Как-то раз, а точнее, пару лет назад, я с отцом и парой друзей поехал к родственникам в район Смоленска. От города — часов пять. Места глухие, городок, точнее поселок, на меня произвел впечатление уровня из «Сталкера» — почти полное отсутствие людей, железобетон, скрещенный с древними советскими сараями, которые будто в насмешку обзывали «избами», небольшой мост через бурную реку, которая, правда, в ста метрах сужалась и превращалась в мутный и очень медленный ручей, забитый ряской, изредка рассекаемой зарослями камышей. Кстати, это единственный раз, когда я видел ряску на реке — думал, такого не бывает, ибо её должно смывать течением. Но там то ли течение было ближе ко дну, то ли еще из-за чего-то, но ряски было полно, такой мертвенно-зеленой, почти бесцветной.
Но я немного отвлекся. Вот городок, уж не помню его названия, был довольно мирным, родственники жили за его пределами, где-то в 500 метрах от «городской» зоны. Там у них свой огород, а в реке прямо под домом можно было даже на щуку ходить. В общем, если не считать серого городка, который так же разваливался, как и завод, около которого тот был построен, место — райский уголок. Тепло, тихо, мухи не кусают, комары особенно не достают. Пока отец там разгребал своё прошлое с братцем, мы с друзьями (назовём их Денис и Сергей) шатались по окрестностям. Решили пойти к местному заводу, а точнее, к его заброшенной пристройке рядом с той самой обросшей ряской рекой. Мы же новенькие там, историй не слышали, почему заброшен — не знаем, про то, что может охраняться, не подумали, знали только, что раньше там что-то с тканью делали.
В общем, всё просто: залезли, начали бродить. Какие-то коридоры, складские помещения. Денис обзавелся нехилым таким ломиком и использовал его как посох, Гендальф недоделанный. Идём, бродим, рассматриваем. Тут я начинаю чувствовать, что что-то тут не то. Пришел к выводу, что это самое «не то» суть есть странные потоки воздуха. В одной половине комнаты был тёплый сквозняк в лицо, а в другой — холодный, бивший сзади по ногам, а в некоторых местах они вообще скрещивались, создавая очень странные ощущения. Я тогда это заметил, но посчитал это всего лишь забавной особенностью окружения.
Что потом? Потом мы, как это глупо ни звучит, разделились. Я еще в школе умел пропадать из виду вроде бы на пустом месте. Тут я, оказавшись один на пустом заводе, немного струхнул, но тихо доносившийся из наушников Оззи и последние закатные лучи солнца, пробивающиеся сквозь грязные окна, успокаивали. Ну один, и что? Как будто в первый раз, ничего, пробьёмся!
В общем, бродил я долго. Чертовски долго, можно сказать, заплутал в трёх соснах. Ну не знаю, как это так. Но заплутал же! А еще мобильник начал странно себя вести: на наушники и встроенные колонки как водой плеснули — они выдавали музыку в сильно искаженном виде. Лишившись последней защиты от реальности, я начал паниковать. Во-первых, мои крики: «Эй, вы где?!» — возвращались эхом, причём таким, что кричать мне быстро расхотелось. «Эй, вы где?!» возвращалось искаженным «ГДЕ ВЫ!», причём скорее утвердительным, нежели вопросительным. Во-вторых, со временем сквозняки стали сильнее, и при ходьбе по строению я начал явственно слышать «третью ногу». Я иду «топ-топ», и за мной, чуть-чуть выбиваясь из такта, слышался еще один «топ». При этом надо сказать, что это было НЕ эхо — эхом в этом чертовом здании отдавался лишь мой голос. А мой ли вообще? Ну вот представьте меня — один уже часа три в заброшенном здании на границе цивилизации, ночь, странные «течения» воздуха, топанье за спиной и лишь стальной прут в руке, убеждающий меня хоть в какой-то безопасности...
Не знаю, сколько я провёл еще там времени, но где-то через час я начал буквально сходить с ума — молотить прутом всё, что попадётся, руку аж до крови смолотил, пока метался. Мне постоянно казалось, что кто-то меня цепляет за ногу, на которую, напомню, дул довольно прохладный ветерок. Кажется, еще через час я обезумел совсем — мне начали слышаться маршевые барабаны, чьи-то вопли, и стертая прутом до крови рука уже не позволяла беситься в боевом безумии, кроша всё вокруг, а невидимые руки уже покоя не давали и не пытались притворяться, что их как бы нет. В общем, очнулся я, лишь когда неведомым образом грохнулся в реку и меня выловили уже изрядно перепуганные друзья с отцом. Мне влетело — отец, видимо, решил, что мы там что-то то ли курнули местного, то ли подвыпили, хоть за мной такого и никогда и не наблюдалось.
Пошел я потом выяснять:
А) куда делись друзья;
Б) что с отделением завода случилось?
Вот что я выяснил — друзья никуда не девались. И странных сквозняков не чувствовали, а я, по их мнению, просто «пропал», ибо они обыскали вообще каждый миллиметр здания. Историю завода мне поведал двоюродный брат отца, к которому тот и приехал в Смоленск. Завод был по канатным изделиям, причём старый, чуть ли не с XIX века там стоял, хотя здание, конечно, перестраивали. И работали на нём больные на голову люди, которые в один прекрасный день решили на этих самых канатах и повеситься. Причём не просто так: они устроили забастовку и закрылись на заводе, мол, есть нечего, а когда милиция вскрыла здание, то зрелище было такое, что даже много чего повидавшим милиционерам стало плохо — в центральном зале была огромная виселица из единого куска каната, на которой висели, как мухи на клейкой ленте, работники завода. Как они смогли это сделать на существующем оборудовании такое и более того, повеситься на ней под потолком без всяких опор — неизвестно. После этого люди из городка туда работать идти не желали, а новички быстро спивались. Вот такая история. Если подумать, то даже хорошо, что я не помню, как попал в мутную воду реки.