Кижа страшно кричала. Выла долго и протяжно. Яцек втягивал воздух через незажжённую самокрутку, даже не замечая, что нет дыма. Глаза пустые, сухие. Только пальцы дрожали.
Потом Кижа замолчала. И тишина эта была ещё хуже.
Из родильнишной вышел Повитун. Лицо серое. Головой качал.
Впрочем, Яцек и так уже всё понял. Нету больше у него жены. Заплакать хотелось, но не смоглось отчего-то.
— Ребёнок как? — сам свой голос не узнал.
— Мутант, — Повитун коснуться мужчины хотел, но замер.
— Увидеть дай.
— Чего там смотреть? Кусок плоти круглый, — подумал, потом добавил. — Не чуди, Яцек. Женщину другую найдёшь. Авось и получится ребёнка родить.
Но тот не слушал уже. В родильнишную зашёл. Кижа белая вся, глаза закрыты. А рядом в крови существо. Круглое нечто. Копошилось, двигаться пыталось, круглым ртом воздух ловило. Яцек его на руки подхватил и к себе пошёл. Люди выспятся, придут, требовать будут, чтоб от уродца избавился. Да только потом всё это будет. Не сейчас.
У родильнишной снеговики собрались. Стоят столбиками. Молодняк в основном, не выше колена. Хотя был один здоровый, чуть крупнее самого Яцека. К снежным в деревне было принято с опаской относиться. Ещё ни один снеговик человеку вреда не принёс. Но передвигались они только тогда, когда никто не видит. Есть повод не доверять. А тут целая толпа на крики собралась. Стоят, угольками глаз смотрят. Яцек мимо прошёл да к себе в хату потопал.
Дома отмыл новорожденного от крови, положил на стол.
— Что делать мне с тобой? — спросил Яцек.
Молчит. Беззвучно рот открывает только. И тут будто мир поплыл вокруг. И будто бы стало два Яцека. Один как и был. А второй на столе лежит. И тот второй всё вокруг себя видит. Не глазами, но иначе как-то. И так Яцек испугался. Точнее, оба испугались. Должно наваждение пройти, но не отпускает.
Старый Яцек нового схватил, к лицу поднёс. И смотрят друг на друга. Только недолго. Яцек-человек замертво упал.
Проснулись люди, пришли, нашли тело бездыханное. И след на снегу. Убил мутант отца. Хотели охотники в погоню пойти, но Голова только рукой махнул. Мол, нечего в Ночь ходить, коль нужды нет.
Никто из деревенских во Тьму никогда один не ходил. Разве только Искатели. И те недалеко и с опаской. Дичи в этих местах много. Подстрелят Свыпь или Горечайку и бегом назад.
Никто даже не предполагал, какая Ночь на самом деле. А Яцек знал теперь. Конечно, он нынче был не совсем Яцек. От половины воспоминаний избавиться пришлось. Да и все ощущения теперь «чутьём» заменились. Это когда видишь и слышишь и думаешь. И всё разом. Словом, думать стал иначе. Мир открылся перед ним. Новый, манящий, интересный. Всё, что раньше знал, оказалось не то, что ложью, но лишь частью правды. Например, снеговики. Яцек теперь выяснил, что не зря их люди опасались. Даром, что из снега, всё равно умные твари. Если человека убивают, то никто на них и не подумает. А снеговики приносят жертву к Ледяной глыбе. Ждут, пока тело затвердеет. А потом рассыплется на тысячу кусочков, чёрных угольков. А эти снежные потом глаза себе из осколков делают.
На исходе седьмого цикла Ночи встретил Яцек Ушастого Чо. Тот сидел, подобрав длинные и тонкие лапы, завернувшись в уши, как в плащ.
Круглый замер, послал дружелюбный импульс. Собеседник зашевелился, разум свой приоткрыл.
— Ты кто будешь? — спрашивает.
— Сам не знаю, — отвечал Яцек. — Человек, наверное.
— Не похож ты на человека. Люди — тощие, высокие, в тряпки завёрнутые. Голосят громко и говорить не умеют. Точнее, умеют, но только себя и слышат. А ты не такой.
— Не такой, — согласился Круглый.
— Куда путь держишь? — сменил разговор Ушастый.
Да только Яцек заметить смог, как другие мысли тот прячет. Нехорошие, голодные.
— Никуда. Некуда.
Ушастый Чо пальцами снега коснулся, тело выпрямляя.
— Всем есть куда. Те, кто потеряли кого-то, к Земляному валу идут. Ты терял кого-нибудь?
— Терял, — ответил Яцек. — Только зачем говоришь такое? Всё равно ведь съесть хочешь.
Ушастый замер, обдумывая.
— Плоть вкуснее, когда надеждой пропитана.
И прыгнул. Вот только в снег уже мёртвым упал. А Яцек теперь был не только Яцеком, но и немного Ушастым Чо. И, вместе с новым куском души, пришёл голод, азарт, жажда размножения и немного ужаса перед всем сущим.
Занятным существом был этот Чо. Желания скудные, зато размышлений много.
Дальше Яцек покатился. Смотрит — поляна. А на ней ещё одна тварь сидит. В шерсти, хвостом нервно дёргает. И такая печаль идёт от неё, что хочется повернуть сразу.
Но остановился Яцек, разумом тронул. Существо дёрнулось, мутные глаза открыло.
— Приветствую, странник.
— И тебе привет, — ответил Круглый.
— Зачем тревожишь? Не видишь — горюю я.
— Вижу. От того и тревожу. Сколько всех встречал, но твоя печаль просто огромна. Что гложет тебя?
— Вижу я всё прошлое. А из-за него могу представить будущее. И поверь — ничего там хорошего нет. От самых Взрывов смотрю. И только хуже делается. Ночь всё темнее и страшнее. Нет надежды.
Яцек задумался. Подглянул. Увидел бездну времени и отшатнулся в ужасе.
— Ты ведь пришёл убить меня, — продолжил Печальный. — И сознания моего кусочек себе забрать.
— Я Чо убил, потому, как он напал на меня. Ты нападать будешь?
— Не буду. Но смерти не избежать.
— Как так? Если я не хочу, кто же меня заставит?
— Судьба.
Открыл Яцек дыхательное отверстие. Снова закрыл. Хотел было дальше катиться, но Печальный его окликнул.
— Ты же к Земляному холму идёшь? Найти то, что потерял. Ушастый Чо тебе сказал. Он же и вперёд толкает.
Круглый ответил утвердительным импульсом.
— Ты ведь не просто так катишься. Первый круг ты прошёл, когда родился. Второй, когда Чо встретил. Чтобы войти в Земляной холм, ты должен иметь мою покорность судьбе. Без него не достигнешь цели.
Яцек подумал немного, а потом ударил. На мгновение стало два Печальных. И грусть их чуть не затопила весь мир вокруг. Яцек даже рад был, когда одного не стало.
Последний раз шерсть Печального цвет поменяла, став белой, как снег. И Яцек почувствовал, что тот был благодарен.
И только теперь понял Круглый весь замысел. На Земляном Холме его Кижа ждала. Вот только для этого умереть надо. И это будет конец пути.
Теперь они были втроём. Яцек, Чо и Печальный. И были они одновременно единым целым и его частями.
Ночь выла метелью. Снеговики дозором по обе стороны тропы. А Земляной холм всё ближе. А там Мать-лисица. Богиня диких земель. О девяти хвостах и тысячах перерождений. На лице маска. Оранжевая с чёрным.
Не говорила Богиня — пела. И в песне её — жива была Кижа. Тёплая и родная, с мягкой улыбкой и ожогом Тенецвета на скуле. Смеялась, манила рукой. Чо знал, что это морок, Яцек стремился обнять жену, а Печальный просто ощущал, к чему всё шло. И когда Мать-лисица начала пожирать плоть Круглого — снеговики заплакали. Знали они, что пришёл конец Миру. Ледяная глыба так предсказывала.
Цикл прошёл. Крик над Ночью раздался. Всполошились снеговики, спрятались в сугробы ледоволки, заметался Свирестелень. Люди в деревне столпились у ограды и тревожно вглядывались в темноту. Мать-лисица рожала. Двойню.
Два шара вышли из её чрева. Каждый из них был немного Ушастым Чо и Печальным. Каждый был Матерью-лисицей. Но, в большей степени, каждый из них был Яцеком и Кижей. Сплелись вмести разумы — не разобьёшь.
— В деревню вернёмся, — сказал один Круглый.
— Нас теперь много станет. Всех спасём от Ночи, — ответил второй.
Начинался Новый Мир. И хоть Ночь и осталась такой же чёрной, позже это время назвали Рассветом.