— ... И полетел тогда тенгри в края далекие, искал он место, куда спрятать своё золото от людских глаз и от других духов. Долго летал над степями, расстояние длиною в тысячи газар преодолел, пока не увидел Серую скалу в тумане, окруженную взгорьями. Там и схоронил тенгри свою драгоценность — в дальнюю пещеру, а над ней печать золотую закрепил — только в утреннюю зарю с восточной стороны ту печать видно человеку, если правую руку он в золе измазал, а в левой амулет шаманский держит, что зрение волшебное дает...
Поворошив в очаге угли, узкоглазая широколицая женщина продолжала:
— Хотел тенгри вернуться, да заплутал, запутался, разозлился дух — неделю грозы шумели над горой. И тогда открыл могучий тенгри врата прямо у подножия Серой горы, такие, что во времени и пространстве перемещаться позволяют, и вернулся в свою обитель. А врата те и по сей день там, и золото в скале спрятано — хозяина дожидается. Немало смельчаков к горе ходило — сокровище то найти, да возвращались с пустыми руками, а иные и вовсе сгинули — негоже люду простому с силой тенгри тягаться, да на чужое зариться...
Зачарованные и притихшие, пятилетний Батыр и семилетний Тэрбиш с Унуром слушали старую Тэрэл, разинув рты. Такие вечера в юрте потомственной шаманки были для детей лучшим развлечением, ведь Тэрэл знала бесчисленное множество народных преданий, раскрашивая в яркие краски картинки, рожденные в восторженном детском воображении. Кроме всего прочего, шаманка потчевала своих маленьких гостей вкусными горячими гамбирами — лепешками, что пекли обычно к празднику, но у Тэрэл ими можно было полакомиться каждый раз, когда родители оставляли детвору под её присмотром. Шаманка плела ребятам куклы из сухой травы и тряпья, устраивая порой настоящие представления, по окончанию которых куклы злых героев Тэрэл кидала в очаг, к немалому восторгу зрителей. А добрых кукол — раздавала ребятам. Младшая сестренка Батыра Эрдэнэ обычно уже сопела на тахте к концу повествования, но неизменно каждый раз просилась идти к Тэрэл вместе с братом. Когда начинало темнеть, и пора было домой, самый рослый из ребят — Тэрбиш — осторожно сгребал розовощекую спящую Эрдэнэ в охапку, и вся дружная компания, распихав остатки лепешек по карманам, отправлялась по родным юртам, делиться новыми впечатлениями с семьей.
Годы сменяли друг друга, мальчики возмужали, Эрдэнэ и вовсе становилась красавицей, оправдывая своё имя, означавшее «цветок». Размеренная кочевая жизнь их была наполнена простыми радостями и той самой гармонией, которая присуща людям, живущим в согласии с природой. Родные земли давали пропитание и кров, и все шло своим чередом. Но между тем, несмотря на окружающее его благолепие, юный Батыр часто испытывал скуку и уныние, мятежный дух его требовал свершений подобно тем, что он знал из легенд, знакомых ему с детства. Особенно Батыр желал отыскать золото тенгри, спрятанное в угрюмой скале. И в ту весну их кочевое племя расположилось недалеко от той самой Серой горы, сказочной, но вполне себе видимой и настоящей.
Сегодня в их юрте был праздник — семья Тэрбиша пришла смотреть невесту, аромат пищи и предвкушение предстоящего торжества буквально наполняли собой воздух. Счастливая Эрдэнэ хлопотала около гостей, угощая их вкуснейшим буузом — нарубленным мясом, завернутым в тонкое тесто и приготовленным на пару. Помолвка Эрдэнэ и Тэрбиша была, наверное, предопределена самими духами, эти двое с детства искренне любили друг друга, и казалось, что чувство намного старше их самих и дано свыше. К счастью, семьи не видели преград для их союза, и уже после первого посвящения юного Тэрбиша в мужчины родители парня называли малышку Эрдэнэ будущей невесткой.
«Все течет своим чередом. Слишком размеренно», — в очередной раз подумал Батыр. Насытившись, он вышел из юрты на воздух, припася угощение для своего скакуна. Ночь была ясная, луна, словно гигантская головка сыра, каким-то образом очутившаяся в небе, рассеивала по траве мягкий матовый свет.
Батыр угостил коня и оседлал его, поддавшись порыву прокатиться по ночной степи. Ветер обдувал лицо, унося прочь мысли и оставляя в голове звенящую пустоту. Хулан, что означало «дикий», угадывая желание хозяина, мчал быстро, взрывая почву, отбивая копытами четкий ритм. Батыр свернул к юрте братьев-погодок — Тэрбиша и Унура, из входа в жилище струился желтоватый свет.
— Унур, Тэрбиш! Не спите еще? Тэр, сестрица закормила твою родню лепешками! Если так и дальше пойдёт, они из юрты не смогут выйти, — Батыр смеялся, успокоительно похлопывая по шее взмыленного жеребца.
— Батыр, а ты, гляжу, все такой же неугомонный, проходи, выпей кумыса, охлади нутро, — отвечал Тэрбиш, беря Хулана под уздцы. Он не спал, ожидая возвращения родителей и оглашения решения, быть ли свадьбе.
— А чего покрепче не найдется?! Твои вольные дни сочтены, Эрдэнэ тебя оседлает, словно я Хулана, — не унимался Батыр, подначивая друга.
Тэрбиш и Унур расхохотались в ответ, стоя у входа в юрту.
— Найдется, друг. Проходи, гостем будешь.
Крепкая наливка разжигала внутри желудка огонь и будоражила разум молодых кочевников.
— Братья, — Батыр хитро наклонил голову, — наша стоянка тут продлится всего неделю. Я давно мечтаю попытать счастья у Серой горы. А поедемте искать золото тенгри! Последняя наша вылазка перед свадьбой Тэрбиша...
— Ты все веришь в сказки Тэрэл, все такой же мальчишка! — Тэрбиш протянул руку к голове Батыра, собираясь потрепать шевелюру, но тот отстранил его руку и вскочил на ноги.
— Тэр, ты всегда трусил сделать что-то из ряда вон! Украсть девушку или увести коня! Э-э-э-э-э! Что за монгол достанется моей сестренке!
Глаза Тэрбиша загорелись, и он вскинулся на друга:
— Ты назвал меня трусом?! Я хоть сейчас могу поехать к горе. Только это тебе будет грустно, когда мы проскачем ночь и ничего не найдем в скалах!
— Увидим!!!
Батыра и Тэрбиша разделяли сантиметры, молнии гневно плясали в глазах обоих. Рассудительный Унур встал между друзьями, разводя их руками в стороны.
— Успокойтесь оба! Куда ехать?! Ночь на дворе, родня скоро вернется...
— Нет, брат. Мы поедем. Ты или с нами, или не мешай! — судя по интонации, Тэрбиш уже принял решение и не изменит его.
Унур вздохнул и пошел за своей кобылой. «Сохрани нас духи!» — думал про себя молодой монгол.
Выходя в степь, Батыр кинул кусочек золы за кушак и сорвал висящий на стене амулет отца братьев, примеченный им этим вечером. Нужно быть готовым к встрече с золотом.
Трое скакунов постепенно превратились в маленькие неразличимые точки. Разбуженная усиливающейся тревогой, старая Тэрэл выглянула в ночь и грустно посмотрела в сторону Серой горы.
* * *
Манлай лизал руки своего хозяина и тихонечко поскуливал. Слепой теребил шерсть крупного банхара — массивной черно-коричневой монгольской овчарки, устроившейся в ногах человека в небольшой одинокой юрте в степи. На протяжении последних лет животное было единственным другом Батыра, если не считать старенькой умирающей Тэрэл. Но с тем, что дни шаманки сочтены, монгол готов был спорить. Она была бодра и деятельна. В глубине души Батыр понимал, что женщина пожалела и приютила его. Оставила свою юрту вблизи злосчастной горы, ссылаясь на обычай уединиться перед «кончиной», когда племя снялось со стоянки.
В ту весну из поездки вернулись лишь Унур и Батыр, принеся в дом горе. В нелепой попытке доказать свою смелость, Тэрбиш сорвался со скалы в ущелье и разбился насмерть. Когда это случилось, там, на горе, Унур выкрикнул Батыру в лицо проклятье и умчался прочь к юртам. Ветер иссушил его слезы, но ничто не могло утолить внутреннюю боль. Она же сковала сердце Батыра, чувство вины не давало дышать, каждую секунду саднило в груди. Он своим бахвальством привел к смерти друга, лишил Унура брата, Эрдэн мужа. Как кричала тогда сестра! Этот крик до сих пор стоял у его ушах. Никому из племени Батыр не смог посмотреть в глаза, давящая сила приковала его взгляд к земле. И будто в наказание он стал слепнуть, за несколько месяцев полностью потеряв зрение. Тэрэл, тайно винившая себя в случившемся, пыталась излечить тело и душу монгола, но тот опустил руки и принял слепоту как справедливость степных духов.
А потом однажды около юрты Батыр встретил Манлая. Выходил на ощупь, ведя руками по детально изученным стенам, откинул шкуру со входа, сделал шаг, и земля под ним зашевелилась. Монгол упал прямо на собаку, ощутив руками густую шерсть и тепло живого тела.
«Волк!» — подумал Батыр, приготовившись быть растерзанным, но утреннюю тишину нарушил добродушный лай банхара.
— Откуда ты пришел? Откуда взялся? — не раз потом спрашивал Манлая Батыр, зарываясь лицом в шерсть собаки. Манлай отогрел его душу после гибели Тэрбиша и внезапной необъяснимой слепоты.
— Это непростой пёс, сынок, — вторила Тэрэл, замешивая мази и делая компрессы на глаза Батыру, — Духи послали его тебе во спасение. Он тебе друг, он тебе глаза.
Так и было. Слепой человек и собака теперь часами гуляли по степи, собирая травы и ягоды по запаху или на ощупь. Потеря зрения обострила все другие чувства Батыра, а Манлай позволял бродить по степи сколько вздумается, без опаски потерять дорогу в юрту, да и был защитой от одинокого волка. Изредка пёс ловил кроликов, принося людям славный обед. Тэрэл делила пищу поровну на троих, считая Манлая настоящим членом их маленькой странной семьи.
Вернувшись с очередной прогулки, Батыр входил в юрту, когда Тэрэл чуть было не сбила его с ног.
— Батыр... Батыр!!! Скажи мне, храни нас духи, что это? Что это, я тебя спрашиваю?! — шаманка сунула в руку монголу увесистый кусок камня, испещренный мелкими гладкими вкраплениями.
Батыр узнал предмет. Это был кусок камня с золотыми каплями, который он увидел в тот роковой день в скале. Печать тенгри с легкостью выскользнула из углубления, когда он расшатал её у основания. Вымазав левую руку золой, а в правой зажав ворованный амулет, монгол обошел гору с востока, и первые лучи солнца зажгли капли золота в камне. «Печать!» — пронеслось в голове Батыра тогда, и он кричал братьям: «Сюда, сюда, вот пещера!» В тот день погиб его друг.
Тэрэл едва сдерживала гнев.
— Ты понимаешь, что наделал?! За это тенгри лишил тебя зрения, за этот кусок Тэрбиш поплатился жизнью! И ты не сказал мне! Ни слова!.. Садись и молчи. Сегодня я буду камлать.
Шаманка еще долго готовилась к ритуалу. Облачалась в торжественный маньяк — накидку из шкур, украшенную вышивками и бусинами, натирала бубен специальным жиром, раскуривала травы и втирала в ладони настойки. Ближе к ночи женщина разожгла костер и села прямо на землю, разложив рядом цветные камни и костяшки. Какое-то время она раскачивалась и шептала тайные призывы, а затем, положив руки на колени, откинулась туловищем назад и зычно запела.
— Ы-ы-ы-э-э-а-у-а-а... Ы-ы-ы-й-о-о-э-у-о... — степь наполнилась чарующими звуками древнего таинства, знание о котором тысячелетиями передавалось из поколения в поколение кочующего народа.
Шаманка встала и застучала в бубен. Казалось, что пение подхватили сотни голосов степных духов, слетевшихся на призыв, прозвучавший под ночным небом. Мерный ритм ударов гипнотизировал Батыра, и он впал в состояние необъяснимое, ни с чем несравнимое, истинное. Он не знал, сколько времени занял ритуал и чем закончился, потому что не помнил, как очутился в собственной постели. Но проснулся он утром, оттого что Тэрэл трясла его за плечо.
— Сынок, вставай. Пора. Печать нужно вернуть на место. Так сказали духи.
— Но как... как я найду скалу? Взберусь на то место? Я же не вижу ничего, кроме темноты...
— Это не так. Твои глаза с тобой. Манлай пойдет тоже.
Пёс, будто все понимая, нетерпеливо вскочил и завилял хвостом.
Взяв немного еды, печать и амулет, данный Тэрэл, человек и собака двинулись в сторону Серой горы.
* * *
Батыр уже второй день обходил взгорья, силясь найти ту узкую тропу, которая когда-то привела его с братьями на гору. Одно дело видеть, а другое — искать ход на ощупь. Если путь к месту был прямым, то здесь все оказалось сложнее, лишенный зрения, Батыр решил выучить каждый куст, травинку, камень, чтобы мысленно составить карту и найти, наконец, тропу.
Манлай очень помогал путнику. Три дня пути до взгорья пёс искал места, где можно поспать — то уютную яму в степи, то заимку меж низеньких кустов, как-то защищавших от ветра. А ночью Манлай неизменно согревал друга теплом своего мощного шерстяного тела. Когда опустела фляга, монгол попросил пса отыскать воду, и через какое-то время услышал тихое журчание ручья и победный собачий лай.
Меж тем наступил седьмой день путешествия, а Батыр все никак не мог одолеть кольцо взгорья. Иной раз, думая, что нашел ход, мужчина устремлялся вглубь, но вновь натыкался на вертикальную отвесную стену, то покрытую мхом, то просто каменную. Решимость медленно таяла, в такие минуты Батыр нащупывал кусок камня с гладкими вкраплениями за кафтаном и понимал, что назад дороги нет. И пусть он сгинет тут вместе с печатью у проклятой горы! Но назад не повернет.
Окончился очередной день бесплодных попыток. Приближалась ночь, температура воздуха резко снизилась. Надо было устраиваться на ночлег. Батыр где-то минут сорок как миновал уже знакомое углубление, покрытое мягким мхом, поэтому повернул назад, двигаясь медленно, не желая пропустить нужное место. Манлай где-то бегал, очевидно, охотился. Батыр, наконец, почувствовал под пальцами нужные уступы и устроился в глубине каменной каморки, достав нехитрый ужин, состоящий из пресной лепешки и куска засохшего сыра.
Неожиданно до его слуха донесся рык, подкрашенный злобным хрипом. Это был не Манлай. Струйка холодного пота змейкой скользнула вдоль спины мужчины. Волк. Один. Голодный. Разорвет. Рука Батыра плавно достала из кушака маленький острый нож. Слева послышалось движение, к рыку волка примешался рык банхара. Верный пёс, почуяв опасность, стрелой летел на помощь Батыру.
Животные остановились друг против друга, угрожающе рыча. В воздухе послышалось лязганье зубов. Батыр вскочил и ринулся направо, рассекая быстрыми движениями ножа воздух. Пусть они с Манлаем погибнут оба, но в бою. В этот раз Батыр не собирался терять друга!
Монгол двигался вперед, но звуки почему-то отдалились, он был сбит с толку и вертелся незрячий посреди степи в ночи как деревянная марионетка, которую хаотично дергают за веревочки. Внезапно поднялся свистящий ветер, свист был нестерпимый, и Батыр выронил нож, зажимая руками уши, рискуя раздавить собственный череп. Через секунду монгол почувствовал мощный толчок двумя лапами в спину и упал, ударившись головой обо что-то твердое и неровное.
Яркий свет ослепил его. Глаза жгло огнем, голова звенела от удара. Спустя секунды Батыр УВИДЕЛ кусок синего неба и скалу прямо перед собой. В левой грязной ладони он держал печать, полыхающую на солнце золотистыми каплями.
— Ну, что там, Батыр? — с соседнего взгорья ему кричал Тербиш, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Время растеклось по воздуху как плавленая сталь и стало вязким. Монгол повернул голову направо и увидел Унура, который также ждал от него ответа.
Батыр почувствовал, как по щекам струятся слезы, капают с подбородка за ворот кафтана, преломляют солнечный свет на радужный спектр.
Горло предательски сжалось, связки отказывались воспроизводить человеческую речь. Усилием воли Батыр взял себя в руки и крикнул:
— Тут ничего, все те же серые камни! — молодой монгол поднял руку и вставил кусок породы в углубление золотыми каплями внутрь, — Поехали домой...
Он шагнул в сторону и взгляду открылась поляна белых диких ирисов, или касатиков, любимых цветов Эрдэнэ. Сердце мужчины затопила нежность, и он нагнулся к растениям, — собрать сестре букет. Но рука не почувствовала опоры, знакомый свист вонзился в сознание, и тело рухнуло с высоты в никуда.
* * *
Батыр очнулся, когда солнце начало припекать голову. Насекомые в тысячу голосов пели, зудели, стрекотали в траве. Мелкие цветочки жизнерадостно подставили солнцу свои разноцветные головки.
Батыр сел и огляделся. Он ВИДЕЛ все вокруг.
Похлопав себя по груди и ощупав одежду, монгол убедился, что печати при нем нет. Значит, все было на самом деле...
Радость сменилась тревогой — где же Манлай? Пса нигде не было. Батыр исследовал поляну и обнаружил нож, рядом примятую траву и капли крови. Мужчина зажмурил глаза. Он не может потерять свою собаку.
Еще долго Батыр обходил взгорья и звал Манлая, но тщетно. Нужно было собираться в обратный путь.
* * *
— Папа, папа, смотри, дядя Батыр идет! — босой мальчишка лет четырех проворно выскочил из юрты навстречу путнику.
— Эрдэнэ, брат возвращается, накрывай на стол, — Тэрбиш нежно приобнял жену, целуя в макушку, — Я вижу, в кого сын — такой же безрассудный, как дядька!
— Тэр, так ведь ты сам с ним ездил на ту гору за золотом, или забыл? — Эрдэнэ с теплотой посмотрела на мужа, — Ой, что это на улице делается — они так Батыра затопчут вдвоем!
Манлай радостно повалил хозяина на землю и старательно вылизывал лицо огромным шершавым языком. Мальчишка прыгал рядом, пытаясь спасти дядю, за что тоже получил порцию собачьих поцелуев.
«Вот оно, то самое золото, что каждый монгол должен найти на родной земле», — подумал Батыр.
Над степью звенел радостный лай и заливистый детский смех.
Автор: Dysania