Ночью ты просыпаешься в холодном поту, с хрипом, вырывающимся из скованных судорогой легких. Дрожащими руками скидываешь одеяло на пол и стремительно шагаешь на кухню. Лишь напившись ледяной воды ты можешь позволить себе воспроизвести фрагменты сна, что так сильно напугал тебя. В этом сне сбылся главный твой кошмар и главное же желание.
Реальность вокруг грязно-серого цвета.
Ты стоишь у подъезда хрущевки, потной рукой сжимая в кармане нож. Рукоять больно врезается в кисть, но ты не можешь разжать руку. Подъездная дверь открыта настежь. Проходишь через заплеванный подъезд с облупившейся штукатуркой на стенах и рядами проржавевших почтовых ящиков и идешь вверх по лестнице. Третий этаж, площадка перед безликими дверьми квартир. Ты подходишь к нужной и громко стучишь, игнорируя мятую кнопку звонка. Ты знаешь, что тебе откроют. Так и происходит.
Лицо человека перед тобой плавится и плывет шумной телевизионной рябью. Человек отшатывается назад, ты заходишь в прихожую и одной рукой закрываешь за собой дверь, а другую достаешь из кармана, все еще сжимая в ней нож. Звуки начинают усиливаться, сквозь эфирный шум пробиваются рыдания и тут же резко обрываются. Рукоятка ножа гротескным цветком торчит из его груди. Что-то густое и теплое с мерзкими хлопками падает на ковер. Дальнейшее происходит словно в вязком тумане: ты хватаешься за рукоятку обеими руками и вырываешь ее из груди человека, он, неловко взмахнув руками, падает на грязный пол прихожей, повалив на себя полку с ботинками. Ты коленом придавливаешь его грудь, человек издает булькающие звуки и пытается заслониться. Твоя рука с ножом описывает полукруг и втыкает лезвие под нижнюю челюсть так, что оно теперь выступает из глотки стальным пером, похожим на язык. Ты вытаскиваешь нож и наконец-то втыкаешь его в горло, делая надрез, подобный полумесяцу. На тебя брызжет маслянистая жидкость, руки и лицо почти полностью покрыты ею. Человек больше не дергается, но ты продолжаешь ронять руку с ножом раз за разом, пока вся прихожая не обретает багровый цвет, являющий собой хоть какое-то разнообразие среди серых красок. Ты медленно встаешь и аккуратно переступаешь через человека. Пройдя вперед и попав на темную кухню, видишь открытый настежь балкон. Серая занавеска колышется от холодного ветра, который уже припорошил порог снегом. Ты смотришь, как снежинки блестят в лунном свете, медленно возвращая миру краски.
Стакан в руке стучит об стол, когда ты поднимаешь трясущуюся руку, чтобы выпить еще воды. Внезапная белая вспышка озарения заставляет твою руку разжаться. Стакан падает на пол, но не разбивается. Воды нет. К тебе приходит осознание, что в мире вокруг все еще отсутствуют краски. Сон внутри сна? Возможно. Поэтому ты идешь на улицу. Выйдя из подъезда, ступаешь босыми ногами на снег, который должен быть холодным, но ты этого не ощущаешь. У тебя появилась идея.
Ты идешь к тому самому дому и тому самому подъезду. В реальности, конечно же, это другой город и другая страна, но здесь-то сон. Подъездная дверь открыта настежь. Ты вновь проходишь через заплеванный закуток с облупившейся штукатуркой на стенах и рядами проржавевших почтовых ящиков и идешь вверх по лестнице, смутно ощущая неловко ворочающееся внутри тебя чувство дежавю.
Снова третий этаж, снова площадка, снова двери. Только на этот раз та дверь, что тебе нужна, распахнута настежь. Ты заходишь внутрь и видишь огромную лужу на полу багровой прихожей. Тела нет.
Внутри тебя шершавой проволокой скручивается тревога, сердце пытается прорваться сквозь маслянистую густую реальность и биться быстрее. Ты идешь вперед, ослабевшей рукой хватаясь за стену и размазывая багровую жидкость дальше и дальше.
Перед тобой темные следы ботинок. Реальность начинает сгущаться все сильнее и сильнее, на то, чтобы пробиться сквозь воздух, уходят все силы и, когда ты доходишь до балконной двери, в изнеможении опускаешься на пол. Но следы не обрываются там, где заканчиваются твои воспоминания. Они ведут на балкон. Занавеска продолжает колыхаться, слегка задевая снег, которого на пороге накопилось уже изрядное количество. Ты из последних сил ползешь вперед, помогая себе руками, в то время как ноги — атрофированные конечности — безвольно волочатся за тобой, создавая лишний балласт. Ты подползаешь к перилам балкона, цепляешься за них руками, подтягиваешься и смотришь вниз.
В сугробе изломанным, развороченным комком лежит твое тело. Паутинные брызги вокруг сделали его похожим на глаз некоего больного человека, выкатившийся из глазницы и, зараженный безумием своего хозяина, пустившийся в дикий пляс, а после в изнеможении рухнувший в снег.
Виски сдавливает, грязно-серая пелена закрывает твои глаза. Ты слышишь тихий равнодушный голос:
— Это твоя реальность.
В бессилии цепляешься зубами в руку и дерешь ее как собака, разрывая связки и сухожилия, разбрасывая куски кожи и мяса. Боли нет. Ничего нет.
Ты оборачиваешься.
Сзади стоит тот самый человек. Твой взор натыкается на изломанную грудину со свисающими лохмотьями кожи. Ты не желаешь смотреть, не желаешь видеть, но взгляд против воли ползет вверх по развороченным смятым кускам мяса вперемешку с костями и тем, что некогда покоилось внутри головы. Посреди этого безумного смешения плоти на тебя без выражения смотрят два светлых голубых глаза. Труп начинает подходить ближе, а ты мысленно взываешь ко всем богам, которых знаешь, неистово молишься, словно в последний раз.
Только сейчас он и правда последний.