Сегодня девятое августа 1996-го года. На небе ни облачка, солнце жарит вовсю. И мы снова пришли на Пыльное поле. Сегодня мы опять будем драться. И все уже знают, что в этот раз сюда опять придёт Коптильщик. Значит, сегодня опять кто-то умрёт.
Я вряд ли смогу вам внятно объяснить, ради чего мы дерёмся на поле. Поводы в большинстве случаев чисто формальные. Просто дерёмся и нам весело. Обычно у нас нет никакой особой ненависти к тем, кто стоит на другой стороне, да и у них к нам тоже.
Нет, так было раньше. А а этот раз ненависть есть и всё уже совсем по-другому.
Тут у нас глухие задворки цивилизации, город и раньше-то был городом чисто формально, а теперь уже и вовсе непонятно во что превратился — жителей едва десятая часть от прежнего. Кто мог уехать — все давно уехали. Воплощённый символ разрухи и безысходности. Только и осталось, что едва работающая путевая станция, пятый год простаивающий без заказов маленький судоремонтный завод на реке и колхоз «Красный Луч» с высохшей землёй и тощими свиньями. Да, есть ещё дачи, но там вроде как другой мир и нас туда не пускают. Развлечений для молодёжи нет совсем — какие там клубы и дискотеки... тут даже телевизоры нормально не ловят! В этом чёртовом городе нам — молодым и крепким безработным парням — больше нечем себя развлечь, кроме как пить самогон или выяснять кто круче на Пыльном поле. Одно из двух на выбор или то и другое сразу. Как по мне, так сама выпивка намного большее зло, чем драка — от неё тупеешь, теряешь реакцию, координацию, начинаешь медленнее двигаться. Те, кто пьют, дерутся хуже всех. Да и умереть от здешнего самогона шансов намного больше, чем на поле.
Вот, мысли сделали круг и снова вернулись к тому, с чего я начал. Умереть. А ведь обычно ничего такого на Пыльном поле не бывает. Да, серьёзные травмы не редкость, но специально насмерть никто не дерётся. Если ты тут, в городе, где все друг друга знают, кого-то убил, результат предсказуем как тиканье часов. Бежать некуда, прятаться негде. Найдут и посадят. Некоторые, конечно, считают, что тюрьма, как и армия — школа жизни. Не служил — не мужик. Не сидел — не мужик. Но большинство из нас склоняются к мысли, что лучше всё-таки в армию, чем в тюрьму. Поэтому в своих боях мы стараемся знать меру. Стараемся...
Коптильщик вышел из леса и идёт по полю в нашу сторону. Идёт не спеша, чуть заметно прихрамывая на левую ногу. Как всегда одет в свой серо-синий камуфляжный костюм с заплатками. Лет ему явно побольше, чем нам, но сколько точно — никто не знает. Он среднего роста, но очень широк в плечах, при этом весь какой-то неестественно плотный и округлый, как вставший на задние лапы бульдог. У него большая голова, густая рыжая борода и светлая кожа. Слишком светлая, почти белая — такое ощущение, что загар её вообще не берёт.
При том, что его участок расположен в стороне от основного комплекса и к нему ведёт отдельная дорога, формально Коптильщик относится к дачникам. По крайней мере, кроме них его никто своим не считает. Более того, поговаривают, что это именно его стараниями они тоже стали приходить на Пыльное поле. До того жили в своём замкнутом мирке — на своей независимой территории с охраняемым въездом — и не было им до наших местных развлечений никакого дела. А потом, видать, острых ощущений захотелось.
Сам я тогда был ещё совсем мелкий и на Пыльное поле не ходил даже в качестве зрителя, поэтому о событиях того дня знаю исключительно со слов моего старшего брата Дэна. Вроде как собрались там тогда человек десять наших с путевой и столько же с судоремонтного по какому-то совершенно несерьёзному поводу. Собрались понятно зачем. Только стали сходиться — заявился Коптильщик и с ним пятнадцать здоровенных парней из дачников, все с палками и цепями. Сразу наговорили грубостей и явно нарывались на неприятности. Ладно, ребята, хотите драку — будет вам драка. Наши с судоремонтными все обиды сразу позабыли и, объединив силы, решили преподать этим выскочкам урок вежливости. В тот день и произошло первое убийство. Дэн рассказывал, что вышло всё совершенно случайно. Одного из Дачников его же собственной палкой неудачно двинули в висок и он умер на месте. Ударил Митяй с судоремонтного — вот уж от кого не ожидали. По всему было видно, что специально убивать он не хотел. Говорят, на суде даже утверждал, что и не помнит, как это у него получилось — будто бы и замахивался на кого-то другого. Однако, всё равно получил свои семь лет.
Дачники нас после того случая сильно невзлюбили и несколько раз пытались отомстить — там же, на Пыльном поле. Бились как по отдельности с нашими и судоремонтными, так и против объединённых сил. Сами пару раз выступали единым фронтом с колхозниками. Бои шли с переменным успехом, но уже без трупов. Дэн говорил, что было весело. Особенно он радовался, когда принёс с поля в качестве трофея бейсбольную биту — настоящую фирменную, почти новую. Постепенно обиды забылись и всё вошло в свою колею, если можно это так назвать — дачников уже принимали на поле как равных, а Коптильщик всё это время там не появлялся.
В следующий раз он пришёл на поле только через два года. Я был в числе зрителей — сам видел всё своими глазами. Помню, что колхозники тогда люто закусились с дачниками — те у них по пьяни угнали то ли грузовик, то ли трактор какой-то, катались на нём всю ночь, а потом случайно утопили реке. От слов и взаимных упрёков очень быстро перешли к делу — сошлись по тридцать человек на Пыльном поле, как обычно. Путевая и судоремонтный в битве не участвовали, но многие из наших пришли посмотреть. Коптильщик заявился вместе с колхозниками. Помню, я тогда был очень удивлён его внешностью и поведением. Выглядел он в тот день точно так же, как и сейчас, ходил прихрамывая, что-то негромко объяснял, помахивая при этом здоровенным ножом. Его нож я запомнил особенно хорошо — массивный тускло блестящий клинок длиной сантиметров в двадцать, а на рукояти что-то вроде кастета. Всё это было как-то непонятно, ведь с ножами на Пыльном поле никто вот так в открытую обычно не показывался. Как уже говорил, убийства там были никому не нужны, и того, кто доставал нож, обычно, во избежание дальнейших неприятностей, жёстко учили его же товарищи. Однако, к Коптильщику с его жутким тесаком это по каким-то причинам не относилось.
Тот бой закончился, по сути, не начавшись. Один из дачников притащил в качестве оружия длинный кусок стальной трубы и как только стороны начали сходиться, со всей силы метнул его словно копьё через добрую половину поля. Я не знаю, о чём он тогда думал, тем более, как потом выяснилось, конец у той трубы был срезан под острым углом наподобие медицинской иглы. Случайно всё это было сделано или намеренно?
Труба пробила лёгкое шедшему впереди всех колхозников Гришке по прозвищу Бык — известному на весь город весельчаку, красавцу и предмету обожания немногих оставшихся в «Красном Луче» девчонок. Он умирал в течении пяти минут, хрипя и захлёбываясь ярко-алой кровью. Я это видел. Мы все это видели.
Дальше такие случаи посыпались один за другим. В каждом сражении с участием Коптильщика стабильно кого-то убивали, но сам он был совершенно ни при чём и даже ножом своим никого ни разу серьёзно не порезал. Просто присутствовал. В тех же боях, в которых он участия не принимал, всё проходило гладко и даже сотрясения мозга были редкостью.
За полтора года на Пыльном поле погибло восемь человек. Все эти убийства, кроме одного, имели одинаковый итог — один отправлялся на кладбище, а другой на зону. Исключением был только тот раз, когда мелкий блондинистый паренёк из дачников по прозвищу Брынза — так его все и звали, реального имени, похоже, вообще никто не знал — в первой же своей драке на поле насмерть зашиб камнем косого Гогу с судоремонтного. Отец у Брынзы оказался каким-то важным чином и сына от уголовного дела отмазал. Только вышло всё от этого ещё хуже — через два месяца отец Гоги подстерёг на выезде из дачного комплекса их машину и расстрелял из охотничьего ружья всю семью — самого Брынзу, его отца-чиновника, мать и одиннадцатилетнюю сестру — после чего сам сдался участковому. Получил пожизненное.
Следующий по счёту случай был самым диким. Начиналось всё как несерьёзная и по сути товарищеская схватка ребят с путевой и судоремонтного. Без повода, просто захотелось поразмяться — это была даже не драка, а просто возня от нечего делать. Оружия вообще ни у кого не было, даже Коптильщик, который в тот раз почему-то приблудился к нашей команде, свой нож не доставал. Потом случилось неожиданное: один из младших с судоремонтного — кудрявый и улыбчивый Валерка Никонов, более известный как Валик, получив пару несильных ударов, вдруг разревелся как девчонка, а затем выхватил из-за пазухи разделочный топорик для мяса и прорубил им своему противнику голову аж до самых зубов. Ударил с такой силой, что лезвие намертво застряло и он не смог его вытащить, от этого уже окончательно взбесился и дико визжа начал пинать труп ногами. При попытке его оттащить оказалось, что кроме топорика он принёс ещё и заточенную отвёртку, которой тут же с пронзительными воплями принялся колоть всех подряд. Сил у него в тот момент было как у медведя, он не давал себя схватить, метался по полю и наносил удар за ударом.
Когда Валика общими усилиями всё-таки повалили и отобрали оружие, большинство из нас были так или иначе ранены. Сам я в тот раз отделался пробитой насквозь ладонью, а мой брат Дэн получил удар в сердце.
В итоге два трупа за один день и ещё девять человек отправились в больницу. У Коптильщика, как обычно, ни синяка, ни царапины.
А Валика увезли в областной центр — в сумасшедший дом. Парень так и не успокоился, до самого конца продолжал буйствовать. Даже после нескольких уколов сильными препаратами, когда врачи его привязанного к носилкам грузили в машину, он изо всех сил пытался вырваться и надсадно кричал какую-то бессвязную чушь про колодцы с кровью и людей без глаз, которые молятся Дьяволу. В выражении его лица уже не осталось ничего человеческого, выглядело всё это действительно страшно.
Тогда схватки на Пыльном поле прекратились очень надолго. За несколько месяцев не случилось вообще ни одной, не было даже поединков. Туда старались вообще не ходить. До сегодняшнего дня.
Коптильщик, как обычно, прохаживается туда-сюда, поигрывает ножом. В этот раз он снова на нашей стороне. Никто не назначал его главным, но он уверенно даёт указания — как наступать, какой держать строй, кто из вражеских бойцов послабее, а кого надо заблокировать в первую очередь и давить численным превосходством. Его внимательно слушают. Кажется, что он всё про всех знает — и про нас, и про них. Я чувствую острый запах гари от его одежды.
Наверно из-за этого постоянного запаха его и прозвали Коптильщиком. Или из-за того, что на его участке всё время что-то горит и оттуда в небо поднимается столб густого едкого дыма. Участок у него большой, расположен на холме и обнесён глухим четырёхметровым забором. Про то, что там происходит, никто доподлинно не знает, но скорее всего никакой коптильни в нормальном понимании этого слова там быть не может. Мой отец, работавший на путевой станции, как-то рассказывал, что Коптильщик неоднократно выкупал у них старые деревянные шпалы, причём вывозили их каждый раз на гружёном доверху КамАЗе. Скорее всего он именно эти шпалы и жжёт у себя на дворе круглые сутки, вопрос только — зачем? Коптить что-либо на этой гадости невозможно, там даже угли получаются вонючие и на них самый паршивый шашлык нормально не приготовить, не говоря уже о чём-то большем. Или он просто какой-то извращенец и ему этот запах, наоборот, нравится?
Грузная фигура в пропахшем дымом камуфляже вдруг остановилась совсем рядом. Коптильщик стоял и смотрел прямо на меня. Под ярким солнцем его борода отливала красной медью, а белая кожа будто светилась. И как-то так странно он стоял, что глаза у него оказались в тени и их совсем не было видно. Сперва мне даже показалось, что он надел тёмные очки.
Покажи себя сегодня как следует. Отомсти за брата.
Голос Коптильщика совершенно не вяжется с его внешностью — он тихий, но при этом какой-то странно звонкий и слишком молодой. Сколько же ему лет на самом деле? С этой его бородой всё как-то непонятно, да и внешне он за последние несколько лет никак не изменился — выглядит всегда одинаково, будто на картинке нарисованный. А ведь глаз его я так никогда и не видел. Интересно, какие они у него? Вот, сейчас он повернётся...
Стоп! А что это он там про моего брата говорил? Кому я должен за него отомстить? Ведь Дэна убил Валик, который сейчас в дурке лечится и вряд ли скоро оттуда выйдет. Слышал, что лучше ему не стало и он до сих пор в отделении для буйных лежит привязанный. Похоже, что с концами рехнулся. Как я могу ему отомстить здесь? Что имел в виду Коптильщик? Даже если предположить самый отмороженный вариант с кровной местью, то братьев у Валика нет. У него вообще не было никаких родственников, кроме престарелой двоюродной тётки, у которой он жил. Тётка та работала в столовой на судоремонтном, а когда Валика забрали, то и она тоже из города уехала. Так кому же мне мстить? Всем парням с судоремонтного? Так ведь и это звучит полной глупостью, тем более, что мы сегодня с ними на одной стороне выступаем...
А ведь в этот раз будет действительно великая битва. И очень вероятно, что до завтра кто-то опять не доживёт. Бойцы путевой станции и судоремонтного завода пришли в полном составе, затаив очень большую обиду на парней из «Красного Луча». Все хотят реальной крови. Сегодня у нас серьёзная причина, а не просто повод почесать кулаки.
Всё началось с того, что в город приехали на двух больших грузовиках скупщики цветного лома. Ну, как обычно — медь, алюминий и быстрые деньги на выпивку. Развесили объявления и повели вовсю свой поганый бизнес. Надо понимать, что для населённого пункта, где три четверти населения живёт на грани нищеты, это имело эффект разорвавшейся бомбы. Охотников до лёгкой наживы оказалось более чем достаточно — сначала понесли своё, у кого что где завалялось, потом бесхозное, а потом уже и чужое. По городу прокатилась волна краж — тащили всё, вплоть до дверных ручек и крышек от кастрюль. В какой-то момент выяснилось, что наши местные весьма немногочисленные правоохранительные органы за немалую мзду вступили со скупщиками в сговор и ни одного уголовного дела заведено не было. Как только это стало доподлинно известно, медно-алюминиевая лихорадка приняла и вовсе запредельные масштабы.
Ребята из колхоза во всём этом деле отличились особенно ярко и по местным меркам организовали буквально преступление века. В одну ночь двумя большими группами совершили набег одновременно на путевую станцию и судоремонтный завод, избили и заперли сторожей, вскрыли подстанции, после чего, отключив напряжение, в течении получаса вынесли с них едва ли не всё, что только можно было вынести — шины, кабели и даже клеммы с выключателей — начисто парализовав этим работу обоих и без того едва живых предприятий. Действовали уверенно, лиц особо не скрывали.
Вот это был уже перебор.
Скупщики из города той же ночью уехали. Милиция бездействовала. На следующий день разъярённая толпа двинулась по дороге на «Красный Луч», чтобы требовать хоть какой-то справедливости. Колхозники встретили недовольных в полной боевой готовности — с кольями, топорами, а кое-кто и с ружьями. Заявили, что большим грехом свой поступок не считают, нашего ничего не взяли, а весь этот сугубо государственный цветмет мы бы и сами рано или поздно в скупку отнесли. Но кто не успел — тот опоздал. Организаторов и участников разбоя они, понятное дело, выдавать не собирались, да вроде как их и вовсе нет. Были там практически все, а значит не было никого — готовы друг другу организовать стопроцентное алиби. Если же нам от великой обиды так хочется подраться — они не против. Либо прямо здесь и за последствия они не отвечают, либо завтра на Пыльном поле, как обычно и по правилам.
Единогласным решением было выбрано Пыльное поле.
Солнце жарит с безоблачного неба, под ногами высохшая земля и горячий песок, на этой стороне поля наши, а на той враги. Когда поднимется пыль, будет уже непросто отличить своих от чужих.
Колхозников больше, но они почти все пьяные. А наши трезвые и злые. Многие с палками. Сам я обычно дерусь кулаками, но сегодня утром, собираясь на поле, тоже выбрал себе крепкую палку. Наверно, в этот день мне не хватало уверенности. Оглянувшись вокруг, замечаю в руках у парней и более серьёзное оружие — цепи, нунчаки, самодельные биты. Рядом со мной стоит мой друг Стас — он, как всегда, намотал на правый кулак строгий собачий ошейник шипами наружу. Стас высокий и широкоплечий. Он щурится на солнце, улыбается, ему весело.
Колхозники тоже пришли на поле не с пустыми руками, но основное их вооружение составляют выломанные из заборов доски. Вот с этим надо поаккуратнее, в таких досках часто оказываются ржавые гвозди и раны от них бывают очень нехорошие.
Битва вот-вот начнётся. Со стороны колхозников на середину поля выходит высокий сутулый парень в джинсовой куртке. Это старший сын председателя «Красного Луча» Антон, который у них вроде как за главного — полевой командир. Он начинает выкрикивать правила.
— В глаза специально не бить! Не душить! Лежачих не добивать!
Голос у Антона срывается. Он трезвый, он понимает, что его не слушают и ему страшно.
— Никаких острый предметов! Никаких топоров! Никаких ножей!...
Я ищу взглядом Коптильщика. Вот он — стоит на левом фланге, смотрит куда-то в сторону и неторопливо чистит ногти своим ножом, как будто всё только что сказанное к нему вообще никак не относится. Толкаю плечом Стаса, чтобы он тоже посмотрел на столь вопиющее нарушение правил. Спрашиваю достаточно громко:
— Смотри! У него это что такое? Не нож?
— Да чёрт его знает...
— Он что особенный? Ему всё можно?
— Наверно.
Стас пожимает плечами и отворачивается. А все остальные вокруг будто меня и не слышали. Или им всё равно, ведь Коптильщик сегодня на нашей стороне...
И тут я внезапно понимаю, что должен сделать. Эта мысль проявляется в моём сознании с предельной чёткостью. Теперь мне всё ясно, всё встало на своим места, словно детали головоломки, которую никто, кроме меня, до сих пор так и не смог сложить.
Я подхожу вплотную к Стасу, наклоняюсь к его уху и тихо шепчу:
— Сегодня я убью Коптильщика.
Стас смотрит на меня и его улыбка становится ещё шире. Он шепчет мне в ответ каким-то странным снисходительным тоном:
— Ну-ну, попытайся.
Да, я точно знаю, что смогу это сделать. Опускаю взгляд, смотрю на своё оружие... Ведь на самом деле я всё понял намного раньше — не сейчас, не только что, а ещё утром по дороге на поле. Ведь именно поэтому, проходя мимо помойки, я выбросил палку, а вместо неё подобрал так удачно попавшийся мне на глаза обрезок стальной трубы с прикрученной к нему тяжёлой чугунной муфтой. Конструкция длиной сантиметров в восемьдесят и весом никак не меньше двух килограммов — по сути готовая булава. В самый раз для того, что я решил сделать.
На противоположной стороне поля поднимается шум. Колхозники уже двинулись в нашу сторону, распаляя свой боевой задор громкими выкриками и матерной руганью. Мы тоже начинаем движение. Идём на них с тихой и мрачной решимостью, лишь изредка звучат брошенные сквозь зубы проклятья. Сначала идём шагом, потом переходим на бег, набираем разгон для удара.
Высматриваю Коптильщика. Он так и остался на левом фланге. Сильные и опытные бойцы обычно идут по центру, а по бокам пристраивается всякий молодняк. Этот гад что, решил врубиться со своим тесаком в толпу малолеток? Прорываться к нему поперёк основного движения, да ещё на виду у всех наших было бы форменной глупостью. Но я знаю, что делать. Смещаюсь к противоположному краю поля — если получится, прорвусь через вражеский левый фланг в тонком месте и уже с их стороны по тылам выйду к Коптильщику. Главное — ни с кем не сцепиться. Быстрее, быстрее, ещё быстрее. Центры уже сшиблись. По ушам ударил многоголосый яростный рёв заглушающий звуки ударов. Так, не терять направления. Бежать. Бежать.
Вон тот хлипкий паренёк в застиранной голубой майке нацелился прямо на меня. Мчится на заплетающихся ногах, орёт дурным пьяным голосом, размахивает какой-то корягой. Ну, тут всех дел на полсекунды — с разбега толкаю его ногой в грудь, он летит кувырком, падает, катится по земле, поднимая клубы пыли. Бегу дальше.
А вот этот уже посерьёзнее. С пустыми руками, но сразу видно, что крепкий боец, хоть и молодой. И при этом трезвый. Нет уж, извини, не будет тебе сегодня честного боя. Резко ухожу в сторону, уклоняясь от столкновения. Слышу за спиной разочарованный крик. Похоже, бросился догонять. Ну ладно, сам виноват. Резко торможу, наклоняюсь и наотмашь бью назад трубой. Отлично! Попал прямо по колену и, судя по звуку, серьёзно его разбил. В уши ввинчивается полный боли вопль. Да, вот так, лежи и не вставай. Бегу дальше.
Так, похоже прорвался. Рядом никого и пыль такая, что вряд ли кто-то меня с середины поля разглядит. Теперь на левый край и обратно. Лишь бы найти Коптильщика там, куда он направлялся.
Ага, вот и он — расшвыривает могучими ударами колхозную молодь. Как обычно, использует только кастетную рукоять своего ножа, клинком никого не бьёт. Отбросил одного, другого, третьего... И вот уже рядом с ним не осталось никого, кто бы стоял на ногах. Бегу на него, замахиваясь трубой. Ближе, ещё ближе. Сейчас или никогда!
Коптильщик стремительно поворачивается ко мне и я вижу прямо перед собой его безглазое лицо. У него действительно нет глаз! Вместо них два пустых бездонных провала, но я чувствую, что он ими на меня смотрит. Спотыкаюсь, опаздываю с ударом, промахиваюсь. Вот сейчас бы всё и закончилось, но Коптильщик не бьёт в ответ, а только отходит на шаг назад. Нет, паскуда, кем бы ты ни был, я всё равно тебя сегодня убью!
Удар — промах. Ещё удар — ещё один промах. Труба с воем рассекает воздух, а фигура в камуфляже уклоняется от моих атак и пятится назад. Почему он не бьёт в ответ?!
Вместе со следующим ударом прыгаю в сторону, делаю полный оборот вокруг себя и тут же на пике инерции бью снова. Есть! Попал! Муфта с глухим ударом впечатывается Коптильщику в левое плечо. Он молча бросается на меня, замахиваясь ножом. Теперь уже моя очередь защищаться. Удары сыпятся градом, я едва успеваю закрываться трубой. Клинок раз за разом бьёт по металлу.
Уворачиваюсь от очередного удара, падаю на колено и перекатом ухожу в сторону. Коптильщик в точности повторяет мой маневр, при этом загребает левой рукой пригоршню песка и швыряет его мне в лицо. Я инстинктивно зажмуриваюсь, отворачиваюсь, делаю ещё один перекат и поднимаюсь на ноги. Открываю глаза и за мгновение до удара вижу рукоять его ножа. Массивная стальная дуга с четырьмя тупыми квадратными выступами похожими на большие полустёршиеся зубы.
Мир взорвался тысячей ослепительно-ярких молний и исчез на бесконечно долгую секунду. Потом вернулся, но уже без звука. Солнце светит на меня спереди. Почему оно светит спереди, а не сверху, как положено? Потому что я лежу на спине. Лежу и не двигаюсь. А теперь что-то заслоняет солнце. Что-то большое и округлое. Или не что-то, а кто-то?...
Коптильщик навис надо мной и тянется к моему горлу клинком ножа. Но нет, я ещё не сдался. Моя правая рука по-прежнему крепко сжимает трубу и я неожиданно даже для самого себя наношу удар. Он получается не таким уж и сильным, но Коптильщик теряет равновесие и валится на бок. Я стремительно поднимаюсь... Или это только мне кажется, что стремительно? Небо и земля вращаются вокруг меня в тошнотворном хороводе, но я вижу перед собой только одну цель — белое лицо с чёрными провалами глазниц. Лицо существа, которое я должен во что бы то ни стало лишить жизни. Держа трубу двумя руками, размахиваюсь из-за головы, чтобы ударить как можно сильнее.
Время будто замедлилось. Откуда-то из-за пределов моего непривычно сузившегося поля зрения выплывает огромный клинок ножа. Он успевает пройти под моими опускающимися руками и по самую рукоять проваливается мне в живот. Но я уже не чувствую боли и мой удар уже не остановить. Чугунная муфта обрушивается на врага, рвёт его бледную кожу, крушит кости черепа. Я не слышу, как они ломаются, но я это чувствую. Коптильщик откидывается назад. Его нож выходит из моего живота. Вижу его клинок, он влажно блестит. Но боли всё ещё нет, и я размахиваюсь для следующего удара. Бью со всей силы. Размахиваюсь и снова бью. Скорее всего мой враг уже мёртв, но я не могу остановиться. Потому что не только я убил его, но и он убил меня. Только это неважно. Я победил. Я отомстил за брата. Я всех спас.
В мир постепенно возвращаются звуки. Вокруг слышны голоса, но я не могу разобрать, о чём они говорят. Я всё ещё жив. Кровь заливает мне левый глаз. Стою на коленях и баюкаю на руках свою оружие, укачиваю его как младенца. Оно тоже всё в крови, но это кровь Коптильщика. От понимания этого мне радостно. Я нежно поглаживаю трубу, ощупью ищу на ней следы от вражеского клинка, но никак не могу их найти. Мои руки все в крови. Моё лицо в крови. Моя одежда в крови. Я умираю. Он ударил меня ножом в живот, но я до сих пор не чувствую боли. Почему я не чувствую боли? А вдруг всё не так плохо? Может быть, рана не очень серьёзная и я выживу? Аккуратно ощупываю то место, куда вошёл клинок...
Раны нет. Её нет! Совсем нет. На мне даже одежда целая. Коптильщик промахнулся. Он промахнулся, он не ранил меня, я буду жить. Я буду жить! А откуда тогда была кровь на клинке? И была ли она вообще, или это мне просто показалось?
Я буду жить. Но по лицу он мне попал знатно. Щека разорвана в клочья, несколько зубов то ли выбиты, то ли сломаны... И кровь, так много крови. Это хорошо, что удар пришёлся вскользь и не вырубил меня надолго, иначе Коптильщик просто перерезал бы мне горло. Он ведь и собирался это сделать, но не успел. Не успел! Но внешность мне испортил, похоже, навсегда. Ладно, ничего страшного.
Провожу рукой по раненой щеке. Она липкая от крови и вся словно горит. Пальцы нащупывают ряд узких царапин. Одна, вторая, третья, четвёртая... пятая, шестая... Сколько же их всего? Такое ощущение, будто моё лицо до самых зубов прочесали расчёской. Как же он так умудрился, ведь на вид эти выступы на дуге были совсем тупые...
Надо забрать его нож! Он принадлежит мне по праву — я победил и теперь это мой трофей.
Смотрю на поверженного врага. Он лежит, запрокинув голову. Вернее то, что от неё осталось. Были у этой твари на самом деле глаза или не было, теперь уже не разобрать. Сплошное месиво из костей и крови. А где нож? Он должен быть где-то рядом.
Небо опять начинает вращаться. Подступает тошнота. Похоже, что у меня вдобавок ко всему серьёзное сотрясение. Голоса вокруг становятся громче, как будто слетаются ко мне по спирали всё ближе и ближе. Но я по-прежнему не могу разобрать, о чём говорят. Вижу людей, слышу их голоса, а слов понять не могу. Наверно они тоже хотят забрать нож. Но я им его не отдам. Он мой. Мне надо успеть его взять.
Коптильщик лежит на спине, его голова разбита вдрызг и вся одежда залита кровью. Оранжевая рубашка с коротким рукавом, бежевые брюки... Руки раскинуты в стороны. На правую ладонь намотан строгий собачий ошейник шипами наружу. На шипах тоже кровь. Моя кровь. А ножа нет. Его тут и не было. Потому что на самом деле это лежит никакой не Коптильщик, а мой друг Стас. Мой друг, которого я убил. Размолотил ему голову трубой. Зачем?
Где-то в глубине памяти, словно из далёкого прошлого вспыхивают обрывки воспоминаний. Вот я бегу на Стаса размахнувшись трубой, он поворачивается, смотрит на меня с растерянностью и непониманием. Вот я наступаю на него, раз за разом пытаясь достать своим оружием, а он уклоняется, отходит, что-то говорит... но я почему-то его не слышу. Вот он бросается на меня и хочет отнять трубу, но не может её как следует схватить, потому что на его правую руку плотно намотан ошейник, рука снова и снова соскальзывает, ошейник скрежещет по металлу. Вот он, отчаявшись, бросает мне в лицо песок и валит с ног сильным ударом. Потом стоит надо мной, протягивает руку, хочет помочь мне подняться...
Голоса звучат уже совсем рядом. Люди вокруг подходят ближе. Все они что-то говорят. Все, кроме одного. Коптильщик ничего не говорит, просто стоит и смотрит мне в глаза. Взгляд у него заинтересованный и немного удивлённый. Я тоже смотрю ему в глаза. Они у него всё-таки есть — обычные человеческие, серо-зелёные. И опять этот отвратительный запах гари от его одежды. Я почему-то всё ещё хочу его убить, но отчётливо понимаю, что не смогу. Не потому, что мне помешают или я с ним не справлюсь, а потому, что сам того не осознавая убью вместо него кого-то другого. Точно так же, как и все те, кто пытались это сделать до меня.
Коптильщик махнул руками в каком-то неопределённом жесте, дескать, ну что тут скажешь... Развернулся и пошёл прочь. А я стоял на коленях и думал, что мне делать. Что же мне теперь делать?
ㅤ
Автор: Алекс Харт
2015 год. Неизданное