Валерка не любил бабушку Людмилу Васильевну. Она всегда кричала. Даже на маму. Отец говорил, что это из-за глухоты, но в свои шесть лет мальчик уже отличал громкий голос от брани.
Валерка не считал бабушку ведьмой, так как не верил в магию. Но он боялся пришельцев, маньяков и призраков. Как-то раз Людмила Васильевна велела ему порезать картошку на кухне. Пока мальчик орудовал огромным и неудобным ножом, старуха крутила мясо на старой советской мясорубке. С того дня в голове малыша засел образ карги-расчленительницы.
Квартира Людмилы Васильевны на Васильевском Острове с пятью комнатами и узким коридором напоминала малышу лабиринт. Ее наполнял особо резкий старческий запах. Валера гостил у других стариков, но никогда не сталкивался с такой вонью.
Валерка не любил бабушку, но ему приходилось иногда жить у нее по несколько дней. Отец постоянно уходил «по делам», мама болела и все чаще в речах взрослых мелькало слово развод. Мальчика отправляли то к дяде Пете и тете Вере, то к бабушке и дедушке по маме, то к Людмиле Васильевне.
В первый раз к бабушке он отправился со страхом, во второй раз со слезами, а на третий раз отцу пришлось за ним бежать метров сто – от двора-коробки до перекрестка.
Предчувствие его не обмануло. Людмила Васильевна первым делом отобрала телефон, а потом запихнула в свою удушающе-пыльную комнату. Перед приходом внука она готовила мясо, мыла куски под водой, и от этого ее руки были холодные и скользкие.
– Сиди и играй в кубики. Если будешь хорошо себя вести, то посмотрим телевизор. Те-ле-ви-зор. Тебе все ясно?
Валерка потупил взгляд. Первый класс за плечами, какие кубики. Но возражать мальчик боялся, да и вряд ли бабушка знала про машинки на пульте управления и Контер-страйк.
– Чего гримасы корчишь, балда? Скучно? Ну ладно, извиняй меня, старую! Забыла я кой-чего!
Холодные пальцы схватили запястье мальчика. Людмила Васильевна повела внука в дальнюю комнату.
Раньше с бабушкой жили дядя Петя с тетей Верой, а еще дядя Яша. У них имелись свои комнаты. А дальняя комната обитателей не имела. Она всегда стояла запертой, и мальчик бывал там прежде лишь пару раз, когда Людмила Васильевна искала там какие-то вещи. Эту комнату еще называли кладовкой. Валерке хорошо запомнились здоровая метла у двери, огромный выцветший глобус, рога, старый неработающий холодильник и высокие, словно панельные дома, книжные шкафы.
Бабушка остановилась у массивного, соприкасавшегося плотно с полом, полинявшего и рассохшегося, бледно-зеленоватого цвета дивана.
– Суй руку!
Мальчик испуганно оглянулся на старуху.
– Сюда руку суй, балда! – бабушка указала на щель между подлокотником и сиденьем. Внук безропотно подчинился: в его памяти промелькнули пощечины Людмилы Васильевны, которые так щедро она дарила. Тоненькая ручонка погрузилась во внутренности дивана чуть ли не по локоть. Спустя мгновенье кто-то пожал ладошку Валеры. Так крепко трясли руку мальчика его дяди или папины знакомые. Малыш в страхе отпрянул.
– Не бойся, трус несчастный! Это Здоровавьич, твой новый друг.
– Он там, в диване?
– Да! Это для тебя! Чтоб ты не шалил! Я тебе и солдатиков дам, и папины машинки, и экскаватор. Сиди тут и играй, хорошо?
Валерка давно мечтал о папиных машинках, ярких, гремящих и дребезжащих. А пластмассовые одноцветные солдатики вызывали восторг сильней, чем современные фигурки супергероев. Бабушка сняла заветные коробки с игрушками. Вскоре на пыльном ковре пролегли трассы, а затем началось сражение викингов с пещерными людьми.
Когда Валерке надоедало командовать в сражении и соревноваться в гонках, он изучал странные предметы в комнате или корешки книг. Иногда малыш совал руку к Здоровавьичу, а тот пожимал ее. Как-то мальчик сдавил ладонь в диване три раза. Ему мгновенно ответили тем же.
– Здоровавьич, ты меня слышишь? – крикнул мальчик. – Если да, то пожми три раза, как сейчас!
Таинственный жилец кладовки отозвался. Валерка бы поговорил с ним, но не хватало усидчивости, и после пары вопросов мальчик убежал к игрушкам.
Четыре дня Валерка провел почти счастливым. Комната со Здоровавьичем не останавливала бабушку, не глушила ее ор, но заходила старуха реже и даже прекратила читать нотации. Да и пыль от старых книг не так душила, как пыль от бледно-красных ковров и вязанных скатертей в спальне Людмилы Васильевны.
На пятое же утро мальчик услышал, как бабушка орет по телефону на отца. Она, как и всегда, называла сына Юриком-дуриком и проклинала его жену. Но в конце разговора Людмила Васильевна несколько раз упомянула «балду», и Валерка понял, что его заключение сегодня закончится.
– Что разлегся, балда, лентяй! Руки в ноги и иди бирюльки убирай! Не твои игрушки! Папы! Дяди Пети и дяди Яши! Где взял, помнишь?
– Ты дала, – пролепетал мальчик.
– Вот мне и отдашь! А то развел беспорядок! И так везде! Свет не выключаешь, дверь не закрываешь! Мне Здоровавьич все рассказывает, помни!
В этот раз бабушка не оставила внука одного, а нависала над ним, пока тот извлекал из пыльных углов первобытных людей и варягов. Затем старуха велела попрощаться со Здоровавьичем. Но на этот раз рука из дивана не отпустила малыша. Валерка дернулся несколько раз, но его ладонь сжимали крепко, до боли, как сжимал ее как-то раз пьяный дядя Яша.
– Отрекись от матери! – строго произнесла бабушка.
Валерка помотал головой. В животе холодело, сквозь веки лезли слезы. Через несколько секунд запястье в нескольких точках пронзило что-то острое. Мальчик заорал. Жалил Здоровавьич больнее ос. И тут же на затылок малыша обрушилась длань бабушки.
– Отрекись от матери, балда. А то отдам тебя Здоровавьичу! Не ты первый!
– О-о-отрекаюсь, – пробормотал малыш.
Валерка никогда бы не отрекся от мамы. Но сейчас она была далеко, в волшебном и сказочном Токсово, где не было Здоровавьича и Людмилы Васильевны, но были яблоки и веселый пес Корсар. И никакие бы паршивые руки из диванов не добрались бы до нее.
Валерка высвободил руку. На запястье осталось шесть красных точек.
* * *
Мама часто недомогала. Но как-то раз ее утащил в больницу особо злой и непонятный Валерке недуг.
За полгода мальчик успел забыть о Здоровавьиче, но в один из вечеров в его памяти всплыло отречение. Через пару дней бабушка с дедушкой взяли Валеру проведать маму, и он рассказал ей о странном жильце Людмилы Васильевны.
– Заяц, тебе уже скоро восемь будет! Это всего лишь сон.
– Мам, укусы.
– У бабушки Люды ты просто случайно нашел осиное гнездо… И нет у нее пятой комнаты! И никакого Здоровича или Здравича там нет.
– Бабушка сказала, что ты умрешь, если я нарушу клятву и буду с тобой общаться.
– Ну что ты, не бойся, я просто слегка приболела, – говорила ослабевшая от химиотерапии мама и гладила сына по волосам.
Через месяц недуг смог обмануть врачей и убить маму. Валерка остался с отцом.
Как-то раз отец захотел его отвести к Людмиле Васильевне, но мальчик убежал. Три часа плутал он по городу, пролез в метро и добрался до дома, где мама когда-то росла.
Назад его не отдали. Так он и остался у родни. Ел кашу, ходил в новую школу, читал книги, играл в компьютер и рос. Папа же пил пиво, ходил по друзьям, занимал денег, играл в онлайн-казино, обрастал щетиной. Дядя Яша только пил и обрастал. Дядя Петя много работал, иногда дарил игрушки, распекал братьев. Что делала Людмила Васильевна не знал никто.
* * *
Когда мальчик Валерка стал пятнадцатилетним подростком Валерой, Людмилу Васильевну зарыли на Ковалевском кладбище.
Валера не любил бабушку и не хотел смотреть на ее погребение, но он пошел вместе с дядей Яшей и отцом. При виде ее сморщенного лица ему чудился запах старческого пота.
Через несколько дней Валера направился в бабкину квартиру. Ключ он стянул у отца, когда того затащила в сон водка. Он чувствовал себя героем то ли компьютерной игры, то ли аниме. Много лет назад зло убило близких героя. Герой был мал. Теперь герой вырос и готов мстить.
Одновременно подросток ощущал себя то ли сталкером, идущим в аномальную зону, то ли сотрудником вымышленного фонда SCP. Камуфляжные штаны, зеленая толстовка с капюшоном, очки, респиратор, нож на поясе, в рюкзаке ломик, отмычки и фонарь, на голове подаренная дядей Петей экшн-камера.
С десяти лет Валера исследовал «заброшки», чердаки и подземелья Питера в поисках аномалий. Но ему попадались лишь злые охранники. В детстве он превращал неказистых пластиковых человечков в могучих воинов с героическим прошлым так, как преобразовывает компьютер двоичный код в изображение. Сейчас укусы скепсиса ослабили воображение, но Валера еще мог трансфигурировать ненужный никому мусор в «хабар» и даже продать что-то впечатлительным мальчикам на пару лет младше.
Но единственная подлинная аномалия находилась в центре Васильевского острова. Валера прокручивал ту сцену с отречением часами, словно ролик на ютубе. Время от времени он убеждал себя, что ритуал ему приснился, но потом разбивал свои же аргументы ясными образами из прошлого.
Валера проник в квартиру, не заперев вход и оставив в замке ключ. Войдя, подросток помахал динамо-фонариком, словно узкий луч с пляшущими пылинками был оружием, но уже через несколько секунд включил свет и посмеялся над самим собой.
Кладовка располагалась в конце коридора. Но сейчас вместо двери там находилась стена. Валера подошел и стукнул кулаком. Раздался гулкий звук: выцветшие до кофейного цвета обои скрывали помещение. Парень провел рукой, нащупал пальцами щель и решил попробовать открыть вход ломиком.
Валера пошел назад, к рюкзаку, но из-за подростковой непоседливости захотел осмотреть квартиру: заскочил на кухню, заглянул в ванную, зашел в бабушкину комнату. Все та же пыль, духота, ковры и скатерти, что и восемь лет назад.
Вдруг раздался щелчок. Кто-то повернул ключ в замке. Валера метнулся в коридор. Никого. В животе закололо от страха. Выхватив нож, парень подошел к двери. Ключа не было. Дернул за ручку. Закрыто.
Из-за рассеянности Валера не раз терял вещи. Но зайдя в квартиру, парень нарочно дергал ключ, говоря самому себе: вот он, здесь.
В тишине квартиры кто-то щёлкнул пальцами. Это был такой же реальный звук, как грохот трамвая с проспекта и шум музыки из колонки во дворе. Ладонь, сжимавшая нож, покрылась потом.
Еще щелчок. Из бабушкиной комнаты. Валера достал лом из рюкзака. Приоткрыл дверь. Никого.
Лишь краем глаза он заметил движение. Из-за журнального столика высовывалась, шевелясь, рука. Но ни один человек, даже сведущий в йоге, там бы не поместился. Подросток захлопнул дверь. Запереть не смог.
И тут раздался щелчок и скрип в конце коридора. На месте стены появилась приоткрытая дверь. И рука.
Подросток метнулся в ванную, закрыл с грохотом дверь. В голове промелькнула запоздалая мысль, что теперь Здоровавьич точно определит его местонахождение. В хорошем слухе существа Валера не сомневался.
Раздался тихий звук, что-то среднее между цоканьем и постукиванием. Валера представил себе медленно ползущую руку с кучей суставов. От нее парня отделяла белая крашеная дверь с хлипеньким шпингалетом.
Рука двигалась медленно. Порой Валере чудилось, что она ушла на кухню или проползла к входной двери. Сквозь страх прорвалась мысль: «А что, если рук несколько: одна из бабкиной комнаты, а другая из тайной».
Свет Валера не включил. Но ванная освещалась и так: из выходящей на кухню приоткрытой деревянной форточки влезали остатки вечерних сумерек. И сквозь страх пробилась вторая мысль: попробовать покинуть дом через кухонное окно.
Раздался стук. Подросток завопил. Стук прекратился. По двери заскребли ногти.
Валера вскочил на бортик ванной. Издал вопль вновь, чтоб Здоровавьич не услышал скрип форточки. Без рюкзака, порвав об гвоздь толстовку, подросток спрыгнул на деревянный стол. За секунду он перемахнул на подоконник, открыл пластиковое окно, выдавил сетку от комаров и нырнул в осенний сумрак.
Окно кухни выходило в окруженный стенами с трех сторон тупик. Тут даже летом пахло сыростью, а землю усыпали бутылки, пачки сигарет и прочий мусор. Валера спрыгнул со второго этажа удачно, лишь ободрал руки и коленки.
Поднявшись, подросток посветил на кухню фонарем. За раму окна держалось три руки, а еще одна рука вылезла наружу и манила подростка длинным указательным пальцем.
Уйдя прочь от нехорошей квартиры, подросток снял с головы камеру. И тут же обругал себя за то, что забыл включить запись.
* * *
Валера ушел от рук Здоровавьича, но не от гнева отца. Тот счел, что сынишка решил привести в квартиру подругу и устроил пьяный, с рычанием и перегаром, скандал. Из бессвязного потока подросток выцепил лишь фразу: «Женилка не выросла».
Квартиру Валера обходил и старался без лишней надобности не ездить на Васильевский Остров. Но отец как-то после одного визита принес письмо и вручил со словами: «Держи, наследничек. Не любил ты Людмилу Васильевну, а она души в тебе не чаяла, даже письмецо оставила».
Валера открыл надорванный – отец лазил – белый конверт. В нем лежал пожелтевший лист.
«Валера! Я тебе не враг! Ты боишься меня, злишься за то, что случилось в детстве. Но так было надо. Не забывай меня и помни: я еще пригожусь».
Парень писем бабушки не читал и не знал ее почерк. Но сразу понял, что сообщение не от нее. «Хитер…», – прошептал он и положил послание от Здоровавьича к остальным ценным артефактам, вроде компаса с какой-то военный базы и перьевой ручки.
Шли годы. Валера мужал, ждал выхода второго Сталкера, проходил Фоллаут, смотрел сериалы, пропадал по Питеру и области, попытался стать блогером, но больше тысячи просмотров на одном видео и двух сотен подписчиков не собрал. Отец Валеры все больше пил, все больше зарастал щетиной, все меньше ходил по делам. Квартиру сдали сначала рабочим из Беларуси, потом студентам. Никто из постояльцев не жаловался на аномальные явления. Деньги текли в карман отца, дяди Яши и дяди Пети.
Факт существования Здоровавьича изводил Валеру. Перед сном парень с ужасом глядел на окно, представляя появление ладоней на стекле. Он не боялся заброшенных зданий, но не любил оставаться один в квартире. И всегда прислушивался, ожидая услышать в городской какофонии щелчки пальцев.
* * *
К двадцати годам Валера так и остался Валерой. Валерием Юрьевичем его называл лишь преподаватель в университете. Однако лень и прогулы выгнали юношу из стен вуза. Но он не жалел, так как поступал для галочки, а от армии нашлась отсрочка.
Но Валера нуждался в финансах. Бабушка с дедушкой все чаще выдавали вместо объятий и карманных денег нотации. А дядя Петя вместо игр и гаджетов дарил лишь бурчащие речи, начинавшиеся с фразы «А я-то в твои годы…» и кончавшиеся предложением пойти грузчиком в его фирму. И все чаще мелькали слова «долевая собственность» и «продажа»
В один из летних дней, в самый полдень, Валера снова пришел в бабушкину квартиру. Зашел в холодный подъезд, постучался. Открыл студент его лет, злой и невыспавшийся, нехотя пустил и удалился в свою комнату, лязгнув замком.
Юноша подошел к стене. Негромко постучал. Все тот же гулкий звук. Валера приник к обоям и прошептал: «Здоровавьич».
Раздался щелчок. Он слышался так же ясно, как и музыка из комнаты постояльца. И в стене проступила дверь. Секунда – и Валера проник внутрь.
Здесь ничего не изменилось. Книги, метла, глобус. Пыли разве что побольше. Над диваном покачивались четыре руки.
Одна была с длинными ногтями и гладкой белой кожей; другая – сморщенная; третья – здоровенная и волосатая, оплетенная тоненькими полупрозрачными, словно трубка капельницы, щупальцами с жальцами на конце; из четвертой росли уши. Каждая рука имела несколько суставов и сгибалась в разные стороны.
Рука с большой ладонью – с ней здоровался Валера в детстве – вытянулась на пять локтей к гостю. Щупальца свернулись, словно браслеты. Юноша пожал ее и сел на диван.
– Здоровавьич, прости...
Три рукопожатия.
– Тебя создала бабушка?
Молчание.
– Ты убил маму?
Большая рука вытянулась из дивана на три сегмента, оперлась на стену, потом ухватилась за шкаф. Несколько секунд ладонь плясала по полке, ощупывая предметы, пока не схватила тетрадь и ручку.
Затем рука втянулась и принялась писать. Скрипел шарик по желтой бумаге. «Я не хотел ничьей смерти. Но я бессилен против законов хозяйки» – прочел юноша знакомый почерк.
– Это моя бабушка?
Сморщенная рука взяла тетрадь, а громадная ладонь ухватила юношу за запястье и трижды сжала.
– Ты служил ей?
Ответ положительный.
– И сейчас служишь, да?
«Я следую ее законам. Но ныне и ты немного власти имеешь»
– Зачем ты меня запер?
«Хозяйка велела закрывать квартиру за тобой»
– Ты поможешь мне… Мне нужно вернуть эту квартиру. Я же отрекся от мамы. Так какого черта дяде Пети и его бабе все, а мне ничего! Чем я хуже их?! — голос Валеры дрогнул. Он изливал историю своих мытарств, пустив в ход все остатки своего воображения.
Здоровавьич оказался идеальным слушателем. Он не возражал, поддакивал через рукопожатия, а в конце даже попытался погладить Валерку. И когда юноша изложил свою просьбу, то он снова начал писать.
– То есть мне надо от Люськи отречься? – пробормотал Валера.
Три рукопожатия.
– Она умрет?
Скрежет ручки. «Нет, если ты не начнешь общаться снова»
– Гы! Да она мне и в хвост не уперлась, эта Люська. Ты дядьев-то прикончишь?
Рука ответила трижды.
Валерка улыбнулся. Он не любил бабку. Но он любил Здоровавьича.