Мракотека | Зона действия смерти

Это был просто небольшой камень, разрисованный и расписанный в сто слоёв. Среднестатистический булыжник, который мог взять и сдвинуть любой ребёнок. В общем-то, он и не был нужен, все местные и так знали, где находится центр зоны действия. Камень – это так, это символ, достопримечательность. Ну а как иначе – сколько поколений уже оставило здесь автограф?

Говорят, на его месте раньше росла берёза. Тоненькая берёзка, молодая, но, как казалось, содержащая в себе невероятную силу. Не все любили это место, во все времена были боящиеся, ненавидящие и прочие паникёры. Кто-то считал зону действия проделками дьявола, но большинство всё же было противоположного мнения – дерево явно окружала некая божественная сила, снисходящая великим даром на достойных и одаряющая прощением и поощрением за веру грешников. В общем, никто не был обделён.

Однажды кто-то срубил берёзку, выкорчевал пенёк и сжёг, чтобы избавить мир от дьявольского искушения и спасти человечество. Вот только зона не перестала действовать, и теперь уже просто с неба сыпала на Землю чудеса и дарования. Чтобы не затоптать её опустевший центр, кто-то просто швырнул туда первый попавшийся камень, который в итоге стал тем самым вечным хранителем божественной силы.

Со временем у зоны оставалось всё меньше последователей, ведь всё быстро менялось – дикие места сменялись поселениями, деревнями, а потом и городами, леса вырубались, а на какие-то там камни никто и внимания не обратил бы. Но только не на этот. Каждый раз, когда на его месте хотели что-то построить, знающие люди собирались такими толпами, что спорить с ними было бесполезно. А вот убедить строителей в силе зоны – вполне.

На самом деле, не каждого приезжего можно было заставить смирно сидеть на жопе ровно полчаса, час, а то и больше. Когда зона решит подействовать – никто не знал, но если уж сел, то сиди до конца, иначе разозлишь высшее существо и нашлёшь на себя наказание. Бред, конечно – я не раз в этом убедился.

Но сила у зоны была, тут не поспоришь. И чудеса регулярно там происходили. Знаете… это очень странно, вот сейчас, спустя столько лет, когда уже как бы и отвык… Трудно поверить, что когда-то спокойно принимал на себя всю силу зоны, без каких-либо эмоций наблюдал за чудесами, творящимися внутри неё, и даже не думал кричать об этом во весь голос, чтобы сотворить мировую сенсацию. Просто шёл и пользовался, как будто это просто какой-нибудь туалет.

Да уж… прабабушка сейчас убила бы меня за такое сравнение.

Это она впервые рассказала мне об этом месте, а потом и заставила просидеть два часа и сорок девять минут в ожидании чуда. Как она тогда сказала – «Бог тебя не особо любит, раз заставил так долго ждать». Правда, потом мы с ним поладили, и я получал свою порцию даров даже ровно через полчаса, что считалось минимумом.

Ох, как же я пытался свалить с холодной, грязной земли и пойти заниматься куда более интересными делами. Друзья где-то там играют в прятки, салки или что там ещё у нас было… в общем, занимаются чем-то весёлым, а не унылым восседанием в грязи под уже сто раз прослушанные прабабушкины байки.

Но вдруг случилось ОНО. Оно самое. То, ради чего и ходили сюда в большинстве случаев. Откуда-то сверху, действительно будто с неба, на меня «упал» тёплый воздух. Да, на улице и без этого было около плюс двадцати пяти, но это «тепло» было как будто материальным. Свалилось с неба, с верхушек деревьев, и повисло на мне огромным куском тёплой ткани. Такой приятной, как носки, снятые с батареи в холодный день и надетые на замёрзшие ноги.

По коже побежали мурашки, тепло прилипало к телу, проникая сквозь одежду и обувь. Почему-то мне вспомнилось, как я, от нечего делать, заворачивался в занавеску в комнате родителей, а потом стоял, думая, что меня никто не видит. Зона явно почувствовала это и тут же сдавила меня, прижала руки к телу, а ноги друг к другу. Моё дыхание стало горячим – воздух, вылетая изо рта, врезался в невидимую занавеску и влажными тёплыми волнами расплывался по лицу.

— Ба… — испуганно пискнул я.

Прабабушка не отвечала. Просто сидела с закрытыми глазами и беззвучно шевелила губами.

Меня сдавливало всё сильнее. Боль стала распространяться везде и сразу, дышать стало просто невозможно, но от удушья умереть я не успел. Вместо этого, где-то внутри страдающего организма раздался хруст, скрежет, потом что-то хлопнуло, зашипело… детский разум уже был способен понять, что сейчас случится что-то очень плохое.

Знаете, смерть очень странная, по крайней мере в этом месте. Не знаю и не хочу узнавать, что будет в такой же ситуации за пределами зоны, но рядом с камнем смерть чудная и нелепая.

После череды хрустов, бульков, хлюпов и прочих мерзких звуков, голову вдруг закрутило и отбросило вперёд. Во всяком случае, мне так показалось, по ощущениям. И то ли шея вытягивалась как у жирафа, то ли ещё хрен знает что, но постепенно вращение замедлялось, зрение снова начинало выхватывать полноценные образы, и стало понятно, что я медленно «ползу» рядом с камнем. Попытка посмотреть на своё тело не увенчалась успехом – меня как будто не было. Не было боли, не было любых других физических ощущений, не было видно даже собственный нос, который уж точно никуда не мог деться, если голова ещё на месте.

Потихоньку я остановился, и в тот момент осознал, что ничего не слышу. Рёв машин неподалёку, пение птиц, моё дыхание и сердцебиение… всё исчезло. Меня выдавили, словно тюбик зубной пасты, смыли в раковину, и теперь я приземлился где-то в глубинах канализации, где нет ничего, кроме размытого серого пространства.

И вдруг меня отбросило назад. Между головой и телом словно появилась резинка, которую всё это время растягивали, а теперь резко отпустили. Меня «сплющило», сжало в точку. А дальше началось то, что не имеет описания и названия. На какое-то время я исчез из этого мира, нисколько в этом не сомневаюсь. Как бы это ни звучало, но в тот момент просто пропало «чувство присутствия». Это когда ты всё ещё осознаёшь себя, помнишь, где ты находишься и что происходит, но точно знаешь, что всё. Тебя нет. Смерть.

Хорошо, что эта хрень продолжается всего пару секунд. Иначе можно рехнуться и уже никогда не прийти в себя. Это настолько же страшно, насколько чудесно «возвращение». Это когда тебя из «точки» снова «выстреливает» в две стороны, и ты снова чувствуешь своё тело. Чувствуешь, как ноги хаотично болтаются и неестественно выгибаются, а голова опять крутится и вертится, пока шея пытается вернуть себе нормальную форму и длину.

У этого чувства должно быть своё название, потому что оно уникально. Это не счастье, не радость, не эйфория, не оргазм… это как всё перечисленное усиленное в тыщу раз. Как ещё это объяснить? Это… когда тебе лет четырнадцать, тебе интересно, что такое любовь или влюблённость, ты пытаешься узнать, но получаешь только какие-то странные описания в стиле «ну, это типа привязанность, типа когда ты не можешь без любимой»… Ты пытаешься задуматься и просто отказываешься понимать, как это – «не можешь без любимой»? В смысле «не могу»? Могу же, вот, пожалуйста!

А потом берёшь и влюбляешься. И такой: «ааааа, вот оно как, оказывается…»

Так же и здесь. Какое ещё «чудо возрождения»? В смысле «невозможно объяснить»? Что ты чушь-то несёшь? А потом посидел такой часочек, возродился и «нихуя ж себе… ебануться…»

Эта хрень однозначно заложена в нас изначально, это глубинное и великое чувство, которые, по задумке, должен испытывать каждый. Оно проходит с нами весь путь от детства до старения, от рождения до смерти и всё остальное, что есть до или после. Смесь всего перечисленного – счастья, радости, любви, оргазма… и всего-всего самого лучшего, сконцентрированного в одном моменте.

Но зона действий была только у нас, поэтому мы считали себя избранными. А остальные – пусть не верят, пусть называют накроманами… нам-то какое дело.

* * *

Я ещё столько раз ходил в зону, что считать не было смысла. Когда ты мелкий, тебе проще – на каникулах основная масса людей по будням занята, поэтому можно с самого раннего утра занимать место. Не успеешь утром – подожди, до конца рабочего дня обязательно повезёт. Занять место на целый день зона не позволит, ведь после возрождения должно пройти минимум 12 часов, а то и сутки. Даже если кому-то бессовестному наглецу захочется назло другим морозить жопу в ожидании второго чуда подряд, ему это быстро надоест. Вряд ли он выдержит ещё пару часов, а на следующий раз и пытаться не будет.

Так и жили – с утра вокруг камня кучкуются детишки и школьники, а вечером, уж будьте добры, освободите место старшим. Одновременно в зону могло влезть человек 10, это если свободно. При желании, конечно, можно было напихать туда и двадцать, и тридцать человек, уложив их шпротами друг на друга, но это слишком рискованно – можно вывалиться в процессе за границы, и тогда будет очень плохо. Насколько плохо – никто нам толком не рассказывал, а самим проверять не очень-то хотелось. Ясно было только одно – не помрёшь, но настрадаешься на годы вперёд.

Как и говорила прабабушка, возрождение не оставалось одинаковым на всю жизнь. Оно менялось вместе с нами, перетекало из детского заворачивания в занавеску во что-то более взрослое, но при этом бессмысленное. Это как говорят про детские задачки – ребёнок решит мгновенно, а взрослый будет весь день ломать голову, но так и не поймёт, в чём дело. Так же и здесь – сначала я чётко ассоциировал возрождение с детской забавой, а потом, повзрослев, не понял, с хрена ли тёплое небесное одеялко превратилось в тонны воды, обрушивающиеся на меня.

Мне было пятнадцать лет. Скорее всего, на изменение повлияло знакомство с первой в жизни девушкой, которую можно было назвать объектом романтических чувств. Не с девчонкой со двора, с которой гуляли лет в семь и в будущем собирались пожениться, хотя даже не знали толком, что это значит. Нет, тут всё куда серьёзнее. Это когда видишь её, идущую по школьному коридору, и мечтаешь, чтобы вот эта её улыбка сияла только для тебя, чтобы раздувающиеся ноздри её крошечного носика стали парусами, которые будут тащить тебя по волнам жизни, до самого конца…

Она была на год младше, поэтому мне не посчастливилось сидеть с ней за одной партой. А ведь всё могло быть куда проще, и не пришлось бы терять драгоценные месяцы, на протяжении которых я никак не решался с ней заговорить. А как тут заговоришь, когда, пробегая мимо тебя, она орёт на какого-то пацана, ебашит его по голове рюкзаком и через пару секунд что-то у него отнимает. И пацан-то, вроде, не из робкого десятка, но просто молча уходит, пока Анька, тяжело дыша, засовывает добычу в карман и улыбается.

Анька Дворянчинкова – главное зло восьмого «Б», матершинница, пропащая душа, а в будущем – однозначно глава накркоманок и проституток в глазах бабулек у подъезда. Тогда ведь считалось, что если подростки выпивают и курят, то максимум, на что можно рассчитывать в жизни – статус местного алкаша, безработного и одинокого. А уж если девочка таким занимается… ух, ну тут вообще. ЕЙ ЖЕ ЕЩЁ ДЕТЕЙ РОЖАТЬ!

Впрочем, мнение взрослых нас волновало меньше всего, и даже наоборот – послушав их бубнёж, хотелось выжрать побольше пива и закурить сразу три сигареты. А потому что смотри, какой я хуёвый, смотри, как я могу!

Да, я и сам не был примером для подражания, мог послать на хуй прохожего, сделавшего мне, пьяному в хлам, замечание, а потом пойти нассать прямо кому-то под окно… конечно, теперь-то мне стыдно за своё поведение, но давайте будем честны – я был не самым плохим человеком. Я не сделал ничего по-настоящему плохого. Моча под окнами высыхала и никому не вредила, а посланные прохожие вряд ли после этого уходили в глубокую депрессию.

Наше знакомство с Анькой произошло внезапно, и само собой, я должен благодарить за это зону. Вот он – наш козырь в рукаве. Обсуждаемый, презираемый, высмеиваемый. «Чё там эти сектанты? Опять возле камушка своего сидят? Ну и дебилы!» «Вася, сынок, ты с ними не водись, они плохие!»

Так уж вышло, прям как по заказу, в очередной раз прогуливаясь мимо меня по коридору, Анька яростно с кем-то спорила:

— Да он пиздабол, Катюха говорит, что полтора часа там просидела с ними, и нихуя!

Её глаза как будто полны ярости, но в мою сторону излучают только милоту. Любимой улыбки нет, Анька смотрит вверх, в лицо более высокой подруги, уголки губ слегка опускаются вниз и становятся олицетворением опасности. Лучше не подходи и не перечь – уничтожит.

— Ну говорят же, что там и целый день можно просидеть, — робко отвечает подруга.

— Ага, день просидеть, два просидеть. Они тебе наговорят хуйни, лишь бы ты ве-е-е-рила, — Анька растягивает последнее слово и кривит губы. Очередная порция милоты.

Интересно, а если бы я не был влюблён, нашёл бы хоть что-то милое в этих кривляниях и ярости? Задумался бы вообще о таком? Вряд ли. Она – центр вселенной, а остальная толпа человеческих существ – не более, чем раздражающий поток машин, мешающий мне перейти дорогу навстречу мечте.

Уже на следующей перемене мне повезло – Анька шла по коридору одна. Этот шанс нельзя было упускать, более адекватной причины заговорить я не мог даже представить.

— Слушай, — аккуратно выдвинулся я ей навстречу, — я тут чисто случайно услышал, что ты не веришь в это… ну, возрождение там, камень…

Блять, ну что за идиот? Весь урок сидел и фантазировал, как буду вылавливать её в коридоре или на выходе из школы, как буду говорить… а текст придумать не удосужился.

— И что? – сухо ответила она.

Слишком сухо… в тот момент мне казалось это провалом, но как ещё должна реагировать девушка на такую речь незнакомого пацана?

— У меня, короче, к тебе предложение, — более уверенно начал я. – Давай сделаем так: ты сидишь у камня ровно три часа, не более, и, если ничего не происходит, я тебе заплачу.

— Сколько? – усмехнулась Аня.

— Ну, пятихатку, — пожал я плечами. – За три часа нормально же?

— Нормально, — удовлетворённо подняла она брови, и закивала головой. – Но смотри, если наебёшь…

— Да-да, само собой, — перебил я её.

— Ну ладно, — подумав пару секунд, согласилась Аня. – Я тогда сообщу, когда закончу.

— Э, стой, подожди, в смысле сообщишь? Ты ведь просто скажешь, что просидела три часа, и всё!

— А ты хочешь, чтобы я с тобой там сидела? – она наигранно округлила глаза.

— Ну само собой! А как ты хотела?

Поток человеческих существ расплылся, словно художнику не понравилось его творение, и он в ярости размазал краску по холсту. Вокруг что-то шумело, двигалось, но моё восприятие было сосредоточено только на девочке, стоящей напротив меня и хитрым прищуром показывающей недоверие и сомнение.

— Ладно, — наконец согласилась она и кивнула головой в сторону, — пошли.

— В смысле? Прям щас?

— Ну да.

— Ещё три урока…

— И что? Ссышь, что ли? – Анька посмотрела на меня так, будто это не я на полторы головы выше, а она. Только-только появившаяся заинтересованность была уничтожена моей внешней трусливостью и неуверенностью.

Интересно, и почему же я – человек, регулярно сбегавший с уроков, именно сейчас засомневался в правильности такого решения?

— Ды нет, пошли, — мой якобы гордый и смелый голос звучал смешно и позорно.

Всю дорогу, до самого камня, Анька ни разу на меня не взглянула. Вздыхала, разочарованно «цокала», то и дело доставала телефон, чтобы посмотреть время… в общем, всеми способами давала понять, что ей нужно только пятьсот рублей, а парень, уткнувшийся взгляд в заснеженный асфальт – это так, очередной тюфяк в мире недостойных. А ещё лошара, потому что попал на пятихатку.

К счастью, в тот момент в зоне никого не оказалось, хотя свежие следы на снегу указывали на недавних гостей. Рядом с камнем тлел небольшой костерок. Из почти полностью сгоревших деревяшек торчали гвозди, а по краям костровища застыли пепельные подтёки. Не нужно быть детективом, чтобы понять, что здесь жгли какую-то резину или пластик.

У камня стояла пустая прозрачная бутылка. На дне ещё оставалась пара капель жидкости, и я уверен, что если бы решил их понюхать, то «помер и возродился» бы раньше времени – настолько ядрёную жижу пили местные бухарики. Да-да, прототипы будущих нас, потерянных подростков.

— Вот видишь, — Анька тоже заметила сосуд. – Тут только и бухать сидеть, больше нечего делать.

В целом, она была в чём-то права. Мы с друзьями всегда держали в запасе пару пятилитрух пива и блок сигарет. Как только кто-то из нас замечал, что у камня никого нет, то тут же обзванивал остальных, чтобы кто-нибудь как можно скорее занял место, пока другие хватают алкоголь и курево из Мишкиного гаража и, может быть, покупают что-то ещё, если есть деньги. Довольно часто этим звонящим был сам Мишка, потому что из окна его квартиры было прекрасно видно камень, по крайней мере осенью, зимой и ранней весной, когда листьев на деревьях уже или ещё не было. Мне всегда казалось странным это правило очереди. То есть, если кто-то в зоне есть, то нам нельзя, а если в зоне есть один Мишка, то нам всем остальным – можно? Впрочем, возможно, это просто проявление уважения.

Сам он не мог бежать занимать место, ведь именно у него хранились наши ценности. Гараж он получил от деда, вместе со старым «Запорожцем», который регулярно чинил и использовал для обучения вождению на ближайших просёлочных дорогах, вдали от цивилизации. Ведь всего каких-то три года, и можно будет получить права. Ну, а хранить бухло и сигареты дома было непозволительной роскошью для пятнадцатилетнего пацана.

Мы точно так же, как и неизвестные поджигатели резины, оставляли после себя жуткий срач и хаос. Бутылки, пластиковые стаканчики, окурки, всевозможные упаковки и остатки еды… жуть. Сейчас, спустя годы, это вызывает у меня куда больший стыд, чем обоссанные окна и оскорбления невинных людей.

Впрочем, каждое утро, прямо часов в пять, сюда прибывала баба Клава со своей делегацией, и всей толпой они наводили порядок у священного места. И можно сказать, что это даже было им полезно – очередной воображаемый плюс в карму и пометочка в журнале небесной канцелярии. А нас, сволочей и негодяев, обязательно накажет тот, кто потом и возродит.

— Ну? И что? Просто ждать? – Анька упёрла ладони в бока и осмотрелась.

— Типа того, — выдохнул я, подтаскивая одно из брёвен, используемых здесь в качестве стульев.

— Я таймер ставлю. Ровно три часа, — Анька продемонстрировала мне экран телефона с соответствующими цифрами.

Никогда в моей жизни не было более неловкого молчания. Первые минут двадцать я по-идиотски отводил взгляд, посматривал в телефон, и мысленно матерился на минуты, тянущиеся так долго. Анька, кажется, делала то же самое – шёпотом извергала из себя всю накопленную ругань, качала головой, а иногда даже делала вид, что собирается швырнуть телефон куда подальше.

— Слушай, ну это же невыносимо, — посмотрела она на меня не со злостью, а как-то жалобно. – Холодно, скучно, и ясно ведь, что нихуя не будет. Как вы заставляете тут людей целый день сидеть?

— Никто целый день не сидит, в среднем – 3 часа, а по моим наблюдениям, в подавляющем большинстве случаев – ещё меньше, — как мастер своего дела, изрёк я.

— В среднем, — хитро улыбнулась Анька, — значит, всё-таки пиздишь. Не будет ничего. Признавайся, зачем притащил сюда?

— Да блять, — вспыхнул я, — что ты сразу «пиздишь», «пиздишь»? Три часа пройдёт, тогда и поговорим.

— Нахуй ты мне нужен, разговаривать с тобой, — бандитским тоном пропела Анька.

Не, всё равно она милая. Даже если через три часа таймер запищит впустую, и Анька набросится на меня, схватив одно из брёвен (ну, типа подумает, что затащил в глушь, чтобы изнасиловать – мало ли, какие ебанутые у неё мысли), я буду умильно улыбаться, глядя на то, как она разбивает мне голову. Она-то не будет знать, что через несколько секунд я вернусь живым и здоровым.

В древние времена (а для меня все времена, которые не пропитаны техническим прогрессом — древние) сюда приходили выяснять отношения. По краю зоны выстраивался «ринг» — либо что-то большое и тяжёлое, либо просто плотно стоящие люди. Всё для того, чтобы участники оставались внутри зоны и не вылетали за её пределы. Камень могли как подвинуть в сторону, так и оставить в центре – кому как удобнее.

И начинался мордобой. Без жалости, без осторожности, без рисков получить наказание за убийство. Как говорится – зубы летели во все стороны. Бойцы избивали друг друга так яростно, что ни в одном фильме такого не увидишь. Настоящая животная ярость, безжалостность и свобода. Проигравший, полежав на земле несколько секунд, вдруг исчезал, проходя очередной кайфово-ужасный процесс возрождения, и как ни в чём ни бывало, вставал и жал руку победителю, признавая поражение.

Победитель тоже дожидался или «вызывал» возрождение (ну, если тоже был прилично побит), и враги переставали быть врагами, выплеснув друг на друга злость. А завтра, если что, можно будет повторить.

Кстати, выбитые зубы оставались валяться на земле, а возрождались бойцы уже с новыми, поэтому рядышком, за пределами зоны, было «кладбище зубов» — целая гора белых и не очень резцов, клыков и коренных. До сих пор, гуляя по округе, можно было «выпнуть» ботинком из-под земли один такой трофей.

Даже в наше, казалось бы, цивилизованное время, я видел один такой бой. Пацан безжалостно бил лежачего по голове, пока тот не исчез. А когда появился, победитель просто похлопал его по плечу и без какой-либо злости, даже как-то по-дружески произнёс:

— Вот ты лоша-а-а-ра.

Да, всем было известно, что в зоне можно спокойно умирать и убивать друг друга. То есть, вызвать возрождение искусственным путём, не дожидаясь полноценного действия зоны. Правда, процесс в таком случае сокращался – человек чувствовал только финальную «кайфовую» часть возвращения, но, как говорят, без предшествующей ужасной фазы «отсутствия» кайф «уже не тот».

Но был один запрет. Большой такой запрет, серьёзный, почти уголовно наказуемый. Ни в коем случае нельзя было приходить сюда умирать по естественным причинам. Ну, например, нельзя было экстренно затащить в зону человека с сердечным приступом. Точнее, можно, но, умерев, этот человек уже не возвращался. Но исчезал. О том, что происходило дальше, остались только легенды.

Кстати, хороший способ избавиться от трупа – начать убивать рядом с зоной, и на последнем издыхании зашвырнуть за границу. Думаю, это не раз практиковалось.

Мои размышления прервала музыка, вырвавшаяся из Анькиного телефона.

— Слушаешь такое? – спросила она, качая в такт головой.

— Да! – радостно ответил я. И не соврал.

Подпевать я не решался. Это ж не друзья, которым глубоко похуй на твои вокальные данные, потому что у самих такие же. Нет, был, конечно, Лёха, иногда появляющийся в нашей компании, играющий на гитаре и вроде как офигенно поющий, но это уже совсем другой жанр, в который мы если и лезли, то только «за компанию». С нашими хрипами и рыками можно было вообще не париться, но с чистым вокалом мы пытались… Короче, мы пытались.

Но Анька – это как кастинг в музыкальный мир. Не понравишься ей – больше не будешь иметь права даже включать музыку. Всё, ты провалил главный экзамен своей жизни, ведь нахуя тебе золотая медаль, если Анька оценила твоё пение на «скривить губы в отвращении». Да, мило, но всё же в отвращении. Ты – отврат. Дохуя умный, начитанный, но, сука, отврат. И это останется навсегда, где-то в глубинах мозга.

Анька вдруг замерла. Значить это могло только одно – началось. Её взгляд устремился вверх – ещё одно подтверждение. В панике девушка осматривалась по сторонам, разглядывала свои руки ноги, от чего-то отмахивалась, и иногда панически смотрела на меня.

— Это что? – взвизгнула она.

— Жди. – строго скомандовал я.

— Ты охуел? – Анька снова попыталась от чего-то отмахнуться. – Стрёмно же, сука.

Ну, вот он – тот самый момент. Взлетаю с бревна, приземляюсь у её ног и хватаю за руки.

— Тихо, успокойся, так и должно быть, — шепчу я как можно нежнее.

Её руки ледяные, и совершенно точно не чувствуют себя в безопасности. Кажется, даже если бы её ладошки сейчас схватил медведь – она бы ничего не поняла. Не до этого, как бы.

— Как тебя зовут? – вдруг спросила она, глядя на меня абсолютно сумасшедшими глазами.

— Женя, Евгений, — ответил я.

— ЕВГЕНИЙ, БЛЯТЬ, БЕЖИМ НАХУЙ ОТСЮДА!

Анька рванула так, что сбила меня с ног и даже протащила по снегу. Но правило «если началось, то не покидать зону» — оно уже как инстинкт. Не отпускаю её руки, собираю собственные силы, и тащу Аньку на себя. Прямо в объятия. Визги, крики, попытки вырваться… кажется, она хорошенько врезала мне чем-то (может, бутылкой) по шапке. Со стороны, наверное, казалось, что я и правда её насилую.

Накрываю её своим телом, прижимаю к холодному снегу – ничего страшного, скоро согреется – и слышу плач. Рыдание. Вечно бойкая, непоколебимая, властная Анька рыдает от безысходности и страха. Не пытается убить меня, не вырывается, а просто льёт слёзы, хлюпает носиком и пищит.

Ощущение свободного падения. Я проваливаюсь вниз, на снег, где только что была Анька, но мне всё ещё страшно за неё. Если она НАСТОЛЬКО боялась чего-то сейчас, то как она перенесёт «отсутствие»?

Анька появилась на краю зоны. Вскочила на ноги, несколько секунд просто крутилась как волчок, то всхлипывая, то смеясь от радости. Хватала себя за щёчки, осматривала руки – всё-таки они уцелели, да?

А потом увидела меня, лежащего на снегу, поменялась в лице и рванула прочь.

— Ну и каков результат? – философски спросил я у небес, вскинув заледеневшие руки.

Небеса отреагировали, и нежное тепло опустилось на пальцы, а потом растеклось по всему телу. Я приготовился свернуться калачиком, позволить невидимой ткани опутать меня и раздавить, но лишь почувствовал прохладную, но всё равно гораздо более тёплую, чем снег, каплю, упавшую на щеку. Потом ещё одну, и ещё. Они становились всё крупнее, огромными шлепками плюхались на снег, обнажая землю, и ещё более крупными сгустками прибивали меня к этой земле. Становилось реально больно, я закрывал голову, но всё получал смачные удары по всем частям тела. Границы стали невидимыми стенами – вода упиралась в них, превращая зону в сосуд, стремительно заполняемый жидкостью. Вскоре боль прошла. Я остался на дне, не имея никакой возможности всплыть, словно это была не вода, а что-то чуть более вязкое и тяжёлое. Воздух уже выдавливало из лёгких, а я как какая-то камбала распластался на земле и не мог пошевелиться. Организм требовал вдох, но я терпел, терпел сколько мог. В небеса уходил столб жидкости, слегка закручивающийся спиралью. Кажется, теперь он просто рос, а не сыпался многокилограммовыми каплями.

Мне пришлось вдохнуть. Организм не может сдержать этот рефлекс. Я знал, что в любом случае сейчас помру, но не хотел захлёбываться. Почему-то задохнуться казалось… ну, лучше, что ли.

Сначала я почувствовал, как губы, язык и, кажется, даже зубы, провалились куда-то в глотку, утягивая за собой щёки глаза, череп… Я не уверен, что видел собственные внутренности, но какой-то аттракцион чего-то розового и мерзкого встретил мои зрачки «на входе».

«Я» спускался вниз. По пищеводу или ещё как-то. Стало темно, тактильные ощущения смешались во что-то фантастическое, и стало наконец понятно, что я, как и прежде, сжимаюсь в точку. Но теперь вот таким, более мерзким, всё же прикольным способом. Центром втягивания было горло, и вскоре в одном месте, неимоверно маленьком, почти несуществующем месте, собрался весь мой организм. Я лишь успел с интересом попытаться пошевелиться, вздрогнул от «контакта всего со всем»… и исчез.

Падение. Не очень страшное, может, с метровой высоты. Во рту вода, выплёвываю её, и из недр пищевода извергается фонтан. Как будто блюю с перепоя, но как-то без неприятных ощущений.

Один вопрос – с хуя ли? Что это было? Новый «ритуал» смерти и возрождения и вода… вода осталась во мне? Это нормально? Так и должно быть? О таком мне не рассказывали.

Анька. Где там Анька? С трудом встаю и, пошатываясь, иду туда, куда, вроде бы, ведёт её след. Вот она падает, вот встаёт, бежит дальше… дальше… а там уже и тротуар.

А я иду, будто слегка пьяный или с тяжёлого похмелья. Мне то ли хорошо, то ли плохо. Переходный возраст, так вот ты какой?

В кармане пиликает телефон. Аська.

«Ты как?» — спрашивает незнакомый номер.

«Норм вроде, а ты кто?»

«А ты как думаешь?»

«Аня?»

«Аня. И в секту попала, и пятихатку не получила. Ну ты и мудак, Евгений.»

— Попалась! – почему-то радостно шепчу я и прижимаю к себе телефон.

* * *

— Крик ради крика, рык ради рыка! – начинается очередной конкурс «кто кого переорёт»

— Как просто безликим стать среди безликих! – тут уже даже не все участники торжества принимают участие.

Несколько дней мы выслеживали зону, а Мишка бегал проверять, не замёрзло ли в гараже пиво. Ну правда, так долго ждать ещё не приходилось.

Зона дымилась от количества курящих так сильно, что кто-то мог бы подумать и на костёр. Но костра не было, были лишь пиво, сухарики, сигареты, и удивительные для января плюс два градуса.

— Да, в такую погоду только мы можем тут жижу месить, даже мой сосед сегодня не приходил, — громко похрустывал сухариками Колян.

Колян – главный источник баек про зону, а его источник – это дед, а источники деда – все остальные деды. Возможно, Колян – пиздобол, но слушать байки всегда весело, особенно когда слегонца поддавши.

— В шестьдесят восьмом, вроде, — Колян делает паузу на отпитие вожделенного напитка из помятого пластикового стаканчика, — одна парочка притащила сюда пиздюка, ну, типа новорождённого. Врачи говорили, что он не выживет без чего-то там, без больницы, в общем. Но эти дебилы потребовали своё дитя, завернули в тряпки и бегом сюда, чтобы успеть. Хотя говорили же дебилам – не подыхать тут по естественным причинам. Ну, швырнули его сюда, на снег, тогда тоже зима была. Тряпки минутку потрепыхались, поизвивались, а потом – хуяк, осели. Ну, сдулись как бы. Родители стоят, смотрят, ждут, а всё, нихуя, ребёночек не возвращается. Тут уже подоспели местные, пиздюлей экспериментаторам отвесили и ушли. Тряпки даже оставили. Через неделю, говорят, приходит в зону мужик и спрашивает: «не хотите купить участок, вот по такому-то адресу. Даром отдаю, копейки.» И правда сумму называет маленькую. В зоне тогда дед с друзьями сидел – «пиздишь, — говорит, — на том участке дом, он больше любой квартиры нашей стоит». А этот мужик говорит: «приходите завтра утром, не будет там дома, обещаю».

Колян затих, сделал ещё пару глотков и принялся с аппетитом жрать сухарики.

— Ну? И дальше что?

— Ну и вот так у дяди Бори хата и появилась, — гордо ответил Колян. – Пришёл он утром, а дома реально нет. А на его месте трава растёт, будто и не было там никогда ничего. Купил, потом потихоньку отстроился, неспеша.

— То есть, получается, — вмешивается Мишка, — зона наказала родителей ребёнка тем, что ребёнка не вернула, а дяде Боре халявный участок подарила? И в чём прикол?

— В неопределённости. В этот раз дом дяде Боре, а в следующий раз? Помните же про мамку Серёги? Говорят, ровно за час до её инсульта здесь тоже кто-то помер. Сидит теперь, смотрит в одну точку, а при слове «зона» вздрагивает, хотя двигаться-то не может, паралич.

— Но её же по-любому сюда притаскивали, — вмешиваюсь я в разговор.

— Притаскивали. Тряслась, возрождалась, а в глазах страх. Могла бы говорить, я те бля буду – умоляла бы её сюда не таскать.

— Пацаны, — радостно уничтожает наш мрачный разговор Вован, — смотрите – Олеся, 16 лет, вот фоточка.

Телефон пошёл по рукам, быстро сделал круг и вернулся к хозяину.

— Всё, завтра встречаемся. В центре, возле ДК.

— Какая уже за месяц? – усмехаюсь я.

— Ну шестая, — неохотно признаёт Вован. – Но это считаем как две троицы, которые, как известно, любит Бог.

Вовка – верующий. Добрый, отзывчивый, спокойный, но наивный до жути. Ведь если первые пять так и не пришли на встречу – то это точно Бог отвёл. Вован – единственный из нас, кто молится в зоне в момент прихода. Прямо как моя прабабушка, он беззвучно шевелит губами и слегка раскачивается из стороны в сторону. Ну, пока может. И как он потом радуется, что все его грехи «смыты», что всё у него там очищено… счастливый человек, что сказать.

— Если и эта не явится, — воздух разрезал скрипучий, бандитско-выебонский голос Гоши, — я найду, где она живёт, и за руку притащу к тебе, понял? Нехуй моих друзей разводить.

Гоша – пидор. Ну, простите, что так резко, но разве не в каждой компании есть человек, который нравится тебе меньше остальных? Ну вот вся компания его обожает, а тебя он бесит, раздражает… и как бы спросят – друг? Ответишь – конечно, друг. Но бесит, сука. Потом, по ходу истории, эта мразь ещё не раз всплывёт.

— Опа, Мишаня отъехал, — перебил его Вова.

И действительно – хранитель пенного валялся на спине, корчился, облизывался, плевался… ну а потом, как и положено, исчез. Говорит, что в начале кажется, что кто-то запихивает ему в рот еду, вкусную, охуенную, но, сука, так много, что терпеть невозможно.

БАХ! Удар мне в спину. Это Мишаня, красавчик, появился прямо у меня за спиной и навалился всем весом. Целый стакан пива разлит, но ничего не поделать.

— Ох блять, заебись, фу… — бурчит он, вставая и отряхиваясь.

— Кстати, Мишань, — вдруг вспоминаю я, — у тебя ведь недавно поменялся приход?

— Ну да.

— После первого раза было хреново? Жратва во рту не оставалась?

— Не поверишь, братан, и во рту оставалась, и в желудке. Сто пудов оставалась – жрать потом до утра не хотел, и рыгал чесноком каким-то.

— Потом-то прошло?

— Ну да, само собой, на второй раз уже норм. Теперь как раньше, просто приход другой.

— Ну понеслась, — теперь уже я почувствовал приход – первые огромные капли шлёпались на землю.

Это довольно забавно выглядит. Вот шлепок воды, размером с ведро, рухнул на снег прямо сквозь Гошу. А ему похуй – сидит, пиво цедит. И никто, блять, не замечает. Воды становится всё больше, и я стараюсь задрать голову повыше.

— Что там у тебя? – спрашивает кто-то. Голос искажён, не поверите – как будто под водой.

— Вода! – кричу я, и первая порция жидкости лезет мне в горло. На этот раз стараюсь не сопротивляться, не дожидаться, пока меня расплющит на земле. Просто делаю полный вдох.

БАХ! Хорошо, что я приземлился на Гошу. Но он, хоть и пидор, тоже всё понимает. Вытряхивает остатки из опустевшего стакана, злобно косится на меня и что-то шепчет.

Мишка был прав – на этот раз никакой воды во рту, никаких фонтанов. Всё как раньше – фантастически шикарно.

У каждого был свой «приход», но не все о нём рассказывали. Например, Вова был уверен, что это божественный дар, о котором нельзя говорить, а быдло-бандиту Гоше, видимо, было стыдно в чём-то таком признаваться. Коляну вообще было проще всех – сжатие в точку происходило мгновенно. Как он говорит, с позапрошлого года на него просто летит сверху какая-то гора, и он даже не успевает ничего понять.

* * *

Анька так и не решалась ещё раз сходить в зону. На мои вопросы, что она там видела, отвечала «сам ведь знаешь», и ни в какую не желала верить, что нет, не знаю. А вообще, она изменилась. По школе ходила тихая и задумчивая, при встрече со мной всегда смотрела в глаза, будто ожидая чего-то.

«Так что в итоге? Тебе понравилось или как?» — спросил я её однажды в аське.

«Не знаю. Наверное.» — ответила она, и я теперь я точно был уверен, что означают эти её взгляды при встречах.

Не дожидаясь даже начала первого урока, я поймал Аньку за руку у входа в школу, и твёрдо сказал:

— Пошли.

И потянул её за собой. И никаких криков, никаких сопротивлений, просто смущённый взгляд в сторону и необъяснимая покорность. Главная злодейка школы и, наверное, своего района, как будто поменялась со мной телами.

— А всегда так же будет? – в какой-то момент её голосок всё же наполнил музыкой любви мой мозг.

— Ну, тут сложно сказать. Я начинал в детстве, и буквально на прошлой нашей встрече у меня всё изменилось. Теперь я вижу и чувствую совсем другое. А ты… у тебя это был первый раз… по идее, так будет ещё долго, но потом поменяется.

— Жесть, — разочарованно ответила Анька, как будто совсем скиснув и расстроившись.

— Ну так что там у тебя? Что видишь, что чувствуешь?

— Ничего, — строго отвечает Анька. И молчит.

Я только сейчас понимаю, что всё ещё держу её за руку. И уже не за рукав, как у школы, а вполне себе сжимаю её холодную ладошку. На улице уже плюс четыре, а одета она тепло. Значит, волнуется. Аньке-воительнице страшно.

— У меня щас тоже жесть, — начинаю я свой рассказ, в надежде хоть немного её успокоить. – С неба вода льёт рекой, а границы зоны её не выпускают, и получается, что как будто огромный сосуд наполняется. И вода эта – не вода, а что-то такое чуть более вязкое, тяжёлое. Всплыть не могу, приходится захлёбываться.

— А потом?

— Ну… ты ведь поймёшь, если я скажу, что меня сжимает в точку? Это же первая ассоциация, да?

— Ну… — неуверенно промычала Анька.

— Меня начинает сжимать с момента вдоха. Вода врывается в лёгкие, а губы, щёки, язык… ну, как бы втягиваются в горло. А потом всё становится нихера не понятно, какой-то круговорот органов, и вот я… ну, в точке. И всё.

— Больно?

— Вообще ни капельки. Сначала было стрёмно, но теперь даже прикольно.

Под ногами хлюпает жижа. Тротуар тщательно пережёван тысячами пар обуви, и теперь, казалось бы, тёплой весне нужно всё это проглотить, иногда отплёвываясь дождями или мелким снегом, но до неё ещё больше месяца. А поэтому что? Ждём гололёд!

Тропинка от домов до зоны ничуть не лучше. Хоть её и не терзают тысячи ботинок, зато и днём, и ночью, сюда обязательно кто-то идёт, высматривает, а если место занято, то топчется на месте или нарезает круги, порой не один час.

Вот и нам с Анькой пришлось потоптаться – в зоне сидели пятеро местных. Когда они пришли – оставалось только гадать.

— Может, пока в школу? – помесив жижу минут двадцать, спросил я. – После пары уроков вернёмся.

— Не хочу, — нахмурилась Анька. – Неужели там лучше, чем здесь, на свободе?

Спустя ещё минут 10, очередная компания взрослых издалека взглянула на нас, поняла, что очередь немаленькая и, дружно махнув рукой, развернулась и ушла.

— Мда, нужно ждать, — грустно выдохнул я. – Мы с пацанами почти неделю выслеживали, чтобы посидеть хорошенько.

— И ты неделю не это самое?

— Не, один забегал пару раз. Но Мишка тогда не мог никак подорваться и всё организовать.

— При чём тут Мишка?

Повезло, что в этот раз неловкого молчания не было, как и злобного взгляда в спину. Анька охотно расспрашивала меня о зоне, делилась своими знаниями, получала подтверждения и опровержения. От жестокой бандитки не осталось и следа. Зона и правда творит чудеса.

Только присев на разные брёвна в зоне, я понял, что всё это время не отпускал Анькину руку. Нам (мне-то уж точно) будто было комфортно, спокойно, приятно… Сейчас бы я запросто поверил, что гуляю с другой девушкой в теле Аньки.

Видно было, как она волновалась. Слегка раскачивалась взад-вперёд, настукивала правой ногой какой-то мотив, разбрызгивая в стороны грязные капельки.

— А всегда через одно и то же время начинается?

— Нет, по-разному. Ну, считается, что минимум – полчаса. Может, зона заряжается или ещё хрен знает что.

— Ну в смысле… это у всех по-разному или для каждого всегда по-разному?

— Для каждого, — улыбаюсь я. Всего несколько дней назад я не мог бы поверить в то, что Анька будет сидеть рядом со мной и о чём-то расспрашивать.

— А если у тебя через полчаса начнётся, а у меня, допустим, через три, ты уйдёшь, и мне тут одной сидеть?

— Ну если хочешь, уйду, — как бы безразлично пожал я плечами.

— Не, — сразу же отреагировала Анька. – Если можно, посиди, ладно?

— Да с удовольствием! – радостно сообщил я, а потом подумал, не переборщил ли с эмоциями.

— А больше точно никто не придёт, пока мы здесь?

— Точно.

— Ладно. Хорошо, — Анька глубоко вздохнула и полезла в рюкзак.

Оттуда поочерёдно вылезло две шаурмы и две бутылки газировки.

— Будешь? – протянула она мне половину добра. – Холодная, вчерашняя, но что поделать…

— Ды… давай, спасибо — принял я дары, — Подожди, ты всегда с собой носишь столько еды?

— Нет, только вот пару дней, — смущённо отвела она взгляд.

— А, то есть… готовилась вот к этому? – я обвёл зону взглядом.

Анька не ответила, лишь ещё более смущённо улыбнулась.

— Слушай, Ань, это точно ты? – осмелел я. – Почему ты не называешь меня мудаком, не бьёшь, теперь вот кормишь? Или ещё всё впереди?

Снова нет ответа, лишь задумчивый взгляд себе под ноги, утопающие в слякоти.

— Ну, я же переродилась, — тихонько сказала она, когда я уже перестал ждать ответ. – Может, просто до сих пор в состоянии шока хожу. Не знаю. Жить как будто страшно стало.

— Может, оно и у всех так, — предположил я, — кто начал не в детстве. А может, у взрослых и стариков ещё хуже бывает. Посмотрим, что будет дальше. Не переживай. Я ещё не слышал, чтобы зона кого-то обидела без причины.

— А какие ей нужны причины?

— Ну, ты знаешь. Не помирать по естественным причинам и не выходить за пределы, когда уже началось.

— А, — удовлетворённо кивнула Анька, — это я и не собираюсь. С места не сдвинусь на этот раз.

Шаверма была холодной и промокшей. Видимо, есть её не хотелось ни мне, ни Аньке, поэтому мы просто держали их в руках. Я ради приличия откусил кусочек, медленно пожевал и решил сразу же прибегнуть к помощи газировки.

— Да я уже поняла, что шавуха была плохой идеей, выкинь её нахуй, — наконец-то в голосе Аньки послышалось что-то знакомое. – В следующий раз пива возьмём с чипсами.

В следующий раз… внутренняя, невидимая улыбка растянулась на всё пространство воображения, но внешне я просто промолчал, послушно отложив шаверму в сторону, на бревно.

— Часто планируешь ходить? – спросил я, хрустнув крышкой газировки.

— Ну, по настроению, — Анька достала пачку сигарет и протянула мне. – Будешь?

— У меня есть, — хлопнул я по карману и тоже решил закурить.

30 минут уже прошло. Небо прояснилось, и соскучившееся солнце одарило нас ярким и жарким объятием. Захотелось даже снять куртку и шапку.

— Январь, блять, — Анька выдохнула дым вверх, прищурив один глаз.

Замечание абсолютно в её стиле. Видимо, у моей любимой бандитки потихоньку проходит шок, забирая с собой милашечку-стесняшечку.

БАХ! Огромная капля плюхнулась рядом со мной. Видимо, я был настолько увлечён Анькой, что не заметил начинающийся «дождь».

— У меня понеслась, — сообщил я. – Не бойся, скоро исчезну и вернусь.

— Что? Где? Где вода? – вскочила Анька и панически осматривалась.

— Не ссы, — напряжённым после попадания в голову гигантской капли голосом ответил я, — её только я вижу и чувствую. Ты ж знаешь.

— Сколько уже? Где вода? – Анька всё прыгала вокруг.

— Вот тут, — указал я на ногу чуть ниже колена, — но прибывать будет всё быстрее. Когда до рта дойдёт, вдох сделаю и всё.

— А щас где? – не унималась Анька. – Ты давай, показывай, держи в курсе.

— Вот тут, — стукнул я ребром руки по бедру, — а теперь тут… вот, поднимается, уже здесь…

Анька ошалело смотрела на мои ноги, пояс, грудь, и то ли панически боялась, то ли была жутко заинтересована.

— Ну всё, — сообщил я, задрав подбородок, — на счёт три…

На прояснившемся небе летел самолёт, оставляя за собой длинную белую полосу дыма.

— Раз…

И вдруг Анька набросилась на меня. Прямо как я на неё в прошлый раз. Сжала в объятиях, но с одним отличием – впилась своими губами в мои.

— Что ты творишь? – должно было вырваться из моего рта, но вместо этого произошло ровно то, что и должно быть.

Не знаю, чувствовал ли я что-то новое. Я успел зафиксировать момент поцелуя, запомнил прикосновение её губ, но дальше, от банального охуевания, я очнулся только в момент «ухода». А когда возрождался, даже не особо заметил тот кайф, ради которого всё это и затевалось.

— Ты чего это было сделала??? – выдал я несвязную чушь, едва поднявшись с земли. Одежда была уничтожена жижей, об этом я не подумал.

— Ну согласись же, блять, согласись, — Анька тоже была на взводе, — это же самый охуенный первый поцелуй, который только можно придумать! И похуй мне, первый он у тебя в жизни или нет, но для нас-то точно первый!

— Ебать, а если бы что случилось? – вопил я. – Про такое мне, блять, не рассказывали! Никто, видимо, таким тут не занимался!

— Ага, скажи ещё, что не ебался здесь никто в процессе, — засмеялась Анька.

— Так священным место считается! Священным! – ещё громче орал я. – Щас может кто-то и да, но говорю же, у меня об этом нет информации!

— Столько лет эта хуйня существует, и до сих пор не выяснили? – продолжала ржать Анька.

— А может, те, кто выяснил, рассказать уже не смогли?

Анька мгновенно замолчала и убрала улыбку с лица.

— Бля… Евгений… — глазки её испуганно забегали, — прости, пожалуйста. Я что-то совсем охуела, понимаю. Просто ты говорил, что тут и убивать друг друга можно, вот я и подумала… ну, что физический контакт не запрещён.

— Но ты же меня и не убивала! – я никак не мог успокоиться и продолжал кричать.

— Ладно! – перекричала она меня. – Виновата, признаю! Тогда ты убей меня, в знак наказания! Ну чтобы неповадно было!

— А может, лучше поцеловать, блять? А? – язвительно спросил я. – Что там эта смерть – миллиард раз проходили, а вот поцелуй от мудака, затащившего в секту – вот это жесть, да?

— О, ха-ха, — как-то «нахохлилась» Анька, — давай проверим, наказатель ты наш.

— Давай! – заорал я и снова зажал Аньку в свои объятия.

Я нихуя не умел целоваться, да и Анька, видимо, тоже, но то, что мы выделывали нашими губами и языками нам обоим явно нравилось. Говорю за себя, но раз Анька поддерживала эту хуйню без сопротивлений – ей тоже было как минимум норм.

Знаете, как там бывает? Влюблённые начинают целоваться, а остальные считают. Не помню, зачем это было нужно, но такой ритуал я встречал не один раз в жизни. Ну и чем больше удавалось насчитать, тем лучше.

Думаю, мы с Анькой сейчас побили хотя бы местные рекорды, и побили бы мировые, если бы Анька вдруг не замычала и не начала бить кулачками мне в грудь. Спрашивать, в чём дело, не было необходимости, я просто усилил объятия, спрятав её лицо в расстёгнутой куртке (там ещё было чисто и сухо).

— Тихо, спокойно, — шептал я бесконечный поток успокаивающих слов, а Анька, как и обещала, и не пыталась вырваться и сдвинуться с места.

Её тоненькие пальчики вцепились мне в свитер и почти порвали его, а сердцебиение пробивалось сквозь кожу, одежду и даже вылетало через дыхание.

Что же она такое видит? Что может быть настолько страшным?

Я не удержал равновесие, когда она исчезла, и снова плюхнулся в жижу, на этот раз измарав грязью и свитер, и лицо. Те секунды, пока Аньки не было, я со смесью блаженства, шока и счастья пялился в чистейшее небо, «испорченное» лишь уже широкой белой полосой, но оборванной, будто самолёт почему-то вдруг решил остановиться и, резко развернувшись, улететь обратно по собственному следу.

Шлёп! Анька приземлилась на ноги, вроде удачно, но после возвращения сложно резко сконцентрироваться и устоять. Поэтом как минимум джинсы и нижняя часть куртки мгновенно промокли и почернели.

Кто ж знал, что Аньке вдруг станет совсем похуй. Посидев на мокрой земле секунд десять, не поворачиваясь ко мне, она вдруг повалилась на спину и, глубоко вдыхая, стала извиваться и крутиться, уничтожая к хуям и одежду, и телефон в кармане, и длинные волосы (хотя они и так были чёрными).

— Евгений, ты точно знаешь, как это охуенно? – спросила она в процессе загрязнения. – Почему вы все так спокойно говорите об этом возрождении? Это же пиздец, это же инопланетная хуйня какая-то! Ты прав, Евгений, ты абсолютно прав. Нахуя тут ебаться, если тебя ждёт ВОЗРОЖДЕНИЕ?

Последнее слово было сказано так, будто Анька уверовала во что-то недоступное остальным. Впрочем, как-то так оно и есть.

— Пошли переодеваться, — Анька наконец встала и весело осматривала свою одежду.

— А потом куда? В школу?

— Хуй знает, — Анька взглянула мне в глаза, будто я должен был знать ответ на её вопрос. – А нужна ли нам эта школа? Что будет в будущем, если в мире есть такое?

Кажется, ей снова есть о чём подумать. До встречи, любовь моя.

* * *

Привычная Анька вернулась уже на следующий день, правда, совсем не так, как я ожидал. На отмывание и стирку понадобилось явно много времени, поэтому вчерашний день было решено на школу не тратить, теперь всё как будто вернулось на свои места.

Я был частью потока человеческих существ, бредущего по школьному коридору. Я был каплей воды в слабеньком и грязном ручейке где-то глубоко в лесу, пока Анька не превратила меня в нечто большее, сравнимое с бурлящей рекой, которую ни перейти, ни переплыть.

ШЛЁП! Звонко, больно, неожиданно. Это Анькина ладонь смачно приложилась к моей жопе.

— Евгений, — загадочно подмигнула она, когда мы встретились взглядами, — я готова на повтор хоть сейчас, если ты понимаешь, о чём я.

Она говорила громко, отчётливо, чтобы побольше ручейка впитало в себя её слова. Хотела ли она меня подъебать или это просто такое начало странных, но охуенных отношений – известно было только ей. Но, думаю, весь ручей вместе со всеми реками подумали бы на первый вариант.

Сука, схватить бы тебя щас, прижать к стене, и как вчера сотворить губное непотребство. С бандитками надо по-бандитски, ведь так? Обнять, облизать всё лицо, взвалить на плечо и потащить… только не в кровать, не на школьную парту, не в уединённое уютное местечко. Ведь Анькины уста вчера изрекли истину – нахуя ебаться, когда есть зона? У нас, сука, есть зона, а все остальные нам завидуют.

Ну что, гроза улиц, круто же быть наркоманкой, да?

Ей от меня досталось наркоманство, а мне от неё – чуточку смелости и безбашенности. Хватаю её за руку, тащу на себя, целую и наигранно так, словно в театре, изрекаю:

— Ради тебя, любовь моя, хоть на край света!

Подхватываю её на руки и тащу прочь из школы под реально охуевшие взгляды людей. Честное слово, там даже учителя обвисли от удивления. И, зная, что мы очередной раз сбегаем с уроков, ничего не сказали. Ну а что, увидишь такое – дар речи потеряешь как нехер делать.

Тяжёленькая, зараза. Вроде мелкая и худая, а вес-то с сюрпризом. Повезло, что на улице она уже сама начала вырываться и успешно ступила на твёрдую землю. И только тогда я обратил внимание на её раздутый рюкзак.

— Там пиво у тебя, что ли?

— Ага. Пять чистейших литров прекраснейшего «Толстяка». И чипсы. И бутеры свежие, утренние.

Так вот откуда прибавка к весу. Я чуть не произнёс это вслух, но пронесло.

— Охуеть, — удивлённо мотнул я головой, — ну нам теперь в любом случае в школу не вернуться, даже если зона занята.

— Бля, тьфу, — слегка помрачнела Анька. – Занято же может быть. Правила эти ваши дебильные. Почему просто нельзя подсесть в сторонке? Никому ведь не помешаем.

— Ну это вроде как просто проявление уважения, — с сомнением ответил я. – Но уверенности нет. Мало ли, что там сокрыто. Это как плохие приметы – чушь, но имеют вполне адекватную историю происхождения. Может, зона, при появлении людей, начинает настраиваться, заряжаться, а потом вдруг объявляются ещё пара человек, и зоне уже надо менять мощность. Хотя… мы с пацанами-то в разное время приходим….

— Ну вот давай и проверим, если что, — смело предложила Анька. – Ну не прокатит разок, ну не сломается же из-за такого пустяка такое великое… ну, нечто.

— Бля, всё бы тебе рисковать, — упрекнул я её. – А если потеряем такое чудо? Тогда что, и возрождения больше не будет, и я тебе не буду нужен?

— Опа, а вот тебе предложение, — тут же придумала план Анька. – Не поможешь мне проверить, брошу тебя сразу! А? Как тебе? Крутое наказание?

— А мы встречаемся? – притормозил я, показывая всю серьёзность вопроса.

— Встречаемся, умираем, расстаёмся, — Анька закружилась в каком-то хаотичном танце, — влюбляемся, исчезнем, но вернёмся. Ты просто не поймёшь, Евгений, как я себя сейчас чувствую. Я хочу помирать и возрождаться, хочу ломать и уничтожать, хочу устроить хоть конец света, наёбывая эту зону, но с тобой это будет куда прекрасней, чем в одиночку.

Сука ты, Анна Дворянчинкова. Я ведь согласен, чтоб тебя…

— Встречаемся, значит, влюбляемся — вычленил я из её речи нужные слова, убрав всё нежелательное. – Хорошо, давай, ебашь. Весь мир у твоих ног, любовь моя.

— Самое забавное, что эта фраза впервые в жизни может стать буквальной, — Анька мечтательно посмотрела в небо.

— Ну про любовь там точно буквально, — едва слышно промямлил я, надеясь, что она не услышит.

А небо, небо-то опять ясное. Ночью, конечно, был морозец, но к середине утра солнышко опять принялось превращать лёд в кашу. Анька даже шапку не надела – наверное, села после вчерашней стирки.

Ещё до визуального контакта с зоной я понял, что она занята. Мерзкий гогот Гоши ветер разносил, наверное, по всему миру.

Блять! Да почему хоть именно он? Ещё и явно не один. И это не Колян с Мишаней, это часть его быдлятской жизни, к которой он примкнул намного позже, чем познакомился с нами.

— Опа, Жендос! – радостно закричал он, увидев нас с Анькой. – Прости, братан, мы минут 15 как сели, пойди пока погуляй, бабу свою в кафешку своди.

— Бабу? – уже прям сразу обозлился я. – С хуя ли такие слова, Гошан?

Как я там говорил? С бандитами – по-бандитски?

— Ну бля, извиняйте, — саркастически затрясся Гоша, — в жизни такого не повторится, буду твоих баб барышнями называть. Ой, вот опять вырвалось. Просто баба у тебя охуенная, а если баба охуенная, то я её бабой называю.

Вы его не ругайте, он-то у нас такой, он правда думает, что это смешно. Ну, типа и мне смешно тоже должно быть. А ещё приятно, потому что баба-то охуенная!

— Смотри прикол, — ухмыляюсь я и, крепко держа Аньку за руку, смело иду к зоне.

— Э, братан, нельзя же, — голос Гоши уже не такой дерзко-весёлый. – Все же говорят, что ждать надо, ну бля, братан!

— Ну мы же, когда бухать собираемся, по очереди приходим, вот считай, что мы пришли, присоединились.

— Разные компании, братан, разные цели! Я для того сюда по утрам и хожу, потому что компании разные, понимаешь? Зона запоминает, запоминает, братан!

— А нам вот интересно посмотреть, что будет, — философски изрекаю я.

— Жендос, давай без перебора, — набычился Гоша. Его компания, из двух уже полуживых от выпивки человек, смотрела на нас вроде как со злостью, но вряд ли была готова прийти на помощь в случае чего.

А я тем временем перешагнул границу. Анька сделала то же самое и стала рядом со мной, исподлобья глядя на «врага».

— Ёбаный дебил, ты совсем охуел? – взвыл Гоша и вытолкнул меня обратно за границу зоны.

Я молча вернулся.

— Ты чё? – ткнул он меня кулаком в плечо. – Чё я тебе сделал, сука? Другом же считал уёбка.

Ещё один тычок в плечо, уже посильнее.

— Мы сядем вон там и не будем мешать, — спокойно произнёс я.

— Не понял, что ли? — хрипло взвизгнул Гоша и дал мне смачную пощёчину.

Ну и тут меня сорвало. Пьяное тулово свалилось с первого же удара по быдловыебанному пропитому лицу. Но Гоша-то бывалый, вскочил довольно резво и теперь уже сам набросился на меня с кулаками.

Началась какая-то возня, два мгновенно испачканных тела катались по земле, пытались наносить вменяемые удары (не выёбываюсь, но у меня получалось лучше), а со стороны доносились едва различимые мычания поддержки:

— Ебашь его, Гасян, давай, давай….

Меня остановил и ввёл в ступор какой-то страшный укол в бок. Страшный – потому что вроде не больно, просто кольнуло что-то, но почувствовал весь организм. Я обмяк, полез рукой под куртку и понял, что с пропитавшей одежду слякотью смешалось что-то ещё. Гоша, очевидно понимающий, что сотворил глупость, встал и сквозь рыдание кричал на меня:

— Ты мне как брат был, ты понимаешь? Сука! Из-за чего всё, из-за бабы какой-то? Хуле ты сюда полез, мы бы посидели часок и ушли! Это ты виноват! Понял? Ты! А я зону защищал! Я прав!

БАХ! Глухой удар, и «Гасян» «угас». Это всё Анька – выждала нужный момент и пятилитрухой «Толстяка» долбанула Гоше по затылку. Тот взвыл, рухнул на колени и схватился за больное место, напрочь забыв про меня.

А Анька только начинала – налетела на моего обидчика и беспощадно хуярила его ногами по лицу, голове, животу… прыгнула всем весом на руку, которая всё ещё сжимала нож. Вроде бы что-то хрустнуло… да и как иначе-то?

Я потихоньку отполз и опёрся на бревно. Быдлофанаты Гоши, кажется, отползали в другую сторону и стремительно трезвели, разглядывая нас глазами, полными ужаса.

— Ань, хватит, — с трудом проговорил я.

Больно, сука, очень больно. Недолго адреналин спасал.

Гоша тоже выл помирающим зверем, молящем о пощаде. А Анька, кажется, выплёскивала всё бандитское, что копилось в ней всю жизнь. Быдлоебало Гоши превратилось в красную «быдлятину» (это типа как свинина или курятина, только быдлятина), и моя любимка-бандитка, наконец, остановилась. Выдохлась просто, иначе бы ни за что.

Наконец-то настало время думать обо мне. А что тут думать – Анька же знает, что в зоне можно спокойно умереть, а все увечья, полученные здесь, исчезнут после возрождения.

— Сам умрёшь или дождёшься? – наклонилась она ко мне, рассматривая красную от крови руку.

— Да походу сам, — улыбнулся я. – Должен же быть первый раз.

— Давай этого пидора за зону выбросим, — Анька повернулась и плюнула в Гошу, — пусть сдохнет, сука.

— Не, любовь моя, это уже статья, — не знаю, откуда во мне были силы на улыбки и язвительные замечания.

— Добей, — прохрипел Гоша.

— Меня бы кто добил, — ответил я ему погромче и замер от боли.

— Пусть мучается, пидор, — Анька с ненавистью посмотрела на отбивную из Гоши. – А тебе помочь?

Да, это она мне. Типа, ну… тебя убить? Ну просто, ради прикола…

— Ты ебанулась? – отвечаю я. – Человека убить сможешь?

— А чего бы и нет, ты только попроси.

Бок болит. Всё болит. Дышать больно, двигаться больно. Сколько всё это продлится? Полчаса, час? Да ну его нахуй.

— Ебашь, любовь моя, — после недолгих раздумий, скомандовал я.

Вокруг шеи обвилось что-то тонкое. Врезалось в кожу и стянуло всё, до чего могло достать. Дыхания больше не существовало.

И только Анькины губы, снова прилипшие к моим, заставляли попытаться вдохнуть ещё разок, чтобы не потерять момент. Впрочем, мы всегда сможем повторить, правда?

ХЛОП! Я плашмя падаю на жижу.

— Ну как? – снова испуганный взгляд, необычайно сильно дрожащие руки…

— Пиздят они! – бодро подпрыгиваю я. – Сплошной пиздёж вокруг! Смерть я прочувствовал по полной, как и раньше. Нахуя все пиздят? Кто вообще это сказал, что если в зоне сдыхаешь раньше времени, то кайф не тот? Нахуя мне терпеть это муть с всасыванием ебала в горло, если можно всё ускорить?

Быдлофаны исчезли. Когда и по каким причинам – не знаю. А Гоша так и валялся, тяжело дышал и хрипел.

— Что, так и оставим его? – спросил я.

— Нихуя себе, он тебя ножом пырнул, — возмутилась Анька. – Да я бы его щас из зоны выкинула, да вот сам говоришь – статья. Так что пусть хоть помучается.

— Ань, где пиво? – спросил я, поморщившись и попытавшись очистить разум.

Анька сбегала куда-то и притащила бутылку.

— Открывай осторожно, там всё взболталось, наверное.

Я выжрал сразу литра полтора, не меньше. С передышками, с отвращением, со сдерживанием рвотных рефлексов. Просто хотелось поскорее впустить в голову хоть немного спокойствия.

Но сначала пришла решительность. Не выпуская бутылку из рук, я подошёл к Гоше, пнул его пару раз, установил ботинок туда, где должна была быть шея и навалился всем весом.

Гоша хрипел, шевелил переломанными конечностями, а я вращал стопой, пытаясь добить уже наконец это окровавленное нечто. И в итоге получилось.

Гоша грохнулся на краю зоны. Долго сидел и смотрел на меня. А я на него. А Анька на нас. Это был беззвучный, молчаливый разговор, в котором каждый должен был что-то понять. Что-то для себя решить, повернуть пару рычажков в голове, а какие-то рычажки и вовсе вырвать от греха подальше. Анька переродилась всего на день, а потом вернулась прежней бандиткой. Гошин взгляд… он тоже был не таким, как всегда. Он боялся, смотрел на собственного убийцу и, наверное, понял, что когда-то действительно может умереть.

Зона была великим даром, но заполнила наши мозги ложной верой в бессмертие.

— Твоя очередь, — протянула мне Анька какой-то шнурок. – Я тоже хочу попробовать.

Я чуть не подавился пивом. В бутылке ещё больше половины, и Анька даже не притронулась к напитку.

— Ща, ещё литрушечку, — уже пьяненьким голосом ответил я, — и тогда решусь, чесслово.

— Да нахуй ты мне пьяный нужен! – обиделась Анька. – Успеешь ещё выжрать, сначала сделай дело.

— Сделай дело, — передразнил я её, — то есть, убей свою любимую девушку, да? Типа это так легко?

— Ну я же убила любимого парня, — пожала плечами Анька.

— Ну мне это требовалось, наверное…

— И мне требуется! – воскликнула Анька. – Вон ножик валяется, давай я себя тоже пырну? А? Так согласен?

— Ебанулась? Стой! – схватил я её за куртку. – Ладно… как надо? Душить?

— Душить, — кивнула Анька, — точно так же, как и я.

— А, то есть, ну… — засмущался я и лишь ткнул пальцем в губы.

— То есть ну, да, — теперь уж Анька передразнивала меня.

Не понимаю. Анька давно бандитка, меня сегодня убили, а потом я сам убил человека, а мы всё стесняемся… что мы за люди?

Анька пискнула, когда шнурок затянулся на её шее. Я, не успев её поцеловать, прыснул сдержанным смехом, но быстро взял себя в руки.

Губы дрожали. Наверное, у нас обоих, потому что, даже зная возможности зоны, это всё пиздец как стрёмно.

В общем, поцелуем это назвать было сложно. Я боялся, Анька боялась ещё больше. Её губы пересохли, от меня за метр несло перегаром…

Но Анька вернулась довольная! Как-то мало она продержалась, гораздо меньше двух минут. Может, секунд 40.

— Ну неплохо, — рецензировала она. – Но в следующий раз надо будет без бухла и без страха, хорошо?

— Бля, я уже говорил, ради тебя – хоть на край света.

Отпив ещё пивка, я осмотрелся и слегка охуел. Серая жижа была перемешана с кровищей, и даже какие-то крупные сгустки валялись там, где лежал Гоша. Я резко обернулся, испугавшись, что кто-то давно стоит в очереди и видит всё это безумие. А может и стояли, может и видели. А может из дома кто-то пялился. Тогда пиздец.

— Сколько я должен-то? – махнул я рукой с бутылкой.

— Да иди ты, — отмахнулась Анька. – Угощаю. Чипсы будешь? Или может кровавые бутеры?

— А давай, как Гоша завещал, в кафешку сегодня сходим? А я оплачу как раз.

— О, бля, нашему наказателю свидания нормального захотелось? – съязвила Анька.

— Да я серьёзно. Переоденемся, к вечеру я протрезвею… ну и хоть погуляем пойдём, если в кафе не хочешь. Всё равно сегодня уже здесь делать нечего.

— Ножик надо убрать, — Анька сбегала и принесла оружие. – Бля, а красивый.

— Ну-ка дай…

Эта ручка… раскрашенная под золото, изрезанная каким-то змеиным узором… это ведь то, что я думаю?

В далёком детстве, гуляя неподалёку от зоны, кто-то нашёл ножик. Остренький, крепкий. Обрадовались, поиграли в «ножички», покидали его в дерево, пусть и безуспешно, а потом пришёл Лёха – он постарше – и накинулся на нас с критикой:

— Вы где его нашли? А если им кого-то убили? А если теперь на нём ваши отпечатки? Выкиньте его подальше, закопайте!

Лёха сорвал с дерева несколько листочков, аккуратно взял нож, тщательно протёр его и швырнул далеко в заросли. Гоши в нашей компании тогда ещё не было.

— Прикинь, Ань, не поверишь… — рассказал я ей эту историю.

— Ну Гоша молодец, — хохотнула она, — спиздил ваш трофей и чуть тебя им не убил.

— Это ж сколько лет прошло, — прикинул я. – Это он уже давно ржавый и гнилой должен был быть…

— Ответственный пацан, отреставрировал находку, — Анька как будто действительно одобряла его действия.

— Я в ахуе, — покачал я головой. – Я даже как-то не верю в совпадение. Может, это уже зона начала вытворять? Ломается потихоньку?

— Это было бы интересно, — посмотрела Анька на камень. – Слушай, а если мы его щас отсюда заберём? Вроде не такой уж большой, в рюкзак поместится.

— Ды говорят… — задумался я на секунду, ведь много всего уже «говорили», — что нафиг он тут не нужен, типа как просто обозначение центра зоны.

— Вот и выясним! – радостно прокряхтела Анька, уже заталкивая камень в рюкзак, в котором как раз освободилось место.

Помятые бутерброды валялись рядом и словно на глазах смешивались с жижей.

— Всё равно уже мерзкие, — Заметила Анька направление моего взгляда.

Мелкая бандитка взвалила рюкзак на плечи, не обращая внимания на мои предложения о помощи. Кряхтя и что-то нашёптывая, она хлюпала ножками по земле, проваливалась в «трясину», но шла и упрямо игнорировала мои попытки снять с неё рюкзак.

Что должно было поменяться сегодня? Как мы с Анькой изменили мир? Сделали Гошу нормальным парнем, смешали прошлое с будущим, получили какой-то намёк в виде этого ножа?

Думаю, всё дело в восприятии. В нашем отношении к миру. Тот обмен взглядами, который состоялся у нас с Гошей, он был наполнен чем-то бОльшим, чем просто страх или какая-нибудь ненависть. Как и возрождение, это было что-то первобытное, заложенное в нас либо создателем, либо случайно появившееся на каком-то этапе эволюции. Может, для этого и нужна была зона? Может, уже очень давно люди поняли, что она рано или поздно может привести к какому-то просветлению или вовсе наделить силой человека, правильно её использовавшего? И просто чтобы сильных людей было меньше, придумали все эти правила и запреты…

— Может, ты и права, — пробасил я в спину Аньке. Та вздрогнула и обернулась, то ли забыв обо мне, то ли тоже погрузившись в мысли. – Может, мы и сможем с тобой мир поменять.

— О, интересный вывод, — пропыхтела Анька. – Откуда же он?

— Хрен его знает. Кажется, сегодня я что-то понял, но это будто только кусочек «общего понимания». Какое-то стрёмное, но манящее чувство, оставшееся во мне и здесь, за пределами зоны.

— Та же хрень, — буркнула Анька, будто была недовольна.

— Как думаешь, в чём причина? В том, что нарушили правило?

— Ну раньше же у тебя такого не было?

— Не было, — согласился я. – Я сейчас… будто уже не я. Ну, или постарел лет на двадцать.

— Бля, — выдохнула Анька. – Я тоже походу постарела.

— Может мы это… ну, рановато начали мир менять? Как говорится, я же ещё не нагулялся.

— Камень не отдам.

— Да нахуй этот камень, — отмахнулся я, — его уже тыщу раз подменить могли, я вот, например, помню, что в детстве он был круглее. А щас будто вытянутый, длинный.

— А надписи? Сам же говорил, что древние они там.

— Да я ебу, древние они или как? Щас что на нём видно? Какая-то нечитабельная хуета от этих, как их… которые граффити рисуют… подписи какие-то, мазня всякая. Там если и было древнее, то уже давно под кучей слоёв другой краски.

— Вот я дома и проверю, — Анька подпрыгнула, поправляя рюкзак.

— Да давай помогу уже, — протянул я руку.

— Да дойду, не ссы, — заверила меня Анька, — не в Москве живём, мне до дома километра два осталось.

— Не замёрзла? – оглядел я её мокрую одежду.

— Замёрзла? Жарко – пиздец, — возмутилась Анька.

А я вот слегка подмерзал. Зона лечит раны, но кровь и прочую жидкость с одежды не убирает. Хорошо, что куртка у меня была тёмная, и прохожие не могли заметить кровь. Хотя её пролилось столько, что затекло и в портки. Но они вообще чёрные.

— Когда хоть эта хуйня закончится, — Анька топнула ногой, разбросав вокруг куски слякоти.

— Прогноз говорит, что завтра минус десять.

— Ебанутые, — это слово было обращено, видимо, к синоптикам, — сегодня жара, завтра такой мороз.

— Может это мы уже мир меняем, — усмехнулся я, — хотя ладно, это я ещё вчера видел в прогнозе. Так что нет. Тут не наша вина.

— А чего ты за мной прёшься? – спохватилась Анька. – В другой стороне живёшь же.

— Ну, провожу немножко. Обратно на автобусе доеду.

— А мог бы уже дома к вечернему кафе готовиться, — хитро покосилась на меня Анька.

— Да чего там готовиться? Помоюсь, оденусь и всё. До вечера ещё ого-го.

— Пол-третьего так-то, — ошарашила меня Анька.

— В смысле? – выхватил я телефон из кармана. – мы же после первого урока свалили… как так?

— А вот так. Камень вот тащу, а он время ускоряет. Прикинь, если правда? Вот и мы и стареем с тобой. До дома дойду – бабкой стану.

— Не-не-не, серьёзно, это уже реально странно, — не унимался я. – По ощущениям час прошёл, до зоны минут двадцать, в зоне… ну сколько там? Ну подрались, возродились… Ну не пять же часов это заняло!

— Евгений, — Анька остановилась и повернулась ко мне. – Я бы попросила более спокойно относиться ко всему, что мы с тобой можем увидеть в будущем. Но если вдруг станет страшно, ты всегда говори мне, я помогу.

И она чмокнула меня в губы. И этого было достаточно для счастья и спокойствия.

* * *

Дома я долго смотрел на себя в зеркало. Пытался найти отличия, наверное. Вот эта морщинка на лбу, длинная, она же была уже, да? У всех же такие есть? Да вон у Лёхи там уже такие борозды, а он всего на пару лет старше.

Смотрел себе в глаза. Что там? Есть какая-то тайна или озарение в этих зеркалах души. Зеркало души в простом зеркале. Наверное, так можно сломать зеркало. Даже вон зону можно сломать….

Мишка написал, что скидываемся на пиво. Будем вылавливать зону. Не обсуждается. Видимо, Гоша ему ещё ничего не рассказывал. Очень хотелось, чтобы это так и осталось между нами. Ну выяснили отношения, ну бывает. Легенды же гласят, что раньше так специально делали. Пусть и времена другие, пусть даже я до сих пор прихожу в ужас, вспоминая… но все ведь живы и здоровы. Гоше только одежду бы отстирать теперь. Анька здорово поработала.

Эх, Мишка. Будешь теперь сидеть у окна всё свободное время, пялиться сквозь безлиственные ветки на клочок земли, вечно кем-то занятый. Нахуя тебе это? Когда это началось? Почему мы должны бухать именно в зоне? Да и нахуя там вообще бухать, если возродишься трезвым? Только зря алкоголь переводить.

«Я, наверное, не буду в этот раз», — пишу ему в аське и бросаю телефон на кровать. Не хочу читать ответ.

На улице уже было темно. Усыпляюще-жёлтые фонари освещали блестящую поверхность тротуара, а хруст под ногами прохожих указывал на резкое похолодание. Гололёда ещё не было, но отдельные, потрескивающие от контакта с обувью кристаллы, уже были на каждом шагу.

«Ты где?» — пишу я Аньке, игнорируя сообщения от Мишки, которых накопилось уже 15 штук. Не пойму, это он меня так любит или просто возмущается? Потом прочитаю. Интересно, сука.

«Выхожу», — отвечает Анька минут через 5.

И не врёт. Дверь подъезда распахнулась с весёлой мелодией, и Анька, в новой шапочке с большим розовым помпончиком выпорхнула на улицу.

— Только не смейся, — сразу же спрятала она пушистый шарик, — той шапке пизда, а другой пока нет.

— Да ты что, — искренне смеюсь я, игнорируя её просьбу, — это же милота нереальная! Покажи, ты чего?

— Мудак, — наигранно обиженно бурчит Анька, но просьбу мою выполняет.

— Бля, прелесть какая, — умиляюсь я, хватаю Аньку за голову и вглядываюсь в лицо.

Вроде не постарела. Вроде всё таже милашка с раздутыми ноздрями, нахмурившаяся и злобная… вот-вот долбанёт чем-нибудь. Да, нельзя перебарщивать.

Смущённо откашливаюсь, и отворачиваюсь.

— Влюбился, что ли? – ехидный голосок режет сердце, но оно быстро склеивается.

— Да, блять, влюбился, а ты не знала, что ли?

— Может тебя ещё поцеловать?

— Да не, нахуй надо, — гордо поднимаю я голову. – Мне и так нормально.

— Как хочешь, — пожимает плечами Анька.

И стоит. Смотрит куда-то, прохожих разглядывает. Что, серьёзно?

— Э, — легонько толкаю её локтем в бок.

— Чего? – спрашивает она, с серьёзным лицом, прохожие ведь интереснее.

— Чего ты там смотришь? – спрашиваю я. Ну, вдруг там действительно что-то важное?

— Вон, смотри, — указывает она куда-то пальцем, а на лице уже страх.

Я наклоняюсь, чтобы понять, куда она показывает, кручу головой, и тут БАХ! Поцелуй состоялся.

Хоть кто-нибудь в мире мог представить себе Аньку-бандитку хихикающей и убегающей, подпрыгивая вместе с помпончиком на шапочке.

— Кто там тебе названивает? – спросила Анька, когда я её догнал.

Действительно телефон разрывается от звонка. А я и не замечаю. Ну конечно же Мишка. Жду, пока звонок прекратится и решаю всё же прочитать сообщения. Там уже вообще жесть…

«Почему?»

«Проблемы какие-то?»

«Занят? Позвони, как освободишься»

«Мы планируем дня через два, может успеешь ещё»

Потом следует продолжительная пауза, целых 10 минут Мишка молчит. А потом взрывается градом сообщений:

«Жень, зона свободна, но бля, ты не поверишь»

«Камень спиздили»

«Пидорасы»

«Мрази, поубивал бы»

«Да, я знаю, зона и без камня работает, не напоминай»

«Но сука, за какой-нибудь памятник в центре города посадят, а это типа просто камень»

«Вот нахуя, а?»

«Кому он мог понадобиться?»

Ещё несколько минут молчания.

«Ну всё, Колян занял. Ты с нами всё-таки?»

«Жень»

«Женяяяяя»

«Женьшень блять»

«Ну вижу же, онлайн, отвечай давай»

«Или мы щас идём без тебя, закупаемся, и уже всё, поздно»

«Жень, совесть имей, там уже очередь вон»

«Блять, 10 минут тебе на ответ. Или без тебя идём»

— Чего там? – заглянула в экран Анька.

— Да зовут бухать, заебали, — недовольным голосом отвечаю я.

— О, это в зону?

— Да, но я не пойду, я сказал уже.

— Да пошли! – воскликнула Анька. – Прикольно же будет!

— Чего нам там уже делать? Мы уже на сегодня своё получили.

— Ага, если бы время нормально шло, то как раз в 12 часов уложились бы. Тогда может и был бы смысл.

— А ещё там Гоша будет, — поморщился я.

— Ну и что? Мы его, — Анька спародировала профессионального боксёра, сотрясая кулачками воздух.

— Вот этого не хотелось бы, конечно…

— Да не ссы! Я всё в равно в кафе не пошла бы, только бы морды с тобой отморозили на улице! А там хоть с бухлом, согреемся. А у меня ещё бутеры есть!

— Опять бутеры? – заржал я. – И опять мы ничего не съедим, да?

— Чем быстрее прибудем к месту назначения, тем в лучшем состоянии они будут!

— Ладно, — после громкого, сомневающегося «цоконья», согласился я. – Только пиво придётся самим брать, эти там уже небось скинулись и закупились.

— Ура! – подпрыгнула Анька, а потом снова чмокнула меня в губы.

Что ж, это стоит того, чтобы ещё раз убить Гошу.

— Ты только не говори, что камень взяла. У них там по этому поводу настрой жёсткий.

Пишу Мишке: «Скоро буду, пива куплю, прошу прощения за временный игнор»

Тут же прилетает ответ:

«Давай, а то мы уже в сборе»

В сборе. Значит, Гоша, сука, тоже там. Ох, как не хочется снова с ним встречаться, но… но ладно.

И снова его гогот был первым, что я услышал, подходя к зоне. Жрёт пиво, радуется, как будто и не было ничего.

Но встретив меня взглядом, он всё же помрачнел. Не сказал ни слова, просто молча отвернулся и отпил из бутылки. Только на этот раз у него была водка. Ну, конечно, после такого-то тяжёлого дня. Впрочем, молчит – и ладно.

— Аня? – прозвучал испуганный голосок Вовки. – Это ведь ты, из аськи?

— Да-а, — с сомнением протянула Анька. – Я Аня, и у меня есть аська. Но тебя я не знаю.

— Как не знаешь! – вспылил Вовка. – В прошлом месяце встречу с тобой забили в центре, а ты не пришла!

— Очнись, ты бредишь, — вернула бандитский голос Анька, небрежно глядя на Вовку.

— Да ты чё, кого ты обманываешь? У меня и фотка, и переписка остались! Ща, пацаны, подождите…

Вовка углубился в ковыряния телефона, а я строго посмотрел на Аньку.

— Что? – Развела она руками. – Пиздит он, не общалась я с ним никогда. И фотки свои никому не отправляла, вообще ни разу в жизни.

— Во-о-от, вот она, — Вовка побежал круг почёта, поочерёдно показывая всем переписку и фотографию. – Смотри, вот, 21 декабря, в 18:00. И не пришла, само собой.

— Я вот почему-то нихуя не удивлён, — подал слабый хриплый голос Гоша.

Мы с Анькой промолчали.

— Ну? Нафига так делать? – закончив показ, Вовка стал прямо перед Анькой и уставился на неё сумасшедшими глазами.

— Первый. Раз. О тебе. Слышу. – Анька с каждым слова приближала своё лицо к Вовкиному. Я был уверен, что в конце она смачно плюнет, но этого не произошло.

— Покажи переписки! А? Давай, покажи! – Вовка нагло полез в один из карманов Анькиной куртки.

Тут уже я вмешался, отодвинув наглеца в сторону.

— Вов, давай не наглей, а? – спокойно сказал я ему. Слишком уж он добрый и доверчивый, невозможно на него кричать.

— Ну пусть покажет! – обратился он к остальным, чуть не плача. – Ну вот же вам доказательства!

— Ну не понравился ты девушке, ну бывает, — Мишка тоже говорил спокойно, размеренно.

— А нахрена она тогда сюда пришла? С Женькой ещё! Чего вы надо мной издеваетесь? – Вовка больше не мог сдерживать слёзы.

— Мы в одной школе учимся, там и познакомились, — попытался объяснить я.

— А мне нельзя было сказать? А? Чтобы я не ждал, не надеялся?

— Да нечего мне тебе… — Анькин голос нарастал как приближающийся гром, поэтому я решил прервать её, дёрнув за руку.

— Вовка у нас такой, — прошептал я ей в шапку, — наивный очень, но безобидный, поплачет и забудет.

— Вовка-то у нас каждую ждёт, которая не пришла, — усмехнулся Колян. – Поэтому, Ань, не принимай близко к сердцу. Нормально всё с ним будет, не вини себя.

— Да не за что мне себя винить! – гром всё же дошёл до места назначения. – Я не ебу, кто это такой и откуда у него моя фотка! Может это извращенец ебучий, фоткает тут всех! Ответите на мой вопрос, откуда у него моя фотка? У меня, блять, у самой своих фоток нет почти!

— Ты сама прислала! Смотри! – Вовка перешёл на визг.

Анька наконец заглянула в телефон, а вместе с ней и я. Действительно, от человека с таким же ником было много сообщений, договорённость о встрече и ссылка на фотографию, на которой, вне всяких сомнений была моя Анька, милая и улыбающаяся.

Я снова покосился на Аньку. Её лицо было переполнено удивлением. Уверен, она реально не понимала, что происходит.

— Да тебя разводит кто-то, — уже гораздо более спокойно сказала она. – Номер покажи?

Вовка открыл контакт.

— Бля, реально мой. Это как? – посмотрела она на меня. – И фотка эта откуда взялась? У меня даже одежды такой нет.

— Фотошоп! – подал голос Миша. – Вован, не обижайся, но тебя походу реально разводят как лоха.

— Она подтвердила, что номер её! – парировал Вовка.

— Да мало ли, что там эти хакеры умеют, — Мишка налил стакан пива и протянул Вовке. – Успокойся, дружище, просто больше не ведись. Или хотя бы требуй звонок, чтобы хоть голос услышать.

— Моей сеструхе тоже написывают всякие типы, — вмешался Колян. – Но она просто сразу даёт понять, что занята. А так, тоже сразу фотки шлют, встречу предлагают. Тоже будто наёб какой-то.

Вовка схватил стакан и уселся на бревно, надувшись как рыба Фугу. Думаю, теперь не видать мне прощения за то, что увёл девушку у друга.

— Ну, — вздохнул Мишка, — меня зовут Михаил, это Колян, это Гоша, с остальными ты уже знакома. Женёк, поздравляю, ты первый, кто привёл в нашу компанию девушку.

— Спасибо, — кивнул я, а сам всё смотрел на Аньку. На её хмурящееся лицо, на закусанную нижнюю губу…

Доигрались мы, да? Доэкспериментировались. Пусть даже это мелочи. Но может дальше не надо, а?

Вечер шёл почти как обычно. Колян травил байки, Гоша сидел на своей волне, иногда злобно бурча что-то невнятное (и это радовало), иногда включались песни, которым даже мы с Анькой с удовольствием подпевали, только вот Вовка сидел грустнее грустного. Жалко парня. Жалко.

А потом начался полный пиздец. Полнейший. Эта моя мысль, про «может хватит, а?», надо было сказать её вслух. Утащить Аньку из зоны и больше никогда не возвращаться. Вернуть камень. Переехать в другой город, страну, как можно дальше отсюда и не вспоминать.

Меня накрыло водой. Вот уж насколько я этого не ожидал, настолько же охуевшим голосом я сообщил, что у меня началось. Гоша тут же словно протрезвел и заорал:

— Не может он отъехать, он утром уже возрождался, я сам видел! 12 часов ещё не прошло! А щас он вообще только зашёл! Про полчаса все помнят, да? Видите, что он творит?

А вода прибывала. Я растерянно смотрел на Аньку, которая точно так же смотрела на меня. Но инстинкт влюблённости на всякий случай показывал ребром руки уровень воды. Ведь даже в такой непонятной ситуации, от поцелуя я бы не отказался.

На этот раз он случился раньше, когда вода чуть переросла за пояс. Анька яростно в меня вцепилась, и все вокруг (кроме Гоши и Вовки, само собой), начали радостно кричать и присвистывать. Никому, абсолютно никому наши действия не показались неправильными.

Секунды летели незаметно, я задерживал дыхание сколько мог, чтобы чувствовать вкус Анькиных губ. Но, как и всегда – в точку. Только на этот раз что-то было не так. Точку распирало, всё вокруг пульсировало, а «я» отчётливо ощущал прикосновения… не знаю, к душе? Как ещё можно назвать что-то бестелесное, но ещё способное чувствовать и мыслить?

Что-то ворочалось и извивалось, пытаясь порвать оболочку сингулярности и вырваться наружу великим Большим Взрывом.

И ему удалось. Впервые, войдя в стадию отсутствия, я почувствовал, что хоть уже и не в привычном нашем мире, но не один. Смерть стала не такой страшной, ведь несмотря на отсутствия света, зрения и ощущений, я точно знал, что рядом со мной кто-то улыбается и мысленно держит за руку. А если от этой улыбки ты становишься счастлив, то смерть больше не страшна. Смерть больше не существует. Это уже новая стадия.

ХЛОП! На подмёрзшую землю упал я. Один. Друзья встретили меня тишиной и охуевшими взглядами, заметными даже в вечернем полумраке, единственным светом которого были телефоны, освещающие лица. А кто-то включил и фонарик.

— А Аня где? – тихо, очень тихо спросил Колян.

— Аня? – Переспросил я и панически осмотрелся.

Аньки нигде не было.

— Она… ушла? – с надеждой и великим сомнением спросил я.

— Какой ушла, вы вдвоём исчезли, еблан! – заверещал Гоша.

— Вдвоём? – почти таким же тоном ответил я, хоть и очевидно догадывался. – Сколько время прошло? Может ещё появится?

— Много, Женёк, уже больше двадцати секунд! – с ужасом в голосе сообщил Мишка.

— А я же говорил! – продолжил верещать Гоша! – Говорил не лезть сюда! Сука, так вам и надо!

— Не лезть куда? – заинтересовался Колян.

— Они… утром… — Гоша с трудом мог шевелить языком. – Я с пацанами тут был, а они влезли! Я предупреждал, просил их уйти, очередь соблюдать… а они всё равно зашли! А потом убили меня! Убили! Смотрите, там кровь замёрзшая, это они меня убили! Убили!

Гоша зарыдал. Закрыл лицо руками и каким-то нелепым голосом взвыл.

— Убили! Убили! – повторял он сквозь слёзы.

— Убили? – пришёл я в ярость и попёр в сторону Гоши. – А как ты перед этим нож мне в бок заебашил, не хочешь рассказать? А? Вставай, сука, рассказывай, как было!

Я схватил его за рукав, потащил вверх, но Гоша лишь прокатился по скользкой земле, продолжая рыдать.

— Что, сука, ссышь? – швырял я его из стороны в сторону. – Боишься правду сказать? Боишься сказать, что друга ножом захуярил? Мразь быдловыебанная!

Все были в ахуе. Ну а как тут ещё скажешь? Сидели и пялились на нашу возню и выслушивали ужасные вещи.

Через минуту я успокоился. Рассказал всё честно, без приукрашивания и сокрытия чего-либо. Ровно как и было. Да, мы подрались, да, было две насильственных смерти. Будет ли Гоша потом всё отрицать или нет – мне плевать.

— Но раз это мразь жива и здорова, моя совесть перед ним абсолютно чиста, — этими словами я завершил рассказ и уселся на бревно.

Я бы с радостью свалил из этого, теперь уже не очень приятного, места, но всё ещё надеялся дождаться Аньку. Мысль о том, что она исчезла навсегда, билась в двери разума, но я упорно не хотел её впускать. Моя Анька вернётся. Не сейчас, так при следующем возрождении. И это не обсуждается.

Миша, Вова, Колян – поочерёдно возродились, а Гоша, как это часто бывало, не стал ждать и ушёл. Меня пытались вытащить, призвать к совести, ведь очередь у зоны скопилась уже немаленькая. Но я просто сидел, уперев голову в колени и ждал Аньку.

По ту сторону зоны возмущались, бросали в меня снежки, угрожали…

Позвонили родители. Потребовали уступить место, иначе пожалею. Потом отец и сам пришёл к толпе ожидающих и вопил всякое грозное и ужасающее.

— Давайте ещё милицию вызывайте, — гаркнул я, лишь на пару секунд подняв голову.

— А давайте вызовем, там Сашка же приедет, он разберётся, — согласился кто-то с моим предложением.

Блять. В милиции ведь тоже есть «наркоманы». По-моему, даже кто-то из начальства сюда ходит. Ну, что поделать, я дебил, сам предложил бушующей толпе решение. Проблем с милицией мне не хотелось, хотя, казалось бы, что я нарушаю?

Но лучше не связываться.

За вечер оттаявшая жижа снова заледенела. Ноги так и хотели разъехаться в стороны чуть ли не при каждом шаге. Я брёл в сторону своего дома, но не был уверен, что хочу сейчас туда. Может пройду мимо, сделаю пару кругов по городу, а потом вернусь, встану в очередь. А может, там уже никого не будет. Я готов был гулять до утра, отражая в убитых горем глазах сверкающие вывески и жёлтые, словно разъедающий лёд песок, фонари. Тротуары были пусты. Внутри меня тоже было пусто. Может быть, с Анькой осталась хотя бы моя душа…

Родители постоянно звонили. Я даже отвечал и говорил, что не знаю, когда вернусь. Может прямо сейчас, может утром. Часам к двум ночи им надоело.

— Пусть шляется. Замёрзнет – придёт как миленький, — на заднем плане прозвучали финальные слова отца, и телефон прекратил разрываться от звонков.

Сообщения в аське я иногда просматривал. Так, по-быстрому, чтобы не разряжать телефон. «Зря вы это сделали» — именно такой вывод можно было сделать из общего текста. Хотя и жалели меня тоже. Всё-таки, потерять девушку, да ещё вот таким образом – это жутко. Но всё же, я виноват, поэтому жалели совсем чуть-чуть.

Я попросил Вовку скинуть мне фотку Аньки. Как будто уже и не мечтал её вернуть, как будто хотел оставить лишь память. Само собой, Вовка проигнорил. Думаю, даже вылил на меня поток безматерных оскорблений, тихонько, шёпотом, чтобы никого не разбудить.

Никому в эту ночь не спалось.

Первые люди появились на улице часам к пяти. Кто-то просто куда-то шёл, а кто-то разбрасывал по тротуару песок. Потому что всё, оттепели конец, в минус десять охотно верилось. Не думал, что кто-то так рано выходит на работу, чтобы обеспечить комфорт потоку человеческих существ, который появится здесь на пару часов позже.

Поток человеческих существ, за которым больше нет мечты. Поток спешащих автомобилей, через который можно пробежать, и будь что будет. Что я почувствую? Толчок, хруст костей, может даже сильную боль, хотя скорее всего помру раньше. Это вам не ножичек, воткнувшийся в бок. Меня откинет метров на десять, но, может быть, мой разум преодолеет куда большее расстояние и вернётся туда, где застряла Анька. В смерть. А вообще, кто сказал, что происходящее в зоне – это смерть? Может, оно просто так ощущается.

* * *

Зачем-то я пришёл в школу. Сонный, убитый, отсидел первый урок, дождался второго, заглянул к восьмому «Б», убедился, что Аньки там нет и поплёлся в зону. Сколько там часов прошло? Я не засекал. Но пока не дождусь возрождения, не сомкну глаз и не вернусь домой.

В зоне никого не было. Повезло, ничего не скажешь…

Брёвна-сидения были ничуть не теплее земли, поэтому жопу я отморозил довольно быстро. Но оно и к лучшему – спать хотелось так сильно, что ещё чуть-чуть, и с бревна бы просто свалилось спящее тело. Нарезая круги, я хоть немного взбодрился и согрелся.

Три ёбаных часа. Именно столько я бродил по зоне, каждой точкой тела ощущая злобные взгляды прибывающей очереди. Вода прибывала как обычно – топила снег, обнажала землю, придавливала меня к ней, потому что в этот раз я просто повалился без сил, когда увидел первую каплю. Я даже начал засыпать.

Я ни за что не поверил бы, что когда-нибудь смогу контролировать себя внутри смерти. Все секунды, проведённые там, я пытался наладить контакт с Анькой, мысленно кричал её имя, воображал руки, которыми шарил по пустому пространству. И расскажи кому – не поверят, но я не хотел возрождаться. По крайней мере один.

Но зоне похуй. Она выплюнула меня, повалила на твёрдый лёд и заставила очень громко выругаться. Так, что злобная толпа охуела и отошла подальше. Никто из них ещё не видел такую реакцию на возрождение, готов поспорить.

Адреналин одарил бодростью лишь на несколько минут. Домой я шёл снова сонный и уже почти буквально убитый. Дико хотелось жрать, вспоминались вчерашние Анькины бутерброды, которые опять, сука, мы не успели съесть. И на мозг бесконечно тяжёлым прессом валилась мысль, что уже никогда и не съедим.

Этот же пресс и придавил меня к кровати, едва я разулся, скинул куртку и доплёлся до комнаты.

— Есть будешь? – услышал я грубый голос отца, но ответить не успел.

Проспал я больше двенадцати часов. На улице снова было темно, телефон оповещал о слишком малом заряде. Я думал, он давно вырубился, а он вон какой молодец. Аська была завалена сообщениями, но, быстро просмотрев их, я не нашёл ничего важного.

Мама, увидев меня, шаркающего на кухню, молча встала и полезла в холодильник. Не поверите, но ел я вообще без аппетита. Просто исполнял приказы организма. Жевал и глотал, не более.

С собой я взял нож. Не тот, которым меня фактически убили, а попроще, с кухни. Но батя – мужик ответственный, поэтому в остроте своего оружия я не сомневался.

В пути я думал, как сделать лучше – ткнуть себя в живот, в глаз, попытаться добраться до сердца или перерезать горло… В глаз – страшно, в живот – долго, в сердце – сложно.

Проще всего было отыскать сонную артерию. Она где-то там, сбоку, на шее.

Тыкая себя ножом в шею, я почему-то думал, что это забавно. В глаз мне, значит, страшно, а просто самоубиваться – норм вообще.

Наконец-то из шеи брызнули заветные фонтаны. Сначала была только боль, я уже подумал, что все вокруг снова пиздят, и от повреждения сонной артерии быстро не помрёшь.

Но вдруг захотелось спать. Опять забавно – столько ж проспал, куда ещё-то? Но сопротивляться не стал.

Веки смыкались, глаза выхватывали из внезапно появившегося освещения какие-то образы, пока я сползал с бревна на снег. Кровь хуярила уже слабенько, но так красиво, так прикольно ложилась на снег… а небо опять стало таким голубым-голубым. И самолёт, прямо как в тот первый день с Анькой…

«Предсмертные глюки» — подумал я.

— У меня тоже, — ответил кто-то.

Но либо вокруг никого не было, либо мой мозг уже не мог правильно считывать изображение с глаз.

Хлоп! Ушиб колено. Не сгруппировался. Бывает.

Снова один, а небо снова тёмное-тёмное. И звёзд не видать.

И я просто заплакал. За зоной стоял мальчик, лет десяти, явно только начинающий свой путь возрождений. Было темно, и я не смог понять, что было на его лице.

— На правое бревно не садись, там… Испачкано, — решил я отвести его подальше от крови. – Иди к левому, ладно?

— Угу, — кивнул он и радостно прорвался через границу.

А я продолжил лить слёзы. Потеря Аньки казалась проёбанной жизнью. Может, оно так и будет, кто знает. Может, уже сегодня у моего подъезда соберётся толпа с вилами и факелами, во главе которой будет начальник милиции. Разобьют мне окно – всего-то второй этаж, потребуют выдать главного злодея, иначе будут брать силой. И возьмут. А дальше – либо в тюрьму за убийство (а то и за два), либо куда-нибудь на костёр. Сука, если после костра я встречусь с Анькой, то хуй с вами, я согласен.

На самом деле, наказать себя я и сам хотел. Но биться головой о стену, резать руки-ноги… всё это детский лепет. Многие, вообще-то, и просто так этой хернёй страдают. Уж руки-то даже некоторые из моих друзей резали, нынче это модно.

Было ещё одно. Страшное, по-настоящему страшное. Выйти из зоны, когда польётся вода. Настрадаешься на всю жизнь? Отлично же! Так мне и надо! Завтра обязательно попробуем.

Дома ждал разговор, серьёзный такой. Тот самый Саша из милиции всех расспросил, во всё поверил, остался только я. Поэтому отец посоветовал мне не бояться и рассказать всё, как есть. Что я и сделал. Только про Аньку. Гоша нахуй никому не был нужен. Наверное, до сих пор сидит рыдает, бедняжка.

Камень забрали из Анькиной квартиры. Её родители зону хоть и не посещали, но о ней слышали, и когда нашли камень под кроватью дочери, сразу решили, что это наказание. Плакали, просили о помощи, но меня не винили. Думаю, в тот же вечер они впервые переродились.

А ведь по факту… что мы сделали? Целовались во время процесса? Никто не говорил мне, что это запрещено. Нарушили правило очереди? Такая же хуйня – это просто правило, о последствиях его нарушения тоже не сообщалось. Убили людей в зоне – так это вообще можно, это вообще не обсуждается.

Камень? А что камень, там раньше вообще берёза была. Разве что, за эти годы или столетия он впитывал в себя что-то? Силу, энергию… радиацию, блять, какую-нибудь?

Известно одно – мы с Анькой что-то нарушили. Сломали, обманули. Может, действительно, где-то там наверху сидит мыслящее существо, которое посмотрело на нашу наглость и такое:

— Слышь, э, вы чё там? Не наглейте, да?

А мы наглели, поэтому вот нам, по заслугам.

О-оу. Пришло сообщение от Вовки. Что-то там про дружбу, понимание, поддержку. И фотка Аньки.

Блять, как же я взвыл, увидев её лицо. Как же сильно швырнул телефон в шкаф. Даже мама прибежала узнать, что тут у меня случилось.

— Да ничего, — истерически улыбаясь, рассматривал я повреждения на телефоне. – Иди, не переживай.

Телефон выжил. Это было бы удивительно, но я насмотрелся на гораздо более удивительные вещи, поэтому просто спасибо ему за крепкость. Не подвёл, верный друг и помощник.

Вовка, падре ты наш. Всем бы ты помог, весь мир бы спас, если даже мне добра желаешь. Только вот не получилось у тебя ничего, только хуже сделал. Только больше отчаяния и безнадёжности засунул мне в голову.

Ночью опять никому не спалось. Даже Гоша, редкий гость аськи, то и дело менял статус с «депрессия» на «злой». Ну, не врёт, что тут сказать. Кажется, мы с Анькой изменили его жизнь, может даже в лучшую сторону. Но шёл бы он нахуй со своей хорошей жизнью. И сдох бы от алкогольной интоксикации, обоссанный и вонючий. Гоша – пидор. Думаю, теперь-то вы согласны? Я бы изменил мнение о нём только в том случае, если он вернул мне Аньку.

Сука, кто-нибудь, верните Аньку… пожалуйста…

* * *

Всё же удалось поспать пару часов. Мама бодро предоставила мне завтрак, отец тоже вещал что-то воодушевляющее. Ну а что, нужно же выводить сына из депрессии. Девочек вокруг вон сколько – найду ещё счастье своё.

По пути в школу я купил пива на круглосуточной заправке. Попутно же выжрал все два литра, слегка захмелел и даже припёрся на первый урок. Училка глянула на моё расслабленное состояние, на не очень трезвые глаза, хотела было что-то вякнуть, но просто вздохнула. Уже ведь весь город в курсе, что случилось.

Я никому не мешал. Пялился в телефон, заходил в анкету Аньки, читал её бандитские цитаты в описании, заметил, что возраст её равен моему, даже месяц рождения совпадает. Почему она училась на класс ниже – загадка, я ведь с семи лет в школе.

УЧИЛАСЬ. В тот момент у меня именно так и воспроизвелась в голове эта мысль. УЧИЛАСЬ. Всё, потихоньку начинается смирение с тем, что Анька – это прошлое. Зона скоро станет могилкой, которую я буду ежедневно навещать, и трындеть с воздухом, надеясь, что моя любовь меня слышит.

Но заветные 12 часов прошли, и мне нужно было пытаться. Делать хоть что-то. Даже просто наказать себя, как и было запланировано.

Не поверите, в зоне снова сидел Гоша со своими друзьяшками. Увидев меня, он встал и набычился, хотя я точно видел, что это уёбище ссыт. Бычится и отходит назад.

Я махнул рукой:

— Не ссы, я подожду.

Пьяная компания сидела тихо. Я явно испортил им веселье, но возрождения дождались они все. Сначала Гоша, потом двое его друзей. Уходя, они все злобно косились на меня, но не проронили ни слова.

— Ну привет, — поздоровался я с зоной, переступая границу. – Ну что, сегодня развлечёмся?

Бревно было нагрето жопой одного из Гошиных приятелей, хотя мороз всё крепчал. Теперь уже минус 17 ощущались во всей красе. Недавно выпавший снег блестел на солнце.

Солнце. Опять это чистое небо. Опять тот момент. Если я переживу всё это, то, скорее всего, никогда не буду смотреть в чистое небо. Или буду, ведь вдруг я мазохист?

— Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, — напевал я. Зачем? Не знаю. Просто потихоньку сходил с ума. – Пока мои друзья со мной…

А ещё пиво действовало. Поэтому какие-то мотивы постоянно лезли в голову, а потом и спускались на язык.

— Мне показалось, что ты кукла… пластмасса в твоей голове не даёт мне покоя… интересно, думаешь ли ты о смерти?

— Я и есть смерть, — отвечаю я сам себе. – А ты чё думал, в сказку попал?

Я ёбнулся. Поздравляшки.

— Но ты спишь, мой ангел, спокойным сном… спокойным сном…

Блять, щас бы ещё пива. Разглядываю сосуды, оставленные быдлокомпанией. Два пузыря водки, в одном из них еще грамм сто, не меньше. Наверное, нервничали, меня боялись, вот и забыли. Выливаю, а потом и вытряхиваю всё себе в рот. Щас станет получше. Подожди пру минут.

— Сломаны крылья, всё тише и тише, — опять льётся песня изо рта, — биение сердца, но ты не услышишь, как смерть за спиною крадётся всё ближе…

— Да, блять, крадётся, — снова меня голос, — щас как ебанёт с неба водичкой тухлой своей, сука. Чё ты там, иди, поговорим, сюда иди, да?

Что они там пьют? Какой крепкости? Спирт, что ли?

— Ань, Ань, — смотрю я вверх и едва держу равновесие, — я больше не буду никого любить, отвечаю. Я теперь понял, я всё понял.

Что я понял? Да нихуя. Пьяный мозг несёт чушь и чувствует себя философом.

— Я хочу подарить тебе мёртвого ангела, чтобы ты поверила – нас никто не слышит. Небеса в этом месяце слишком часто плакали, и земля теперь их слезами дышит…

— Да-а-а-а, — громко перебиваю песню собственного исполнения, — слишком, сука, часто плакали, небеса, хуёво им там, походу. А мне хорошо? Мне тут хорошо? Моими слезами подышать не хотите там, э?

Если долго разговаривать с небесами, рано или поздно они ответят. Вот и сейчас. Заплакали они, видите ли, обиделись.

Я, хоть и пьяный, но цель свою прекрасно помнил. Дождался, пока вода достигнет груди и попёр прочь из зоны.

— Ща мы посмотрим, что ты там сделаешь, сука, — приговаривал я, пробиваясь к границе. – Думаешь, боюсь? Да нихуя! Вот веришь, нет – похуй вообще, что будет.

БАБАХ! Это я врезался в невидимую стену. Вот это поворот.

БАБАХ! Ещё одна попытка пробить препятствие.

— Твою мать, — растерянно выругался.

ХЛОП! Стена трескается, и я вываливаюсь наружу. Вопреки ожиданиям, вода остаётся в зоне и продолжает устремляться вверх.

БАМ! Это зона содрогнулась. Как будто бутылке с водой дали щелбана. Пробитое мной отверстие было невидимым, поэтому фактически я просто смотрел со стороны на то, как зона заполняется водой. И вроде как ничего не чувствовал.

Точнее, бухло явно что-то притупляло. Какой-то ветер, тяжёлый ветер, срывал с меня что-то и уносил в недра зоны. Может это и пьяные глюки, но нечто прозрачное, словно пар, срывалось с моего тела и летело верх, в небеса.

Зона содрогнулась ещё раз. Кажется, её невидимое дно провалилось глубоко под землю. Воды стало снова примерно по пояс. Более того, они уходила.

Слуховые нервы словно сжало тисками от гула, который внезапно наполнил улицу, город, а может и весь мир. Смесь скрежета металла и воя дикого животного. Зона из последних сил «вскидывала» воду вверх, подливала сверху мелкими каплями, но справиться уже не могла.

Голову сжало – зона пыталась дотянуться до меня и сделать всё как обычно. Я упал, отполз подальше и хватка ослабла.

— Что, сука, съела?

Зона ответила ещё одним протяжным воем, а затем «сосуд», в котором ещё оставалось немного воды, словно рухнул на землю. А из отверстия, сделанного мной, стала выливаться вода. На всякий случай я отбежал ещё подальше.

И правильно сделал – всё, что до этого ушло под землю, теперь волнами летело наружу, как обычно размывая снег и оголяя землю.

— Заебатый каток получится, — всё ещё пьяным голосом сказал я.

Постепенно, от волн остался лишь небольшой ручеёк. В тот момент это выглядело как маленький водопад, льющийся с невидимой скалы. Зона всё ещё «валялась на боку», а в мою голову периодически «стучались» её длинные руки.

Внезапно я понял – пиздец же! Осмотрелся по сторонам – никаких очередей, никаких любопытных лиц из окон дома напротив. Зона слегка гудит, словно умирающий зверь, а мне слегка хреново. Надеюсь, что от алкоголя.

И никого нет. Ни Милиции, ни разъярённой толпы. Ручеёк журчит, как будто пришла весна. Ниже отверстия, сделанного моим телом, словно аквариум, в котором вместо рыб плавали окурки, какие-то фантики и тряпки, пара бутылок, зажигалка и даже камень. Ну, конечно же, это ведь не вода, а что-то более вязкое. Что-то более потустороннее.

Зона страдала, пыталась выровняться, при этом, кажется, двигая за собой всё пространство. Было интересно наблюдать, как остатки воды снова поднимаются вверх, бьются о невидимые стены, а «сосуд» постепенно снова принимает вертикальное положение. Я проследил взглядом, куда, в теории, «падала» зона. Блять. Мишкин дом.

Кто-то с древности надёжно защищал зону, придумывая правила и убеждая в них людей. «настрадаешься на всю жизнь» — это, скорее, можно было сказать о самой зоне. По крайней мере то, что я видел, выглядело именно так.

Зоне было больно, и я ничуть не жалею, что дал ей немного пиздюлей. И не собираюсь на этом останавливаться.

* * *

Разумеется, зона никуда не делась и по-прежнему возрождала любого желающего. Одного «удара» недостаточно, чтобы уничтожить такую махину, такое великое и сильное.

А я всё не спускал глаз с Мишкиного контакта в аське, который с тех пор так и не появлялся онлайн. Зона рухнула прямо на его дом, на его подъезд, и что там происходило – можно было только гадать. Хотелось позвонить другу, но было как-то страшновато услышать только череду длинных гудков или вовсе сообщение о недоступности абонента.

Бояться пришлось недолго. Через пару дней после моего последнего порыва позвонить, мне написал Колян. Спрашивал, не видел ли я Мишку, может уехал куда… запланированная пьянка срывалась, ведь хранитель выпивки и смотритель не выходил на связь ни с кем. Дверь в его квартиру не открывалась даже после десятка звонков и звуков. То же самое было с доброй половиной жителей подъезда.

Из-за Анькиного случая поползли слухи о том, что зона сошла с ума, и теперь забирает всех подряд. Очередей стало в разы меньше, и я всегда мог приходить и издеваться над сволочью, укравшей у меня любовь.

И не только любовь. Тот прозрачный «пар», уносимый в недра зоны, был словно скальпом моей души, часть которого был успешно снят и унесён туда же, где и застряла Анька. Наверное.

Было очень странно периодически ощущать себя другим человеком, или вообще не человеком. Чего-то не хватало, что-то было не так, но долгое время объяснить я это не мог.

В следующий раз, придя в зону, я просидел 14 часов до прихода. 14 часов, представляете? Кто-то явно стал меня бояться, но алгоритмы, заложенные где-то в недоступных простым смертным местах всё равно обязаны были начать процесс возрождения, как был этого не боялась зона.

Всё просто повторилось. Правда, на этот раз я выбил стену в другой стороне, и зона тоже повалилась в другую сторону. Туда, где не было домов и людей.

Так продолжалось около двух месяцев. Несколько раз я направлял зону снова на Мишкин подъезд, надеясь, что все жильцы вернутся. Набирал бутылки воды с желанием отнести её в лабораторию. Вдруг это как-то поможет?

С каждым разом «скальп души» слезал с меня лёгким туманом и устремлялся в небеса, как бы далеко я не убегал, превращая меня в злобного зомби. Мышление притупилось, не хотелось ничего делать, лишь очередной раз дать пиздюлей зоне. Пока во мне остаётся хоть капля этого ебучего туманчика, я буду сражаться. И однажды эта всемогущая мразь повалится на бок, в последней раз заплачет металлическим воем и больше не сможет подняться.

Да, это я. Это всё я. Пусть и ценой Мишки, ценой жизней целого подъезда, но я отнял у этой суки источник энергии. Редкие посетители вряд ли уже могли дать зоне достаточно сил, а эти её попытки отнять у меня душу, мозг, жизненную силу… называйте этот туман как хотите – не приносили результата. Я оказался намного сильнее, чем она думала.

Однажды мне стало настолько похуй на всё, что я решился нарушить ещё одно правило. Самое главное, самое священное.

Наши пьяные посиделки давно канули в небытие, поэтому Гоше не нужно было ходить туда по утрам, чтобы вечером успеть ещё и к нам. И вот, однажды ночью, я сидел у границы зоны и пялился на своего главного врага. Уже давно наступила весна, поэтому ленивые шорохи травы заставили меня включить мозг и заинтересоваться, кого это там принесло…

Гоша. Ну конечно же. Человек, который рождён нарушать запреты, и теперь, когда милиция признала посещение зоны опасным, ему хотелось туда ещё больше.

— А где твоя братва? – спросил я голосом робота.

На самом деле, мой внешний вид оставлял желать лучшего. Глаза были окружены чёрной безжинненостью, веки лишь чуть больше, чем наполовину приоткрыты. И сам я стоял как робот, не шевеля ни одной конечностью. Просто замер и уставился в блестящие искорки Гошиных глаз. Впрочем, было темно. Во мне он явно видел точно такие же искорки.

— Ды… ды не ходят больше они, боятся, — испуганно пробормотал Гоша. – А я хожу, каждый день хожу, и видишь, всё нормально! Они – ссыкуны, а мы с тобой заебись пацаны, да? Правда?

— Охуетительные, — хрипло выдохнул я и всё тем же роботом попёр на Гошу.

В фильме ужасов, наверное, он давно рванул бы что есть сил, но эта гнида либо нихуя не понимала, либо сжимала кулаки, не желая признавать поражение в нашей долгой, пусть и бездейственной, войне.

Тьма мне помогла, и Гоша нихуя не успел сообразить, когда я с нескольких попыток нашёл лезвием ножа сонную артерию. Кровь, брызнувшая мне в лицо, была мерзкой, будто пропитанной каким-нибудь спидом или сифилисом. Ещё ничего не соображающее тело было тут же заброшено в зону, и только там схватилось обеими руками за шею.

— Ебать, Жендос, — плачущий голос Гоши вызвал бы у меня хоть какие-то чувства, если бы я уже не был ебучим зомби. – Ты чё… ты чё сделал?

— Выйдешь из зоны – убью, — монотонно изрёк я и подошёл вплотную к границе. – Выйдешь с другой стороны – догоню и убью.

— Жень, братан, — хрипел и рыдал Гоша, — вызови скорую, пожалуйста.

— Сам вызывай.

Гоша убрал одну руку от шеи и в воздухе сразу же что-то заблестело.

— Скорая будет ехать минут 15-20, — загробным голосом сказал я. – Ты помрёшь раньше.

— Что мне делать, Жендос? – взмолился Гоша.

— Верни мне Аньку, — наконец-то в моём голосе появилось немного жизни. – Если ты вернёшь мне Аньку, я дам тебе денег, много денег. Столько, что ты сможешь всю жизнь бухать и не работать. Ты ведь об этом мечтаешь?

— Я… я мечтаю, — Гоше было всё сложнее говорить, — купить…

— Я дам тебе столько денег, что ты сможешь купить всё, что захочешь.

— Ага, — Гоша будто искренне мне верил, — так что… что мне делать?

— Ложись, засыпай, — снова мёртвым голосом заговорил я. – Не сопротивляйся. Потом найди Аньку, и возвращайся с ней. Ищи способы, не сдавайся, а я помогу чем смогу.

— Ага, — последний раз в жизни выдохнул Гоша.

По крайней мере, в этой жизни.

Само собой, никаких денег я бы ему не дал. Даже если бы он на руках принёс помирающую Аньку, отнёс бы её в больницу, где врачи сделали бы чудо… я бы просто ещё раз его убил. Может, на этот раз внутри зоны, просто чтобы очередной раз припугнуть.

Шли недели, моих сил уже не хватало на ежедневную борьбу с зоной. Я приходил лишь иногда, и с каждым разом вырваться из невидимых стен было всё сложнее. Каждый раз рядом никого не было, и меня одолевали сомнения – а реально ли всё это происходит? Как за всё это время наши сражения никто не снял на камеру? Или даже покидающая зону вода была видна только мне, как и лишь мои уши улавливали этот дикий вой. Остальные видели лишь дрыгающегося идиота. Наркомана, ага.

А жить я уже вообще не мог. Кое-как впихивал в себя еду, с трудом вставал со стула и шёл на кровать. Спать. А сон мой выглядел жутко – мёртвые, не двигающиеся глаза смотрели в потолок, а организм в это время уже был отключён. Сновидений не было. Просто выключатель – сон-пробуждение. Родители, заглядывающие ко мне, каждый раз боялись, что я всё. Помер.

Иногда я собирал силы в кучку и читал сообщения. Там их было столько, что всё не запомнить даже с нормальным мозгом. По словам всяких Колянов и прочих, менее близких моих друзей, я был то мразью, сломавшей зону, то всё это было просто стечением обстоятельств, то меня вообще начинали жалеть, ведь это сука-стерва Анька втянула меня во всё это.

Этим контактам я писал, что если ещё раз такое скажут – убью. И убил бы.

Когда уже прохладным августовским вечером я шёл домой после очередной, едва вырванной, победы над зоной, мой телефон зазвонил одной из тех песен, что я напевал, сидя на бревне и ожидая приход. Обычно я не обращал на это внимания, но когда звонок повторился в четвёртый раз, я всё же ответил. Звонил Вовка. Ну что ты там ещё, в церковь меня позовёшь опять?

— Алло, — кое-как вытянул я.

— Жень, она опять мне пишет! Опять пишет! Анька!

— Анька? Пишет тебе?

То немногое, та капелька души, что оставалась во мне, вырвалась на первый план, расползлась по мозгу тончайшим, но прочным полотном и понесла меня к Вовке. Сердце снова колотилось, будто я живой, а глаза бегали по сторонам, не в силах скрыть волнение.

Тот уже стоял у подъезда, переминаясь с ноги на ногу. Выбежал прямо в тапочках, хоть бы кроссовки надел.

— А я ведь говорил! Я говорил! – тут же заговорил он. – Я больше всех из вас общаюсь с Богом, поэтому они все мне пишут! Застрявшие души, пытающиеся выбраться…

— Но почему они просто предлагают тебе встречи и не приходят? – спросил я. – Дай телефон.

Зомбоватость и бесчувственность никуда не делись, поэтому я просто вырвал у Вовки телефон. И если бы он начла сопротивляться, то улетел бы в ближайшие кусты.

Тот же номер, новая фотка. В это раз Анька была в обтягивающей футболке, джинсах, стояла на фоне какой-то незнакомой мне стены и показывала язычок, спрятав руки за спину.

Ссылка вела на простой сайт, простой хостинг картинок, ничего необычного.

Текст тоже не содержал в себе чего-то нового. «Привет, как дела, чем занимаешься, увлечения какие есть, о, я тоже, а может встретимся, погуляем, а то мне не с кем, я всех друзей своих растеряла»

Завтра. У ДК, в 18:00. Туда я, конечно, отправлю Вовку, а сам пойду в зону. А дальше – страх и ужас, что сделаю что-то неправильно. Надо ли мне убить себя в 18:00? Может это знак? Может все застрявшие давали этот знак, по каким-то ебанутым причинам не имея возможности сказать прямо? И почему это были только девушки, почему писали Вовке? Бред? Конечно! Но надежда всегда сильнее осознания бессмысленности.

Завтра. В 18:00. У меня будет, возможно, единственный шанс спасти мою любовь. Мою жизнь. Да хотя бы существование. Ведь если Анька не вернётся, я буду биться с зоной до смерти.

* * *

Впервые за долгие месяцы я должен был возродиться. Чего ждать от разъярённой зоны – страшно было представить. Точнее, было бы страшно, когда я ещё был человеком. Теперь – только холодный расчёт, взвешивание «за» и «против» и принятие любого исхода. Любого.

Мне показалось, что зона слегка завибрировала, когда увидела у меня в руке нож. Может, от радости.

Когда фонтаны крови превращались в ручейки, когда я уже улёгся поудобнее и готов был заснуть, я подумал, как было бы здорово возродиться полностью здоровым. Прежним Женькой, весёлым и беззаботным…

Но увы. Зона небрежно, с отвращением, переживала меня и выплюнула с трёхметровой высоты. Состояние не позволяло ни почувствовать смерть, ни кайфануть от возрождения… просто заснул-проснулся. И даже боли от падения не было.

Вовка не звонил, не писал. А его «ну что там?», когда я сам решился набрать его номер, до конца меня убило. Бессильное, пытающееся плакать тело валялось на краю зоны и больше не собиралось вставать.

Я очнулся в больнице. Какая-то капельница, в вене катетер, а вокруг никого полноценно живого. Полумёртвый старик на соседней кровати, да ещё один, вроде даже в сознании.

— Добр день, — кивнул он мне.

А я просто кивнул. Очевидно, капельница не помогла. Всё то же бессилие, отсутствие мыслей и желание сдохнуть.

— Который час? – выдавливаю я таким голосом, что старик, кажется, съёживается.

— Двадцать минут третьего.

— А день?

— Двадцать девятое августа.

Охуеть. Полторы недели. Полторы недели я валялся тут и… что? Спал? Лежал в сознании, но ничего не помнил?

Катетер был вытащен довольно легко. Делать я этого, конечно, не умел, но, когда тебе похуй, дёрнуть и бросить в сторону – легко.

Из вены капала кровь, а напуганный старик испуганно советовал мне вернуться на койку и нервно нажимал какую-то кнопку. В комнату вбежала медсестра, кинулась к старику, не обратив на меня никакого внимания.

Что он там ей так долго объяснял, или ему действительно стало плохо – не знаю, но меня так и не хватились. В больничной одежде, босиком, я направился на очередной, а может и финальный бой. Людям было похуй. Животным было похуй. Никто не обращал внимания на пацана в больничном халате, с пересохшими губами и чёрными, мёртвыми глазами. Может, я уже стал призраком, и единственный, кто мог меня увидеть – это тот дед в палате. Потому что тоже скоро сдохнет.

Само собой, в зоне никого не было. Тишь, гладь, и даже тепло. Видимо, август решил напоследок выдать помощнее. У брёвен не было бутылок, вокруг – никаких костровищ, а по быстро нарастающей траве, видимо, давно никто не ходил. Зону бросили, как поганого, бешеного зверя, заперли внутри себя и лишили питания. В следующем году единственными её жертвами могут стать лишь незнающие, решившие устроить здесь пикник. Или алкаш, уснувший на уютной, мягкой траве. Зона – больше не святилище. Это монстр, которого боятся и избегают.

Когда сидишь на бревне с единственной мыслью, время идёт слишком медленно. А в голове только Анька, Анька, Анька, Анька и чувство вины за её… смерть? Я уже не мог верить или не верить. Просто что-то там думать, на минималках, на уровне неумеющего говорить ребёнка.

Вода полилась, всё как обычно. И как обычно я взял камень и швырнул его в невидимую стену. Я уже давно выяснил, что после такой манипуляции стена покрывается видимыми трещинами и легко рассыпаются от малейшего толчка.

И на этот раз я упал. Кажется, капельница наоборот высасывала из меня жизнь, а может мне в дополнение к естественному похуизму и бессилию вливали ещё литры чего-то седативного.

Но я упал, и ползти было сложно. Вода летела сквозь меня, но не уносила на своих волнах, как мне бы очень хотелось. Зона чувствовала мою слабость, и её невидимая рука схватила меня за голову.

— Всё, это конец, — прошептал я, глядя в небо. Оно, блять, опять чистое и голубое. – Ань, прости… я бы убил, я бы убил… но прости…

БАБАХ! Всё понеслось хуй знает куда. Вот я падаю в траву – мягко, приятно. А вот утыкаюсь коленями в лёд.

— Какого хуя? – ору я, а на меня испуганно смотрит вся компания – Колян, Гоша, Мишка, Вовка, Лёха… и я? Там, со стаканом, это же я?

Если я действительно видел себя, то почему я этого не помню?

БАХ! Снова падение. Что это? Осень? Весна? Земля грязная, а вокруг никого. И камня нет.

БАБАХ! Падаю на крышу и скатываюсь вниз. КАКОГО ХУЯ, КАКАЯ КРЫША???

Только успеваю закрыть глаза перед падением – БАБАХ! Я в комнате. На меня ошалело смотрит какой-то мужик. Вроде, кто-то из Мишкиных соседей?

— Мишка, Мишка где? – верещу я, выпучив глаза.

— Не знаю, дома, может — разводит руками мужик, не отрывая от меня меня взгляда.

БАБАХ!

— Ты дал зоне сожрать себя за пределами, ты выпустил монстра!

— Простите, я не знал! – оправдываюсь я, пытаясь понять, кто и откуда это говорит.

— Да ты чего! – хлопнули меня по плечу. – Ты всё правильно сделал! Теперь у нас есть доступ!

Всё происходило в каком-то полумраке с кучей мигающих лампочек. Больница опять? Лаборатория?

БАБАХ! Влетаю в стену. Будто кто-то швырнул меня в бок, а не вниз, как это обычно делала зона. Сразу же осознаю – это та самая стена, на фоне которой стояла Анька на фотографии.

— Сто-о-о-о-й! – кричу я. – Пожалуйста, стоп! Останови тут! Дай мне хоть несколько минут.

— Наркоманы, хуле, — слышу за спиной рецензию. Какая-то толпа мелких пацанов.

— Пацаны, скажите, где мы щас? – умоляюще смотрю я на них.

— Тебе с точностью до планеты или звёздной системы? – спрашивает один из них, и вся компания заливается смехом.

И уходят.

— Ань! Аня! – кричу я.

Нахуя? Чего я жду? Что в этот момент она придёт фоткаться?

Спохватился, взял телефон, быстро открыл фотку и бегом за пацанами.

— Эту девушку не видели? – спрашиваю уже гораздо спокойнее.

— Н-нет, вряд ли она местная, — с небольшим сомнением отвечает пацан, — мы тут целыми днями тусуемся, ни разу не видели. Да? Вы не видали?

Каждый посмотревший в экран отрицательно покачал головой.

Побродив по округе минут 10, я понял, что всё же нахожусь в своём городе, но в таких ебенях, что и не думал бы сюда лезть.

И только на подходе к знакомым районам я осознал, что бодрость, мысли и прочее, покинувшее меня, вернулось. Пусть ещё не полностью, но самочувствие было гораздо лучше.

На всякий случай показал фотку Аньки ещё нескольким людям, один из прохожих узнал в ней пропавшую девушку. Ну конечно. А чего я ждал?

В зоне, как обычно, никого не было. Я стоял у границы и думал. Думал, пока ещё мог. Сражаться с зоной заново? Как видим – бессмысленно. Посылать за Анькой людей, убивая их – Гоша вот пока не справился. Пойти за ней самому? А что…

Даже если просто помру – заслужил. За эти месяцы я прожил жизнь от весёлого подростка до апатического, слабоумного старика, и повторять эту же жизнь, растягивая её на долгие годы, уже не хотелось. Может быть, всё может быть – через месяц я могу притупить вину за Анькино исчезновение. А может и нет. Но главное, что сейчас я полон решимости. А какой у меня выбор? Всё повторить и вернуться сюда с такими же мыслями?

Фонтанчик брызнул на этот раз с первого раза. Пути назад нет, до зоны ещё пара шагов. Спокойной ночи, привычный мир, спокойной ночи навсегда.

* * *

Смерть дружелюбна. Это когда ты просто следуешь правилам, тогда тебе страшно, что не вернёшься. А когда уже принял, когда уже сам захотел – понимаешь. Всё понимаешь. Слышь, зона, я ведь не врал, когда пьяный говорил тебе, что всё понял. Ты там как вообще? Поправляешься? Без обид?

Смерть в Зоне гарантирует жизнь, как бы это ни звучало. В виде точки, просто ебучей точки в пустом тёмном пространстве. Но потом ты учишься. Ты пробуешь. Сначала рыдаешь от безысходности, пытаешься ещё раз убить себя, чтобы прекратить вечное одиночество, тишину и безысходность. А потом, собрав всю силу своего ушедшего в небытие мозга в одной этой самой точке, ты вдруг видишь… другую точку. Только светлую, яркую. Собираешь фантазии, воспоминания, образы, желания и вливаешь туда, прямо в эту бездонную светлую дыру. А когда понимаешь, что всё, хватит – прыгаешь в это точку сам.

БАБАХ! Падение, боль… правая нога слегка повреждена. В зоне пусто, но на подходе пять человек. Видят меня и удовлетворённо кивают – я ведь уже всё, бабахнулся. А значит, место свободно.

Где это мы? Опять зима, а я одет не по погоде. Бегом домой.

— Сынок? Это ты? – испуганно выглядывает мама.

— Я-я… — отвечаю с сомнением и тревогой.

Слёзы, крики, объятия. Даже батя скупую слезу не пожалел. Не было меня с августа до января.

Говорят, когда Гоша, Мишка, Анька и остальные исчезнувшие вернулись, так и меня все стали ждать.

Стоп. Что???

Скорее в аську. Анька онлайн.

«ТЫ ГДЕ???»

«Евгений!!!»

И всего через двадцать минут я не могу сдержать слёз счастья, наблюдая, как ко мне со всех ног бежит Анька, с этим свои помпончиком и, кажется, тоже плачет, ведь всё личико её блестит.

Она чуть не сбила меня с ног, прыгнув в объятия. Я кружился, держа Аньку на себе, и что-то кричал, что-то про любовь и радость. Про нас. Про то, что никогда больше не отпущу. Не потеряю.

А когда слезливо-счастливое время закончилось, мы всё обсудили.

Анька вернулась в сентябре, почти сразу, когда исчез я. Остальные вернулись чуть позже, но время возвращения никак нельзя было связать одной логикой. Происходило всё у всех одинаково – белая точка и прыжок в неё. Только кто-то умудрился взять с собой «мозг», а кто-то (не будем показывать пальцем) слишком быдловыебан, а потому вернулся просто овощем, льющим слюну и глядящим в пустоту. Вот и посылай такого дебила за любовью всей жизни.

Я тоже рассказал свою историю. Анька даже не хотела верить…

Я не мог себя простить за то, что потерял Аньку, а она, в свою очередь, постоянно винила себя за то, что не успела вернуться пораньше. Но блять! Какая разница! Вот они мы, живые и здоровые! Обнимаемся и целуемся как и год назад!

— Все эти байки Коляна – хуйня, получается, — смеялся я, всё ещё радуясь встрече. – Мы всё понарушали, я вообще чуть зону не уничтожил, но в итоге все целы, живы и здоровы. Всё ведь как раньше, правда?

— Ну, почти, — как-то грустно улыбается Анька, — но это всё мелочи, как та хрень со временем, помнишь?

— Помню, — ностальгически киваю я, — это когда ты камень спёрла, да?

— Да… — Анька слишком загрустила.

— Что-то всё-таки случилось? – заглядываю я ей в лицо.

— Не, — встрепенулась Анька. – Просто столько всего произошло… если так подумать – ужас и кошмар сплошной.

— У меня вообще пиздец, — подтвердил я, — я с этой зоной знаешь, как заебался бодаться?

— Интересно, а что было бы, если бы добил?

— И представлять не хочу. Хорошо, что не смог, хорошо.

— Хорошо, — выдохнула Анька.

— Слушай, Ань, — перешёл я на шёпот, — мы с тобой люди…. Кхм… криминальные… поэтому не говори никому, что это я Гошу захуярил, ладно?

— Да ты что! – воскликнула Анька. – Я ещё в тот раз говорила, так ему и надо! Конечно, я никому не скажу! А ты вообще красава!

* * *

Это странно, но жизнь вернулась в привычное русло. Люди перестали бояться зону, снова возрождались, как и мы с Анькой. Экспериментировали, убивали друг друга… но уже как-то без страха. То ли зона стала добрее, то ли просто благодарна мне за то, что я «освободил монстра». А я ведь освободил.

В 2012 году в город понаехали люди со всего мира. Огородили зону гигантским забором, расставили охрану и стали что-то там делать. Простым смертным уже нельзя было возрождаться, несмотря на просьбы, требования и мольбы.

Анька тыщу раз заводила разговор о том, не чувствую ли я, что стал другим человеком. Что я как будто бы не отсюда. Я всегда смеялся и отшучивался… день за днём, год за годом…

Но, когда мы уже собирались пожениться, Анька вдруг совсем сникла. Редко выходила из дома, плохо ела, на учёбу каталась только на такси, хотя раньше мы с ней часами нарезали круги по городу. Тогда и стало выясняться то, чего никто не мог бы ожидать.

— Одоросм, — сказала она однажды после пары минут грустного молчания. – Знаешь такую болезнь?

— Ну слышал, да, — ответил я. – Но она вроде легко лечится. Что… у тебя она?

— Ага, — кивнула Анька. – И всегда была, с детства. Я потому и в школу в 8 лет пошла, поначалу тяжко было.

— Ну… лечишься же?

— Нет, — покачала она головой.

— Почему? – Толкнул я её от возмущения. – Там вроде просто таблетки пить пожизненно, тебе сложно, что ли?

— Евгений, попробуй загуглить эту болезнь.

Я послушался. И охуел. Гугл ничего не знал о такой болезни.

— Вот и врачи не знают. Видят, что у меня с мозгом что-то не так, но сделать ничего не могут. Неизвестная, говорят, болезнь у вас.

— Да как неизвестная? – возмутился я и ещё раз ввёл название болезни в поисковую строку. – Это же частая херня у молодёжи, как диабет, например. Просто пей таблетки и будет полная нормальная жизнь.

— Нет таблеток, Евгений. По крайней мере тут. Их просто не существует.

Губки Аньки скривились, щёчки затряслись, и она вдруг громко разревелась.

А я только и делал, что по-разному вводил это ебучее слово, пробовал разные словосочетания и отказывался верить, что Гугл с ним не знаком.

— Одоросм – это же было у актёра известного, ну, — зачем-то вспоминал я, — и он в интервью говорил, что уже 20 лет таблетки пьёт и болезнь не развивается.

— Да, Евгений, так и было. Я тоже помню, — Анька вытерла первые несколько потоков слёз рукавом.

— Да какого хуя-то?

Истерика нарастала. Анька, держащая это в себе долгие годы, скрывающая и на что-то надеющаяся, теперь выплёскивала это из себя настоящим цунами.

— Ты же слышал, что в понедельник зону отключают? – вдруг спросила она, на секунду перестав реветь.

— Нет… а кто сказал?

— Да загугли тоже. Там интересно, правда. Какой-то эффект полостных структур, вроде. Говорят, под землёй, глубоко, трубочки нашли тонкие, их там чуть ли не сотни тысяч. И, говорят, в них и был весь прикол. Они зону создавали.

— Просто трубочки? – удивился я.

— Ты почитай, почитай, — кивнула она на телефон. – пишут, что трубочки за долгие годы по большей части забились землёй, поэтому зона всё равно скоро перестанет работать. И вот они решили всё убрать и воспроизвести в другом месте, где изучать удобнее.

— Понятно, — кивнул я. – А нам-то что делать?

— Будет прощание с зоной. Типа учёные сжалились над нами, местной чепухой, и решили открыть зону на неделю. Конечно, с охраной и автоматами, но хоть как-то.

— И что ты предлагаешь? – откинул я телефон в сторону, на кровать.

— Я хочу попросить тебя об одной услуге. Очень серьёзной.

— Для вас, моя любовь, — начал я бодро, но осёкся. И сердце вдруг сжалось.

— Мы пойдём туда в самом конце, когда финальная толпа будет ждать возрождения. Я хочу, чтобы мы затерялись в очереди, и где-то на подходе к границе ты должен будешь меня убить и толкнуть в зону.

— Убить и бросить? А как же я?

— Умоляю, — снова полились слёзы из её глаз.

— Ну хорошо, и что тебя ждёт? Ты исчезнешь, никто не заметит, да? А дальше? Зону отключат, всё! Как и куда ты вернёшься?

— Я надеюсь застрять в смерти. В чёрной пустоте. Навсегда. Это всё равно лучше, чем просто умереть здесь. Сколько мне осталось? Год? Два? И что это будут за годы? Я скоро ходить сама не смогу, а потом вообще… да и к тому же… зону же обещают потом опять включить.

— Блять… Блять! – я хватал себя за голову. Выхода действительно не было.

Анька выплакала уже столько, что промокла футболка.

— А если попробовать щас? Ну, как только откроют? Вдруг успеем выбраться за неделю? Вдруг окажемся там, где лечение есть?

— Сколько процентов на успех? Ноль? Один?

— А кто тебе сказал, что чёрная пустота останется после выключения зоны?

— Никто, — ещё сильнее исказился голос Аньки. – Я не знаю… я не хочу тут сдохнуть…

— Давай попробуем вместе. Сразу. Как только откроют. Смотри. Возьмём с собой тряпки, одеяло там какое-нибудь, скажем, что всегда возрождались во сне, типа привыкли так. Ну и так как это последний раз, то только так, а не иначе. Охранники вполне возможно сжалятся, согласятся, а мы с тобой перед этим таблеток каких-нибудь нажрёмся, а в зоне ляжем и помрём спокойно.

— Да ты-то куда, придурок! – довольно сильно ударила меня Анька в плечо. Прежние бандитские замашки остались в ней и спустя годы. – Я ради этого, что ли, возвращалась, ради этого ждала? Ради этого жизнь с тобой прожила, хоть и короткую? Молчала о болезни эти годы, ради чего? Кто, скажи мне, кто захочет смерти любимого человека?

— Ну вдруг не умрём! – потёр я ушибленное место.

— Придурок, придурок, придурок! – Анька начала изо всех сил колотить меня. – Живи, прошу тебя, просто живи! Можешь даже сразу себе новую невесту найти, забыть про меня можешь, только живи, пожалуйста. Ты не для того с зоной сражался, чтобы ради меня теперь подохнуть просто так. Без причины.

— Ну а как ты себе это представляешь? – вскочил я на ноги и отошёл от Аньки. – Убить тебя? Типа незаметно? А если заметят? Да по-любому заметят, там явно камеры везде будут! И что тогда? Ты в лучшем, случае, в чёрную тюрьму, а я в простую. Такой жизни ты мне желаешь?

— Сука! – теперь Анька колотила кулачками в стену. – Я не знаю, я ничего не продумывала…

Спустя годы это чувство вернулось. Я теряю Аньку, теряю в любом случае и навсегда.

— Ладно, давай я одна эту хрень с таблетками проверну, — наконец немного успокоилась она. – Одеяло, таблетки… какие таблетки точно убьют? Ты знаешь?

— Да вот сколько слышал про это, всех обычно откачивают.

— Блять! – снова кричит Анька.

Ёбаная безысходность. Мы сидим и обсуждаем, как лучше умереть, чтобы не умереть, но всё равно скорее всего умрём.

— Я… я просто перед входом завернусь в толстое чёрное одеяло, перережу себе горло… ну, сонную артерию, как ты делал, и быстро найду место, где прилечь, — во время долгого молчания Анька придумала план. – Не видно же будет на чёрном, да? Прилягу лицом вниз, ещё сильнее в одеяло укутаюсь… и надеюсь, что успею сдохнуть. Покажешь, куда нужно тыкать, чтобы сразу попасть?

— Нужно заставить зону. Заставить, — я тоже не впустую потратил время молчания. – Знаешь же, как ей больно бывает? А что, если сразу несколько человек смогут выйти, когда начнётся? А что, если подговорить кого-то? Да блять, всех подговорить… заплатить…

— И что? Какова вероятность, что приход начнётся сразу у двоих или больше?

— Очень низкая, — киваю я, — но если делать это каждый день, то вдруг хоть раз получится? Ну а если нет, то в последний день уже сделаешь с ножом и одеялом… как хочешь.

Каждая новая идея была бредовее и невероятнее предыдущей. Заставить зону? Как? Это же не просто злобный гений в человеческом теле, чтобы можно было его запугать или принудить болью. Это просто ёбаные трубочки под землёй. А даже если эти трубочки выпускают в наш мир какого-то монстра, то как ему объяснить, чего мы хотим?

Я вышел «подышать». Покурить полпачки, подумать, побродить вокруг неприступного забора. Где-то в зоне кипела работа. Что-то звенело, стучало, трещало. Казалось, что где-то сверху. Почти у края забора.

Оказывается, для прощания строили огромную, высоченную платформу. Что-то вроде мягкой лестницы в небеса, окружённой стенами. Как писали в интернете – чтобы не было очередей, и все сразу могли получить своё возрождение. И этот аттракцион невиданной щедрости должен был быть открыт целую неделю.

— Да-а-а, любовь моя, прилечь там тебе негде будет, — вздохнул я.

Какие быстродействующие яды существуют? Где их взять? Что делать, ёбаный ты Евгений? Как спасти Аньку, когда способов нет, по крайней мере на поверхности? Что ни придумай – заметят охранники. А потом ещё и накажут за нарушение. Или Анька умрёт впустую.

Уже к утру забор исчез. Как и писали в интернете – его место заняла огромная платформа, с кучей сидячих мест. Как колесо обозрения, только в форме цилиндра, набитого креслами. Платформа росла, рабочие и не думали останавливаться. Техника гудела и громыхала. Они чего, до самого неба хотя достать?

— Ну и что, всё равно завернусь в плед, до самого носа, — всхлипывала Анька. – А что мне терять? Смотри сам – у меня мало вариантов. Сдохнуть от болезни, мучительно и долго. Сдохнуть от потери крови, если охранники заметят и вышвырнут меня за зону. Исчезнуть в никуда, если после зоны не останется чёрной тьмы. Или всё же спастись.

— Говорят, ограничений на посещение не будет. Давай в первый раз просто сходим на разведку? Посмотрим, что и как. Может, там и придумаем что-то…

Вечером субботы появилась новость – первые испытания платформы прошли успешно. Из пятидесяти человек, все пятьдесят возродились успешно – никто не поранился, не травмировался и не врос в конструкцию (кресла, стены, ступеньки…). Высота сооружения всё нарастала, и уже давно переросла высоту Мишкиной девятиэтажки.

— Как можно так быстро построить вот это, — Анька показала мне экран телефона.

— Видимо, если есть деньги и ресурсы, можно сделать что угодно, — сказал я очевидную вещь. – А может хотят на нас эксперимент какой-то провести. Не боишься?

— Я? – засмеялась Анька, но засмеялась грустно. – Боюсь. За тебя. Мне-то всё равно уже.

И я не нашёл, что ответить. Действительно, Аньке уже всё равно.

Утром понедельника было торжественное открытие. Сначала играла музыка, звучали какие-то «живые» песни, потом умные дядьки долго объясняли, с чем мы столкнулись и сколько ещё предстоит изучить.

— Да тут одно из двух, — с умным видом склонился я к Аньке. – Либо для военных целей, либо для изучения всяких квантовых физик.

— А может для спасения людей, — Анька была иного мнения.

Весь ебучий день был занят какими-то разговорами, обсуждениями, на пока ещё закрытом входе болтались яркие воздушные шарики. Тут же, на каждом шагу разгуливали люди в форме с автоматами наперевес. Идиотизм, сука.

Только ближе к вечеру в платформу стали запускать людей. До нас с Анькой очередь дошла быстро. Попросили показать паспорт, записали данные. Ноги ступили на нечто мягчайшее. Материал, из которого здесь было сделано всё, словно впитывал в себя, потихоньку проглатывал, но разбиться бы не дал даже при падении с большой высоты.

Продумано, хуле. Куда ни приземлись – даже синяка не получишь. Хотя… если на кого-то другого…

Впрочем, в ходе экспериментов уже давно было выяснено, что падают люди, как и прежде, именно здесь, в самом низу, даже если исчезли на верхнем этаже. Поэтому первые лестницы были в виде палочек, по которым приходилось карабкаться в школе, на уроке физкультуры. А для неспособных на такие подвиги был оборудован большой и тоже мягкий лифт.

Всё продумано, всё готово. Мы с Анькой решили залезть повыше, оценить обстановку, присмотреться… и может, придумать хоть что-нибудь.

Я бы хотел оценить вид, открывающийся с такой высоты в таком месте. Но увы. Вся граница зоны была как бы обшита всё таким же мягким и приятным материалом. Из твёрдого здесь были лишь люди и светодиоды, дающие слабый, но приятный свет.

Кресла, в которые мы уселись, мгновенно «впитали» наши тела, заставив расслабиться и даже улыбнуться от удовольствия. Но только меня. Анькины глаза постоянно что-то искали, а губы, кажется, были уже пережёваны в мясо от волнения.

Выхода нет, любовь моя. На каждом этаже мужик с автоматом, а то и два. Завернуться в плед, если получится, то скрыть потоки крови – вряд ли. А если кто-то заметит, что тебе плохо? А ведь заметят.

БАБАХ! Это было неожиданно и страшно. Зона содрогнулась, но всё вроде было нормально.

— Что, учёные, говно печёное, — тут же подоспела критика откуда-то снизу, — не рассчитали, да? Просили же вас, просто откройте забор, так вам, тварям, лишь бы шоу устроить!

БАБАХ!!! На этот раз прогремел мощный взрыв. Где-то внизу, далеко внизу. Кресла подкинуло, люди попадали со своих мест, и я тоже кубарем покатился в неизвестном направлении.

БАБАХ! Ещё один мощнейший взрыв. Платформа стремительно оседала. На меня влились то чьи-то тела, то кресла, то я сам утыкался в чьи-то уже явно отбитые спины. Люди визжали и кричали, и среди этого шума и хаоса и мгновенно потерял Аньку.

— Ничего, тут мягко, ничего, всё нормально, — кричал я.

Кто-то тоже вещал слова поддержки. Военные требовали сохранять спокойствие, хотя сами точно так же постепенно сползали вниз. Раздались несколько выстрелов – уверен, случайных. Визги усилились, а я уже видел приближающуюся землю сквозь порванное полотно на границах зоны.

Внизу вняло гарью и чем-то едким. Из-под земли валил дым, а огромная воронка ясно давала понять, что произошло.

Мне повезло – мне всего лишь отдавили руку, вывернули ногу, но в целом, я быстро смог встать и поковылять к ближайшему мужику в форме.

— Что случилось? – заорал я. – Все живы?

— Похоже на теракт, — пробасил он, продолжая вытаскивать людей из-под мягких завалов.

— А Аньку не видели ещё? – вопрос идиотский, но необходимый.

— Какую Аньку? – на секунду взглянул он на меня, — Молодой человек, мы разберёмся, вы пострадали?

— Нормально, — ответил, пытаясь опереться на больную ногу.

— Тогда, пожалуйста, дайте врачам помочь тем, кто больше нуждается. И срочно отойдите на безопасное расстояние.

Но взрывов больше не было. Крики постепенно затихали, хотя порой люди взрывались рыданиями по различным причинам. Я видел женщину без ног. Их будто срезали нереально острыми лезвиями. Видел, как один из военных потянул за ладонь, торчащую из-под завалов, и она оказалась лишь рукой, так же срезанной по плечо. Какой-то мужчина держал перед собой голову женщины и истошно визжал, пока его не скрутили то ли врачи, то ли ещё хер знает кто.

— Это не может быть вызвано взрывом, он подземный, а этот с верхних этажей, — объяснялся очередной военный, указывая за спину, где валялась половина тела – одна сторона, ровно срезанная, как и все остальные. Пока я в ужасе пялился на неё, мне показалось, что единственный глаз моргнул.

— Твою мать! – осознание пришло максимально громким рёвом.

— Где Анька? – тормошил я всех встречных, — Вы видели Аньку, вот эту девушку?

Фотка в телефоне нашлась быстро – теперь то у нас было много совместных. Тут вам и просто дома, и на даче на фоне мангала с шашлыком, и на море…

Меня быстро скрутили и потащили в неизвестном направлении. Бросили в какую-то кучу стонущих людей, вокруг которых расхаживали уже заебавшие мужики с автоматами. Я продолжал кричать, звать Аньку, но вскоре почему-то ослаб, сел на жопу ровно и затих. Пялился в сторону зоны, где по-прежнему кипела работа по спасению.

— Извините, вы хорошо знаете тело своей девушки? – кто-то аккуратно тронул меня за плечо.

— Да, — исчезающим в небытие голосом ответил я и затрясся от ужаса.

— Пойдёмте, пожалуйста, может сможете опознать.

Меня отвели недалеко, всего-то метров на 20. На куске ткани валялось подобие тела. Словно какой-то кусок свиной или говяжьей вырезки обтянули человеческой кожей.

— Верхняя часть спины, ближе к правому плечу, — объяснили мне. – Вот эта родинка была у Анны?

— Нет, — выдохнул я и почти сполз на землю. Но кто-то меня удержал.

— Успокойтесь, всё хорошо.

— Это её так взрывом? – поинтересовался я, приходя в себя и восстанавливая равновесие.

— Нет, не думаю. Не думаю, — сомнение в голосе ответчика было, но мне показалось, что он уже точно всё знал.

Я вернулся туда, где уже нагрел жопой место на земле. Оно ещё не остыло. А не остыло ли тело Аньки?

Ну, а какие ещё мысли могут быть в такой ситуации. Я всё пялился на зону и вздрагивал, когда вытаскивали кого-то ещё или их остатки.

Кого-то в сторонке сильно избивали, а он всё кричал про ад и спасение. Кажется, тот человек тоже был в форме. Требовали выдать сообщников. Били даже сильнее, чем Анька уничтожала Гошу.

Вот так, значит. Когда-то всего лишь срубили берёзку, а теперь взорвали нахуй зону вместе с людьми.

— Можно и я разок ёбну? – крикнул я в их сторону.

— Можно, — ответили мне.

Серьёзно? Встал, доковылял до места назначения, взял с земли какой-то камень, замахнулся…

— Ну-ну-ну, — кто-то вырвал у меня оружие из руки. – Нам тут хватает смертей, сынок. Просто выплесни злость.

БАХ! Здоровая нога влетает в челюсть мудака, устроившего взрыв.

— Всё, всё, хватит, — меня аккуратно оттаскивают подальше.

Этот мир ёбнулся. Может, только что, а может, когда я выпустил монстра. Я сижу в зоне теракта и вместе с военными избиваю террориста. А впрочем, может, это нормально. Может, всем так разрешают.

В сумеречном небе летел самолёт, оставляя за собой белый след, обрывающийся где-то над зоной.

— О, это ты, старый друг? – махнул я в небо рукой. – Наконец-то ты свободен.

Вот только самолёт летел как-то странно, слишком быстро увеличивался в размерах, а в дымной полосе становилось всё больше чёрного. Мда. Пиздец. Завтра будет о чём почитать в интернете.

* * *

По кускам собрали 452 человека. Ещё 211 кусков остались неопознанными. 74 человека не хватало при любых расчётах, поэтому их считали исчезнувшими, но не возродившимися. Выжили… 3. Всего, блять, три человека. Один из них, конечно же, я. Но самое интересное, что только я находился в зоне в момент взрыва. Остальные были рядом и просто попали под завалы. Мягкие завалы, медленно сползающие на землю. Само собой, всех остальных убила зона.

Террористы тоже на это рассчитывали. По их информации, до начала «церемонии» невозможно было всё провернуть, но когда внимание толпы военных рассосалось по кучам людей на этажах, у троих затейников появился момент. Они клялись – были уверены, что мягкая конструкция никого не покалечит, даже если обвалится. Слишком уж там всё было продумано.

И, знаете, я им верю. Может, кто-то и умер бы при обвале, но точно не все и точно не ТАК. Зона перед своей кончиной забрала с собой всех, кого успела, а остальных просто убила. Скорее всего, сама того не желая.

Куда она их забрала? Была ли среди них Анька? Если верить тому, что написано в интернете, эти сотни тысяч трубочек концентрировали на наш мир новый вид энергии, но… знаете, я ни за что не поверю, что у этой энергии не было разума.

И если представить, просто представить, что трубочки – всего лишь дверь, то может есть шансы, что моя Анька сейчас где-то в другом мире, но всё в той же чёрной пустоте. Ждёт, когда ворота снова откроют. А их откроют, не сомневаюсь.

Взрывы произошли в 18:00. Ничего не напоминает? Я даже написал Вовке, спросил, как там у него дела, как жена поживает и так, как бы невзначай, спросил про тех девушек, просивших встречу в 18:00 у ДК. Но Вовка просто посмеялся и ответил: «вы же сами сказали, что это разводилово было»

Ну… может, когда-нибудь. В другом месте, в другой жизни.

Все эти счастливые годы с Анькой я скрывал, что каждый день вижу небольшой туман у своего тела. Тот туман, который высасывала из меня зона, когда мы были «в ссоре». Оно мог появляться всего на несколько секунд, но стал неотъемлемой частью жизни. Я считал это способом поддержки связи. Выпущенный на свободу монстр «закрепился» на мне и благодаря этому держался в нашем мире.

Сегодня, спустя пять дней после уничтожения зоны, этот туман по-прежнему со мной. Вот только он снова куда-то уплывает. То вверх, то вниз. Будто монстр бегает вокруг и забирает у меня силу, душу или нейронные связи для того, чтобы адаптироваться к жизни на Земле без помощи всяких трубочек.

Вскоре я опять стану безвольным зомби, а монстр, в знак благодарности, выплюнет Аньку в нужный ей мир, где у неё будут лекарства и долгая, счастливая жизнь. Со мной или без меня.

По крайней мере, я молю его об этом, когда вижу очередную порцию тумана, улетающую в неизвестность.