Лихорадочный бред под коронавирусом – забористая штука.
В первую ночь мне явилось нечто костлявое в черно-белой накидке. Это был проповедник, и это была смерть. Всю ночь оно транслировало мне нигилистические идеалы.
Смыслов нет. Слабые не выживают. Отбрось сентиментальность. Не нужно ощущать. Всё имеет конец.
И так далее. Если мистифицировать, то можно подумать, что со мной говорила болезнь. Но склоняюсь к тому, что верх взяла подавляемая бессердечная, инстинктивная часть.
Весь следующий день я прометался в бреду. То был не сон. Не явь. Оттуда не было выхода. Я был в темноте, и все мои кости крутило. В темноте звучало слово – какое-то невозможно формальное, неживое, цементное, – и следовал мышечно-костный спазм. Как будто участок тела пронзали раскалённой спицей. Приходилось скручиваться под немыслимым углом, чтобы неудобство ушло или хотя бы поумерилось.
Выглядело это так. Я лежу в темноте, не в силах открыть глаза и прийти в себя. Сознание спутано, а тело колбасит: бросает из жара в озноб и обратно. Вдруг звучит слово: например, СТРУКТУРИЗАЦИЯ. ДОГОВОР. ОПРЕДЕЛЁННОСТЬ. ПРОДРАЗВЁРСТКА. ГУМАНИТАРИЗАЦИЯ. И следует укол жгучего дискомфорта, вынуждающий крутиться в поисках удобного положения, – и замирать до следующего слова-сигнала. Это было жутко суматошно. После, когда очнулся, пришла на ум метафора: советский глухой сундук, где задыхающийся человек ощущает, как сдвигаются стенки.