Мама собиралась на смену и давала мне наставления перед уходом:
— Через полчаса поешь котлету с пюре, на столе стоит накрыта миской и полотенцем, что бы не остыла. Уроки сделай и можешь посмотреть мультики, но долго не сиди, глаза испортишь! В пять часов придёт тётя твоя, разогреет тебе борщ, поужинай. Я сегодня до 8, так что если захочешь спать, то ложись, не жди!
— Хорошо, мамочка, я буду очень ждать.
Мать у меня работала в магазине и сегодня во вторую смену. Я только пришла из школы, впереди был длиннюююий день, который надо было чем-то занимать. Подружки сегодня были заняты — у одной отец с вахты вернулся, а вторая вообще болела — ветрянка. Что такое ветрянка я прекрасно помнила! Все чешется, но чесать нельзя! Как пятнистая рыба в зелёных точках и выглядишь очень очень плохо, пусть ты и во втором классе, но ведь девочка и должна выглядеть всегда хорошо и опрятно. Ветрянка мне не понравилась и болеть ещё раз заразившись от подружки мне не хотелось. (Правда это и не грозило, но кто бы знал. Да её и не выпускали гулять).
Дом наш был на оживленной улице напротив парка. По улице сновали машины и нужно было быть всегда осторожной переходя дорогу — много кошек и собак полегло под колёсами в попытках пробраться в замечательные парковые заросли. Трупики животных я наблюдала из окна в отцовский бинокль. Они были странными, неприятными, грязно-красными. Изредка скрывались под колёсами машин, которые разгоняли мушиные стаи. Год назад кошка Катька оказалась не столь проворной, как она думала и тётка весь вечер плакала у себя в комнате, после того как похоронила Катьку возле сарая.
Весенняя погода радовала. Скоро каникулы. Ну как скоро... через три недели. А еще приедет отец! Ещё вечность, ужас как долго! Время тянулась медленно. Я сидела под навесом на веранде во дворе с любимой красной машинкой и представляла отца. Как он на севере работает, водит грузовик к нефтяной вышке, по глубокому снегу среди мрачных деревьев. Тайга. Тайгу я представляла слабо — темно, лес, медведи, болото. Как-то так. Да и отцовскую работу тоже не очень. Вахта. Загадочное слово.
В мире было очень много загадочного и в первую очередь сам наш дом! Очень старый, дед говорил, что построили его ещё в прошлом веке. Как это «в прошлом веке» было непонятно, но по дому было видно, что он очень старый. В доме было шесть комнат на втором этаже, кухня, подпол, подвал, сарай, уличный туалет (он же и единственный), несколько кладовок. На первом этаже жили соседи с которыми мы почти не общались.
Старость дома была очевидна - облупившаяся краска, сухое дерево стен, тяжесть огромной двери, обитой войлоком и дермантином. Половицы скрипели в некоторых местах, в одной из кладовок пахло стиральным порошком, бельём, тряпками. В ней стоял огромный шкаф с зеркалом. Шкаф громоздился как автобус, частично загораживая пыльное окно, по углам затянутое паутиной. А ещё на шкафу стояли картонные коробки с непонятным содержимым. Лазить в шкаф мне не разрешали, однако любопытство победило и как-то, в очередную мамину смену я с трудом отодвинула тяжеленную створку с зеркалом и залезла в шкаф. Долгая история, отдельная. Скажу, что мне не зря не разрешали копаться в этом шкафу и не зря он так притягивал меня!
То, что дом полон загадок разделяла не только я. Моя тётка рассказывала, что когда она одна ночует в доме, то слышит как в полной тишине где-то в дальней комнате с характерным звуком двигаются стулья. Странные скрипы и шорохи раздаются внезапно на кухне. Самым страшным из этих эпизодов было то, как пару раз она просыпалась и не могла пошевелить ни рукой ни ногой, одеяло становилось тяжеленным как бетонная плита, дыханье сдавливало, а глаза застилали множество искр. Её рассказы пугали меня, а ещё больше то, что в её глазах я видела неподдельный ужас, а во время рассказов голос дрожал и срывался. Старшая тётка потешалась над ней, говорила что она дура и воображает всё. Не знаю... с одной стороны я верила, с другой - сама ничего подобного не слышала, даже когда оставалась ночевать одна. Но последующие события, о которых я хочу рассказать, заставили меня пересмотреть мои твёрдые убеждения второклассницы, будущей пионерки.
Вторая кладовка была для инструментов и всяких загадочных дедовых штук. Окошко в ней было совсем маленькое, размером с альбомный лист. В лучах солнца, прорывавшихся сквозь это маленькое окно столбом танцевали пылинки. Можно было долго наблюдать как лёгкое дуновение вызывало бурю в воздухе, колебания света и теней на стене. При входе были воткнуты в деревянную стену два топора. Их ручки торчали на уровне глаз взрослого человека. Почему именно два? Я не знала. Два топора. Там были ещё ящики с инструментами, лопаты, тяпки, какие-то железки, коробки с загадочными вещами, коробки с камнями отцовской коллекции минералов, стеклянные колбы, пара реторт (ещё одно загадочное слово, которое она слышала от бабушки). Из этой кладовки был ход на чердак. Чёрный, привлекательный, высокий как замок в горах. Я до сих пор не решалась туда сунуться, но ход манил своей клубящейся темнотой, волнами тепла с чердака, запахами сухих листьев и золы (ими утепляли чердак, как потом дед рассказал).
На чердак было очень трудно и страшно залазить, ступая поочередно на полки в кладовке. Там было пыльно, навалены кучи листьев, зола из под ног взметалась клубами и был выход на крышу, на которой тоже было очень страшно. Дед брал меня туда пару раз - высота была огромна. С крыши был виден парк, соседские крыши, двор как на ладони. Жаркие металлические листы, которыми была покрыта крыша громко грюкали и хлопали под тяжелыми дедовыми шагами. Окно на крышу было не застекленным, но закрывалось двумя тяжелыми ставнями. Когда я стала старше, то видела следы пребывания там своей второй тётки - она задумчиво курила в чердачное окно (что было крайне безрассудно в деревянном доме и на чердаке, полном всякого сухого барахла), читала или просто сидела в плетёном кресле, которое как-то затащила на чердак. Может вспоминала ночные шорохи, вызывающие у неё странное томление, а может думала о более прозаичных вещах - мужчинах, с которыми у неё не складывалось, несмотря на то, что она была очень красива.
Кошка Нюська бесилась и гонялась за бабочкой. Нюська была трехцветной беспородной кошатиной, основная задача которой была отпугивать своим присутствием мышей и крыс. Действительно, ни тех ни других я в доме никогда не видела... но шорохи? Возможно наши мыши были просто осторожными мышами, предпочитавшими держаться от Нюськи подальше. Бабочка перелетела наш туалет (на улице), а кошка юркнула под веранду, на которой я расположилась.
Ещё одно загадочное место, которое привлекало меня не меньше чердака. Подвал. В подвале я была только один раз, опять же с дедом, а остальные разы наблюдала сверху, как он ходит с фонарем между стеллажей и странные искаженные тени мечутся по стенам, банкам и бутылкам. Подвал был, пожалуй, даже интересней чердака и спуск в подвал представлялся мне гораздо более простым, чем подъем на чердак!
Из под веранды раздалось шипение, скрежет, какая-то возня... и Нюська стремглав кинулась на ближайшее дерево и взмыла под крону. Следом, победно распушив хвост, вышла чёрная соседская кошка. Подпол под верандой был закрыт на небольшой замок, впрочем, это не было проблемой - ключи висели на связке в сенях, там же где ключ от сарая, ящика для метёлок, туалета (когда его зачем-то закрывали на замок). Зачем закрывать уличный туалет на замок я и представить не могла, но вот он ключ... с синим ушком, специально помеченный, от подвала. Я сама не заметила, как оказалась в сенях, возле гвоздя с ключами. Котлеты с пюре были забыты! Мысль о подвале, об его мрачной сырости, захватила меня полностью и двигала моими руками и ногами. Теперь фонарик. Фонарик в антресолях в коридоре. Что бы был под рукой когда свет отключают или пробки выбивает. Пришлось взять на кухне табурет... вот он и фонарь - длинный, с рядком круглых «больших» батареек внутри.
Подпол открыт. Ничего интересного в подполе нет - какой-то мусор, доски и дальше все заколочено - основание дома. А вот вход в подвал - гораздо интереснее. Деревянная квадратная крышка люка на больших петлях, обитая чем-то мягким и вероятно тёплым. Круглые шляпки мебельных гвоздей по периметру, сеточка тесёмок для большей прочности обивки. Большой навесной замок. Дед все делал на века, старательно, вдумчиво. Дед вообще был самым умным человеком, которого она знала в своей недолгой ещё жизни - умнее тёток (даже той - старшей, что знала немецкий, английский и немного французский), умнее её матери, бабушки (хотя она была очень мудрая женщина и тоже разговаривала на немецком), умнее даже отца. Хотя умом своим никогда не хвастался, только рассказывал множество историй - про революцию, лагеря, про свой институт, нефть и походы в глубь лесов «за геологическими образцами» - ещё непонятные слова.
Замок был смазан и легко поддался в моих детских пальчиках. Щёлк. Путь в подвал преграждает только тяжелая крышка люка. И он не поддавался. Слишком плотно сидела крышка в своём квадратном гнезде, слишком мало сил было в тонких ручках. Было обидно и очень любопытно. Оставаться в шаге от интересных тайн, загадок, вот так близко - за одной деревяшкой люка.
Прошлым летом я видела, как дед поднимал огромный лодочный мотор - зацепил специальным ремнём, поддел его черенком от лопаты и получился рычаг. Дед с легкостью поднял мотор и взгромоздил на тележку. В моей голове начал оформляться план. В качестве рычага подойдёт метла. Ключ от сарая был тут же на связке. Мётлы были в сарае - в двух шагах, только перейти через двор.
Черенок метлы действительно оказался достаточно тонкий, что бы пролезть в ручку крышки люка и в то же время длинный - упереть в противоположную сторону люка и что бы остался рычаг. Очень счастливая мысль (или наоборот?!) немного усилий и вот крышка люка вышла из своего гнезда и её можно было открыть руками даже девятилетней девочке.
Из подвала пахнуло сыростью, слабым запахом плесени, картофеля, а ещё чего-то незнакомого и странного. Фонарь выхватывал ряды полок с банками, мешков (вероятно с картошкой), каких-то конструкций. Противоположной стены подвала не было - она терялась во тьме. Вниз вела почти вертикальная металлическая лестница, сваренная из металлических уголков - в потеках ржавчины, каплях воды, неприятная на вид и холодная на ощупь. Было страшно, интересно, сердце колотилось и очень странно щекотало внизу живота.
Я начала спускаться одной рукой держась за лестницу, а второй сжимая фонарик. Одна ступенька, вторая. Моя нога нащупывала следующую ступеньку, потом ещё одну. Моё лицо было уже ниже уровня потолка. То, что произошло дальше, я помню плохо. Видимо влага и ржавчина сыграла свою роль, но моя нога провалилась между перекладинами-ступеньками, одной рукой я не удержалась, ногу пронзила безумная острейшая боль и я рухнула во тьму подвала и во тьму собственного сознания.
Сознание возвращалось ко мне вместе с болью. Болело всё - нога, левая рука, спина, голова. Я ничего не соображала от боли. Боль заполняла весь мой маленький хлипкий организм, накатывала волнами при любой попытке пошевелиться. Светлый квадрат люка виделся где-то недостижимо высоко, а лестница железным монументом возвышалась практически над моей головой. Лежать было холодно, чем-то неприятно пахло и боль. Боль пока перевешивала все другие чувства и ощущения. Страха не было, только обида на несправедливую жизнь, которая вот так, неожиданно и ни за что решила наказать маленькую девочку, шмякнуть её с трехметровой высоты на влажный подвальный пол.
Что такое переломы я знала. Тётка как-то сломала руку поскользнувшись прямо перед магазином и месяц ходила в гипсе. Выглядело это забавно.
- Болит, тётя Л.? - любопытничала я.
- Нет, не болит.
- А было больно когда гипс делали?
- Немножко. Самое неприятное, что я не могу нормально работать, мыть посуду и готовить.
То есть, по идее, я не готовила, посуду мыть не любила и не работала. А «немножко» боли... только вот это было не похоже на «немножко» и на «сильно» тоже не похоже. Это было вообще ни на что не похоже. Я начала проваливаться в темноту.
Боль выдернула меня из забытья. Лежать стало ещё холоднее и неприятнее. Я подняла голову - нога вывернута под неестественным углом, что-то неприятно и остро белеет там, где было больнее всего. Не хотелось думать, что это кость, но она притягивала мой взгляд... ком подкатил к горлу и темнота накрыла меня снова.
Видимо без сознания я была не очень долго. Боль не утихла, но и не стала больше. Слезы застилали глаза. Помимо ноги у меня была вывихнута и сломана рука и, наверное, я сильно приложилась головой об пол. Лежать было холодно. Повернув голову я видела какой-то мусор, банки с соленьями и вареньями, на возвышавшихся к потолку стеллажах, в углу мешки (наверное с картошкой). Фонарик освещал ближайшие полки, но свет терялся в глубине подвала. Я попыталась сменить позу. Шевеление пронзило болью все мое тело и снова чуть не потеряла сознание, однако мне удалось вытащить из под спины сломанную руку. То, что она была сломана было очевидно.
Через люк доносился шум проезжающих машин, гудение троллейбуса, далекие детские крики и смех. Услышат ли меня?.. Я пыталась кричать. Думаю, что своим криком не смогла привлечь бы даже кошку - звук выходил слабенький, стены подвала гасили его, банки и мешки не давали эху разгуляться. После нескольких минут хрипов и писков мой план привлечь криком соседей был признан безуспешным. Интересно, сколько времени сейчас?.. вообще, как любой нормальный ребёнок я редко интересовалась временем, ну разве что когда ждала кого-то «вот в семь вечера придёт отец!» говорила мать и я периодически поглядывала на часы. Время всегда текло медленно-медленно, немножко ускоряясь когда играешь и почти останавливаясь, когда часто смотришь на часы. В детстве меня не занимали такие выкрутасы времени, только потом, став старше, я стала обращать на это внимание и задумываться над его свойствами. Вот и сейчас мне было непонятно - прошло полчаса или два, а может шесть?
Боль пульсировала в ноге. Я старалась не шевелиться, что бы не провоцировать её грызню, но тело затекло и я немного развернулась. Боль ударила волной по всему телу, в глазах снова потемнело, а слезы обожгли щеки. На этот раз я не потеряла сознание, плакать было бессмысленно - мама далеко и пожалеть все равно не сможет.
Надо мной возвышалось кирпичная стена и сводчатый потолок из того же кирпича. Дед рассказывал, что когда строил подвал, то «по знакомству» добыл цемента, да не простого, а шестисотого. Что это такое я не знала, но со слов деда он был очень прочный! В доказательство он приводил факт, что когда хотел через два дня после возведения стены забить в стену металлический крепёж для полки, то не смог - цемент не поддавался. И подвал, опять же со слов деда, выдержит бомбардировку, может даже атомную.
Атомная бомбардировка часто изображалась на страницах его газет «За рубежом», Рейган в цилиндре со звёздами, грибы атомных взрывов, толстые ракеты, опять же со звёздами и буквами US. Что всё это означало было непонятно, но выглядело страшно. Значит во время атомной бомбардировки мы может быть выживем. А вот сейчас...
Вспоминая это своё падение, я не ловлю себя на мыслях о смерти, думаю, что в тот момент их не было. Была боль, слёзы, обиды, сожаления о том, что вот я такая дура, полезла куда не надо. Но для детей смерть это абстракция. Слово.
Кирпичная стена как-то изменилась. В подвале стало темнее, холоднее. Стена уже не уходила вертикально вверх рядом с моей головой, а как бы нависала надо мной, стала ощущаться её тяжесть, кирпичная прочность. Страх заставил мое сердце биться быстрее. Кроме того, из стены свисали какие-то длинные, сантиметров двадцать, белые веревки. Они были чем-то похожи на побеги картошки, сваленной в углу подвала. Только побеги стремились вверх, а эти штуки - вниз. Их было не много, может с десяток, но я не помнила, что бы они раньше вообще там были - была обычная кирпичная стена.
Мне стало трудно дышать. К боли примешалось удушье, в лёгких разгорался огонёк. Вздохнуть стало тяжелее, каждый вдох отзывался острой болью где-то в боку.
На притолоке мое внимание привлекли серебристые головки шурупов. Они были ввинчены снизу в раму люка, три штуки с одной стороны, противоположной той, к которой крепилась лестница. Три шурупа и они странно выделялись белизной алюминия на темных старых досках.
Люк заслонила чья-то тень...
- Помогите, это я! Я упала, помогите, пожалуйста! - слёзы брызнули из глаз от радости внезапного спасения. Мои мучения скоро прекратятся, врачи, скорая помощь, гипс, мама, дедушка со своими рассказами, бабушка с пирожками.
Образы тепла и счастья закружились в голове.
- Помогииитееее! Помогите, помогите, помогите!
Над люком показалась маленькая круглая голова. Слишком маленькая для взрослого человека. Не разглядеть против света. Страх ледяной волной накрыл меня, кричать «помогите» резко перехотелось, слезы мгновенно высохли, дышать от ужаса стало ещё тяжелей. И ведь не двинуться никуда, лежу как на ладони в этой яме...
- Мяяяяяяя...
- Нюська?!
На круглой голове возникли уши, которые кошка в страхе прижимала к голове. Кошка. Страх так же внезапно отпустил меня, чуть ли не смешно стало. Кошки испугалась.
- Мяяяяяяя! - тоненько пропищала Нюська.
- Нюська, кссс- кссс, киса! - я поманила кошку.
Кошатина вытянула шею и нервно нюхала подвальный воздух. Внезапно она резко подалась назад и исчезла.
- Нюська, дура мохнатая, кссс, кссс!!! - но та сбежала... Как будто что-то её внезапно испугало.
Слезы обиды душили меня. В боку больше не кололо, воздух посвежел и дышать стало немножко легче. Я плакала от бессилия, боли, обиды на свою дурость, неуклюжесть, от злости на эту тупую кошку.
Надо было как-то выбираться. Холодный каменный пол как будто высасывал энергию из моего тела. Я снова попробовала переместить своё тело и немножко подтянуться поближе к лестнице. Боль сконцентрировалась в руке и ноге, голова была тяжёлая, но ушиб практически чувствовался. Здоровой рукой я схватилась за ступеньку и резко дернула за ржавый металлический уголок. Видимо я кричала от боли, не знаю, но спасительная темнота снова накрыла меня. Трудно сказать сколько я пробыла без сознания... Когда я очнулась света стало гораздо меньше. Мои глаза видели теперь только то, что было прямо перед ними, а все что было по сторонам скрывалось в странной клубящейся тьме. Эта тьма пугала. Пугала так, как то чувство, появляющееся внезапно, поздним вечером, когда твои мысли набредают на что-то совсем чуждое.
Да... сейчас я понимаю это. Когда смотришь фильм ужасов и там кровища, монстр, убийства, скриммеры. Пугалки для взрослых. А потом сидишь в тишине, телевизор выключен и тут приходит реальный страх, тот страх, который всегда неподалёку... Со времён, когда женщины разводили костры у входа в пещеру, но никогда не совались в неё глубже сотни шагов. Страх, сжимающий сердце, заставляющий глаза исторгать толчками слёзы... Все привычно кругом - квартира, диван, чёрный провал телевизора, пустой бокал, но слёзы катятся из глаз, а ты не можешь их удержать, не знаешь как, не знаешь такого барьера, который бы погасил этот иррациональный ужас. Ведь он внутри тебя!
В моих ушах прогремел колокол. Ещё раз. Прошла наверное минута и снова громкий, сотрясающий звук колокола. Звук возникающий из боли и приносящий боль. После громкого удара оставалось послезвучие - всё тело накрывала волна вибрации, более спокойного, тихого звука, который сходил на нет. И снова звон, снова...
Проём люка уже не светил ярким дневным светом, видимо темнело, хотя вечер весной должен был наступить позже. Я не знала. Стена, возле которой я лежала, была вся покрыта длинными белыми ростками. Некоторые свисали сверху на целый метр, некоторые, которые были ниже, тянулись ко мне, к моим голым ногам, спине, белеющей из под футболки. Ком тошноты подкатил к моему горлу, выглядело это очень мерзко. Никогда бы я не приблизилась, даже при свете дня, даже с дедом за руку, к таким... штукам. Что бы не видеть этого я отвернулась и стала разглядывать банки на стеллажах. Колокол больше не звучал. Огурцы, помидоры, ряды банок с вареньями и компотами... в подвале хранили свои заготовки одна и вторая бабушка, обе тётки, моя мать. Некоторые банки были на вид очень старые, покрытые паутиной, пылью. Надписей на этикетках почти не было видно. «Вишня 197..» и лица, лица... человек с лысиной, человек с бородой. ещё один человек с большой бородой, странный карлик, хотя он и не выглядел таким, а наоборот.
Мне снова стало трудно дышать. В боку закололо, захотелось сменить позу... Я уже не видела банок, они сливались в какую-то странную поверхность. Банки с огурцами стали белыми клетками, а банки с вареньем — чёрными. Как на дедовой шахматной доске... Я уже всё поняла.
Я была фигурой на бесконечном клетчатом поле — холмы, луга, пригорки. Все в клетках, до самого горизонта. Ни одного деревца, ни речек, ни ручьев. Только я, клетки и зеркальные шары. Большие, не очень большие, средние... разного размера, но ни одного маленького. Они тоже подчинялись правилам игры, их тоже кто-то двигал. Ужас безысходности накрыл меня, это был мой кошмар, я не в первый раз видела эту картинку... Как-то при температуре 39,2 уже была эта игра. И в более раннем детстве. Кто-то двигал мою фигуру, шары сталкивались с колокольным звоном, а я в ужасе замирала в предчувствии того, что они сойдутся на моей клетке. Но моя воля была скована кем-то. Игроком.
Сердце колотилось со страшной силой.
Эта игра неизменно наводила на меня непередаваемый ужас. Своей простотой, неопределённостью и тем, что ничего поделать я не могла — только следовать неведомым правилам.
(Прислушайтесь к себе, а не было ли у вас такого? Может в далеком детстве, когда вы мучительно страдали от гриппа, а перспектива прогулять школу уже не казалась такой радостной?!)
Небо было окрашено в грязно-красный цвет с вкраплениями шерсти и мух. Мерзкие зеркальные шары отражали красное небо и бесконечное клетчатое поле. От них шёл нестерпимый жар, не хотелось к ним приближаться, но если бы это зависело от меня?!
Сил кричать уже не осталось, да это было и бессмысленно — игра поглотила меня. Слез тоже не было.
— Господи, да что же это, милая, попей немножко, Боже мой, да как же так!!! Сейчас, потерпи, я побуду с тобой, потерпи, пожалуйста, пожалуйста, Боже мой...
Нашла меня тётка, вернувшаяся с работы. Пошла в туалет на улице, увидела раскрытые створки подпола и вызвала скорую.
Всякая мистика... Доктор сказал, что нехватка кислорода на дне подвала могла вызвать галлюцинации, ну и просто обычный горячечный бред от переломов, боли, температуры. А может и нет?..