Иногда задумываешься над тем, как же далеко вниз тянется список того, что обычный человек может превратить в зависимость. Почти наркотическую потребность. Хотя, казалось бы, ну как можно получать удовольствие, к примеру, от руфинга? Забираться без страховки на здание МГУ, чтобы дотронуться до звезды, гулять по краю крыши Москва-Сити. Повиснуть за САМИМ КРАЕМ, держась одной рукой за столбик ограждения. У меня от одних только видео и фотографий начинаются попердывания, панические атаки и нет никакого приятного возбуждения. А эти странные люди с хладнокровием ящериц карабкаются на отвесные крыши, и такой у них стояк от этого, что можно стены штробить.
Или наоборот, диггерство. Вот что это за расслоение мозжечка позволяет получать сладкий адреналин и кайф от протискивания в узкие каменные дыры… Тут, конечно, хе-хе, можно немного фрейдятины подтянуть, но мы же с вами люди взрослые. Да и то сказать, страсть ведь у людей, высокие чувства к темным катакомбам, рукотворным и естественным. Свет фонаря тонет во тьме холодного лабиринта, который может поймать тебя обвалом, обмануть количеством пройденных поворотов, запутать, заморочить…
Или натравить нечто, скрывающееся во мраке от непереносимых солнечных лучей…
И ам за коки!
Последнее – это как раз моя страсть. Такая же странная для других, как и беготня по крышам и подвалам.
Я люблю боятся.
Только я получаю адреналин не от реальной опасности, вроде той, когда маньяк играет с полицейскими, с каждой новой жертвой намеренно оставляя зацепки и улики против него. Я люблю боятся всякой чертовщины. Ну вот обожаю доводить себя до истерики, когда уже говно, извиняюсь в жопе леденеет. Такая вот придурь. Читаю крипипасту на Мракотеке, смотрю ужастики и снафы, хожу иногда с подругами на заброшки, но – редко и только если они с собой парней прихватят. Сама я вынуждена избегать отношений. И не потому что пацанковатая и грубая, а женственность у меня заканчивается на том, что могу надеть розовые труханы.
Внимание-то я получаю. Но вот принимать его, как уже сказала, не спешу… Почему? Да было несколько близких парней, но все они рано или поздно говорили, что, писечка-писечкой, но отпаивать меня водкой и корвалолом, когда я посреди ночи начинаю визжать в том смысле, что в коридоре в темноте кто-то дышит и смотрит на нас, это аттракцион на пару раз. Потом резко надоедает, вот странно, да?
Да, я не шучу, я действительно вхожу в состояние психоза, и мне реально кажется, что там что-то есть. Я делаю это намеренно, впитывая кучу мраконтента, выпивая (РКН) и накручивая себя. Нет, это не психическое заболевание, во всяком случае не клиника. Батя меня водил и к психологу, и к психиатру, но те признали меня вменяемой, хоть и легко возбудимой. Выписали глицины и подсрачник для профилактики. Ну, батя хотя бы успокоился.
Моим парням от этого было не легче. Последнего чуть менты не взяли, потому что из-за фанерных стенок в нынешних студиях, соседи подумали, что он меня пиздит насмерть, когда я опять насмотрелась снафов с обезображенными трупами девушек, и набрали 102. Мне самой пришлось объяснять полицейским, что я немного больна и таблетки не приняла (приняла). И происходило это пока бывший трясся за моей спиной, бледный как туберкулезная барышня. Вот уж кто в ту ночь реально обосрался…
М-да-а-а.
В общем уже несколько раз я собирала вещички в чемодан и отправлялась обратно к папе. Он уже не удивлялся, только спрашивал голосом волка из того старого украинского мультика:
– Шо? Опять?
Он всегда говорил, что ЭТО у меня появилось из-за него. Отец в детстве рассказывал мне страшилки на ночь, а я прям уссывалась от страха и удовольствия одновременно.
– Была бы мать жива, она бы мне коленкой прикус раскрошила, конечно, – привычно сокрушался он, когда мы пили вино после очередного моего возвращения. – Мне тогда казалось, что это весело, дураку двадцатилетнему. Ты сначала боялась, а потом сама стала просить. Папа, папа, еще про человека-птицу расскажи…
Человек-птица. Это такая старая-старая сказка. Не крипипаста, никто бы сейчас даже не побоялся после нее в туалет ночью выйти. Сказка… Про несчастного немого человека, который был настолько одинок из-за своего молчания, что его друзьями были только птицы. Он кормил их зерном и мясом, ведь его посещали и хищники… А в благодарность птицы оставляли ему, каждая, кто перышко, кто камушек, бусинку, коготок, косточку жертвы. А он примерял это все на свою одежду. Сначала пришивал к одежде, а потом подношения стали прилипать к его коже. Затем он стал замечать, что невыносимо, безумно хочет улететь в небо, к облакам, чтобы всегда быть с друзьями. Он забрался на крышу старой башни, которую первой освещало рассветное солнце и прыгнул вниз.
Люди нашли только перья, коготки и бусы, которые почти развеял ветер. Но самого молчуна или его останков нигде не было. Однако с тех пор все стали закрывать на ночь окна, потому что полуночный сквозняк, звякнувший рамой, мог оставить посреди твоей комнаты пугающую химерическую птицу, покрытую самыми разными перьями. Длинными и короткими. Черными и радужными. Мирными… И хищными. Вместо глаз у химеры была россыпь драгоценных и простых камушков, рот и нос превратились в два разновеликих клюва. А человеческие руки… Или ноги, на которые она опиралась, покрыты десятками коготков. И редко… Редко, но всегда бесследно, люди исчезали после таких визитов. Говорили, что человек-птица обезумел и пытался научить других людей летать, как он сам, найти друзей среди сородичей. Ведь он научился говорить… Наконец, научился.
Криком сотен птичьих стай.
Родитель, конечно, хоть и был двадцатилетним парнем, пытающимся совладать с ролью отца-одиночки, сообразил хотя бы не говорить мне, что происходило с исчезнувшими людьми. Но я сама догадалась, почти сразу. Человек-птица поднимал их высоко-высоко, уносил далеко-далеко, и отпускал. И перед смертью несчастный слышал только какофонию птичьих воплей.
Отака хуйня, малята. Подобными перлами я была с самого детства приучена кончать от ощущения возбуждающего ужаса. В общем, давайте начистоту: страх тьмы и ее порождений – был моим личным шипастым дилдо, на котором я скакала до кровавой пены. Осуждайте, порицайте, только я знаю, зна-а-ю, мои зайки, что раз вы это читаете, то вы нашли это не на сайте «www. абсолютно нормальный контент для уравновешенных людей. net». Вы тоже любите пощекотать себе очко крипотой, хотя, конечно, определенно не так зависимы от этого, как была я.
Ну, ладно. У вас, уверена, закономерно возник вопрос. Хорошо, ты частично ебанутая, это мы поняли. Но бывали ли в твоей жизни действительно необъяснимые ситуации, а не просто дрочка в темноту?
Я…
Об этом я и хочу рассказать. Был момент за гранью, когда я уже перестала себя контролировать, но сколько там было реального, а сколько моей фантазии и (РКН), я утверждать не могу. Судите сами, мне двадцать четыре года, и почти двадцать из них я самостоятельно расшатывала психику и, как бы это сказать, училась мыслить мистически? Не логически, как делают умные люди, а мистически. Во всем искать какие-то тайные знаки, намеки, прикосновение потустороннего. Плюс, я именно в то время подбухивала, так что… Ладно, хватит, это уже не вступление, а почти первый том…
В какой-то момент я поняла, что постоянно вскарабкиваться на шею отца, после очередного «возврата по гарантии», мне уже совестно, да и женщина намечалась у него. Были признаки и даже первые захваты территории в виде шампуней, тапочек, ароматного мыльца. Я ничего так не хотела для него, как счастья. Наконец-то, маленького, так сказать, мужского счастья. Чтоб после этого потного огорода на два десятка лет, в котором он окучивал, поливал и растил одно-единственное растение (хоть и любимое, конечно), но шизанутое, батя просто пришел домой, а там – любимая женщина. Которая не кидается с ножом на занавески в душе, с воплями: вода не должна достать до краев, иначе он выйдет!
Да, и такое было. Лет в четырнадцать. Я тогда накатила коньяка, который мне дали подружки, и насмотрелось каких-то японских ужастиков про живых маленьких девочек и мертвых маленьких девочек.
Короче. Я нашла аж целую работу и решила снять комнату… Ага, хуй там, комнату, скролим вверх и читаем, какое впечатление я производила на людей. Мне нужна была отдельная квартира, при том с хорошей звукоизоляцией. У меня заранее намокало, когда я думала о том, что теперь во время своих… «нырков», как я их называла, я буду совершенно одна. Никто не будет хватать меня за руки и голосом обосравшегося экзорциста частить: Женя! Женя, блять! Успокойся, тут никого нет! Никого нет! Не кусайся! Вот я свет везде включу, угомонись, дура припадочная!
Или ласково успокаивать голосом отца… Евгеша, милая, все хорошо, не плачь, в ванной только Адмирал Уточкин, он докладывает, что никто не заходил и не выходил.
Нет, теперь я буду одна в темноте. Как звучит, а? Как у Эдгара Аллана По:
«Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука…
БУДТО КТО-ТО ВДРУГ ЗАСТУКАЛ,
БУДТО ГЛУХО ТАК ЗАСТУКАЛ В ДВЕРИ ДОМА МОЕГО
БАХ-БАХ-БАХ!!!»
Я обожаю одну крипипасту с Мракотеки. Она называется «Уже иду». Можете найти и прочитать, если интересно. Она всегда меня подбрасывала, я даже не могла смотреть на телефон. При мысли, что теперь этот страх будет усугубляться полным одиночеством, у меня слезы выступали на глазах, а ноги становились слабыми, ватными.
Этот страх… Который я испытаю, медленно пробираясь по темной квартире в окружении призраков, выдуманных мной и другими людьми, будет неповторим и лишен примесей этих спасительных мыслей… Олег же здесь, Дима же здесь, папа же здесь. Я буду ждать, что вот-вот в дверном проеме покажется темная фигура, а я закричу и брошусь на нее, потому что не в силах уже сдерживать напряжение. О, этот ужас будет моей картиной без красок и кистей. Моей симфонией без скрипки и фортепиано. И я – единственная, кто сможет им насладиться.
Короче я буквально мастурбировала, думая об этом.
* * *
– Я это постоянно слышу, не смущайтесь, – улыбнулся риэлтор. – Люди почему-то очень стесняются своего финансового положения, как будто это схизма какая-то. Между прочим, аренда квартиры – это недешево даже для людей обеспеченных. Ну, зависит, конечно, от. Вы не волнуйтесь, Евгения, найдем вариант, который вас устроит по всем параметрам.
– Спасибо, – сказала я сдержано. Он разговаривал со мной, как и должен разговаривать торговец площадями. Я была комиссией, и ничем больше. Но комиссией небольшой, что меня устраивало, да и отзывы у конторы были хорошие.
Риэлтора звали Григорием, и мы с этим Григорием полтора гребанных часа сидели за компьютером и просматривали варианты. Да-а-а, все-таки, деньги, в отличие от размера, имеют значение. Я буквально кожей чувствовала, как начинаю утомлять его. И в тот момент, когда он должен был заорать: да как же ты меня заебала, нищебродка, – и ударить мышкой в темя, Григорий вдруг спросил:
– Кофе хотите, Евгения?
– Хочу, – призналась я. – А вам это… Не тяжело?
– Сделать вам кофе или найти квартиру? – улыбнулся он.
Улыбка была искренней, по ней я поняла, что он тут и не такого натерпелся. Я для него была этакой неприятной, но рутиной, которая должна восприниматься как обычный офисный крест. Без лишних эмоций.
– Второе, – я тоже улыбнулась. – Я вас, наверное, задушила уже.
– Ну, знаете, – шутливо протянул он. – Недооцениваете. Помню была у меня молодая пара из прогрессивных. Веганы-эко-чайлд-фри-лгбт-активисты ищущие коливинг на восемь человек. Это при том, что у нас в городе коливинги это…
– Комуналки? – закончила я.
– Ага, – кивнул Григорий. – Зато с эко-фауной и чаилдов там заводить точно не нужно. Вот там я хлебнул…
Его взгляд застыл на мгновенье, словно человек проживал крохотный личный Вьетнам. Но лишь на мгновенье.
– Вам с сахаром?
– Сколько не жалко.
Он снова улыбнулся и вышел из кабинета. Нет… Мне определённо нравился этот мужик. Такой не намартынит. Уж если можно что сделать в моем случае, то сделает.
Мы пили кофе и болтали на отвлеченные темы. Тут я не выдержала:
– Слушай, Гриша, – он, конечно, уже был Гриша и на ты, – а у тебя были такие жилплощади… Как бы это сказать… Где люди не задерживались.
Он удивленно взглянул на меня. Не понял, конечно. В его интерпретации вопрос звучал так: соседи алкаши, плохое отопление, убитый водопровод, пусть даже эко-фауна, есть такое? Уж это-то я, нищебродка, смогу себе позволить.
– Вы имеете ввиду, места с плохой историей? – спросил он вдруг, и я выпала из системы привычных ожиданий. – Да, есть такое. Мне трудно подбирать подходящие термины, само-собой. Ну пусть будет… Плохая энергетика, что ли. Вы про такие места?
– Да, – почти крикнула я. – Да.
Мой Гриша тут же принялся вводить адрес в базу данных. Появилась ссылка, фотографии, отзывы. Дом из тех, что еще немцы строили взамен разрушенных, подкрепляясь красноармейскими пиздюлями. Но отреставрированный, на вид довольно цивильный, пятиэтажный, да еще не в лесополосе, рядом с волчьими пещерами, где можно нанимать гоблинов-наездников. В общем вполне нормальный дом, и фотографии планировки и мебели мне не показались фотосессией из хаты блокадного Ленинграда. Видавшие диван, стенка, кресла, стулья в стиле: у райкома геморрой… Но не развалины ведь. Весь набор бытовухи, даже соковыжималка есть. Стены, опять же, толстые, что б осколками не пробило. Мои крики должны будут казаться соседям комариным писком. А цена-а-а… мне даже будет хватать на бухлишко, (РКН) и фитнесс-крекеры.
– Выглядит неплохо, – сказала я. – В чем подвох-то, Гриш?
Тот помолчал, а потом потер под носом указательным пальцем, и признался:
– Птицы.
Я замерла от предвкушения. Ну? Что? Как у Хичкока? Стая чаек заклевывает всех, кто осмеливается поселиться в квартире?
– Хозяева квартиры, – медленно продолжал Гриша, – два пожилых человека. Очень добродушных, но не понимающих последствий своей добродушности. В общем, бабуся прикормила хлебом невероятное количество голубей… В течении десяти лет они привыкали, что на определенной стороне дома, в определенное время их ждет угощение. И даже птенцам своим рассказали. В общем, балкон всегда загажен по колено.
Мы посмеялись.
– А если серьезно? – спросила я.
– Я не знаю, – честно сказал Гриша. Может дело было в простой бабской симпатии, но я чувствовала, что он не врет. – С голубями там действительно есть проблема, но это, разумеется, просто мелкий косячок… Сдавать квартиру начали не с бухты-барахты, в панике никто не съезжал, в этом плане ничего подозрительного. Как говорят сами хозяева, им после отъезда сына стало нечего делать. Скучно. Бывает такое у пожилых людей. Ну, знаете, молодежь для них как бытообразующее предприятие, надо, надо за кем-то ухаживать, а друг-друга они уже достали.
Я с ухмылкой кивнула.
– Сына этого я никогда не видел, – продолжал риэлтор. – Знаю, что он сильно увлекается мозаикой. На фотографиях особенно не видно, но на стенах в малой комнате повсюду светлые пятна от его работ. Их сняли хозяева, и правильно на мой взгляд, потому что, ну не всем же искусство нравится, кто-то вот любит на обои поглядеть. Однако мозаики до сих пор в квартире, заперты в сейфе. Капитальный такой сейф, многие его с холодильником сначала путают, но он никак не мешает, стоит себе в чуланчике, запертый. На данный момент собственники уже плоховаты, живут у дальних родственников, квартира, в сущности никому из них не нужна. Но продать эти квадраты они не могут, пока сын непонятно где. Как уехал лет десять назад, так и не возвращался. Получают от него буквально пару строк за год сообщениями в вк, дескать работаю там-то, переехал туда-то. Ищет вдохновения по всей стране. Обсуждать продажу доли не хочет. Как мне сказали родственники, не потому что родина, а просто он выше всего этого. Странный, в общем, человек. Художник, так сказать.
Все, кто пытался снять эту квартиру, съезжали через неделю-две. Максимум три месяца. Даже если заключали контракт на длительную аренду. Людей не волнуют штрафы, они просто хотят побыстрее освободить квадраты. Мы, конечно, пытаемся выяснить, что именно не устраивает съемщиков, но это такой надуманный бред. Каждый раз. У одних соседи шумные, у других проводка трещит, у третьих канализация забита…
Гриша невыразительно махнул рукой и поставил пустую чашку на стол.
– Вы не поверите, – сказал он негромко. – Раз уж площадь закреплена за мной, я сам провел там несколько дней, чтобы составить какое-то мнение. Там… Неуютно. Постоянно ощущение какого-то дискомфорта, как будто ты что-то важное должен был сделать и забыл, что именно. Но чтобы сбегать несмотря на штрафы… Глупость. Правда, глупость. Ну что…
Он изящно скрыл зевок.
– Продолжим поиск?
– Нет, – твердо сказала я. – Не стоит. Мне подходит эта квартира.
Гриша откинулся в кресле.
– Евгения…
– Она мне подходит.
Он помолчал, глядя на меня с сожалением. Наверное, корил себя за длинный язык. Дескать, девка молодая впечатлительная, теперь вместо поиска хорошего и перспективного жилья, будет охотиться за привидениями. А через неделю-две обоссыться от того, что трубы ночью зашумели и сбежит. Время, силы, деньги – на ветер. Ну, деньги-то мои, естественно, переживет как-нибудь.
– Место хорошее, – сказал Гриша, глядя на мои бледные коленки. Те в ответ смотрели ему в душу из прорех в черных джинсах. – Я бы даже сказал, отличный вариант. Но, будь моя воля, я бы лучше заселил туда рабочую бригаду с Балкан, вот уж кто бы точно дурака не стал валять, а спокойно жил, и ничего бы у них не трещало, и канализация была бы в полном порядке. Вы точно уверены, Евгения? Вам ведь не срочно, насколько я понял, а подходящий вариант может появится даже не завтра, а через пару часов. Я могу отправлять вам ссылки.
Но все было тщетно. Я точно знала, что это моя квартира и она меня нашла. Долгое время в нее приходили слабые люди, которые считают страх неприятным чувством, которого надо избегать… Мы с ней сделаем друг другу хорошо. Я помою полы, а она напугает меня до визга, который оборвет только таблетка сильного снотворного, когда я уже кончу и начну сползать с пика. Тени посветлеют и призраки начнут таять.
– …и я вас умоляю, не принимайте близко к сердцу, то что я вам сказал насчет всяких ощущений, не ищите специально чего-то отталкивающего…
А-ха-ха-ха-ха!
– …я лично думаю, что молодые люди все-таки стремятся к новизне, новостройкам, вот старая планировка и запахи несовременных материалов их и раздражают…
Темнота ждет меня.
* * *
Хата была – улет. Не то чтобы я их много видела в своей жизни, чтобы придирчиво сравнивать и давать оценки, но когда ты снимаешь первое жилье, тебя берет гордость за себя и за квартиру. Пусть даже она тебе и не принадлежит. Гриша быстро мне все показал и ушел, оставив номер хозяев. Я намекала ему на чай, но он, с улыбкой, сослался на занятость… Ну и не нужно, как говориться. Ну и не очень-то и нужно.
Вся мебель была крепкая, диван, правда, не слишком романтично скрипнул под моей задницей, но я тут же его разложила и принялась кататься колбасой, наслаждаясь простором.
Затем я прошлась по всей бытовухе, проверяя ее работоспособность. Чайник кипятил, микроволновка – грела. Я засунула в соковыжималку апельсин, и та нахаркала мне грамм двадцать фреша, который я выпила и сразу закинула продукты в холодильник. То, что его тоже надо еще включить в розетку, я сообразила сильно потом, а пока понеслась в ванну, к стиралке. Санузел был совмещенным, чистым и почти без разводов на фаянсе. Он тоже меня полностью устроил, хоть я и смотрела как-то ролик на ютабе, где экспертный эксперт на серьезных щщах рассказывал, что в совмещенках при чистке зубов тебе в рот попадают молекулы говна, вылетающие из унитаза и это плохо влияет на здоровье ротовой полости. Я еще тогда подумала, что по этой логике мужчинам лучше избегать поцелуев с женщинами, а то можно насобирать полный рот гомеопатических хуйцов.
В стиралку я закинула на пробу худак, в котором проходила неделю и уселась на унитаз. Пока журчало, я раздумывала над тем, как именно буду ездить отсюда на работу. На что лучше сесть и как пройти. В этот момент на кухне зазвонил телефон, и я поразилась самой себе, как это я выпустила из рук главный внешний орган современного человека. Палец за такое отрубить. Лучше всего мизинец на ноге, чтобы не биться им о тумбочки.
Звонил папа. Он спрашивал все ли у меня в порядке и обещал привезти вещи через пару часов. В порядке… Да все было очешуенно. И я пошла осматриваться дальше.
В зале телевизора не было, он стоял в маленькой комнате, на полу и был старым пузатым чудовищем, по которому еще Брежнева передавали. Насколько я поняла, это была комната того самого высокодуховного молодого человека, который сейчас путешествовал по России. Еще здесь стояла тахта, рабочий стол со стулом, небольшой шкаф и коробка с какими-то цветными стеклами в самом углу. Наверное, их нужно было разрезать и делать мозаику. Может быть даже, в порыве неистового вдохновения жахнуть об пол и кровоточащими пальцами собирать картину древнего сражения или срущего кота, я не знаю, честно говоря именно к мозаике я тогда относилась равнодушно. По-моему, она себя изжила в веке этак четырнадцатом. Как, впрочем, и живопись.
На приятных голубых обоях, с узорами-точками, действительно остались светлые пятна. Некоторые прямоугольные, некоторые квадратные, были даже ромбические и совершенно круглые. Самое большое пятно было где-то метр на сорок. Самое маленькое, почти незаметное пять на пять сантиметров. Я бы его и не увидела, если бы пятнышко не было обведено чернилами. Обычной ручкой, судя по всему. Зачем? Странно. Я задумалась над тем, почему хозяева вообще не поменяли обои. Не хотели ничего менять в комнате сына? Но так ведь обычно делают, когда кто-то умирает, ради памяти и все такое. Тогда бы они и мозаики оставили, да и вообще заперли бы дверь, типа, вот по этому паркету ходил наш сын, в пыли еще видны его следы… Пусть они останутся непотревоженными. Плак.
Тоже, в общем непонятно.
Мое внимание привлек звук, доносящийся из-за плотных синих штор. За ними должна была быть дверь на балкон. Тот не был застеклен, я смотрела на него с улицы: между железным козырьком и бетонным коробом ничего не было. Цик-цик-цик. Цик-цик. Маленькие коготочки по металлу. Стук. Потом тишина.
Я подошла к шторам и раздвинула их… Да-а-а, пылюги тут столько, что не только следы сохранятся, можно слепить нового сынулю из частичек старой кожи. Я фыркнула носом как сутулая псина и немедленно охуела, когда увидела, что стекла на окне были покрыты маленькими такими неглубокими царапинами. Когда я была маленькая, у нас во дворе лежало треснутое лобовое стекло от камаза. Ну вот мы на нем рисовали гвоздями. Девочки – цветочки, мальчики, соответственно, – танки, реже письки. Царапины были точно такими же. Охуение мое усилилось, когда я поняла, что рама двойная, но следы есть и на внутреннем стекле, со стороны улицы. Следуя своему мистическому образу мышления, я тут же попыталась увидеть в этих царапинах какие-то символы, знаки, пожелания сдохнуть от рака жопы, но – нет. Это были обыкновенные царапины от какого-то острого предмета.
И вновь я попыталась разогнать свое больное воображение, представляя, как сгорбленная тварь сползает с крыши на балкон пятого этажа и принимается скрестись в окно. Ему так хочется крови, соков, лимфы… Но нет, ситуация была слишком очевидна. Кто-то из хозяев или бывших квартирантов, пытался по весне помыть окна, но сдуру взял губку с образивом или слишком жесткую щетку.
Вот дверь на балкон действительно была странной. Она была сплошной, без стекол, и вообще, похоже, левой, снятой с какого-то сарая. И закрывал ее такой же сарайный засов, да еще и с уключинами для замка. Офигеть. Я с некоторым трудом отодвинула его и всей своей сорокапятикилограммовой тушей подалась назад. Дверь крякнула и раскрылась. Я прикинула, стоит ли светить титьками, но был почти вечер, к тому же меня с такого расстояния легко принять за дрища мужского пола, так что я просто вышла наружу.
Балкон реально был засран голубями. Он оказался пуст, что для наших пожилых людей очень нехарактерно, и на старом коврике повсюду черно-белели их следы. Вот суки. Еще и перья, веточки, какой-то невнятный мусор. Я присмотрелась и заметила темный от времени чирик. Поднимать его, я, конечно же не стала. Была бы хоть соточка, тогда-а-а… Смотрела я как-то видос, так там один дядя научил ворону и галку приносить ему бумажные деньги, которые они без всякого стыда пиздили у зазевавшихся людей, получая за это вкусняхи. Я еще тогда загорелась добыть себе вороненка и воспитать его в аскезе, но справедливости. А потом жить за его счет.
Голубей я ненавижу. Это крысиное стайное поведение, это уруруканье по утрам. Совершенно бесполезные чумные желудки, на кой ляд их прикармливать? Еще и балкон не застеклен. Сейчас их нет, но я точно слышала, как один или пара несколько минут назад ходили по козырьку. Как их отвадить? Надо будет загуглить какой-нибудь способ выселения голубей нахер с пляжа…
Что-то лязгнуло за моей спиной, я вздрогнула и обернулась. В комнате было светло, спокойно и никто ко мне не подкрадывался. На полу лежал какой-то предмет, которого там раньше не было. Я подошла и подняла ее. Металлическую шариковую ручку. Уж не ту ли, которой обводили квадрат на стене. Откуда она взялась? Судя по звуку, она откуда-то упала… Я посмотрела наверх. Одна из пластинок недорогого навесного потолка отошла и зевала теперь в сторону коридора.
Неужели ручку кто-то засунул туда? Но зачем? И что еще там может быть спрятано? Я придвинула стул и встала на него. Опасливо подергала пластинку за край: больше ничего не упало. Тогда я аккуратно потянула вниз, и она легко оторвалась полностью. На обратной стороне была надпись:
Привет. Теперь твоя очередь клеить на место эту проклятую ячейку. У меня она отваливалась четыре раза. Взял самый мощный клей, который нашел.
И ниже:
Случайно приклеил первую ручку. Теперь она твоя, дарю. Когда клей рассохнется, а он гад рассохнется, ты ее законно унаследуешь. Услышишь стук – пора переклеивать.
P.S. Цифры не подходят.
Цифры? Я повертела в руках ячейку и все-таки разглядела их. Ближе к одному из углов были выведены семь цифр. 4-4-1-9-2-4-1. Они почти стерлись, значит написаны были довольно давно. Еще слои старого клея до самого мезозоя. Интересно, к чему они не подходят?
Что там Гриша говорил про сейф?
Выглядело это, наверное, странно: полуголая девушка в спортивках несется в по коридору, сжимая в руках навесной потолок. Я вбежала в зал, проскакала по разложенному дивану и остановилась перед старой белой дверью в чулан.
Она была закрыта на висячий замок.
Ну, приехали… А как мне сейф принимать за холодильник? Когда же дверь начали запирать? Я разочаровано бросила ячейку на диван.
Ладно, хорош чудить. Первый день на новом месте начался очень многообещающе, но пора вернуться к обустройству. Итак, нормального телевизора у меня не было, но кому он нужен в наш век ноутбуков. Мой я притащила в рюкзаке. В зале не было нормального рабочего стола, только какое-то древнее, времен будуаров Екатерины Великой, трюмо с тремя зеркалами, которые как бы создают панорамный обзор дамского лица, позволяя использовать косметику из жира черных быков с невероятной точностью. Вот это подгон, сказала бы я, если бы пользовалась косметикой, но меня еле хватало на то, чтобы каждый вечер мыть голову, ну и брить где надо.
Я поставила на столешницу ноут и немного порылась в ящиках, которые находились слева. Там осталась старая, кем-то забытая тушь, несколько видов помады, еще одно зеркальце (зачем?), модные журналы и пара конфет. В самом нижнем ящике лежал заплесневелый хлеб. Возможно, для кормления голубей, – я смотрела на него в некотором охуении. Не знаю, зачем я его понюхала, ладно хоть не лизнула, но сразу обнаружила, что хлеб воняет не пенициллином и кислыми дрожжами, а какой-то тухлятиной. Блять. Что, сложно было выкинуть? Вот, что значит сделать из квартиры проходной двор. Всем на все плевать. Лучше бы уж на часы и сутки тогда сдавали.
Я сходила на кухню и отыскала мусорное ведро. Даже с пакетом. Нерлохо. Хлеб сухо стукнул, а я вымыла руки моющим средством. Потом мой взгляд как-то сам собой упал на штекер холодильника лежащий РЯДОМ с розеткой.
– А пельмени-то! – воскликнула я надрывно.
Они конечно, уже успели подтаять и слиплись. Но есть ком из теста и мяса мне было не впервой. Я просто нашла сковороду и зажарила часть из них с сыром. Сытно пожрав, я набрала отца и рассказала ему о ячейке и надписи. Тот посмеялся и сказал, что возьмет с собой клей и обязательно поставит ее на место.
Переписать цифры или нет? А зачем? Чулан-то все равно закрыт.
Цок-цок-цок…
Я повернула голову на шум. Что. Блять. За. Нахуй. Из-за угла коридора выглядывала голубиная голова. Это был голубь. В квартире. Который пялился на меня как какой-то блин сталкерующий псих. Я замерла. Птица неподвижно глядела на меня, не показываясь полностью. Обычно ведь они постоянно двигают головой, даже если стоят. У них не объемное зрение, поэтому им постоянно нужно менять положение бошки, чтобы правильно оценивать положение предметов… Или что-то такое, я читала. А этот… Как будто голубиную голову на палочке высунули из-за угла, вот как это выглядело.
– Уру-ру-у, – сказала я, чтобы прервать неловкое молчание с гостем.
Тишина. Я осторожно встала и пошла к нему, зачем-то прихватив вилку, которой рвала пельменный пирог. Птица тут же скрылась. Я скачком преодолела оставшееся расстояние, и выглянула в коридор. Птицы там не было, говна, слава богу, тоже. Затем я услышала шум крыльев в малой комнате и рванула туда…
Да дроблен-картон. Ну конечно. Я же не закрыла дверь на балкон. Очешуеть. То есть они вот настолько прикормлены, что могу как к себе домой сюда заходить? Сейчас ранняя осень, бывают и жаркие денечки. И мне типа даже дверь на проветривание не открыть, чтобы голуби не зарейдили? Ну нормально, чо… Я закрыла дверь и задумалась. Ну хорошо, бывшие хозяева их кормили… Но ведь прошло почти десять лет. К тому же Гриша сказал, что большую часть этого срока квартира вообще стояла пустой, сдавать начали года три-четыре назад. Голуби должны были отвыкнуть. Да их блять несколько поколений уже должно было смениться. Неужели кто-то из арендаторов начал их снова прикармливать. Бред какой-то, сложно в это поверить. С другой стороны, эта корка в трюмо…
О, да, да-а-а, я прямо чувствовала, как на меня накатывает тревога от непонимания происходящего. Я представляла, как ночью, во время просмотра очередного ужастика, рука в перчатке неожиданно вцепится сзади в мое каре и так жахнет головой об трюмо, что зеркала треснут…
– Где моя корка? – прошепчет мне в ухо старушачий голос. – Ты что, выбросила мою корку, мелкая давалка?
Да, окажется, что это поехавшая хозяйка, что не в силах преодолеть привычку, приходит сюда каждую ночь со своим ключом и разбрасывает на балконе хлепку.
Ну что ж такое… Как-то не получается у меня сегодня настроиться. Впрочем, сегодня я и не собиралась «окунаться». Надо хоть немного обжиться тут.
Я сделала видеозвонок лучшей подруге, похвасталась жильем, та сразу же начала напрашиваться в гости. Она о моих нырках знала, но видела их всего раз, когда я ночевала у нее, пока предки были в командировке. Я обещала при ней такого никогда больше не делать. Потом достала из стирки худак; его не распидорасило, значит стиралка работала нормально. Ну ладненько, ну и хорошо. Потом позависала в интернете, время от времени глядя на тройное отражение своей узкой хари, а там уже и папка приехал с коробками и пакетами.
Он похвалил квартиру, помог разложить некоторые тяжелые вещи, приклеил ячейку, – сказал, что насмерть, только если с потолком вырезать, – и мы сели поболтать и погонять чаи.
– Жень, – сказал он в какой-то момент. – Я очень тобой горжусь. Я горжусь, что ты стремишься к самостоятельности. Но если что, сразу домой, поняла? И пожалуйста, найди кого-то что ли… Не живи одна. Я тебе этого не хотел говорить, но сейчас момент подходящий: я боюсь, что ты можешь себя ранить во время этих твоих приступов. Которые сильные. Может пора с ними завязывать? Вот как ты переступила рубеж самостоятельности, так и через это пора переступить. Оставить в прошлом.
Я смотрела в его зеленые глаза, которые достались по наследству и мне. Мама была голубоглазая.
– Я ведь понимаю, почему ты стала такой, – продолжал он, явно пересиливая неловкость. – Не только из-за того, что я тебя пугал, думая, что это весело, дурак. А потому еще, что постоянно уходил по ночам на дополнительные смены, оставлял тебя одну в темноте, так сказать…
Я дернулась. Да. Я просыпалась, а его не было. Я кричала, и понимала, что нет никакой, абсолютно никакой возможности дозваться до него прямо сейчас. А время до его прихода всегда было каким-то неизмеримым, условно-осознаваемым. Так, наверное, собаки не могут понять то количество времени, которое осталось до прихода хозяина. Это всегда – вечность. И по ощущениям, и по эмоциям. И мне становилось жутко уже до тошноты, несмотря на все ночники.
– Я не оправдываюсь, но нам с тобой нужны были деньги. И-и-и… В общем, мне твой психолог, к которому мы в шестнадцать лет твоих ходили, сказал, что ты стала так защищаться. Вместо того, чтобы боятся темноты, ты ее ждешь. Она стала как игрушка, ты с ней играешь. Но это ни к чему хорошему не приведет. И нет никакой необходимости изводить себя сейчас. Я всегда, слышишь меня, всегда рядом. Один звонок, смс, просто дозвон, и я приду. Неважно на работе я, сплю дома или… – он замялся. – Или с кем-то. Просто держи в голове, что я всегда на связи, всегда доступен.
Он взял меня за руку, и я чуть не расплакалась.
– Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже, пап.
Ну… Блин. Ну да, я разревелась и даже обниматься полезла. Слушайте, во всем быть пацанкой невозможно, окда? Вы думаете если какой-нибудь Джессике Андраде папа скажет, что он ее очень любит, ее не развезет? Да она такие пузыри будет носом надувать…
Он ушел, а я с порога вернулась на кухню, открыла винишко и стала думать о его словах. Сука, мне действительно уже не шестнадцать, чтобы рыдать, подпирая креслом дверцы шкафа, потому что в нем опять скрипит проволочный человек. При этом чувствуя, как соски твердеют от мысли о том, что он может вытащить крючками мои легкие. Возможно стоит найти другой фетиш… Жрать начать, например. Может, если бы я не была таким скелетом, Гриша сегодня остался бы подольше.
Я решила переместиться в зал, посмотреть перед сном мемасы, и, когда проходила мимо комнаты с балконом, почему-то остановилась. Я вошла в нее в темноте, глядя на стены. Белые пятна все так же напоминали о тайне, скрытой за двумя замками. Что он изображал? Что-то прекрасное? Или жуткое? Я села за рабочий стол, пытаясь представить, как он подбирал кусочки цветного секла и соединял их вместе…
Потом приложилась к бутылке и поставила ее на стол. На нем все еще лежала перешедшая мне по наследству ручка. Я включила настольную лампу, длинную, яркую и стала медленно крутить ее в руках. В квартире стояла абсолютная тишина, такая, что собственное пьяное сопение становилось оглушительным.
Что-то ударило по исцарапанному стеклу… Еще раз. Тук. Тук-тук-тук.
Я медленно повернула голову к окну. Начался дождь, да еще с ветром, который загонял холодные капли под козырек. Эх, все-таки лето прошло, а я так и не загорела. Утонченная бледность рыбьего брюха… Я снова посмотрела на ручку, стала чиркать ей по ладони, но паста, конечно, давно высохла. Тогда я развинтила половинки, чтобы удостовериться в этом.
Их верхней выпала пружинка, кнопка и маленький красный камушек… Как будто страза, но присмотревшись, я поняла, что это не просто стекло. Настоящий минерал, странной, вытянутой формы. Возможно хозяин ручки нашел его где-то и положил внутрь корпуса, чтобы не потерять. В детстве я сама так иногда делала. Я аккуратно собрала ручку заново, поместив камушек на место. Потом снова хлебнула из бутылки, и вот тут-то бы мне пойти спать, но бухой детектив уже натянул шляпу…
– Так, – сказала я вслух. – Включаем орлиное зрение.
Я встала со стула и приложила указательные пальцы к вискам. Реставрация прошлого… Реставрация прошлого… Этот человек, оставивший послание на ячейке, был, как минимум, любопытным, раз пошел проверять цифры. Так. Я представила мужскую фигуру, худощавого молодого человека, который в четвертый раз приклеил ячейку и теперь задумчиво сидел на стуле. Он смотрел на белые пятна, а мысли его были где-то далеко. Возможно он думал о любимой, или о банке крепкой Охоты. Или его, как меня, беспокоили голуби. В какой-то момент он поднялся и начал постукивать по белым пятнам, просто ради интереса, как будто персонаж игры-квеста, пробующий все возможности подряд. Он стучал, все больше уходя в себя, пока не дошел до самого маленького пятна. И когда он ударил по нему… Звук был совсем другим. На столе лежала ручка, которой он оставил вторую половину послания. Он машинально взял ее и обвел необычное место… А потом очнулся и понял, что портит чужое имущество. Тогда он тряхнул головой и побежал к любимой. Или за банкой Охоты.
Я подошла к обведенному пятну: оно находилось примерно на уровне моего пупка. Я стукнула костяшками по большому прямоугольному пятну. Глухо. Потом по маленькому… Звонко. По круглому – глухо. По маленькому – звонко. Да ладно-ладно, ни хрена я на самом деле разницы не понимала. Но по привычке внушила себе, что он есть.
Женя, это твой первый день на квартире, говорила трезвая часть меня, ты действительно хочешь начать идиотские эксперименты прямо сейчас?
Да, – отвечала часть пьяная.
Я взяла со стола ручку и осторожно попыталась вдавить ее в центр пятна. Острие стержня провалилось, но на этом бурение застопорилось. Тогда я взбеленилась, как и всякая пьяная баба, встречающая сопротивление, и ударила с мощью одной лошадиной силы.
Ручка провалилась в стену наполовину, а я мгновенно протрезвела. Жень, мы же договаривались, никакой хуйни в первые несколько дней, сказала я себе. Я даже отступила на несколько шагов, как будто человека только что пырнула, а не перекрытие. Дождь забарабанил по стеклу особенно сильно и мне показалось, что кто-то начал стучать в балконную дверь. Быстро и раздраженно. Что ты делаешь? – говорил этот стук. – Перестань! Перестань!
Я смотрела в исцарапанное окно, а оттуда, как это часто бывало, что-то смотрело на меня: бесформенное пятно на фоне послезакатного сумрака и капель, похожих на белый шум сломанного телевизора. Его невидимые глаза остановились на мне, взгляд – изучал. Я не чувствовала опасности, но меня все равно начало трясти как от мысли, что я ведь не принимала (РКН)… Я даже накручивать себя не пыталась. После встречи с отцом у меня было отличное настроение. Я не могла спонтанно, на ровном месте внушить себе что-то такое.
В этот момент выступающая ручка засова упала вниз, я взвизгнула и выбежала из комнаты, грохнув дверью. На ней не было замка, вообще ничего, чтобы надежно заблокировать. И открывалась она внутрь. Я тянула ее на себя, всхлипывая и попискивая, пока, наконец, не успокоилась настолько, чтобы перестать истерить. В квартире было все так же тихо, и дождь, как будто замолчал, истратив влагу. Я осторожно открыла дверь и заглянула в комнату.
За окном никого.
Никто не стучал в дверь, засов все так же надежно запирал ее. То, что он провернулся в своих оковах сверху-вниз, в общем-то, было совершенно нормально. Не так уж и плотно он там сидел, после того как я сегодня открывала и закрывала дверь. Я взяла бутылку вина и залпом осушила ее до дна. К ручке мне не хотелось пока даже прикасаться. Я выключила настольную лампу и пошла спать в зал.
Хватит. Хватит на сегодня.
* * *
На следующий день у меня должен был быть выходной, я специально выпросила его, чтобы не страдать с похмельдоса (надо же было отпраздновать новоселье) и сделать уборку. Но с утра меня вызвонила шефка и сказала, что ей накинули два новых заказа: один на оформление свадьбы, другой – юбилея какого-то деда-пердеда, так что контора зашивается и без меня никак.
– Марина, ну шо ты исполняешь, мы же договаривались…
– Давай-давай, приезжай, там очень уважаемый человек. Выходной перенесем на завтра не волнуйся.
Да, если что, я работаю декоратором, и, нет, шутки про то, что мне, с моим задвигом, можно оформлять только похороны и хэллоуин, тут не уместны. Мне действительно нравиться эта работа, и получается неплохо, хотя я отучилась на графического дизайнера. Отчего-то мне оказалось больше по нраву работать с настоящими украшениями и пространством.
В общем я выпила таблетку пенталгина и поехала радовать пердеда красивым банкетным залом. В конце концов, денежки сейчас лишними точно не будут, а убираться можно начать и вечером. Хоть и говорят, что это плохая примета, но от мысли о засранном балконе меня просто мутило. Надо как минимум вышвырнуть этот ковер с фекальными узорами… Фекальная графика… Хм, а в этом что-то есть. Надо будет предложить шефке новую услугу: художественное обмазывание стен говном.
Я вернулась домой в семь и тут же пошла смывать мыло и вазелин с известного места. Родственники деда были зело придирчивы, и душны, ладно хоть с деньгами не пытались обмануть. Я намеревалась расслабиться, но душ еще с утра показал мне свой звериный оскал, а теперь и вовсе, переиграл и уничтожил. Он был из тех, которые надо калибровать при помощи турианцев. То кипяток, то бодрящие ледяные струи. Я больше дрочила этот проклятый китайский смеситель-собачку, чем мылась.
Потом я сидела на кухне и морально готовила себя к походу на балкон, поедая хлебцы с колбасой. Штош… Ит хэз би дан, как говорится.
Я вошла в малую комнату в перчатках, вооруженная большим мусорным мешком, маской и волоча за хобот пылесос. Похер мне, что ковер не мой, я его вышвырну и постелю пока кусок линолеума, его хоть отмывать проще если что…
Ручка. В стене.
Оказалось, что я забыла о том, что произошло вчера вечером. Благодаря, конечно, выжранной в одно лицо бутылки вина и сегодняшней суматохе с самого утра. Я вспомнила как расследовала дело о пятне и поморщилась: ну надо же быть такой неадеквашкой. Почти сразу я вспомнила и взгляд с той стороны окна, и почувствовала возбуждение. Было это на самом деле или нет? Может я уже перешла на стадию, когда мои «нырки» начинаются сами собой?
Я матернулась и стала соображать, что делать со стеной. Ручку, естественно, нужно достать, не делать же из нее концептуальную вешалку для дизайнерских рюкзачков. Но что решать с техническим отверстием, которое я проделала? Если залепить его чем-то, а потом просто закрасить, то никто ничего и не заметит. Да?
Да знаю, знаю, Филипп Бедросович.
Вытащить ее оказалось не так-то просто, я вбила ее почти до середины. И откуда столько мощи в этих тонких ручонках? Правильно говорят: алкоголь – это калории, алкоголь – это сила. Ручку я отложила на стол и стала смотреть в крохотную бездну, которая смотрела на меня в ответ. Я пробила фанерку, очень тонкую, за которой была небольшая полость. Света не хватало, и я сбегала за телефоном. При свете фонаря мне удалось разглядеть какую-то фигурку, вырезанную из дерева. Не больше пяти сантиметров длинной. По-видимому, раньше она стояла, но стержень ручки толкнул ее, и фигурка завалилась.
Обалдеть. Старая детская закладка. Сказать, что я была в восторге, означало ничего не сказать. Я обожала такие штуки. Конечно, для ребенка был бы больше характерен, к примеру, неполный набор игральных карт с голыми бабами. Прятать в стену фигурку было странно... Обычно дети прячут что-то такое, чего не хотят показывать родителям, ведь так? Я сама так делала… У меня были тетради, куда я зарисовывала всех придуманных мною НЁХов и описывала их повадки. Отца эта крипипаста в стиле SCP бесила невероятно. Если он находил мои бестиарии, сразу же выкидывал или сжигал.
Деревянная фигурка… Я как-то читала про так называемые ведьминские сосуды. Это такие кувшины, в которые клали волосы, ногти и наливали мочу, а потом запечатывали и вмуровывали в стены. Эти сосуды были своеобразными громоотводами от порчи, которую могла навести на дом злобная ведьма. Почему-то ее патронусы должны были теперь угодить именно в банку с ссаньем. Хз, как это, по мнению средневековых людей должно было работать, меня не спрашивайте.
Может молодой мозаичник тоже сделал себе защитника. Но от чего? Возможно, его внешний вид сможет мне о чем-то рассказать. Но через эту дырочку ничего толком не видно.
Я села на пол и выключила фонарь.
Нет, Женя, нет! Ты не будешь дальше ломать стену, чтобы достать кусочек непонятной деревяшки.
Или-и-и…
Нет!
Мы ведь можем попросить папу, чтобы он потом просто все тут сделал как было. Можно связаться с хозяевами и вообще предложить им обои переклеить за мой счет. Вряд ли они откажутся. Неэстетично ведь смотрится.
Во-первых, думаешь им никто не предлагал до этого? Но пятна все еще здесь, так? Во-вторых, вот приходит отец и видит раздолбанную стену. Что он подумает, а?
Что я продолжаю сходить с ума…
И даже если ему сказать ради чего это было сделано, думаешь он одобрит твое вмешательство в личные тайны одного из хозяев дома? Пустяковые, детские, ничего сейчас не значащие… Однако.
Завтра же зайду в строительный отдел и спрошу, чем можно замазать дыру, решила я. Вспомни уже, для чего ты сюда зашла, Женёк.
Я открыла дверь на балкон и с отвращением поглядела на ковер. Он был как будто бы засран еще сильнее, чем вчера. По козырьку кто-то опять маршировал своими мерзкими голыми лапками. Цок-цок. Цок-цок-цок. Кроме этого ничего не было слышно.
Прямо под окном на ковре лежало длинное черное перо. Я с минуту глядела на него как белый супрематистский спермобак на обвинение в домогательствах, а потом осторожно подняла. Включив мозг на все сто процентов, я поняла, что оно точно не голубиное. Такие сабли бывают только у крупных птиц. Даже для ворона оно, как будто бы, слишком велико. А какие тут могут быть вороны в этом спальнике? Я знаю, что в городе селятся такие птицы типа соколов, что б смачно рубать голубей… Но они не черные.
Я занесла перо в комнату и положила на стол, чтобы потом его как следует изучить. Я ж дохрена орнитолог. Ладно загуглю, а сейчас пора избавляться от ковра. Я снова вышла на балкон и поняла, что цоканье надо мной стало множественным. Там теперь было больше одной птицы. Они ходили как-то странно: взад и вперед по прямой линии. Туда-сюда, туда-сюда. Суворовцы гребанные.
– Тупая голубятня, – сказала я. – Валите отсюда, крысы пернатые, я вам не то что хлеба, я вам воды не поднесу помирать будете! Вам добро делают, а вы дрищите как будто крыжовника грязного нажрались! Брысь!
Я подпрыгнула и ударила по козырьку снизу. Наступила полная тишина. Они не улетели, а просто замерли, как будто прислушивались. Или исчезли. Потом все-таки снялись, синхронно, как они это умеют.
Вот так-то, ха-ха. У Женьки на балконе вам делать нечего. Это мой балкон! Я ударила себя в грудь и стала скатывать ковер. Лежал он тут, похоже, со времен первичного бульона, потому что местами пришлось даже отдирать. Стрельцов тут мятежных казнили, что ли? – думала я, покряхтывая и сопя. Пока я с ним возилась, я все-таки подобрала чирик и засунула в карман треников. Не, ну а шо…
Когда я поднимала рулон, что-то выпало из него, тихонько звякнув на бетоне. Я посмотрела вниз, наивно полагая, что это еще один чирик.
Это был ключ.
Такой же старый и грязный, как и монетка, которую я подобрала, так что не удивительно, что я его не заметила среди мусора и говен. Та-а-ак. Что это, Холмс? Это УЛИКА, Ватсон! Еще одна. Перо и ключ… Прям название для приключенческого романа. Ну, если это ключ от замка в чулан, то я даже не знаю… Я же полезу отдирать эту несчастную ячейку.
Ключ я тоже положила на стол, к перу. Потом затолкала ковер в мусорный мешок и положила в прихожей. Пока неистово пылесосила бетон, я снова боролась сама с собой. Это чужое, Жень, – говорила я сама себе. Не лезь. В это же время мозг прикидывал, что если взять пинцет, то дырку в стене можно расширить только чуть-чуть…
В этот момент кто-то позвонил в дверь. Кто бы это мог быть? Может кто-то из соседей решил познакомиться? Я выключила пылесос и пошла в прихожую. Посмотрела в глазок – никого.
– Кто там? – громко спросила я.
Глазок на несколько секунд заслонило что-то темное, массивное, словно кто-то прошел мимо двери. Лампы в подъезде были очень тусклыми, и я не смогла понять, что именно увидела.
В комнате тоже было неспокойно, оттуда доносился звук хлопающих крыльев. Ах вы мусорные попугаи, на секунду ведь отвлеклась! Я вбежала в комнату и увидела, что несколько голубей бросаются, буквально бросаются на стену… В то место, где было пробито отверстие. Они царапали его когтями, клевали, отдирая обои, как будто хотели расширить и добраться до фигурки. Зрелище было жуткое и какое-то обескураживающее, я буквально оцепенела и не знала, что предпринять…
В дверь снова позвонили, настойчиво и тревожно. У меня стали наворачиваться слезы. Это просто... Так разве бывает? Мое тело пошло судорогами от ужаса и удовольствия.
Я не должна отдать им фигурку, – мелькнуло у меня в голове. Я побежала в зал и сорвала простынь с дивана. Она должна была стать моим секретным оружием в борьбе с налетчиками… Мне понадобилось какое-то время, но я смогла накрыть их всех и упаковать. Эти птицы, слава богу, ничего не видели и не слышали, бездумно бросаясь на стену. Я выкинула их с балкона, вместе с простыней, а потом быстро втянула пылесос и заперла в дверь.
Стуча зубами, я подошла к двери, в которую продолжали звонить. Я боялась посмотреть в глазок снова, но безумно хотела этого. Что же там? Что…
Перед моей дверью стояла женщина в желтом халате. Самая обычная. В самом наиобычнейшом халате.
– Кто вы? – спросила я.
– Здравствуйте, я ваша соседка снизу! – крикнула она так, словно у нее был опыт общения только с глухими.
Иногда люди так стремятся тебя успокоить, что в ушах звенеть начинает.
Я открылась на цепочку.
– Добрый вечер, – сказала я. – Вы что-то…
– Здравствуйте, здравствуйте, я слышала, как вы сегодня убирались, когда курила на балконе, а потом простынь пролетела. У вас все в порядке?
Египетская сила…
– Я ее случайно уронила, – быстро соврала я. – Хотела повесить сушится, но руки у меня под…
Я чуть не сказала соседке под что они заточены, но вовремя остановилась.
– Я так и поняла, так и поняла, – проговорила она, глядя на меня с тревогой. – Вы когда вселились?
– Да буквально вчера.
– И как впечатления?
Это еще что должно значить?
– Разнообразные, – выдавила я.
– У них там вообще опасный балкон. Незастекленный, ограждение низкое. Даже их сын оттуда один раз чуть не упал, вовремя затащили назад. Потом мужчина один выпал, когда уже начали сдавать. По пьяной лавочке, конечно. Выжил. Пьяные они вообще бессмертные…
Она дотронулась до подбородка и оглянулась назад. Видимо вспомнила, что у нее дверь открыта.
– Будьте осторожны, – сказала она искренне. – И простынку уж заберите пожалуйста, а то двор и так шпана замусоривает.
– Да-да, – я все-таки убрала цепочку и открыла дверь, когда это было уже не нужно. – Я как раз собиралась.
– Хорошо, обживайтесь, на чай заходите, – сказала она, двигаясь как бы полубоком ко мне.
– Послушайте… – решилась я.
Он остановилась, вопросительно глядя на меня.
– А к вам голуби не залетают?
– К нам? – повторила она со странной интонацией. – Нет, к нам не залетают. Они только в те окна, что повыше. Говорят, в нескольких домах по соседству такая же проблема есть. Все из-за старых голубятен, люди раньше увлекались. Обустраивали на чердаках. Теперь-то, конечно, они и даром никому не нужны, птицы одичали, но что-то, видимо, их продолжает тянуть назад. Вот они по ошибке в окна и лезут. Глупые же.
Да, подумала я. Тупые до невозможности. Перепутали дырку в стене с обустроенным голубиным многоквартирником. Между прочим, если соседка стала звонить только после того как я выбросила простыню, то кто звонил до нее?
Я посмотрела на чердачный люк, справа от моей двери. К нему вела лестница из арматуры, и он, конечно, был заперт на висячий замок. Я накинула куртку, взяла мешок с ковром и вышла на улицу. Простыня лежала под моим окном как незаправленный ковер-самолет. Голубей, конечно, под ней уж не было. Я с отвращением затолкала ее к ковру и выбросила все разом. Потом некоторое время смотрела на свой балкон. Прямо над ним не было никаких отверстий, куда могли бы проникать птицы. Когда-то там было слуховое окно, но его заложили. Замуровали.
Дома я села за стол с уликами, включила лампу, и первым делом загуглила: «птицы, обитающие в городах». Потом: «птицы с черным оперением». И еще несколько запросов в этом духе. Размах крыльев ворона 120-150 см, а длина этого пера сантиметров тридцать. Из крыла, наверное. Так это ворон смотрел на меня сквозь стекло?
Только приоткрыл я ставни, вышел ворон стародавний,
Шумно оправляя траур, оперенья своего
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел – и больше ничего
И что он тут забыл? Охотятся ли вороны на голубей? В вики было сказано только, что они не особо разборчивы и могу есть как падаль, так и охотится на сусликов.
Нужно было отделить мух от котлет… Пока что действительно необъяснимым было только поведение голубей, пытавшихся достать фигурку и то, что кто-то названивал мне в дверь, пытаясь отвлечь от них.
Я взяла ключ и пошла в зал. Возле двери в чулан я остановилась, снова испытав сомнение в правильности того, что делаю. Чтобы просто сказать себе: да я только посмотреть, – я взялась за замок и легонько дернула его вниз.
Он открылся, дужка с щелчком вылетела из паза.
Что?
Я не верила своим глазам. Так он был открыт все это время? Но зачем вешать замок и не запирать его? Возможно его повесили не хозяева, а кто-то из жильцов. Может им было спокойнее просто знать, что дверь что-то блокирует. Снаружи…
Я все-таки попробовала ключ и оказалось, что он не подходит. От чего же он тогда? У меня была одна мысль, но я решила проверить ее завтра. Сейчас же я сняла замок и медленно отворила дверь в чулан.
Это действительно был целый холодильник, на вид тяжеленный и абсолютно неприступный. Я поискала выключатель, но лампочка, похоже, перегорела. Светло-голубой гигант холодел в сумраке, как древний саркофаг. И как они его затащили-то сюда? Такое впечатление, что этаж строили вокруг этого бегемота. Впрочем, советские люди тяготели к таким вещам. Возможно тут была какая-то контора, прежде чем площадь отдали под жилье.
На двери был кнопочный замок и заваренная щель для чего-то еще. Какого-то необычного ключа, быть может. Цифры от ноля до девяти, все стандартно. И, конечно, массивная ручка, чтобы тянуть дверь на себя. Я, не будь дура, подошла и потянула. Потом потрогала холодное пузо сейфа. И, наконец, постучала.
Пам-пам-пам…
И приложила ухо.
Пам!
Я взвизгнула и отскочила. Что-то ударило в ответ изнутри… Я сразу же представила десятилетний труп парня, запертый со своими работами. Но как бы тут, должно быть воняло тогда. Я села на диван, не спуская глаз с сейфа. Под моим животом разрасталась колючая губка сладостного страха. Не в силах удержаться, я снова подошла к сейфу и постучала громче…
Пам-пам-пам!
Цак-цак-цак…
Я даже не поняла сначала откуда взялся новый звук.
Цак-цак…
Я медленно шла по коридору к малой комнате. Это… Оно. Стояло за стеклом. О господи, оно было там. Я видела его еще отчетливее, чем раньше. Это нихуя не был просто ворон. Оно было широким и высоким, так что ему приходилось сгибаться вправо, чтобы заглянуть в окно.
У меня все волоски на теле стали тверже проволоки, а сердце колотилось как у колибри. Это оно… Оно тогда мелькнуло в глазке. Что ему нужно? Фигурка? Или я?
Цак-цак-цак-цак!
Я словно лунатик вошла в комнату, чувствуя, как мой организм уже начинает отторгать адреналин. Я тряслась и постанывала, но мне нужно было провести эксперимент. Фигура за стеклом немного сместилась влево… Чтобы лучше видеть тебя, моя внученька…
Я подошла к отверстию и потянулась к нему рукой. Фигура как будто увеличилась. Потом вдруг ахнула в стекло так, что я думала, что оно сейчас разобьётся. Я упала на пол, завизжала уже по клинике, и уползла в коридор. Я на четвереньках достигла кухни, и пока пыталась открыть бутылку вина, распорола себе руку штопором. Не спрашивайте, как это возможно, я сама до сих пор не понимаю.
Кровь и вино, блять…
Я замотала кисть кухонным полотенцем и принялась нажираться. Мне нужно было поскорее дойти до кондиции. Если бы оно хотело… могло попасть внутрь, давно бы уже разворотило стекло, – думала я, затирая кровь на полу своей же перевязью. Значит у этого есть какие-то правила… Ограничения. Что ж. Если поговорить… Должно ведь оно что-то понимать.
Уже покачиваясь, я прошла по коридору и заглянула в малую комнату. За стеклом никого не было. Оно ушло.
Клянусь, если бы на следующий день у меня не было выходного, я бы просто прогуляла работу. Голова раскалывалась, рука болела так, словно там уже началась газовая гангрена. Я размотала полуразвалившийся ком и, морщась, оторвала его от раны на ладони. Она была не такой уж глубокой, но ее все равно нужно было обработать и замотать как следует. А в аптечке у меня был только пенталгин, аспирин и пара (РКН). Грипповала я редко, слава богу.
Я вспомнила вчерашнее и попыталась понять, было ли это на самом деле. На балконе больше не нашлось никаких улик. Стекло было целым. Что произошло бы, если б я открыла дверь, когда оно еще стояло там?
Кровь-кишки-распидорасило?
Я пошла в аптеку. Купила бинтов, перекись, витаминов и… пинцет. Дома я села перед отверстием и немного расширила его ножом. Да, мне уже было наплевать, как именно я буду его заделывать. Просто… Говно становилось серьёзным, понимаете да? Я буквально не могла больше думать ни о чем. Я была крипинавтом, который должен был погрузится в это дело целиком или жалеть потом всю жизнь.
Прокряхтев минут десять, я все-таки достала «защитника». Это была грубо вырезанная фигурка птицы, но без клюва. Вместо глаз у нее были два камушка. Черный и желтый. А где же клюв? Я села за детективный стол и внимательно осмотрела находку. Темная деревяшка… Пахнет… Старостью. Никаких надписей или пометок. В резьбу, изображающую перышки, забилась грязь.
Под клюв была сделано гнездо. Я сразу вспомнила о ручке, о маленьком красном камушке, который был спрятан в ее корпусе. И поняла, что на столе ее нет. Я отодвинула ее к лампе, когда собрала в прошлый раз. Голуби украли ее? Они не смогли добраться до фигурки и украли ее часть? Я захихикала… Это… Я просто… У меня действительно съезжает крыша?
Ах так, да?
Ты думаешь, ты просто можешь меня запугать своим постукиванием? Я живу в этом двадцать лет, урод. Я не боюсь ничего. И сегодня я тебе это продемонстрирую. Я знаю от чего этот ключ с балкона, по дороге из аптеки я забралась на лестницу и попробовала вставить его в замок. Он подошел. Я снимаю эту хату… Это моя территория. А ты пролазишь на нее при помощи своих пернатых крыс и крадешь вещи? Я не знаю, чей был этот камень… Но ручка была – моя. Она перешла мне по наследству!
Я откинулась на спинку стула и засмеялась.
Пора.
Вечером, когда стемнело так, что за окном были видны лишь силуэта зданий, я приняла (РКН) и запила его, для лучшей всасываемости, небольшим количеством вина. Меня повело почти сразу. Все звуки, ощущения и чувства обострились, а в голове тихонько звенело.
Я отбросила крышку люка и медленно вползла на чердак, светя фонариком. Чтобы усилить эффект, люк я закрыла. Да, вот так, чтобы не было этого спасительного светлого пятна за спиной. Теперь только я, фонарь и темнота. На полу валялся строительный мусор, рулоны, пустые бутылки, кружки из мятой жести. Отдельные штыри арматуры были разбросаны то тут, то там. Я пошла по направлению к своей квартире, которая должна была быть довольно близко… Шагах в десяти, если быть точной… Но сколько я ни шла, переступая через балки и секции, я как будто двигалась по кругу. Словно заколдованная лешим. Страх карабкался по мне от заледеневших пяток, пока не заморозил мозг. И восприятие мое обострилось до максимума.
Я нашла ее во тьме. Мертвую голубятню. Кубическое сооружение из ржавых решеток и ржавых пластин. Оно стояло прямо перед замурованным слуховым окном… Только сейчас я добралась до потолка своей квартиры? – подумала я. Это было абсолютно ненормально и от этого прекрасно.
Все дверцы были распахнуты, внутри я увидела квадратные соты гнезд, собранных из прогнившей фанеры. Было ли в них что-нибудь?
Перед сооружением в куче какой-то ветоши и тряпья копошилось несколько голубей. Словно крысы. Они нелепо дергались, расправляли грязные крылья и царапали ткань коготками. Рядом один из них в полном молчании вертелся на месте. Вертячка, – подумала я кренясь влево. Неврологический вирус, который их убивает. Эти птицы смертельно больны. Это их кладбище и хоспис одновременно?
Я посветила себе под ноги и увидела что-то круглое и белое. Это был школьный значок с именем. Павел Шувалов, 6-Б. Значок я засунула в карман. Теперь… Где моя ручка?
Стоило мне об этом подумать, как я услышала… это. Шорохи. Шорохи в гнездах. Как будто старые кости шуршат в соломе. Я посветила на круглые отверстия, но не смогла увидеть ничего определенного, так как они были направлены под углом ко мне. Шорохи становились громче. Сначала шуршало в нескольких гнездах. Потом их стало не меньше десятка. И в конце концов оглушительный шорох просто отрезал меня от любых других звуков.
И тогда…
Он лег на мое плечо. Огромный красный клюв. Я вздрогнула, но из-за того, что уже была оглушена ужасом, даже не крикнула. Я думаю, это было правильно. Они все молчали. И ЭТО тоже всегда молчало.
Когда я вздрогнула, клюв приоткрылся, но больше ничего не произошло. Я стола на месте, светя фонарем в одну току, а между ног у меня растекалось темное пятно. Я кончила и обмочилась одновременно, но не посмела шевельнутся. Внутри меня гремела музыка темных тонов, гротескные трубы гортанно выли, ржавые металлические скрипки визжали и звенели. И глухо бил барабан безумия. Я переставала существовать, тьма размывала меня как вода размывает песчаный столп. Песчинками я растрачивалась по ее течениям. Я была готова сойти с ума или умереть, так глубоко я вошла в транс беспримесного страха.
Не знаю, сколько мы так стояли, но шорохи начали утихать. В кургане из гнилых тряпок неподвижно лежали голуби. И тишина рухнула на нас. Мерзкими уховертками она проползла в мое сознание, и я как будто открыла вторые веки, проснувшись еще раз.
Единственным звуком, который я услышала именно от НЕГО, был тихий щелчок, когда он закрыл клюв. Я чувствовала запах чего-то органического, но давно истлевшего, сухого. Клюв почти не давил на мое плечо, но у меня уже подкашивались колени.
В какой-то момент клюв исчез, и я рухнула на колени. Я была обессилена, буквально истощена. От меня осталась только невесомая оболочка полинявшего кузнечика. В конце концов меня отрезвил запах собственной мочи, как бы вульгарно это не звучало. Господи, хорошо хоть я почти ничего не ела в последние дни.
Я поползла прочь от гробницы несчастных птиц и буквально через несколько секунд увидела свет, пробивающийся через щели. С огромным трудом я открыла люк, и чуть не свалилась, перелезая через него. Еще больше времени ушло на то, чтобы закрыть его.
На следующий день я нашла на балконе половинки ручки и стержень. Камня, внутри, конечно, не оказалось.
«Забирай».
* * *
Что я делала дальше? Нет, я не пошла в психушку, хотя, видит бог, уже стоило бы. Я позвонила Грише и узнала фамилию хозяев квартиры.
– Шуваловы? Поняла. Спасибо. Нет, ничего-ничего, все в порядке. Пока.
Он пишет родственникам в ВК. Значит у него есть страница. Я нашла всех Павлов Шуваловых и каждому отправила сообщение. «Доброго времени суток, извините за беспокойство. Не проживали ли когда-нибудь по адресу…». Ответило всего несколько. И только один словами:
– Кто вы?
Я начала с простых вещей, но в какой-то момент он оборвал меня.
– Вам нужен код от сейфа? Семь четверок.
– Нет, я хотела узнать, не случалось ли с вами чего-то странного, пока вы росли там.
Он не отвечал часов шесть. Потом голосовое:
– Попробуйте вот что… Найдите на стене в моей комнате маленькое белое пятно. За ним полость. Пробейте чем-нибудь, там тонко. То, что вы там найдете – оставьте на балконе. Только положите во что-нибудь. В банку например. Чтобы не укатилась. Может быть тогда он отстанет. Я позволил ему забрать на прощание все, что он хотел. Только это оставил. Просто забыл. Прятал от родителей и забыл. Если он и после этого не уйдет, уходите вы, понятно? Он ищет друга. И вы не захотите стать его другом, я вас уверяю. Он не злой… Но очень… тяжелый. Рядом с ним тяжело. Всегда.
После этого меня сразу же кинули в чс. Я думала, не написать ли с фейка, но поняла, что, судя по напряженному голосу Павла, воспоминания даются ему с трудом. Он, мог бы, в конце концов, ничего не советовать, но, видимо, его снедает совесть. Он чувствует себя виноватым, что прикормил ЭТО и согласился стать другом, отчего теперь в квартире никому нет житья. Да, теперь я была почти уверена, что прикормом в свое время занимались вовсе не старички.
В галерее, помимо фотографий работ (кстати, действительно недурственные мозаики) я увидела одну, которая всколыхнула во мне вчерашний ужас. Это был красный вытянутый треугольник на черном фоне. Только треугольник и больше ничего. Господи. Я захлопнула ноут и пошла к чулану.
Дверца сейфа лязгнула внутренним замком, и я с трудом потянула ее на себя. И чуть не надудонила в штаны снова, когда на меня упало что-то продолговатое. Нервы у меня были напряжены настолько, что я начала пинать это ногами, пока не поняла, что это детское ружье. Игрушечное блять ружье. Наверное, это у Шувалова младшего был оружейный сейф понарошку.
А где же тогда…
«Я позволил ему забрать на прощание все, что он хотел».
Еб твою мать. Они никогда и не были в сейфе. Кто-то просто обмолвился, что они могут быть там и с тех пор все так и говорили.
* * *
Я прожила в квартире еще две недели. Возвращение фигурки не помогло. Примерно раз в три дня ОН приходил и смотрел на меня сквозь стекло. Иногда начинал стучать. Я пила вино, глядя на него со стула и размышляла.
«Ему нужен друг…»
Рано или поздно, мне приестся, но до того… До того, что еще я могу испытать с ним. Ведь нырок на чердаке был самым сильным за всю мою жизнь. А не научит ли ОН меня летать в конце концов, как химера из «Человека-птицы». В отличие от сказки, я буду падать в тишине. Ну, может быть сама буду визжать, конечно… Если буду достаточно пьяна в этот момент, то могу и выжить.
Оно покачивало головой в сторону двери.
«Открой, открой…».
Один раз… Клянусь, только один раз, я едва не открыла. Я уже взялась за ручку и почувствовала эту самую ТЯЖЕСТЬ за дверью. Как будто… Не знаю, если бы могли тактильно ощущать эмоции, возможно именно так бы мы воспринимали абсолютную безнадежность? В тот момент, когда она превращается в безразличие. Или спокойствие. Спокойствие мертвых голубятен.
После очередного визита, я решилась.
Я взяла телефон и набрала отца. Договорилась с ним о походе к специалисту. С ним мне всегда было спокойнее, и я не закрывалась от расспросов.
А потом – Грише.
– Ну, бывало и через три дня сбегали, – говорил он весело. – Да нет, ничего страшного. Что, опять канализация, да? Ну да, ну да. И проводка… Нет, все-таки молодежь инстинктивно стремится к новостройкам…
Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»
Автор: SobakaZvir