Чëрт побери, ну и дорогие же ёлки в этом году!
Их и продавать начали меньше недели назад, до Нового года ещё месяц, а цены на живую ель в столице уже подняты до высот, недоступных простому студенту. Их что, повырубили все за последнее время? Нет, это вполне было бы понятно, учитывая промышленный размах их продажи. «А, ладно! Обойдусь уж как-нибудь без нападавшей по всей комнате хвои, впивающейся потом в пятки весь год». — решил я, стоя у ëлочного базарчика неподалёку от метро.
Всё равно было как-то обидно за подпорченный праздник. Уже направляясь ко входу в подземку, провёл прощально рукой по вечнозелёной еловой лапе… Ах ты, зараза! Будто стальная иголка шприца вошла под кожу! А если её домой пришлось бы тащить? Так и покалечиться недолго! И, машинально почëсывая место укола, отправился домой.
В студенческие годы Новый год и сессия — понятия неразделимые, так что я был с головой погружён в учёбу. Семинары, лабораторные, однако через несколько дней я обратил внимание, что рука воспалилась и болела всё сильнее. Смазал йодом — не помогло, от пластыря было так же мало толку.
Уже через неделю я с трудом пользовался ладонью, так что отважился на решительный шаг — часть спирта обработать руку, часть — внутрь как обезболивающее и общеукрепляющее, иголка, острый ножик, лезвие от бритвы… После получаса мучений и самоистязаний, я всë-таки вынул из образовавшейся раны кусочек еловой хвоинки, дезинфицировал всё как умел и заклеил пластырем.
Так прошла ещё неделя, когда я надеялся, что рука болит потому что я расковырял её чересчур сильно, но наблюдения не подтверждали эту теорию. Красное пятно заражения расползалось всё шире и я встревожился уже не на шутку, отправившись в университетский медпункт, где сидел такой же как я недавний студент, не то фельдшер, не то медбрат, наложивший какую-то мазь и забинтовавший руку.
В ту ночь я плохо спал, мучали какие-то бредовые видения и бессвязные сюжеты. Утром вся кровать оказалась пропотевшей насквозь, голова ничего не соображала, меня знобило, хотя градусник показывал температуру под сорок. Краснота за ночь дошла почти до плеча, размотав повязку, я обнаружил, как кожа вокруг зарубцевавшейся рану пузырится и сходит слоями, обвисает бахромой, обнажая мерзкого вида наросты. Бросившись звонить в скорую, получил ответ, что доктор приедет только к вечеру, взбесившись, обругал диспетчера, отказавшись от вызова, решил — сам схожу. Только полежу немного на дорогу. И, едва опустив голову на подушку, провалился в беспокойное забытье.
Проснулся уже ночью, ни о какой больнице не шло уже и речи. Побродил по своей небольшой квартирке, быстро устал, сил хватило лишь чтобы приготовить себе чай, в голове стоял постоянный звон, думать не получалось, хотелось спать, хотя судорога в мускулах никак не давала найти удобное положение. Рука не слушалась вообще.
В следующий раз очнулся уже на закате. Немного полегчало и мысли слегка прояснились. Воспользовавшись моментом, решил осмотреть руку. Результаты были неутешительны — от жара красным казалось уже всё тело, я не мог различить, где воспаление переходило в нормальную кожу. Только увидев вздувшиеся, почерневшие как у наркомана вены на икрах, я подумал, что зараза могла распространиться уже по всему организму. Ладонь под повязкой выглядела отвратительно — почерневшая до самого локтя рука, пальца были уже трудно различимы под наростами. Помнится, я как-то видел такое по телевизору, называлось как-то вроде слоновой болезни, но никак не верилось, что подобное могло произойти со мной.
Снова тяжелое пробуждение. Оказывается, я заснул как сидел — на кухонном стуле, голову облокотив на стену. Тело слушалось всё хуже, наросты перебрались уже и на вторую руку, вся кожа продолжала стремительно чернеть. Пришла идея, что надо добраться до доктора, срочно. В больнице помогут! В чëм был, не втискивая даже распухшие ноги в обувь, вышел на заснеженные московские улицы, не чувствуя холода и боли в босых ногах. Сквозь пелену горячечного бреда тяжело было воспринимать окружающее, раннее промозглое утро, удивлённых прохожих, брезгливо обходящих меня как можно дальше, лабиринт преодолеваемых мной улиц. Вскоре даже эти обрывочные образы перестала доносить моя усталая нервная система. Я пришёл в себя как-то внезапно, сознание было кристально чистым, и я не испытывал никакого дискомфорта, будто и не было этих трёх без малого недель болезни. Огляделся. Что за чушь? Какого лешего меня принесло на Красную площадь посреди ночи? Однако сомнений быть не могло — ночь, вокруг никого, и лишь я посреди Соборной площади. В отдалении стоял какой-то заборчик, и мне стало любопытно, что там внутри. Вяло переставляя ноги, доковылял туда, зашёл в оставленный проход, но там было пусто. Только посередине на брусчатке оказался жирно нарисованный мелом крест. Недолго думая, я встал прямо на него.
Ноги моментально свело болезненной судорогой, я смотрел, как и без того покрытые свисающей бахромой из отслоившейся кожи пальцы удлиняются, протискиваются в щели брусчатки, выворачивают камни и углубляются дальше. Ступни расширяются, ноги смыкает вместе, будто по стойке «Смирно!», я ощущаю, как все мои кости буквально трещат и деформируются, но кричать от невыносимой боли не получается — горло свело всё тем же мгновенным спазмом.
От тела отделяется один стремительно растущий отросток, будто у меня растёт третья рука, за ним другой, третий, они расходятся во все стороны и уже неотличимы от моих настоящих рук, и все они вдруг начинают зеленеть, покрываться почками. Сам я расту, ощущая, как из разветвившихся под землёй пальцев поступают для этого необходимые жизненные соки. Я уже достиг в высоту десять, пятнадцать, двадцать, чëрт побери, целых тридцать метров роста! Где мои глаза, где лицо? Я не знаю, я уже ничего не вижу, однако воспринимаю всё вокруг как-то иначе, чувствуя происходящее со всех сторон одновременно. Плотно укоренившись, раскинув стороны руки-ветви, пышно распустившиеся свежей хвоей, горделиво и статно вытянувшись во весь рост, я встретил рассвет. Всем своим многометровым телом ощущал, как первые лучи скупого на тепло зимнего солнца пробуждают ранее невиданные химические процессы, заставляя сок течь быстрее бурным круговоротом от верхней хвоинки до глубочайшего корешка. Вскоре, похожие на оранжевых рождественских гномиков, пришли таджики-рабочие, деловито засуетившиеся вокруг, подогнавшие вышки, контейнеры, упаковки, чтобы увить мои руки гирляндами, на пальцы повесить шары и фигурки и короновать новогодней звездой.