«В большей части европейских культур высокий уровень детской смертности находил свое отражение в образе Похитителя Детей — персонификации, прообразом для которой часто служили дискредитированные христианскими учениями языческие божества и духи. Черная Аннис, Зеленозубая Дженни, Колодезная Пег, Баба-Яга и Грюла — разные имена одного и того же мифа, главной задачей которого являлось освобождение родителей от ответственности за гибель собственных чад. Также Похититель Детей как символ имел поучительную и показательную функцию. Когда выживание общины становится во главу угла, именно мифологический аспект позволял справиться с психологическим барьером, представляя собой одновременно и прецедент, и руководство к действию».
Исследование тенденций мифотворчества в Средние Века. О. Цвитанович.
* * *
— Это не мой сын! Это не мой сын, мрази! Где мой мальчик?
Роман сидел на холодной металлической скамейке, зажимая уши руками, но безумный, отчаянный крик прорывался сквозь ненадежную преграду, наполняя мозг дребезжащим раздражением. Наконец, следователь не выдержал и взорвался, обращаясь к застывшему в дверях с глупым видом оперу.
— Чего застыл, сержант? Уши прочисть, не видишь, у нее истерика?
— Так опознание…
— В жопу опознание, в следующий раз теперь! Выведи ее из морга нахер! — от звука собственного голоса череп грозил расколоться надвое, явив и младшему сержанту, и рыдающей женщине в пальто, надетом на ночнушку, содержимое черепной коробки Мальцева.
Рослый милиционер поспешил выпроводить продолжавшую стенать бабу из морга. Та несколько раз пыталась вырваться, толкала стража закона под локоть, но все же медленно приближалась к выходу.
Убедившись, что женщина ушла, следователь направился в секционную.
— Ну что, Григорий Ефимович, начнем?
— Не напоминай, самому тошно, — пожилой судмедэксперт затушил свой окурок в кювете и вернул маску с подбородка на лицо.
На хирургическом столе лежало, скрючившись, маленькое тельце. Когда Мальцев в первый раз увидел трупик, ему сразу вспомнились передачи по «Рен-ТВ» о Розуэлльском вскрытии и Кыштымском Карлике. Не получалось поверить, что это иссушенное, потрескавшееся создание с огромной головой когда-то было тем веселым мальчишкой с фотографий из ориентировок.
— Где же вы его откопали?
— Не поверите, — ответил Роман, глядя перед собой в пустоту, где перед глазами висела скорчившаяся тень в световом коробе, — Люди ходили, по сотне человек мимо — никто ничего не видел. Тень и тень, подумаешь. А его, оказывается, прямо под афишу запихали, на автобусной остановке, рядом с Тимирязевской.
Григорий Ефимович только покачал головой, стараясь не вникать — кто знает, когда Бездна захочет заглянуть в тебя. Роман же отстраненно следил за движениями скальпеля, даже не воспринимая существо на столе как человека. Это было похоже на куклу, на мумию, на что угодно, но не на шестилетнего ребенка. Впечатление нереальности происходящего только усиливалось тем, что от трупа невыносимо несло смесью запахов дерьма и карамели, словно из циркового шатра.
— Предполагаемая причина смерти — обезвоживание, двое суток, не больше. Трещины на коже и губах, глазные яблоки неэластичны, — сухо констатировал медик. Раздался визг трепана, и анамнез «пациента» вскоре был дополнен, — Объем спинномозговой жидкости ниже нормы, типичное для подобного патогенеза вклинение ствола головного мозга.
— То есть, его накачали наркотой и посадили в короб умирать от жажды, так?
— Боюсь, не только, молодой человек, — скорбно ответил патанатом, — Ребенка явно… пытали. Можно наблюдать многочисленные разрывы на стенке прямой кишки и повреждения внутренних органов, в том числе перфорацию желудка. Надорвана уретра.
— Это… результаты изнасилования? — Романа затошнило.
— Не думаю. Полагаю, травмы нанесены чем-то вроде колючей проволоки, — ответил Григорий Ефимович, продолжая копаться в трупике, когда у следователя зазвонил телефон.
— Простите, я отойду! — обычно звонок жены вызывал у Мальцева раздражение, но на этот раз он был рад покинуть секционную, где патологоанатом совершал одно омерзительно открытие за другим. Уже в коридоре, нажав на кнопку приема вызова, Роман прислонил трубку к уху.
— Чего тебе?
— Когда ты приедешь домой? Четвертые сутки не появляешься, я одна с ребенком сижу, как брошенка какая-то! — раздался ему в ответ истеричный визг, тут же сменившийся ласковыми увещеваниями, — Ну, котик, приезжай домой, мне без тебя тоскливо. Два дня ведь не виделись, Кирюша скоро забудет, как ты выглядишь, да и я соскучилась, — в последние слова Алина подпустила томного намека.
— Серию закрою и поеду домой! — вяло ответил Роман, разглядывая ржавый щиток с надписью «Не курить!»
— А когда ты ее закроешь? — с надеждой спросила жена.
— Ну, маньяка поймаю и закрою. Два месяца ищем почти — глядишь, к вечеру найду, — безразлично издевался Мальцев. Он не спал больше суток, и разговор с супругой казался ему какой-то странной игрой, без правил и условий победы.
— Иди в жопу! На часы посмотри — уже шесть вечера! Мне ужин на тебя готовить? — сменила Алина грубость на заботу.
— Ага. Котлетки сделай, как ты умеешь, и драники, — размечтался следователь. Последним, что он съел, была пачка «Юбилейного», найденная у помощницы на рабочем столе.
— Хорошо. Только позвони, когда выедешь, чтобы не остыли.
— Давай. Пока.
— Привет, пап! — раздался из трубки голос его сынишки, — Ты скоро приедешь?
— Скоро, Кирюш, — сердце следователя кольнуло жгучее чувство вины, и он поторопился нажать на кнопку отбоя.
* * *
Домой Роман не собирался. Чудовищный недосып наполнял голову тяжелым металлическим гулом, но старлей упрямо гнал старенькую иномарку к Останкинскому межрайонному управлению следственного отдела. Зайдя в свой кабинет, он сбросил китель на спинку кресла и страдальчески посмотрел на Вику — молоденькую рыжую помощницу, сидевшую напротив. Та сосредоточенно сшивала стопки бумаги грубой льняной нитью. Подняв голову, она с сочувствием взглянула на следователя.
— Ром, может, до меня доедешь хотя бы? Поешь нормально, отоспишься, а?
— Спали уже, — отрезал он, — Работаем!
На столе разрывающей виски трелью разразился телефон. С явной неохотой, Роман поднял трубку:
— Мальцев у аппарата!
— Здравствуй, старлей, зайди ко мне, будь так добр, — раздался вальяжный голос руководителя отдела, сменившийся гудками. Следователь с хрустом погрузил трубку в гнездо, отколов кусочек пластика.
— Туша? — участливо поинтересовалась Вика.
— Она самая, — обреченно ответил Роман, вставая с кресла.
— Ты держись там! Хочешь, я тебе минуты через две позвоню, скажу, мол, дело срочное?
— Сам справлюсь, — горько усмехнулся Мальцев, подкуривая уже, наверное, сороковую за день сигарету.
* * *
Тушина Оксана Валерьевна, cоветник юстиции, сидела, растекаясь объемными телесами в эргономическом кресле. Ее наманикюренные ногти нетерпеливо стучали по лаковому покрытию стола. Роман зашел без стука и приземлился на стул для посетителей.
— Вызывали, Оксана Валерьевна?
— Вызывала, Мальцев, вызывала, — пропела Туша, стараясь незаметно смести со стола многочисленные фантики от конфет в урну, — Ты бледный какой-то, у тебя, сахар, наверное, низкий. Зефирку хочешь? Со вкусом крем-брюле?
Короткие пальцы протянули похожее на бежевый гриб лакомство к самому лицу Романа, и того чуть не стошнило — карамельный запах напомнил о высушенном детском трупике.
— Нет, спасибо. Вы что-то хотели?
— Хотела, чтобы ты работать, наконец, начал, — игривый тон исчез вместе с зефиром, сменившись тоскливым и казенным, — Я тебе серию еще в январе поручила, а результатов никаких, ни одной зацепки. Мне из Генпрокуратуры каждый день на мозги капают, телефон разрывается!
— Оксана Валерьевна, обсуждали же не раз. Действуем согласно плану, работаем...
— Вижу я, как вы работаете. Не обижайся, Ром, но если так и дальше пойдет — Управление начнет рубить головы, и я свою не подставлю, — последние слова были произнесены невнятно — Туша погрузила зефир в свой огромный жабий рот, попутно измазав лакомство губной помадой, — Вот тебе, старлей, царский подгон, смотри, не облажайся. Я почитала — там дело верное. Тебе только раскрутить надо, понимаешь? Сама ради тебя, дурака, в ПНД районный ездила, главврача коньяком поить. Смотри, не упусти!
Из-под вороха бумаг была извлечена серая пухлая папка.
— Он со стационара как раз года два назад слез, — вещала Туша, пока следователь листал замызганные страницы, исписанные убористым, нетипичным для врачей почерком, — Его на лечение еще при Ельцине отправили.
— А как мы пропустили? — недоуменно воскликнул Мальцев, — Запрашивали ведь, и по Москве, и по области! Как он прошмыгнул?
— А ты не знаешь, как это бывает? Перевели в последний момент куда-то под Зеленоград, в дом инвалидов, а оттуда его сестра забрала.
— И где он теперь?
— Живет по прописке, на иждивении, — женщина протянула распечатку из регистрационного отдела, — Звездный бульвар, дом десять.
— Звездак? Это же…
— Да. Наиболее распространенное место пропаж. Бери оперов — и на обыск.
— А постановление? — следователь уже вскочил со стула, прижимая папку к груди — сквозь пелену нервного истощения проклюнулся дремавший доселе инстинкт ищейки.
— Постфактум получим, проводи неотложный.
— Тогда я…
— Иди уж.
Роман с лихорадочно горящими глазами выскочил из кабинета.
* * *
Уже в машине, Вика, наконец, смогла ознакомиться с личным делом бывшего пациента психиатрической клиники, Анатолия Головина, пятьдесят девятого года рождения.
— Рос в сиротском приюте, осужден по сто двадцать пятой УК РСФСР, при отягчающих обстоятельствах, признан невменяемым Останкинским районным судом в девяносто втором и помещен на принудительное лечение, — монотонно зачитывала материалы девушка, пока Роман играл на дороге в «шашечки», следуя за ментовским «Уазиком».
— И что делал с детишками? — безразлично бросил он.
— Похоже, ничего особенного. Держал на даче в Фрязево, в подвале, кормил-поил…
— Точно поил? — уточнил Мальцев, вспомнив иссохший трупик первой найденной жертвы.
— Точно. Все живы и здоровы, отделались легким испугом, — отвечала помощница, листая страницы.
— А зачем тогда похищал? Трогал, может, или фотографировал хотя бы?
— Да говорю же, просто держал в подвале. Книжки вслух читал, мультики показывал. Говорил, раз они никому не нужны, он их лучше себе заберет.
— Лучше, чем что? — хмыкнул Роман. Вика в ответ пожала плечами.
* * *
Предполагаемый маньяк открыл дверь сразу, словно ожидал визита. В нос операм тут же ударил тяжелый смрад разложения. В проходе стоял нескладный волосатый гигант. Его глаза беспорядочно перебегали по лицам визитеров, не задерживаясь ни на ком надолго. Волосы торчали грязными колтунами, а замызганная рубашка была расстегнута, обнажая бледное рыбье брюхо. Губы шевелились, словно силясь что-то выговорить, но слюнявый рот с неровными зубами не издавал ни звука.
Оперуполномоченные, так же дебильно раскрыв рты, стояли на лестничной клетке, не в силах пошевелиться от вида настоящего монстра, из-за спины которого тянуло гнилью.
— Налюбовались? — нервно бросил Мальцев, — Задерживайте.
* * *
— Сестра, значит, — Роман разочарованно листал странички паспорта. Владелица документа лежала рядом, вгнивая в матрац, покрытый желтовато-бурой коркой. Трупная эмфизема раздула тело до неузнаваемости, в ноздрях и глазницах копошились неисчислимые личинки. Запах, поднимавшийся от трупа, занимал собой все пространство, словно тугой, удушливый поролон.
— Как ты это выносишь? — Вика на секунду отвернулась от окна, в которое свисала всем торсом. На подоконнике квартиры этажом ниже растекалось желтое пятно блевотины.
— Я за сыном горшок выношу, — пошутил Мальцев. Подняв взгляд на круглую, обтянутую черными джинсами задницу помощницы, он с силой закусил губу.
— А сколько ему? Пять же, да? Не поздновато?
— Вот такой он у нас, особенный, — скрипнул зубами следователь.
Старшая сестра задержанного, Мария Головина, пятьдесят третьего года рождения, была по меньшей мере две недели как мертва.
Оперуполномоченный уже посадил шлепающего губами сумасшедшего в машину, и отвез в отделение, a cудмедэксперты были еще в пути, чем Мальцев нагло пользовался, изучая квартиру подозреваемого. Советская мебель сжимала и без того небольшое помещение с боков, превращая комнату в подобие кладовки.
— Ты бы лучше искать помогла, чем соседям окна пачкать, — бросил Роман, положив паспорт обратно на полку, и продолжил открывать створки шкафов и сервантов.
— Что иска-а-а-а… — стоило девушке повернуться в комнату, как ее спину вновь изогнуло дугой — она еле успела придержать огненно-рыжие волосы.
— Нашел уже, неженка! — из серой от пыли хрустальной вазочки Мальцев извлек связку ключей с брелком-пупсом, — Хер тебе, а не характеристика! Устроила тут блевариум!
Помощница обиженно надула пухлые губки и демонстративно отвернулась. Подкуривая сигарету, следователь беззастенчиво облизывал взглядом изгибы тела студентки юридического факультета. И чего ей, двадцатилетней дуре, понадобилось от затраханного жизнью следака?
* * *
Часы на приборной панели показывали без четверти два. Почти весь дом спал, лишь в окне на третьем этаже горел свет. Именно туда был устремлен взгляд Мальцева, пока он отхлебывал тепловатый Оеттингер прямо из пластика. Серж Танкян надрывался из колонок, наполняя машину духом бунтарства и свободы. Но старлей знал: стоит ему выйти из машины и подняться на третий этаж, как со свободой будет покончено. Начнутся бесконечные расспросы, никому не интересные истории, пересказы телепередач, но главное — будет Кирюша. Маленький белобрысый дьяволенок, его неудачная, уродливая копия. Туповатый и неуклюжий, он уничтожал все, к чему прикасался, наполнял любое помещение невыносимым шумом, и сжирал добрую половину их ежемесячного бюджета,.
Роман не планировал ни детей, ни свадьбу. Один глупый перепихон без резинки стоил ему свободы и счастья. Почему-то тогда он думал, что действительно сможет жить с этой женщиной и даже наслаждаться этим браком. Но из безбашенной оторвы Алина превратилась в раздобревшую скандальную наседку, носившуюся со своим цыпленком, словно с писаной торбой.
Свет на третьем этаже погас, и Роман, наконец, отправился домой.
* * *
— А, как известно, мы народ горячий, Ах, и не выносим нежностей телячьих...
Песня разбойников из мультфильма ворвалась в сознание Романа, вырвав того из ласковых объятий сна в пропахшую сгоревшей кашей реальность. Встав с постели, он вскрикнул от боли — в пятку впилась деталька «Лего». Со злобой забросив ее куда-то за шкаф, старлей отправился на кухню. Алина уже была у плиты и готовила сыну завтрак, пока тот пялился в экран телевизора, по-кретински приоткрыв рот.
— Папа!
Кирилл вскочил с кухонного уголка и бросился к отцу.
— Доброе утро, папа! Мы так соскучились! — холодные, как у лягушонка, лапы обвили голую ногу, отчего по спине Романа тут же побежали мурашки.
— Доброе, — буркнул он и потянулся к кофеварке. Кирилл подскочил на месте, будто что-то вспомнил, и убежал в другую комнату.
— Почему так поздно?— раздался капризный голос от плиты. Алина даже не повернулась к мужу, продолжая помешивать в кастрюле подгоревшую кашу. Мальцев привычно скривился — заляпанный махровый халат, необъятный зад, непрокрашенные корни волос — откуда это все? Куда делась та веселая, озорная девчонка, с которой он познакомился в клубе шесть с лишним лет назад? Кто эта сварливая косная бабища на его кухне?
— Задержание проводил, провозились с бумагами до позднего вечера, — ответил он, непонятно зачем оправдываясь.
— Так вы его нашли? — жена даже повернулась к Роману, радостно всплеснув руками.
— Угу. Может, даже премию выпишут, сбросим тогда Кирюху маме, съездим куда, а? — размечтался Мальцев.
— Ой, премия — это здорово! Кире сапоги нужны, он из старых уже вырос, а на улице такая слякоть, — обрадовалась Алина, точно и не слышала сказанного мужем. Роман скрипнул зубами, стукнул по не желающей включаться кофеварке и принялся одеваться.
— Ты куда? – жена подошла со спины, скрестив руки на груди, потряхивая ложкой. Ну точь-в-точь злая жена с карикатуры из дешевого сборника анекдотов. Разве желал он себе такой жизни?
— На работу. Нужно провести допрос, выбить признание. Мои дуболомы ему только пальцы переломают, — ну вот, он снова оправдывается. Перед кем, ради чего?
— Ты с нами даже не позавтракаешь? — вопреки ожиданию, в ее голосе сквозила не ярость, а расстройство.
— Нет времени, извини, — Мальцев прошмыгнул мимо жены, торопливо клюнув в холодную и мягкую, как тесто, щеку.
За спиной у него раздались сдавленные всхлипы. Сунув сигарету в зубы и подхватив сумку, Роман уже собирался выйти из квартиры, когда, сопровождаемый шлепками босых ног, к нему подбежал Кирилл, сунув в руку ярко изрисованный лист.
— Что это? — почти брезгливо спросил Роман.
На рисунке какая-то криворукая синяя образина с огромной головой держала на цепи второго урода поменьше. Только благодаря густо заштрихованной фуражке, старлею удалось узнать в чертах пугала себя.
— Это ты, папа, ловишь злодея, — лицо сына лучилось гордостью в ожидании похвалы. Ее не последовало — рука следователя судорожно комкала бумагу по мере того, как он разглядывал подписи и печати, просвечивавшие по ту сторону листа. Заключение от судмедэксперта было безнадежно испорчено.
Не сказав ни слова, Роман захлопнул за собой дверь. Уже в лифте он позволил себе выругаться:
— Чтоб ты провалился!
В машине Мальцев рассматривал в зеркале заднего вида набрякшие мешки под глазами и густую белесую щетину. Полное отсутствие отдыха — и дома, и на работе — могли превратить в дряхлое страшилище кого угодно. Единственной отдушиной оставалась Вика, в которой Роман грубо, обезличенно и тупо оставлял накопившуюся злобу и напряжение. Та была, в общем-то, девчонкой неплохой, и наверняка заслуживала чего-то большего, чем уставший в свои двадцать восемь от жизни циничный следак.
— Но кто получает то, что заслуживает? — задумчиво спросил он у собственного отражения. Не дождавшись ответа, Мальцев выехал из двора.
* * *
Утром из Фрязево пришел ответ на запрос — местные сожгли дачу еще в девяностых, и теперь на месте логова маньяка было лишь черное пожарище.
Анатолий Головин мариновался в одиночке со вчерашнего вечера. Роман специально наказал разместить задержанного в камере с выбитыми стеклами, чтобы говнюк раскололся побыстрее — мартовские ночи без отопления могли развязать язык любому.
Когда задержанного ввели в кабинет, Роман вновь удивился, до чего тот огромен. Дверной проем был слишком низок для Головина, так что ему пришлось пригнуться, чтобы не стесать себе макушку. Бедняга в одной лишь засаленной рубашке не переставал дрожать, а его синие от холода губы беспорядочно шевелились.
— Присаживайтесь, Анатолий, — кивнул следователь на кресло помощницы, — Чаю желаете?
Не дождавшись ответа, Роман наполнил немытую кружку кипятком и кинул внутрь пакетик «Майского». Скрюченные от холода пальцы с лиловыми ногтями жадно вцепились в посуду, глуповатое, почти неандертальское лицо благоговейно склонилось к пару, идущему от напитка.
— Ну что, Головин, опять за старое? — как бы невзначай, мягко спросил Роман, — Снова на отдых хотите поехать? Так это мигом. Вы только расскажите, как все было, и сразу уедете на койку.
Ответа не было.
— В отказ идем? — с притворным огорчением поинтересовался Роман, — Зря. Подписали бы сейчас все потихоньку, прошли бы экспертизу — и все, обратно домой. Веселые соседи, счастливые друзья. Не судопроизводство, а песня, а?
«Маньяк» будто не слышал следователя, погруженный в собственные мысли. К чаю он так и не притронулся. Значит, не работает «хороший коп». Мальцев потянулся в папку, где лежали фотографии со вскрытия.
— Твоя работа, а? Твоя, мразь? Смотри, чего глаза опустил? — старлей схватил задержанного за вялый подбородок и направил его лицо на бледный иссушенный трупик на фото, — Твоих рук дело, а?
Подняв глаза, гигант затрясся, словно в припадке, и принялся шлепать себя по дряблой бледной щеке.
— Не уберег! Плохой дурак! Не успел! — впервые услышав голос Головина, Роман даже не сразу понял, что звук исходит из его слюнявого рта — настолько этот бабий, надрывный вой не сочетался с могучей фигурой задержанного.
— Ты мне это, перестань! — неуверенно приказал следователь, еле удержав могучую руку от очередного удара, — Мне побои в личном деле ни к чему! Сиди смирно!
«Маньяк» послушался и снова обнял руками кружку, не прекращая мелко дрожать.
— Хорош. Кого не уберег? И от чего?
— Малыши! Не уберег! — всхлипывал сумасшедший, пустив из носа сопливый пузырь, — Не уберег! Сестре плохо! Я заботился, не успел...
— Говори нормально! — следователь ударил ладонью по столу, и задержанный вздрогнул.
— Не нужные никому. Он ненужных чует. Забирает их.
— Кто ненужный? Кому?
— Совсем ненужные. Как я, — умалишенный ткнул пальцем в сеточку трещин, что прятались в клочковатой щетине вокруг рта, — Я знаю, как бывает… Зовет, манит...Потом очень больно...
Мальцев выпустил воздух через зубы. Спокойно! Возможно, он и правда невинный человек, а пропажи и его выход на свободу— всего лишь совпадение. Тем более, что он жил с сестрой — заметила бы, поди, что брат детишек изводит. Из размышлений его вырвал скрип открывшейся двери.
— Мальцев, Туша вызывает.
— Посиди с ним, — кивнул он менту и вышел из кабинета.
* * *
Оксана Валерьевна, вопреки обыкновению, не гоняла чаи. Сейчас ее обычно оплывшее и расслабленное лицо было искажено гримасой досады. Подойдя ближе к столу, старлей похолодел — на фото были изображены вскрытые световые короба с билбордов и автобусных остановок, в каждом из которых, скрючившись, прятались маленькие детские трупики — голые и высушенные, похожие на древнеегипетские мумии.
— Сколько их? — сглотнув, спросил он.
— Одиннадцать. Половину пока опознать не можем, есть версия, что беспризорники, — полная женщина подняла влажные глаза на следователя, — Ты понимаешь, дурак, что если за это возьмется Генеральная, то полетят головы? И твоя, и моя в первую очередь? Что с задержанным?
— Пока безрезультатно. Лопочет несуразное, по щекам себя шлепает. Не уверен, что он мог хоть кого-то убить, — задумчиво проговорил Роман, — Мы квартиру обыскали, холодильник пустой, вся кухня завалена мусором. Похоже, он недели две не выходил на улицу.
— Нет-нет-нет, Ром, ты меня не понял. Мертвая сестра-то нам последнюю дырку и закрыла — постановление от суда на обыск получим на раз-два. Состряпаем жалобу на запах от соседей, и вся недолга.
— Какую дырку?
— В башке твоей дырку, ты совсем тупой? Мы сейчас его тихонько по этому делу на отдых отправим. Закроем дело и сохраним погоны, — полушепотом проговорила Тушина, — Теперь понял?
— А доказательства? Он же чист, как стеклышко!
— Добудь чистосердечное, Мальцев, а я похлопочу с доказательствами. Давай, как ты умеешь! — интимный полушепот понизился до абсолютного предела слышимости, — Помнишь, как здорово ты того молдавашку раскрутил? Писал признание и плакал от радости. Повтори, и все будет хорошо.
— А как же настоящий маньяк? — спросил Мальцев, почувствовав слабый, словно через толстую ткань, укол совести.
— Так он и есть настоящий! — уже громко, фиксируя официальную версию, закончила разговор Тушина, после чего, вновь понизив тон, добавила, — Время поджимает, Ром. Действуй, я прикрою.
* * *
К Вике Роман ехал, погруженный в тяжелые размышления. Та, уловив настроение начальника, молча ковырялась в телефоне на пассажирском сидении, не издавая не звука. Крики Головина, приглушенные кляпом, продолжали отдаваться у него в ушах. Ни «слоник», ни «ласточка», ни даже «звонок президенту» не принес никаких результатов. Головин надрывно, мучительно подвывал, пока следователь вытягивал скованные наручниками запястья бедняги вверх, но тот наотрез отказывался браться за бумагу, продолжая сквозь шланг противогаза бормотать что-то о «ненужных».
Мобильник Роман заблаговременно выключил, отбив жене СМС, что останется ночевать на работе. Это был не первый раз, когда он врал Алине, оставаясь на ночь у помощницы — даже раскладной диван был лучше продавленного топчана в его кабинете. Горячий ужин и секс были лишь приятным бонусом вдобавок к спокойному, безмятежному сну и благословенной тишине. Вика хорошо чувствовала настроение Мальцева, замолкая, когда это было нужно. С ней было легко, приятно и понятно — как когда-то было с Алиной, пока та не стала стереотипной женой из анекдотов.
Секса сегодня, впрочем, не получилось. Как Вика ни старалась — он не мог выбросить из головы фотографии детских трупов и дебильно-доброе лицо «маньяка», который даже с вывернутыми за головой руками продолжал причитать что-то о «малышах». Отвернувшись от любовницы, Мальцев погрузился в беспокойный, полный плача и зубовного скрежета сон.
* * *
— Сюрпри-и-из! — Роман дернулся от звуков знакомого голоса, как от пощечины. Подняв голову от материалов дела, он увидел, как в его кабинет входит Алина, ведя за руку Кирилла. Тот прижимал к груди беспорядочное скопление деталек «Лего». Странное чувство стыда нахлынуло на Мальцева, когда тот увидел воочию разницу между Викой и Алиной. И сравнение было не в ее пользу — изящная зеленоглазая красотка с пышной копной пламенных волос резко контрастировала с одетой как попало и густо накрашенной толстозадой женушкой.
— Хер ли ты приехала? — спрятал старлей смущение за грубостью.
— А мы па-а-апочку повидать хотели, — олигофренически-ласковым тоном пропела Алина, буравя Романа жгучим взглядом рыбьих серых глаз. Посадив сына на топчан, на котором следак в первый раз трахнул Вику, жена холодно бросила:
— Посидишь пару часов с сыном, не развалишься! У меня запись к врачу, забыл? — понизив тон и неодобрительно покосившись на Вику, она добавила, — Есть подозрение на кисту.
— Подозрение не обвинение, — безразлично скаламбурил старлей.
— В общем, Кирюш, я уехала, веди себя хорошо и слушайся папу. Я скоро буду, — мальчик в ответ покивал, увлеченно разъединяя детальки конструктора.
Когда Алина вышла, Роман вернулся к документам. Краем глаза он продолжал следить за одетым в грязно-голубой комбинезон сыном, который потихоньку начинал вертеть своей непропорционально крупной белобрысой головой в поисках развлечения. Вика, кажется, быстро поняла, что общаться с отпрыском Мальцев не желал, и обратилась к ребенку, сделав свой голос таким же ласково-дебильным:
— Маленький, а хочешь со мной порисовать? Ты умеешь?
Кирилл радостно бросил конструктор на топчан — из того выпала пара деталек— и направился к девушке. Подняв глаза, Роман скривился — эти неуклюжие движения, эти уродливо-пародийные черты лица, эта кретинская улыбка.
— Мы лучше пойдем, погуляем. Кирюха, пошли! — вскочил старлей с кресла.
— Ура-а-а! Гулять с папой! — Кирилл почти сразу же забыл о перспективе рисования и схватил конструктор с дивана. Натянув шапку на уши, он встал у двери.
— Так, «Лего» оставь здесь! — строго наказал Мальцев, даже не глядя в сторону сына.
Выходя из кабинета, следователь не мог взять в толк, откуда в нем это омерзительное чувство, неправильное по самой своей сути — стыд за сына перед любовницей. Кирилл, не подозревающий о тяжелых мыслях отца, весело перебирал ножками, и тянул ему свою маленькую ладошку — хотел идти с папой за руку.
* * *
Тощие вороны раздраженно каркали друг на друга, вытягивая какие-то ошметки из перевернутой урны. Во дворике не было никого, кроме Мальцевых, поэтому Кирюше приходилось развлекать себя самому, ползая по горкам и лесенкам.
— Пап, покачай меня! — раздался крик Кирилла.
— Я занят, учись сам! — отвечал Роман, переворачивая очередную страницу в личном деле Головина. Биография «маньяка» поражала, в негативном смысле. И он, и его сестра попали в детский дом после гибели родителей в автокатастрофе. Следующим значимым событием в личном деле была попытка побега, предпринятая шестилетним Головиным, после которой тот вернулся сам, со следами травм и ожогов, а также в состоянии сильнейшего психоза. После обследования брат и сестра были разлучены в результате распределения — Мария осталась в приюте, Анатолий же попал в интернат для детей с отклонениями в развитии. Уже тогда оформилась некая тенденция в его психологических паттернах — еще в приюте он принялся собирать вокруг себя детей помладше, создал нечто вроде клуба под названием «Страна Друзей», а после…
— Пап, тут Лего-Человечек! — заголосил Кирюша, отвлекая Мальцева-старшего от чтения.
— Молодец, — ответил он, не поднимая глаз от папки.
— Настоящий, большой, папа! Я к нему подойду? Можно? — продолжал измываться над отцом писклявый голос мальчишки.
Роман неопределенно дернул головой, погруженный в материалы дела. Ветер откуда-то принес сильный запах карамели.
* * *
— Командир, папироски не будет? — вновь чей-то голос вырвал Романа из размышлений. Тот поднял глаза — перед ним стоял, опираясь на самодельный костыль из какой-то струбцины, горбатый бомж в кепке с эмблемой «Спартака». На плече болтался пакет с пустыми бутылками, а из вспухшего глаза тянулась струйка гноя.
— Не курю, — соврал следователь и взглянул на детскую площадку. Холодная рука ужаса будто бы проникла через анальное отверстие, перемешала внутренности, вызвав приступ тошноты, а после — голодным пауком вцепилась в самое сердце. Кирюши, конечно же, нигде не было.
— Эу, отец, ты пацана тут не видел? — постаравшись взять себя в руки, обратился Мальцев к копающемуся в урне горбуну. Тот поднял пропитое лицо на следователя, зажмурил единственный здоровый глаз, став похожим на китайца, и, наконец, выдал:
— Какого пацана? Вы, командир, здесь уж минут десять один стоите, — и добавил заискивающе, — И сигаретки у вас, я видел, имеются. Может, все ж пожертвуете штучку-другую?
Но Роман уже не слушал, рванувшись в пространство между гаражами. Нет повода для паники. Наверняка, дебилушка погнался за каким-нибудь голубем или драной кошкой. «Сидит сейчас у помойки, блох собирает» — мысленно успокаивал себя старлей, в глубине души понимая — произошло то, чего он больше всего боялся и при этом тайно вожделел.
Обежав двор и округу несколько раз — безрезультатно — он, наконец, смирился с необходимостью звонка. С третьего раза — замерзшие пальцы отказывались слушаться — Мальцев нашел нужный номер и нажал кнопку вызова:
— Аллё, Оксана Валерьевна? Пришлите мне пару человек, тут, на Новомосковской. У меня сын пропал.
* * *
Жену он сразу отправил домой, чтобы не мешала своими криками розыскным мероприятиям. Вика усадила в полицейскую машину воющую на одной ноте Алину, а та судорожно билась, будто в припадке. Роман, истязая легкие очередной пачкой сигарет, почувствовал дежавю — точно такая же жуткая, нечеловеческая истерика. Точно такой же горестный рев — не женщины, но волчицы, попавшей в капкан.
Конечно, глупый мальчишка мог просто куда-нибудь спрятаться или убежать и потеряться. Но самая страшная мысль не отпускала Мальцева, сверля мозг ржавой иглой — а что если Головин и правда не имеет отношения к делу? Что, если и Кирилл Романович Мальцев, две тысяча первого года рождения будет подшит в серию? Как он объяснит генпрокуратуре насильственные действия в отношении задержанного? Кто знает — удастся ли отделаться дисциплинарным взысканием, может, отставкой или придется заехать на хату? Размышлять об этом не хотелось — надо найти сына, чем быстрее — тем лучше.
— По горячим следам, сам знаешь, шансов больше, — попыталась подбодрить старлея Вика, по-своему истолковав мрачное выражение лица. Тот не среагировал.
— Значит так, — вещал седой опер, светя на карту района фонариком телефона, — Приходько и Самойлов — на вас Марьина Роща, Армен — займись Алексеевской и туда дальше — до Маленковской. Ромыч, ты…
— Я на Звездный поеду, — хрипло ответил Мальцев. Вика хотела напроситься вместе с ним, но следак отправил помощницу в отделение.
Быть в компании ему не хотелось. Искать кого-либо — тоже. Роман бессистемно шатался по темным аллеям бульвара, распугивая бомжей на скамейках своим небесно-голубым кителем. Фонари скупо освещали асфальтовую дорожку, покрытую грязными остатками снега, из-за которых так быстро пачкались и мокли дешевые демисезонные ботинки. В них Мальцев отходил всю зиму — новогодняя премия ушла на подарки Кирюше и пуховик для него же.
Исключительно от скуки и безысходности он водил взглядом по грязным дорожкам, для проформы иногда заглядывая в бетонные ямы подвалов и засранные щели между гаражами, но все безрезультатно.
Сработала случайность. Старлей ни за что бы не обратил внимание на торчащее из земли посреди бульвара бетонное кольцо, если бы не одна деталь. Желтая деталь из конструктора «Лего», блеснувшая в свете неуверенно мигающего фонаря. «Говорил же говнючонку не брать с собой!» — мысленно отругал Роман сына, одновременно радуясь окончанию этого кошмарного дня. Наверняка, дурак залез в какой-нибудь колодец и теперь сидит внизу, не в силах выбраться.
Колодец закрывала решетка из ржавой, мокро блестящей арматуры. Снизу тянуло сыростью. Повинуясь неведомому порыву, Мальцев своротил решетку, изгваздав и руки, и китель в ржавчине. Во влажную хищную тьму спускались железные скрепы, вбитые прямо в бетон.
— Кирилл! Ки-и-и-ра! — покричал Роман на всякий случай в колодец — лезть куда попало напрасно не хотелось. Ответа, конечно, не последовало. В голове всплыло лицо Алины — белое, словно маска, широко открытые, без выражения, глаза — так она выглядела, когда вернулась от врача, чтобы узнать, что Кирюша пропал. Подгоняемый чужой болью и горем, Роман перекинул ногу через препятствие и, зажав в зубах светодиодный фонарик, болтавшийся на ключах, принялся спускаться.
Ржавые скобы врезались в руки, продирая ладони до крови, китель пришел в негодность после первых же пяти ступеней, но Мальцев продолжал спуск. Лестница закончилась, и его обувь чавкнула во что-то мягкое, пропитанное жижей, словно мокрая ткань. Где-то поблизости текла вода. За журчанием канализации или загнанной в трубу речки следователь не сразу услышал сильные чмокающие и сосущие звуки — словно кто-то силился допить последние капли из пакетика с соком. По позвоночнику прокатились мурашки, Роман успел пожалеть, что не взял с собой ни оперативников, ни табельного оружия. Медленно, стараясь не свихнуться, словно уже зная заранее, что на зрелище, которое предстанет перед ним, человеческая психика не рассчитана, он поднимал луч фонаря. В затхлом и сыром воздухе к смраду тухлой воды и дерьма примешивался сильный аромат карамели, словно в канализацию смыло целую кондитерскую фабрику.
Световое пятно неспешно ползло вверх. Лизнуло по тонкой, мгновенно спрятавшейся, похожей на паучью, лапе. Зацепило неописуемое, покрытое дырками, словно коробочка лотоса, туловище. В многочисленных отверстиях виднелись, лениво разворачиваясь, легкие крылышки насекомых. Дальше появились кишки, или что-то похожее — какие-то тонкие свисающие трубки, уходившие одним концов в рот потрескавшейся и порченой плесенью кукольной головы, а другим концом...
— Кирилл, — еле слышно выдохнул Мальцев, глядя, как омерзительные языки забивают рот, нос, уши его сына, а некоторые уходят куда-то под его одежду и пульсируют, подрагивая, будто всасывая что-то. Ребенок был все еще жив. Кожа в нескольких местах потрескалась, словно эмаль на фарфоровой кукле, глаза запали, ноги судорожно дергались, пока бесчисленные щупальца шерудили у него в комбинезончике, но сомнений не было — его сын жив. Маленькая, болезненно истончившаяся ручка Кирюши поднялась, вытянулась к отцу, просяще сжимая худые воробьиные пальчики. Тварь же, питавшаяся ребенком, казалось, не реагировала, продолжая поглощать телесные жидкости малыша. Детский ротик, наполненный бледными, похожими на бычьих цепней языками существа, нервно шевелился, силясь что-то произнести. Послышались приглушенные звуки, из которых неловко, неуверенно, будто из случайно брошенных кубиков с буквами складывалось слово:
— Папа!
— Это не мой сын! — произнес Мальцев совершенно машинально, скорее сам себе, чем истощенной фигурке, крепко прижатой паучьими лапами к мерзкому тулову, или твари, пришедшей из ночных кошмаров, чьи нарисованные ярко-голубые глаза продолжали безэмоционально сверлить следака.
— Не мой сын! — прошептал Роман, как бы подтверждая сказанное. Нет. Его сын — это сильный, сообразительный, похожий на отца — настоящий пацан, честный, благородный, с легкой рыжиной в волосах. А не этот истощенный, бледный, потрескавшийся уродец. Взяв себя в руки, следователь вдохнул полной грудью затхлого воздуха с нотками сливочной помадки и сделал то, что видел единственным выходом из этой ситуации.
— Слушай сюда, тварь! Останкино — мой район, — гремел он, не заботясь о том, что там, наверху, в мире, где все еще сохранилось понятие нормальности, его кто-то услышит, — Я здесь все решаю. Ты не можешь здесь больше оставаться! Вали с моей территории! Куда хочешь, в Петербург, в Краснодар, хоть за границу. Иначе завтра я сожгу к чертовой матери твою халупу и тебя лично. Мы договорились?
Глупое кукольное лицо продолжало бессмысленно лыбиться потрескавшимися резиновыми губами, но тонкие ноги существа немного согнулись, наклонив тело вперед и будто бы изобразив кивок.
— Вот и здорово, — удовлетворенно кивнул Мальцев в ответ, — Я проверю. И еще…-
Все ведь может быть так просто. Так элементарно. Убить одним выстрелом двух зайцев? Такого он не мог упустить:
— И жмура забери. Мне он здесь не нужен.
Кивок на этот раз был более явным.
* * *
Роману пришлось караулить жену во дворе добрые три часа прежде, чем та, заплаканная и опухшая, отправилась куда-то со стопкой распечаток в руках. Вещи он собрал быстро — и нужно то было просто покидать одежду в чемодан. Мальцеву он выпишет потом – после бракоразводного процесса. Сейчас ему нужно прийти в себя. Больше старлея в этом доме ничего не держало — все, даже мебель, даже книги на полках были ему здесь чужими — из того странного и прекрасного времени, когда он еще был влюблен в Алину.
О Кирилле он старался не вспоминать. В конце концов, после того жуткого вечера в колодце ему пришлось просидеть почти всю ночь, оформляя на пару с Викой документы так, чтобы комар носа не подточил. Убийство при попытке побега маньяка-серийника — это тебе не шутки. По головке за такое не гладят, многие доказательства пришлось изобретать буквально на коленке. Благо, Анатолий Головин уже ничего никогда в суде оспорить не сможет. Роман специально стрелял в спину бедняги на разных расстояниях — чтобы создать иллюзию того, что задержанный пытался убежать. Григорий Ефимович лично обещал и хорошее вскрытие, и правильную баллистическую экспертизу, так что и здесь все будет гладко. Тушина — хорошая все-таки баба — сама сидела на телефоне, советовала — как и что лучше записать.
Вика тоже молодец — не испугалась, не пошла на попятную — с шефом до конца. Глядя на ее рыжую головку, склонившуюся над фальшивыми рапортами, Мальцев наполнялся новым, теплым чувством. Любовью это назвать вряд ли можно, а вот влюбленностью — пожалуй.
Под утро, вымотанные до предела, следователь и его помощница поехали к ней домой. Завалившись на диван, и даже не до конца раздевшись, Роман и Вика принялись яростно, отчаянно заниматься сексом, вытрахивая из себя события прошлой ночи — подлог, убийство, а лично Мальцев — еще и кошмарное видение, что вставало перед глазами, стоило их закрыть.
Под конец, покрытые потом, довольные и изможденные, они свалились на простыни. Вика почти сразу уснула, так и не сняв до конца трусики.
Роман же осторожно, чтобы ничего не испачкать, стянул с члена презерватив. Завязав его узлом, он подошел к форточке и отправил эту латексную медузу с белесой жидкостью внутри в свободный полет с девятого этажа. В помойное ведро выбрасывать не стал — мало ли что.
«Надо будет вообще вазектомию сделать!» — подумалось ему, пока он выкуривал последнюю за этот долгий день сигарету.