Старенькая Вольво подпрыгнула на лежачем полицейском. Успевший было задремать на переднем сиденье Константин Алферов дернулся и широко распахнул глаза, едва не вскрикнув. Кажется, ему успело что-то присниться. Вероятно, что-то неприятное. К сожалению или к счастью, сон выветрился из головы моментально, оставив лишь невесомый след неясной тревоги.
— Ты в порядке? – сидевший за рулем Игорь Шпиков бросил на своего друга и товарища короткий взгляд. – Выглядишь неважнецки.
— Да…да, я в порядке, — Константин протер глаза рукой. – В порядке. Просто устал.
Эти слова были правдой лишь отчасти. Работа в полиции в последнее время действительно стала очень утомительной – заявления о пропаже людей сыпались одно за другим, и даже их первоначальная регистрация отнимала изрядные объемы времени и сил. Но в тот день одно из этих дел вывело Константина из равновесия дополнительно.
Он хорошо запомнил эту женщину. Малашкина Тамара Павловна — нервная, заикающаяся; ее руки постоянно пребывали в суетливом, беспокойном движении, а глаза были такими влажными, что казалось, она способна затопить слезами если не весь участок, то по крайней мере кабинет Константина.
«Вы не понимаете, — сбивчиво тараторила она, лихорадочно теребя в руках паспорт. – Катя – хорошая, домашняя девочка, она даже погулять не выходит без спросу. Она ни за что не ушла бы на ночь, не предупредив! Найдите мою доченьку, слышите?! Найдите мою дочь!»
Константин со вздохом объяснил ей, что у подростков и не такое бывает на ровном месте, но заявление принял и пообещал разобраться. А к концу дня успел забыть, потерять это дело в общем потоке куда более очевидно пропавших людей. Так и пылилась бы папка с документами Тамары Павловны, если бы два дня спустя коллега, которого за относительно почтенный возраст называли не иначе как Евгеничем, не поручил на правах старшего товарища Константину навести порядок на безбожно захламленном столе. Взяв эту папку в руки и скользнув взглядом по фамилии заявительницы, он моментально вспомнил и влажные глаза, и помятый паспорт в беспокойных руках. Теперь, по прошествии такого срока, можно было уже начинать опрашивать знакомых и думать над поиском зацепок, но сначала…
Так и не закончив уборку, Константин подвинул к себе телефон, открыл папку и набрал указанный в заявлении номер. Через три длинных гудка в трубке раздалось спокойное, неторопливое «Алло».
«Тамара Павловна? – осторожно уточнил полицейский. – Это капитан Алферов, по поводу вашего заявления. Хотел уточнить, не вернулась ли еще Катя?»
Трубка помолчала пару секунд и с ленивым недоумением переспросила:
«Кто?»
«Катя, — повторил Константин, отчего-то чувствуя себя глупо. – Ваша дочь».
«У меня нет дочери», — так же спокойно ответила Тамара Павловна после еще одной паузы.
Константин нахмурился и пролистнул несколько страниц, до предусмотрительно сделанной копии паспорта женщины.
«Вы – Малашкина Тамара Павловна, так? Восьмидесятого года рождения? Вот же, у вас в графе «Дети» прописана Малашкина Екатерина Валерьевна. Вы два дня назад писали заявление о ее пропаже…»
«Это какая-то ошибка, — равнодушно ответила трубка. – У меня нет никакой дочери. Извините».
И в ухо полицейскому запищали бездушные короткие гудки.
Константин положил трубку на рычаг, шумно выдохнул и напряженно потер лоб. Что-то в этом всем было неправильно. Тревожно. Нужно было посоветоваться со старшим товарищем. Его ноги полуосознанно вынесли его в коридор.
«Евгенич? – Алферов робко переступил порог кабинета, находившегося через один от его собственного. – Есть минутка?»
«Да, — кивнул Евгенич, не отрывая хмурого взгляда от экрана своего монитора. – Что такое?»
Константин, как мог, четко изложил суть истории – о пропаже девочки, явных переменах в ее матери и загадочных проблемах с памятью у последней.
«И что же тут странного? – Евгенич крутанул колесико мыши и разочарованно цыкнул зубом. – Люди пропадают каждый день, и, увы, не всех нам суждено найти. Это естественный процесс, как и постепенное стирание пропавших из памяти…»
«Но за два дня! – протестующе воскликнул Константин. – Родную дочь!»
Евгенич со вздохом оторвался от монитора, обратил по-отечески суровый, немного укоризненный взгляд на младшего товарища и со спокойной уверенностью повторил:
«Это абсолютно естественный процесс, Костя. Думаю, это дело пополнит список нераскрытых. Иди, займись чем-нибудь другим. У нас сейчас и без того работы – выше крыши».
— Приехали, — с понимающей усмешкой подал голос Игорь.
Константин снова дернулся. Выстраивая в голове связную цепочку воспоминаний, он и не заметил остановки машины у его родного подъезда.
— Точно… — он тихо выдохнул и с трудом выдавил из себя улыбку. – Спасибо, что подвез, дружище.
В тускло освещенном лифте, как всегда, стоял неприятный запах – что-то среднее между человеческой мочой, рвотными массами и старыми газетами. Константин нажал кнопку четырнадцатого этажа и вздохнул, пытаясь отвлечься. Тут же обнаружился неприятный момент: отвлекаться ему было практически не на что.
Может, хоть на работу?
Бесконечная череда поступающих заявлений о людях, исчезнувших без какого-либо мотива или следа. Слова в делах, множащихся на столах и полках, смешивались в голове Константина в безвкусную кашу, а фотографии пропавших сливались в безликое, но отчего-то очень печальное нечто, лишь отдаленно напоминающее человека. Алферов поморщился. Эти мысли сделали только хуже – теперь он страдал и от неприятного запаха, и от головной боли. К счастью, лифт наконец остановил свой издевательски медленный ход и исторг полицейского из своей больной утробы.
Палец Константина вдавил в грязный белый пластик такую же грязную черную кнопку. Звонок ответил равнодушной, но в каком-то смысле очень родной и милой сердцу трелью. Почти сразу следом раздались торопливые, немного шаркающие шаги ног в мягких тапочках, на размер или два больших, чем нужно, щелкнула задвижка, и из-за двери на лестничную площадку хлынул совсем другой запах – теплый, румяный и невероятно аппетитный запах домашней выпечки.
— Привет, — губы Константина как-то сами собой расползлись в улыбке. – Как это ты…
— Отпросилась с работы пораньше, — Света торопливо чмокнула его в небритую щеку и, все так же шаркая, заспешила обратно на кухню. – Извини, у меня сейчас все сгорит!
Константин добродушно фыркнул, повесил свою потрепанную, не по сезону легкую куртку на крючок, снял помятые, некогда блестящие, но давно посеревшие ботинки, и последовал за супругой. Та все еще колдовала над духовкой, пытаясь выставить правильную температуру при помощи вращающейся ручки с давно стершимися цифрами.
— Тебе помочь? – Константин с наслаждением втянул ноздрями запахи печеных яблок, корицы и поднимающегося теста.
— Не откажусь, — кивнула Света, не отрываясь от своего занятия. – Но не с пирогом, тут я уж сама справлюсь. Лучше уложи спать Танюшку.
— Спать? Сколько же сейчас… — взгляд Константина упал на допотопные настенные часы. – Ох, ни хрена ж себе.
— Вот-вот, — смешливо нахмурилась Света. – А Танька, небось, опять читает какие-нибудь сказки, пользуясь тем, что мне не отойти. Благо хоть поесть успела. Поэтому будь добр, уложи ее и возвращайся на ужин.
Комната дочери встретила Константина неожиданно свежим, даже немного прохладным воздухом – видимо, шестилетняя папина умница не забыла проветрить, прежде чем ложиться в постель. Вопреки маминым опасениям, из света в детской горел только ночник, а в руках у Тани была вовсе не книга. Нет, в теплом свете ночника, лишь немного разгоняющем черные тени, девочка держала в руках дешевую копию бородатой смеющейся маски из древнегреческого театра, и сосредоточенно разглядывала ее, серьезно сощурившись.
— Ого, — усмехнулся Константин. – Солидная вещь. Кто это тебе подарил?
— Никто, — тихо ответила Таня. – Или много кто. Как посмотреть.
— Не хочешь примерить? – отец скрестил на груди руки и прислонился плечом к косяку.
— Нет, — ответила Таня еще тише. – Не думаю, что я готова.
— Как знаешь, — хмыкнул Константин. – Тогда расскажи, чем занимались сегодня в садике?
— Мы рисовали, — взгляд Тани наконец оторвался от маски и обратился к отцу. – Снежанна Петровна меня похвалила, даже разрешила забрать рисунок домой. Вон там, на столе.
— И что же ты нарисовала? – Константин шагнул вглубь комнаты и взял со стола листок бумаги. Там, на черном фоне, сверкали редкие желтые звездочки, а в правом верхнем углу сияла аккуратно обведенная, почти ровно круглая бледно-голубая луна.
— Две луны, — пояснила Таня. – Я нарисовала две луны.
— Но я здесь вижу только одну, — мягко удивился Константин. – Ты уверена, что не забрала чужой рисунок по ошибке?
— Вторая луна – черная, — Таня вновь обратила взгляд к маске. – Черная, как ночное небо, поэтому ее почти не видно, разве только по расположению звезд. Но увидишь один раз – и никогда уже не развидишь.
— Откуда ты такое взяла, солнышко? — Константин вдруг ощутил возвращение легкой сосущей тревоги где-то под грудиной.
— А разве это не очевидно? – с терпеливым пониманием улыбнулась девочка.
— Ладно, — тряхнул головой Константин. – Обсудим это в другой раз. Сейчас тебе уже пора спать. Откладывай свое новое сокровище в сторонку, а я выключаю…
— Пусть свет горит! – в голосе девочки вдруг отчетливо прозвенел страх.
— Почему? – Константин присел на край ее кровати и положил руку ей на макушку. – Мы ведь уже говорили об этом, помнишь? Ты скоро станешь совсем большой, а большие, как правило, спят без света…
— Я боюсь Непрощенного.
— Кого? – моргнул Константин.
— Непрощенного, — повторила Таня. – Сына черной луны. Я боюсь, что он придет за мной.
— Не знаю, кто это, — улыбнулся Константин. – Но почему-то я уверен, что его не существует. Как и самой черной луны.
— Просто посмотри на звезды, папочка, — глаза девочки поблескивали в полумраке, как у перепуганной мышки. – Просто посмотри на звезды.
Константин, не найдя, что ответить, нагнулся к дочери и поцеловал ее в лоб.
— Пусть свет горит, — полушепотом повторила та.
— Ладно, мышонок, — Константин поправил ее одеяло и поднялся с кровати. – Но только сегодня, хорошо?
Девочка, подумав, кивнула. Счастливый отец зевнул (да, ему тоже не помешал бы отдых), потянулся и подошел к окну. На секунду ему показалось, что ветер донес до него чей-то отдаленный плач. Минуту Константин стоял на месте, вслушиваясь, а его взгляд сам собой устремился ввысь, к темному ночному небу. Затем его кулак рефлекторно сжался, и он резко задернул штору.
Еще один тяжелый день подошел к концу.
* * *
— Сюда, пап! – Таня потянула Константина за руку. – Скорее, а то опоздаем!
Обычно отвести дочь в детский сад по некому негласному договору было обязанностью Светланы, но на сей раз глава семейства вызвался добровольцем. Ему хотелось перекинуться парой слов с воспитательницей. Ничего серьезного, просто перестраховаться. Просто убедиться, что тут на самом деле нет ничего серьезного.
У входа он столкнулся с двумя молодыми мамами и одним усатым дедушкой. За полминуты, что заняли взаимные расшаркивания на тему, кто должен был пройти первым, все пятеро детей успели устроить дикий галдеж с вкраплениями слов, непонятных никому из взрослых, вроде «хагги вагги», «симпл димпл» и «попыт». Вероятно, Константин услышал бы и еще больше новых для себя выражений, но оказалось, что в одну группу ходят только близняшки, которых привел дедушка, а остальные трое – в три другие. Впрочем, лишившись веселой компании, Таня не стала унывать, ибо знала, что впереди, за лестничным пролетом и древней деревянной дверью, недавно выкрашенной в жизнерадостный цвет детской неожиданности, ее ждет компания не менее веселая.
В раздевалке было шумно – отчаянно потеющие в теплых вещах, и оттого немного нервные взрослые с различной степенью успеха пытались помогать своим неугомонным шалопаям переодеться, при том, что те, в большинстве своем, этой скучной процедуры всеми силами пытались избежать.
— А, вот и Танечка! – послышался из глубины помещения мелодичный голос. – Проходи, садись на скамеечку и снимай сапожки. Ты сегодня с папой, да?
— Здравствуйте, Снежанна Петр-р-ровна! – четко проговорила Таня, явно красуясь своей не всем доступной способностью выговаривать букву «р», и растворилась среди своих одногодок.
— Снежанна Петровна, да? – Константин улыбнулся (немного вымученно) и показал жестом в сторону, где располагался проход в основное помещение группы. – Можно вас на минутку?
— Да, коне… Сидоров, ну-ка встань с пола! Конечно. Извините, — воспитательница улыбнулась в ответ, тоже немного затравленно. – В чем дело? Что-то случилось?
— Да. То есть, нет. То есть, я не знаю, — замялся Константин. – Я по поводу вчерашнего рисунка. Знаете, «две луны», потом эти страхи про «непрощенного», и эта маска еще… Вот я и хотел узнать, не здесь ли она все это подхватила?
— Мы не учим детей таким вещам, — чуть более уверенно улыбнулась Снежанна Петровна, поправив непослушную прядку светлых волос. – В этом можете не сомневаться. Только вот, беда в том, что дети активно и успешно учатся друг у дру… Круглов, сколько раз тебе говорить, не тащи это в рот!
С этими словами она упорхнула вглубь помещения – несомненно, спасать некого Круглова от острой кишечной инфекции. Константин невольно залюбовался ее изящной фигуркой, на мгновение даже забыв, что у него есть жена. А потом его взгляд упал на столик, слишком низкий, должно быть, даже для шестилеток. На нем были разложены детские рисунки, очень похожие на тот, что принесла днем ранее домой его дочь. Ночное небо, луна, звезды – и больше ничего. Капитан Алферов нагнулся и подобрал один из этих рисунков. Он был выполнен неаккуратно – звезды неправильными формами походили на своих морских иглокожих сородичей, черное небо словно вцепилось в луну кривыми зубами, а на самой луне была изображена ехидно ухмыляющаяся рожица. Но внимание полицейского рисунок привлек не поэтому. Нет, дело было в том, что его отличало от прочих наличие подписи. И подпись эта – корявая, кроваво-красного оттенка – гласила:
«ДВƎ ЛУНЫ».
Константин бегло огляделся в поисках воспитательницы, но ее нигде не было видно.
— Чей это рисунок? – спросил он, едва слыша свой голос за общим гвалтом.
И гвалт тут же прекратился, словно на пульте управления большинством присутствующих нажали кнопку «mute».
— Мой.
Константин резко развернулся, и его взгляд уткнулся в знакомые уже черты на уровне его пояса. Гротескно широкая щель растянутого, будто в мерзком хихиканьи, рта. Хитро сощуренные щели поменьше, за которыми видны спокойно поблескивающие глаза. Волнистая борода, обрамляющая лицо снизу. Маска. На мгновение полицейскому показалось, что она скрывает ровно то же, что изображает – злого, издевательски хохочущего бородатого карлика. Не отдавая себе отчета, он схватился за пластмассовую бороду и рванул маску вверх.
Ровные, спокойно сомкнутые губы. Маленький, аккуратный нос. Любопытный, изучающий взгляд. На вид – обычный мальчик тех же шести лет, что и Таня.
— Откуда, — Константин сглотнул, с удивлением отметив слабую дрожь в своих коленях. – Откуда ты взял эту ерунду? Про две луны?
— Это не ерунда, — тихо ответил мальчик, глядя странному дяденьке прямо в глаза. – Лун на небе правда две.
— Нет, — прорычал Константин, уже не очень контролируя свой голос. – Луна одна. Одна, как и на твоем сраном рисунке.
— Просто посмотрите на звезды, — с легкой улыбкой пожал плечами юный художник.
— Я спрашиваю, кто?! – рявкнул полицейский, схватив свободной рукой ребенка за плечо. – Кто тебя этому научил?! Кто дал тебе эту маску?!
— Никто, — раздался вдруг сзади другой детский голосок. – Или много кто. Как посмотреть.
Константин медленно обернулся, ощущая стремительно растущую холодную пустоту в районе солнечного сплетения. За его спиной стояло десять-пятнадцать детей. Совершенно обычных на вид детей, таких же, как его собственная дочь. И каждый из них держал – кто в руке, кто на лбу, кто на затылке – долбаную смеющуюся греческую маску.
— Мужчина, что вы делаете?! – прорезал наступившую тишину голос Снежанны Петровны, и окончательно утратившего связь с реальностью Константина с небольшой силой, но с большой уверенностью потащили за локоть к дверям.
— Но…маски! – вяло попытался запротестовать он. – Эти сраные маски, что за…
— Нельзя! – зашипела воспитательница, вытолкав полицейского в опустевшую уже раздевалку. – Нельзя повышать голос и понижать лексику на детей! Особенно здесь, где за них отвечаю я. Знаете, какой скандал будет, если они пожалуются родителям?!
— Я не понимаю, — пробормотал Константин, положив руку себе на горячий лоб. – Это…это что, какая-то секта?..
— Знаете, — вздохнула, отходя от возмущения, Снежанна Петровна. – Мне кажется, вы переутомились. Или заболели. Или и то, и другое. Идите домой, поспите хорошенько. А мне с детьми заниматься надо. Я им сегодня про греческий театр рассказывать буду…
Константин сам не понял, как оказался на улице. Ветер лениво пронес мимо него вихрь из пыли и сухих листьев. В голове полицейского крутился похожий вихрь из почти бессвязных обрывков мыслей. Заболел? Вполне вероятно. Переутомился? Совершенно точно. Но эти маски, и две луны, и…
Он судорожно вздохнул и поежился. Легкую куртку определенно стоило поменять на что-то потеплее. Но сначала обсудить сегодняшнюю ситуацию с женой и дочерью. И с Евгеничем, да. Сменить детский сад? Организовать следственную проверку? Или не забивать себе голову ерундой и просто делать свою работу?
Капитан Алферов поднял воротник и двинулся в сторону участка. Конечно же, у него ведь была работа – и такая, которую никак нельзя было отодвигать на второй план.
* * *
Дойдя быстрым шагом, чередующимся с короткими перебежками, по холодной осенней улице до участка, Константин направился прямиком в кабинет Евгенича.
Кабинет оказался совершенно пуст.
— Физкульт-привет! – раздался сзади бодрый голос его товарища, Шпикова. – Поздновато ты сегодня, старичок.
Алферов резко развернулся и, забыв даже пожать протянутую ему руку, выпалил:
— Евгенича не видел?
— Не-а, — равнодушно мотнул головой Игорь, аккуратно поправив манжету своей молочно-голубой рубашки. – У меня тут, знаешь ли, хватает работы, так что…
— Пойдем со мной, — перебил его Константин. – Я не уверен, но…да к черту, тут какая-то хрень творится! Особенно если еще и он…
Не договорив, он решительно зашагал назад по коридору. Опешивший от такого напора Игорь с небольшой задержкой, но поспешил следом.
В аквариуме дежурных почти физически ощущалась висящая в воздухе апатия. Один из них, пользуясь свободной от посетителей минуткой, сгорбился над кроссвордом, другой вяло ковырял ногтем бурое пятнышко на рубашке.
— Евгенич не приходил?! – с порога повышенным тоном налетел на них Константин.
— Кто? – лениво переспросил второй дежурный, не глядя на нарушителя своего покоя.
— Твою мать! – взревел Алферов. – Евгенич, ну?! Старший наш, из седьмого кабинета!
— Из седьмого? – дежурный вздохнул. – Нет, вроде не приходил…
Константин одарил испепеляющим взглядом и его, и его коллегу, так и не оторвавшегося от своего кроссворда, и двинулся к лестнице на второй этаж, едва не убив плечом нерешительно мявшегося позади Игоря. На втором этаже располагались административные помещения, в том числе – кабинет начальника отдела. На ходу капитан Алферов достал из кармана мобильник, едва не выронив его из-за дрожи в руках, пролистал контакты до буквы «е» и тыкнул кнопку звонка напротив записи «Евгенич».
Тишина. Мертвая тишина. Куда дольше, чем могла бы быть в норме.
Мобильник отправился обратно в карман. Константин проводил его коротким, но емко описывающим ситуацию словцом, и без стука толкнул дверь в кабинет начальника. Тот сидел за рабочим столом и хмуро изучал какую-то, без сомнения, очень важную бумагу.
— Слушаю, — рыкнул он, не отвлекаясь от своего занятия.
— Евгенич пропал, — с порога выпалил Константин. – Он не звонил? Может, заболел, или еще что…
— Кто пропал? – переспросил начальник, раздраженно потерев переносицу.
Константин почувствовал, что вот-вот взорвется. Возможно, даже физически.
— Евгенич, — процедил он сквозь зубы, едва сдерживаясь. – Из седьмого кабинета.
— Алферов, — начальник наконец обратил на подчиненного суровый взгляд из-под насупленных кустистых бровей. – Тебе заняться нечем? Так я еще подкину. Иди работай, пока я тебя премии не лишил. А со своими сотрудниками я как-нибудь сам разберусь.
Константин развернулся и вышел из кабинета на плохо гнущихся ногах. Его загнанный взгляд обратился к единственному человеку, на которого еще оставалась надежда.
— Игорь… — он положил товарищу руку на плечо и крепко, до боли стиснул. – Скажи, это я сошел с ума или все остальные?
— Э… — Шпиков снова замялся, не зная, что ответить.
— Мне срочно нужно проведать Евгенича, — тихо проговорил Константин. – Что-то дурное происходит. Очень, очень дурное.
— Ну… — Игорь нерешительно почесал затылок. – Честно сказать, я не очень понимаю, что тебя так разволновало, да и работы у нас навалом, но, если ты так говоришь… — он достал из кармана ключи от машины и звякнул ими в воздухе. – Ладно. Поехали.
* * *
Евгенич жил в ближнем пригороде, в небольшом и довольно стареньком частном доме. Дорога от него до участка на машине занимала не меньше часа, но старый служака никогда не жаловался. Напротив – говорил, что такой долгий путь помогает настроиться, очистить мысли для работы или наоборот, для отдыха. Впрочем, отдых – не совсем корректное слово. Старик не терпел праздного безделья, а лучшим отдыхом считал смену видов деятельности. Весной и летом он, тихо напевая себе под нос советские песни, ухаживал за своим садиком, осенью – сметал и вывозил палые листья, разухабисто матеря их сквозь зубы, а зимой, сжав сухие губы в нитку, занимался бесконечной уборкой снега. Вероятно, именно поэтому он почти никогда не болел. И тем тревожнее было его внезапное отсутствие на работе.
Не дотерпев полсекунды до полной остановки автомобиля, Константин вывалился на промозглую пригородную улочку, едва успев бросить товарищу через плечо отрывистое «Жди тут». Калитка была открыта и тихо поскрипывала на ветру, выражая издевательский призыв.
— Евгенич! – крикнул в очевидно пустой участок Алферов, тут же тихо чертыхнувшись.
Ответа не последовало. Надо было идти внутрь.
Обходя дом в поисках входа, полицейский уловил глухой стук и странный тихий гул, идущий изнутри. Воображение услужливо нарисовало ему монструозный механизм, собранный из ржавого хлама и работающий вечно, словно на самой невыразимой горечи жизни своего безымянного создателя. Константин тряхнул головой, прогоняя наваждение, и потянул на себя дверь, положив вторую руку на прикрепленную к поясу кобуру.
Бух
— …мне не страшно, не страшно, не страшно…
Алферов моргнул.
Бух
— …не меня, не меня, что угодно, только не меня…
Основное и единственное, не считая крохотной прихожей и заваленной неописуемым хламом кладовки, помещение дома было занято десятком стоящих на коленях незнакомцев. Они бормотали каждый свою невнятную мантру, а их тела с размеренным остервенением метронома били поклоны. Буквально били, гулко врезаясь лбами в облупившийся деревянный пол. И на каждом – на каждом была копия гребаной смеющейся маски.
«Что, тут тоже проходит лекция про древнегреческий театр?»
Правый уголок губ Константина нервически дернулся кверху. Полицейский схватил ближайшего культиста (сомнений в этом не оставалось) и сорвал с него маску. Незнакомое угловатое лицо с текущей по нему кровью из разбитого лба моментально затмила одна маленькая деталь.
Глаза.
Такие глаза могут быть разве что у зайца или оленя, окруженного бушующим пламенем во время лесного пожара. До этого момента Константин и представить себе не мог, что такой всепоглощающий животный ужас может проявиться в глазах человека.
А в следующую секунду незнакомец вырвался из ослабшей хватки полицейского, резким, лихорадочным движением натянул маску на лицо и…
Бух
— …не хочу, не хочу, не хочу на черную луну…
Дрожащие пальцы Константина с трудом нащупали в кармане мобильник. С третьей попытки разблокировав экран, Алферов открыл контакты, одним движением пролистал до буквы «Д» и нажал на кнопку вызова напротив рабочего телефона дежурных.
Длинный гудок.
— Дежурная слушает, — раздался на том конце женский почему-то голос.
— Это Алферов, — голос полицейского дрогнул. – Капитан Алферов. Мне нужно подкрепление, срочно!
— Успокойтесь, — в женском голосе послышалась то ли легкая усталость, то ли скука. – И расскажите для начала, что у вас случилось.
— Тут… — у Константина дрогнули еще и колени. – Тут в доме Евгенича сраная секта, они бормочут какой-то бред и…
— Какая секта? – мягко перебила его девушка. – Их организация относится к числу запрещенных?
— Я... – Алферов опешил еще больше. – Я не знаю…
— Может быть, этот ваш «Евгенич» против их собрания? – к усталой скуке начали примешиваться ядовитые нотки.
— Я не знаю, — беспомощно повторил Константин. – Я искал его, но…
— Они угрожают кому-то? – последовал новый вопрос.
— Не…нет…то есть, да, — поправился полицейский. – Они лбами бьются об пол в кровь…
— Так вызывайте врачей, — вздохнула девушка. – При чем тут полиция?
— Вы не понимаете!.. – повысил голос Алферов.
— Это вы не понимаете, — холодно оборвала его дежурная. – По вашему описанию я не вижу никакого состава преступления. Звоните, когда действительно будет, что сообщить. Информирую вас, что ложный вызов полиции является административным правонарушением. Вам все ясно?
Рука полицейского с зажатым в ней телефоном оторвалась от его уха, и он вновь обвел диким взглядом помещение. Последние слова девушки не дошли до его сознания, застряв где-то на его задворках. Да, ее реакция выбила Константина из колеи окончательно, но в ту секунду его вниманием завладел другой звук. Посторонний. Чужеродный. Тихий, но вместе с тем необъяснимо четкий звук плача, самого горького, что Алферов когда-либо слышал. Он раздавался будто со всех сторон одновременно, и явно ни от одного из продолжавших старательно бить поклоны культистов в масках.
— Всего доброго, — сухо проговорила трубка и запищала короткими гудками.
Бух
— …пожалуйста, Непрощенный, забери сегодня не меня…
И вновь оставался только один человек, к которому можно было обратиться за помощью – в одиночку задержать хотя бы парочку культистов было бы крайне проблематично. Константин развернулся, ударом ноги распахнул входную дверь и что было сил крикнул в промозглый осенний воздух:
— Игорь! Сюда! Быстрее!
Бух
Бух
Бух
— …не страшно, не страшно, мне не страшно, нет…
— Твою мать, — простонал Алферов и почти бегом рванул вокруг дома, к машине.
Холодная пустота в груди его не обманула. Водительская дверь была распахнута настежь. Шпикова в машине не было.
— Игорь! – Константин беспомощно огляделся, уже забыв о своем намерении кого-либо задержать. – Игорь! Отзовись!
На соседней улице хрипло залаяла собака. Понемногу начинал накрапывать противный мелкий дождик. Промозглый ветер швырнул в полицейского сухими бурыми листьями. Константин ясно почувствовал, что окончательно теряет рассудок в окружающем его горячечном бреду.
Рухнув на водительское сиденье, он провернул торчавший в замке зажигания ключ. Со второго раза машина вяло чихнула и завелась. Сцепление в пол, вторая передача, ручник запоздало в минус, газ!
Капитан Алферов смахнул холодный пот с горячего лба. Он направлялся в участок. Он должен был заставить коллег действовать.
Любой ценой.
* * *
Массивная железная дверь участка не хотела впускать Константина внутрь и будто стала втрое тяжелее прежнего. Ему пришлось упереться ногой во вторую створку, чтобы приоткрыть ее и ввалиться наконец в помещение. Прокашлявшись и сплюнув небольшой комок ржавой слизистой мокроты, он двинулся в сторону прохода в аквариум дежурных, расталкивая плечом многочисленных, абсолютно безликих для него посетителей.
Дежурные – это снова были двое мужчин – со странной, подчеркнутой медлительностью заполняли какие-то бумаги, время от времени негромко уточняя что-то у людей по другую сторону стекла. Наверное, со стороны такая картина выглядела бы как обычный рабочий день, и в горячо пульсирующем мозгу Константина именно это делало ее ужасающе гротескной. Распахнутая ударом ноги дверь гулко ударилась о письменный стол. Ни один из дежурных даже не повернул головы.
— Тревога. Тревога! – попытался рявкнуть Константин, но тут же сам почувствовал, что вышло совершенно неубедительно. – Шпиков пропал!
— Кто? – нехотя откликнулся его коллега с бурым пятнышком на рубашке, и, не дожидаясь ответа, вяло махнул рукой. – Тут, знаешь ли, много кто пропал. У нас тут, знаешь ли, очередь…
— Да какого же хрена… — простонал Алферов, бессильно привалившись плечом к косяку. – Вы реально ничего не понимаете, бараны?! Игорь Шпиков исчез, бросив машину открытой, у Евгенича дом захватили гребаные сектанты, их же сектантский бред толкают детям в детсадах, и это на фоне херовой прорвы дел о пропаже людей! Надо поднимать состав, прочесать город, подать запрос в район, в ФСБ, да хоть президенту лично в руки!..
— Ну, поднимемся мы, — дежурный вздохнул и отложил свою бумагу в сторону, по-прежнему, впрочем, не поворачиваясь к капитану лицом. – Ну, походим по городу. Ничего не найдем. Дальше что?
Рот Константина безмолвно открылся и закрылся, как у вытащенной из воды аквариумной рыбки – не в попытке что-то ответить, а, скорее, в попытке впустить чуть больше воздуха в нестерпимо горящие легкие.
— Ты разводишь панику по поводу абсолютно естественных процессов, — дежурный ковырнул ногтем пятно на рубашке и снова взялся за бумагу. – Прекращай. Либо иди проспись…
Алферов дрожащими пальцами, медленно, как в кошмарном сне, расстегнул кобуру, извлек из нее ужасающе ледяной пистолет и направил на коллегу. Совершенно бесполезный акт запугивания против того, кто на тебя даже не смотрит. Только в очереди за стеклом кто-то, кажется, громко ахнул.
— …либо приступай к работе, — флегматично закончил мысль дежурный. – Дел у нас – сам знаешь…
Константин с усилием поднял ходящий ходуном в его руке ствол выше и надавил на неожиданно тугой спусковой крючок. Дешевой петардой грохнул выстрел, оставив едва заметную дырку в гипсокартонной стене. Кто-то отчетливо взвизгнул, и толпа посетителей ломанулась на выход. Константина это совершенно не интересовало. Все его внимание было поглощено реакцией дежурных.
Один из них с раздраженным «тьфу» отбросил на стол свою дешевую шариковую ручку, скрестил на груди руки и уронил подбородок на грудь, всем своим видом говоря, что не желает принимать участия в происходящем. Другой снова вздохнул и наконец на секунду повернулся к нарушителю своего спокойствия лицом. Его скучающий взгляд мельком скользнул по неудержимо клонившемуся вниз пистолету – сам Константин таким мог бы одарить разве что залетевшую в его кабинет сонную муху – и вновь обратился к стеклу, отделявшему его от вестибюля.
— Да вон он – твой Шпиков, — по-прежнему флегматично бросил он, легким кивком указав вперед.
Алферов с трудом перевел взгляд широко раскрытых глаз с полопавшимися капиллярами в нужном направлении и в последний момент уловил спину в рубашке знакомого молочно-голубого оттенка, исчезающую за углом.
— Игорь!.. – слабо вскрикнул он и бросился в направлении вестибюля, едва не упав на стремительно слабеющих ногах. – Игорь, подожди!
— А…вот, ты где, — отозвался знакомый голос с совершенно чуждой ему ранее заторможенностью, и Игорь шаркающей, косолапой походкой вышел обратно из-за угла проходной. – Я хотел найти тебя, прежде чем…
— Игорь! – пистолет нелепо брякнулся об пол, а Константин схватил товарища за плечи и встряхнул из последних сил. – Что, что они с тобой сделали?!
— Ты боишься, — в голосе и улыбке Шпикова звенела струна печальной умиротворенности. – Но это абсолютно естественный процесс. Как свет и тень, как день и ночь – есть жизнь и…Он. Я просто хотел сказать тебе это. Просто хотел сказать: не бойся.
— Я не понимаю… — Константин тяжело привалился спиной к стене, едва ли способный стоять без опоры. – Ничего не понимаю…
Игорь медленно поднял руку и положил ее на лоб старому товарищу. Обжигающе ледяную руку на обжигающе горячий лоб.
— Скажи, — он чуть склонил голову набок. – Ты когда-нибудь слышал плач, настолько горький, будто тот, кто его издает, никогда не может быть прощен?
Константин встретился взглядом с вечностью в глазах Шпикова. Его колени подогнулись, и он медленно осел по стене на пол. Игорь понимающе кивнул – так, словно у них двоих была какая-то общая тайна, и с прежней печальной улыбкой произнес:
— Просто посмотри на звезды. Черная луна ждет.
Временная ткань в глазах Алферова начала незаметно расслаиваться. Вот Игорь шатко поворачивается к нему спиной. Вот медленно бредет к выходу шаркающей, косолапой походкой. Вот толкает всем телом дверь и вступает в ранние осенние сумерки. Вот поднимает голову и медленно тянет руку кверху, словно увидев в постепенно темнеющем небе что-то неописуемо прекрасное, а стальная дверь так же медленно закрывается за его спиной…
— Игорь!.. – собрав, наконец, остатки воли в кулак, Константин рванулся вслед за своим другом, но тут же рухнул на пол и скорчился в приступе тяжелого грудного кашля.
Секунды теперь бежали с невозможной, неумолимой скоростью. Одна, две, три… Алферов со стоном оперся на дрожащие руки, поднялся и вновь рванулся вперед, болезненно приложившись всем телом о холодную, циклопически тяжелую дверь. Пять, семь, десять… Но вот и оголившиеся перед первыми заморозками деревья, розовато-серое небо и улица. Абсолютно пустая улица в обе стороны от участка.
Нет, он не мог уйти так далеко, особенно этой новой, неестественной походкой, не мог, не мог, не мог! Константин набрал в нестерпимо ноющую грудь промозглого осеннего воздуха и вложил остатки сил в крик:
— Игорь!
Его ноги вновь подогнулись. В последний момент он успел вцепиться в ржавые перила и навалился на них всем весом.
Шаг вниз по ступеням.
«Так не бывает».
Бывает. Ты сам это видишь.
Еще шаг.
«Так не должно быть».
Должно быть. Это абсолютно естественный процесс.
И еще.
«Это бред. Горячка. Безумие».
А вот тут ты чертовски прав.
Волоски на задней стороне шеи Алферова поднялись дыбом в безошибочном предчувствии. А в следующее мгновение прямо у него над ухом раздался тихий безутешный плач. Ужас пронзил ледяной иглой каждую клетку его тела, куда сильнее, чем немногим менее холодный ветер. Бежать, бежать, бежать…
Машина. Ключ в замке зажигания. Не хватило сил закрыть как следует дверь. Плевать. Истерически яростный рев мотора, визг стираемых об асфальт покрышек – нужно было ехать домой, так быстро, как только возможно. В этом мире оставалось еще два человека, которых во что бы то ни стало надо было спасти от этого кошмара.
* * *
В тускло освещенном лифте, как всегда, стоял неприятный запах – что-то среднее между человеческой мочой, рвотными массами и старыми газетами. Он тихо гудел и едва заметно подрагивал на своем издевательски медленном пути вниз.
— Милый, — осторожно подала голос Светлана, тронув мужа за рукав куртки. – Ты меня пугаешь. Может, все же объяснишь, что происходит?
— Нет времени, — Константин закашлялся в кулак, оставив на нем едва заметные ржавые брызги. – Я объясню, когда мы будем в безопасности, но сейчас – просто поверь – мы должны бежать…
— Куда? – тихо спросила Таня, прижимавшая к груди сверток из тонкого бежевого шарфа.
— Я… — отец тяжело опустился перед ней на колено и с трудом застегнул дрожащими пальцами верхнюю пуговицу ее теплого пальто. – Я не знаю, солнышко. Но я что-нибудь придумаю.
Темный подъезд. Двор, освещенный обманчиво теплым светом уличного фонаря. Машина Игоря. Хоть бы бензина хватило…
Пока Константин пытался завести чахлый мотор, Светлана потянулась с заднего сиденья и мягко положила ему на лоб успокаивающе прохладную руку.
— У тебя жар, — в ее голосе звучало неподдельное беспокойство. – Может, все же вернемся? Ты ляжешь в постель, выпьешь что-нибудь от температуры, я вызову врача…
— Нет, — ее супруг судорожно вздохнул в унисон с наконец зарычавшим двигателем. – Я же говорю, нет времени. Просто… Просто доверься мне, хорошо?
Улица. За ней другая, третья. Петляющий среди голых деревьев выезд из города. Прямое, как финальная линия на кардиомониторе, шоссе – и стремительно темнеющее осеннее небо с медленно поднимающимся над горизонтом полумесяцем. Константин с трудом поднял совсем ослабшую руку и повернул зеркало заднего вида так, чтобы видеть лицо дочери. Совершенно спокойное, но, кажется, немного печальное лицо.
— Тебе не убежать, папочка, — негромко проговорила она, поймав его взгляд. – Даже если ты уедешь на самый край земли, тебе не убежать от Непрощенного. Просто посмотри на звезды. Ты все поймешь.
Константин до боли стиснул зубы и сильнее надавил на педаль газа. Его взгляд против воли обратился к темному небу, на которое успели высыпать холодные искры чужих далеких солнц, и…
Долгий визг покрышек. Короткий крик супруги. Обочина, кювет, удар грудью о руль и головой о крышу. Туман, пульсирующий черным и красным. Тугая ручка водительской двери. Земля под коленями. Холодная. Твердая.
Константин поднял голову к небу, и его рот сам собой приоткрылся, впустив в болезненно горячие легкие не менее болезненно ледяной воздух. Он увидел. И чем дольше он смотрел, тем яснее выделялось среди звезд почти ровно круглое черное пятно.
— Теперь Непрощенный заберет его, да? – тихо спросила у мамы Таня.
Медленно, как горький мед, как черное масло, как расплавленное стекло, от черной луны текла вниз тонкая струйка абсолютного мрака, формируясь на земле в десятке метров от Константина в угловатую, беспрестанно содрогающуюся антропоморфную фигуру.
— Да, — так же тихо ответила Светлана. – Он заберет папу на черную луну, где нет ни звука, ни света, ни запаха. Где нет ни формы, ни мысли, ни чувства. Откуда нет выхода – а если бы и был, там не может быть воли, чтобы его искать…
Фигура впереди поднялась на ноги и закрыла несуществующее лицо руками. Странное дело – она была ростом со среднего человека, но закрывала собой, казалось, все мироздание. Медленно, будто борясь сама с собой, она сделала шаг навстречу Алферову, и воздух пошел горькими волнами от ее сдавленных безутешных рыданий.
— Теперь я понимаю, почему его зовут Непрощенным, — Таня крепче стиснула сверток побелевшими пальцами. – Теперь я тоже его никогда не прощу. Так же, как и он никогда не простит сам себя.
— Нет, — беззвучно прошептали синеющие губы Константина. – Тебя не существует, я не верю, нет…
Это была ложь. Он знал. Он знал с самого начала, просто не мог найти в себе силы это признать.
Светлана положила руку поверх рук дочери и мягко взяла у нее сверток. Размотанный шарф дохлым ужом упал на грязный пол машины и мать подала дочери его содержимое:
— Знаешь, их ведь носит куда больше людей, чем может показаться. Все эти глупые шутки, рисковые поступки, доля пренебрежения к чужим жизням… Говорят, страх отступает, если хоть фальшиво, хоть через силу, но посмеяться над ним. Должно быть, нескоро, но однажды и ты наденешь ее. Наденешь – и возможно, тебе станет легче.
— Нет, — ответила Таня, и смеющаяся маска беззвучно упала вслед за шарфом. – Мне кажется, теперь я уже никогда не смогу.
Светлана подвинулась ближе и заключила дочь в теплые объятия. Она очень хотела хоть немного закрыть Таню от происходящего снаружи. От холодного ветра, от холодных корявых ветвей полумертвых деревьев, от холодного тела отца, окоченевшего в шаге от машины в позе эмбриона. Наверное, отчасти ей это удалось. Но они обе чувствовали – глубоко, до самого костного мозга – как над их крохотным островком тепла разносится оглушительно беззвучный исступленный вой ненасытной черной луны.
* * *
Старый полицейский аккуратно остановил машину возле входа в участок – это место всегда было негласно зарезервировано за ним – и тяжело вздохнул, запустив руки в редкие седые волосы. Может быть, просто возраст. Может быть, что-то еще.
— А, Евгенич, — его коллега, куривший на крыльце, сделал последнюю затяжку и щелчком пальцев отправил окурок в урну у крыльца. – Опаздываешь, много интересного пропустил!
— Правда? – безо всякого интереса отозвался Евгенич, опустив, тем не менее, стекло пониже. – И что же?
— Меня повысили, — полицейский с широкой улыбкой развел руки в стороны, словно ожидая оваций, и в три легких шага спустился к машине. – Теперь капитаном буду! Даже отдельный кабинет выделили, через один от твоего.
— Поздравляю, — сухо ответил старик.
— Ого, — младший коллега указал на открытый бардачок. – Прикольная штука. Кто это тебе подогнал?
— Никто, — Евгенич неторопливо потянулся и захлопнул бардачок. – Или много кто. Как посмотреть.
— Как скажешь, — хмыкнул новый капитан. – Я вообще о другом хотел спросить. Ты не помнишь, кто работал в этом кабинете до меня? Такое чувство, что буквально вчера…
— Да, предыдущий капитан. Как же его звали… — старик опустил взгляд и хмуро пожевал губами. – Не помню.
— И куда он исчез? – легкомысленно поинтересовался молодой.
— Воспаление легких вроде, — Евгенич снова вздохнул. – Не шутка, знаешь ли.
— Понятно, — на неуместно веселой ноте протянул капитан. – Ладно, пойдем уже. Работа у нас такая, сам знаешь, ждать не любит.
— Иди, — кивнул старик. – Я сейчас догоню.
Когда за молодым полицейским захлопнулась стальная дверь, взгляд Евгенича упал на закрытую дверцу бардачка.
— Поди ж ты, — пробормотал он себе под нос. – Чем старше становлюсь, тем тяжелее ее надевать. И все же…как же его звали?..
Предыдущий капитан. Что вообще осталось после него? Кажется, кто-то из дежурных вскользь упоминал недавний нервный срыв, параноидальный бред о пропаже огромного количества людей. Евгенич тогда не стал спорить, и все же он точно знал: это не бред. Люди пропадают вокруг нас сотнями, тысячами, миллионами, просто мы всеми силами игнорируем этот печальный факт. В последние годы старик с каждым прожитым днем видел это все четче, и все ближе становился тихий плач, едва уловимый краем уха – такой безутешный, будто тот, кто его издает, никогда не может быть прощен. Должно быть, предыдущий капитан в неотвратимой близости смертельной болезни чувствовал то же самое, но гораздо быстрее. И особенно, если до тех пор пытался вовсе не замечать вторую луну на ночном небе. Да, Евгенич на собственном опыте знал: чем дольше откладываешь болезненное осознание очевидного, тем сильнее оно по тебе ударит. Так может ли быть что-то хуже, чем осознать свою смертность лишь в момент, когда слышишь ее горький плач прямо над ухом?
С затянутого плотной серой пеленой неба на капот машины, кружась, упали первые снежинки. Упали – и тут же исчезли, растаяв на горячем металле. Символично. Чересчур символично.
— Разве не такая судьба ждет нас всех? – тихо проговорил им вслед Евгенич. – Разве не такая судьба ждет в итоге все сущее?
Все новые и новые снежинки падали и исчезали одна за другой. Полицейский бросил усталый взгляд серых глаз в зеркало и угрюмо кивнул сам себе:
— Исчезнуть. Исчезнуть – и быть забытым.