ликов, которые били стекло, а позади них сверкал и хватал их своими щупальцами огненный хаос. Он утаскивал их к смерти, каждого к своей, — Смерть, внучок, она ведь для каждого своя. Забирает на тот свет, как нового питомца, а в жизни от нас лишь остаются воспоминания, да фрагменты – кадры жизни, её конца, её ухода к смерти. Кричащие лица – это и сеть мгновение, миг каждого умирающего человека, и однажды мы все будем на этом полотне…
Игорь в панике схватился за голову. Со скрипящим голосом деда в сознание вторгались «кадры». Вспотевшие ладони, вот с них уже сползает кожа. Вот лица, безумные, тающие. Мясо тает. Словно шоколад в мороженом.
— Но ведь! — кричит Игорь, пытаясь перебороть картинки в голове, — это просто картина! И на ней не может быть изображено всё человечество!
— Мгновение, внучок, — продолжает дед, — в нашей реальности оно может утонуть, забыться, но я и мои друзья, мы создали её, картину. К сожалению, вышло неудачно, ибо теперь она существует в каждом временной линии и впитывает в себя каждое мгновение смерти. Посмотри сам…
Дед указал своим ногтем на картину, что бурлила океаном холодных, металлических красок. Стоило пальцу выстрелить в направлении холста, как тот стал разрывать рамку. Название «Кричащие лица» отпало вместе с другими элементами окружавшими картину. Детали рамки посыпались на диван. Обои вскрылись, оторвались и полетели разорванные в воздух, а под ними бурлило свежее и гниющее, блестящее и гаснувшее мясо. Плоть, ярко-алая, начала пузыриться, и когда она лопалась, то наружу вылезали всё те же кричащие лица. Игорь не мог различить их, и дед поставил всё на свои места:
— Пред смертью мы равны, внучок. Все кричим, даже когда рты уже закрыты. Твои родители горели, но, стоило им умереть, как мгновение их криков затвердело, заморозилось. Но это хорошо, не дай Бог они оттают и выберутся на свободу. Среди этих лиц есть и моё, и скоро появится твоё…
— Деда…?
Игорь не успел среагировать, как вдруг понял, что сердце его остановилось. В последний миг он закричал, и крик его, сквозь лазурную гладь, прорвался через плёнку бытия и появился на холсте…