— Почему бы вам не рассказать о произошедшем? – спросил я посетителя, приготовившись к записи.
— Я знаю, как это называется, доктор. — Хотя я всего лишь психолог в госструктуре ФСБ, но было приятно. — Я точно знаю свою проблему. Я её знаю. Поверьте.
— Казанков. – Я решил налить ей воды. — Роман Казанков.
— Верно. Это бутилированная вода? — спросила она, взяв стакан.
Я молча кивнул.
— Расскажите, Мария. – Сел я рядом и приготовился слушать.
— Ну… — тяжело вздохнув, начала она — Его звали Козявкой. Все его так называли, во всяком случае. На самом деле его звали Антон Казанков, но он ел свои сопли и козявки с детства, так что это прозвище ему походило.
— Он один из его братьев?
— Двоюродный, со стороны отца, — уточнила она. — Половина того городского поселка Требухово в родстве с Казанковыми, я уже упоминала это в протоколе к делу. Вам стоит знать: мы работали там почти три месяца. Мы знали, что сам Казанков был в горах. Мы отправляли на его поиски полицию, росгвардию, даже областных егерей привлекли. Ничего не нашли. Но хуже всего, что никто из отправленных на поиски не вернулся. Мы гадали тогда, что с ними стало – заблудились в горах или сцепились с бандой Казанковых. Начальник местного отдела Головнин бы прав: весь поселок был одной большой родней, отсюда и до холмов. И они нас ненавидели. Ненавидели нас за преследование их народного героя. Героя, который взорвал только что открывшуюся клинику-абортарий, и убил двенадцать женщин.
— Вы поговорили с ним?
— С Козявкой? Да. Я зашла в помещение, которое нам выделили местные исполнительные власти для допросной, где сидел мой уже бывший коллега Сиротин с этим... — она сделала паузу, — подобием человека. Я попросила взять Сиротина перерыв и села напротив этого Казанкова, пристегнутого одной рукой к стулу. Лицо, не обделенное интеллектом, где-то за 30, ковырялся в носу и пялился с улыбкой на меня. Сделал комплимент моим грудям и засунул палец из носа в рот. Я спросила, где его двоюродный братец? На что он ответил, что мы его не поймаем и заерзал как ребенок на стуле. Я сказала, что мы поймаем. Найдем его и сообщников, и наших пропавших сотрудников, а он нам поможет или его обвинят в соучастии. Он был так занят этим своим делом со своим носом. Сказал, что не поможет, что Роман Казанков уже мертв. Несколько недель. Как это все началось, и остальные тоже мертвы. Я поинтересовалась каким это образом. Он ответил, что не знает. Ему не сказали. Его лишь попросили передать это нам, когда придет время. Потом достал козявку из носа, показал её мне, предложил её мне и захихикал. Я сказала пас и спросила, что он имел в виду, под «когда придет время»? Они должны были ждать. Ромка, как его назвал Козявка, сказал, что это займет около месяца, а потом сказать нам, что он мертв. «Он связался с тобой?» — спросила я его. Он промолчал и все ковырял и ковырял. Я увидела, как из его носа уже начала капать кровь. Шмыгнув носом, он спустя время сказал, что связывался с его семьей. У Хомячьего ручья. Передал, что мы там найдем то, что мы ищем. И еще назвал меня действительно хорошим куском мяса. – Она сделала глоток. – Я узнала у Головнина, где Хомячий ручей, и сообщила готовится своим напарникам по расследованию, оперативникам Сиротину и Горохову. Сказала им, что Казанков связывался со своей семьей, но теперь он мертв, как сказал гражданин, расковырявший нос до крови, и надо съездить и проверить то место. И еще попросила ребят всем надеть бронежилеты. Толя Сиротин уже понимал, что наших ребят мы живьем не увидим.
Мария тяжело вздохнула и продолжила:
— Дело в том, доктор, я должна была понимать… Вернее, я все же понимала, что Козявка играл с нами. Казанков тоже играл с нами. Часть меня уже знала, что Казанков пропал несколько недель назад, что нас подставили. Я знала, что местные люди ненавидели нас – повторялась она – и они это проявляли. В единственной столовой, на ближайшие там километры, которая была бывшей заводской, где мы питались эти все месяцы ежедневно заходили местные жители, садились за столы и смотрели на нас с омерзением и враждебности. Мы постоянно слышали ругань бабок, чтобы мы убирались отсюда, чтобы мы оставили его в покое. Называли нас полицаями и фашистами и плевали нам вслед. Обсуждали меня какая я тупая сука и шлюха, обсуждали мой внешний и в какие платья я вырядилась. ФСБ, правительство… Они ненавидели нас всех и всё что мы из себя представляем. Но я всегда считала, что закон нас объединяет и если не закон людей, то закон божий. Я ошибалась. Жестоко ошибалась.
Я просто хотела, чтобы все закончилось. Понимаете, доктор? Я просто хотела попасть домой, принять горячую ванну, почитать хорошую книгу, приготовить вкусный ужин. Вот и всё.
Я помню последний день там, как я решила перекусить в той единственной столовой. Там были такие вкусные мясные рулетики. Я запомню их теперь на всю жизнь. Мне пришло сообщение от Горохова. Они уже выехали на те координаты Хомячьего ручья и им было что показать. Они нашли закопанные останки. Они только недавно начали разлагаться и похоже их полностью освежевали. Тела удалось идентифицировать на месте, это были ребята из Росгвардии. Мне становилось плохо. Я отошла неподалеку в лес отдышаться. И помню тогда обратила внимание на одну вещь, я нашла там бумажную салфетку и на ней знаете была такая примечательная деталь, в левом верхнем уголке была надпись «приятного аппетита» со скобочкой. Такие салфетки я видела только в местной столовой. Знаете, пока я блуждала по лесу скажем так, ребята обнаружили наезженный след в лесу, вероятно который и привозил эти останки. Горохов, Сиротин и я взяли себе в помощь одну служебную машину, и мы поехали по этому следу. След вывел нас обратно в Требухово, с другой его части. След был дальше потерян. И мы просто встали и думали дальше, припарковавшись у самого ближайшего здания, которое встретило нас из леса, местной столовой. Я тогда предложила проверить столовую, рассказав коллегам про находку в лесу, узнать у персонала про эту тропу и вообще катается ли тут кто-нибудь. Мы разделились. Я опрашивала кто был в то время в помещении. Сиротин полез аж на кухню. Горохов же потребовал управляющего, чтобы ему открыли склад мяса и коптильню. У него был хороший инстинкт, который его и убил.
Мария закрыла лицо руками и начала плакать:
— Боже, – причитала она. – О господи. Вы читали же отчет, знаете что мы там нашли – сквозь слезы и сопли проговорила она. Я молча кивнул. Расчлененные тела семи человек были обнаружены в техническом помещении Требуховской столовой.
— Все эти обеды. Все эти ребрышки, которые там заказывал Толя Сиротин. Витя Горохов правда там особо не питался, они раз заказал шашлык и то потом сказал, что ему плохо было. Витя тогда первый и увидел из чего там шашлыки делают. Он даже в ступор впал тогда, а нас всех тошнило от увиденного. – Мария поднесла стакан воды трясущейся рукой ко рту. – Они кормили нас. Нашими друзьями. Нашими коллегами. И они превратили нас…
— Все хорошо, продолжайте – постарался я успокоить её спокойным тоном
— Ничего хорошего! – крикнула она и швырнула в мою сторону стакан с водой, но я успел увернуться и тот разбился об стену позади меня. – Толя Сиротин засунул в рот свой служебный пистолет и застрелился нахуй. А Витя Горохов знаете же где сейчас лежит с содранной кожей? А я умираю от голода, потому что все время, пока я была там, я ела их. Я их ела.
— Вы имеете в виду, вам это отвратительно.
— Нет! – вцепилась она в меня, уставившись своими безумными глазами, которые впали глубоко в её обтянутый кожей череп. – Разве вы не понимаете? Этот вкус. Как вкусно. – Она потихоньку опускалась на колени и сползала вниз. – Господи, прости меня. Это было так вкусно.
У Марии Вазневской была уже кахектическая стадия нервной анорексии и сейчас её тело с массой в двадцать один килограмм лежало у моих ног и отчаянно рыдало, закрыв лицо руками.