Когда Вера решилась рассказать эту историю, было уже темно. В окно заглядывала круглая, как монета, луна, тени казались чёрными и живыми. Вера стесняясь просила включить свет и не прерывать рассказ. В семнадцать у неё появились новые друзья, гитара и посиделки в квартире у чьих-то всегда уехавших по делам родителей.
Голова Веры была лёгкой от сладкого красного вина, а Славновогорск казался далёким и маленьким как никогда раньше. Вера училась в Москве и в окружении сотен бетонных стен, железных боков машин, суматошных, всегда спешащих людей всё реже оглядывалась назад: на пустой лестничный пролёт за спиной, невзрачного прохожего, скрипуче кашлявшего в кулак, скрюченную тень дерева за окном, на холодный август, что отцвёл долгих пять лет назад.
С Леной они дружили всю жизнь: жили в соседних квартирах, ходили в один детский сад, делили одну парту в школе. Хотели и в институт один поступать, местный, чтобы недалеко от родни было. А Тому к тётке отправили погостить на лето. Тома носила протёртые на коленях джинсы и как-то быстро стала своей. Втроём они разменивали длинные летние дни на смех, брызги мелкой городской речки, подтаявшее на солнце мороженое. А потом Томка узнала про заброшенный детский сад.
Его построили в конце восьмидесятых – большой, красивый, набитый новшествами для развития детей. И сразу же набрали все группы. О нём писали в местной газете, гордо рассказывали соседям, что пристроили туда сына или дочь, а потом бросили, будто сбежали.
Что там случилось, никто толком не знал. В газетах писали про опасную плесень, про взрыв в бойлерной и эпидемию гриппа. А очевидцы предпочитали молчать. Только сторож, в тот страшный день не пришедший на смену, как-то рассказывал собутыльникам, что с детским садом всегда было что-то не так – стены как стены, площадки, качели для детей, но чудилось во всём этом не то, плохое, чуждое. Дети не хотели в нём оставаться, каждое утро с рёвом просил родителей не уходить то один, то другой. Но это везде так, списывали на обычные страхи детей. Потом и воспитателям стало мерещиться: то тень мелькнёт, то прошмыгнёт кто-то за дверью. Люди пугались, но продолжали приходить –одни на работу, другие верили в программы воспитания, не доверяя рассказам детей.
Так прошёл год и немного больше. То, что жило на пустыре, спало в сухой, выпитой сорняками земле, отъелось, распробовав страх, стало всё больше жрать. Дети боялись оставаться одни, родители переставали их приводить. А тому жуткому хотелось ещё.
Сторож тоже не знал, что случилось в тот день, крестился, говорил, что Бог его пожалел, отвёл беду. А кто-то видел на станции молоденькую и совершенно седую воспитательницу, что уезжала из Славновогорска навсегда. Кто-то ещё знал родственников детей, которых после того самого дня можно было отдать только в школу коррекции. Слухи ворочались, ползали по городу жирными дождевыми червями, то уходя под землю, будто бы забываясь, то вылезая опять.
В городе о заброшенном детском садике знали все. Передавали истории друг другу, пугали младших и никогда не ходили на тот пустырь. А Томка как услышала, сразу решила пойти.
В день, когда она потащила подруг в заброшенный детский сад, по небу ходили тяжёлые облака, ветер дул обещанием осени. Вера куталась в лёгкую ветровку и предлагала никуда не идти. Но послушно шла за подругами вдоль скучных серых домов, потом по заросшему выгоревшей травой полю. От города детский сад отделяла чахлая роща, её разбили, как только закрыли сад, то ли чтобы не видеть его, то ли и правда был в планах города такой проект.
Тома уверенно прошла между тонкими, молодыми ещё ясенями, первой увидела калитку. Железные, когда-то выкрашенные голубой краской столбы доедала ржавчина, решётчатая дверь болталась на верхней петле. Лена на пробу дёрнула её, решётка со скрежетом подалась. Неприятный надрывный звук отлетел от калитки внутрь, в заросшую неряшливыми кустами аллею, покатился по растрескавшемуся асфальту, цепляясь за торчащие из него толстые чёрные корни.
В Славновогоске всегда было много птиц: летом не находилось в городе места, где не чирикали бы воробьи, с важностью каркало вороньё, заводил трель соловей. А в детском саду было тихо. Под ногами скрипели мелкие камни, ветки кустов шуршали, цепляя Веру за куртку, холодный ветер шевелил чахлые пожелтевшие листья. Но всё это тонуло в густой тяжёлой тишине.
— Дойдём до спальни, где это случилось, и назад. – Сипло произнесла Лена, глядя перед собой. Вера кивнула, то ли самой себе, то ли спине подруги. А Тома решительно зашагала к обшарпанным, выцветшим корпусам.
Мелкая голубая плитка растрескалась и отлетела кусками, стены казались обглоданными каким-то чудищем, с оконных рам облезла краска, а на её месте поселилась плесень, куски стёкол торчали острыми неровными зубцами, так что окна походили на чёрные оскаленные пасти. Детский сад выглядел неприятно.
Вход в комнаты четвёртой группы оказался свободен – дверь, видимо, выломали сбежавшиеся на крик люди и бросили так. Из пустого проёма двери тянуло сыростью, у самого пола стелился жидкий белёсый туман.
Тома первой поднялась по трём низким ступенькам, перешагнула порог. Лена пошла за ней. А Вера никак не могла решиться. Всё в ней кричало, что надо бежать, и чем быстрее, тем больше шансов, что детский сад выпустит их. Она моргнула несколько раз, а потом сделала шаг назад. Под ногой Веры хрустнула тонкая ветка, за спиной, на одряхлевшей выцветшей детской площадке, заскрипели качели. Железная рама сидения качнулась вперёд, проворачиваясь на ржавых креплениях, медленно отошла назад. Вера уставилась на мерно раскачивающиеся качели и поняла, что осталась одна. Тома и Лена, живые замечательные девчонки, ушли вперёд, уверенно разгоняя зыбкие страхи. А Вера осталась наедине с мёртвым двором, жуткой площадкой и шорохами. Её одну, маленькую и пугливую, детский сад не отпустит, поймает цепкими крючьями кустов и разорвёт на маленькие-маленькие кусочки, такие, что никто никогда не найдёт.
Вера всхлипнула и быстро шагнула внутрь. За спиной у неё мерно скрипели качели, а впереди тянулся длинный коридор. Вдоль стен, присыпанные штукатуркой и стёклами, жались низенькие скамейки. Их сделали люди для маленьких и счастливых детей, они должны были верно служить им, пропитываться радостью, любопытством и радужными мечтами. А вместо этого остались в плену у осыпающихся краской стен и тихо печально гнили.
Вера смотрела на них и не могла отвести взгляд. Ей казалось, что люди для этого места такие же вот скамейки – жалкие, слабые, беззащитные. Оно привяжет к себе и будет пить, пока не оставит от настоящих живых людей кучки тлена. И им троим не сбежать.
Опомнилась Вера, когда поняла, что качели уже не скрипят, а тишина так давит на плечи и спину, что хочется закричать. Она уставилась в конец коридора. За ещё одним пустующим проёмом двери стояли Лена и Тома, они смотрели вперёд и не шевелились. Вера быстро пошла к ним.
Сразу за коридором была игровая комната. На полу валялись в спешке забытые игрушки. В углу дотлевал маленький шерстяной свитер. Тома и Лена стояли перед входом в спальню. Вера ничего не видела из-за их спин, только слышала, как глухо капает вода, разбиваясь о пол или лужу. Девчонки таращились вперёд, будто бы завороженные чем-то.
— Что там? – Спросила Вера, попробовала подойти. Тома и Лена вздрогнули. Они попятились и, не сговариваясь, оттеснили Веру.
— Не важно, — отрезала Томка. – Пойдём домой!
Лена не говорила ничего, только кивала. Вера заметила, что губы у неё сжаты в тонкую линию, а лицо белое, как у больной. Тома выглядела не многим лучше — кусала нижнюю губу, сглатывала, хмурила лоб.
Вера не стала спрашивать, поверила сразу, что ей лучше не знать. А убраться отсюда ей хотелось ничуть не меньше. Она развернулась, вышла в коридор.
Вера не сразу поняла, что изменилось, прошла по инерции пару шагов, а потом застыла. Рядом с ней остановились девчонки. Все трое, они смотрели на коридор и не могли понять, как так произошло. За большими, тянущимися вдоль стен окнами был день. Пасмурно, но светло. А коридор утопал в тенях. В нём поселился сумрак и всё густел, обращаясь в непроглядную темноту. Из углов ползли густые бесплотные тени. Вот они начали перелезать на окна и забивать их, отрезая день, свободу и шанс убежать. А за спиной, из спальни, особенно громко послышался влажный шлепок. Что-то упало с высоты, ударилось о воду и разметало брызги. Это могла быть крыса, может быть небольшая кошка, больной, случайно залетевший в сад голубь. Оно упало, затихло. А потом снова упало, что-то ещё, такое же и, должно быть, с такой же высоты. Потом ещё раз и ещё. А потом затихло.
Вера боялась дышать, а тишина вокруг стала полной и страшной. Такой, какая может быть только за миг до того, как что-то случится. Кто-то бросится из темноты, и они не уйдут. Не будет вечера, нового дня, учебного года. И все их планы, надежды, мечты – всё, чем являются они сейчас или когда-либо будут, останется здесь, потонет в ужасе, отдав себя этому страшному и чужому.
— Бежим, – прошептала Лена. И все они сорвались с места.
Тишину взрезал топот их ног, под ногами вдруг оказывались лужи, и брызги звонко разлетались от них. Вера бежала впереди всех. Она боялась, что натолкнётся на какой-то заслон. Что у самого выхода влетит в вязкую черноту и запутается, насмерть завязнет в ней.
Но ничего не случилась, Вера выбежала во двор и рванула к калитке. За ней бежали подруги, аллея не пыталась растянуться в длину. Они неслись по развороченному асфальту, то спотыкались о корни, то царапались об острые ветки кустов. Но детский сад не мог удержать их. Он нехотя выпускал, был недостаточно сильным и сытым, чтобы их удержать.
Вера свернула к калитке, увидела её, ржавую, не способную помешать. И вот сейчас поверила, что они все уйдут. Вернутся в нормальный мир и забудут. И никогда-никогда не будут слушать об этом месте, никогда не вернутся к нему. Вера вся напряглась и побежала ещё быстрее. Они успеют, они уйдут!
Но за спиной вдруг громко вскрикнула Лена, повалилась в бурую пыль и грязь.
— Вставай! – Гаркнула на неё Тома, но не остановилась. Вера не могла даже повернуть головы. Она знала, что Лена вскочит и побежит. У Лены по физ-ре была твёрдая пять, папа спортсмен. И Лена тоже хотела жить. Вера бежала вперёд и верила, что всё почти позади.
Они остановились только у первой линии серых пятиэтажных домов. Веру согнуло пополам, дышать было больно, а по лицу катились горячие слёзы. На сухую траву рядом с ней плюхнулась Тома, она тихо скулила и сгребала дрожащими пальцами землю перед собой. А Лены не было. Лена не смогла убежать.
— Её не нашли. – После паузы снова заговорила Вера. Бумажный стаканчик в её руках совсем смялся и больше походил на угловатый неправильный мяч. Вера глубоко, рвано дышала. — В газете писали, что Ленка стала жертвой какого-то неизвестного маньяка. А Томка не оправится никогда. Через неделю её забрали родители, отвезли в изолятор для психов и заперли там. А я не видела ничего. Я жива и уехала. Но иногда мне кажется, что детский сад забрал и меня.