Мракотека | Карантин

Посвящается Александру Белому

* * *

угадай, кто из встречных тебе пустит кишки?

угадай, в каком сугробе ты пьяный уснёшь?

...сверкает луна как охотничий нож...

и я бегу, я бегу, я бегу, я бегу,

и я бегу, я бегу, я бегу, я бегу

абсолютно голый сквозь сказочную тайгу...

Саша Скул «Белая горячка»

Часть I. Тигр и волчица

1

На балконе был тигр.

Интересно, как он там оказался?

Огромный, медно-рыжий, с чёрными, как смола, полосками, тигр пламенел на фоне заснеженных многоэтажек. На хищной морде поблёскивала серебряная пудра инея, а между оскаленных острых зубов заплетались клубы пара. И топорщились усы, тяжёлые, белые, словно алюминиевая проволока.

Шоно лежал и смотрел на тигра. Наблюдать с кровати балкон было очень удобно.

Тигр тоже его заметил. Зверь перебирал лапами и готовился прыгнуть.

Надо было прятаться — но Шоно знал, что не сможет. Болезнь, словно наледь, сковала тело. Он мог шевельнуться, мог подняться и даже сесть — но убежать уже был не способен.

Со стороны недуг почти незаметен.

Шоно такой же, как раньше — почти двухметровое тело с рельефными мышцами на груди и сильными икрами, смуглое монгольское лицо с обсидианово-чёрными глазами, раскосыми, словно сабли. Пряди колючих длинных волос рассыпались по подушке, похожие на чёрных змей.

Только дыхание тяжёлое, словно в груди работает древний помповый насос. И на полыхающем лице выступают капельки пота.

Каждый вздох теперь давался с трудом, каждый глоток отдавался болью. Руки и ноги валялись бесполезной рухлядью, а в чугунном шаре головы шумел невидимый водопад. Звуки доносились глухо, как через вату, — а зрение, наоборот, обострилось.

В кристально-ясном воздухе зимнего дня он видел тигра невероятно отчётливо, до последнего волоска.

Простуда. Не грипп, и до воспаления лёгких ещё не дошло. Но и того, что есть, достаточно, чтобы Шоно стал совершенно беспомощным.

Кровать жёсткая и квадратная, как ящик. Стены заклеены давно выцветшими до кремовой белизны обоями. В углу над окном они уже начинали отклеиваться. Казалось, что он внутри коробки из-под обуви.

За широким окном лоджии виден кусочек панорамы района — линия таких же, как этот, серых и блочных домов на другой стороне улицы перегородила горизонт.

Там, снаружи — минус двадцать по Цельсию. Небо кажется невероятно высоким, оно голубое, как речной лёд. Сейчас, скоро прыжок — и острый, как кинжал, холод ворвётся вместе с тигром в квартиру.

Шоно захрипел и поднялся на локтях. Теперь он видел железную ограду лоджии, два ведра, самокат и ещё какой-то неопознанный хлам. Даже по-эстонски аккуратная Тийна не смогла удержаться от того, чтобы превратить балкон в свалку больше не нужных вещей.

Тигр заметил движение. Он переступал лапами и всматривался в комнату. Глаза зверя были жёлтые, как пустыня Сахара.

Шоно понял, что придётся защищаться. Как угодно, и пусть даже без шансов на победу.

Он сунул руку под подушку и достал кинжал — старинное оружие последнего шанса. На клинке поблёскивали золотые узоры. Кинжалу было не меньше двухсот лет — но всё равно он казался надёжней и крепче, чем квартирка Тийны.

Руки и ноги действовали, словно старинные, но отлаженные механизмы — движения были верные, просто медленные и отдавались в суставах болью. Шоно окончательно сел, поджал ноги и выставил перед собой кинжал. Озябшие до бесчувственности пальцы держали, тем не менее, рукоятку как положено.

Он бросил короткий взгляд в дверной проём. Перед боем он всегда проверял диспозицию.

И понял, что бой будет сложнее, чем кажется.

В дверном проёме стоял ещё один зверь — огромная снежно-белая волчица с очень спокойными голубыми глазами.

Волчица была прекрасна. Пышный воротник шерсти двигался вместе с дыханием, а роскошный хвост каждым движением задевал входную дверь.

Тесная, рассчитанная на человеческую семью квартирка была зверю явно не по размеру.

Шоно должен был её почуять. Но в нос словно залили тяжёлую ртуть, а уши накрыло шумом. Ему не хватило органов чувств, чтобы различить её раньше.

А ещё Шоно понял, что тигр с самого начала видел волчицу. И именно поэтому не напал раньше, пока беспомощный Шоно лежал под ледяной коркой дремоты.

Он успел бы понять и больше, но тут раздался звон, и по плечам Шоно скользнуло морозным воздухом. Тигр прыгнул.

По ковру застучали осколки, и холод обрушился на полуобнажённого Шоно, словно невидимая, удушливо-тяжёлая лавина. Он закрылся одеялом, словно плащом, выставил руку с кинжалом — и успел увидеть тот самый момент, когда тигр сцепился с волчицей.

Видимо, тигр решил, что она опасней. Он влетел в комнату, окружённый тучей осколков, оттолкнулся от пола и попытался сбить волчицу своим весом — но белая ловко нырнула мимо него и выгнулась, чтобы впиться в хребет.

Осколки стекла стучали по старому половику.

Шоно смотрел на сцепившиеся звериные тела. На пару секунд он ощутил себя юным Мерлином, который наблюдает, как на дне осушенного озера сцепились белый и красный драконы. Но Шоно не собирался петь пророчество. Он ждал.

Ждал...

И дождался.

Красно-белая куча перекатилась ближе к кровати. Тигр был сверху, на его боку улыбалась свежая рана и бежали кровавые струйки. Он пытался схватить волчицу за шею, но воротник был такой толстый, что только забивал пасть длинной белой шерстью.

Всё это было медленно и тихо, словно под водой.

Шоно перекатился на бок и обрушил кинжал на рыжую с чёрным шкуру. Расчёт был простой — лезвие войдёт между позвонков, и зверю конец.

Но тигр разгадал его маневр. Шоно понял это, когда под толстой шкурой между лопаток пробежала волна мускулов — а потом буквально за долю секунды голова повернулась и страшная красная пасть сомкнулась у него на запястье.

Шоно почувствовал, как словно бы десяток игл прошил его руку, и кровь потекла в тигриную пасть.

Вопль вырвался из чугунной груди через распухшее горло. Боль и удушье скручивали — но вопль был сильнее и рвался, хлестал, словно пиво из бутылки, которую слишком долго трясли. С каждой секундой сил оставалось всё меньше, кинжал стукнул по половику, и синие глаза волчицы взглянули с сочувствием.

Положение было отчаянное.

2

Всё началось пару дней назад, когда Шоно был здоров и ещё не узнал про Тийну.

Душный, битком набитый вечерний автобус поворачивал на Копище. Пол дёргался на каждом ухабе, пахло десятками разных оттенков пота, а в сумраке окон уже мелькали окраинные пейзажи — одноэтажные, деревенского вида домики, частоколы заборов, по-зимнему голые, взъерошенные деревья в садах.

Когда-то Копище считалось деревней. Потом, уже при Хрущёве, на колхозных угодьях раскинулись вонючие поля аэрации, а дома включили в городскую черту. Добавили два автобусных маршрута, застроили целый квартал перед школой стандартными бетонно-блочными многоэтажками — секции делали рядом, на цементном заводе. Потом Советский Союз закончился, при новой власти начали закреплять участки в частном владении. Кадастровые комиссии отобрали по ревизии все выморочные куски, где дома развалились, а наследников не нашлось — и так и оставили их зарастать лопухом и репейником.

Этому району уже не судьба стать процветающим коттеджным посёлком. В трухлявых домиках доживают свой век жадные морщинистые старушки, их лица похожи на картофельные клубни. Про них помнят только пенсионный фонд и налоговая инспекция.

Есть и кирпичные домики, в два этажа. Таких немного, и заборы у них высокие. Вместо садика у таких — выложенный прямо на дёрн готовый газон с одинаковыми травинками. И непременно гараж, такой огромный, словно хозяин там держит слона.

Шоно сначала услышал лёгкое потрескивание — и только потом повернул голову.

На вид ей было лет семнадцать. Чёрная зимняя куртка по фигуре, меховой капюшон, новенькая, словно только из магазина, шапочка. Даже в тускло-жёлтом свете чумазых ламп было видно, как сверкают её холёные, стильно подстриженные волосы.

За спиной у неё был чехол, в каких носят гитары. Именно оттуда и доносился треск.

Достаточно заметный, чтобы Шоно обратил внимание. И достаточно тихий, чтобы его не заметили усталые пассажиры.

Автобус замер, двери распахнулись во мрак. Девушка двинулась к ступенькам. Шоно — за ней. Он пробирался через толпу, словно сквозь заросли.

Остановка «Карасёва». Нет даже крыши, просто скамейка, полностью ушедшая в снег, и стандартная жестяная табличка на столбе. Вокруг — чёрный и синий мир, и кажется, что вся планета стала такой и куда бы ты ни пошёл, на север, на юг, на восток или на запад, будет одно и то же — зимняя ночь, заборы торчат из сугробов, а по ту сторону заборов — чёрные пятна домиков и в окнах ни огонька.

Шоно и девушка оказались единственными, кто здесь вышел. Автобус с шипением закрыл двери и покатил дальше, оставляя за собой тишину.

По снегу вдоль дороги тянется глубокая борозда. Они шагали гуськом, по колено в сыпучем снегу, к перекрёстку, где на бетонном столбе горел одинокой звездой ржаво-рыжий фонарь. Он казался единственным источником света на многие километры вокруг.

Вот они уже под фонарём. Здесь расчищено. От ног поползли длинные тени.

Теперь уже можно разглядеть, что над заборами тянется жёлтая нитка газопроводной трубы, а под фонарём уцелела доска объявлений с одной-единственной бумажкой:

«Осторожно!

Обивка и ремонт мягкой мебели»

Девушка обернулась. Шоно попытался определить цвет её глаз, но тени легли так, что вместо глаз были чёрные впадины.

— Кто вы? — спросила она. Голос был тонкий и металлический. Каждое слово — как удар шпагой.

— Я работаю с тем же, что и вы, — ответил Шоно. Он остановился прямо под фонарём — чёрный силуэт на фоне ржаво-рыжего снега.

— И откуда вы знаете, над чем я работаю? Может, я ещё в школе учусь.

Голос звучал мягче, а плечи расслабились. Видимо, она уже убедилась — перед ней не маньяк.

— Я знаю, что у вас за спиной — не гитара.

— И что же там у меня? Я надеюсь, чехол с яблоками?

— Там одна из тех вещей, с которыми я работаю, — Шоно понизил голос ещё. — Я думаю, у вас там — оружие.

— Получается, я разгуливаю по ночному Копищу с автоматом за спиной?

— И вы, и я знаем, что это не так. Автомат тяжёлый, его нужно успеть вытащить. К тому же на него непросто получить разрешение, даже если ты не школьница. В мирное время автомат для самообороны бесполезен. Нужно что-то другое.

— То есть травматические пистолеты и прочие газовые баллончики носят в гитарных футлярах?

— Я думаю, у вас там что-то вроде меча. Холодное оружие, вероятно магическое.

Девушка повела головой и шагнула поближе. Чёрные тени сползли с лица, словно вуаль.

— Продолжай.

— Сначала мне нужно знать, как к вам обращаться.

— Зачем?

— Я мог о вас что-то слышать. Имя привязывает слухи к человеку. Мне важна репутация тех, с кем работаю.

— А если я откажусь называть моё имя?

— Значит, я смогу узнать его другим способом.

— Каким же, интересно, способом?

— А вы разве не хотите узнать, почему ваш меч заискрил? Ещё немного — и футляр мог загореться. Пришлось бы тушить его снегом.

— Вы хотите знать моё имя — но как зовут вас?

— Шоно. Это достаточно редкое имя, чтобы называть меня так.

— Странное имя.

— Монгольское.

— Вы кажетесь очень загадочным.

Смуглое азиатское лицо Шоно было по-прежнему непроницаемым.

— Я думаю, нам лучше поговорить в помещении. В комнате не так холодно и легче проверить, что тебя не подслушивают. А ещё в комнате можно пить чай.

— И куда вы предлагаете отправиться?

— Туда, куда вы и так шли.

— Откуда вы знаете, что я не просто вышла на прогулку?

— Люди редко гуляют в такую погоду! И никогда — по улице Карасёва в Копище.

— Мои родственники вам не обрадуются.

— Если они работают с вами — то напротив. Вы сами увидите.

— А вы самоуверенный. Но прячетесь за загадки.

— Я предлагаю идти.

— А как же моё имя?

— Думаю, со временем вы его назовёте.

Они зашагали дальше, прочь от оранжевого ореола. Шоно опять стал безмолвен, как монгольский хариус.

Путь снова лежал по бороздке в синем ночном снегу. На другой стороне улицы — заброшенные участки, ставшие маленькими квадратными пустынями — один, другой, третий…

Вдруг сугробы закончились. Они вышли на расчищенный участок перед добротным дощатым забором с медным почтовым ящиком. Похоже, хозяин неплохо поработал лопатой — под удивлёнными взглядами редких прохожих.

Дом за забором сливался с деревьями, похожими на чёрные облака.

— Ты так и будешь за мной ходить?— не выдержала девушка.

Шоно тоже остановился.

— Вы всегда можете меня прогнать.

— И чего ты ждёшь?

— Хочу убедиться, что меня прогонит хозяйка.

Девушка хмыкнула и повернулась к воротам. Затянутая в перчатку рука нажала на едва заметную кнопку звонка.

Очень долго ничего не было — только всё те же снег, холод и ночь. Потом с той стороны забора стукнула невидимая дверь, и тяжёлые шаги захрустели по снегу.

— Это я, Марыся! — крикнула девушка.

Шоно спокойно кивнул. Он узнал имя, как и было сказано.

Шаги приближались.

— Тут со мной кто-то… — девушка осеклась и продолжила тише: — Какой-то монгол. Или бурят, я в них не разбираюсь. Говорит, что тебя хочет видеть.

В воротах открылось замаскированное окошечко — узкое, не больше тюремного глазка. На лицо Шоно упал свет бордового, как кисель, фонаря. Он зажмурился.

— Шоно — это вы? — спросил старый, но ещё сильный голос.

— Именно так.

— Заходите.

Щёлкнули замки — один и второй. Калитка отворилась. За ней виднелся сумрачный сад, озарённый багровым заревом фонаря.

Марыся бросила на Шоно ещё один подозрительный взгляд и пошла внутрь. А он — следом за ней.

3

Ноги ступали по припорошенной снегом мощёной дорожке. За спиной захлопнулась калитка, и Шоно успел разглядеть в приглушённом свете красного фонаря, что задняя сторона калитки обвита паутиной металлических пластин, а над узким, как амбразура, окошечком — стальной крест.

Фонарь погас. Хозяйка степенно обогнула гостей и зашагала к дому. Фонарь она уже погасила и шагала по привычке, как ходят ослепшие по знакомым местам.

Парадная дверь снаружи обита чёрным дерматином, кажется, будто её украли из многоквартирного дома. В палисаднике темно, но на неё падает отсвет рыжего фонаря. Шоно сразу догадался — обивка не просто так. Там, под фальшивой чёрной кожей — такой же узор, как внутри калитки.

Они поднялись в прихожую. Дверь закрылась, в абсолютной темноте трижды повернулся ключ. И только потом зажгли свет.

Шоно впервые увидел хозяйку.

Старость почти не обезобразила пани Ядвигу Туровску — но всё равно от неё веяло жутью. Она была одета в длинное тёмное платье с серебряными знаками — такие носили в XIX веке и называли их тогда капоты. Морщинистое умное лицо — словно с гравюры Дюрера.

Она была ещё крепкой, почти несокрушимой — но это была несокрушимость старого вывороченного пня, который плотно засел в земле и уверен, что проживёт вечно.

Вдоль белорусского пограничья — или Памежжа, как эти места называют по-польски, — ещё уцелели и доживают своё белорусские поляки. С каждым годом их всё меньше, один за другим они переселяются через границу или на тот свет. Вы никогда не опознаете их в автобусе, у них такие же лица, цвет кожи и волосы. От местных жителей их отличает только упёртый католицизм, шляхетский гонор и некоторые тайны прошлого.

— Добры вечур, пани Туровская, — произнёс Шоно.

— Шоно, наш милый Шоно… Наконец-то я вижу тебя, живого! Какой ты большой, какой ты хороший... Смотри на него, Марыся, это — герой! Самый обычный. Казалось бы, азиат, монгол — но даже монголы бывают героями.

Шоно впервые заулыбался.

— Перестаньте. Я ничего ещё не сделал.

— Мы будем пить кофе, а ты нам будешь рассказывать.

Изнутри домик был похож на квартиру — только планировка чуть необычная. Двери с матовыми стёклами вели в жилые комнаты, дощатые полы накрыты коврами. Только пахло землёй и воздух был сырой и спёртый, как в погребе.

На кухне их дожидался тёплый красный кофейник — пани Туровская, как и подобает польскому патриоту, считала чаи бесполезной травкой.

Пожелтевшие чашки с пастушками застали, должно быть, ещё начэльника паньства Юзефа Пилсудского.

Свет на кухне горел, но ставни на окнах были закрыты и шторы опущены, словно во время войны. Ни лучика света не падало на заваленный снегом двор, так что снаружи дом выглядел полностью мёртвым.

Тёмная, как нефть, струя кофе.

— Рассказывай, Шоно, рассказывай. Сколько свиней ты отправил в ад?

— Что вы говорите, пани Туровская...

— Я читаю газеты, я смотрю новости. Я знаю, что сейчас там творится. Там, на Донбассе...

Шоно смотрел в чашку.

— Я никогда не был на Донбассе, пани Туровская.

— Понимаю, понимаю. Вам нельзя говорить. Но я же смотрю новости. Там были бурятские дивизии, правда?

— Это какой-то дурак выдумал. Для американцев каких-нибудь. Посмотрел, какие раньше бывали войска, и насочинял про конных водолазов.

— Буряты — отважные ребята. Они были конницей, а теперь танкисты. Чтобы пойти в танкисты, нужен крепкий череп.

— Монголы не совсем буряты.

— А кто ты?

— В моём случае это слишком запутано. Я не разбираюсь в политике.

— В наше время каждый, кто взял оружие — политик. Винтовка рождает власть.

— Но эту власть заберут те, кто раздаёт винтовки.

— Ты слишком умный. У такого власть не заберут.

Шоно пил кофе.

— Скажи, — продолжала старуха, — а про Тарасово — тоже неправда?

— А что там случилось?

— Ты должен это знать. Это было по телевизору, в газетах, везде.

— Я не читаю газеты. Там всегда очень мрачные новости.

— Третий по величине арсенал Украинской армии. Это под Луцком. Снаряды, ракеты, бомбы, гранаты. Кассетные фосфорные боеприпасы, которых официально не существует. И что-то ещё. По это даже не говорят. Только слухи.

— Те, кто пересказывает слухи, знают очень мало.

— Но ты знаешь больше. И правильно делаешь, что не говоришь. Они уже начали сажать всех, кто там воевал. Даже не смотрят, за кого воевал. Власти боятся людей с оружием.

— У меня нет оружия.

— Ты расскажешь мне про Тарасово?

Мария переводила взгляд с Шоно на бабушку и обратно. Шоно её, конечно, удивил. Но бабушка Ядвига удивляла тоже.

— Я думаю, склады кто-то поджёг, — ответил Шоно. — Сомневаюсь, что случайно. Это могли сделать ополченцы, чтобы оставить армию без снарядов. Склады сейчас охраняют из рук вон плохо. Охрана часто ворует боеприпасы, перепродаёт. Возможно, они испугались ревизии и решили укрыть огнём свои махинации. Это обычное дело. Невозможно доказать, что что-то не было диверсией, вы же понимаете. Всегда можно сделать вид, что диверсанты просто очень удачно отработали.

— Неплохо рассуждаешь. Ты знаешь, сколько пострадавших?

— Нет.

— Несколько сотен.

— Даже так?

— Уже несколько сотен. Больницы переполнены. Луцк, Ровно, Ковель — всё забито. Говорят, приедет министр культуры, он сейчас в стране за главного.

— Почему не премьер-министр или не президент?

— Они в Америке, поехали деньги просить. Но никто им не даст. Польша ни у кого ничего не просит и получает сто миллиардов в год — потому что все знают, это вернётся с прибылью. А этим никто не даст. Они всё просадят.

— Жителей Тарасова, конечно, жаль, — сказал Шоно и отодвинул пустую чашку, — они не виноваты, что склад охраняли воры.

— Я вчера была в больнице, — продолжала пани Туровска. Старуху было невозможно сбить с темы. — Здесь, рядом, на Копище. За школой, тебе Марыся покажет. Там ещё китаец копировальный ларёк держит. Шоно, как ты относишься к китайцам?

— Мне важен человек, — ответил Шоно. — Достойные люди бывают среди всех народов.

— Правильно. Только среди некоторых народов их больше. Так вот, человек тридцать завезли к нам. Поместили, конечно, на окраине. Чтобы глаза не мозолили. У нас много что прячут по окраинам, чтобы не мозолило. Там теперь много санитарок-украинок, из беженок. В областной больнице их тоже много. Но пациенток — нет, такого не было.

— Думаете, пострадали ваши сограждане?

— Я как раз не понимаю. По-перше, зачем их сюда вывезли? По-друге, что они делают в государственной поликлинике? С каких это пор наше государство стало таким добрым, что бесплатно лечит чужих людей.

Шоно натужно улыбнулся.

— Пани Туровска, я не занимаюсь перевозкой людей.

— Но ты знаешь, как это делается.

— Вы тоже знаете.

Пани Туровска налила ещё кофе. Её пальцы были похожи на голые древесные корни.

— Их связали верёвками и гнали через границу? Не верю. Не в их состоянии. Они бы не дошли, и таких рабов никто не купит.

— Я думаю, это что-то благотворительное, — предположил Шоно, — вроде того, чем занималась святая мать Тереза.

— Просто — святая Тереза.

— Да, просто святая Тереза. Простите, плохо знаю христианство. Есть благотворительный фонд, он берётся помогать в похожих катастрофах. Когда стало ясно, что под Тарасово дело плохо — представители фонда появились в городском совете. Они сказали, что хотят помочь и готовы пристроить какое-то количество больных. И им их отдали. Я думаю, люди из совета даже не спросили, куда фонд их денет. Главное — подальше отсюда.

— Зачем фонд это делает?

— Возможно, ими движет милосердие. Скажите, где у вас туалет?

Уборная была тесной, как душевая кабинка, и чистой, насколько это было возможно в её возрасте. Шоно осмотрел унитаз и убедился, что он тоже оплетён металлическими пластинами. Весьма разумно.

Акула не доберётся.

Когда он вернулся, пани Туровская уже наполнила его чашку.

— Сложно было добираться, Шоно?

— Я приехал через Россию. Никаких проблем.

— Я разрешаю тебе жить у меня.

— Большая честь, — Шоно кивнул, — очень большая.

— У меня есть свободная комната.

— Я думаю, — Шоно повернулся к Марине,— надо объяснить вашей внучке, что здесь происходит.

Девушка невольно отодвинулась.

— С этим всё просто. Марыся, неси то, что ты принесла.

Марыся поднялась и отправилась в прихожую. Ноги у неё еле сгибались.

Шоно обратил внимание, что она не стала включать свет в коридоре.

Она вернулась с чехлом. Теперь, когда разговоры затихли, треск снова стал слышен. И он стал ещё громче.

— Помнишь, я рассказывала про Серебряного Волка.

— Это была сказка?

— Сказка? Я никогда не говорила, что это сказка.

Марыся начала объяснять, а бабушка слушала и старалась не морщиться.

У одноклассниц тоже были бабушки. В этом, конечно, нет ничего удивительного. И вот одной из одноклассниц, Гусак её фамилия, бабушка рассказала как-то историю, которая случилась «ещё при панах» (пани Туровская даже не поморщилась) буквально в соседней деревне, может в Чернях, а может и в Ковердяках. История была очень драматичной и правдоподобной — если не считать того, что целиком совпадала с либретто оперы Россини «Сорока-воровка». Конечно, бабушка одноклассницы никогда не бывала в опере. Но это же не делает историю правдой!

— Доставай! — скомандовала старуха.

— Но...

— Это лучше всего доказывает. Доставай!

Девушка чиркнула молнией и медленно извлекла из футляра длинный церемониальный меч.

На эфесе был красный кружок с гербом — меч между двух развёрнутых полумесяцев. Длинное лезвие отливало белизной и брызгало искрами.

— Осторожно! Ковёр!

Старуха перехватила меч рукоять и решительно, по-хозяйски развернула к себе.

— То ест вильк, — прошептала она. — Чуе, чуе!

Она повернулась к ребятам.

— Ходзьмы!

— Почему от него летят искры? — спросила Мария. — Я никогда такого не видела. Я в автобусе чуть с ума не сошла, боялась, что загорюсь.

— Сребрны вильк. Чует он его, чует.

Она зашаркала в комнату. Ноги двигались неуклюже, словно это были деревянные чубучки.

В тесной спальне пахло старушечьим потом, ковёр на стене изображал атаку крылатых гусар, а под ним в качестве кровати стоял комфортабельный чёрный гроб. Пани Туровская была готова к смерти.

Она прошаркала к книжному шкафу, опираясь на меч вместо трости. Белые искры гасли на протёртом ковре.

Шоно отошёл за гроб-кровать и приподнял голову.

— Их двое, — произнёс он.

— С этой стороны? — спросила, не поворачивая голову, пани Туровская.

— Да.

— А с инней строны?

— С той стороны не слышу.

— У них есть шанс войти?

— Плетёнка на воротах хорошая, — Шоно отошёл от стены и присел на табуретку.

— Что происходит? — спросила Марина.

— Прячься, — посоветовал Шоно. — Это хорошее начало.

— Вильк пришёл, — пояснила пани Туровская. — Видишь, свет идёт. Был в Тарасово, теперь здесь будет.

Старушка наклонилась слишком сильно, так что ей пришлось схватиться за полку. Стёкла в шкафу задребезжали. Не отпуская меча, она вытащила книжку в белой обложке. И наверняка успела бы объяснить, что тут к чему — и тут затрещали выстрелы.

Огня они не увидели. Затарахтел невидимый автомат, брызнуло дерево, фыркнула бумага, которую рвали пули, зазвенело разбитое стекло, а меч задребезжал и по нему побежали радуги. Кровь брызнула — на стены, потолок, уцелевшее стекло, книги.

Пани Туровска рухнула на пол, тяжело и неуклюже, словно полено. Меч загремел рядом.

— Бери меч! — закричал Шоно.

Марина посмотрела на него с ужасом. Азиат подался вперёд, схватил её за плечо и швырнул в сторону меча. Потом полез под гроб, сунул руку за пазуху и вытащил новенький чёрный Токарев.

— Я буду отстреливаться, — прошипел он, — а ты держись за меч. Если упустишь его — нам конец.

Через дыры в стене тянуло зимним холодом.

4

— Кто это был? — спросила Марина.

— Когда они уйдут, я скажу, — прошептал Шоно.

Из-под меча поднимался дымок.

— Кто это был? — повторила девушка.

Шоно не отвечал. Он слушал.

Шаги были почти на грани восприятия даже для его чуткого слуха. Стреляли не просто сквозь стену — стреляли прямо с улицы, сквозь забор. Видимо, решили, что у автомата такая кучность, что можно уже не целиться. А теперь убегали вглубь Копища, где их подберёт авто.

Когда шаги растаяли, Шоно поднялся и отряхнулся.

— Что здесь происходит? Что происходит?

Шоно поднял белую книжку, пролистал. У неё была бархатная обложка, такие видел он только у гидеоновских Библий, которые раздают в электричках.

— В этой книжке что-то есть. Посмотришь.

— Я ничего не понимаю.

Шоно посмотрел мрачно.

— У тебя нет времени, чтобы понимать и разбираться. У тебя бабушку застрелили.

— Я знаю!

— Даже сюда скоро приедет милиция. Или полиция, если у вас её тоже переименовали. Даже в Копище они после такого приедут. Телефон здесь есть? Звони лучше сразу. Это не так подозрительно. Меч спрячь и отнеси домой, если получится.

— А ты что будешь делать?

— Я уйду. Слишком много вопросов.

Шоно отправился в прихожую.

— Ты теперь здесь живёшь.

— Я не знал, что буду здесь жить, — ответил Шоно уже из коридора. — И мне есть где переночевать в городе. Я помогу тебе, помогу всем вам. Но сначала реши дела с милицией. И не забудь помыть одну чашку.

Марина чудом не споткнулась.

— Подожди ты, подожди.

— Без паники, без паники. Мы встретимся завтра после уроков.

— Откуда ты знаешь, что я учусь в школе, — Марина задыхалась.

— Я ещё помню, когда бывают зимние каникулы. Какая у тебя школа? Номер?

— Нет, подожди, подожди. Кто ты такой? Откуда она тебя знает?

— Я всё расскажу при встрече. Нет времени, чтобы диктовать ещё одну книгу.

— Знаешь, во время Великой Отечественной, когда отморозки вроде тебя уходили в атаку, они говорили — если я не вернусь, прошу считать меня коммунистом. Это красиво. Это до сих пор красиво. Так вот, скажи, — её глаза сверкали в темноте, — кем ты хочешь, чтобы я тебя считала?

— Можешь считать, что я кто-то вроде охотника на очень редких животных.

— На Серебряных Волков? Серебряный Волк был с ними?

Шоно молчал и прислушивался.

— Они едут, — произнёс он. — Три квартала отсюда. Без сирены, как на обычный вызов. Пусти, мне пора. Номер твоей школы?..

Марина назвала. Шоно кивнул, спустился по деревянным ступенькам и зашагал в ночь.

Часть II. Монгол и школьница

5

Зимнее утро. Снег хрустит, как сахар. Едкий мороз.

Арбузно-алый рассвет за чёрной лентой лесополосы.

Поликлиника стоит на краю города. Приземистое здание из бетонных плит с замызганными плитками на главном крыльце. Оно похоже на школу, тюрьму и канцелярию одновременно. Его строили в конце восьмидесятых и очень спешили — был близок, может быть, распад Союза, а может, конец света. Строили быстро, скорее как временное пристанище, пока не будет готова большая железнодорожная больница, что на Кижеватова. И вот прошли десятилетия, больница на Кижеватова так и стоит с пустыми чёрными окнами. Сюда идут с конечной остановки на Копище, мимо домиков, проваливаясь в снег по колено.

За поликлиникой — накрытое снегом поле. За полем — чёрная лента лесополосы. Здесь город уже закончился. Наверное, это должно обеспечить чистый воздух и покой. Но пока только старушки ругаются, что поликлиника неведомо где.

Возле входа — ларёк. Это небольшая будочка из утеплённой фанеры. Несколько лет на нём висела бумажка «КСЕРОКСА ЗДЕСЬ НЕТ». Потом с владельцем что-то случилось, и у будочки появился новый хозяин. Он перекрасил ларёк, повесил новую решётку, а табличка сменилась на: «УСЛУГИ КСЕРОКОПИЯ ТОЖЕ».

Ксерокопировать пациентам приходится много, так что бизнес процветал.

Сейчас, утром, здесь не было ни души. Только одинокий прохожий в чёрной куртке и низко надвинутой шапке хрупал по снегу от остановки автобуса.

Он подошёл к ларьку, спустил рюкзак на землю. Достал свёрнутую бумагу и постучался в окованное железом окошко ларька.

Изнутри показалось лицо молодого китайца. Он торопливо открыл окошко, другой рукой включил ксерокс. Взял бумагу, развернул, кивнул, выключил ксерокс и поднялся, чтобы открыть дверь.

С внутренней стороны двери был уже знакомый узор из металлических лент. Паутина блеснула, отражая малиновый огонь восходящего Солнца.

Прохожий вошёл, отодвинув занавес из деревянных бус. Уселся, снял шапку. Это был Шоно.

— Нихао, — улыбался молодой китаец. Он уже включил плитку и ставил чайник.

— И вам сайн байна, — с достоинством ответил Шоно. Шапку он положил на стол и теперь стягивал вязаные перчатки. — Где отец?

— В поле. Тайцзицюань занимается.

— А, точно. Прости. Я потерялся во времени.

— Что с вами произошло?

— Только что убили госпожу Туровскую. Старшую.

Мрачный Шоно смотрел в стену.

— Кто убил? Могуи?

— Я думал, это будет акула, — произнёс Шоно, — они часто атакуют из унитазов. Но всё хуже. Ещё хуже. Её убили люди, представляешь? Люди!

— Они хотели грабить?

— Нет. Они знали, что она из охотников. И застрелили её по-человечески. Из автомата. Они не стали даже заходить. Стреляли прямо сквозь забор и стену дома.

— Это неосмотрительно, — заметил китаец, — автомат легко искать.

— Даже если найдут, ничем не поможет. Понимаешь, здесь не Китай. Допустим, найдут этот автомат, проверят. Окажется, что автомат пропал в Азербайджане в 1992 году. Выдан правительством отрядам народной самообороны и с тех пор пропал без вести.

— Они видели вас?

— Нет.

— Я слышал, сейчас часто арестуют торговцев оружием.

— К вам тоже приходили с обыском?

— Мы не торгуем оружием.

— Это и я знаю. А что с товаром?

— Есть товар.

— Больше стало?

— Приносят.

— Понимаю. Коммерческая тайна.

Из чайника вырвалась белая струйка пара.

— Меня поили кофе, — сообщил Шоно, — можешь себе такое представить? Меня — кофе... Вот такая польская интрига. Уверен, что даже в Варшаве не подают хороший чай. У меня теперь ветра не на месте. Надо пить чай, как можно скорее. Если пьёшь чай, то никогда не ошибёшься.

Струя, шипя, упала в заварочный чайник.

— Хорошая здесь вода? — спросил монгол.

— Очень хорошая, — сказал китаец. — Лучше, чем в Минске была и Запорожье.

— В Минске вода как мел... — Шоно оглядывал заставленные баночками стены. Под потолком медленно поворачивались амулеты. — Какой-нибудь новый товар бывает?

— Приходил человек незнакомый, предлагает, — китаец заглянул в гроссбух на столе, — какое-то «одламки кальварийские». Не понимаю, что это.

— Это Черепки Голгофы, — Шоно откинулся на спинку стула и тяжело дышал, — по-польски они так называются. Кальвария — так на латыни называется Голгофа. В Минске есть Кальварийское кладбище, там метро Пушкинская. Когда доберёмся, я тебя туда свожу.

— Голгофа? Я слышал, но не понял.

— На древнем еврейском языке это слово значит «Череп». Так называли холм, где распяли Иисуса Христа. В тех странах, где Библию читали на латыни, это место зовут по-латински — Кальвария. Например, в Польше. И в Англии.

— У вас в христианстве очень сложная мифология.

— Ты быстро освоишь польский, — продолжал Шоно, не отводя взгляд от амулетов с танцующими иероглифами. — Польский язык отличается от русского не больше, чем тяньцзиньский говор от пекинского. И это очень мелодичный язык. Ты только послушай, как красиво звучит — w Szczebrzeszynie chrząszcz brzmi w trzcinie, i Szczebrzeszyn z tego słynie!

Китаец слил первую воду и снова наполнил чайничек.

— У меня кое-что для тебя есть,— произнёс Шоно. — Но мне нужны не деньги.

— Вам нужны Черепки Голгофы?

— Нет. Мне нужно знать про тех, кого привезли из-под Тарасово. Я уже знаю, — Шоно поднял руку, — что с ними случилось. Я хочу знать, сколько их. И кто платит за их лечение.

— В этой стране лечат бесплатно. Мне так сказали.

— Только граждан страны. Мне очень надо знать, кто за них платит и почему их лечат здесь, по соседству с обычными больными. Почему их не спрячут? Почему их вообще приняли?

— Почему ты думаешь, что я это знаю?

— Хранитель Востока всегда узнаёт такие вещи, — отозвался Шоно. — И я не думаю, что он скрыл это от сына. Вы живёте возле больницы и видите всё. У вас отличный семейный бизнес. Сидите на краю земли и скупаете добычу у местных охотников. То же самое, чем занимались ваши прадеды в Уссурии.

Китаец наполнил пиалку и подал гостю.

— Хранитель Востока знает много вещей, — произнёс он. — Хранитель Востока также хранит много вещей. Но это не значит, что он раздаёт их бесплатно.

— Мне есть чем заплатить.

— Старые запасы или новая добыча?

— Всего понемногу. И кое-что из наследства Ядвиги Туровской.

— Ты уже нашёл себе угодья?

— Я ищу ответы, а не угодья.

— Мы можем узнать то, что ты просишь.

— А как же могуи?

— Мы не повелеваем могуями.

— Если я буду знать, что здесь происходит, их будет легче остановить.

— Это не твоя работа. И не наша.

— Это радость акулы, — произнёс Шоно, — когда весь мир окажется под водой.

— Шоно, послушайте. Огонь в бумагу не завернёшь. А кто ближе к огню, тот первым и сгорает. Вы — охотник, а не царь леса. Мы готовы покупать у вас всё, что вы приносите. Но перебить могуев вы всё равно не сможете. Начались золотые времена, я согласен. Охотники ликуют, если их не съели. Но не надо пытаться охотиться на людей. Цапля не ест мясо цапли.

— Я тоже цапель не ем, — был ответ, — просто расследую. Надо найти, кто убил старую Ядвигу.

— Посмотри лес по дороге на Щитники, — сказал китаец, — говорят, там завелось что-то странное. Попробуй там поохотиться. Это не больница. Можно стрелять — никто не приедет. Это лучше, чем искать убийц с автоматами. Или вы мне не верите?

— Насчёт этого не сомневайтесь, — ответил Шоно. — Если я сомневаюсь в человеке, то не веду с ним дел. А если я с кем-то веду дела — значит, не сомневаюсь.

Он отхлебнул остывший чай. По вкусу фирменный китайский пуэр напоминал дёготь.

В двери зашоркалось. Казалось, её кто-то царапает перочинным ножом.

— Я думаю, — прошептал Шоно, — кто-то слишком уверен, что мы ещё спим.

Китаец полез под прилавок и достал бейсбольную биту с выжженными иероглифами.

Послышался металлический щелчок. Замок поддался, и дверь приоткрылась.

Они успели разглядеть мальчишку школьного возраста в тяжёлой бесформенной куртке, низко нахлобученной шапке и красным от мороза носом. За спиной — большой неповоротливый портфель. Видимо, с утра он отправился в школу, что в квартале отсюда, но решил, что ограбить ларёк интересней.

Шоно с китайцем едва успели его разглядеть. Школьник сунул голову в ларёк сквозь деревянные шторы — и тут одна из верёвочек соскользнула и бусы скользнули по щеке. Вспыхнула белая молния, и запахло горячим асфальтом.

Китаец уже замахивался битой, но Шоно оказался проворней — он швырнул нож с лезвием, оплетённым монгольскими письменами, как ниндзя из японского боевика швыряет сюрикен. Нож вошёл прямо в шею. Школьник схватился обеими руками за рукоять, отступил на шаг и рухнул в снег.

Его плоть таяла грязно-белым дымом, обнажая серые кости скелета. Запах горячего асфальта сделался невыносим.

— Ещё один могуй, — заметил Шоно, втаскивая останки в ларёк.

— Половина — ваша, — отозвался китаец.

— Половина чего?

— Всего, что получится добыть.

Шоно прикрыл дверь и усмехнулся:

— Вы что, думаете, они успокоятся? Видите, они уже к вам в ларёк лезут.

— Раньше людей было меньше, — заметил китаец, — а могуев ещё не запирали. Они жили в лесах, степях, реках, на проклятых горах. Но человечество уцелело.

— Интересно, — произнёс Шоно, — он уже успел понять, что перестал быть человеком?

— Некоторые из могуев, — ответил китаец, — не смогут понять этого никогда.

6

Фасад школы — куб из белого силикатного кирпича с прямоугольными арками. Во дворе пусто, из спортзала слышались крики.

Шоно дожидался возле ворот. Казалось, что тяжёлые полуботинки вросли в снег и его не сдвинет даже удар кувалдой.

В воздухе ощущалась вонь. Запах был пока ещё слабый, к такому привыкаешь и перестаёшь замечать за несколько минут. Но если ты только что из чистого Копища, то замечаешь и едкий запах, и зыбкую сизую дымку.

К нему приближались трое. На фоне покрытого снегом двора они казались неразличимыми тёмными силуэтами. Когда они подошли ближе, оказалось, что они в лучшем случае ему по плечо.

Это были местные ученики. И, судя по мрачным лицам, едва ли у них были большие успехи в учёбе.

Тот, что шёл впереди всех, миновал ворота, подошёл к Шоно и уставился прямо на него.

— И чего ты высматриваешь, узкоглазый?

Здесь, в Пограничье, азиатские лица были редкостью.

Шоно не стал тратить время на ответ. Он схватил наглеца за капюшон и швырнул в сугроб. Потом прыгнул сквозь снежные брызги, схватил ещё одного и бросил вслед за первым. Третий попытался убежать, но Шоно прыгнул на него, и они покатились по хрустящему белому снегу.

Через двор к ним бежал взрослый мужчина в шапке из фальшивой лисы.

— Что здесь происходит?

Шоно откатился в сторону и посмотрел на учителя снизу вверх. Тот казался перевёрнутым вверх ногами.

— Они напали на меня, — прохрипел Шоно, — начали бить. Все трое, толпой. Они хулиганы, закоренелые. Посмотрите! — Шоно раскинул руки. — У меня нет никакого оружия.

Учитель отступил на шаг. Шоно начал подниматься, с трудом сгибая ноги.

Троица горе-налётчиков тоже выбирались из сугробов.

— Расходитесь, — наконец произнёс учитель.

Он зашагал в сторону школы, поминутно оглядываясь. Троица уныло потянулась прочь от ворот.

Шоно прислонился к чёрному столбу и стал вытряхивать снег из-за отворота. Там его и обнаружила Марина — она шла с уроков, окружённая стайкой одноклассниц.

— Он, кажется, меня ждёт, — произнесла Туровская-младшая.

— Ого! — послышалось из толпы.

— Мы вместе работаем, — пояснил Шоно.

— Интересно, что это за работа такая? — спросила одноклассница с тощим личиком и серыми глазами навыкате.

— Вас на неё не возьмут. Вы даже «Волчий дождь» не смотрели.

После небольшой заминки Марина всё-таки пошла с ним. Вслед им слышались перешёптывания.

— Завтра про это будет говорить вся школа, — заметила Марина.

— А послезавтра перестанет.

— И что мне сказать подругам, когда они спросят, кто ты такой?

— Скажешь им, что я твой приятель-антиквар, который помогает с наследством твоей бабушки.

— Думаешь, они поверят?

— А что им остаётся.

— Они скажут, что тоже смотрели «Горца».

— Это достаточно близко к истине, чтобы быть правдой. Надеюсь, ты им не рассказала о том, как умерла твоя бабушка?

— Они не знают даже о её существовании.

— Видишь, как хорошо. Теперь узнают.

Они шли пустыми, вымороженными дворами многоэтажек. Вокруг не было ни души, словно случилась ядерная война.

— В милиции думают, что бабушку с кем-то перепутали, — сказала Марина больше для того, чтобы нарушить молчание.

— Это разумно. Про меня спрашивали?

— Им это не очень интересно.

— Угу.

— Ты собираешь мне хоть что-нибудь объяснять?

Шоно остановился и принюхался.

— Ты знаешь, чем это пахнет? — спросил он.

— Пахнет неприятностями.

— Я про обычные запахи.

— Понятия не имею.

— Что говорят про это в школе?

— Я не слушаю те глупости, которые говорят в школе.

— Кажется, что-то горит.

— Если бы это было что-то серьёзное, — ответила девушка, — то нам бы сказали. Когда на МясоМолПроме была авария, сразу включили сирену, объявили тревогу и говорили по телевизору, чтобы закрыли форточки. Обошлось без жертв.

— Ты сама это видела?

— Конечно, нет. Нам на уроке рассказывали.

— А где этот МясоМолПром?

— Далеко, на Набережной. Отсюда не видно.

Шоно задумался, а потом пошёл дальше.

— Куда мы идём? — спросила школьница.

— А это что за завод? — Шоно кивнул на длинную белую стену, которая мелькнула в арке.

— Это Гидропривод. Совсем другое.

— Понятно. Ты не помнишь, раньше бывал такой запах?

— Нет. Это первый раз в жизни.

— Удивительно, правда?

— Ничего удивительного. Всё бывает первый раз в жизни. Моих бабушек тоже ещё никогда не расстреливали в их собственных домах из автоматов неизвестные люди.

— У тебя есть предположение, что это может быть?

— Может, лес горит.

— Почему же его не потушат?

— Я думаю, тушат. Или горит за границей. Тут всё рядом — Польша, Украина. Горит где-то там, а к нам ветром приносит.

— Я думаю, ты права, — сказал Шоно, — это горит на Украине. Но горят не леса. Когда горит лес — запах другой. С таким запахом горит торф.

— Так всё-таки куда мы идём?

Они вышли во двор, с двух сторон огороженный той самой белой стеной Гидропривода. С двух других сторон — обычная многоэтажка. Посередине двора возвышались огромные и красные мусорные контейнеры.

— Тебя ждут дома, — пояснил Шоно, — поэтому у нас мало времени. Я хотел, чтобы мы поехали в Копище. Но придётся справляться здесь.

— Я ничего не понимаю.

Шоно подошёл к контейнерам и вытащил один из пакетов.

— Со временем я всё объясню, — пояснил он, раздирая пакет, — но объяснять слишком долго. Нужно ещё больше времени, чем ехать до Копища.

Он достал из дырки в целлофане пару кожаных ножен. Из сверкающих кожаных кармашков выглядывали костяные рукоятки длинных боевых ножей.

— Вооружайся, — сказал он и бросил её ножны.

— У тебя ясновиденье? — спросила Марина. — Откуда ты знал, что в пакете ножи?

— Я знал, потому что сам их туда положил.

— А обязательно было их прятать в мусорке?

Шоно достал из пакета ещё одни небольшие кожаные ножны и какой-то длинный футляр.

— Я не хотел идти к школе с оружием. Это может вызвать подозрения.

— Когда незнакомый человек околачивается возле школы, это уже вызывает подозрения.

— Верно. Но если этот человек ещё и вооружён, то подозрений будет больше.

— А эти два ножа не вызовут подозрений?

— У тебя уже есть меч, два ножа не так подозрительны. Кстати, где теперь меч?

— Я отвезла его обратно, домой.

— Он ещё искрит?

— Нет. Он перестал той же ночью.

— Всё правильно.

Шоно скомкал пустой пакет и бросил в контейнер.

— Что ты ещё от меня хочешь? — спросила Марина.

— Оружие стоит денег, — сказал Шоно, — и я поиздержался. У тебя есть деньги? Мне надо поесть.

— У меня есть деньги, — Марина сглотнула и выдохнула. — Но почему ты решил, что я буду тебя кормить?

— Я тебя не заставляю. Просто предложил.

Они зашли в уголок из двух пластмассовых столиков, какие часто бывают в дешёвых гастрономах на первом этаже брежневских многоэтажек. Еда в таких местах называется по-разному, но она выглядит всегда одинаково и на вкус неизменно чудовищна.

— Сколько тебе лет? — спросила Марина.

— Девятнадцать, — ответил Шоно, откусывая от смажанки. — Я на пару лет только старше тебя. Так не бойся. Ты быстро научишься тому, что умею я.

Смажанка — это чудовищный ублюдочный потомок пиццы от аджарского хачапури с примесью творожной ватрушки. Круглая булочка с подгоревшим дном, посередине выемка, туда кидают засохший сыр и пекут, чтобы сыр растаял. Иногда сверху кладут несколько кусочков ветчины. Она всегда жёсткая и невкусная, а снизу ещё иногда подгорает.

— Ты хочешь сказать, меня тоже расстреляют из автомата? — спросила Марина.

— Может быть, и расстреляют. Надо учиться войне.

— А армия зачем и милиция?

— Та война, которая сейчас начинается, будет немножко другой.

— Вроде той, что сейчас на Украине?

Шоно поднял брови.

— Она будет не такой, как Вторая мировая, — произнёс он, — и не такой, как то, что сейчас творится на юго-востоке Украины. Наших предков она бы не удивила. Но для нас — тех, кто живёт охотой.

— И ты типа умеешь воевать...

— Ты могла в этом убедиться.

— Я видела, что ты умеешь драться.

Вместо ответа Шоно полез во внутренний карман и показал ярко-красную книжечку с золотыми тиснеными буквами. Это было удостоверение ополченца Донецкой Народной Республики.

Марина сидела, совершенно обомлевшая. Но это был не тот ступор, как в ту ночь, когда при ней расстреляли бабушку.

Это был тихий ужас, что убивает всякую волю. Словно Терминатор, который только что расстрелял пару батальонов полиции, вдруг взял и вылез из экрана прямо ей в спальню.

— Ты поддерживал кого-то? — наконец смогла говорить она. — Или просто поехал… поохотиться?

— Я старался не лезть в споры. Это было что-то вроде научного исследования. Как Конрад Лоренц — я жил в лесу, чтобы понять лес. А мне были нужны деньги.

— Получается, ты был наёмником.

— Я это не говорил.

— Тот, кто воюет за деньги, — наёмник. Это даже в Уголовном кодексе написано.

— Я не сказал, что я воевал за деньги. Я сказал, что они мне были нужны. Чего хотело моё сердце — знаю только я.

— Не боишься, что возьмут за наёмничество?

— Я читал законы, — Шоно спрятал удостоверение обратно. — Доказать, что ты был наёмником, практически невозможно.

— Что ещё расскажешь интересного?

— Именно ополченцы подсказали мне связаться с твоей бабушкой.

— Очень замечательно. А зачем?

— Чтобы воевать.

— А Тарасово — тоже ополченцы устроили?

— Да, разумеется. Причём луганские. Они не очень понимали, что делают.

— И... этот дым, — Марина кивнула в сторону улицы, — он тоже оттуда?

— Да. Они перестарались с зажигательными. Загорелись болота, там торф. Подземные пожары расползаются быстро. А тушить их — большая морока.

— Знаешь... я никогда не думала, что война подойдёт так близко.

Шоно отпил чая из пластмассового стаканчика.

— Война всегда была близко, — сказал он, — достаточно посмотреть на карту. У нас мало времени, родители будут беспокоиться. Про что мне ещё тебе рассказать, пока мы не закончили? Про меч?

— Ты ещё успеешь рассказать про меч.

— А если не успею?

— Если я умру, мне будут без толку твои рассказы. Расскажи мне про Серебряного Волка.

— С ним всё просто, — Шоно упёрся спиной в стену, словно сидел в кресле. — Ещё его называют Белым Волком — Ак-Бури. Одни говорят, что тот самый белый волк, который жил давным-давно, во времена, может, жужаней, а может, и самого Модэ. Он спас Ак-Тойчи от Эрлика и кормил его молоком диких маралух.

— Кто такие маралухи?

— Потом, потом. В других книгах пишут, что это призрак той самой белой собаки, которую два полководца — китайский Цую Симян и тибетский Цилисюй — закололи в 731 году, в знак вечного мира между Китаем и Тибетом. Тибетцы распустили гарнизоны и перестали строить крепости — и тогда столичные советники подговорили танского императора напасть на Страну Снегов и захватить область Хэси. Цуй Симян пытался протестовать, но его отстранили и сослали в родовое поместье. По ночам ему постоянно являлся призрак заколотой «белой собаки» — и так продолжалось до тех пор, пока он не умер «от воображения». С тех пор прошло больше тысячи лет — но белая собака никуда не исчезла. Сразу после взрыва её видели в дачном посёлке возле Тарасово. Потом несколько раз — в Минске, в лесопарке возле Сухариков. А теперь и здесь. Но ведь это не первая война, — случались до этого и Карабах, и Приднестровье, и Чечня, и Абхазия, и Осетия... Дальше начинаются сплошные загадки, и ответа не знает никто.

— И что в этой легендарной собаке такого важного?

— Никто не знает, зачем она пришла. Кого мы предали, какую клятву нарушили, если с нами происходит такое?

7

На следующий день Марина после уроков поехала в Копище. Одна и на этот раз без меча. Она ощупывала в карманах рукоятки подаренных ножей и думала, что сейчас, при холодном белом свете зимнего солнца, нападать они не рискнут — кем бы они ни были.

В бабушкином доме было что-то не так. Марина поняла это ещё в прихожей.

Чего-то не хватало.

Она заглянула во вторую комнату, уборную, спальню. Ничего. Бабушку убрали, осколки собрали тоже. И то и другое исчезло и забылось, как мусор. Только царапины на ковре напоминали, что в доме случилась беда.

Наконец Марина сообразила, в чём дело. В доме всё было как и раньше — тепло, спокойно, тихо. Кто-то законопатил щели в стене и растопил печь.

Ноги едва её слушались, когда она шагала на кухню.

Ставни и шторы были по-прежнему опущены, так что светомаскировка оставалась оригинальной. Горела лампочка под жёлтым абажуром, а на плите дрожал синий лотос газового огня. Рядом с чайником сидел на табуретке Шоно и дробил кирпич красного чая.

Когда ветерок от двери коснулся его лица, он повернул голову и улыбнулся.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Марина.

— Устранял повреждения, — ответил Шоно. — А сейчас буду пить чай. Наконец-то — чай.

— Я это и так вижу. Как ты сюда попал?

— Ты лучше присядь, — Шоно, не вставая, пододвинул вторую табуретку. — На тебе лица совсем нет. Я осмотрел дом — всё в порядке. Можешь смело садиться, здесь пока безопасно.

— А если они как в прошлый раз — с автоматом?

— С утра шёл снег. Я услышу их шаги.

Марина уселась и попыталась посмотреть Шоно прямо в глаза. Тот, как ни в чём не бывало, сыпал раздробленный чай в кофейник.

— Как ты сюда попал?

— Твоя бабушка пригласила меня здесь пожить, — напомнил он, — и отвела мне вторую комнату.

— Я не помню, чтобы она давала тебе ключ.

— Ты просто не заметила.

— А что я ещё не заметила?

Вместо ответа Шоно достал из кармана джинсов и положил на стол небольшой ключ из тусклого металла.

— Можешь убедиться. Можешь даже забрать себе.

Марина взяла ключ и повертела в пальцах.

— Но ты всё равно будешь приходить? — спросила она. — Даже если я его возьму?

— Нет. Если ты заберёшь ключ, я не смогу попасть в дом.

Ключ вернулся обратно на стол. Шоно снял чайник с огня, залил, как положено, чай кипятком и только потом убрал ключ обратно в карман.

— Я не знаю, кому верить, — сказала девушка.

— Ты сказала про меня родителям?

— Я никому ничего не говорю.

— Весьма разумно.

Марина решила сделать вторую попытку.

— Понимаешь, бабушка, в последний раз, когда я у неё была...

— В тот раз, когда её убили? — осведомился Шоно.

— Нет! Ладно, давай так — в предпоследний раз, когда я у неё была, она рассказывала, что пока лежала в больнице, кто-то проник в дом, что-то здесь искал и двигал. Но ничего не взял. Ничего важного. Вот я и подумала — может быть, ты...

— А про что она ещё рассказывала в тот раз?

— Я не помню.

— Значит, вспоминай.

Они сидели и молчали. Потом Шоно наполнил чашку красноватым чаем и пододвинул к девушке.

— Мы говорили про... дома, — сказала она.

— Про дома?

— Да. Здесь, рядом, возле техникума, начали строить многоэтажки. Красные и, кажется, из кирпича. А может быть, просто облицованные. И бабушка сказала, что ходят слухи, будто снесут оба квартала. Её и соседний, где церковь.

— Она ходила в эту церковь?

— Вы что! Она же униатская.

— Не знал, что в вашей стране остались униатские церкви.

— Про это не знает большая часть жителей нашего города.

— Бабушка опасалась, что её дом тоже снесут?

— Думаю, да. И спросила, согласилась бы я продать дом.

— Разве этот дом — ваш?

— Бабушка сказала, что собирается завещать его мне.

— Почему не родителям?

— Она не говорила. Наверное, понимала, что ни я, ни они не согласимся здесь жить.

— Завещание огласили?

— Пока нет. Но я не думаю, что там что-то новое. Как ты думаешь, её из-за этого убили? Из-за дома?

Шоно налил чай и себе.

— Если бы дело было в домах и несговорчивых старушках, — произнёс он, — то им бы пришлось расстрелять половину района. Нет, всё не так просто. И что ты ей ответила?

— Сказала, что никогда не продам. Я не уверена, что буду здесь жить, но точно не стану продавать этот дом.

— И что сказала она?

— Сказала, что я молодец. Но переоцениваю свои силы.

— Она что-нибудь говорила про Тёмную Звезду?

— Что?

— Тёмная Звезда.

— Первый раз слышу.

— Неплохо.

Шоно отпил из своей чашки. Марина тоже попробовала. Вкус был непривычный, но приятный.

— Я хочу увидеть эти дома, — сказал он. — Ты не возражаешь к ним сходить?

— Я не против, только не знаю, зачем это нужно.

— Хорошо. Попьём чай, и ты меня отведёшь.

— Может, пора уже мне сказать, в чём дело?

— Спрашивай.

— Ладно. Я хотела спросить это у бабушки, но так и не успела. Что это за меч? Чей он?

— Это церемониальное оружие, — ответил Шоно. — Нужно для определённых ритуалов. Что за ритуалы — долго объяснять. Скорее всего, он ни разу за всю жизнь не понадобится даже своему хранителю.

— А почему он искрил?

— Потому что он заметил Серебряного Волка, — Шоно подлил себе ещё чаю. — Это стандартная реакция. Они входят в резонанс, потому что у них одна... не знаю, как сказать по-русски, это тибетский термин. Природа? Длина волны? Нет, всё не то.

— Ты хочешь сказать, что с этими людьми... был Серебряный Волк? Что он существует?

— Разумеется, он существует. Если бы он не существовал — как бы он мог мерещиться генералу Цуй Симяну?

— И он пришёл с ними?

— Я думаю, он шёл за тобой ещё с остановки. Именно поэтому твой меч и искрил. Серебряный волк шёл за тобой до дома, потом кружил вокруг. Те двое ориентировались по нему, чтобы знать, куда выстрелить.

— Он что, и бабушку чуял?

— Он чуял меч. Эти ребята знали расположение комнат и предположили, что бабушка будет в одной комнате с мечом.

— А тебя он тоже учуял?

— Может быть, и учуял, — ответил Шоно, — но не смог им сказать. Он, конечно, необычный волк. Но разговаривать он... нет, нельзя сказать, что не умеет. Умеет. Но только если во сне. Наяву он только поёт.

— Это слишком невероятно, — Марина замотала головой. — Это какая-то дикая сказка.

— Ты можешь мне не верить. Но ты тоже видела искрящийся меч.

— Но как эти, с автоматами, смогли его приручить?

— Они его не приручали. Они просто шли за ним следом.

Школьница и монгол закончили с чаем и начали собираться. Марина гадала, почему она не заметила в прихожей одежду Шоно. Наконец она решила, что слишком привыкла к бабушкиным шубам и старым платкам, пропахшим нафталином. Вот и не обращала внимания на кучи одежды в прихожей.

Они зашагали по мёрзлому снегу. День был ясный, но стоял такой мороз, что дышать было непросто.

Запах горящего торфа по-прежнему не чувствовался. Они миновали старый колодец и свернули на сквозную улицу. Из-за заборов торчали голые ветки яблонь.

Недостроенные красные дома были отлично видны — они поднимались над коричневыми крышами, похожие на исполинские ломти арбуза. Казалось, они далеко, как и положено пришельцам из другого мира — но вот частный сектор расступился, и оказалось, что от них отделяет только пустая проезжая часть.

Стройку огораживал стандартный забор из бетонных плит. На воротах логотип строительной компании ОАО «Рэмполь» — меч в окружении двух перевёрнутых лун, но на синем поле.

— Узнала? — осведомился Шоно. — Неплохо, а?

— Было бы ещё лучше, если бы я понимала, что всё это значит.

— Когда у нас будет время, — ответил Шоно, — я тебе обязательно всё объясню.

— Мне всё больше кажется, что это время никогда не наступит...

— Угу.

Шоно подошёл к воротам и заглянул между створками.

— Я пойду. Мне надо здесь кое-что посмотреть.

— Я с тобой.

— Тут охрана.

— Неважно, я иду с тобой.

— Как ты решаешь, маленький боец.

Шоно прильнул к земле и как собака прополз под воротами. Марина посмотрела ему вслед, вдохнула поглубже — и полезла тоже.

За забором — обычный бардак большой стройки. Сложенные кубами кирпичи, чёрные рулоны рубероида, торчит всеми забытый башенный кран. Несмотря на будний день — вокруг тишина, ни ветерка, ни звука.

Шоно зашагал к угольно-чёрному проёму подъезда. Марина пробиралась за ним по досточкам, чтобы не напороться на какой-нибудь случайный штырь.

На заляпанных побелкой ступенях Шоно замер и прислушался.

— Сторож, — сказал он, — и собака. Собака к нам ближе. С ней так просто не договоришься.

Он сначала полез в карман. Потом спохватился и поднял с земли простой пакет из серого целлофана. Они здесь валялись повсюду.

— Мне тоже взять пакет? — осведомилась Марина.

— Возьми несколько, если хочешь.

— Я не знаю, что мне с ними делать.

— Будешь подавать мне, если мой порвётся.

Марина хотела спросить что-то ещё, но тут появилась собака. Мордатая, серая помесь бультерьера с какой-нибудь колли, она бежала на них с приоткрытым ртом, поблёскивая крошечными клыками.

Шоно распахнул мешок. Теперь можно было видеть на боку мешка знакомую эмблему — только теперь она была чёрной.

Собака бросилась и попыталась вцепиться ему в ногу. Но Шоно был быстрее. Он обрушился на бедную псину и в два счёта запихнул её в мешок, после чего скрутил горловину и забросил её на спину. Бедное животное пыталось барахтаться и рычать, но это бесполезно — мешок был достаточно крепок, чтобы выдержать полтора пуда строительного песка.

Шоно закинул мешок с собакой за спину и зашагал во мрак подъезда. Марина последовала за ним, но на достаточном расстоянии. На тот случай, если мешок всё-таки не выдержит и проклятая псина вырвется на свободу.

Шоно осмотрелся в голом подъезде, заглянул в пустую шахту лифта и зашагал по лестнице на второй этаж.

Они переходили из комнаты в комнату, и Шоно разглядывал стены, словно собирался различить на них какие-то знаки. Марина по-прежнему ничего не понимала. Только отметила, что вид из окон стал интереснее — теперь они были выше забора и можно было видеть сплошное поле тесной одноэтажной застройки, похожее на дубовую кору. А за ней — чёрные полосы рельсов.

Шоно вышел на балкон, оглянулся вправо и влево. Справа — всё тот же башенный кран, уже было можно разглядеть, как сильно облупилась на нём жёлтая краска. А с другой стороны к ним бежал сторож в синей фуфайке. Он то смотрел на пришельцев, то начинал озираться по сторонам. Видимо, он пытался понять, куда делась собака.

— Что вы там делаете? — наконец крикнул он.

— Мы хотели стройку посмотреть, — отозвался Шон. — А она, похоже, остановилось. Сейчас, мы уже уходим. А собаку вам вернём.

Он развернулся и направился обратно к лестнице.

— Где ты научился так обращаться с собаками? — спросила Марина.

— В Уссурии. Только там мы кольцевали манулов. Знаешь манулов? Это такой дикий серебряный кот, очень полосатый и пушистый.

— Знаю, конечно. Про них ещё лет пять назад весь интернет шутил.

— Ну вот, их ловят примерно так же. Потом гладят, если рука в рукавице, кольцуют и отпускают.

Возле ворот Шоно передал мешок с собакой сторожу и полез наружу. Сторож, похоже, слишком обалдел от такой наглости, чтобы как-то им помешать. Было слышно, как он развязывает горловину и пытается успокоить скулящую псину.

— И что мы там искали? — спросила Марина на обратном пути.

— Что-нибудь интересное.

— ...Но ничего интересного не нашли.

— Такое тоже случается.

Шоно вёл её домой кружным маршрутом и иногда озирался. Видимо, он хотел на всякий случай сбить с толку сторожа.

— Мне кажется, — вдруг сказал он, кивая в сторону магазинчика, — или там написано «Монстры»?

Марина присмотрелась. Вывеска на кирпичной пристройке к магазинчику стройматериалов была написана петлистыми розовыми буквами и с первого раза её было не разобрать.

— Нет, — сказала она, — это «Люстры».

Шоно шагнул ближе и прищурился:

— Надо же, и правда «Люстры».

8

Они продолжили разговор уже в доме.

— Могваи? Какие могваи? — спросила Марина.

— Могуи, а не могваи, — отозвался Шоно.

— Кто это такие?

— По-русски их можно для простоты назвать монстрами.

— Можешь рассказать о них чуть подробней?

Шоно помотал головой.

— Не хочешь говорить?

— Знаешь, я во многих вопросах как собака. Спрашивают — отвечаю. Что-то понимаю. Но подробно и с нуля сказать не могу. Давай ты будешь больше спрашивать. Я много могу ответить, но только если спрашивают.

— Надо же, какой ты вдруг стал несообразительный, когда дошло до серьёзных вопросов. А может, ты тоже монстр?

Шоно даже бровью не повёл.

— С какой-то стороны мы все монстры. Я — монстр. Ты тоже монстр. Кстати, у вас в школе уже объявили карантин?

— Нет. В этом году недостаточно заболевших.

— Скоро их будет достаточно, — произнёс Шоно. — Скажут, что из-за дыма. Как обычно, это будет неправдой.

— Карантин будет из-за монстров?

— Да.

— И многих они покусают?

— Я думаю, карантин объявят заранее, — ответил Шоно, — чтобы монстры не успели много кого покусать. Скажут, что идёт очередная эпидемия редкого гриппа. Или посоветуют сидеть дома из-за дыма.

— Но здесь, на окраине, дыма пока нет.

— Скоро будет и здесь. Дыма будет с каждым днём всё больше и больше.

— Дым тоже от монстров?

— Нет. Я тебя не обманываю и не обманывал. Это действительно горят торфяники.

— А что будет, если их потушат?

— Их потушат нескоро. Я посмотрел пару газет — интересно. Нашим соседям предлагают технику и помощь, но они отказываются пропускать.

— Они что, хотят нас задушить, как в газовой камере?

— Нет. Они слишком перепуганы для таких операций. И техника у них ненадёжная. Они просто боятся, что лишние люди узнают про Тарасово. Поэтому тушат сами, тушат плохо.

— У них что, техники не хватает?

— Да. Как всегда. А ещё они не против, чтобы твари бежали через границу. Думаешь, просто так с этой стороны взялись укреплять границу?

— Я пока не увидела ни одного доказательства, что эти могваи существуют.

— Они называются могуи. И разве твоего меча не достаточно?

— Меч может означать что угодно.

— Ты увидишь их сегодня же. А о других доказательствах поговоришь с Фунчозой.

— Что за Фунчоза такая?

— Это человек, который покупает у меня трофеи. Китаец. Он знает много интересного, но продаёт свои знания дорого.

— Его можно понять. Я вот слушаю твои бесплатные знания — и что-то ничего не проясняется. Всё в кучу.

Шоно постучал по кухонному столу. Марина посмотрела на клеёнку, пытаясь понять, какую тайну он обнаружил в цветочном узоре.

— Есть вещи, о которых говорят только в тепле и под крышей, — пояснил Шоно. — На улице, особенно в такую погоду, — он кивнул в сторону окна, — про них не хочется даже думать. Мои знания — как огромный занавес, на котором вышито немало тайн. Но они лежат в голове, свёрнутые в тюк. Можно ворочать его так и эдак, но всю вышивку не разглядеть.

— И что ты мне предлагаешь?

— Предлагаю посмотреть на могуев, — ответил Шоно. — Я знаю одну не очень большую и почти не опасную стайку. Недалеко от города.

— Я могу ошибаться, — сказала Марина, когда более-менее переварила информацию, — но что-то подсказывает — то, что я увижу, будет ещё удивительней наших с тобой разговоров. И я наверняка ничего не пойму.

— Тут не надо понимать, — Шоно указал себе на затылок, — тут надо видеть, — он указал на глаза. — И ещё действовать, но это само собой. Если ты увидел, что на тебя кто-то прыгнул, и успел уклониться, схватить оружие, ударить первым — то ты выжил и, возможно, победил. Даже если ты так и не успел понять, что это был за зверь.

— Ты думаешь, что у меня есть способности к охоте на неведомых монстров?

— У твоей бабушки они были.

— А ты уверен, что они по наследству передаются?

— Нет. Но они встречаются чаще, чем обычно думают. Прирождённые охотники обычно просто ничего об этом не знают.

— И ты предлагаешь проверять мои способности... вот так?

— Я повторюсь — эта стая из самых безопасных.

— А если я откажусь?

— Со временем ты всё равно их увидишь. Сейчас они в окрестных лесах и болотах. Скоро — будут и на улицах. Сначала на окраинах, вроде Копища. Центр города получится отстоять, но многоэтажки на окраинах окажутся под ударом. Я видел, как это бывает.

— ...То есть в Тарасово хранили монстров?

— Именно так.

— Зачем?

— А зачем хранят штаммы оспы и других побеждённых болезней?

— Думаешь, они хотели делать из них какою-то вакцину?

— Нет. Тех, кого не стали ликвидировать и загнали в подземные шахты Тарасова, сочли пригодными в военных целях. Например, если бы чьи-то танки снова наступали через перевалы возле Ужгорода, можно было бы просто взорвать Тарасово при отступлении. Чтобы могуи полезли навстречу наступающей армии. Сначала — ущерб, не меньше, чем от партизан.

— А потом?

— А потом ползучий ужас, который превосходно подрывает боевой дух.

— Их выпустили, чтобы подрывать армию?

— Я не знаю, каким местом думали те, кто их выпускал. Наверное, просто предположили, что это сработает. Но всё, это уже не важно. Мы знаем, что торф горит, а могуи дошли до окраин. Эвакуировать город нереально — значит, как и в Луцке и Ровно, объявят карантин. Я могу ошибаться, но обычно поступают так.

— И я должна… на них охотиться?

— Я рад, что ты согласилась.

— Я не хочу быть охотником. Я просто хочу лучше понять, что здесь происходит.

— Не все хотят учиться в лётном училище. Но другого способа стать хорошим военным лётчиком — нет.

— Это ты о чём?

— О нашей с тобой охоте. Собирайся! — Шоно встал из-за стола.

— Я не знаю, что на такую охоту берут.

— Зато я знаю. А ты отыщи чистый блокнот и ручку, чтобы ты тоже знала, как собираются на такую охоту.

— Это что, будет твоя первая и последняя инструкция?

— Надеюсь, что нет. Но можно не вернуться даже с такой простой охоты.

Марина пошла в спальню и постояла перед бабушкиным книжным шкафом и секретером. На дереве белели бороздки от пуль, похожие на царапины от когтей неведомого чудовища.

Но трогать она ничего не рискнула. Даже чистая бумага, оставшаяся от бабушки, была ей словно чужая.

Марина вернулась на кухню, достала одну из школьных тетрадей, перевернула обратной, чистой стороной и приготовилась записывать.

— Ещё вопрос, — она подняла лицо. — Те, кто застрелил мою бабушку и ходили с Серебряным Волком... Он ведь тоже могуй, правда?

— Да, конечно. Один из самых сильных.

— Так вот, эти ребята... они что, сговорились с могуями, чтобы убить старую охотницу?

— Это исключено, — ответил Шоно. — Могуи дикие, язык их — нечеловеческий. С ними невозможно договориться.

9

Я не знал заранее про Тарасово. А вот Фунчоза мог знать. Они с отцом даосы, а даосы прекрасные гадатели.

Мы, монголы, в гадании не сильны. Коневодство и война получаются у нас лучше.

Поэтому я не знал, что всё будет так плохо. Но когда начались первые выстрелы, понял — ехать надо. Что-то подсказывало — для меня будет добыча.

Я опасался проблем с ополчением. Когда даже неплохому человеку дают автомат — он начинает чувствовать себя полубогом. А когда человек чувствует себя полубогом, жизнь его соседей в опасности.

Штатскому нужно полгода, чтобы привыкнуть даже к простой военной жизни и перестать быть салагой. А тут надо привыкать к войне.

Я разработал примерно пятнадцать стратегий защиты от возможных проблем. Одной оказалось достаточно. Сразу по приезде я записался в ополчение. Это прошло без проблем и уберегло от проблем в будущем.

Пани Туровская переоценила меня как солдата. Я всегда был в курсе про её польскую нелюбовь ко всей этой движухе, но не вникал.

Если бы было возможно охотиться, не становясь солдатом, я бы так и охотился.

Несколько военных операций, в которых я участвовал, оказались не сложнее обычной охоты. Попутно я успел изучить воюющих. Как и следовало ожидать, там были очень разные и нередко случайные люди, которые пошли воевать по очень разным причинам. Они отличались друг от друга почти так же сильно, как люди в одном вагоне московского метро. Вроде бы разные — но в одном ополчении.

Это мы, охотники, за столетия охоты стали так похожи друг на друга. От отца к сыну передаются приёмы, знания, бесстрашие, умение чуять могуев, этих порождений хаоса, которые недоступны обычному пониманию.

Возможно, мы тоже стали могуями — только особого рода. Просто в нас много человеческого, поэтому не так заметно.

Я не перестаю напоминать себе, что с простыми людьми всё не так просто.

Перестрелки и вылазки шли своим чередом. Я крейсировал по фронту и собирал новости. Удалось убедиться, что на территории республик хранилищ нет. Это хорошо — ведь там такие глубокие и соблазнительные шахты… Надо было проверить и с другой стороны, но я не стал рисковать. Когда ждёшь большой крови, всё равно, где ждать.

Взрыв в Тарасово устроил не я. И не я разрабатывал этот план. Сам бы я, конечно, просто не допустил такого. Ребята явно не знали, что делали. Они были уверены, что там секретное оружие. Это недалеко от истины, но они явно не подумали, чьё это оружие и против кого оно направлено.

Я, к примеру, не знаю ответа. Отец Фунчозы сказал, что могуи — оружие дьявола, хотя дьявола в христианском понимании не существует. А направлено оно против человечества.

Советская власть сначала официально отменила и уничтожила могуев, а потом разгромила и охотников — мало ли, вдруг начнут стрелять по членам партии. И те, и другие мешали преобразованию природы. Стояли шестидесятые, партия была уверена, что по её приказу возможно действительно всё: полететь в космос, повернуть реки, увеличить значение синуса до четырёх в ситуации военного времени. Это потом пришло понимание, что если мы слишком сильно перестроим вмещающие ландшафты, то нам станет попросту негде жить. Но тогда был восторг, и победа над могуями, неспособными противостоять организованным отрядам проекта 4, была ещё одним подтверждением.

Разумеется, партия не стала уничтожать всех монстров. Их законсервировали в нескольких подземных хранилищах, как вирусы оспы. В случае ещё одной войны их можно было выпустить на наступающие танковые колонны противника. Уничтожить могуев окончательно предполагалось в момент наступления светлого коммунистического будущего. А пока они оставались под землёй.

Я не знаю, связан ли Чернобыль с могуями. Эта информация была и остаётся засекреченной. Удалось узнать о хранилище под Агдамом, которое оказалось прямо на фронте войны в Карабахе. Не знаю, кто и против кого там пытался их применить. Но город Агдам больше не существует.

И вот — Тарасово. Уверен, там была обычная охрана их трёх человек по периметру. Ребята явно не поняли, насколько страшно они подгадили противнику. Могуи поползли буквально во все стороны. Некоторые — через границу.

И я направился вслед за ними. А с теми, кто остался по эту сторону, пусть разбираются охотники, которых не было в ополчении.

Меня звал долг. Там намечалась большая охота. Я получу добычу и, если понадобится, погибну в борьбе с этими мелкими порождениями хаоса.

Потому что именно для этого и существуют охотники.

Часть III. Деревянный дракон

10

Там, куда они приехали, места были совсем сумасшедшие. Не было даже остатков деревни, как в Копище. Просто заросшие поля, ленты шоссе и какие-то заброшенные склады с дырами в крышах. Сквозь дыры в крышах растут берёзки. Сейчас они голые, их словно обглодала зима.

Ветер стал сильнее. Казалось, что к лицу прижали лист холодной бумаги. Было тяжело дышать, тяжело идти и даже тяжело смотреть по сторонам.

Они пересекли пустое шоссе и спустились под насыпь. Снег на поле лежал по плечо, и далёкая лесополоса казалась такой же недостижимой, как берега Австралии.

Они пошли вдоль насыпи. Шоссе укрывало от ветра, и снова можно было разговаривать.

— Чем они питаются? — спросила Марина.

— Этого не знает никто. Наверное, простая органическая еда. Растения, небольшие животные, зимние птицы. Иногда люди.

— Вот почему здесь никого нет? Всех уже съели?

— Нет. Они съедают пока недостаточно. Когда они съедят достаточно много, чтобы государство испугалось.

— И что будет, когда государство испугается?

— Они объявят карантин.

— А броневики на улицах будут?

— Думаю, нет. Против могуев они не помогают.

По шоссе прогремел тяжёлый бензовоз. Их обдало привычной кислой вонью выхлопных газов.

Шоно остановился и посмотрел в бинокль. Бинокль у него был огромный и тяжёлый — таким можно убить насмерть, на добротной, широкой перевязи — такой, наверное, удобно душить.

— Посмотри-ка ты, — он передал бинокль.

Лесополоса прыгнула близко-близко, словно на кончик её носа. Теперь можно было разглядеть, что одна из ёлок на прогалине обмотана пушистыми синими гирляндами, связками серебряного дождя, а наверху была большая тускло-бордовая звезда с отбитым лучом.

Вокруг неё бестолково суетились четверо или пятеро в алых костюмах Дедов Морозов. Кажется, они танцевали.

— Что скажешь? — спросил Шоно. И замолчал своим фирменным молчанием.

— К Новому году готовятся, наверное... — Марина ничего не понимала.

— Всё правильно. Этот Новый год будет достаточно кровавым.

— Ты думаешь, карантин объявят до Нового года?

— Зависит от того, как много они успеют убить.

— Я не верю, что это могуи.

— Что мешает?

— Слишком дурацкие.

— Это самые простые. Они почти не умеют заманивать.

— Я всё равно не верю. Это какая-то чушь.

— Объясни по-другому. Зачем посреди зимнего дня ставить возле леса новогоднюю ёлку?

— Ну, не знаю. Я помню, мы с бабушкой ехали где-то здесь... давно, на автобусе. И, кажется, именно по этому полю шли дети, гуськом, а впереди монахиня. Такая классическая, чёрно-белая и крестик на груди блестит. Я ещё подумала, что здесь рядом приют. Моя бабушка очень это всё одобряет.

— Вот как. Я слышал, бенедиктинок больше нет.

— Кого?

— Монахинь из ордена святого Бенедикта. Всё в порядке, я знаю, что христианская мифология очень сложная.

— При чём это здесь?

— Сейчас ты убедишься, что они настоящие.

— Мы пойдём к ним?

— Нет. Это они пойдут к нам.

Марина отступила в сторону и в который раз с удивлением посмотрела на Шоно. Она по-прежнему сжимала в руках бинокль.

— Ты сам понял, что сказал?

— Могуев всегда ловят на живца. Разве это не очевидно? Не бойся, они подойдут, они достаточно глупые.

— А мы что будем делать?

— Мы будет ждать.

— Давай, пока они идут, ты мне расскажешь что-нибудь полезное.

— Хорошо. Примерно четыре столетия назад чуть севернее этих мест, под Вильнюсом, состоялся интересный судебный процесс. Вильнюс — это ведь в вашей стране?

— Нет. Вильнюс — это уже Литва.

— Хорошо, пусть Литва. Так вот, обвиняемый, трактирщик, предстал перед церковным судом по обвинению в ликантропии. Односельчане говорили, что он превращается в волка. Только по полнолуниям, разумеется. И волк был обычный, не Серебряный. Но всё равно им было неприятно.

— Похоже, трактирщик сильно им досадил.

— В протоколах про это не сообщается. И вот трактирщик предстал перед судом. Судьи думали, он будет требовать доказательств или отпираться каким-то другим способом. Но к их немалому удивлению, он заявил, что всё верно — он и правда волк-оборотень. Однако ни в человеческом, ни в волчьем виде он ни разу не нарушил ни Статут, ни какие-либо местные законы. Более того, именно в волчьем виде он сражался с одним опасным местным колдуном и так удачно его покусал, что проклятый чародей на днях отдал душу дьяволу. Суд отправил в тот болотный край особую комиссию, и она подтвердила — да, на дальнем хуторе жил местный колдун и совсем недавно он умер. Более того, трактирщик сообщил, что состоит в специальном союзе святого Бенедикта. В этот тайный союз принимают оборотней, которые присягнут на верность Святому Престолу и бегают по лесам с особыми поручениями Папы. Он требовал, чтобы судьи послали письмо в Рим — там подтвердят, что волчий союз Святого Бенедикта и правда существует. Судьи, однако, решили не затягивать процесс перепиской. Даже официальные письма тогда ходили настолько медленно, что ответа порой приходилось дожидаться несколько месяцев. Поэтому инквизиторы постановили — оправдать честного ликантропа за отсутствием состава преступления по первому делу, но выдать ему двадцать ударов плетью за то, что самовольно преследовал еретиков и колдунов и не известил о своих полномочиях. Больше про союз святого Бенедикта ничего не известно, что не удивительно — ведь он был тайным. Но имена святых даются союзам не просто так. Раз бенедиктинки пропали — это очень опасно. Возможно, дойдёт до карантина и в других городах.

— А оборотень здесь причём?

— Он важен как пример борца с нечистью. Я, конечно, не могу сказать, был ли этот трактирщик и правда волком-оборотнем. Но он определённо был тот ещё тролль.

На этом месте Марина уже готова была ему врезать. Но тут Шоно замолчал и полез за пазуху за кинжалом. Он даже не стал ничего говорить — Марина всё поняла и достала дубинку.

Прежде чем ехать на дело, они зашли в магазин «Спорттовары» на бульваре, и Шоно выбрал самую удачную бейсбольную биту. Марина хотела проверить и ножи, но Шоно сказал, что на открытом месте дубинка сподручней. И даже, как успел, украсил её парой монгольских узоров.

— Что означают эти завитушки? — спросила Марина.

— Они означают смерть для могуев, — был ответ.

И вот могуи приблизились.

Теперь были хорошо видны их высокие шапки и неудобные красные шубы. На маскировку лиц их уже не хватило — за скошенными белыми бородами было похожее на суп месиво гниющей плоти. Их уродство было настолько нечеловеческим, что они все казались одинаковыми.

— Бей их в живот, — приказал Шоно.

— А в голову — что?

— Голова бесполезная. Потому и открытая. У них все органы под шубой. Пошли!

Ноги проваливались в снег — но рыхлая белая масса давала и опору.

Первый удар нанёс Шоно — кинжал вошёл точно в прореху шубы и захрустел, кромсая плоть. Могуй сложился пополам, шлёпнулся лицом в снег и стал похож на красный мешок с бесполезными подарками.

Мария замахнулась, как в кино, и врезала битой в живот. Могуй обиженно хлюпнул и ничком повалился в снег. Запястья заныли от отдачи.

Но вслед за упавшим могуем ковыляли ещё двое.

— Почему они не бегут?

— Слишком тупые. Они думают, что ёлка прикроет.

— Неужели они не видят?

— Не видят! У них глаз нет!

Шоно вспорол ещё одного. Тот осел в снег, словно упавший алый занавес. Марина ударила второго, но не так удачно, — руки обожгло болью, а он по-прежнему пёр на неё и уже обдавал вонью гнилого мяса. Шоно прыгнул через снежный завал, словно волк, и прямо на лету вогнал кинжал в бок, прошил насквозь тяжёлую шубу. По шубе побежала тёмная, полупрозрачная кровь, похожая на грязную воду. Тяжёлая туша могуя качнулась и тоже осела в снег.

— Всё? — выдохнула Марина.

— Ёлка!

Ёлка выросла у неё за спиной — на них упала тяжёлая сумеречная тень, что пахла холодной смолой. Здесь она казалась уместной — старое, почтенное дерево, что уцелело возле шоссе — как назло, совершенно пустого.

Вязкая и всесокрушающая, словно наполненный песком мешок, ветка хлестнула Марину. Удар пришёлся боком, и иглы брызнули искрами по кинжалу Шоно. Шишки зазвенели, словно хрустальные колокольчики.

Звезда набухла, в ней побежали искринки, а из отбитого луча потекла вонючая струйка. Шоно прижался к земле, подполз к одному из поверженных могуев и стянул с него шапку. Под шапкой оказалась тыловая сторона черепа — белая и гладкая, словно бильярдный шар.

— Пригибайся! — крикнул он девушке. — Корнями она тебя не достанет.

Он ударил рукояткой кинжала. Белая гладь раскололась, словно орех. Он полез пальцами в липкую жижу и нащупал шарик. Потянул, вытащил — оранжевый.

Очень жаль.

За голубые Фунчоза давал вчетверо больше.

Шоно пополз к следующему. Рядом вжималась в землю Марина. Над головой свистели еловые ветки.

— Что ты делаешь? — прохрипела девушка. Снег лез ей в рот.

— Шарики собираю.

— Помочь?

— Это опасно. Тебя может стошнить.

...Третью голову они раскалывали вдвоём — Марина держала, Шоно наносил удар. Жидкость брызнула крошечным фонтанчиком, девушка даже зажмурилась. Шоно покопался, но шарика не нашлось — видимо, ушёл в трахею.

Делать нормальное вскрытие было, разумеется, нереально. Поэтому они его бросили и взялись за четвёртого.

Тот лежал совсем неудобно — подошвами к ним, а головой почти на корнях ёлки, так, что холодная тень, казалось, могла в любой момент поглотить его без остатка. Они потянули за сапоги, медленно, чтобы не оторвать ноги — и вот тяжёлое тело двинулось и пошло, цепляясь за снег бородой. Бессильные ветви свистели над их головой, и казалось, бессильное дерево готово обрушиться на них всей своей массой, чтобы раздавить и сожрать, пусть даже ценой своей бессмысленной деревянной жизни.

На открытом снегу стало полегче. Марина оголила белый затылок могуя, а Шоно нанёс последний удар. Пальцы хлюпали в ране.

— Ты не боишься, что тебя за пальцы схватит? — спросила Марина.

— Нет. Они ещё не научились такое отращивать.

Наконец, шарик вышел. К сожалению, тоже оранжевый.

Они закидали тело снегом и поползли вверх по насыпи. Отряхнулись, потом ещё раз посмотрели в бинокль.

На прежнем месте, вокруг ямы от пропавшей ёлки, по-прежнему кружил одинокий красный могуй. Его никто не ловил.

— И что с ним теперь будет? — спросила Марина.

— Его поймают и съедят более приспособленные.

Они зашагали в сторону города. Навстречу приближалась квадратная морда тяжёлой фуры.

Фура миновала нашу странную пару и приближалась к ёлке. Хищное дерево встрепенулось, словно что-то заподозрило. А потом, немыслимо изогнувшись, попыталось схватить фуру лапами. Звезда опять накренилась, разбрызгивая искрящийся красный сок, а лапы с иглами застучали по кабине и контейнеру.

Но двигатель оказался сильнее, и фура попросту потащила незадачливое дерево за собой. Секунда — и ствол кракнул, звезда разлетелась с ледяным звоном, и из рваного пня забил фонтан чёрной жидкости, похожей на нефть.

11

— Его и правда зовут Фунчоза? — спросила Марина, когда они уже шагали от конечной остановки.

— Нет. Его зовут Фань Чжэн. Он не обижается на прозвище, потому что его так проще запомнить.

— Буду знать и обращаться по прозвищу.

— Это разумно.

— Что-нибудь ещё, что я должна знать?

— Недавно я листал интересную книгу.

— Что-нибудь про Чингисхана?

Марина почти обрадовалась. С каждым новым разговором ей удавалось всё больше добиться от Шоно. Может, через пару недель он вовсе перестанет темнить.

— Нет. Это был справочник предприятий вашего города. Конечно, его можно найти в интернете. Но он попался мне в руки. Знаешь, во всём городе нет ни одной частной больницы. Это странно.

— Все лечатся в государственных. Государству это выгодно.

— А что делать, если нужно спрятать подозрительных пациентов?

— У нас такое государство, что оно не допустит, чтобы от него что-то прятали.

Они шли от конечной автобуса по незнакомому ей краю Копища. И Марина не могла отделаться от мысли, что эти места как-то связаны с дурной развязкой, где пару часов назад они сражались против полусгнивших Дедов Морозов.

Наверное, все окраины города чем-то похожи друг на друга. Шоссе, перекрёстки, выхлопные газы и колючая пыль — здесь живут большегрузные фуры, а людям остаётся жаться к обочине.

Вот и больница с ларьком. Шоно достал сложенный вчетверо листок и показал Марине, не разворачивая.

— Здесь — пароль, — пояснил он. — Когда я прошу снять копию, он знает, что пришли свои, и открывает.

— А если я попытаюсь выломать дверь?

— Не советую. Особенно если его отец дома. Страж Востока не знает жалости к могуям.

— Но я ведь не могуй.

— С чего ты взяла?

— Потому что я человек.

— Неправильно. Ты тоже монстр.

— А ты?

— Все люди — монстры, точно так же, как все люди — животные. Просто наш вид — он... как это сказать по-русски... всеми признаётся, вот.

В ларьке, казалось, никого не было. Шоно нахмурился и постучал по безукоризненно вымытому стеклу.

Никакого ответа.

Он осмотрел дверь, после чего зашагал вдоль больницы. Он шёл так быстро, что Марине пришлось его догонять.

— Что произошло? — спросила она.

— Выясняю.

Они зашли с тыла, где в дворике в закрытых гаражах стояли санитарные машины. Одной не хватало. Зато стоял белый бусик с логотипом местной телестудии.

Шоно поднялся к черному ходу, дёрнул ручку. Дверь подалась. Они зашли внутрь и двинулись тёмными коридорами, ориентируясь по чёрному проводу.

Провод вёл в правое крыло. Они прошли дежурный пост без медсестры — видимо, тоже ушла смотреть на съёмки. И оказались в просторной белой палате.

Посередине, подсвеченная софитам, стояла миниатюрная чернявая женщина в накинутом на плечи врачебном халате. Она говорила, говорила и говорила:

— Это ужасное происшествие — урок для нас и серьёзное испытание. Ходят самые возмутительные слухи, пресса разных направлений подняла вой. Но долг нашего фонда — всегда, при любых обстоятельствах помогать людям! Мы поможем медикаментами, проследим за больными, обеспечим, как сейчас, работу с прессой. Наш фонд...

Шоно бросил на неё короткий взгляд и принялся рассматривать пациентов. Те, что были ближе всех, выглядели здоровыми — только ожоги, похожие на следы от когтей, пересекли их плечи и ключицы.

Он попытался подойти ближе, но путь преградили доктор в халате и мрачный бугай с бритой головой, больше похожей на булыжник. Он был в молочно-белой униформе, как у санитара.

— Мы интересуемся, — торопливо заговорил Шоно, — как можно записаться в волонтёры. Мы слышали об ужасной катастрофе под Тарасово и хотим...

— Не мешайте доктору помогать людям! — рявкнул бугай.

Шоно отступил, взял Марину за руку и потащил прочь.

— Что такое? — спросила девушка.

— Видела, что у него на рукаве? — прошептал он.

— Не успела. Он санитар, правильно?

— Он волонтёр.

— Хорошо, пусть так. И что у него на рукаве?

— Ты это видела.

— Я не успела разглядеть!

— Тише! — Шоно сбавил голос ещё сильнее. — У него на рукаве тот самый герб, что на твоём мече.

— И не только...

— Да.

Они вылетели во двор, и уже там Шоно вдруг толкнул девушку в сторону. Марина споткнулась о тот самый провод, села в сугроб, повернула голову — и увидела, как тот самый бугай в одежде санитара выскочил из гаража и попытался схватить Шоно за голову. Тот ловко отскочил, а потом сгрёб противника и с размаху швырнул его прямо в бетонную стену.

Хлопнула оконная рама, показался давнишний доктор.

— Что у вас тут?

— Волонтёр поскользнулся! — объяснил Шоно, указывая на бугая. — Расшибся, видите? Готовьте йод!

Бугай мрачно глянул на него и кивнул, вытирая с лица струи крови.

— Осторожней надо, сейчас везде гололёд, — крикнули от ворот. Там стоял китаец в чёрной шапке-ушанке — видимо, тот самый Фунчоза.

Шоно помог Марине подняться, и они засеменили к воротам по липкому снегу.

— Что произошло? — тихим голосом спросил Фунчоза. У него был акцент, и ошибки в грамматике попадались, но говорил он так быстро и бегло, что ты этого не замечал.

— Давай зайдём, — сказал Шоно. — Есть вещи, которые не обсуждают на ветру.

Фунчоза кивнул и побежал открывать. Отодвинул деревянную занавеску и так и замер, словно парадная скульптура.

Он заранее поставил чайник — видимо, сразу, как только вернулся — поэтому в комнатке царило приятное тепло.

Шоно с Мариной зашли, сели и дождались, пока китаец запрёт дверь и опустит штору.

— Где твой отец? — спросил Шоно. — Я хотел познакомить его с моей напарницей.

— Он по делам. К ночи будет.

— К ночи здесь не должно быть нас, — Шоно посмотрел на девушку. — Нам надо уйти незаметно.

— Я видел, что на вас кто-то нападал, — заметил китаец.

— Это человек из фонда. Они сторожат тех, кого привезли из Тарасово.

— Удалось узнать, что за фонд?

— Они из младших меченосцев, — ответил Шоно. — Их фонд за всё это и платит. Собирают пострадавших, чтобы осмотреть и, возможно, убить. С ними их новая Альфа. Очень неплохо выглядит. По телевизору, я думаю, ещё лучше.

— Откуда ты знаешь, что это они?

— У них новая униформа — белая, как у санитаров. Ты сам уже видел. С пришитыми гербами на рукавах. Тот же герб — у строительной компании. Они строят здесь, но на противоположной от больницы стороне. Я осмотрел дома — там пока ничего. Видимо, катушки привезут и установят, когда закончат подводить электричество.

— Глупость, — сказал китаец, — или обман. Они бы не стали так раскрываться.

— Нет, это не глупость, — Шоно принял дымящуюся пиалку. — Это, наоборот, очень умно. Они хотят, чтобы мы сделали глупость, но мы не будем её делать. Нет, не будем!

— Значит, тебе будет тяжело.

— Подождите! — подняла руку Марина. — Я ничего не понимаю. Эти... строители, или люди из фонда. Я уже не понимаю, как их называть. Они что, как-то связаны с моей бабушкой? Почему они используют один и тот же герб?

— Они связаны с ней очень тесно, — ответил Шоно. — С очень большой вероятностью именно они её и убили.

Марина замолчала и какое-то время просто рассматривала клеёнку на столе. Наконец ей удалось найти нужное слово.

— Зачем? — спросила она.

— Она не хотела отдавать им свой меч. Точнее, теперь уже твой меч.

— Подожди, подожди, — Марина согнулась и схватилась за лоб. — Я теперь вообще, вообще ничего не понимаю. Зачем тогда бабушка просила меня привезти к ней меч? Она же не собиралась его продавать!

— Я не настолько умён, чтобы проникнуть в планы пани Туровской, — ответил Шоно. — Она ничего не писала мне об этом. Я думаю, она решила, что у неё меч будет в безопасности. Пани Туровская была уже пожилая женщина, но наверняка помнила, как с ним обращаться. А если бы он остался у вас — всё могло быть ещё хуже. Они бы просто пришли к вам домой, убили вас, ваших родителей, домашних животных, если есть, и унесли меч с собой. Я уверен, что ваша квартира защищена хуже.

Марина кивнула — её волосы закачались, словно занавес. Она так и сидела согнувшись, пытаясь переварить эти странные новости.

Фунчоза тем временем закончил с чаем.

— Она уже видела могуев? — спросил китаец, наливая первую пиалу.

— Видела, — ответил Шоно.

— Согласна на такое?

— Да, — сказала Марина, прежде чем Шоно успел открыть рот, — мне интересно.

— А родителям что скажешь? — спросил Шоно.

— Когда вокруг города вот такое, — сказала Марина, — не наплевать ли нам на мнение родителей?

12

Следующий совет они держали без Фунчозы, вдвоём на кухне домика старой пани Туровской.

Марина сидела за столом, в бабушкином кресле со спинкой, а Шоно заваривал теперь уже индийский чай. После пуэра всегда хочется чего-то привычного.

— И что нас ждёт? — спросила Марина.

— Я думаю, — Шоно даже не повернул головы, — в течение недели они объявят карантин. И начнут, как пишут в бумагах, «принимать карантинные меры первой очереди».

— А что ещё?

— Будет, я думаю, и комендантский час.

— Для молодёжи? Какой возраст?

— Для всех.

— Я хочу, чтобы ты позвонил и узнал.

— В управе про это пока не знают.

— Ты знаешь, о чём я хочу, чтобы ты узнал.

— Я могу позвонить, — Шоно полез в настенный шкафчик, по-прежнему не поворачивая головы. — И мне даже ответят. Но насколько это разумно?

— Я хочу, чтобы ты позвонил, — сказала Марина. — Я бы приказала, но ты не обязан меня слушаться.

— Это будет означать объявление войны.

— А разве они сейчас против нас не воюют?

Шоно закрыл дверцу.

— Я приказываю, чтобы ты позвонил, — повторила Марина.

Шоно отправился в прихожую и снял трубку допотопного дискового телефона. Телефон был чёрный и блестящий, словно галоша, начищенная гуталином.

— Алло? Здравствуйте. Мы живём на улице Кижеватова, нас затопило со стройки. Можете посмотреть по кадастру адрес застройщика? Да, благодарю.

Шоно положил трубку.

— Улица Комсомольская, 26, офис 104, — произнёс он под нос, чтобы не забыть. Достал из сумки справочник предприятий, посмотрел.

— Плохо дело, — сказал он. — Офис в самом центре. Возможно, пустой, возможно, нет, неважно. Но склады не там. А самое интересное они хранят на складах... У нас не получилось объявить войну.

— Всё ещё впереди.

— ...Если они не убьют нас раньше.

Шоно, однако, оставался в прихожей. Судя по звукам, он надевал ботинки.

— Куда ты собрался? — крикнула Марина.

— Надо осмотреть сад.

Марина поднялась и встала в дверях.

— И что ты собираешься там найти? — спросила она.

— Пока не знаю.

— Сад завален снегом.

— Я буду искать то, что можно увидеть и так.

— Не проще подождать до весны?

Шоно посмотрел ей в глаза.

— Возможно, мы не доживём до весны.

И вышел, гулко ступая тяжёлыми ботинками.

Марина вздохнула и тоже направилась к вешалке.

Снаружи — глухая темнота частного сектора. Над заборами горела рыжая звезда фонаря.

Вокруг — ни звука.

Марина отправилась искать Шоно, больше на ощупь. Протоптанная в снегу тропа подсказала ей верное направление. Шоно стоял под голой яблоней, неподвижный, как статуя, и внимательно смотрел в ночь.

Марина заметила, что они стоят как раз напротив того места, откуда стреляли по бабушке. Удивительно, но сейчас и бабушка, и родители казались чем-то очень далёким, как деревья на горизонте. Холодный чёрный занавес ночи укрыл от неё и родителей, и учителей с одноклассниками. На крошечном пятачке, что огорожен забором, были только двое — она и Шоно, и только они что-то значили и при этом смертельно не понимали друг друга.

— Что ты нашёл? — спросила Марина.

— Тихо. Слушаю.

За забором медленно, словно нехотя, проезжала тяжёлая машина. Когда звук уже стал удаляться, Шоно что-то достал из кармана и словно прицелился. Марина приготовилась услышать выстрел, но вместо этого мигнул фонарь, и на мгновение бок удаляющегося пикапа озарило матово-белым светом.

Там был уже знакомый герб — меч и два полумесяца.

— Это судьба, — выпалила Марина.

— Не совсем, — произнёс Шоно, трогаясь с места. — Это карма.

Они вышли за калитку и двинулись по колее. Пикап уже свернул за поворот, его звук удалялся, а потом и вовсе заглох. Но они не стали даже ускорять шаг. Всё равно было ясно, где он остановился.

А вот и стройка. Сейчас, ночью, дома кажутся обломками застывшего алого пламени. Шоно очень аккуратно подобрался поближе и притаился за сугробом.

Строительные леса казались горными кельями тибетских монахов-отшельников.

Где-то за забором, среди недостроенных домов, хрупали шаги. Наконец из ворот показались тот самый санитар и сторож. Они несли длинный ящик. За ними бежала уже знакомая сторожевая собака.

Шоно выстрелил без предупреждения. Собака завыла и покатилась по снегу, оставляя чёрную полосу. Санитар и сторож бросились прочь и залегли за ящиком.

Шоно побежал к ним, не переставая стрелять. Красные искры пулек вспыхивали на металлической окантовке ящика.

Уже под сугробом Шоно обратил внимание, что они не успели повесить на ящик замок. Крышку держала только щеколда. Он схватил её левой рукой, не переставая целиться правой.

С другой стороны ящика было тихо.

Шоно распахнул крышку. И в ту же секунду из-за ящика вскочил санитар с пистолетом. Он почти успел выстрелить — но тут же получил в живот парой связанных ног. Закашлялся и осел в снег. Потом пополз задом, вскочил и побежал к машине. Сторож тоже ретировался. От него остался только остывающий труп собаки.

Шоно посветил в ящик тем самым фонариком.

— Тийна, это ты? — позвал он.

Марина подошла и тоже заглянула в ящик. У неё в ушах словно поселился маленький колокольчик — и звенел всю битву.

Вспыхнувшие фары озарили нутро ящика. На Марину смотрела небольшая тонкокостная девушка с подстриженными до плеч волосами. Её ресницы трепетали, как крылья бабочки, а руки и ноги были в наручниках.

Марина не успела её толком разглядеть. Шоно схватил ящик и потащил его в сторону, в снежный завал, — а ревущий пикап понёсся на них сквозь снежное облако, хищно полыхая фарами. Шоно выстрелил, и у пикапа лопнуло боковое стекло. Раненый автомобиль взревел, дал поворот и покатил прочь по дороге.

Шоно сменил обойму, поднялся и начал стаскивать с девушки наручники.

— Ты её знаешь? — спросила Марина.

— Немного знакомы.

— Кто она?

— Она занимается тем же, чем мы. Только у себя, в Эстонии.

— А что здесь делает? Тоже приехала Серебряного Волка ловить?

— Тихо. Здесь не место для разговоров. Как ты? — спросил он внутрь ящика.

— Идти могу, — ответила Тийна, спускаясь на землю.

И они двинулись втроём через снежные завалы.

Шоно поминутно оглядывался — не выкинет ли чего-то сторож? Но сторожа не было видно, стройка казалась пустой и мёртвой. Только выпотрошенный ящик лежал, похожий на распахнутый гроб, и можно было различить мёртвую собаку, к которой тянулась чёрная лента засохшей крови.

Без шубы Тийна казалась ещё меньше. Она присела на стул и начала растирать руки с длинными тонкими пальцами.

— Тийна — это имя, Таммару — фамилия, — пояснил Шоно, — они не означают ничего особенного.

Он снова возился с чайником.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Марина.

— Да, хорошо. Капкан был лёгкий.

— Капкан?

— Я не хочу говорить об этом.

Марина никогда раньше не видела настоящих прибалтов.

Незнакомка с эстонским именем выглядела почти неотличимо от местных девушек. Таммару могла бы быть её одноклассницей. Глаза, лицо, волосы, оттенок кожи — всё вполне обычное. Но она всё равно выделялась — и лёгким акцентом, и всегда сосредоточенным выражением маленьких чёрненьких глаз. Она реагировала очень необычно, и даже жесты в ней были непривычны. Эта мелкая непредсказуемость и давала понять, что перед Мариной — иностранка.

— Марина — внучка легендарной охотницы пани Туровской, — пояснил Шоно. — Родители могли тебе про неё рассказывать.

Тийна кивнула — совсем слегка, но очень выразительно закрыла при этом глаза.

Марине стало немного обидно. Её родители ничего ей про бабушку не рассказывали.

— У меня есть наводка, — сказала Тийна.

— Насчёт новостроек?

— Нет. Наводка на деревянного дракона.

— Говори.

Кажется, она и Шоно решили устроить соревнования в загадочности.

— Это далеко, ближе к середине города. Тут есть река... я не помню её названия. И на некоторых островах уже появились могуи.

— Думаешь, пришли по льду?

— Не знаю. Но их видели.

— На деревянного дракона снаряжение нужно, — заметил Шоно.

— У меня есть.

— В камере хранения?

— Нет, в моей квартире.

— Ты предлагаешь мне по-быстрому сгонять в Нарву?

— Моя квартира здесь, рядом, — с прежним спокойствием ответила Тийна. — В этом районе есть квартал многоэтажных домов.

13

Чтобы попасть на Набережную, надо очень долго идти через кварталы основной застройки. Серые бетонные муравейники загораживают горизонт. Человеческая цивилизация кажется здесь настолько могущественной, что ты просто не веришь, что какие-то могуи смогут укусить её достаточно больно — не говоря уже о том, чтобы поставить на колени. Как дикая природа может кому-то угрожать здесь, где её даже не видно?..

Наконец они вышли на Набережную. За серым парапетом — белая гладь замёрзшей реки. Возле другого берега россыпь разноцветных детишек гоняет по льду невидимую шайбу.

Большой, поросший соснами остров нависает справа, словно огромный корабль. Мостов к нему нет, только чёрные пеньки от свай, уцелевших от советского времени.

Впрочем, мост и не нужен. Река встала, лёд под ногами жёсткий, словно асфальт. Его замечательно присыпало снегом, так что подошвы почти не скользят.

Они топают гуськом и не разговаривают. Здесь, на белом снежном полотне, всё и так ясно — вот берег, вот река, а вот остров, где живёт чудовище. Остров приближается, уже видны заросли, склонившиеся над водой, и чёрные участки ненакрытого льда.

Северный берег целиком порос непролазным кустарником, приходится обходить с другой стороны. Вблизи остров — совсем не такой большой, как казался с берега. Он намного уже любого из дворов, которые они прошли по дороге.

А вот и пляж. К нему летом пристают, должно быть, лодки. Специально для редких гостей на полянке перед пляжем есть деревянный стол и пять деревянных стульев. Сейчас, зимой, здесь нет даже следов. На таком морозе весело играть в хоккей, но не пить водку.

Они уже вышли на берег и стоят по колено в снегу, когда Шоно вдруг останавливается и поднимает руку.

— Что такое? — спрашивает Марина. Капюшон и шарф натянуты так плотно, что кажется, будто у неё нет лица.

— Тут кто-то есть.

Шоно достаёт кинжал и шагает через снег вбок, к огромной иве, облепленной стеклянными иглами инея. Солнце сверкнуло на оголённом клинке.

Толстый ствол изогнулся буквой S и стоит на самой кромке воды, так, что нижние ветви вмёрзли прямо в лёд. На стволе — серый вырост, похожий на обрубленную часть ствола. Вблизи можно разглядеть, что это не вырост, а кто-то не очень высокий, в коричневой куртке, подбитой мехом, похожим на мох, и чёрной шапке-ушанке.

Незнакомец сидит спиной и никак не реагирует на пришельцев.

— Мальчик, что ты здесь делаешь?

Незнакомец поворачивает голову и смотрит влажными, почти хрустальными глазами. Ему и правда не больше четырнадцати лет. Он не говорит ни слова и смотрит угрюмо.

Его возмущение можно понять. Что, уже и посидеть нельзя в одиночестве?

Шоно вдруг понимает, что ему не хватает слов. Нужно точное, верное слово, а оно не приходит. Есть, конечно, обычные слова, но они словно замёрзли в горле. Тут нужно что-то очень правильное, горячее, ясное, точно, как молния. Что-то, что разом решит все вопросы.

— Ты здесь из-за девушки? — говорит за него Тийна.

Школьник смотрит.

— Не надо так убиваться, — продолжает эстонка. — Она не стоит того. Мы, женщины, вечно морочим вам голову.

Она делает шаг за шагом — очень неторопливые и аккуратные шаги, и даже следы от них одинаковые.

Губы Тийны изображают улыбку.

— Здесь очень опасно. Тебе лучше идти. Давай, вставай!

Школьник кивает, пытается встать, упирается руками — и лопается пополам, словно старый пень. Ни крови, ни внутренностей — только сыпется чёрная труха и деревянный хвост тянется к Тийне и почти хватает её за руку.

Шоно ударяет кинжалом. Вспыхивает белый огонь, и деревянный хвост отскакивает. Из раны капает смола, она такая же чёрная, но видно, что капли живые.

А в следующую секунду они видят голову.

Хрустит дерево, фыркает снег — и деревянные сиденья вместе со столиком складываются в деревянную ехидную пасть. Ива становится кончиком хвоста с кисточкой заиндевелой шерсти. Дракон явил свой облик и бросается в бой прежде, чем из-под снега появится его тело.

Марина замахивается мечом, но ветер от атакующей головы такой силы, что она просто падает в снег. Тийна отталкивается и взлетает, словно пловец с трамплина. Шоно с кинжалом наперевес принимает удар и мечет белые молнии прямо в деревянную пасть. Дракон отпрянул, заурчал — и бросился в бой с удвоенной смелостью. Видимо, он решил, что боль в пасти — это что-то вроде пряности к аппетитной закуске.

Бросок — Шоно отброшен в снег. Тяжёлая белая масса сдавила его со всех сторон, словно огромное пуховое одеяло. Только оно не греет — хорошая порция снега уже пролезла под воротник и теперь течёт по шее и мускулам спины, и кажется, что его загривок пронзают ледяными спицами.

Дракон атакует в третий раз. Меч Марины брызжет искрами, словно палочка бенгальского огня. Она пытается ударить, но снова промахивается.

Спасает Тийна — она ухитрилась спикировать дракону прямо на переносицу. Но это не надолго. Трещит лёд, взлетает снежный вихрь — и тяжёлый хвост смахивает Тийну прочь, словно пёрышко.

Правая рука Шоно продолжает сжимать кинжал, а ноги пытаются освободиться. Но даже подняться не получается, Шоно завален снегом. А сломанный кинжал в этом городе уже не починишь...

Криков детей-хоккеистов больше не слышно. Видимо, остановились, чтобы полюбоваться на зрелище. Наверное, им даже нравится.

Ничего, ребята. Те из вас, кто переживёт карантин, запомнят на всю жизнь, что симпатичные монстры бывают только по телевизору. А настоящие монстры достаточно ужасны, чтобы их не показывали по телевизору.

Снег ползёт под одежду, на шее и запястьях — словно ледяные оковы.

Дракон бросается в последнюю атаку. Теперь Шоно успевает разглядеть, что в пасти вместо зубов — отростки, похожие на ивовые ветви, и они извиваются, словно ядовитые щупальца морской актинии. Тут даже бывалого Шоно чуть не стошнило от омерзения.

Он набрал побольше воздуха, напомнил себе, кто он такой — и выхватил левой рукой из кармана гирлянду трофейных оранжевых шариков. Здесь было всё, что они добыли под новогодней ёлкой, и даже Марина отдала свои трофеи. Шоно ещё подумал, что она умеет принимать верные решения и наверняка станет хорошим бойцом...

Гирлянда полетела в пасть, словно связка гранат. Дракон поперхнулся, дёрнулся, сжал челюсти — а потом брызнул во все стороны вонючей тучей из трухи, опилок, щепок и вонючих капель уже знакомой чёрной смолы.

Ни внутренностей, ни шариков. Ничего. Деревянные драконы умеют быть удивительно бесполезными.

Шоно улыбнулся себе и попытался пошевелиться. Потом опёрся на локоть, начал подниматься — и только сейчас заметил, что его выкапывают две пары женских рук. Он улыбнулся девчонкам, почувствовал, насколько продрог, разглядел, что меч Марины воткнут в запачканный смолой снег и по-прежнему искрит, но уже не так сильно. И напомнил себе, что падать и засыпать сейчас нельзя.

Нет, не время сейчас падать и засыпать.

Часть IV. Алая стрела

14

После битвы на острове Шоно заболел. Удушливые щупальца простуды забрались прямо под кожу, туда, куда не смог добраться дракон.

Он не помнил, как протекала болезнь. Все дни, что прошли после битвы на острове, словно провалились в зыбкую тёмную яму. Он помнил, что это квартира Тийны. Помнил, что Таммару о нём заботится, и что иногда после школы приходит Марина. Марина рассказывала новости, он пояснял, что они значат. Важных новостей так и не было, а может, он просто их не запомнил.

И вот он лежит на кровати, простуженный и бессильный. Рядом, на полу, сражаются тигр и волчица. Через разбитое окно комнату затопило холодом, он липнет к коже, как мокрая простыня. Тело горит, а рука ощупывает рукоятку кинжала.

Тигр падает в бок, на полсекунды открывает полосатую шею. Этого достаточно. Рывком, какому бы позавидовала королевская кобра, Шоно бросается на него и вонзает кинжал с одного удара.

Тигр вздрагивает, пытается подняться — но узорчатая сталь вошла в волшебную плоть, прошила насквозь, рассекла половик и на два пальца ушла в доски пола. Тигр дёрнулся ещё и ещё, но рана только растёт, распахивается всё шире, и всё больше кровавых струек течёт по полосатой шкуре, солёной от капелек пота.

Волк успевает воспользоваться моментом. Рывок, полупрыжок, уход от ещё сильной правой тигриной лапы — и вот зубы сомкнулись на уцелевшем куске горла и душат хрипящего зверя, который и так задыхается и пускает кровавые пузыри.

Тигр с осуждением взирает на Шоно стекленеющим левым глазом. Он теперь мёртв.

— В ванную, — шепчет Шоно сухими губами, — кровь, в ванную. Тут надо... убраться.

Волк смотрит внимательными карими глазами.

— Придут, будут спрашивать. Надо... выкинуть тигра. Тело, ты понимаешь? Из... бавиться. Придут, будут вопросы. И новое стекло. Надо новое стекло, — Шоно перевернулся на спину, накрылся одеялом и посмотрел в потолок. — Холодно!

Мягко переступая лапами, волк перешагнул тигра и потянул его за загривок. Потом осторожно, с хирургической ловкостью, вытащил зубами за рукоятку узорчатый кинжал. Кинжал заискрился, из десны по подбородку побежала струйка крови.

Белый волк положил бережно кинжал рядом. Снова схватил полосатого за загривок — и потащил прочь из комнаты.

Хорошо, если в ванную.

Шоно почти застонал. Пока белый волк всё делает правильно. Надолго ли это?..

Надо вставать. Надо вставать и ему. Шоно не может, но надо вставать. Без его помощи даже волк не разберётся.

Шоно пополз с кровати. Он буквально свалился на холодный пол и какое-то время лежал, выдыхал, приходил в себя. Поднялся, накинул одеяло, как плащ, и заковылял в ванную по кровавому следу. Его шатало.

Тигр уже лежал в ванной, словно в белом саркофаге. Кровь продолжала течь. Она расползалась алой, как киноварь, лужей. Волчица сидела рядом и словно извинялась, что зубами неудобно поворачивать кран.

Шоно пытался дышать ровно. Каждый вдох давался с трудом.

— Нужно много... всего. Не успеем. Марина... звонить Марине.

Волк продолжал смотреть.

— Принеси мою сумку.

Волк направился на кухню. Длинный холодный мех задел голую ногу. Когтистые лапы клацали по голому полу.

Шоно прислонился к стене и попытался думать о чём-то другом. Как всегда, мысли были о вещах, которые уже не изменишь.

Например, теперь стало ясно — надо было прятаться у Марины. Дом покойной пани Ядвиги был защищён по всем правилам магического искусства. Тийна говорила, что квартирка меленькая, её трудно заметить. А ещё — что седьмой этаж это хорошая защита. Говорят, даже первые небоскрёбы строились, чтобы защитить корпоративные секреты от могуев Нью-Йоркской подземки.

Оказалось, это не так. Для серьёзного могуя седьмой этаж — не проблема.

Сумка опустилась возле его ног. Шоно сполз на пол, подтянул её ближе, достал одно из яиц.

В карих глазах волчицы читалось осуждение. Шоно кивнул, а потом разорвал яйцо пополам и прильнул губами.

В дверях повернулся ключ. Волчица мягко, как кошка, перепрыгнула через Шоно и побежала в прихожую.

Если проблема, волчица разберётся... да, пусть сама разбирается.

Он пил терпкий и вонючий сок из кубчатых внутренностей яйца. Попадались комки, их он глотал тоже. Наверное, таким был на вкус тот самый рыбий жир, пока его не стали продавать в таблетках. Крошка Ру не хотел пить рыбий жир. Я пью, но это неправильно. Слишком много лишней земли, нужно выжать и процедить, а лучше перегнать. Да, надо было отнести к Фунчозе... он же где-то тут, рядом. Да, он тоже живёт теперь на Копище. А в Киеве он жил на Троещине, где глухие многоэтажки и стеклянные церкви бешеных пятидесятников. Мы все вместе, мы всегда вместе.

Конечно, это перевод дорогого продукта. Но Шоно не может ждать эликсира. Он должен стать здоровым... прямо сейчас.

Из прихожей к повороту коридора на кухню вышла Марина. Шоно повернулся к ней и закашлялся.

Кашель рвал его, почти выворачивал наизнанку. Шоно думал, что его сейчас вырвет или он просто сдохнет, задохнётся от избытка земли. Но всё обошлось. Он выдохнул и посмотрел на Марину слезящимися глазами.

— Что здесь произошло? — спросила Марина.

— Могуй пришёл, — просипел он, — мёртвый лежит... в ванной.

Марина посмотрела. На её лице отразилось замешательство перед величием мёртвого зверя.

— Это могуй в форме тигра?

— Могуй, который и есть тигр. Дай руку!

Он поднялся и выдохнул. Горло по-прежнему саднило, словно там была наждачная бумага. Голова кружилась ещё сильнее. Но ледяные щупальца лопнули и рассыпались в пыль, которая, конечно, продолжала покалывать ступни и кончики пальцев.

Здоровье обошлось дорого. Но ничего. Добычи скоро будет столько, что даже не вывезти.

— А что за волчица, — Марина кивнула назад.

— Это Тийна. Не обращай внимания, она иногда перекидывается. Пошли, надо убирать его...

— Ты его в лесу закопать собираешься?

— Нет! Мы вынесем его на крышу и там оставим. А уже ночью закопаем в лесу.

— Зачем? Чтобы высох?

Шоно снова зашёлся кашлем.

— Чтобы никто не увидел, как мы выносим его из подъезда, — наконец просипел он. — Давай, заворачивай.

К счастью, на лестничной клетке никого не было. А вот тигр оказался тяжёлый — они словно тащили пять ковров.

На верхней площадке им пришлось остановиться передохнуть.

— И что, — спросила Марина, — такое теперь по улицам бегать будет?

— Будет, — ответил Шоно, — с каждым днём карантина — всё чаще.

— Люди с ума сойдут.

— Власти найдут объяснение, — сказал Шоно. — Например, скажут, что это звери-мутанты из чернобыльской зоны. Неизвестные науке звери и другие тяжёлые последствия радиации.

— Глупость полная, — заметила Марина.

— Глупость полезная, — отозвался Шоно. — Глупость, которая всё объясняет.

— Ты знаешь, сколько лет назад случился Чернобыль?

— Не помню точно. Надо подсчитать. Это был восемьдесят седьмой год, правильно?

— Нас тогда ещё на свете не было! И вдруг — мутанты. Из чернобыльской зоны! Никогда не было, и вдруг появились. Сбежали, видимо, из радиационного заповедника.

— Это хорошее объяснение.

— Это идиотское объяснение! Что мешало им сбежать раньше?

— Мутантам тоже нужно время.

— Чтобы повзрослеть?

— Нет. Чтобы достаточно мутировать.

— Ты уверен, что кто-то вообще согласится с таким объяснением?

— Я думаю, не поймёт никто, а поверят многие.

— То есть поверит не только мэр, но и все, кто работает в мэрии?

— Поверят почти все, кто живёт в городе.

— Никто не поверит. Это тухлая ложь.

— В ложь поверить легче. Ложь приспособлена под людей, а правда сама по себе, она неудобная. Ты скоро увидишь, что люди готовы поверить любому вранью, когда правда слишком страшная.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю, потому что видел такое раньше.

15

Отсюда, с крыши, дом почему-то казался совсем невысоким. Наверное, смущала ещё более высокая многоэтажка, что стояла с севера.

А ещё крыша была удивительно тесной — такой пятачок асфальтового покрытия, и везде — кирпичные дымоходы, похожие на белые саркофаги, и чёрные сколоты антенн, каким-то чудом уцелевшие в эпоху кабельного телевидения. Если обходить дом, кажется, что крыша будет намного просторней.

С трёх сторон её огораживал парапет, а с четвёртой она просто обрывалась во двор. По ту сторону оборванной крыши поднимались голые ветви разросшихся деревьев.

Мария сообразила, что это те деревья, которые она видела, когда заходила в подъезд. И что четвёртая сторона покатой крыши и правда никак не огорожена. Если она пойдёт туда и сорвётся с края, то будет лететь вниз долго, все девять этажей, пока не врежется в жёсткий асфальт. Эта догадка отдалась щемящим ужасом — ещё хуже, чем от тяжёлого мёртвого тигра.

Шоно уложил труп, завёрнутый в белую простыню с огромными кровавыми пятнами.

— Нам надо надеяться, — произнёс он, — что никто не будет высматривать с вертолёта.

И подровнял края простыни, а потом накрыл сверху чёрным покрывалом. Цвет был немного похож на чёрный гудрон с пятнами снега, что покрывал крышу. Но если стоять рядом, всё равно заметно.

Марина уже надеялась, что сейчас они уйдут вниз и запрут эту дурацкую крышу. Но тут Шоно опустился на четвереньки и пополз к парапету. Поднял над ним голову и внимательно огляделся.

Потом в такой же манере пополз обратно. Добрался до середины крыши и только там поднялся на ноги.

— Милиция уже здесь, — сказал он. — Подъехали, выходят из машины. Уходим спокойно, делаем вид, что всё в порядке.

— Кто-то увидел тигра? — спросила Марина.

— Кто-то услышал разбитое стекло. И борьбу.

Шоно запер чердак и подёргал замок. Конечности слушались, и довольно неплохо. А вот уши по-прежнему заложены.

Тийна ждала их с открытой дверью. Внизу уже хлопнула дверь подъезда и слышались уверенные шаги.

Шоно вошёл, дождался, пока Тийна прикроет и запрёт дверь, и только потом скомандовал Марине:

— Ты — на кухню. Если будут искать, не прячься. Но и не высовывайся.

— Думаешь, нас арестуют?

— Думаю, нет. Но допрашивать будут до позеленения.

Тийна осталась в прихожей, а Шоно взял швабру и начал сгребать осколки. Потом спохватился, поднял кинжал и спрятал за телевизор. Похоже, голова тоже работала пока не в полную силу.

Тем временем Тийна подняла и выкинула в мусор две опустошённые шкурки от яиц. Марина проводила её встревоженным взглядом.

Сейчас однокомнатная квартирка казалась особенно маленькой.

В дверь позвонили. Тийна открыла, и в коридор вошли двое милиционеров. Один был с вытянутым равнодушным лицом и постоянно смотрел куда-то вбок. Второй был плотный, усатый и явно знал, что делает.

Шоно вышел из комнаты и встал рядом с Тийной, не выпуская швабру из рук.

— Кто здесь проживает? — спросил усатый.

— Я, — Тийна протянула паспорт. — Тийна Таммару, эстонское гражданство. Прописана в городе Нарва.

— А кто этот человек? — усатый изучал документ.

— Мой друг.

— Он был в квартире, когда это случилось?

— Да, был.

— Что он здесь делал?

— Он пришёл в гости, — ответила Тийна.

— Просто в гости?

— Да. Он мой близкий друг, — Тийна произнесла это всё тем же холодным голосом.

— Ваше имя?

Шоно назвался. Его имя тоже было не самым обычным.

— Вы казах, что ли? Киргиз?

— Монгол.

— Монгол? А что вы здесь делаете?

— Приехал в гости к моей подруге Тийне.

Усатый поспрашивал ещё и, наконец, перешёл к делу.

— Что у вас произошло?

— Кто-то разбил нам окно, — Шоно кивнул в сторону комнаты.

— Вы видели, кто?

— Какие-то люди с крыши соседней многоэтажки.

— Вы знаете этих людей?

— Когда мы посмотрели в сторону крыши, они уже убегали. Даже если мы их знаем, то не сможем опознать.

— Что они сюда бросили?

— Наверное, камень.

— Вы нашли этот камень?

— Нет. Но они могли бросить, например, кусок льда. Который уже растаял.

— Вы, похоже, разбираетесь в том, как уходить от ответственности.

— Это было в «Меня зовут Коломбо», — ответил Шоно. — Человека убили куском льда, который потом просто растаял в бассейне.

— У вас есть соображения, почему эти, как вы говорите, неизвестные люди решили разбить именно ваше окно?

— Никаких.

Полицейский, не снимая ботинок, пересёк комнату и выглянул в голый прямоугольник окна.

— Вижу, подъезды смотрят в общий двор,— заметил он. — Скажите, вы не обратили внимания, эти люди выходили из подъезда?

— Нет, не обратили, — ответил Шоно.

— Почему?

— Мы были слишком заняты уборкой.

— Замечательно, просто замечательно. Возможно, они до сих пор в подъезде. Поможете нам? Надо составить протокол и проверить подъезды, вдруг они там до сих пор прячутся.

— Хорошо, давайте.

Шоно пошёл следом за милиционером. Безликий замыкал шествие.

Тийна взяла швабру и вернулась к уборке. Марина выглянула из кухни, но Таммару качнула головой — пока нельзя.

Во дворе Шоно уже шагнул к противоположному дому, но тут его толкнули в спину.

— Не так быстро. В машину!

— Что такое? Я арестован?

Усатый развернулся и посмотрел ему в глаза.

— Пока нет. И если поедешь с нами по-хорошему, то всё будет хорошо. Понял?

— Понял, конечно, понял. Можно узнать, какой закон я нарушил?

— Пока — никакого. Давай, поехали.

Шоно был на голову выше усатого, и даже шире в плечах. Но у них было оружие — пусть и простое, не магическое.

И он сел в машину. Усатый сел рядом, безликий — на место водителя.

— Всё хорошо будет, вот увидишь, — сказал усатый в пространство перед собой.

Машина тронулась. Шоно обернулся, но крыша автомобиля перегородила обзор, и он так и не разглядел балкон Тийны.

— Всё это ни к чему, — произнёс Шоно. — Если бы вы сказали, я бы и так с вами поехал.

— Если тебе без разницы, — заметил усатый, — то нечего и возмущаться.

Машина затормозила в небольшом дворике, окружённом двухэтажными домиками в духе начала века. Дальше, за деревьями, начинались многоэтажки. Видимо, они приехали куда-то в исторический центр.

После тёплой машины Шоно вдруг почувствовал, как легко одет и как холодно на зимней улице. Мороз забирался под тонкую одежду и щупал тело холодными пальцами.

На крыльцо вышел смуглый человек в низко надвинутой шапке. В руке у него дымился стакан чая в металлическом подстаканнике, какие бывают на железной дороге.

— Отойдите, — скомандовал смуглый милиционерам. Те ретировались к машине. Смуглый посмотрел на Шоно и улыбнулся.

Шоно кивнул в ответ. Он не знал этого человека.

— Итак — Шоно?

— Да. А вы кто?

— Полковник Матюшин. Моя фамилия вам ничего не скажет.

— Так и есть.

— Вы, значит, охотник?

— Меня называют и так.

— Поохотиться приехали...

— Не отрицаю.

— А на кого в этот раз охота?

— Я не знаю ничего, чего не знаете вы.

— Это тебе так кажется.

— Может быть.

— А что будет, если мы не разрешим тебе охотиться?

— Придётся вернуться домой. Обидно.

— Обидно, что не поймаешь Серебряного Волка?

— Обидно, что не получится заработать на трофеях.

— А как ты относишься к Серебряному Волку?

— Он опасен.

— Ты слышал, что в городе появились твои конкуренты?

— Не слышал, но и не удивлён.

— А про «Алую Стрелу» слышал?

— Нет.

— Теперь ты услышал. Будет хорошо, если ты к ним зайдёшь. Они будут рады такому охотнику.

— Вы предлагаете мне сотрудничать с милицией?

— Я предлагаю тебе сотрудничать с «Алой Стрелой». Расскажешь потом, что увидел, — Матюшин допил чай и звякнул ложечкой. — Везите его обратно! С этим я закончил.

16

Секретно, уровень E.

В процессе расследования инцидентов в секторе А4 установлено проникновение в городскую черту аномальных объектов («могуев»)

Считаю целесообразным:

1. Введение особых карантинных мер на территории городов, расположенных в секторе А4.

2. Осуществить предварительную подготовку к введению карантинных мер в секторах, потенциально доступных из зоны аварии.

Внедрение карантинных мер против «могуев» проходит успешно. По предварительным данным, распространение «могуев» за пределы городских пригородов приостановлено.

Погодные условия и нехватка оперативной информации не позволяют осуществить полную ликвидацию «могуев».

В ходе оперативных мероприятий проведена успешная вербовка информатора из числа т.н. «охотников» (код Щ-2) из числа охотников. Также проведено предварительное изучение клуба «Алая Стрела». Установлено, что среди его участников нет настоящих «охотников», прошедших положенную подготовку, а деятельность носит сугубо демонстративный характер.

Считаю необходимым ликвидацию этого клуба в ходе демонстративной акции с возможным привлечением агентов и осведомителей.

Координация сил, выделенных для ликвидации последствий аварии на объекте П-2, осложнена нехваткой информацией и невозможностью доступа на объект П-2 для повторной его консервации, т.к. объект П-2 расположен за пределами государства.

В связи с этим считаю целесообразным:

1. Проинспектировать защитные сооружения и обеспечить усиленное патрулирование с целью предотвратить проникновение различных аномалий на территорию государства.

Оперативная информация указывает на наличие значительного количества документов, уцелевших от последней кампании по ликвидации «могуев». Большинство из них сохранились в архивах. Связаться с сотрудниками, непосредственно осуществлявшими операцию, затруднено в силу смерти многих из них от старости.

Мой уровень доступа не позволяет задействовать сектора архивов, сохранивших необходимую информацию.

В связи с этим считаю целесообразным:

1. в самое ближайшее время создать комиссию при кризисном штабе, которая сможет систематизировать наличные сведения о могуях, их среде обитания, поведении, уязвимых местах, опыту их отлова и истребления и выработать инструкции для личного состава.

Обнаруженные материалы, среди прочего, указывают на академическую дискуссию вокруг «могуев» вплоть до середины 1960-х годов. В доступном мне курсе лекций по вопросам материализма для студентов Военной Академии доктора философских наук, член-корреспондента РАН Мелютина С. Т. есть следующие упоминания о проблеме «могуев»:

1. «человеческий космос и другие существа – порождения хаоса»

Вероятно, под другими существами понималась некие разновидности «могуев».

В связи с этим считаю целесообразным:

1. Прояснить, действительно ли мёртв доктор философских наук академик Мелютин С. Т. и, если это не соответствует действительности, привлечь его к работе комиссии.

2. Включить в состав комиссии экспертов из института философии Академии Наук для прояснения современной ситуации вокруг происхождения человека и космоса.

3. Включить в состав комиссии экспертов из института философии Академии Наук для прояснения современной ситуации вокруг хаоса.

Матюшин

17

Шоно выждал, пока уедет милицейская машина. Потом начал объяснять. Тийна слушала его, собирая пластилином мелкие кусочки стекла.

Когда путь стал свободен, Шоно отправился к Фунчозе.

Этот кусок Копища он не знал, Шоно бродил, словно по зазеркалью. Больницу пришлось искать долго.

Фунчоза, как и в прошлый раз, сидел внутри киоска. Там всё было без изменений, только под прилавком стоял новый железный ящик. В таких хранят Алые Кубики.

Шоно посмотрел на ящик в упор. Фунчоза поймал его взгляд, но сделал вид, что ничего не заметил. Он снова готовил чай.

— Ты слышал про полковника Матюшина?

— Кто это? Охотник?

— Нет.

— Только что услышал от тебя. Кто этот человек?

— Раз не слышал — это не важно.

— Это полковник — большой человек, значит. Он будет отвечать за карантин в городе?

— Может быть. Этого я не знаю.

— Ты бы не стал просто так спрашивать про полковника.

— Хорошо, спрошу про другое. Ты знаешь команду охотников «Алая Стрела»?

— Да, знаю, — китаец не видел смысла отпираться.

— Как давно ты их знаешь?

— Они приходили вчера.

— ...И, я вижу, принесли товар. Они сказали, где добывают?

— Ты знаешь мои правила. Я не спрашиваю про охоту.

— Они могли хвастаться.

— Они не хвастались. И это было для них труднее всего.

— Где они научились охоте?

— Не знаю, — ответил китаец. — Об этом они тоже не хвастались.

— Добывать Кубики нетрудно. Но случайный человек не сможет.

— Ты хороший охотник, — ответил Фунчоза, — поэтому думаешь, что стать охотником трудно. Но начинающий охотник тоже может добыть несколько кубиков. Даже если у него нет учителя. Сейчас много что можно найти в интернете, и про твою охоту, и про обычную.

— Я рад. Может быть, они ищут новых охотников?

— Ты знаешь ответ.

— Да, знаю. Новые союзы всегда ищут новых охотников. Они оставили адрес?

— ...этот ответ ты тоже знаешь.

Закончив с Фунчозой, Шоно отправился в домик пани Туровской. Там его дожидалась Марина.

— Появились ещё охотники, — сказал ей Шоно, — «Алая Стрела». Я собираюсь прийти к ним и проверить, чтобы они ничего не натворили. Возможно, я запишусь в их команду, для верности. Но если они предложат это тебе — не соглашайся. Они умеют не больше тебя.

— Кто они такие?

— Я пока сам не знаю.

— Ладно, я спрошу по-другому. Почему ты всегда отвечаешь так непонятно?

— Я всегда отвечаю тебе достаточно, чтобы ты знала, как действовать.

— Спрошу по-другому. Почему ты отвечаешь не больше, чем достаточно?

— У меня такие правила. Я храню всю информацию только в моей голове. В чужие головы стараюсь не класть. Это значит, что если за нас возьмутся всерьёз, то пытать по-настоящему будут только меня.

— Очень многообещающе. Но у меня всё равно остался вопрос.

— Задавай.

— Кто такая эта Тийна?

— Она — волчица-оборотень из Нарвы. Эстонка. Её фамилия — Таммару.

— Ты ведь любишь её?

— Нет. Мы коллеги. Я охотник, она волк-оборотень.

— Ты не можешь меня любить, — напомнила Марина, — я ещё школьница.

— Я и не пытаюсь.

— Кого же ты любишь?

— Я люблю охотиться.

Марина набралась смелости и спросила:

— У тебя вообще женщины были?

— Были, — ответил Шоно, — но я — люблю охотиться.

Они поговорили ещё, но Шоно явно дожидался темноты и отвечал невпопад. Марина не выдержала и вручила ему кинжал, что остался в квартире Тийны.

— Я чуть не напомнил, — сказал Шоно.

Когда стемнело, он зашагал к остановке знакомого автобуса.

Ехать в автобусе было приятней, чем в патрульной машине. Из Копища в центр города он шёл полупустым, и почему-то очень хотелось узнать, что за люди едут вечером в центр города, где объявлен карантин.

Конечно, опыт подсказывал — если нападёт могуй или милиции снова придёт в голову его арестовать, никто из этих людей не попытается его спасать. Но с ними было приятней.

Сейчас, когда можно было смотреть в окно, вдруг оказалось, что центр совсем рядом. Вот закончились дебри деревянных домиков, мигнул жёлтый фонарь будочки, что на железнодорожном переезде, потом автобус вскарабкался на мост, спустился вниз — и вот уже центральная площадь. Она по-прежнему называется площадью Ленина — словно Советский Союз не закончился, а затаился.

Сначала город казался больше. Но нет, всё проще — он долго не рос в эту сторону.

Когда Шоно шагал по площади, он впервые задумался, как выглядит со стороны. Белые фонари, накрытые колпаками, отбрасывали лишь зыбкие лужицы света, и Шоно казался просто ещё одной тенью. Под одним из фонарей он достал бумажку, которую получил от Фунчозы.

Там был адрес. На всякий случай, даже не подписанный. «Алая стрела» собиралась в обычной квартире.

Шоно не стал даже раздумывать. Все мысли он передумал, пока шагал с бумажкой в кармане.

Ребята базировались неподалёку от центральной площади, буквально в двух шагах от мэрии. Это не запрещено, но опасно.

Шоно не сразу нашёл нужный дом — в темноте они все казались одинаковыми. Это оказалась старая, ещё начала века, угловая пятиэтажка. Скруглённые балконы напоминали про польский ампир. В подъездах — новенькие металлические двери с кнопками. Теперь подъезды были похожи на сейфы.

Шоно отступил во двор и нашёл нужные окна. Свет горел, одна створка была распахнута, и оттуда слышались голоса.

Шоно поднялся по ступенькам подъезда и набрал номер квартиры.

Он прислушался и различил в ночной тишине трель звонка за полуоткрытым окном квартиры. Голоса стихли. Трель стала отчётливей. Кто-то пошёл открывать.

Шоно ждал.

— Кто это? — спросил охрипший голос.

— Охотник, — ответил Шоно.

— Во как... — с той стороны, видимо, собирались с мыслями. — Ты от китайца, что ли?

— Я охотник, меня интересует «Алая Стрела».

— А, проходи.

Кодовый замок запищал. Путь был свободен.

Шоно поднялся по тускло освещённой лестнице. Дверь нужной квартиры была открыта, на пороге стоял, видимо, тот самый начинающий охотник с охрипшим голосом. На Шоно он посмотрел с уважением.

Шоно прошёл, пока снимал ботинки — огляделся. Квартира просторная, трёхкомнатная. Судя по дешёвым шкафам и обшарпанным стенам, досталась от родителей — и новый хозяин решил, что ему теперь всё можно.

Он прошёл в ту самую комнату с открытым окном. Здесь было человек пять, ружья стояли завёрнутыми в бумагу. Тот, что был тут за главного,— полулежал на диване. У него была аккуратно подстриженная борода и ухоженные ногти.

— Не забывайте, у нас другая страна. Вот, например, на вокзале уже год почти сидят горцы. Едут в Европу получать политическое убежище, а Польша их каждый раз заворачивает, им такого счастья не надо. И вот они сидят, ждут визы для беженца — которой никогда не будет. Но, думаете, хулиганят? Нет! У нас в стране не похулиганишь. Они уже выучили, что на вокзале милиция, и вокруг вокзала милиция, и чуть что — они сразу, всем аулом поедут к себе домой, — на этом месте председатель заметил Шоно и спросил: — Это ты — охотник?

— Я уже сказал.

— А чем докажешь?

Шоно молча полез во внутренний карман куртки и достал здоровенный, с кулак, Хрусталин. Показал публике, а потом произнёс:

— У меня, если что, их целый мешок, — и двинул рукой, как если бы собирался врезать прозрачным шаром в старый паркетный пол.

— Стой! — крикнул председатель. — Стой! Я тебе верю!

Даже начинающие охотники знают, что будет, если разбить в помещении Хрусталин. Им повезло, если они узнают это не на своём опыте.

— Хорошо, — ответил Шоно. — А верят ли остальные?

— Верим, верим! — зазвучали наперебой голоса.

Шоно положил шар на стол и сел рядом.

— Из каких вы к нам краёв? — председатель пытался говорить прежним тоном.

— Последний раз ехал из Ровно, — ответил Шоно, — там было неопасно и очень весело. Могуи слабые, охота хорошая. Едешь на джипе — и давишь их, давишь. Только и слышно, как они под бампером похрустывают. Как бабочки, когда влетают прямо в огонь.

— Могуи?..

— Да. Профессионалы называют их могуями.

18

Только сейчас, ночью, он по-настоящему рассмотрел вокзал. Это было парадное здание в духе сталинского ампира. Колоннаду подсветили апельсиново-жёлтым, над ней взмывал в небо голубой шпиль, а на неосвещённом участке внизу башни горели буквы с названием города.

Внутри вокзал был намного тесней, чем казался снаружи. Возле белого куба с расписанием — никого.

Шоно вступил в сумрачный зал. Высокие окна. Толстые колонны, красные и квадратные. Присесть негде. Все сиденья заняты женщинами в зелёных платках и тощими бородатыми мужчинами. Они по привычке придерживали хмурых детей, настоящих волчат с чёрными злыми глазами. Но дети и так не пытались бегать. Они привыкли к этой неподвижности.

В углу присматривал за порядком одинокий милиционер. Этого было достаточно.

Шоно огляделся ещё раз, потом пошёл обратно и спустился с освещённого крыльца на скрытый чёрной тенью асфальт.

Теперь оставалось только ждать.

Он прождал полчаса. А потом он колонн отделилась чёрная фигура, похожая на ловкую тень. Спустилась вниз, и Шоно разглядел смуглое лицо, обведённое аккуратно подстриженной чёрной бородой.

— Что-то ищешь? — спросил незнакомец.

— Да, — ответил Шоно, — нужна труба.

— Труба...

— Уверен, у вас остались ненужные. Они нужны только на войне, а у вас война закончилась.

— Случай, что ты вообще о нас знаешь?

— Что у вас война закончилась.

— С чего ты взял, что у нас есть трубы?

— Так, подумал. Вдруг вы захватили парочку труб с собой, просто так, на продажу. Ведь никогда не знаешь, где будет следующая война.

Чернобородый задумался. Потом сказал:

— Когда тебе нужно?

— Завтра. Плачу наличными.

— Я попытаюсь узнать...

— Нечего пытаться. Вам надо уехать из города. Как можно быстрее.

— Думаешь, облава будет?

— Хуже. Скоро никто не сможет выйти из города.

Чернобородый недоверчиво блеснул глазами.

— Почему ты так думаешь?

— Просто знаю. Собирайте своих и уходите как можно скорее. Начинайте уже завтра. Ничего хорошего здесь не будет.

— Ты думаешь, нас зачищать будут?

— До вас никому не будет дела. Пристрелят, как собак, и спишут на карантинные меры.

— Чего?..

— Здесь будет ещё опасней, чем на войне.

— Слушай, брат, давай ты не будешь здесь распоряжаться...

— Если вам так важно быть возле границы — катитесь в Гродно.

— Через Гродно тоже прохода нет...

— Я закончил. Завтра приду за товаром. Всё.

Шоно зашагал к автобусной остановке. На каждом шаге он прислушивался — но погони не было. Да и зачем гнаться за человеком, который обещал завтра принести кучу денег за совершенно ненужный старый ручной пулемёт?..

Он думал, что это будет последний автобус — но часы на мобильнике показали только десять часов. Сейчас, в декабре, темнело рано и казалось, что холодная ночь будет всегда.

Когда он открыл дверь, Марина дремала в бабушкином кресле. Услышав звуки в прихожей, он открыла глаза и потянулась к мечу — но узнала Шоно и отправилась на кухню заваривать чай.

Она уже привыкала к новой безумной жизни.

— Был на вокзале, — заметил Шоно, — сидят горцы.

— Я вот что не пойму, — сказала Марина, — прочитала новость, что какие-то благотворители им бесплатные одеяла дают. Я, конечно, понимаю, что дают. Но кто те люди, которые отдают благотворителям эти одеяла?

— Я думаю, это власти, — ответил Шоно, — какой-нибудь Матюшин, только не военный, а штатский. Раздают одеяла, чтобы они не начали воровать их у местных жителей. Это всё не очень важно. Когда объявят карантин, до одеял уже никому не будет дела.

— Я не понимаю, почему они просто не раздадут одеяла.

— Они их так и раздают.

— Они могли бы просто привезти их на казённом автомобиле.

— Нет. Это недостаточно унизительно. В таком деле важно поставить на колени. Чтобы человек чувствовал, что живёт на подачки.

— Ты этим тоже занимался?

— Нет. Я всю жизнь охотился.

Марина поставила чашки на стол.

— И какие новости по поводу охоты?

— Снова видели Серебряного Волка.

— Ты сводишь меня посмотреть?

— Нет. Слишком опасно. Но ты узнаешь, когда он будет рядом. Твой меч ответит.

— А что нового в «Алой Стреле»?

— Думаю, им предстоит тяжёлое испытание.

— Испытание карантином?

— Испытание, после которого они едва ли будут в живых.

— Ты предупредишь их?

— Нет. А тебя — предупреждаю.

— В этом как-то замешана Тийна?

— Даже не думай. Тийна работает сама по себе. Такие у неё правила.

19

— Это будет крутая охота, — сказал председатель клуба.

Шоно не знал, как называется этот район. Он решил, что выяснит у Марины. Для дела это бесполезно, но выяснить надо — для полноты информации.

Район начинался за железнодорожным мостом и тянулся до переезда. Возле вокзала он занимал не больше одного квартала, но чем глубже ты в него углублялся, тем шире расходились ветки железных дорог, и тем больше было дворов, тупиков, полузаброшенных странных сараев.

Они поехали охотиться на джипе. Председатель «Алой Стрелы» горделиво посматривал на редких прохожих, но можно было заметить, что район ему тоже не знаком.

— Как думаешь, — спросил он у Шоно, — эта штука хорошо будет давить могуев?

— Не знаю, — ответил Шоно, — на таком авто я могуев ещё не давил.

Они забрались куда-то в дебри, где с одной стороны был забор, а с другой — торчала двухэтажная кирпичная казарма, построенная ещё в начале века. В щербатых стенах зияли дыры, а сама казарма словно задумалась — остаться ей памятником архитектуры или превратиться в руину. Пятна снега на кирпичах, словно глазурь на куличе.

Самый мелкий в команде докуривал сигаретку.

— А на кого мы охотимся? — ещё раз спросил Шоно.

— Увидишь. Они хороши.

— Так хороши, что убивать не хочется?

— Так хороши, что хочется убивать их снова и снова!

— Послушайте, уважаемые господа, — заговорил незнакомый голос.

Возле джипа стоял щетинистый дядечка в коричневой куртке, похожий на немолодого рабочего, какие в советское время выписывали литературные журналы, а в наше любят комментировать на форумах и давать советы правительству.

— Чего тебе надо? — спросил председатель клуба.

— Видите ли, в чём дело, — заговорил дядечка, — дело в том, что я бомж. Такое может случиться много с кем, а случилось со мной. И я вот шёл мимо вас и вдруг увидел джип. Я вот и подумал — а вдруг вы мне сможете дать мне немного денег. Это ведь так может случиться, да?

Председатель клуба скривился. Он явно бы предпочёл увидеть могуя. С могуем хотя бы понятно, что делать...

Но тут заговорил Шоно.

— Я предлагал, — сказал он,— его застрелить. Прямо здесь.

— Э?

— Пристрелить как собаку, — Шоно полез в карман, — чтобы не вонял.

— Не надо, — заговорил дядечка. — Не надо!

Спустя пять минут дядечка уже убегал во дворы, припадая на левую ногу.

Председатель клуба повернулся к Шоно, хотел что-то сказать. Но промолчал и просто посмотрел с уважением.

— Появляются, — зашептали с места водителя. Там сидел самый незаметный член клуба. Это был один из тех людей, которых на фотографии замечаешь в последнюю очередь — даже если это фотография в его собственном паспорте.

Они и правда появлялись, словно вылуплялись из сугробов. В шапках и коричневых куртках, в основном старые, но было несколько юных, почти школьников. Некоторые выглядели хуже беглого бомжа. Все — с хмурыми лицами. Они не разговаривали, старались друг на друга не смотреть и делали вид, что всё вокруг их не касается.

Без единого слова, словно ими руководил укрытый снегом механизм, они вытянулись через двор к двухэтажной казарме.

А сырое зимнее небо над их головами было похоже на серую половую тряпку.

Председатель кивнул — медленно, как если бы у кивка был звук и этот звук мог их выдать. Потом поднял ручной пулемёт.

Никакой реакции. Коричневая линия всё так же тянулась через двор.

Кроме них — ни одного прохожего, никого. Тишина вдруг стала плотной и тяжёлой, как свалявшиеся перья в подушке.

— Вот вы, могуи, — произносит председатель клуба. Видно, ему нужен какой-то символ, чтобы отметить — здесь вытянулись колонной в ряд не люди и то, что они делают, для человека не характерно.

А потом он начал стрелять.

Уже на середине очереди он понял, что неудачно выбрал оружие. Недостаточно эффектно, в кино расстрел толпы выглядит круче.

Сперва живая коричневая стена так и стояла поперёк двора. Только изредка то тут, то там вырывался наружу фонтанчик крови и раненый либо бросался в бегство, оставляя кровавую полосу, либо тихо валился в снег. Если крики и были, их заглушил стук пулемёта — как раз над его головой вступил второй охотник.

Толпа распалась, рванула к домам, а потом люди побежали прочь, просачиваясь за сараи и заборы. Второй залп был уже по бегущим, и пулемёты замолкли.

Охотники второго звена уже бежали к упавшим телам. Тот, что был самым низким, вцепился в ближний труп, как собака в мясо, перевернул его — и увидел кровавый силуэт на снегу, а уже потом — залитое красным лицо, закатившиеся глаза и чёрную дыру в груди чуть повыше солнечного сплетения. Сглатывая тошноту, он обшарил тело — ничего, только кошелёк и паспорт... Могуй ничего не отдавал и не разлагался. Он бы...

— Это люди! — заорал он. — Нас обманули, это люди! Мы людей расстреливали!

Он побежал к джипу. Было слышно, как где-то высоко над головой кто-то распахнул окно.

Председатель клуба обернулся, словно надеялся на помощь Шоно — тот наверняка знал, что делать. Но немногословный монгол как сквозь землю провалился.

Джип заревел. Они еле успели вскочить на заднее сиденье, когда он тронулся. Незаметный за рулём направил его прямо вперёд, на сараи и заборы. Тяжёлая чёрная машина всё-таки решила сегодня кого-нибудь задавить — могуя или, на худой конец, потенциально рабочего человека.

Дальше была фантасмагория. Орали и спорили все, вместе и сразу. Каждый чувствовал, что надо всем что-то доказать — и тогда всё обойдётся...

Потом замолкли — и оказалось, что уже проезжаем большой железнодорожный мост.

Джип затормозил во дворе давнишнего дома. Незаметный выглянул, осмотрелся — и тут же неведомая сила буквально выволокла его из машины и швырнула на асфальт лицом вниз. Он попытался подняться, получил дубинкой в бок, повалился обратно — но успел разглядеть широкие плечи, бронекостюм и лица, закрытые балаклавами.

...На один квартал западнее полковник Матюшин широко улыбнулся и отложил мобильный телефон.

— Пейте чай, пейте, — сказал он сидевшему напротив Шоно. — Эти идиоты и правда устроили стрельбу. Мы взяли уже всех. Просто замечательно.

— В кого они стреляли? — спросил Шоно.

— Вам-то какое дело?

— Они стреляли по людям, которые пришли на биржу труда?

— Какая вам разница, — Матюшин был настолько доволен, что сейчас был просто не способен прикрикнуть.

— Я просто не могу понять, зачем люди ходят на биржу труда. Это совсем бесполезно и омерзительно.

— Насколько я знаю, к этой чудо-бирже иногда подходит автобус, набирать подсобных рабочих на стройки. Раз на раз не приходится, само собой. И тогда — о… Настоящая драка, чтобы в него попасть. Одним словом, туда ходят те, кто хочет, чтобы ему платили не за работу, а за унижение.

— Но унижений, по вашей схеме, на всех не хватает?

— Именно так. Я доступно объяснил?

— Скажите, а будет ли наш автобус?

— О чём ты?

— Ждать ли мне автобус, который увезет нас... из карантинной зоны?

— Это решаем не мы — и уж точно не ты.

20

В костёле было что-то от городского вокзала.

Вокзал был внутри меньше, чем казалось снаружи. А костёл был внутри намного обыденней, чем казался снаружи. Когда вместо двух стройных квадратных башен ты видишь две тусклые статуи перед витражными окнами, ряды скамеек и сонных прихожан, торжественное настроение улетучивается.

Атмосфера тут самая обычная. Даже ладан пахнет стандартно, словно картошка в овощном магазине. Могуи могут сюда попасть — но вероятность не больше, чем если они заберутся в центральный универмаг.

Нет, вероятность универмага выше. Там они найдут больше добычи. И там на них будет сложнее охотиться.

Интересно, как дорого обойдётся детектор могуев для мобильного телефона? Надо у Фунчозы спросить.

Единственное, прихожан оказалось много. Больше, чем он ожидал.

Шоно спохватился, вспомнил, что он не в православном храме, и сел — последним.

Службу он пережил тяжело. В спине проснулась боль и пульсировала, словно кто-то накачивал её в спину насосом.

Чтобы было легче, Шоно отслеживал могуев. Они не показывались. Это было разумно с их стороны.

Когда служба закончилась, он не пошёл к алтарю, а стал ждать, пока все закончат с причастием. Шоно прикинул, кто из клира здесь главный и подошёл к нему, когда всё закончилось.

— Помните покойную пани Туровскую? — спросил он.

— Конечно, помню. Она была одной из самых...

— Её внучка просила что-нибудь передать?

— Причём здесь это?

— Я был сегодня в школе, куда она ходит, — сказал Шоно, — но её там не было. Там вообще никого не было. Потому что в городе карантин. Вы понимаете, что это значит?

Клирик задумался.

— Я не понимаю, что значит карантин, — сказал он и продолжил полушёпотом, одними губами. — Она просила передать, что будет ждать там, где ты указал ей на оружие. Что бы это ни значило. Что касается отпевания пани Туровской...

Но Шоно уже уходил.

Марина дожидалась его в том самом тупиковом дворе. Огромные мусорные баки как были, так и остались единственной достопримечательностью.

Она была единственным человеком на весь двор. Здесь всегда было так безлюдно — или стало только сейчас, на время карантина? Шоно не помнил. Он отметил, что допустил ошибку. Охотник должен такие вещи запоминать.

— Карантин объявили, — сказала Марина. — Всё, как ты сказал.

Шоно кивнул и зашагал в сторону остановки. Марина пошла за ним, кутаясь в подбитую ватой куртку.

— Объяснили, что за болезнь? — осведомился он.

— Сказали, редкая форма гриппа.

— Слабое объяснение. От гриппа могуев не бывает.

— Я видела сон, — сказала Марина.

— Расскажи. Постарайся вспомнить все подробности.

— Почему ты думаешь, что он настолько важен?

— Раньше ты не говорила со мной про сны. Значит, этот достаточно важен.

— Сначала вопрос. Как ты думаешь, могуи проникают и в сны?

— От могуев можно ждать чего угодно. Они изменчивы, как вирус гриппа. Рассказывай!

...Марина стала монахиней. Она никогда об этом не думала, просто мир стал настолько средневековым, что монашество стало вариантом. Она не помнила ни обетов, ни богослужений, но теперь у неё была новая тёплая ряса с вышитым золотым крестом.

Кстати, за крепостью и правда был монастырь. Правда, он расположен не в самой крепости, а через речку, за рощицей. Марина не помнила, католический это монастырь или православный. Она, скорее всего, ни разу там не было. Может быть, один раз в детстве, с бабушкой, но совершенно этого не помнит.

— Дальше, — сказал ей Шоно.

Во сне она несла в крепость что-то тяжёлое и дымящееся. Кажется, накрытый крышкой горшок — но горшок был из камня. Откуда она его несла, неясно, а вот место она готова была показать хоть сейчас. Это было место, где дорога к крепости идёт вдоль прибрежного откоса.

Она шла по узкой пешеходной дорожке. По левую руку была река, а по правую, там, где сейчас проезжая часть — огороженные колючей проволокой квадратные секции. Секции были размером с приусадебные участки, а проволока держалась на деревянных столбах, зачем-то покрашенных белой краской.

Внутри секций были свалены трупы.

Бледные, раскиданные по кучам, эти бывшие люди напоминали карандашные рисунки на бумаге. Головы закинулись бесполезными чурбаками, руки вились лентами, а побелевшие волосы уходили в землю, словно зыбкие корни. Женщины, дети, взрослые, — все были брошены за колючую проволоку, словно больше не нужный хлам. И таких секций было много — куда бы она ни посмотрела, за чёрной паутиной колючей проволоки были ещё и ещё.

Монастырь, кажется, не занимался этими телами. Она помнила, что эти секции не относились к монастырю. Их надо было где-то разместить, вот и разместили в крепости, возле монастыря. Кто их разместил — она не помнила или не решилась запомнить.

И от этого бессилия перед чужой волей было особенно страшно.

Она шла к монастырю, но через каждые десять шагов невольно оглядывалась вправо, на мёртвые белые груды. Нет, она не боялась, что её тело тоже туда попадёт. Страшен был сам факт — наступило время, когда смерть больше не прячется и оставляет такие памятники повсюду.

И, конечно, она тоже могла угодить туда, за колючий проволочный забор, стать ещё одним телом в зыбкой смёрзшейся массе.

А ещё — свет.

Свет во сне был странный, серебристо-пепельный, и светилось не затянутое тяжёлыми, похожими на чёрную вату тучами небо, а сама земля, снег и столбы.

— Всё, дальше нельзя, — Шоно накрыл ладонью свой рот. Марина тут же умолкла — словно выключилась.

Подъехал автобус, распахнулись двери.

— Молчим, — сказал Шоно, — чтобы нечаянно не вышло паники.

Поджав губы, Марина поднялась в душный салон автобуса.

— Как долго молчать? — спросила она.

— Пока не будем дома и не закроем все двери.

Они продолжили в уютной тишине бабушкиного дома. Шоно попросил пересказать сон ещё раз. Он слушал с прикрытыми глазами, словно и сам пытался вообразить эти видения. Несколько раз он задавал вопрос, но самого общего плана — не помнит ли она, что, согласно сну, расположено внутри того бункера, куда ведёт люк посередине незнакомого двора и что написано на стене, возле которой лежал мертвец с крысиной головой и червяками во рту.

В конце он мягко кивнул, но ничего не сказал.

— У меня вопрос, — сказала Марина.

— Задавай.

— Как люди жили раньше, когда могуев было... как сейчас?

— Ты скоро увидишь. После пары лет карантинов человечество начнёт приходить в норму.

— Оно будет привыкать к таким вот... дедморозам?

— Нет. Просто будет появляться всё больше охотников. Таких, как твоя бабушка. Когда охотников станет достаточно, люди просто перестанут замечать могуев. Могуи станут не намного опасней диких медведей.

В кармане у Шоно запел телефон. Охотник достал его, посмотрел на номер и только потом принял вызов.

— Приезжайте ко мне, — сказал из трубки голос Тийны, — немедленно. Не на квартиру — в гараж. Номер, как у нашего любимого трамвая, плюс восемнадцать.

Конец вызова.

— Марина, ты знаешь, где тут гаражи? — спросил Шоно.

— Что-то с Тийной?

Шоно кивнул.

— Что-то настолько важное, — произнёс он, — что она не доверяет квартире.

21

Люди не могли справиться с могуями сами.

Пока могуи прятались в чащах, создавая поводы для нездоровых легенд о дивном народе, а охотники были спаяны в незримую международную корпорацию, можно было верить, что они удивительны, но не опасны. Такие чуть колючие дары хаоса, чтобы люди вроде Фунчозы добывали из них целебные снадобья.

Теперь, когда могуев стало много, почти как в прежние времена, человеческое бессилие стало особенно заметно. Современное государство, с танками и средствами связи, не смогло придумать ничего лучше карантинной зоны вокруг вкусного города, что привлёк к себе почти весь выводок. Что делать с самим городом – им неясно. «Охотников» среди них нет, и нанимать нас они не спешат. Возможно, не доверяют и собираются справиться своими силами.

Но пока не знают, как это сделать. Городов в этом государстве много, так что у них есть время, чтобы нащупать правильную стратегию.

Только мы, охотники, понимаем — люди не могли сами по себе победить могуев. Могуи слишком выходят за пределы человеческого понимания. К тому же могуи способны жить где угодно, некоторые цепляются даже ко снам. Человек по сравнению с ними чудовищно ограничен. Там, где могуи, он жить не может.

Но мне приходится работать здесь, с тем, что есть. Покинуть город уже невозможно. Даже если мне предложат, я остаюсь. Сейчас, когда могуи пробираются уже в центр, моё место именно здесь.

Даже в разговорах с ней я, как могу, дозирую информацию. В могуях слишком много безумия. Особенно для современного человека, который видел хаос только в безопасных компьютерных играх. Я опасаюсь расшатать её психику слишком сильно и потерять полезного бойца.

Только здесь, за карантинным кордоном, я понимаю, почему так мало упоминаний о могуях в популярных текстах. Дело не в секретности. Просто само знание о могуях отравлено. Даже мы, охотники, обучены не понимать, а сражаться. Примерно как Фунчоза умеет делать микстуры и оказываться в нужном месте в нужное время. Лишь слабые отголоски историй про могуев и охотников породили истории о зыбких, неопределённых, крайне опасных существах – феях, оборотнях, чертях, кикиморах.

В истории человечества были и смелые исследователи. Отец знал двоих или троих. Те, кто не погиб во время работы с объектом исследования, сходили с ума. Видимо, правда о порождениях хаоса и правда настолько чужда человеческому разуму, что иссушает его вплоть до сползания в безумие.

Помните, у кого-то из классиков – «Постигая такое, что не хочется жить»?..

Что делают на той стороне границы – я не интересуюсь. Подозреваю, то же, что и здесь, но ещё хуже и бестолковей. Над городом по-прежнему сизый туман, он только сгущается. Связи с охотниками того региона у меня нет. Поэтому я не знаю, кто поджигает – могуи или люди, случайно или нарочно. Болотной войне меня не учили.

А больше всего меня волнует проблема Серебряного Волка.

Эта очень древняя легенда, которая сохранилась только в пока не изданных китайских хрониках о легендарных временах. Я, кажется, уже говорил, что само слово «могуй» – китайское.

Китайским источникам я особенно доверяю. Китайцы – первые, кто описали могуев и начали их организованное истребление. Они строили идеально плоское, гладкое, окультуренное государство, с территорией, расчерченной по линейке на квадраты рисовых полей и городских кварталов. Чащобы становились императорским лесом, где подсчитано каждое дерево, на тиграх упражнялись во время охоты, единорога впрягали в упряжку. Китайцу могуйские чащобы не по нраву, вот почему даже с помощью маньчжуров не смогли продвинуться в сказочную дальневосточную тайгу. Чтобы расчертить её на квадраты, сил у них не хватило.

Серебряный Волк был из числа небожителей, он был советник одного из из древних императоров, что справлялся с потопом. Могуи илистых отмелей сильно мешали ирригационным работам, и Серебряный Волк научил особую сотню человек побеждать чудовищ.

Что такое Жемчужина, в тексте не уточняется.

Его китайское имя я забыл, надо будет спросить у Фунчозы, как увидимся. Оно не имеет особого значения, достаточно перевода.

Я уверен, что увижу Серебряного Волка и буду сражаться плечом к плечу с ним. Небо не может быть равнодушным, город не погибнет под прибоем мерзкого хаоса. Я так и вижу, как всё здесь начинает распадаться – сначала люди, потом дома, улицы, направления и сам язык погибнет, вместе с грамматикой и орфографией.

Иногда я решаюсь осторожно предположить, что ответ ещё более прост и чудовищен. Вдруг я и есть Серебряный Волк? Даже моё имя содержит намёки… Я просто пока не вошёл в полную силу… И именно это объясняет мою удачливость.

Уверен, Тийна что-то видит. Может быть, она уже разглядела во мне Серебряного Волка – она оборотень, у неё глаза подходящие. Или она знает, где спрятана Жемчужина и что это такое. Видит, знает, но, по своему эстонскому обыкновению, не говорит.

А что будет с Мариной? Доживёт ли она? Она сама не понимает, насколько много делает для команды.

Могуи мечтают меня сожрать, власти мечтают раздавить, простые люди – боятся почти так же сильно, как могуев. Но я исполняю волю Неба и надеюсь, что моя луна со временем взойдёт и зимняя ночь прояснится.

В отличие от Корпорации и от Фунчозы, я истребляю могуев, а не использую их в своих целях. А значит, я ещё дальше от людей, чем они.

Но к чему я ближе – к Хаосу или Небу?

22

Гаражи занимали целый квартал. Белые кирпичные полосы с металлическими воротами тянулись от хлебозавода до шоссе. Снег на колеях был расчищен, а Шоно тщательно приглядывался, но не заметил ни одного могуя.

Странно. Может, просто ещё не освоили? Могуи — как тараканы, любят безлюдные, но обжитые места. Обычно в них безлюдно, приходят сюда поодиночке. Такие гости — самая лёгкая добыча.

Но могуев не было. Или они ещё не появились.

На шоссе — тихо, как в морге. Сейчас, под карантином, грузы будут возить фурами, одним большим караваном.

Гараж номер сто восемь не особенно отличался от соседних. Даже краска на двери облупилась, так, что получилось сумрачное пятно, похожее на Африку.

Шоно постучал условным стуком. Дверь отворилась. Шоно увидел, что изнутри она обклеена обоями, чтобы не блестела защитная паутина.

Он и Марина осторожно вступили в полумрак, озарённый жёлтой лампочкой.

Тесная комнатка. Если поставить сюда и машину, то будет нечем дышать. Деревянные полки, банки, несколько шкафчиков. Чистота, которая возможна только в гараже без машины.

Наверное, в налоговой декларации это выглядит симпатично — «владею квартирой и гаражом». Но когда ты видишь это имущество своими глазами, то понимаешь, что самое ценное в этих квадратных метрах бетона и кирпичей — это те деньги, которые за них отдаёшь. От них получишь не больше удовольствия, чем от стандартного армейского обеда в столовой для рядовых.

Тийна сидела на табуреточке и смотрела внимательно.

— Я не отпустила его сразу, — сказала Марина. — Да, не отпустила. Сначала я заставила его рассказать о той бойне, которую устроила «Алая Стрела».

— Я об этом пока не слышала, — ответила Тийна.

— Они расстреляли... тут есть место возле биржи труда. Туда приходят те, кому уже ничего не надо, на стройки наниматься. И они их расстреляли. Они были с утра, совсем с похмелья. Понимаете?

— Когда человек страдает сильным похмельем, — сказала Тийна, — его трудно отличить от могуя.

— Почему? Разве их нельзя различать?

— Нет.

— Как же вы на них охотитесь? Вдруг это редкое животное?

— Это философский вопрос.

— Ладно, проехали. Кто-нибудь мне может объяснить, зачем Матюшин это устроил?

— Ему нужен порядок в городе, — ответил Шоно, — а «Алая Стрела» этому порядку мешала. Вот её и устранили.

— Но ведь они тоже охотились на могуев!

— А ему не нужно истребление могуев. Ему нужно, чтобы в городе был порядок.

— Вот как...

Шоно вспомнил ещё один разговор.

При расстреле он не присутствовал. Он сбежал — через мост, словно железнодорожные пути огораживали от соучастия. И пошёл бродить по главной улице — он был слишком возбуждён, чтобы сидеть или хотя бы стоять.

Снег на центральных улицах убирали. Единственным неудобством был кусачий мороз.

Там его и окликнули.

— Милейший, не хотите ли пообедать вместе?

Шоно обернулся и узнал Чико. Ничего не сказал, но пошёл следом.

Они обедали в крошечной кафешке, словно собранной из разноцветных пластиковых квадратов. Подали стейки — дорогие, с ореховым соусом. Они казались небольшими, но насыщали, как мёд.

— Вы знаете, почему я Чико? — спросил бугай.

— Нет.

— От слова Чикатило... хе-хе.

— Надо наедаться, — сказал Шоно, — сейчас, когда наступил карантин.

— Снабдят, будь спокоен, — ответил Чико-Чикатило, — через аэропорт, ещё как-нибудь. Западный Берлин полвека назад без проблем снабжали. А авиация тогда была не сильно развита... Понимаешь, ты хороший охотник. Я это собственными рёбрами почувствовал. Сейчас нужны хорошие охотники. Очень нужны. Мы будем рады видеть вас на нашей стороне. И мы готовы платить — много, очень много.

— Вам знакома фамилия Матюшин?

— Если и знакома, мне это знать не положено, — Чико резал мясо с таким выражением лица, словно это была живая плоть его смертельных врагов. — Это всё доктор решает, она... Ты же видел, что в больнице творится. Это начало, поверь, это только начало. Карантин для того и нужен, чтобы никто не помешал бойне.

— Поэтому я и здесь.

— Можешь не отвечать, — Чико отправил в рот кусок, сверкающий от соуса, — но всё-таки — это ты устроил в Тарасово, верно?

— Нет, не я, — ответил Шоно, — как всё зло в этом мире, это была просто чья-то чудовищная ошибка. Что известно о карантинах в других городах?

— Объявляют, конечно. Они бежали на все четыре стороны. Только не говорят, что из-за могуев. Говорят, что это ваши, диверсанты. Ты что, газет не читаешь?

— Нет, я не читаю газеты. Когда читаешь газеты, можешь проглядеть могуя.

— А Серебряного видел?

— Не видел, — соврал Шоно.

— Как думаешь, почему он прячется?

— Я отвечу, но ответ будет сложный.

— Не проблема. Я не обязан понимать ответы. Только передаю. Вверх, — Чико ткнул пальцем в потолок. — Доктору напрямую.

— Серебряному не нужно показываться. Достаточно знать, что он здесь. Когда ему надо, он явится сам. В чудовищном блеске и славе.

— Понятно. Ты не думай, я тоже понял. Как поработаешь, начинаешь смекать, что к чему...

...Шоно открыл глаза.

— Ты не сказала, зачем нас позвала, — сказал он.

Тийна поставила на стол высокую закупоренную колбу. Там шевелилось нечто серое и настолько бесформенное, что было даже непонятно, с чем это сравнить. Разве что с только что вылупившейся каракатицей?

Да, пусть будет так. Могуй был похож на только что вылупившуюся каракатицу.

Он почти не шевелился, только пульсировал — как пульсируют все живые и опасные существа.

— Новый? — спросил Шоно.

— Да. Поймала живым.

— Что сказал Фунчоза?

— Совсем новый. В его таблицах такого нет. Что внутри, тоже пока непонятно.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Я тебя для того и пригласила, чтобы это решить.

— Я уже решила.

Две пары глаз посмотрели на неё.

— Говори, — сказал Шоно.

— Тийна, у тебя есть кислота?

Могуй в колбочке испуганно шевельнулся.

— Кислота, конечно, есть, — ответила Тийна, — но...

— Нет, — сказала Марина, — мне всё ясно. Уничтожать! У-ни-что-жать!

23

— Надо идти, — сказала Тийна.

Шоно не отвечал — он прислушивался. Ветер выл за железными стенами гаража. Рёв становился всё громче, и казалось, что он приближается и сейчас уже, вот-вот сомнёт железные стенки гаража.

— Там буря, — сказала Марина. — Слышишь? Буря!

— Мы не можем сидеть тут вечно, — Тийна поднялась на ноги. — Вы можете остаться, я должна разведать. Здесь есть продукты, топливо, спирт, остальное, — она посмотрела в сторону ящиков, что загородили всю тыловую стену. — Можете оставаться здесь. Можете меня не ждать. Я пойду. Надо пойти и проверить.

Она прошаркала к выходу, отодвинула засов, отперла замок.

В сарай ударило ослепительным белым светом. Там, похожие на чёрные хлопья, бешено кружились снежинки.

Тийна шагнула туда — и пропала. А пронзительный ветер уже гулял по гаражу.

Шоно поднялся. Марина посмотрела на него и вдруг поняла, в чём дело.

Тийна не закрыла за собой дверь. А для неё это невозможно.

Марина поднялась вслед за Шоно. Тот спокойно, словно собирался резать колбасу, достал узорчатый кинжал.

По лезвию бегала синева. Шоно шагнул в белый свет, мигнул и тоже пропал.

Марина бросилась следом. Она не знала, что происходит. Просто поняла: идти следом — это единственное, что она может сделать

Она не успела дойти даже до дверей.

Гараж вдруг накренился, и она буквально поехала вниз по покатому полу. Кувырок — и вот она летит в белый прямоугольник, рядом грохочет стол, грохнулась и звонко разбилась банка с теперь уже мёртвым могуем… Ледяной ветер хлестнул по лицу, и она рухнула в снег.

Присыпанный снегом жёлтый тростник… За ним — чистое поле в белом, как сахар, снегу. Дальше должна быть железная дорога, но её нет. Просто чистое поле.

Марина повернула голову влево и почувствовала крошечное, но облегчение. Шоно был рядом, он поднялся, отряхиваясь от липкого снега. Кинжала нигде не видно.

— Где мы? — спросила она. — Что это за пустырь?

— Я вижу то же, что и ты.

— Где все? Где город?

— Не знаю. Не вижу.

— Где Копище?

— Я думаю, вон оно. Над нами.

Марина подняла взгляд — и тоже увидела.

В немыслимо голубом зимнем небе летело, поскрипывая калитками, покашливая заборами, похрюкивая старыми кирпичными стенами, Копище. Домики, сараи, палисадники, колодцы сбились в деревянно-земляно-кирпичный ком, который летал прямо над ними… Где-то там шлёпал незапертой дверью и забытый гараж Тийны.

Только что оно почти потерялось в небе — и вот уже приближается. В лицо ударило колючим песком — видимо, с огородов.

Копище снизилось. Оно по-прежнему было огромным. Хищная деревня искала их, высматривала, чтобы схватить и запереть навсегда в лабиринте тупиков, погребов и ненужных сараев.

.— Это...

— «Была разноцветная птица, — произнёс Шоно, — похожая на деревню и бросающая песок. Только с Ди-цзюнем она вела дружбу».

— Шоно, что это?

— Я не знаю. Я всего не знаю.

— Но ты сказал про деревню.

— Сказал.

— Откуда ты это взял?

— Фунчоза рассказывал. Это одна старая китайская книга, про могуев древних времён. Отец читал её, а Фунчоза запомнил и пересказал мне. Но всё равно понятней не стало.

— Он знает, что с ней делать?

— Фунчоза мог бы нам помочь.. Но его сейчас здесь нет.

Шоно ещё раз огляделся, но вокруг было всё то же бесполезное белое поле. А над головой по-прежнему скрипела ожившая деревня.

Он бросился вперёд, по едва заметному следу Тийны. Сердце колотилось в ушах. Шаг, другой — но ноги подкосились, и он рухнул в обжигающий снег.

Марина схватила его за плечи и попыталась его поднять. По запястью хлестнуло жарким дыханием. Тяжелый, как мешок с цементом, Шоно вывалился из рук и снова упал в снег.

Марина положила руку на его лоб. Лоб полыхал, словно печь.

— Ты можешь идти? — спросила Марина — скорее, для очистки совести.

Шоно посмотрел на неё блестящими стеклянными глазами. Его губы снова стали сухими, а руки обвисли.

— Тело… не слушается, — прошептал он.

— У тебя опять жар! Ты заболел! Снова заболел!

— А болеть нельзя, — прошептали сухие губы. — Нельзя.

— Шоно!!

— Мы могуи…. могуи…

Он шептал это снова и снова, словно догадка была последним, за что он держится в этом мире.

— Шоно, вставай! Вставай, ну!

Высохшие губы шевельнулись. Но — ни звука.

— Тебе яиц дать? — Марина схватилась за сумку. — Снова дать? Подожди, сейчас дам.

Копище, поскрипывая, кружило над головой. Сбившиеся в ком домики казались теперь не птицей, а огромным гнездом-переростком. Оно делало круг за кругом, иногда скрывалось за снежными смерчиками, — но всё равно неуклонно снижалось.

Марина потрошила сумку в поисках яиц. И в то же время пыталась вспомнить — остались ли яйца? Положила ли она их в сумку? На снег сыпались тушь, помада, салфетки, ещё какие-то мелочи, которые она не могла уже узнать.

Найти яйца не удалось. Вспомнить — тоже.

— Вставай, Шоно, — сказала она, наконец. — Я не могу тебе ничего дать. Значит, вставай. Просто вставай!

— Аблауфт беша, — прошептал Шоно.

— Что?

— Абалафалафалафалафа…

— Шоно! Это что за...

— Аба… ла… — его глаза смотрели, но уже не видели.

Что это за язык? Марина прислушалась и попыталась понять. Она сознавала, что язык ей незнаком, что она слышит его первый раз в жизни и что, если углубиться, это не язык вовсе. Это язык мёртвых, а не живых.

А ещё она чувствовала, что может этот язык понять. Язык был где-то внутри неё, готовый захватить её полностью.

Наконец, она заметила, что в горле у неё словно стоит ком. Ком был небольшой, размером с дикое яблоко. Достаточно отрыгнуть… и вот рот наполнился липкой горечью, а шея и руки начали вытягивать, расти...

— Амфишок руккей, — произнесла она, хоть ей и так было ясно — говорить ей больше не надо. Могуям — за определённой чертой — уже не нужно разговаривать. Жизнь у них простая, проще, чем у многих животных. Для общения достаточно выкриков. Главное — видеть добычу, видеть охотников и не перепутать…

Она видела, что будет дальше. Трёхмерный мир исчезнет, вместо него будет проекция полярных треугольников. Могуям нет дела до формы земли, они преследуют и убегают на любой: круглой, квадратной, пятиугольной. А вот параллельные вселенные отслеживать надо. Оттуда может прийти опасность или добыча.

...Интересно, каким могуем кто станет?

Марина (всё ещё Марина) тупо смотрела на снег, где опять пронеслась тень от ожившей деревни, чувствовала, как дубеет кожа под градом песка. Потом подняла глаза...

И увидела Серебряного Волка.

Он бежал там, впереди. Белый в белом снегу. Бежал вперёд, в сторону города… если тут ещё существовали направления.

Но какая разница? Серебряный Волк сам выбирает дороги.

Это была Тийна. Тийна? Да, Тийна. Марина перекатывала на языке это имя из прошлого. Снова и снова, чтобы не забылась и не порвалась эта последняя ниточка.

Тийна.

Тийна!

Меч? Куда делся меч? Когда она шла в сарай, меч был с ней. А теперь? Может, у волка? Теперь они вместе... Серебряный Волк нашёл меч и ищет Жемчужину.

Или нет?

Надо идти следом, идти за ней. Туда, в свет. Где ты уже не будешь могуем. Быстрее, пока ты ещё видишь мир в трёх измерениях...

Она не заметила, как тронулась в путь. На негнущихся ногах через нетронутый снег, но быстрее, чем думала. Туда, туда, вперёд...

За Серебряным Зверем.