Угодило меня попасть в нашу местную больницу. Она была построена еще при царе-горохе, персонал и внутреннее убранство были под стать. Вечно протекающие потолки, отклеивающиеся обои и извечные соседи, в виде тараканов. Было в ней три этажа, построена одним монолитным зданием. Была бы моя воля, не ложился туда, но особого выбора тогда у меня не было. Ладно еще хоть шел на поправку. В моей палате, кроме меня были еще два человека. Вежливый старичок дядя Миша и весельчак Антон. Хорошие были мужики. Один рассказывал, как устанавливал рекорды на заводе и что за это можно было бы пенсию и больше, а другой про любовные похождения, которые всегда почему-то заканчивались ничем. По вечерам, если Антон не уйдет к медсестрам, а дяде Мише не надоест кроссворд, то от нечего делать рубились с ними в карты или домино, так как телевизора не было, а всякие смартфоны и мобильный интернет были всего лишь выдумками для нас.
Уже шла последняя неделя до моей выписки. За окном лето, солнце, птички поют, облака по небу плывут. Даже унылость и затхлость здания не вызывала негативных чувств. На часах было где-то четыре или пять, как мне приспичило в туалет. От местной баланды моему организму было вообще не по себе. Прошаркав тапочками по кафелю, я отправился в комнату раздумий. Туалет на этаже был всего одни, в отдельном помещении в конце коридора. Если не знать где именно он, то можно вообще не найти его. Настолько неприметным он был. Помещался в него только один, и мне посчастливилось таким оказаться. Иногда ужасаюсь от мысли, что там могло быть занято.
Уселся я значит, сижу, сижу. Понимаю, что я тут надолго. Ладно еще хоть газету взял с собой, чтоб почитать чего было. Читаю и сижу. Просидел я так, где-то полчаса. И все это время больница, хоть и небольшая, но жила своей жизнью. По коридору люди ходят, на первом этаже регистратура шебуршит, в кабинетах врачи делают свои дела и все в таком духе. Все это мигом прекратилось, когда в той же регистратуре раздались дикие женские крики. Кажется, вся больница это услышала, затем звук гнущегося металла и битого стекла. К женскому вою присоединяется еще один и еще. Но они быстро замолкали. Все это происходило последовательно по всему этажу и произошло все это быстро. Очень. Я от страха и непонимания, просто окаменел. Вместе с этим я слышал, как разбиваются деревянные двери в кабинетах и палатах, а после этого один или несколько вскриков, как хрустит плитка, как человек орет от боли, а затем как что-то с громким звуком чавкает об стену, как что-то острое идет по бетону, прерывая невнятные мольбы, звуки чего-то рвущегося, чего влажного, что упало на пол. Эти звуки, эти крики. Они принадлежали тем, кого убивают мучительно и с особой жестокостью. Это были звуки жертвы дикого охотника. Все это сопровождал быстрый цокот когтей по плитке. Он пронесся по этажу буквально за три минуты. Лишь чуть-чуть не дошло до моей двери. Сердце чуть, а почему чуть, оно действительно ушло в пятки.
Затем все это перешло на последний, третий этаж. Все повторилось, а затем тишина. Мертвая тишина.
Я сидел, стараясь не издать ни звука. Руки дрожали от напряжения, волосы встали дыбом, дыхание было сбивчивым. Я напрягал слух следующие полчаса, но так ничего и не услышал. После всего этого, я ждал хоть что-нибудь: криков раненных, мольбы умирающих, громкий бас тех, кто спасает всех их. Но ничего такого не было.
Наконец, взяв себя в руки и набравшись смелости, я решил, что надо выходить. Хоть я и боялся, что то, что прошло через больницу, могло поджидать меня за дверью, но выбора у меня другого не было. Через окно не вылезешь, там решетка, а вот выйти через пожарный вход, где мы с мужиками курили, вполне можно было. Да и если бы это что-то было за дверью, то ему бы не составило проблем порвать дверь вместе со мной.
И вот я приготовился, открыл дверь, выглянул… и тут же закрыл ее. То, что я увидел, не описать словами. Я был просто не готов, к тому, что увидел. Все, абсолютно все было залито кровью. Стены, пол, потолок. Лишь в некоторых местах ее не было. А еще тела. Обезображенные, искалеченные, размазанные и выпотрошенные, внутренности валялись там же. У одних не было одной половины, у других частей тела, руки, ноги, головы валялись, где только возможно, даже в телах других. И было непонятно, что это были за люди. Молодые или старые, большие или маленькие. Все превратилось в одно большое кровавое месиво.
Мне пришлось пересилить себя, чтобы пройти до пожарного входа. Я просто боялся закрывать глаза или смотреть в сторону. На стенах и полу были следы когтей. Длинных, острых когтей: отметины на бетоне были в два сантиметра глубиной и четыре шириной. Не знаю, было ли у этого конечности, но если и были, то на передних у него должно было быть по четыре, а на задних по три. Без понятия, как оно ходило. Может и на двух, может и на четырех, а может и так и так. Чего точно знаю, так это то, что силы у него было как у фуры. Еще были какие-то длинные острые полосы, под некоторыми лежали разрубленные тела.
Я не заглядывал особо в палаты, хоть в дверных проемах вместо дверей были лишь щепки. Внутри картина не лучше. Вдавленные в стены черепа, сломанные люди, которыми ударили по железной кровати так сильно, что та прогнулась до пола, впечатанные дверью в пол пациенты и сломанные окна. Кто-то все же решился выпрыгнуть или его просто выкинули. По пути была моя палата. Шел я уже на автомате, так же и посмотрел, что внутри. От Антона осталась лишь правая рука, дядя Миша и его внутренности свисали с потолка. Меня не тошнило, я не паниковал, ничего такого. Может это была какая-то защитная реакция мозга или еще чего.
На пожарном выходе никого и ничего не было. Выйдя на улицу, я осмотрелся, все было тихо и спокойно, словно и не произошло ничего ужасного, вышел к парадному входу, он был раскурочен так, словно в него машина врезалась, затем сел на скамеечку и просто начал ждать. Не знаю почему, но мне тогда показалось, что так и надо сделать. Через час-два к больнице понаехало столько людей, сколько до всего этого не было в самой больнице. Пожарные, милиция, скорая, какие-то грузовики и черные газели. Даже спецназ был там. Они зашли первыми. Уже после них все остальные. Ко мне тоже подходили, спрашивали, как я и все такое. Но я лишь отнекивался. Были ли другие выжившие? Возможно, но я не знаю — не искал, да и людей, которые говорили, что выжили в той резне, я не встречал. Может я один такой счастливчик.
Что было потом? Ничего. Ничего подобного больше нигде не было. Меня отправили домой, вскоре пришли какие-то люди в пиджаках, говорили, что надо подписать бумажку о неразглашении и денежной компенсации, я все это пропускал мимо ушей. Подписал, взял конверт с деньгами, закрыл за ними дверь. Власти сказали, что это были террористы и все в таком духе. Потом шумиха затихла и все про это забыли. Лишь слухи разные ходят: от инопланетян, до правительственных экспериментов. А что было на самом деле, я так и не знаю. Даже лезть в это дело не пытался. Только мне кажется, что наша больница была не первым и не последним местом во всем этом.
Если бы не дрянная больничная еда, то меня бы собирали по кусочкам и хоронили в закрытом гробу, если бы еще осталось, что хоронить. А почему я это все пишу? Просто сегодня прошло уже как двадцать лет с того дня. Захотелось помянуть дядю Мишу, Антона и всех, кто, там тогда был. Да и срок о неразглашении вышел. Покойтесь с миром, ребята.
ㅤ
Автор: Aleks.S
23.06.2020