Здесь всё абсолютно белое — белые стены, белые простыни, белые столики, белые халаты. Коврики для ног тоже были бы белыми, но здесь нет ни ковриков, ни ног. А колёса после прогулки просто протирают спиртом.
Так получилось, что ту передачу мы услышали одновременно. Из крематория должны были прийти за Вороновичем, и когда запищала внутренняя связь, к терминалу сбежалось всё отделение. Я уже приготовился повторять нашу версию (пытался повесится в туалете, соскользнул с бачка, головой в унитаз, хотели вытащить, но захлебнулся), когда обнаружилось, что сообщать его некому — картинка так и не появилась. Динамик хрюкнул и передал официальное сообщение.
Оказалось, что через два дня прилетают Спонсоры с 7-го канала. Банкет, ознакомительная экскурсия, тыры-пыры, всему 21-Л отделению (это мы) подготовится к выписке. Мотивация: участие в съёмках телепрограммы «Киндерваген».
Не скажу, чтобы мы особенно бузили по этому поводу. Мурзаханов просто отъехал в угол и продолжал жрать печение, матюкнувшись на тему, что лучше бы из Крематория кто приехал, а то Ворона скоро вонять начнёт. Чет обрадовался и принялся строить планы, что ему вытворить, когда попадёт в кадр. А я, кажется, только пожалел, что мы так и не увидим шоу собственного исполнения.
Потом пришли санитары. Нас погнали хлорировать, Вороновича наконец-то заметили и унесли, а комнату даже вымыли. Не знаю, нашли ли удавку, а если и нашли, какая разница — всё равно завтра ни Мурзахана, ни нас будет не достать и какими повестками. Всем участникам телешоу знаете какая снисходительность? Меня на циргеровании даже парафином смазывать не стали, всё равно послезавтра приходит полная распечатка.
День, ночь, снова день, опять-таки ночь, и медленно, со скрипом наступает Сегодня! И вот уже полдень, а мы,как ни в чем не бывало, ползём по двору, посылая девяти рядам пластиковых окошек всевозможные жесты. Кое-кто, наверное, отвечает, но нам не видно, так что не считается.
Ограда Лечебницы — дряхлая кирпичная стена с чёрными кольцами колючей проволоки. Тропа начинается как раз от пролома и идёт под гору, к лесу, а ещё дальше, возле моря, рассыпались ржавые цистерны города — может, она и до них доходит, но мы там никогда не были. По этой тропке и спускаемся, довольно беспорядочной толпой. Вот Мурзаханов, Копец, «генерал» Чет, Елеран, два герма — все из нашего корпуса. На команды разбивают внизу, абсолютно случайно, так что пока мы можем считать друг друга просто товарищами по несчастью.
Грунтовую тропу с горы здесь сделали нарочно, «для тренировки координации». Жужжат моторчики, стонет амортизация, тело мотает из стороны в сторону, тупые колёсики изо всех сил стараются не пропустить ни одного камешка, ни одного бугорка, ни единой выемки, а дурацкие ручки на подлокотниках срабатывают с секундной задержкой, точь-в-точь тогда,когда нужно уже в совсем другую сторону.
Елеран попыталась обмануть закономерность и, покрутившись, едва не уехала в кусты. Какой-то санитар заботливо её поправляет, и Еле-еле, воодушевлённо хихикая, пытается прорваться вперёд. Не удаётся, а Чет и Ювк отвешивают ей по щедрому подзатыльнику. Елеран вздыхает и вспоминает своё место.
Ладно, спускаемся. Солнце пробирает до костей, душит, прокаливает тело, а дорога то скачет, то идёт ровно,словно раздумывая, какой кульбит выкинуть на следующем повороте.
В уши впивается тяжёлая, стрекучая дробь и над нами проносится тень, так что на мгновение становится легче. Это вертолёт Спонсоров — наблюдают, родимые. Стучит слева, справа, и, в конце концов, зависает со стороны Лечебницы. Отлично, как на фотографии, представляю, что оттуда видно — зеленая пена леса, кирпично-рыжая дорога и целая россыпь крохотных металлических жучков на ней. Это мы — колясочники, жертвы природы и отечественной медицины, гордость человечества и всех зрителей Седьмого Канала. Седьмого Смертельного, как называет он себя в рекламе.
Интересно, сколько из них смотрит Седьмой ради «Киндервагена»?
Интересно, сколько из них смотрит телевизор ради «Киндервагена»?
Кажется, Пара-Ноль говорил, что у «Киндервагена» — самый высокий рейтинг и даже «Соковыжималка» не идёт с ними в какое сравнение. Понятия не имею, откуда он это выкопал, но, наверное, правда. Вся Лечебница, включая главврача Сверлова, живёт на процент от «Киндервагена». И это притом, что он раз в месяц.
Словно предупреждающий знак (интересно, какой. «Стоянка запрещена»?) — небольшая ямка возле крутого поворота. Из мохнатых кустов уже полгода торчит ржавый остов без одного колеса и два держателя для ног с оборванными резинками. Присмотритесь повнимательней, ведь это был Гладун — большего идиота вы точно нигде не увидите.
Нулевая группа крови, дважды таскали на испытания какой-то сыворотки. Результаты просто невероятны: вылечился от чесотки, рахита, плюс окончательно свихнулся и как-то ночью сбежал.
Ехал, как на прогулку — по двору, через пролом и по тропе, только намного быстрее, не разбирая дороги. А дорога этого страсть как не любит…
Перевернулся на первом же серьёзном повороте. Швырнуло вниз, крутануло, гайки не выдержали, мотор пробил спинку сиденья (это была старая модель) и большой винт всю ночь потрошил ему задницу. Когда утром послали двух ребят из Крематория, оказалось, что он ещё отчасти жив. Даже мортальную энцефолограмму успели снять.
Коляска дёрнулась, на мгновение мелькнула уже далёкая-далёкая стена с чёрным пятном автоматического пулемёта в ажурных зарослях «колючки», и вот уже пошла более или менее ровная почва. Все дружно вырубают вторую, а то и третью передачу и теперь мы жужжим не как обкуренные пчёлки, а скорее как стадо бычков, которых целый год кормили горохом.
Поодаль висит красный шар, а под ним уже суетятся киношники в фирменных чёрных трико с синими семёрками на груди. Разумеется, сами они нас снимать не будут. Эти бритые уроды только расставят бронированные камеры, а потом отбегут в Бункер потягивать пиво и болтать о работе, бабах, бактериологической войне и прочих мирных вещах.
Мы несёмся к Площадке широким полукругом, врубив передачи на максимум, и вдобавок сучим атрофированнымикультяпками. Трепещи, Минздрав — к вам едут инвалиды!!!
Впереди — волосы развеваются, счастливая улыбка, между ног поблескивает пока выключенный вибратор — самолично Ювк, наша гордость и полноценный набор внегосударственной секс-символики в одной коляске. Проезжая мимо комментатора-компрометатора (он бойко бормочет в микрофон что-то насчёт начала заезда и рабочих мест для детей-инвалидов) она поворачивается, делает милую улыбочку (оператор даёт крупный план) и с наслаждением выставляет перед объективом кулак с оттопыренным средним пальцем.
Вибраторы стали встраивать с полгода назад. Сначала как эксперимент, потом как успокоительное, а потом всё-таки как возбуждающее. Потом по желанию, потом обязательно, но можно выключить, хотя не у всех получается. В причину смерти пишут «внутреннее кровотечение».
О мальчиках, напротив, никакой заботы. Это всё потому, что на нас экспериментировать неинтересно.
Подъехали и, немного потолкавшись колясками, вытянулись в ряд как раз перед лесополосой. Возле нас пока только санитары, а телевизьянки поодаль, возле машин, берут своё обычное интервью у группки прилизанных белых халатов. Больше всех бормочет объёмистый старик с лысиной и золотистыми очочками — самолично главврач Сверлов. Недавно, говорят, получил Государственной Премию, уже девятую. У него что ни месяц, то очередная премия, ведь в то время как его коллеги искали новые способы лечения, он нашёл новые способы финансирования. Нужно знать, что искать!
Легонько ударили в колесо. Оглядываюсь — Ювк.
— В меня, надеюсь, стрелять не будешь, — и улыбается.
— А кто его знает. Если будешь за наших — может быть, и не буду.
— (очень ласково) Скотина!
— Приятно познакомится — Петя.
Наконец, с врачами закончили. Операторы с обслугой ползут к нам, а халаты забираются в машину и трогают прямо в Лечебницу. С телевизьянками остались только пара санитаров и, разумеется, наш аппаратчик Аникеев. Вот он, шагает в самой середине — тощая фигура, белые волосы и, разумеется, очки. Его узнает каждый — девятнадцать выпусков«Киндервагена» не бублики с корицей.
Аникеев отделяется и ныряет в свою вотчину — белый фургончик с красным крестом, откуда, собственно, и управляют всем процессом. Оператор снимает нас общим планом, и мы поочерёдно улыбаемся и машем руками. Коляски на всякий случай обесточены — такая кавалькада хромированных инвалидок вполне может смести с лица земли и охрану, и операторов, и машину главврача, которая как раз заползает в железные ворота Лечебницы.
Улыбаюсь в чёрный, как смородина, глазок камеры и представляю, что сейчас там, в корпусах, в этих теплицах для бесценных уродов за окнами из пуленепробиваемого пластика. Всюду, всюду по всем этажам и комнатам попискивает сирена,перемигиваются зелёные огоньки и все, все коляски, носилки, переносные кушетки разворачиваются к вечно серым экранам,где начинают бежать первые титры «Киндервагена». Шёпот, шуршание бумажек, ставки, предположения и радостные крики,как только в кадре появляется знакомая рожа. По углам всегда стоят санитары, но для тех, кто изогнулся в колясках,кто приподнялся на кушетках, кто пытается разглядеть далёкий экран сквозь пластиковый пузырь катетера, они не существуют. Белые призраки прекрасно это знают и безмолвно сливаются с белоснежными стенами, растворяясь в сизом вечернем полумраке…
Бред, причём полный! Никто на вас не смотрит, сейчас только предварительная съёмка. Потом будет монтаж, и покажут, как и раньше, только через неделю, в пятницу вечером.
Камеру сворачивают, и вся толпень дружно забирается в фургончик. Захлопывают дверцы, фургончик трогается. Поднимая целую тучу пыли, сворачивает в сторону Бункера и скрывается за холмом.
Санитары стоят неподвижно, как статуи, ветер треплет халаты. Коляски обесточены и мы, разумеется, тоже. Где-то далеко-далеко отсюда тяжёлые металлические двери закрываются за белым фургончиком, Аникеев первым соскакивает на бетонный пол, что-то бросает вспотевшему технику, поднимается в аппаратную, садится в своё красное кресло,подключает ноутбук, вводит пароль и запускает программу жеребьёвки.
Вж-ж-ж. Ток пошёл, но колёса всё ещё заблокированы. На колясках дружно вспыхивают лампочки — мне достаётся красная, а у Ювк синяя, хе-хе. Замечаю, что красных намного больше и настроение сразу портится — значит, оружие у синих будет покруче нашего. Впрочем, посмотрим.
Из броневика (мы так привыкли видеть его по телевизору, что заметили только сейчас) выбирается очередной санитар с распечаткой. Следом волокут ящики. Противотанковой гаубицы не предвидится, а жаль.
На распределении мне не везёт страшно — и, что самое обидное, в моём положении нельзя утешить себя тем, что повезёт когда-нибудь в другой раз. Достаётся стандартный пистолетик и загадочного вида мешок, а в нём четыре мины. Слабовато, слабовато, можно пускать в ход, только если подберёшься к противнику близко. Но тогда можно просто прирезать стандартными Ножницами, что есть высший шик по меркам «Киндервагена». Ладно, мина при желании может сойти и за тяжелую гранату, которую если сильно бросить… вот только доведётся ли мне хоть что-нибудь бросать? Отдали бы лучше Чету, он у нас известный миноискатель.
Пока я проклинаю Распределение, дюжие санитары прикручивают Ювк игольник (зверская штука!), а Елеран... О-о, неужели???
Да, я увидел всё правильно. У Елеран — старый добрый ручной гранатомёт.
Что и требовалось доказать! При таком раскладе мы сможем победить… только если Елеран подорвет саму себя,а Ювк вздумает почесать затылок.
(Хм-м-м, а, если вдуматься, шансы у нас неплохие)
Оружие придаст сил любому — это знали во все времена. Раздача подходит к концу и наши (даже этот дохлик Пароль-Ноль) преобразились прямо на глазах. Ёрзают, пробуют оружие, которое, разумеется, молчит. Пока нельзя.
Кстати, Первый Ход всегда самый кровавый, и многие умрут, так и не попробовав…
Всё, конец. Санитары перепроверяют все ремни и карабкаются на броневик. Броневик хрюкает и исчезает в направлении Бункера. Мы провожаем его глазами и делаем вдогонку беззвучный залп. Оружие не работает, но нам наплевать.
Мягкое жужжание. Коляски наконец-то двигаются с места — по собственной инициативе, разумеется. Всё, Расстановка. Можно откинутся на спинку, положить отяжелевшую руку и немножко изучить местность, в то время как твоё кресло, не разбирая дороги, доставит тебя на твою начальную позицию. На границе леса наша более-менее цельная инвалидная кавалькада рассыпается и последнее, что я вижу — сощуренные глаза Ювк и чёрное дуло её игольника.
Позиция мне достаётся совершенно дурацкая — в каких-то кустах, за старым пнём. Из ближайшего ствола прямо в ухо смотрит камера. Не удерживаюсь и показываю ей язык.
День сегодня какой-то недокомплектованный.
Первый ход. Пи-и-и-ип… ОГО!
Нет, ну вы только посмотрите, представьте, задумайтесь, что сейчас случилось! Такая справедливость бывает,только если действует абсолютная случайность.
Я, жалкий минёр, хожу самым первым! И это в игре, которую скорее всего кончат за пять-шесть ходов.
Ну что же (тележка выбирается из кустов и ползёт по подлеску… цып-цып-цып…) раз уж не послужили науке, так послужим вам, дорогие телезрители. Бесперспективные-уже порадуют бесперспективных-навсегда. Раздвигаем кусты…
Ах, кого я вижу…
Елеран!!!
И, совсем рядышком, герм из нашей команды. Такой вот прикольчик — чтобы подстрелить, ей нужно хорошенько отъехать и хорошенько прицелится. Машина сделала вид, что уравнивает шансы.
Но сегодня шансы уравниваю я!
Мина справа, мина слева, детонация тридцать секунд. Елеран елозит, матерится, стучит уже никому ненужным гранатомётом. Герм смотрит круглыми глазами. Извини парень, тебя тоже. Вместе с дробовичком и абсолютно ненужными женскими сиськами. Почему тебя всё-таки в Гинеко не послали, а? Ну и что, что ног нет, всё равно такие уроды нам неприятны. Тем паче, что у большинства наших это от рождения, а у тебя всего лишь поработал Хотиславский Ампутатор.
Так, мина стоит, теперь ноги в руки, а переключатель на вторую скорость. Нащупываю едва заметную тропинку и гоню,гоню, гоню, пока не кончается ход и не выдыхается заряд. Фу-у-у, всё. Тихонько пикает мина.
Взрыв! И… ещё взрыв!!!
Ох, ё…
У неё же гранатомёт. Там сейчас всё сдета…
Прихожу в себя в какой-то ямке-канавке. Похоже, тащило меня порядочно. Лежу на боку, плечо болит. Кто-то держит за ногу. Приподнимаюсь и вижу оторванную руку герма.
Нужно срочно отключиться и подумать о чём-то другом. Тем более, что мой следующей ход ещё через пятнадцать минут (если он будет).
Интересно, скольких я положил? Все интерфейсы в отключке, но счётчик мигает. Ого!
Можно считать, что я в истории. На моей памяти больше угрохали только Соломорезка — 18 человек, и старина Кирдык,ухитрившийся залимонить из гранотомёта по ракетнице, так что в живых остался только он один. Повторят не меньше двух раз, а потом ещё в лучшем за месяц, за год… Хорошее начало…
…только конец какой-то грустный. Руку бы убрать, видеть не могу эту кровяку венозную.
Где-то снаружи автоматная очередь и девичий визг. Всё ясно, Чет Криворукус экспериментирует с оружием. Увидел цель и потрошит кусты широченной очередью. Ну ладно, патроны-то чужие.
Верещание распроклятой девчонки всё громче и громче, так и тянет сблевать. Чет, очевидно, чует это не хуже меня,и автомат стучит обратно, попутно звякнув ещё по чьей-то тележке. Выстрелы почти у цели, визг переходит во всхлипы итут очередь сдыхает. Кончилась обойма.
А когда вошла свежая, кончилось время. Надо сказать, что подстрелили эту живую сирену только ближе к середине Хода.
Второй Ход, как и первый, начался с меня, но не заладился с самого начала. Выбраться из той ямки так и не удалось. Вот так.
Следующий ездил долго-долго, пока не просрочил время.
Я не обратил на это внимания — всё соображал, как всё-таки перетащить эти грёбаные колёса через двадцать сантиметров края ямы — а когда поднял голову, чуть не обделался, честное слово. Прямёхонько напротив меня, на лысом пригорке — наш заслуженный мудила Мурзаханов с оптической винтовкой и синей блямпочкой. Меня рассматривает.
Ах ты…
Сначала я разозлился, жутко разозлился, потом матерился, долго матерился, но вторые Ходы всегда длинные и уже на пятом участнике я плакал. Плакал, честное слово.
Ну скажите, почему в этом дурацком «Киндервагене» стреляем друг в друга только мы, колясочники? Да, нас в Лечебнице больше всех, да, мы вообще-то нормальны и потому неинтересны медицинской науке, да, нас здесь держат только для отчётности и «Киндервагена». Но всё-таки Урология не воюет, Гинекология не воюет, Неврология тем более, Седьмая-Восьмая-Девятая не воюют, хотя с этими всё понятно, там большинство лежачие и с такими диагнозами, для которых даже отделения нет. Да, согласен, нас проще контролировать: отрубишь ток и конец мятежам. Но всё-таки, всё-таки…
И почему другим, нормальным, классным, достаются дробовики, автоматы, УЗИ, которые быстро превратили бы этого мудака в свинцовый винегрет, а мне — тяжеленные мины, которые даже не добросишь.
Ход подходит к концу, чтоб его. Синих меньше, намного меньше, но оружие никуда не делось. Сейчас идут уже последыши, которым пуфалки достались. Потом Третий Ход, и я свою очередь пропускаю. Мне насрать, отвоевался.
Говорят, умирать интересно. Обещают, что откроются важные истины, прощаешь там всех, воспоминания… Сейчася приготовился умирать и знаете, что вспомнилось? Когда консилиум из двух багровых от спирта деревенских фельдшеров(у доктора сифилис третий год как дошёл до мозгов и он уже не мог ни говорить, ни подписывать — только оперировал) прописал мне ампутацию нижних конечностей — самое неожиданное средство против затяжного гриппа класса «Д». Они тоже говорили, что будет совсем-совсем не больно.
Люди добрые, примните, пожалуйста, от подыхающего минёра-колясочника, которому сейчас зафиндолят из винтовки с оптическим прицелом промеж глаз… Примите от меня Абсолютную Истину, открывшуюся мне в последние минуты перед смертью:
ВСЁ ЭТО — ПИЗДЁЖ!!!
Спасибо за внимание.
Позвольте я расскажу вам ещё одну историйку, идёт? К вопросу об удаче, этой хитрющей девке, которая имеет обыкновение вести тебя через все препоны и преграды, чтобы на последнем повороте смачно опустить в говно и сделать ручкой.
В Седьмом была одна девчонка — совсем лежачая. Не просто встать не могла, а лежала в такой трубе не трубе,барокамере не барокамере… короче, специальной такой махине, без которой у неё все внутренности бы полопались. Было у неё нечто уж совсем редкое, даже у нас такого не встретишь — что-то, от чего кожа и ещё кое-какие ткани становятся тонкими, как целлофан. Пальцем проткнуть можно.
Вивисекторы эту девчонку только что на руках не носили, да и то, наверное, потому что её махина была к полу привинчена. Целыми днями кто-то дежурил, ценнейшие сведения добывал. Кожицу её, никчёмную и потому драгоценную, чуть ли не на аптечных весах взвешивали, а посему практически всю поверхность обмотали датчиками, пластырями и прочими нашлёпками, чтобы иностранные шпионы не повредили золотой запас Лечебницы.
Но держали девчонку, как ни странно, в обычной пятиместной палате. Соседкам, конечно, от неё были одни неудобства: вечно кто-то толпится, ни о своём, о женском поболтать, ни в бумажки поиграться, ни вибратор перед сном включить. Но это терпимо, так что, возможно, отметила бы эта трубчатая свой четырнадцатый день рождения и лопнула пополам от первых же месячных, если бы не одна, но существенная бяка её организма — ночная недержаловка мочи.
Что? Катетор!? Ха-ха, вы думаете, наши светила медицинской науки до этого не додумались? Неправильно думаете — сначала додумались, потом принесли, стали закреплять и только в последний момент сообразили, что стандартная «соска»при такой толщине кожного покрова запросто высосет всю кровь и ещё кишками закусит. Вовремя спохватились!
Заставить, чтобы на горшок просилась, тоже не вышло, ведь наличие мозгов для научного экспоната крайне нежелательно. Ежели её нежные мозги хоть чуть-чуть поднимутся над уровнем двухмесячного эмбриона, она и интервью сможет дать при желании, из тех, которые вовсе ни к чему Седьмому Каналу, но очень и очень нужны его конкурентам. К счастью для Седьмого и администрации лечебницы, у неё даже рефлексов не было, один радужно-счастливый взгляд на окружающий мир. Потом вспоминали, как два молодых да ранних вивисектора даже передрались по этому поводу. Один утверждал, что сейчас она всё видит, но ничего не воспринимает, а второй, что она до сих пор видит только утробу матери и сплошную послеродовую травму, а воспринимать ей в этой тотальной травме попросту нечего. Кто бы объяснил, в чём там разница.
Одним словом, несчастные девчонки вынуждены были почти каждую ночь просыпаться от жуткой вони, звонить на пост и наблюдать прелестнейшую картину — девочка-труба, вся в каше разноцветных проводов, мерно дрыгает ногами, а громила-санитар, переброшенный из Второго Колясочного, тщательно подтирает ей ТАМ нежнейшими тампонами, чтобы контакты на ногах не замкнуло. Правда, мило?
И уже через две недельки такой жизни (недели мы считаем по выпускам «Киндервагена», так что если общенациональный траур или ещё какой-нибудь Новый Год, неделя просто выпадает) было решено отправить эту прелестную трубочницу в самую длинную в мире трубу, откуда выбирались пока только считанные коматозники. Благо, овощи вроде неё всё равно не для долгого хранения…
Вот тут и ВСПЛЫЛО!!!
Казалось бы, с такой-то кожей — что может быть проще? Ткнул пальчиком — и того, туда и навсегда. Ан, нет!
Ведь на этой коже датчиков — похлеще, чем глистов у слона. Плотненьким таким слоем лежат, как лишай. Ткнёшь — сирена взвоет, а проклятые нашлепки, возможно, даже подзалатают драгоценный покров. Кожа, получается, защищает сама себя.
Шушукались девчонки, шушукались, и тут Медянка предложила свой план действий — найти парня, который хорошенько трахнет эту горе-трубочистку, чтобы та потом тихо кончилось от внутреннего кровотечения. Она сама по себе была тронутая, эта Медянка, нормальному человеку, если он хоть раз эту Трубу видел, в голову такое точно не придёт.
И что бы вы думали? Нашли они героя-любовника, и оказался им не кто иной, как доблестный Тушканчик. Да-да, тот самый, у которого внутри члена что-то срослось, так что трубку к баночке для мочи пришлось присобачить к мочевому пузырю напрямую. Он так и ходил — обычный паренёк, почти как нормал, сзади из штанов идёт трубка, а в руке пластиковая бутыль, которая иногда желтеет. Будто хвост тушканчика, самый настоящий!
При этом, несмотря на отсутствие выхода, орган вставал и даже немного работал. Видимо, самый главный канал как раз таки и не зарос. Но главной улики — следов мочи — конечно, не оставит, а это главное.
Не знаю, что они ему пообещали дополнительно. Скорее всего ничего. И на том спасибо — могли и доплату потребовать.
Всё случилось в тот самый сончас, когда кинул кони Данилюк. В обычное время на другое крыло просто не выбраться, Система Учёта, чтоб её, но каждый труп — это превосходный сбой в Системе, и потенциальная дырка для изголодавшихся по женскому телу Тушканчиков. А если горемыка ещё в коме и его гоняют по всем этажам, чтобы снять предсмертные энцефолограммы, они мортальники включают… можно хоть целым корпусом сбегать, компьютер разве что пару раз вслед пропищит, да пулемётная вышка даст предупредительную очередь.
Человеческая смерть ввергает технику в хаос.
И вот в такой вот суматохе, минуя кордоны и обходя дежурных, пробрался наш Тушканчик в Седьмое Женское, где спрятался под кровать. Там и сидел до ночи, предвкушая удовольствие и пытаясь угадать, кто сожрёт его вечернюю порцию (для истории: сожрал Чет, которого потом две недели трясли на предмет неположенной ему гречки в анализе кала).А ночью, когда все свалили, вылез и сделал всё, что от него требовалось.
Подробностей, конечно, почти никто не видел. Но кровь, должно быть, хлестала, как из дыры в винной бочке. Хлестала, к счастью, только из нужного места, так что датчики взвыли аж через полчаса, когда трещина доползла до пупка, и латать там было просто нечего.
А пока трубочистка жалобно постанывала, истекая неизрасходованными жизненными соками, наш парень уже запихал в штаны чистую простыню и сломя голову нёсся по коридору в сторону туалетов. Расчёт был такой — он спрячется в сортире, вытрет ноги, зашвырнёт тряпку в соседнюю кабину и, когда всё немножко уляжется, тихо мирно уползёт в своё отделение. Если что — расскажет байку про то, как он сидел, и тужился на чужом этаже (сортир его отделения заблаговременно засорили, да и не ходил туда почти никто — в Урологии девять из десяти висят на катетерах), а тут дверь внезапно распахивается, залетает какой-то колясочник, швыряет что-то в соседнюю кабинку, и уматывает, грохоча хромированными колёсами. Колясочника он не видел, потому что дверь закрыл. Девчонки также должны были ссылаться на незнакомого живчика-колясочника, дабы отвести от ходячего Тушкана все подозрения.
Всё вышло так, как он и предполагал. Забежал наш Тушканчик в пустующий сортир, восхитился чистоте и опрятности, отдраил в умывальнике ноги, вытерся простынёй, зашвырнул её в кабинку и забился в соседнюю, как мантру повторяя свою невинную легенду. Там его нашли, и там же через полторы минуты под давлением неоспоримых улик и кулаков персонала он признал себя виновным.
Дело в том, что несчастный Тушкан, как и любой нормальный пацан из Урологии, отродясь ходил только на горшок с автоанализом кала. О том, что сортиры бывают мужские и женские, он не имел даже самого начального понятия, как не имел он понятия и о том, что срать или смывать улики можно в унитаз, в сливную дырку… но никак ни в биде, хотя между биде тоже есть перегородки.
Такие дела.
Так, а что там у нас на поле боя?
Оху… Я хочу сказать: Ох-уж-эти-огнемёты! Как бы пожара не получилось. Похоже, основной бой идёт далеко в стороне. Может, потому что там удобней, а может потому, что всех, кто был способен воевать здесь, подорвал я. Как видите,человек зачастую сам виноват в своей скуке, равно как и в своей безопасности.
Третий Ход. Здравствуй, о ненужная свобода!
Пальцы лежат на кнопке пропуска хода, но я хочу сначала глянуть в бесстыжие глаза этого засранца Мурзахана.
Медленно, но верно поднимаю взгляд…
Эй, что-то не то!
Вот пригорок, вот Мурзаханов, вот винтовка (на колени положил, отдыхает, мудила), вот деревце, выпотрошенное косолапой очередью из УЗИ, но что-то не так. Чего-то не хватает.
Чего же?
Ах, да!
ГОЛОВЫ!!!
Там теперь пустое место с кровоподтёками. Наверное, попало и на халат, но на халате не так видно — он стоит лицом ко мне и спиной к солнцу, так что кажется чёрным силуэтом, словно из картона.
Вот и сиди себе! Знай своё место.
(А пуфалки — даром что пуфалки, но если в голову…)
Так, но выбираться всё-таки нужно, нужно, нужно-нужно, нужно-нужно… Это у меня заскок, не обращайте внимания.
Вот я, вот мои колёса с воздушным приводом, вот яма, которая здесь вовсе ни к чему. И что-то из этого должно меня спасти.
Просто сочинилось: Что-то где-то в что-то входит, а потом выходят дети. Вот вам неопределённость нашей жизни в этом свете.
Выражение неправильное — надо «на этом свете», но тогда собьётся рифма. В полшаге от хороших стихов. В полусантиметре от выхода наружу!
Что же меня спасёт? Вот я, вот мои колёса с воздушным приводом, вот яма. Вот я, вот мои колёса с воздушным приводом, вот яма… а вот мешочек с минами, которые мне сейчас вовсе…
Где-то там перестрелки, взрывы, глазки телекамер и уважаемые телезрители — а мне наплевать! Я вижу только ямку,мёртвые мины и то, что я сейчас делаю, а мозг судорожно вычисляет… да, масса не важна, прочные, без приказа не взорвутся. Отлично, отлично, и ещё одна останется…
Откидываюсь на спинку, вытираю пот, смотрю, чтобы скрасить ожидание, сколько народу выжило. И чувствую, как пот выступает снова.
В чёрном табло — крохотная красная циферка: 2.
Первый я. А номер два…
А номер два уже сползает с пригорка прямёхонько ко мне. Сияющая на солнце коляска, оливковые глаза и третий глаз,очень чёрный и очень глубокий — круглый глаз превосходного игломёта.
О-о!
Конечно, Ювк сочтёт ниже своего достоинства убивать меня сразу. Не в её изощрённо-садистском духе, нихьт-нихьт. Тем более, что сегодняшний «Киндерваген» получился довольно коротеньким (обычно ходов восемь-девять), но зрелищным и банального конца очень не хочется. Возможно, в ход пойдёт Ножницы…
Эх… Вот она, какая — Большая Справедливость «Киндервагена». С меня началось, мной и закончат.
Ну давай, чего тянешь!
Ювк всё ближе и ближе. Вижу, как она ёрзает в кресле, облизывает губы, как трясётся рука с игольником. Будет интересно, если промажет. Интересно, но маловероятно…
Ближе, ближе, ближе…
Буквально в последний момент она замечает мою канавку и дёргает ручной тормоз. Коляска замирает на самом краю. Ай, молодец! Какая слаженность действий, какая отвага против обездвиженного противника.
Уже ясно, что резать она не будет. Улыбается, широко-широко, а потом плюёт мне в лицо.
Эй, ты! Я ведь и ответить могу…
…нет, не могу, во рту пересохло. И внутри всё ходуном ходит. Так и обвисаю в кресле с опущенной головой и высунутым языком, сухим, как наждачная бумага. Ну, давай, кончай меня, сучка.
Ювк выставляет игольник.
Он смотрит на меня.
Я смотрю на него.
Ювк зажимает курок.
И ничего не происходит.
Она смотрит на меня.
Я смотрю на неё.
ПИ-И-ИП.
ВРЕМЯ ХОДА ИГРОКА Л-19-06 ПРОСРОЧЕНО.
ПИ-И-ИП. ПИ-И-ИП.
ХОД ТРЕТИЙ!
В такие минуты мне хочется произнести одно слово. Я вам не скажу, какое. Вы его и сами знаете.
Итак, мой скромный звёздный час. Спокойно, как и подобает хозяину положения, поворачиваю ручку и гладко выбираюсь из ямы по импровизированной лесенке из мин, после чего перехожу на минимум и неторопливо ползу к цели, напевая что-то из репертуара «Счастливых, но Мёртвых Ёжиков». А руки сами достают всё необходимое для единственной (пока) в истории «Киндервагена» Казни нового, особенно извращённого типа.
Бесчисленное множество раз бесчисленное количество колясочников, которые придут на смену нам на этих полигонах,будут пытаться повторить её и взывать к моей памяти — против такого бессмертия я ничего не имею. Я назову эту Казнь«берет», а как его назовут комментаторы… это их дело.
Ювк смотрит на меня безумными глазами. Я возвращаю ей её плевок (с процентами) и начинаю состригать волосы. Прямые чёрные пряди падают за воротник, словно небольшие пиявки.
Конечно, стоило бы объехать её сзади — даже в неподвижном кресле она может одним толчком спихнуть меня обратно в канаву — но любому дураку ясно, что теперь и всегда её хватит только на этот безумный взгляд и дрожь в коленках. Ну и ладно.
Голова кое-как очищена от волос и теперь похожа на грязную картофелину. Выдавливаю на макушку клей и успеваю заметить, как одна стеклянная струйка сбегает за ухо. Прикрепляю мину и ставлю таймер на максимум.
А теперь — погнали! Выворачиваюсь, обхожу по траверзу нашу обесцененную девчонку и даю на максимальной вперёд,одновременно врубая детонаторы. Если до конца хода не врублю, она так никогда и не вкл…
…включилась! Нет, ну надо же. Где-то за спиной Ювк скалится мне вслед, намертво прикрученная к своей коляске, а на её бритой голове лихо заломлен набекрень зелёный берет с мигающей лампочкой взрывателя. Но мне на неё смотреть не обязательно. Я прекрасно представляю себе, что там и как.
...сейчас главное выбраться.
Выбраться, по тропе вокруг пригорка, проклятые корни… тем более, что ПОТОМ мне, как единственному выжившему, покажут эту сцену во всех ракурсах и подробностях, возможно, даже осведомятся, как следует называть эту Казнь, ведь я, как выживший…
Кстати, ведь никто ведь не знает, что стало с Чудилкой, с Зудягой, с Жопанирогом — со всеми, кто выжил. Про то, что полагается победителю, никогда даже речи и шло. Если усыновление хорошей семьёй — спасибо, не надо, мне жаль эту семью заранее. А может, переведут на военную базу, и будут испытывать что-то другое, более секретное и более…
Сначала я не понимаю, что случилось. Какой-то толчок, резануло левое бедро и вот весь мир уже лежит на боку, а над ним бешено крутится сверкающее колесо. Это…
Это
Я
ОПРОКИНУЛСЯ!!!
Грёбаные канавы, грёбаные гранатомёты, грёбаные колясочники, которые палят не подумав, грёбаный «Киндерваген», грёбаная планета, грёбаная, грёбаная, грёбаная миллиарды и миллиарды раз жизнь!!!
А потом ругань в мозгу постепенно стихает и остаётся только ехидный шорох ветерка на пожухлой траве, а ещё мерный писк установленной мины, мины на голове девочки, которую я мог просто, мирно, спокойно прирезать одним взмахом ножниц.
Пип.
Я закрываю глаза.
Пип.
Пи-ип…
(интересно, он скоро?)
Пи…
Огненный, пышущий жаром и ненавистью шквал взрыва обрушивается на меня со всех сторон и проглатывает в один момент, сдирает кожу, рвёт кости, плавит мозги…
Последнее, что вижу — обрывки финальных титров.