Я никогда не хотел быть врачом. В мед меня заставили поступить родители, которые не хотели, чтобы я стал одним из этих креативных хипстеров гуманитариев, креативно сидящих на шее своих мамок лет до сорока. Так я поступил в интернатуру и вроде бы стал уважаемым человеком, несмотря на то, что с детства мечтал быть менеджером по продажам.
Платят медикам мало и вообще по праздникам, но за то, что мы не угробили никого живого за целый месяц, стипендию нам повысили на целых сто рублей.
Нас было четверо: я, моя девушка Верка, мой лучший друг Колян и ещё какая-то шаболда медсестра по имени Анфиса. Кажется, из-за её выпученных глаз и высокого роста, мы просто спутали её с учебным манекеном, которого часто берём с собой бухать ради лулза.
После смены мы вынесли всё, что горело из ближайшего дешёвого универмага и, предвкушая удовольствие от алкогольной интоксикации, двинули ко мне. Родители на выходные уехали на дачу.
Странности начались сразу же, как только мы открыли по первой бутылке.
Вместе с хлопком последней сдёрнутой крышки внезапно погас свет. Видимо, от неожиданности, Анфиса плюнула мне в лицо жигулёвским и схватилась за мою руку. Вообще-то, пользуясь случаем, эта страшила явно нацелилась на мой хуй, но моё чувство самосохранения сработало раньше и я вцепился в него первым. Борясь за первенство обладания, мы ещё какое-то время громко пыхтели в темноте.
– Ой! – вскрикнула Верка. – У меня же эта, как её там, нектоф… фф… короче, боязнь темноты. У меня сейчас начнётся паника!
По тёмной комнате прокатилось дружное «всем пооохуй», и все принялись безудержно бухать.
Спустя литров пять горючего, которое мы вливали в себя едва ли не вёдрами, мы услышали странный шум в коридоре. Из темноты узкой прихожей раздавался жуткий скрип, будто кто-то ездил по линолеуму верхом на табуретке.
– Кто-нибудь сходит посмотреть что это? – обратился я к ещё присутствующим в сознании.
– Да ну нафиг, стрёмно что-то. Твоя хата, вот сам и смотри! – справедливо заметил Колян и запустил пустую бутылку из-под пива в закрытое окно. Окно разбилось, я пошёл смотреть.
В коридоре я по привычке щёлкнул выключателем, но тот, понятно дело, послал меня нахуй. Тогда я стал вглядываться в темноту и прислушиваться.
Всё было тихо. Это была не та тишина, когда просто не слышно посторонних звуков. Это была НЕПРОНИЦАЕМАЯ тишина, когда тоже не слышно посторонних звуков как в обычной тишине, но только не слышно не непроницаемо. Неожиданно рядом со мной снова что-то жутко скрипнуло. Я даже обрадовался, потому что совсем запутался в этих тишинах.
– Здесь кто-то есть? – спросил я.
– Да, я, – ответила материализовавшаяся откуда-то из темноты Анфиса. – Я подумала, ты можешь отдаться мне прямо в коридоре, пока там Колян с Веркой сосутся.
Вдруг в темноте раздался пугающий стук.
– БЛЯ! – воскликнула Анфиса. – На меня, кажется, сейчас табуретка наехала. Смотри, вон она катается! Странно.
От её слов по моей спине пробежал неприятный холодок. Да, действительно странно. Я думал, Верка моя девушка. Внезапно я осознал, что эти лживые твари заслали табуретку с Анфисой, чтобы отвлечь меня и спокойно пососаться за моей спиной.
Я уже собрался было забить на все эти пугающе жуткие звуки и вернуться, чтобы закатить истерику с демонстративным вскрыванием вен штопором, НО ТУТ УВИДЕЛ ЕГО ЛИЦО.
Оно было мертвенно белым, вместо глаз чернели провалы, и вообще оно было очень страшным, короче.
Я не выдержал этого ужаса и заорал.
На мой поросячий визг прибежал Колян, посвятил в зеркало фонарём и ткнул в меня пальцем:
– Это же твоё ебало!
Я хотел отломать его корявый палец и ввинтить ему в ухо, чтобы больше не умничал, как вдруг из гостиной тоже раздался душераздирающий визг. Я на всякий случай потрогал свой рот, но он был закрыт. На этот раз визжал не я.
Все вчетвером мы ломанулись на звук, распихивая друг друга локтями и кусаясь. Первой в гостиную заехала табуретка. Сидя на шкафу, орала Верка.
– Ты как там оказалась? – спросили мы не без похуизма в голосе.
– Вы меня одну оставили, а я же темноты боюсь, забыли? – пристыдила нас она. – И вообще, тут происходит какая-то чертовщина, табуретки вон сами по себе катаются!
Не сговариваясь, мы покосились на бешено нарезающий круги предмет мебели.
Я почувствовал, как в моих жилах стынет этанол вместо крови из-за сквозняка от разбитого окна, и озвучил единственную пришедшую мне на ум мысль:
– А давайте бухать дальше?
Неожиданно дверца шкафа, на котором восседала сэлфящаяся на фоне безумной табуретки Верка, отвалилась и ударила стоящего рядом Коляна по лбу.
Мама давно говорила, что нужно её к шкафу прибить. Дверцу, не Верку.
– Ты чё сука, – возмутился Николай и злобно пнул дверцу в ответ. Та, срикошетив от стены, снова зарядила ему по роже с такой силой, что он приземлился кверху задом в другом конце комнаты. Его челюсть, как мне показалось, в другом.
– Восстание мебели! – неистово заорала Анфиса и швырнулась в табуретку зубами Коляна, рассыпанными по всей комнате.
– Ой, меня тошнит! – подхватила Верка, выронила телефон и свалилась вслед за ним со шкафа.
Беззубый Колян проорал что-то в ответ и отрубился. За стеной орали матом соседи и долбили по батарее чем-то тяжёлым. Я решил не выделяться и тоже принялся выть, как ебанутый.
Неожиданно над моей головой пролетела табуретка и с неестественным для человека звуком врезалась в стену. В комнате НЕПРОНИЦАЕМО застыла тишина.
– Вот и всё, мы спасены, – отряхнув руки, сказала Анфиса и угрожающе нависла надо мной. – Можешь не благодарить, хотя я знаю один способ.
– Какой? – едва успел промямлить я, прежде чем испытать всю тяжесть запрыгнувшей на меня двухметровой туши.
Задыхаясь от страсти, но больше от того, что Анфиса засунула свой язык глубоко мне в глотку, я пытался отодрать её от себя откуда-то взявшейся в моей руке шваброй.
– Так, стой, – сказал я, кое-как отбившись деревянным черенком, – ты это слышишь?
Из глубины квартиры раздавался леденящий душу звук.
– Да это Верка в толчке блюёт, – отмахнулась Анфиса и сломала об колено мою единственную надежду на спасение.
Я было уже смирился со своей незавидной участью, как внезапно мне на помощь подоспела восставшая и полная жажды мести, точно герой корейских боевиков, табуретка. Она подхватила Анфису под задницу и вылетела вместе с ней в разбитое окно.
Переведя дух, я на радостях кинулся к Верке, сказать, как я её люблю и что мне похер, что она сосалась с Коляном, ведь я ей тоже типа изменил, хотя и не совсем по своей воле. Но по дороге к туалету я поскользнулся на чём-то склизком и вонючем, ударился башкой об тумбочку, услужливо выпятившую мне навстречу угол, и, вероятно, уснул. Эта чёртова мебель точно сговорилась нас всех перекалечить.
Утром Верка хотела наложить швы на наши с Коляном боевые раны, но вспомнила, что прогуливала практику, когда нас этому учили, и зависла в телефоне.
– Щас прикол в новостях прочитала, про дебилов допившихся, – сказала она, – из нашего района, кстати! Всю ночь, короче, орали и пиздились, а потом померли все. Ещё одну дуру с обтурационной асфиксией в больницу увезли, подавилась блевотой. Фуу, как так можно вообще?
– А как узнали, что они все померли, если они все померли? – задал я резонный вопрос и, прижимая ладонь к пульсирующему острой болью виску, уселся на табуретку. Ту самую, на которой выпорхнула в осеннюю ночь с шестого этажа Анфиса.
– Да там мамка одного из дебилов с дачи вернулась. А ещё какой-то пострадавший был, пишут. Его отвезли в участок, оказали психологическую помощь, правда показаний он так и не дал. Вот, кстати, его фотка!
Пострадавший на фотографии выглядел точь в точь как моя табуретка. В груди неприятно кольнуло. Наверно остеохондроз из-за сквозняка обострился.
– Пить уметь надо! – провозгласил Колян менторским тоном и примотал нижнюю челюсть к голове шнурком от ботинка, чтобы больше не отваливалась.
Автор: Uranium-238