Is all that we see or seem
But a dream within a dream?
Эдгар Аллан По
Босиком ходил по песку, радовался, наблюдая, как у волнорезов пенится вода. А вокруг никого… Я был совершенно голый, ежился при порывах ветра, но возвращаться все равно не спешил. Хорошо-то как! Никогда здесь не был, да и… черт! – понятия не имею, что это за место такое и куда я попал.
Глянул на хмурое небо, затем на пики сосен. Вечерело. Пляж же был пустынен, и лишь вдали на каменистом утесе одиноко возвышался маяк. Шум моря успокаивал… С минуты на минуту мог начаться дождь. Но дождь здесь иной, не такой, как у нас. И откуда взялось это ощущение?.. Просто есть. Все здесь иначе, не так, как дома.
Жаль, что нельзя остаться.
Развернулся и побрел к двери.
Очень жаль…
* * *
Проснулся рано утром и долго таращился в стену, не смея пошевелиться, чувствуя, как кто-то за мной наблюдает. Опять эти фокусы! От такого мороз по коже… и еще эта мозговыносящая тишина. Ни единого звука с улицы!
Сглотнув, медленно перевернулся на другой бок. Комната буквально забита людьми. Все одинаковые, в костюмах при галстуках, с кейсами и блестящими швейцарскими часами на руках. Мужчины чуть за сорок, одного роста, комплекции, с одинаковым выражением на одинаковых лицах.
И все улыбаются.
– Твою ж мать, – выругался, усаживаясь на кровати и рассматривая непрошеных гостей. – Чего надо?
– Поиграй с нами! – хором ответили посетители.
– Не сейчас… Да и вообще, не хочу играть. Проваливай.
– Играть хотим!
– Убирайся к черту!
Яростно хлопнул в ладоши и зажмурился. Когда вновь открыл глаза, в комнате никого не было.
И на том спасибо.
С тоской уставился на лужу запекшейся крови на полу. Нет, сегодня определенно не то утро, чтоб играть.
Что же будет дальше?
* * *
– Интересный у тебя домишко, – протянула Алиса, оглядываясь по сторонам.
– И не говори, – почесал я затылок.
По привычке сунул руку в карман за сигаретами, но первая же сигарета, которую вытащил из пачки, оказалась сырой. Все бы ему шуточки шутить!
– Твой? – Алиса посмотрела на меня.
Красивая, негодяйка. Худенькая, невысокого роста, с азиатскими чертами лица. Гибкая и изящная. Интересно, а какова она в постели?
В скором времени я надеялся это выяснить.
– Ну как сказать… Снимаю я его. – Провел ее на кухню. – Чайку, кофейку, может, чего покрепче?
Она жеманно повела плечиком и опустилась на стул, продолжая настороженно, но вместе с тем и не без любопытства осматриваться.
– Нет, ничего не надо. Я здесь ненадолго.
От досады защемило в груди. Как так? Что значит «ненадолго»? А как же ночь, полная страсти, и все прочее? Даже закашлялся. Плеснул себе в стакан воды из графина, сделал пару глотков и скривился. Вода была соленая. Вылил оставшееся в раковину.
– Почему?
– Не могу я тут остаться, – покачала головой Алиса. – Нельзя мне.
– Это кто ж сказал такую глупость?
– Твой дом.
Молча сел рядом, вздохнул. Мир гораздо безумней, чем я себе представлял. И все происходящее теперь еще месяц назад показалось бы мне полнейшим абсурдом. Даже нет, абсурд – эта наиболее мягко выраженная форма того, что со мной происходит.
– Мой дом, значит?
– Ага, он против.
– Хм… – на большее меня не хватило.
Взгляд пополз по ее аппетитной фигуре, объемной груди… Весь раздосадованный, я отвернулся. Такое счастье ускользает, и все из-за каких-то предрассудков! Вот откуда ей знать, что замыслил этот растреклятый дом?!
– И что он тебе… ну… говорит?
Она подняла голову, с задумчивым видом долго-долго разглядывала потолок, потом в который раз осмотрелась.
– Ничего.
Тут в одной из комнат что-то скрипнуло. Сама собой зажглась настольная лампа. С едва различимым скрежетом отворилась дверь старого шкафа.
Я ощутил, как на лбу и на висках проступает холодный пот. Только не сейчас, не в эту ночь… ну пожалуйста! У меня бабы давно уже не было, я ж больше не выдержу!
– Тогда с чего ты взяла, что тебе нельзя здесь… э-э… задержаться?
– Чувствую.
– Чувствуешь?
Минуту-другую мы молча смотрели друг на друга. До чего ж она хороша! Я с трудом сдерживал желание наброситься на нее и потащить в спальню… Авось, что-нибудь из этого бы и вышло.
– Твой дом улыбается, – сказала Алиса.
– Он не мой, – буркнул я. – И с какой стати ему улыбаться?
Именно в этот момент меня настигло понимание, что ночь я проведу один. И я окончательно скис. Больше ничего не хотелось. Только если курить. Но… что-то подсказывало, что все сигареты в кармане полностью вымокли и превратились в кашу из развалившейся бумаги и слипшихся кусочков табака.
– Просто он улыбается, – пожала плечами Алиса.
Моих страданий она либо не замечала, либо ей было абсолютно наплевать. Судя по всему, филантропические начала в ней отсутствовали напрочь. А той из заповедей, где говорится о помощи ближнему своему, она и вовсе не слышала.
Боже, как же я несчастен!
– Ладно, допустим, что оно действительно так, – состроив серьезную мину, пробормотал я, – но тебе-то откуда это знать?
– А у меня бабушка определенным талантом обладала, вот мне что-то и перепало, – сообщила Алиса столь будничным тоном, как если бы речь шла о небольшом денежном наследстве.
Впрочем, чего я удивляюсь? За прошедшие две недели, казалось, способность удивляться во мне должна была всецело атрофироваться.
Окончательно смирившись со своей участью, я отвернулся и уставился в конец коридора. Чуть не подавился. Неторопливо, с довольным видом, в нашу сторону полз весьма упитанный крокодил. Его желтоватые выпуклые глазища были устремлены на Алису, зубастая пасть слегка приоткрыта.
Этого только не хватало!
– Секунду! – Я вскочил с табуретки и метнулся к двери. Надеюсь, эта хищная рептилия поймет, что ей здесь не рады, и уберется восвояси.
– Что такое? – всполошилась Алиса.
– Кыш! – топнул я ногой на стремительно приближающегося к нам крокодила и захлопнул дверь.
Повернулся к Алисе – выглядела та встревоженной.
– Ничего особенного, – заверил я, изображая улыбку и попутно гадая, чего бы такого правдоподобного сочинить.
– Покажи.
– Да там всего лишь… всего лишь… – Я выглянул за дверь. – Моя кошка!
Черный пушистый зверь изучал нас янтарными глазами древнего своенравного божества.
– Какая прелесть! – Алиса вся аж преобразилась, заулыбалась. – Киса! Кис-кис-кис. А как ее зовут?
– Э-эм… Ну-у… – Я озадаченно разглядывал кошку, видел ее впервые. – Просто кошка… Мурка, вот…
– Не очень-то она похожа на Мурку, – нахмурилась Алиса, поглаживая злосчастную животину за ухом. – Скорее, Багира.
– Ага, сила нечистая, – вздохнул я. – Нет мне от нее покоя.
Какое-то время объект моих похотливых желаний и не пойми откуда взявшаяся хвостатая нечисть внимательно рассматривали друг друга. Затем кошка развернулась и ушла, Алиса же поднялась со стула.
– Мне пора.
– Уже?
Она испуганно глянула на меня.
– Я тут и так порядком засиделась. Надо идти. Да и темно на улице, а мне в другой конец города.
– Может… – Я замялся. Как известно, надежда умирает последней. Об этом трубят из каждого утюга. Но вот о том, что дохнет эта падла феерически долго, все почему-то предпочитают молчать. И, поскольку моя надежда до сих пор не испустила дух, я попытался еще раз: – Может, останешься?
Алиса мягко улыбнулась, и я уже было обрадовался.
– Ты, конечно, очень милый, но я не могу. – Она с опаской посмотрела в сторону спальни, где скрылась кошка. – Нельзя мне здесь оставаться. Никак нельзя…
Затем прошла в коридор, быстро оделась и чмокнула меня на прощание в щеку.
– Еще увидимся, – подмигнула Алиса. – Но в следующий раз выбери более подходящее место для свиданий.
– Угу, – только и смог выдавить я.
– А дом у тебя и вправду интересный. Я ни разу не видела улыбающиеся дома.
– Да я, признаться, тоже.
Как только дверь за ней закрылась, я прислонился к стене, устало сполз на пол и проворчал:
– Ну спасибо тебе.
В ответ из ванной послышался всплеск. Как если бы чем-то широким шлепнули по водной глади.
* * *
Ублюдки били со знанием дела. По лицу, в живот, по печени и почкам. Потом по ногам. Когда упал, еще долго пинали.
– Суки, – отплевывался я, безуспешно закрываясь от ударов.
Эти трое молчали, продолжая методично избивать. Тело – голова, голова – тело. После нескольких проходящих ударов в лицо, понял, что уплываю. Натурально провалился в черный ледяной омут. Вяло барахтался в нем, стараясь заглянуть вниз, в глубину, – хотелось узнать, что там скрывается.
Как тогда, в ванне…
Но тут мое сознание вынырнуло обратно на поверхность, реальность оглушила звуками, запахами и болью. Глаза заливало горячим. Пот? Кровь?.. Лежал на холодном асфальте, с трудом шевеля руками. Трое мордоворотов стояли в стороне, курили, вальяжно поднося сигареты к губам. На меня не смотрели.
– С тобой пообщаться хотят, – бросил один из них.
Бычье тупорылое!
Больше ничего не сказали. Я же тихо стонал – так сильно все болело. Уж лучше бы шок, чтоб вовсе не чувствовать всего этого… Еще неизвестно, сломали что-нибудь или нет. Лицо испортили…
И как мне теперь выйти на люди?..
– Поднимите его, – услышал знакомый голос.
Двое схватили меня за руки, дернули кверху и прислонили к стене, буквально распяли. Ноги не держали – висел, спиной прижимаясь к холодным кирпичам. Костюм весь в грязи, заляпан кровью. Теперь ему лишь одна дорога – прямиком в мусорный бак.
Тут из багрового ночного тумана выплыла фигура. Ну конечно, Серебров! Худой, высокий, одет с иголочки, морда наглая. Лыбится, гнида. Сигареткой дымит. Подошел ко мне, с отвращением оглядел.
– Ну как, нравится быть говном?
– Не очень, – булькнул я.
Мог бы послать его к такой-то матери, как это делают крутые мужики в крутых боевиках. Но… если честно, не такой уж я и крутой. И кости у меня не такие уж крепкие. Да и лицо еще долго заживать будет. Испугался, в общем. Не хотел, чтобы снова били.
Трус проклятый!
– Понимаю. – Серебров выдохнул дым мне в лицо.
Мордовороты скрутили так, что не вырвешься. Губы распухли, а из носа продолжала сочиться теплая струйка. Но… зубы вроде все целы. Вроде…
На Сереброва я смотреть не осмелился, опустил голову и разглядывал асфальт. Ждал, что будет дальше.
Где-то слышал, что опасный он человек – Никита Серебров, сын какого-то местного авторитета. Пырнет сейчас ножичком, и останусь умирать в этой вонючей подворотне, бродячим собакам на милость. Чужой человек в чужом городе. И всем будет плевать. Всего лишь очередная насильственная смерть в этом полном насильственных смертей мире. Закопают на окраине местного кладбища да деревянный крест поставят. Вот, мол, здесь покоится Саша Маликов – бездельник, бабник и трус; маленький человечек, решивший автостопом прокатиться по стране, так и сгинувший…
– Я вот чего понять не могу, – меж тем продолжал Серебров, – что ж ты, жук навозный, все ерепенишься? Ведь есть же у тебя зачаток мозга, верно? Не полный же ты имбецил? Что скажешь?
– Вроде не полный…
– А почему бестолковый такой? Тебя ведь предупреждали. С тобой по-человечески пытались, а ты, говно, кем себя возомнил? Думаешь, если я об тебя руки марать не хочу, так все можно? Решил и дальше моей воспитанностью пользоваться, да?
– Нет, я это… я…
Опять дым в лицо. Почувствовал, что отключаюсь. Слишком уж все болело.
– Что – я? Если черепушку тебе ни разу монтировкой не ломали, счастливчиком себя считаешь? Так ведь в жизни всякое бывает. Коль родился букашкой, не стоит дорогу серьезным дядям переходить, понимаешь?
– Угу…
Он нагнулся ко мне, заглянул в глаза. Морда ну очень смазливая, да, – прям тебе герой криминальных драм о временах Великой Депрессии в США. На кого он ровняется? Новый Аль Капоне, Джонни Ди?
Запах его одеколона ударил в нос. Сколько ж он вылил на себя этой дряни? И ведь небось кучу денег стоит!
– Вот чудной ты, ей-богу, – Серебров отступил на шаг, пыхнул сигаретой, – говоришь одно, делаешь другое. И как тебе верить?
– Я больше не буду… – промычал единственное, что пришло в голову.
– Знаю, – ухмыльнулся он. – Естественно, не будешь. Даже тупая рогатая скотина после двух ударов током начинает соображать, что на изгородь лучше не лезть. А ты вроде как посмышленей.
– Не буду… честно… – сказал я и заплакал.
Страшно стало. Невероятно страшно. А вдруг на самом деле убьет? Как так?! Ведь молодой я еще, рано мне на тот свет! Столько всего не сделал! Нет, не хочу умирать! Только не так, не сейчас!..
– Вот. Теперь верю, – оскалился Серебров. – Теперь ты правду говоришь. Уяснил все наконец.
Он шагнул ко мне, взял за подбородок.
– А это тебе на память. Будешь по утрам умываться и вспоминать, что вот-де как легко отделался.
Пыхнул в глаза едким дымом, потом двумя пальцами осторожно прихватил сигарету и поднес к моему лицу. Я дернулся, но мордовороты держали крепко, а сил в теле практически не осталось – одни боль и стыд.
Кричал я громко. Серебров же тихо посмеивался, прижигая мне сигаретой щеку. Когда все закончилось, я получил еще один сокрушительный удар в челюсть и безвольным мешком рухнул на мокрый асфальт.
– Береги себя, – пожелал мне Серебров.
И они ушли.
Я же еще долго лежал в этой занюханной подворотне и, сжавшись в комок, боясь даже пошевелиться, тихо всхлипывал.
* * *
В общем, развели меня, как последнего лоха.
– П-шел на хер! – рявкнула Ольга и хлопнула дверью.
Враз я потерял все, что так легко досталось мне в этом новом городе. Богатую девушку, с которой волей случая познакомился в кафетерии, и вид на жительство в ее просторной квартире. Денег не было: как дурак растратился на клубы и выпивку. Все надеялся на свою состоятельную подругу, недалекой ее считал. Ну, чем не жизнь? Квартирка-то не какая-то бабкинская халупа поднаем, а в собственности, трехкомнатная, с евроремонтом. Да и папенька не пальцем деланый – бизнесмен, дочурку любимую к себе в фирму пристроил, так что купюры у нее водились в избытке, сама на иномарке разъезжала. Короче, нарадоваться не мог, как же мне подфартило.
Да вот только… хитрожопой она оказалась. Недооценил ее. Подослала ко мне в клубе элитную проститутку, ну я и не сдержался, оприходовал ту прямо в туалете. Под утро, пьяненький, завалился домой, а там меня ждал такой вот прием. Разложила милая Олечка мне весь мой вечер, особенно в подробностях секс в сортире расписала.
– Козел ты, – подвела итог и указала мне на дверь.
Попытка извиниться и свалить все на трагическое стечение обстоятельств разбилась о ее неприкрытую злобу. В ход пошли различные безделушки, книги, лентяйки от телевизора и музыкального центра. А под конец прямым попаданием мне в лоб угодил флакон ее дорогих духов. Выставила меня на порог и велела проваливать.
Некоторое время сидел во дворе, курил. Наивно надеялся, что сейчас она поостынет, одумается, выйдет, и мы все обсудим…
Какое там!
Ночь провел на вокзале. Обрывки сна, а между ними игра в кошки-мышки с полицейским патрулем. Домой ехать не на что, да и… особого желания не было. Куда мне возвращаться? К матушке, от которой я так поспешно сбежал, прихватив пятьдесят штук из ее сумки?..
Такое вот безвыходное положение.
Наутро весь провонявший улицей, с заспанными глазами и опухшим лицом, сидел в местной забегаловке, пересчитывал оставшуюся наличность. Всего-то четыре тысячи. Не густо.
Тут-то удача и улыбнулась мне во второй раз.
За соседним столиком я внезапно обнаружил своего школьного приятеля. Солидный весь из себя, с брюшком и залысиной, в костюме и с дорогим мобильником. Манерно потягивал кофе, перебирая какие-то бумаги. Рядом лежали портфель из страусиной кожи и ключи от машины.
– Мишаня, ты, что ли?
Секунду-другую он недоуменно изучал меня взглядом, затем воскликнул:
– Сашка, вот те на!
В общем, разговорились. За его счет я заказал себе сытный завтрак и двойной капучино. Позже даже рюмочку горячительной выпросил, чтоб взбодриться.
– Беда у меня, друг, – после всевозможных расспросов и обменов любезностями, пожаловался я. – Жить негде.
– А ты, гляжу, как был пройдохой, так им и остался, – незло усмехнулся Мишаня. – Что ж стряслось-то?
Вкратце изложил ему события прошедшей недели, опустив все сомнительные подробности и попутно представив себя жертвой неслыханного женского коварства.
– Так что теперь я, можно сказать, на улице. И домой ехать не на что, и здесь упасть негде. – Для пущей убедительности я тяжело вздохнул и даже шмыгнул носом.
Решалась моя судьба.
Мишаня задумался, глянул на часы, затем на бумаги…
Таяли мои последние надежды.
– Значит, вот что, – наконец сказал он, – я теперь человек занятой, работаю много, да и жена у меня на седьмом месяце. Сам понимаешь, у себя пристроить не могу.
Я отвернулся. Все ясно.
– Но могу предложить такое решение, – меж тем продолжал Мишаня, – есть у меня домишко в черте города. Совсем недавно отстроил. Планировали с супругой туда перебраться – и нам простор, и ребенку будет где порезвиться.
– И?
– Видишь ли… – он потер шею, – не сложилось у нас с этим домом. Решили не переезжать. Нынче дом пустует. Само собой, я за ним приглядываю, коммуналку оплачиваю и все такое. Так что жить можно.
– Вообще отлично! – Вовремя спохватившись, я на всякий случай изобразил смущение. – И что ты предлагаешь?
– Смотри, дом на продажу выставлен, но пока покупатель не нашелся, можешь там зависнуть. И мне спокойней, что дом не пустует, и ты свою проблему решишь.
Я поверить не мог в привалившую удачу. Все же, видать, при рождении своим обаянием я таки очаровал богиню Фортуну, и вот теперь сказывалась ее щедрость.
– Так это ж клево! – выпалил я.
– Погоди радоваться. – Мишаня постучал пальцами по столу. – Тут не все так просто, как кажется.
Я закурил. Чего бы там дальше он мне ни сообщил, меня это уже мало заботило. Час назад я бродил дворняга дворнягой, а теперь в моем распоряжении целый дом! О чем еще можно мечтать?
– Слушаю, – с серьезным видом кивнул я.
Мишаня как-то смущенно опустил глаза, в который раз глянул на часы, зачем-то схватил ключи и принялся ими нервно бренчать.
– Тут дело такое… понимаешь… – Он с надеждой уставился на меня, словно после таких его слов все сразу должно было проясниться. – Неспокойный тот дом.
– Че?
– Мы как ремонт закончили, сразу и переехали. А через два дня поспешно вернулись в квартиру… – Он состроил страдальческую гримасу. – Неспокойно там, в этом доме. Не так, как везде.
– Э-э… чет я не догоняю.
– Привидения там, – выдал Мишаня.
Какое-то время мы молчали.
– А-а… привидения, говоришь… – наконец протянул я. – Ну… это нормально. Вот если бы там тролли водились, или инопланетяне в гости залетали, тогда было бы плохо. А привидения – ничего страшного, ерунда.
Он поджал губы.
– Я тоже смеялся, когда мне рабочие говорили, что дом… кхм… не совсем нормальный. Но поверь, я видел то, что видел. И в противном случае мы бы ни за что не съехали оттуда. Как-никак, эта постройка ощутимо ударила по карману. А теперь я даже продать ее не могу!
– Почему?
– Да ни одного риелтора больше чем на два посещения не хватает, – вздохнул он. – Я за прошедший месяц уже пятерых сменил. Стоит ли говорить о покупателях?
– М-да, любопытно…
Признаться, мне не было любопытно. В привидений я не верил, да и существуй они на самом деле, я бы все равно не отказался от дома. Особенно в нынешнем положении: таки бомжи с их вшами и полицейские с их дубинками смущали меня куда больше, чем какие-то там гости из загробного мира.
– Короче, по рукам, – сказал я. – Беру твой дом вместе с его привидениями.
– Эх, Санька, Санька, – покачал головой Мишаня. – Не говори потом, что тебя не предупреждали.
* * *
Дом оказался совсем не таким, как я себе представлял.
Обычная одноэтажная красного кирпича постройка – с крыльцом, двускатной крышей, застекленной верандой и пятью комнатами внутри. Ничего из ряда вон.
А по соседству – парк; невдалеке – парковка с охраной; с другой стороны – элитные кварталы, где местные богачи возводили себе настоящие замки. По сравнению с этими, выполненными в цыганско-викторианском стиле исполинами Мишанин дом казался неказистой крестьянской избушкой.
– Забор хотел поставить, гараж пристроить, ну и всякое по мелочи, – грустно сообщил Мишаня. – Но теперь ничего такого делать не буду. Продать бы, да и пес с ним. – На этих словах он вручил мне ключи. – Что ж, дружище, живи и наслаждайся.
– Ага, – только и кивнул я, рассматривая свои владения.
– Насчет электричества я распоряжусь – дадут. Но… – он вроде бы поежился, – боюсь, эту ночь тебе придется провести без света.
– Да не вопрос, – отмахнулся я. – Благо, не из пугливых. А с привидениями твоими мы подружимся.
– Очень на это надеюсь.
Хлопнув меня по плечу, он торопливо зашагал к машине. На полпути обернулся.
– Вот еще что, – с прищуром глянул на меня, – арендную плату с тебя пока брать не буду. А вот коммуналка на тебе. Так что начинай подыскивать работу.
Подмигнул.
«Ах ты ж еврейская морда», – с досадой подумал я.
* * *
Священник выглядел ну очень сердитым.
Он стремительно сбежал по ступенькам крыльца, подскочил ко мне и в прямом смысле слова пронзил меня взглядом. В его слезящихся глазах полыхал огонь возмущения, губы мелко дрожали.
– Это уму непостижимо! – закричал он. – Богохульство!
Капельки слюны полетели мне в лицо.
– В смысле?
– Так вы еще и насмехаетесь?! – пуще прежнего разгорячился священник. – Безбожник! Да таких, как вы… таких, как ты… на костер! Да, именно, на костер!
– Объясните, что не так?
На всякий случай я отступил. Но священник вновь придвинулся, буквально навис надо мной. Его бородатая физиономия побагровела от ярости.
– Объяснить?! – гаркнул он. – Да за такое я тебя… я… у-у-у, безбожник! Да как только наглости хватило! А я… послушал, дурак, помочь хотел… У-у-у!
И он быстрым шагом двинулся в сторону своего новенького «мерседеса». Громко хлопнул дверью и, взревев двигателем, умчался прочь, оставив мне лишь облако пыли.
– Да уж…
Я скосился на дом, потоптался немного на крыльце, а затем прошел внутрь. Прогулявшись по комнатам, наткнулся на то, что так возмутило достопочтенного служителя церкви.
– А с чувством юмора у тебя полный порядок, – пробормотал я, разглядывая профессионально нарисованную во всю стену картину. Точно знаю, что до прихода священника ее там не было.
Распятый на кресте вверх ногами, Иисус летел с навесного моста. У основания креста был закреплен специальный трос – из тех, какими пользуются роуп-джамперы. Взамен набедренной повязки на Сыне Божьем красовались яркие гавайские шорты; на плече виднелась тату в форме сердечка с именем некой Марии. Вместо лица же у Христа был огромный желтого цвета белозубый смайлик, а терновый венок сиял кислотно-неоновым светом.
– Что ж, очевидно, с экзорцизмом я в пролете…
* * *
Милана была девушкой хоть куда! Прям мечта, сошедшая с обложки какого-нибудь глянцевого журнала. Вся такая-растакая из себя, – только и успевай слюну сглатывать. Высокая, стройная, ноги от ушей, грудь четвертого размера, глаза голубые, губы пухлые, капризные, волосы длинные-длинные и густые-густые. Классическая блондинка, аж сияет вся! – бриллиантами и шмотками от известных кутюрье, разумеется. Улыбается, демонстрируя ровные белые зубы явно искусственного происхождения…
Но не суть.
Глядел на нее, и казалось, что моя эротическая фантазия воплотилась в реальность и явилась в этот мир, чтоб покорить его одним своим видом.
– Вот это девочка! – вслух восхитился я.
– Лучше на нее не заглядывайся, – предостерег меня пидорок-бармен, прозванный Пушистиком.
– А чего так?
– Лапочка моя, ты посмотри на нее, – усмехнулся он. – Думаешь, такая шикарная девонька свободна?
– А разве нет? – Сам удивился той глупости, что сморозил.
Пушистик демонстративно закатил глаза.
– Какой все ж несмышленый, ох-ох-ох, – промурлыкал он. – Конечно нет! Такие барышни крайне редко бывают свободны. Все эти камешки, тряпочки… Глянь-ка, она ж так и светится роскошью. И машинка у входа дорогая стоит. Неспроста ведь.
– Дело говоришь, – кивнул я. – И кто ее окучивает?
– Фу, как пошло! – поморщился Пушистик. – И откуда ты только вылез, из какого такого села?
– Знаешь что…
– Страсти-мордасти, разошелся! Тише, лапочка. Я ж шучу, зла тебе не желаю. Просто культурным надо быть. Да и… скажи ты так при других людях, боком бы тебе оно вышло. Мордашку твою симпатичную непременно бы подровняли. Вот бы жалость была!
Он подмигнул.
Я же злобно уставился на свою стопку. Идти домой не хотелось, а вот в гости к секс-бомбе Милане я бы, напротив, с удовольствием заглянул. Само собой, без всякой задней мысли – исключительно почаевничать и посмотреть кино… Да-да.
– Так кто ее хахаль?
– Очень много вопросов, – прицыкнул Пушистик. – Тут люди разные водятся. Город большой, сам понимаешь. Да и она не из простых кругов вышла. А уж с кем общается, тебе и вовсе лучше не знать. Опасные то люди, очень опасные.
Я залпом осушил стопку и, поежившись от полыхнувшего внутри пламени, требовательно глянул на Пушистика. Как всякий профессионал в своем деле, он понял меня без слов, и спустя каких-то четыре стопки я уже был смел, весел и решителен, будто опытный тореадор на встрече с молодым бычком. Все проблемы мгновенно улетучились, события минувших дней больше не тормошили душу. Никаких тебе дурных воспоминаний и мрачных мыслей. Холодный страх остался мерзнуть на улице. Здесь же, в данный момент, находился обновленный я, способный свернуть горы, победить всех злодеев и покорить сердце красавицы… или сердца тысяч красавиц… или тысяч тысяч красавиц…
– Была не была, – вскочил я со стула. – Рискну!
– Как знаешь, – пожал плечами Пушистик. – Я тебя, если что, предупредил.
– Да плевать!
– Это лишь поначалу…
Отмахнувшись от его занудства и прилизав ладонью непослушные волосы, я изобразил саму серьезность и уверенно-нетвердым шагом направился к Милане.
* * *
Мишаня не обманул: дом и впрямь оказался со странностями.
Лежа в постели, весь настороженный, я усердно вглядывался во мрак. Одни лишь зыбкие очертания, ничего больше. Тут стол и стул, там тумбочка и полка с книгами, а там – громадный допотопный шкаф. И откуда взялась эта рухлядь?
В ванной едва слышно капало из крана. За окном шептался полночный ветер. Что-то свистело под самой крышей. Монотонно тикали настенные часы: тик-так, тик-так, тик-так.
Зажмурился.
Сон упрямо сторонился моей кровати. Навязчивая идея, что кто-то пристально меня рассматривает, не покидала ни на миг. Все эти байки о привидениях, будь они трижды неладны!..
Что-то изменилось.
Открыл глаза, прислушался. И верно, в ванной больше не капало. Чертова тишина… И даже часы заглохли.
«Батарейка, что ли, села? – подумал я. – Стоп! Какая, к лешему, батарейка, они ж механические!» Всмотрелся в стену. Там, где недавно белел циферблат часов, теперь уже ничего не было.
Часы попросту исчезли.
Учащенно забилось сердце. Нет, серьезно, что за шутки такие?! Может, Мишаня решил меня разыграть? Сделает из меня дурака, записав какое-нибудь реалити-шоу про ночевку в доме с призра…
Вновь глянул на стену: часы висели на своем месте. В ванной раздражающе капала вода: кап-кап, как-кап.
Показалось?
Но… что-то определенно поменялось. Темп щелканья часового механизма вроде как ускорился.
Разве такое бывает?
Всмотрелся во мрак. Так – тут стул, там стол и книжная полка… Перевел взгляд на коридор. Мать твою, а это еще что?!
Черной тенью возвышалась чья-то фигура. Молчаливая, неподвижная…
Кажется, всего лишь кажется!
С трудом оторвал взгляд от фигуры, в очередной раз пробежался по предметам в комнате. Знакомые контуры, нужно фокусироваться на них, нужно…
Холодным потом прошибло все тело.
Расположение мебели явно переменилось. Там, где стоял стол, теперь находилась книжная полка. Стул же перекочевал из одного угла в другой.
Да что за дьявол!
Часы на стене отсутствовали. Но тиканье все равно раздавалось.
Посмотрел в коридор: фигур стало две. Нет, это уже не кажется! Но задать излюбленный вопрос всех американских ужастиков я не отважился. Да и что мне ответят привидения на мое робкое «кто здесь?»…
Ну-ка хватит! Нет никаких привидений!
Снова посмотрел в коридор: и верно, всего лишь сгусток мрака. Часы на месте, да и мебель вроде как вся на своих местах.
Только вот… в ванной теперь не то что бы капало – не-а, вода там текла в полную силу, хлестала, бурлила, точно кто-то вознамерился помыться.
Может, прорвало?
В новом-то доме? Ага…
Когда услышал шлепанье босых ног по линолеуму, так и вовсе мурашками покрылся. Такое ну никак не примерещится!
Из угла кто-то на меня пялился и… – мать моя женщина! – дышал, дышал. Натужно так, со свистом, на манер заядлого курильщика.
Зато воды не слышно. И на том спасибо…
Скосившись в сторону коридора, я сглотнул подкативший к горлу ком: там опять маячила фигура, и в этот раз настолько отчетливо прорисованная – даже пряди волос были видны! Стояла, не шелохнувшись.
Часы затикали со скоростью пулемета. Господи!
Я тут же вспомнил все молитвы, какие знал, каким учила в детстве набожная матушка. Все что угодно любому из богов, только избавьте меня от этого ужаса!
Натурально боялся пошевелиться.
И вдруг уловил движение по комнате. Как если бы собака кралась. Но это была не собака… Что-то угловатое, с четырьмя тонкими ножками…
Из-за приоткрытой двери шкафа в непроглядной шелковистой тьме поблескивали глаза. Много-много глаз! И невольно складывалось впечатление, будто кто-то там мне плотоядно ухмылялся. Например, гигантский мохнатый паук, вперивший в меня десятки искрящихся лукавством глаз…
Я даже зачем-то представил, как выглядит ухмыляющийся паук. Ну и жуть! Отогнав эту мысль, прижался к стене, безуспешно стараясь понять, что же это такое крадется мимо меня. Ступает по ковру – так, что шагов не различишь.
Фигура в коридоре растворилась, осталась лишь темнота. Просто зрение никак не привыкнет, вот и чудится всякое…
Но ведь это же… Да быть того не может! Это же…
– Стул, – произнес я и вздрогнул, услышав свой надтреснутый голос.
Мимо меня действительно вышагивал стул.
Ерунда какая-то!
– Начинаю сходить с ума, – сказал громче, так как звук собственного голоса придавал уверенности. В тишине всегда хуже.
Стул замер, а потом все враз преобразилось. Комната словно ахнула, и все исчезло. Ожившие тени, хитрющие глаза, безумное тиканье часов… Все стало как обычно. Абсолютно нормальная комната в абсолютно нормальном доме.
Лишь абсолютно ненормально билось мое сердце, грохотом барабанов отдаваясь в ушах.
* * *
Наивная вера, что утром все страхи развеются сами собой, разбилась о каменное выражение на лице угрюмого незнакомца, рассевшегося в кресле.
– Ты кто такой?! – крикнул я, вскакивая с кровати.
Незнакомец будто и не услышал, молча поднялся и вышел в коридор. На пороге он обернулся, расплылся в абсолютно безумной лошадиной улыбке и тут же скрылся в соседней комнате.
Кое-как натянув джинсы, я ринулся следом. Но в комнате никого не оказалось. Зато там было нечто иное.
– Ешки-матрешки, – выдохнул я, глядя в окно, за которым оттенками черного переливалась ночь, а в вышине над домами одиноко светила мертвецки-бледная луна.
Попятился, вернулся в спальню. Солнечный свет падал сквозь щели в занавесках. Отдернув их, я посмотрел на утренний город. Ни малейшего намека на темноту.
– Да что же это?..
Не договорил, так как в ванной послышался всплеск. Помчался туда. Пусто. И ванна пустая. Потрогал края – сухо. Никакой воды тут не было уже как минимум неделю.
В отчаянии крутанул ручку крана и отупело наблюдал, как в раковину сыплется песок. Теплый, будто его намеренно нагрели.
Прошел в кухню и набрал номер Мишани.
* * *
– А я тебя предупреждал, – покачал головой Мишаня, когда мы сидели в очередной забегаловке.
– Ты не говорил, что там… что там все так…
Мишаня откинулся на спинку диванчика, почесал гладко выбритый подбородок. Глаза его хитро блеснули.
– Я сказал лишь, что там привидения, а как и что – даже не заикался.
– Это не привидения, это безумство какое-то! Люди, гуляющие по комнатам, песок из крана… – Трагично поглядел на него. – Я надеялся, что хотя бы к утру все угомонится…
– Бесполезно! – отмахнулся Мишаня. – Если там и водится нечисть какая, то ей абсолютно покласть на день и ночь. Она действует в любое время суток, без разницы. Я ж тебе чего тогда про риелторов рассказывал: думаешь, они дом по ночам показывали? Не-а, дружище. Днем приходили. И больше чем на десять минут ни их, ни покупателей не хватало. Возвращаться уж точно ни у кого желания не было. А что мы с женой там вынесли, ох… Ты, считай, еще ничего не видел.
Закурив, я попытался унять дрожь в руках.
– А мебель откуда?
– Часть я с дачи привез, а другое… – Мишаня пожал плечами, – само появилось. Заметил, небось, что в доме ни пылинки, ни соринки. А ведь там никто не прибирает.
– Чертовщина какая-то!
– Об этом и толкую. – Он подался вперед, заглянул мне в глаза. – Это не простой дом, Санька, совсем не простой.
– Что ж тогда там случилось?
– Да брось, – усмехнулся Мишаня, – это тебе не фамильные, пропахшие крысиным дерьмом и запредельной древностью домишки из готических страшилок. Дом совершенно новый, у него нет никакой истории, ничего.
– Совсем ничего?
– В нем даже никто не жил!
– Тогда откуда все это? Может, из рабочих кто?
– Самая обыкновенная строительная контора, – фыркнул Мишаня, – ничего такого. Рабочие – смесь из гастеров и здешних трудяг. Никто не умер, никакое кладбище мы не разорили, никаких шаманов не обидели. В общем, повторюсь: ни-че-го!
– Просто новый дом на новом месте?
– Ага. Плюс привидения.
Мы надолго погрузились в молчание.
– Так что если жить там больше не хочешь – я пойму, – наконец пробормотал Мишаня. – Смотри сам.
Вот тебе еще одна безвыходная ситуация! Никогда б не подумал, что окажусь перед настолько странным выбором. С одной стороны нищенская неопределенность, с другой – новехонький особняк с этими… с этим… что бы то ни было! Решай, Саша.
– А выгнать как-нибудь это оттуда нельзя? – тихо спросил я.
– Мне-то почем знать! Я тебе что, алхимик какой, что ли?! – Мишаня глянул на часы. – Хочешь – попробуй. Священника вон пригласи, пускай освятит мою избушку. Авось и угомонится в ней эта нечисть. Кстати, могу посоветовать одного хорошего батюшку. Отец Ануфрий. Нормальный он. Скажешь, что от меня…
– Да я как-то это… – Самому не верилось, что буду заниматься подобной чепухой.
– Ну а так, не знаю, сходи к местным колдуньям и целительницам, – уже в открытую посмеивался Мишаня. – Их нынче как собак нестреляных, все-то конца света дожидаются. Вдруг и насоветуют чего дельного. Только деньгами запасись, а то ведь у них такса такая, зелено-розовыми купюрами пахнет.
– Да откуда…
– Короче, – перебил Мишаня, – будешь жить или нет?
– Буду, – вздохнул я.
От одной лишь мысли, что придется провести еще одну ночь в этом злосчастном доме, сделалось дурно.
– Ну и славно. – Мишаня поднялся, взял свой кожаный портфель. – Побегу я, Санька. Дела у меня.
Пожали друг другу руки, и он ушел. А я еще долго сидел, невидящим взглядом уставившись в окно.
* * *
Козлы все же вышибли мне с корнем три зуба, вдобавок ко всему сломали нос и – в чем я нисколько не сомневался – пару ребер. На многочисленные ушибы и синяки я вовсе не обращал внимания. Ожог на щеке болел не сильно, зато унижение жгло неистово.
Я сидел на кухне и пил водку. Даже в зеркало посмотреть на себя не мог. После того, как в отражениях мне трижды скалились всевозможные рожи – гротескные пародии на меня самого – и вовсе завесил зеркала тряпками.
Водка обжигала нутро – морщился. Одежда грязной кучей лежала в углу – тоже морщился.
– Мудачье поганое! – ругался я. – Упыри! Скоты!
Отделали меня на славу, что говорить. С трудом мог вспомнить, как до дома доковылял. Зато морда Сереброва в памяти отпечаталась в мельчайших деталях. Как этот мудак ухмылялся, поглядывая на размазанного в лепешку меня, как снисходительно покачивал головой. А еще запах его одеколона…
По коридору неторопливо шагал стул.
– Брысь отсюда! – прикрикнул я, и перепуганный стул юркнул в ближайшую комнату. – Не до тебя сейчас.
Плеснул себе еще водки, сделал два больших глотка и снова поморщился. Оба глаза заплыли, трудно было смотреть. Потянулся к пачке сигарет, распечатал ее, трясущимися пальцами выудил одну сигарету. Чиркнул зажигалкой, и тут же с потолка прилетела капля. Ровно на кончик сигареты – так, что уже и не прикуришь.
Вскочил с табуретки, огляделся.
– Знаешь что! – заорал в глумливую тишину комнат. – Если не дашь мне подымить, еврейским богом клянусь, выйду на улицу и спалю тебя к ядреной бабушке! Слышишь меня, сволочь потусторонняя?!
Тяжелый вздох, и геометрия помещений исказилась. Старый фокус, знаю его. Ломаные линии стен и углов, в которых больше, чем девяносто градусов. Крышу сносит напрочь, особенно в том плачевном состоянии, в каком я находился.
С перспективой в коридоре тоже была откровенная беда.
Зажмурился.
– Не шути со мной, падла одноэтажная! – кипятился я. – Ты даже не представляешь, на что способен пьяный мужик, которого лишили заветной сигаретки! Так что лучше засунь все эти приколы в свою кирпичную задницу! Я сегодня очень злой!
Ответом мне стал крик петуха.
Вконец ошалев, я молча наблюдал, как по коридору снуют люди – туда-сюда, разных национальностей и возрастов, женщины и мужчины. Как будто это и не коридор вовсе, а Бродвей какой. Идут себе, меня не замечая, переговариваются на разных языках: тут тебе и подростки на роликах, и бизнесмены с наушниками беспроводной связи, и пьяницы с бутылками… И так до бесконечности!
Прямо же передо мной, нахохлившись, застыл ярко-красный петух.
– А я-то было решил, что тебя съели, – сообщил птице, усаживаясь обратно на табуретку. – Твое пение всех бесило. Меня в первую очередь.
Петух с видом оскорбленного достоинства отвернулся. Люди продолжали ходить.
И вот как тут с ума не сойти? Кажется оно мне, или же это опять проделки моего развеселого дома?
– Дом смеющихся лиц, – хмыкнул я и потянулся к бутылке.
Люди замерли, повернулись ко мне и заулыбались. Все разом. Жуткое зрелище. Стояли неподвижно, смотрели на меня остекленело, не моргая, и лыбились. Все!
– На хер посланы, – буркнул я и показал им средний палец. Сделал глоток прямо из горла. Сознание плясало хороводы, в глазах троилось. – Все равно вы не существуете. Вы все – химеры! Выдумки этого спятившего дома! Дурацкие иллюзии!
Вновь закукарекал петух. И крик его был столь громким, что я зажмурился, а бутылка у меня в руке треснула.
– Да заткнись ты! – швырнул в голосистую птицу бутылкой.
Петух проворно увернулся и стремглав кинулся в направлении спальни.
– Ну уж дудки, родненький мой, – прорычал я, хватая со стола нож. – Черта с два ты от меня убежишь! Каюк тебе!
Пробегая по коридору, я дважды умудрился споткнуться и упасть. В спальне, правда, все равно никого не было. Лишь слегка покачивалась дверь шкафа-громадины.
Словно бы на ветру покачивалась.
– А-а… легендарный шкаф Нарнии, – улыбнулся я. – И что же нас там ждет?
Я подошел к шкафу и заглянул внутрь. Пальцы мои разжались, и нож со звоном упал на пол…
* * *
– Еще Николай Василь-ич Гоголь писал, шо-де крик петуха отпугивает различную злую силу, – шамкала губами старуха. – То, батенька, птица особая, можно сказать, от самого Господа! Рассвет встречает, и землю спящую о нем извещает. Хорошая птица, вот и страшится-то ее зло, так как рассвета самого страшится. Солнечный свет, он ведь вона как: по божьему велению, не иначе. Нам в упокоение души нашей грешной дан. Не зря ж в Писании-то сказано, шо вот-де повелел Господь: «Да будет свет». И стало светло, представляете? И тьма от света отделилася. Таковы были день и ночь. И день он людям во спасение. Нечистый света не любит, и приспешники-то его все по норам прячутся. Простых людей в покое оставляют. Оттого и страшатся пения петушиного, шо приход нового дня эта птица священная хвалит. И окрас-то у нее вона какой – яркий, огненный. Дневная птица. Хорошая.
Старуха так бы и продолжала свои шамканья, попутно натирая морщинистыми пальцами медное распятие, если бы я ни сослался на катастрофическую нехватку времени. Дальше терпеть весь этот балаган я был попросту не в силах. Этот запах дряблости и многолетней человеческой пыли, разнообразные святые, что, будто осуждая, таращились на меня со стен и полок. Да и бред этой старушенции – этого живого дореволюционного ископаемого – уже порядком приелся.
Но на что только ни решится отчаявшийся человек!
После той шутки, что дом проделал со священником, поход во всякую церковь мне был заказан: отец Ануфрий здесь постарался на славу. В газетных астрологов и целителей верилось с трудом. Спать же в доме по-прежнему было жутко. Даже когда дали электричество, и я по несколько раз включал всюду свет (который неимоверным образом обязательно выключался), положение не шибко улучшилось. Дом продолжал вовсю надо мной издеваться. Сами собой перемещались предметы, мебель кочевала из комнаты в комнату, в ванной текла вода, и непременно кто-то плескался, а по коридору вечно кто-то маршировал. Среди ночи я просыпался в кромешной тьме, слушая, как за стеной разговаривают, как играет музыка; принюхивался и чувствовал, как из кухни тянет жареным мясом – и это с учетом того, что сам я жил исключительно на лапше быстрого приготовления.
А однажды случилось такое, от чего до сих пор голова кругом! Проснулся как-то поутру, и словно бы под водой очутился. Рыбы вокруг плавают, водоросли из пола торчат, все такое мутное, зеленоватое, покачивается, переливается. Дышать могу, а сказать ничего не выходит – только рот открою, как он уже полон воды; одни пузыри куда-то под потолок поднимаются. Выбрался кое-как на улицу – аж трясет всего, дурацкой спички зажечь не в силах! Выкурил полпачки, вернулся и… все как обычно: ни единого намека на то, что совсем недавно тут был натуральный аквариум.
По какой причине дом всячески противится тому, чтоб я курил в помещениях, – выяснить тоже не удалось. Но действовало это всегда безотказно: только за сигаретками потянешься, а они уже мокрые, в кашицу превратились. Если же спичкой чиркнешь, так сверху капать начинает. Один раз я даже не выдержал, психанул: натащил в дом свечей, разжег их и по комнатам расфасовал. «Что, съел?!» – кричу стенам. И тут дождь пошел. Прямо в доме. Стою, как дебил, а кругом все мокнет, лампочки искрятся и гаснут, да и самого меня обильно поливает.
Обиделся я в тот раз на дом и ушел пить в бар. На следующее утро тряпками лужи с пола собирал…
– В общем, заведите себе птицу божию, авось да поможет она вам, – напутствовала старуха, пряча в карман мои пятьсот рублей.
– Ага, – вздыхал я, – петуха мне только и не хватает. Да и… что толку? Вечером эти пернатые твари все равно не поют.
– Бог даст, избавитеся от напастей ваших, – бормотала она, настойчиво выпроваживая меня за дверь.
Старая карга!
* * *
Петуха все же купил. Вдруг да испугается его дом, и хотя бы днем будет оставлять меня в покое.
Шатался по птичьему рынку взад-вперед, высматривал такого, чтоб поздоровее, поголосистее. Пусть крик его летит во все углы, гоня оттуда расшалившееся мракобесие. Хоть какая-то радость. Несколько часов без бегающих табуреток, улыбчивых идиотов, всплесков, скрипов и голосов.
В итоге замаялся бродить меж всех этих лотков с различной подневольной животиной, но таки отыскал себе крупного задиристого петуха. Запихал его в заранее прихваченную клетку и потащил домой. Пока нес, петух старательно надрывал горло, люди вокруг оборачивались, посмеивались, пальцами тыкали. Ветер рвал куртку и тушил сигареты. Все в этом мире было против меня.
Добравшись до дома, захлопнул дверь и поставил клетку на пол.
– Все, пришли. – Уселся на стул, вытер пот со лба.
Дом тем временем подозрительно притих.
– Знакомьтесь, – усмехнулся я, – это жуткий дом, а это грозный петух. Теперь живем все вместе. Надеюсь, сдружимся, и будет у нас мир да покой.
Отдышался.
Клетку с птицей водрузил на подоконник в спальне. Сам же, сбросив одежду, прошел в ванную. Долго стоял над краном и молил, чтоб никакого песка.
Потекла вода.
Набрав полную ванну, с удовольствием улегся в нее, закрыл глаза. Наконец-то немного долгожданного отдыха. Устал уже от всех этих сумасбродств. Ни о чем ином больше не думал, лишь о том, как бы с катушек не слететь.
В какой-то момент даже задремал. Увидел матушку, ее печальные глаза, как смотрит она, наверное, теперь на мою фотографию – единственный сын, обокравший ее и удравший бог весть куда. Как она там?..
В спальне заголосил петух, и практически сразу подо мной исчезло дно. Скользнув ладонями по гладким краям ванны, я провалился в черную глубину. Раскрыл глаза, глянул вправо-влево – сплошь темнота. Затем поднял голову и увидал размазанный прямоугольник света. Отчаянно дергая руками и ногами, поплыл к нему. Вынырнул и, тяжело дыша, уцепился за край.
И вот тут-то мне стало по-настоящему страшно. Ноги мои спокойно болтались в воде, и, судя по всему, дна подо мной не было. Вообще не было! Сплошная бездна, в черноте которой шевелилось нечто безразмерное.
Завопив, быстро выбрался из ванны, рухнул, приложившись коленом о кафель, и отполз к двери. Тишина, ничего не происходит. Никто ко мне из потустороннего мира не ломится.
Спустя какое-то время поднялся и на негнущихся ногах подошел к ванне. Дно не вернулось, а из глубин на меня пялились два исполинских глаза. Гигантские зубы холодно поблескивали в свете лампочек под потолком.
– Ну дела-а…
Позже сидел в спальне на кровати, трясся от ужаса. В ванной что-то плескалось, и теперь я знал, что именно.
– Это уже не смешно, – буркнул я, – совсем не смешно.
Только тогда заметил, что петух исчез из клетки. Осталась лишь пара оранжевых перьев.
* * *
Конфетка-Милана оказалась довольно словоохотливой и весьма нестеснительной барышней. Мы недурно поболтали, после чего она многообещающе чмокнула меня в щеку, оставила свой номерок и, запрыгнув в машину, умчалась восвояси.
– И ничего страшного, – хохотнул я, провожая ее глазами.
Тем же вечером мне позвонили.
– Добрый вечер, – услышал я вкрадчивый мужской голос.
– Здрасте.
– А могу я узнать, с кем говорю?
Настроение у меня было хоть куда, и даже мелкие проделки дома не особо раздражали.
– Можете.
Воцарилось явно неловкое молчание.
– Хм… Так с кем я говорю?
– Зависит от того, кому вы звоните.
– Мне нужен некто Александр.
– Македонский? – сострил я.
– Увы, не он.
– Может, Пушкин?
– И даже не он, – голос обретал железные нотки. – Мне нужен Александр, хозяин этого номера. Тот, который так бойко ухлестывал за девушкой по имени Милана.
Ага, вот и хахалек нарисовался!
– Ну, думаю, он все же не ухлестывал, а ухаживал за ней, – улыбнулся я.
– Это не имеет значения.
– Как же не имеет? Еще как имеет! Посудите сами, «ухлестывал» – слишком уж вульгарное слово. Такими словами быдло выражается. Мы же с вами люди цивилизованные, воспитанные. Я, во всяком случае, точно воспитанный. Да и Милана – настолько яркая девушка, эх… За ней нельзя ухлестывать, за ней можно только ухаживать.
– Значит, я все-таки говорю с Александром? – голос вновь сделался вкрадчивым, даже по-своему ласковым. – Что ж, здравствуйте, Александр.
– И вам не хворать. Кстати, а вы кто?
– Меня зовут Никита Серебров. И я – Миланен жених.
– Ой-ой-ой! Как же вам повезло! – Я сполз на пол и с трудом подавил прущий из груди смех. – Примите мои соболезн… то есть поздравления. Очень, очень шикарная у вас невеста. За такой глаз да глаз нужен.
– Это уже отдельный разговор, – обрезал Серебров. – Речь сейчас исключительно о вас и вашем поведении.
– А что не так с моим поведением?
Тут из комнаты выглянула полка с книгами. Готов поклясться, до этого она находилась в спальне.
– Проблема в том, что оно мне не нравится. Делаю ссылку лишь на вашу неосведомленность касательно того, что Милана занята, как и на то, что вы понятия не имеете, кто я такой.
– И кто вы такой? Уж будьте любезны – просветите.
Полка спряталась обратно. А через минуту из той же комнаты вышли двое мужчин в форме грузчиков. Они повернулись ко мне: на лицах обоих глупые улыбки от уха до уха. Я кивнул им и оттопырил кверху большой палец. Идиоты переглянулись и стали вытаскивать из комнаты все ту же полку.
– Я – человек, с которым лучше не связываться, – ответил Серебров.
– Ого, звучит как угроза. Пугаете, что ли?
– Нет, зачем же?
– А-а… Тогда хорошо. А то я уж было решил, что вы пугало огородное. Так бы все сразу стало ясно: профессиональная привычка, все дела.
Повисло угрюмое молчание. Я буквально чувствовал раздражение Сереброва, как и его жалкие потуги держать себя в руках.
– Все сказали? – холодно отозвался он. – В общем, хочу дать вам совет, Александр. Забудьте о Милане. Не вашего она поля ягода.
– Это нынче мода такая: метафорами сыпать? Хотя, стоп! Фразеологизм же? Или нет?
Вновь молчание. Надеюсь, он там телефон не сгрыз от злости.
Кстати, а откуда у него мой номер?
Я задумался, но почти сразу себя успокоил: наверняка выглядел у Миланы в списке контактов. Судя по всему, этот тип был из числа тех робких богатеньких мальчиков, которых девушки вроде Миланы заводят аки породистых маленьких собачонок, – ради престижа. Ну и чтоб счета оплачивал, шмоточки дарил и прочее в том же духе. И вот нынешним вечером, набравшись храбрости, наш Никита стянул у нее мобильник и просмотрел номера. Теперь вот, ведомый праведным гневом почетного рогоносца, обзванивает всех ее ухажеров, что-то выясняет, даже пробует угрожать…
Но вместе с тем в памяти всплыли слова Пушистика, что Милана якшается с опасными людьми, с которыми лучше не связываться.
С другой стороны, ну не верилось мне, что этот юноша с девчачьими ужимками может быть опасным. Никак не верилось.
– Александр, я так понимаю, у вас сегодня прекрасное настроение? – наконец подал голос Серебров. – Вы все шутите да шутите.
– Верно, прекрасное. Чего ж ему плохим-то быть? Жизнь – штука интересная! А юмор – вещь довольно полезная. Смотрите, даже в рифму.
Рабочие отволокли полку в спальню, вернулись, поулыбались мне и ушли. Через какое-то время они потащили все ту же полку обратно в комнату.
– Соглашусь, юмор полезен, – мрачно произнес Серебров, – а вот насмешки порой могут сильно подпортить здоровье.
– Так разве ж я насмехаюсь? Это так, по-дружески, – продолжал балагурить я, наблюдая, как несуществующие придурки-рабочие таскают полку из одной комнаты в другую.
– Вот и я по-дружески советую вам забыть о Милане. В противном случае много чего нехорошего может произойти.
– Не беспокойтесь, мы будем предохраняться.
Серебров отключился.
А еще через три дня после этого разговора я затащил Милану в постель. И нет, мы не предохранялись.
* * *
Босой бродил по теплому песку, слушал волны и зачарованно рассматривал линию горизонта. Боль отступила, и все страхи, выматывающий стыд и прочее буквально растворились в величии открывшейся необъятности.
Позади меня была дверь шкафа, через которую я шагнул в этот райский уголок.
– Мать моя женщина, – выдохнул я, подставив лицо рассвету, упиваясь вкусом соли на разбитых губах. – Как же так?..
Остров, затерянный где-то в океане, – тут тебе и пляжная коса, и пальмы, и коралловые рифы, и суетливые крабы, и пение невиданных доселе птиц… А за спиной – зависшая в воздухе дверь, через которую я мог видеть свою неприбранную спальню. Один шаг, заключавший в себе расстояние в несколько тысяч километров.
И вокруг никого.
На весь пляж я был совершенно один. Голый, избитый, стоял и любовался тропическим рассветом.
– Спасибо, – сказал я дому.
А потом побежал к воде, с радостным криком нырнул в накатившую пенистую волну и долго-долго плыл – до тех пор, пока не иссякли все силы, пока окончательно не выдохся. Дальше просто лениво покачивался на волнах, уставившись в безоблачное небо, с наслаждением ощущая, как морская соль щиплет раны.
И как же хорошо было мне в тот момент!
Позже, когда возвращался в дом, чувствовал себя полностью исцеленным, даже помолодевшим. Многие синяки поблекли, опухоль на лице спала, а с глаз сошла отечность. Ожог на щеке и вовсе не беспокоил.
Во мне бурлила энергия жизни, молодости.
Боже, а ведь до этого я ни разу не видел ни моря, ни океана!
* * *
– А теперь расскажи все, что знаешь о моем доме.
Я усадил свою ясновидящую азиаточку за столик, предварительно заказав ей коктейль. Разумеется, из тех, что подешевле.
– Так ведь я ж ничего о нем не знаю, – пожала она плечами. – Просто… в тот раз, когда была у тебя в гостях, что-то почувствовала.
– Что именно?
Яростно чиркнул зажигалкой и с наслаждением закурил. Алиса же потягивала коктейль через трубочку.
– А зачем тебе? – подозрительно глянула на меня.
Только теперь я понял, что не так. Ну конечно!
– Да не собираюсь я над тобой смеяться, – заверил ее. – Просто из всех, кого знаю, ты единственная, кто что-то да уловила в том доме. А мне очень важно понять, с чем я имею дело.
– Не-е, тут я тебе не помощница, – передернув плечами, она отвернулась, стрельнула глазками в сторону смазливого мальчика за соседним столиком.
– Почему?
– Так ведь это только мои ощущения, не больше. Может, я все выдумала. Тебе бы с моей бабушкой пообщаться, она разбиралась в таких вещах.
– И где мне найти твою бабушку?
– На кладбище, – ответила Алиса. – Умерла пару лет назад.
Я вздохнул. Пододвинув к себе пепельницу, положил туда сигарету и наблюдал, как она тлеет.
Молчание затягивалось.
– Слушай, – вспомнил я, – в прошлый раз ты сказала, что дом улыбается. Что это значит?
Алиса облизала губы, посмотрела на меня.
– У тебя необычный дом, – сказала она. – Он не злой, понимаешь?
– Не-а.
– В общем, есть злые дома. В них страшно. В них люди с ума сходят, калечат друг друга, убивают. Такие дома еще называют обитаемыми.
– В смысле?
Алиса закатила глаза.
– Дома с привидениями!
– А-а-а…
– Смеяться будешь – уйду! – надулась она.
– Нет-нет, я не смеюсь, – поспешил успокоить я. – Поверь, я за последнее время такого насмотрелся, что привидения воспринимаются мной так же естественно, как, скажем, табуретка. Меня, наверно, уже вообще ни чем не удивишь.
Алиса недоверчиво кивнула.
– И еще… – я замялся, не зная, как правильно выразить свою мысль, – мне кажется, что дом… ну… шалит, понимаешь? Я уже перепробовал массу способов борьбы с этим… Бесполезно! Дом как бы играется, угорает надо мной, подсовывая всякие фокусы.
В памяти всплыл случай, когда я проснулся среди ночи и обнаружил рядом с собой громадного спрута. Тот был заботливо укрыт одеялом, голова (или что там у него?) покоилась на подушке. Размеренно дышал…
– Вот поэтому я и назвала его смеющимся, – сказала Алиса.
– Но ведь в нем никто не жил! Дом – это обитель, как понимаю. Он впитывает в себя энергию людей и их поступков… или что-то подобное. Не мог же мой дом обезуметь в момент строительства.
– А он и не обезумел, – развела руками Алиса. – Он как расшалившийся ребенок. Не знаю, почему так получилось, но… он не испорчен. Он ведет себя так, как считает нужным. А вот испортить его могут жильцы. Эх, жаль, бабушки нету! Она бы точно знала, что делать. Уверена, ей бы твой домик понравился.
Почесав затылок, я потянулся к забытой сигарете, но обнаружил лишь истлевший окурок.
– А ты как думаешь, что мне делать?
– Подружись с ним, – спокойно сказала моя сексапильная азиаточка. – Если все действительно так, как ты говоришь, то у тебя есть уникальная возможность заполучить огромную шкатулку, полную диковинных чудес. Перестань воевать с ним, попробуй подружиться.
– Да уж… – пробормотал я, расплачиваясь по счету. – Знать бы еще, как это сделать.
* * *
Милана приехала уже после того, как я вернулся с тропического пляжа.
– Господи! Подонок, сука!.. Что же он с тобой сотворил-то! – возмущалась она, рассматривая мое изуродованное лицо. – Ненавижу его!
– Не переживай, – успокоил я. – Вот заживет все, и я обязательно надеру ему задницу. Даже в секцию по карате записался.
Улыбнулся, но шутки моей она не оценила. Возможно, еще и потому, что выглядел я и впрямь крайне плачевно. А ведь она меня час назад не видела – до того, как я пошел в океане купаться.
– Скотина, изверг, тиран проклятый! – кипятилась Милана. – Это я во всем виновата!
– Да ни в чем ты не виновата…
– Ведь давно уже бросить его хочу!
– Так брось, – хмыкнул я. – Что мешает?
Она растерянно посмотрела на меня.
– Так ведь это… Ну…
Насупилась и отвернулась.
«Угу, кто тогда побрякушки будет покупать», – не без злорадства подумал я, буквально пожирая взглядом ее аппетитную фигуру.
Какое-то время мы молчали, размышляя, что предпринять дальше. Благо, на этот счет у меня всегда имелась идейка.
– Иди ко мне, – позвал я Милану.
А вот целоваться было больно. Но я мужественно терпел…
Позже она легонько коснулась губами моего лба и выбралась из-под одеяла.
– Я в душ. Мне домой пора.
– Как скажешь, лапа, – пробормотал я, пребывая где-то между сном и явью.
Дом не шалил и покорно терпел Миланено присутствие. Никаких закидонов, за что ему отдельная благодарность.
Я же чувствовал себя хорошо: устал, тело приятно ныло, хотелось спать. Возможности шкафа невероятно радовали. Теперь, если дом не будет артачиться, можно и мир посмотреть…
В ванной послышалось бурление воды.
Эх, знать бы еще, как работает этот чертов портал! А то ведь соберешься куда-нибудь на Гавайи, тамошний пляжик потоптать, а тебя на Северный Полюс отправят. Так и помереть недолго…
Раздался один испуганный вскрик.
– Ох, дерьмо! – выдохнул я.
Вскочив с кровати, бросился в ванную: лишь теперь вспомнил, какой неприятной особенностью наделена моя ванна. Думать о твари в черной глубине не хотелось…
Дверь оказалась заперта изнутри.
– Милана!
Тишина.
– Милана, открой!
Ни единого звука.
Быстро оглядевшись, я рявкнул стенам и потолку:
– А ну немедленно отопри дверь, засранец!
Нехотя заскрипела задвижка, и дверь отворилась. Внутри было пусто.
– Твою ж за ногу, – прошептал я, приближаясь к ванне.
Разумеется, дна в ней не было, а из водной темени на меня с сытым видом таращилось кошмарное нечто.
Пошатываясь, я побрел прочь. Это уже совсем не смешно… Таких шуток я не понимал. И… что теперь делать?..
Во входную дверь постучали.
Ничего не разбирая перед собой, я щелкнул замком. На крыльце стояли четверо. Все знакомые лица.
– И снова здравствуй, – улыбнулся Серебров.
* * *
Меня толкнули в спальню и усадили на табуретку. Серебров и еще двое остались в комнате, третий из мордоворотов пошел искать Милану.
– Что ж ты непонятливый-то какой? – покачал головой Серебров. – Ведь все тебе до крайности довести надо. Неужто иначе никак?
Я исподлобья следил за его действиями, молчал. Толку отнекиваться? Машина его невесты припаркована у моего дома, ее одежда недвусмысленно разбросана по комнате, бюстгальтер вызывающе венчает ворох постельного белья. Тут все ясно как божий день.
– Ну, Саша, чего молчишь? – не унимался Серебров. – Скажи что-нибудь.
– Чего тебе сказать? – буркнул я.
Мордовороты сохраняли каменные выражения лиц, – хорошо хоть не лыбились. Настолько злой иронии я бы не вынес.
– Так на вопрос ответь, почему ты такой тупой? – горько усмехнулся Серебров. – Жить, что ли, надоело? Так мог бы просто себе вены вскрыть или с крыши сигануть. Зачем такую неприятную ситуацию создал?
Меня начинал бить озноб. По его надменной харе все было видно: до утра мне точно не дотянуть. А когда он вытащил пистолет и неспешно, насвистывая что-то себе под нос, начал прикручивать глушитель, я и вовсе затрясся. Вот, значит, как все будет. Культурно, блин.
Отвернулся – не хотелось смотреть на эти его приготовления. Палач распроклятый!
– Так что? Есть какие-нибудь светлые мысли на этот счет? – спросил Серебров.
Я не ответил.
Вернулся третий мордоворот.
– Никита Алексеевич, нету ее нигде, – рыкнул он.
– Хм, интересно, интересно… Везде посмотрел?
– Да, Никита Алексеевич. Странно тут все как-то…
– В каком смысле?
Мордоворот явно смутился.
– Там, в ванне… там это… песок.
Я шмыгнул носом. Серебров скосился на меня.
– Где Милана?
– Не знаю. Наверно, проветриться вышла.
Скажи я правду, он бы все равно не поверил.
– Без одежды?
И верно, вся ее одежда ведь прямо здесь, в комнате, на самом виду лежит…
Ну да и черт-то с ним, один хрен помирать!
– Может, и без одежды, – пожал я плечами. – Поди разберись, что у этих баб на уме.
– Резонно, – кивнул Серебров. – А если без шуток?
– Спал я, когда она ушла.
– Вон оно как… Ну-ну. Песок-то тебе зачем?
– Нравится, – огрызнулся я. – Песочные ванны принимаю. Для здоровья полезно. Да и ссадины быстрей заживают.
– Первый раз о таком слышу. И откуда только вы подобную чушь берете?
Он извлек из пачки сигарету. Я же внимательно следил за его действиями.
– Из телевизора.
– Телевидение есть величайшее зло нашего времени, – назидательно произнес Серебров и чиркнул фирменной бензиновой зажигалкой.
Сверху прилетела капля. Ровно на кончик сигареты – как и положено.
– Что за хрень? – Серебров осмотрел потолок. – У тебя, кажись, крыша течет.
– Не только течет, но и едет регулярно.
Из ванной послышался всплеск.
– Не понял, – нахмурился один из мордоворотов, после чего отправился проверять.
Серебров же вновь уставился на меня.
– Там ведь песок, – задумчиво протянул он. – Или… у тебя что – две ванны?
– Веришь, нет – я сам не в курсе.
Впервые за все это время я позволил себе улыбнуться. И что-то в моей улыбке заставило Сереброва вздрогнуть. Он крепче стиснул пистолет, но мне уже было не страшно. Без какой-либо видимой причины я вдруг успокоился: необъяснимая уверенность, что дом не оставит все просто так, росла во мне с каждой секундой.
– Там Милана? Или кто-то еще?
– Всякое может быть.
Серебров быстро утрачивал самообладание. Его глаза налились кровью, лицо перекосило, вся детскость мгновенно исчезла, словно то был Дориан Грей, к которому постепенно возвращались пороки, долгое время впитываемые заколдованным портретом.
– Лучше не шути со мной, – зашипел он.
– Я и не шучу, – отозвался я. – Здесь есть шутники похлестче.
Раздался душераздирающий крик, затем всплески воды, а потом громом грянул один-единственный выстрел.
Двое оставшихся мордоворотов переглянулись.
– Один туда, другой со мной остается, – распорядился Серебров. Все это время он не сводил с меня глаз. – Кто еще в доме?
– В доме? – Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. – Не знаю. Может, Джек Потрошитель?
– Все шутишь, да?
– А то!
– Повторяю: кто – еще – в доме?
– Только мы, – хохотнул я. – И дом.
Он направил на меня пистолет.
– Никита Алексеевич… – позвал мордоворот, и голос его заметно дрожал. – Никита Алексеевич!
– Да что?! – рявкнул Серебров.
– Тут… тут люди, Никита Алексеевич, – пролепетал мордоворот. – В коридоре… Тут такое…
И он опустил оружие, с удивлением годовалого ребенка открыв рот на представшую его взгляду картину.
– Чего? – Серебров посмотрел на него, затем на меня, снова на него. – Кто это такие?!
– Друзья, – больше не сдерживаясь, рассмеялся я. – Мои многочисленные друзья. У меня очень-преочень много друзей!
– Никита Алексеевич… – продолжал лепетать мордоворот. – Тут такое… они… они это… улыбаются!
Серебров подошел к нему и выглянул в коридор. Судя по изменившемуся выражению лица, то, что он увидел, ему не особо понравилось.
– Обалдеть! – выдохнул он.
Лишь теперь до моих ушей донеслись звуки большого города, шум машин, голоса, топот каблуков по асфальту, гул самолета где-то в вышине… А в комнату меж тем лился дневной свет. И это с тем учетом, что на улице царствовала глубокая ночь.
– Это невозможно! – Серебров повернулся ко мне. Он был бледен, в глазах отчетливо читался испуг. – Как ты это делаешь?
– Это все дом. Он любит шалить…
Без какого-либо логического перехода или предупреждения, Серебров вскинул руку и трижды в меня выстрелил.
Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то увидел расплющенные пули, отпечатавшиеся в бронированном стекле. Лист этого стекла делил комнату пополам, полностью отрезая Сереброву доступ ко мне.
Дом меня защищал…
Мой дом меня защищал!
Серебров что-то прокричал и принялся палить в мою сторону. Я вздрагивал при каждом новом выстреле, но ни одна из пуль так и не смогла пробить стеклянную заслонку. Приплюснутые кусочки металла торчали тут и там, от них в разные стороны паутинкой расходились трещины. Но не больше.
Когда патроны у Сереброва закончились, он отшвырнул пистолет и подошел к стеклу вплотную. Со злостью и отчаянием он таращился на меня, но добраться никак не мог.
Я поднялся с табуретки и шагнул к нему. Нас разделяло только стекло, и мы молча смотрели друг на друга.
– Тебе все равно не жить, – прошипел Серебров. – И все эти фокусы тебе не помогут. Надо будет, я сожгу этот курятник дотла!
Зря он так.
Серебров стоял к шкафу спиной, последний же из мордоворотов и вовсе убрел куда-то в коридор. Никто из них не заметил, как неслышно отворилась дверь шкафа, и как оттуда вышел некто высокий, в черном плаще и цилиндре.
«Джек Потрошитель, – не сразу догадался я. – Это и вправду Джек Потрошитель!»
Этот жуткий тип по-дурацки улыбался, демонстрируя ровные острые зубы, и сжимал в руке длинный блестящий нож.
Видимо, Серебров таки уловил какую-то перемену в моем лице. Он резко обернулся, и в этот миг Потрошитель грациозно взмахнул рукой. Сверкнуло лезвие, и поток крови вырвался из рассеченного горла, забрызгав бронированное стекло, кровать, не пойми откуда взявшуюся картину на стене…
Я отступил, неотрывно следя за действиями убийцы. Тот, продолжая лыбиться, перевел взгляд на меня. Элегантно поклонившись, он тремя пальцами приподнял цилиндр, после чего поволок все еще вздрагивающего Сереброва обратно в шкаф.
И все, что я был в состоянии сделать, так лишь поднять кверху большой палец правой руки.
* * *
– Играть хотим! – хором заявили мужчины, глупо при этом улыбаясь.
– Убирайся к черту!
Яростно хлопнув в ладоши, я зажмурился. Когда снова открыл глаза, в комнате было пусто. С тоской поглядел на запекшуюся кровь – нет, сегодня определенно не то утро, чтобы играть. Тела вчерашних незваных гостей, кстати, я так и не нашел…
Что же будет дальше?
Я решил не думать об этом. Вместо этого разделся и подошел к шкафу.
– Хочу на пляж, – произнес, точно заклинание какое.
По ту сторону двери и вправду оказался пляж. Но уже другой, не тот, что был в первый раз.
Купаться, смыть с себя ужас минувшей ночи!
И как бы было хорошо, если б дом умел самостоятельно убирать последствия своих проделок – например, вытереть с пола лужу. В принципе, может, и умеет? Просто не хочет, упрямится, будто спесивая молодая женушка.
Как только ощутил запах моря, решил, что обязательно выкуплю этот дом. Я в нем прижился, и мы теперь друг друга понимаем. Хотя… дом попробовал человеческой крови. Скажется ли это на нем? Как знать, как знать…
Больше чем уверен, что сумею договориться с Мишаней. Он уже и не надеется, наверное, продать эту постройку. Так что поторгуемся, и заберу волшебную избушку себе. Таки правильно сказала Алиса: этот дом – он как шкатулка, полная чудес. Грех от такого отказываться.
Долго плавал в прохладной воде. Позже выбрался на берег, лежал на песке и любовался небом. Вокруг никого. Я же совершенно голый, и от холода тело покрылось мурашками. Но возвращаться все равно не хотелось. Посмотрел на пики сосен. Пустынный пляж, лишь вдали на каменистом утесе одиноко возвышался маяк. Море шумело, шепталось, и с минуты на минуту мог начаться дождь. Но дождь здесь иной. Не такой, как у нас. И откуда взялось это ощущение?..
Жаль, что нельзя остаться.
С этими мыслями я побрел к двери.
Очень жаль…
И тут заголосил петух.
Я вздрогнул и обернулся: ненавистная тварь деловито вышагивала по берегу, чуть ли не у самой кромки воды.
– Ты!.. – выдохнул я и, спохватившись, глянул в сторону двери…
Внутри меня словно что-то оборвалось.
Дверь исчезла.
Дому действительно не нравилось кукареканье, и он закрылся. Или… или же это очередная дурацкая шутка?
Петух пропел вновь, после чего выжидающе уставился на меня.
– Ах ты ж сволочь пернатая! – заорал я. – Ты хоть представляешь, что натворил?!
Видать, петух отлично представлял, потому что вдруг развернулся и что было мочи рванул прочь. Я погнался за ним. Голый бежал по песчаному пляжу незнакомого мне острова, пытаясь поймать проворную цветастую птицу.
А с моря на нас медленно надвигалась гроза.