– Я ЩАС ОБОСРУСЬ! НАТУРАЛЬНО! – верещал мальчик лет восьми, бегающий по всей квартире и одновременно исполняющий сложные акробатические этюды, держась руками за живот. – БУДУ ДРИСТАТЬ ИЗ ВСЕХ ОТВЕРСТИЙ!
Это мой младший брат Ваня, и он – настоящий засранец. Особенно, когда утренний гальюн оккупирует наш отец.
– Я СЕЙЧАС ВЫЙДУ! ХВАТИТЬ ОРАТЬ! – донёсся отцовский бас из-за закрытых дверей.
– Быстрее! Ещё немного – и я на ковре кучу сделаю! – пообещал ему Ваня.
– Чё ты терпишь? В ванную сходи, – сказала я, наяривая напильником по ногтям.
– Я чё, по-твоему, дикарь какой-нибудь? – оскалился на меня Ваня – Ты ещё посоветуй на улицу сходить!
– Зачем выходить? Высунь жопу из окна – и залпом по прохожим! – хохотнула я и подула на подпиленные ногти. – Как говорится: «а людям сказали – ученья идут».
– Саша, ты скоро там? – жалобно простонала из коридора мама. – Мне тоже нужно!
– Вы там что, сговорились все? – ворчал папа, смывая следы своей жизнедеятельности. – Вроде ж вчера ничего тухлого не ели! Откуда у всех с утра дизентерия?
– С ДОРОГИ! – Ваня пробежал три метра, отделявшие его от унитаза, со скоростью Усейна Болта. – БЛИН! НА ПОЛОВИК КАПАЕТ!
– Сидушку не заляпай, чудовище! – засмеялась я и вытащила из косметички красный лак. – Мам, тебе сегодня позже?
– Нет, дома буду, – мама присела рядом со мной. – Ты с такими ногтями в школу собралась?
– А чё такого? Ты вообще видела, как другие ходят? – ответила я, нанося толстый кроваво-красный слой на ноготь указательного пальца. – У нас химичка молодая, моложе тебя лет на десять – она вообще во всём чёрном ходит, прикинь! Чёрная блузка, юбка, макияж тоже чёрный! Так и хочется сказать: «Алё, подруга, вернула себе 2007?».
– Не пререкайся ни с кем. Если ходит – значит, так надо, – мама задумчиво закусила нижнюю губу. – Может, у неё муж умер, и она так траур выражает.
– Какой муж? Да она с половиной школы мутит! Говорят, даже наш физрук ей присунул, а он страшный, как чёрт!
– Алиса, фу! Как это низко!
– А я тут причём? Не я из неё блядь сделала!
– АЛИСА! – прикрикнул на меня отец. – Следи за своим языком! Чтоб я таких слов в нашей семье не слышал!
– Ну, хорошо, она просто сука. – вздохнула я и упёрлась в строгий отеческий взгляд исподлобья. – Что? Сука – литературное слово! У Пушкина в стихах есть!
– Вот поэтому его и застрелили, – на ходу бросила мама и пошла к туалету. – Ваня! Ты скоро?
– Мам, блин, у нас бумага закончилась! – простонал мой брат. – Принеси новый рулон!
– Вань, давай газеткой! – крикнула я. – Самой старой, что найдёшь! Главное, убедись, что батя все кроссворды в ней разгадал!
– Шла бы ты на ху… – пробурчал Ваня, выходя из туалета, но тут же осёкся, увидав фигуру отца. – На художника учиться!
– Наконец-то! – мама облегчённо шмыгнула за дверь, распрыскивая внутри освежитель воздуха. – Скоро нужно будет талончик брать, как в поликлинике!
– Кто будет кофе? – предложила я и пошла на кухню. – Я чайник поставлю.
– Вам через десять минут выходить, – напомнил отец, включая телевизор. – В школе попьёте.
– Да у нас там не кофе, а хуе… невкусно, короче, делают, – я тряхнула головой и собрала волосы в тугой пучок, перевязав его резинкой. – Ты бы хоть иногда давал мне свой термос.
– А сам я из чего пить буду? – Папа, на ходу надевая свой костюм, кивнул на мои ногти. – Ты в таком виде в школу собралась?
– Пап! Хоть ты не начинай!
– Просто ты обвиняешь других в том, что они красятся, как путаны, а сама что?
– Ну, папа!
– Нет, я просто логику твою понять хочу!
– МАМ! Ты бутики для нас сделала? – крикнул Ваня.
– Точно! Бутерброды! – ошалевшая маман пулей вылетела из гальюна. – Совсем забыла!
– Ты «ТикТок» хоть раз смотрел? – жарко парировала я. – Там ещё и не так красятся! Даня Милохин вообще женское платье напялил!
– Мне нет дела до ваших «ТикТоков» и Милохиных! – насупился отец. – Ты идёшь в школу, а в бордель! Смой косметику!
– Нет!
– Что значит – нет?
– Мам, где бутики? – канючил Ваня – Нам уже выходить надо!
– Да, да, я сейчас! – пыхтела на кухне мама. – Сейчас!
– Хватит мне указывать, что делать! Я уже взрослая!
– Пока живёшь в этом доме – будешь делать, как я говорю!
– Ну, значит – пора валить из этой хаты!
– ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ!
– А ВОТ И ПОПРОБУЮ!
– МАМ! БУТИКИ!
– СЕЙЧАС!
– ЕСЛИ ТЫ ХОТЯ БЫ ПОДУМАЕШЬ, ЧТОБЫ…
Внезапный пронзительный ультразвук, резко бьющий по барабанным перепонкам, раздался по всей квартире. Мы все, как по команде, приложили руки к ушам и присели на колени, пока звук, наконец, медленно не утих.
– Это… это чё такое было? – офигевшим голосом спросил Ваня.
Ответом на его вопрос был наш телевизор – кулинарная программа, идущая до этого, прервалась, и теперь на экране, сквозь бесконечные помехи и рябь, друг друга сменяли крупные красные надписи на чистом белом фоне.
«ВНИМАНИЕ! ЭТО (НЕ) УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА!
(НЕ) ПОДДАВАЙТЕСЬ ПАНИКЕ!
(НЕ) ПЫТАЙТЕСЬ ОТКРЫТЬ ВХОДНУЮ ДВЕРЬ!
(НЕ) ВЫГЛЯДЫВАЙТЕ В ОКНА!
(НЕ) ДУМАЙТЕ, ЧТО ОН НЕ ПРИДЁТ ЗА ВАМИ!
(НЕ) БОЙТЕСЬ СМЕРТИ!
ТОТ, КТО ДОЖИВЁТ ДО ДНЯ НУЛЕВОГО – ПОЗНАЕТ ОН ИСТИНУ!
АБББББРРРР
– Что за херня? – отец осторожно подошёл к телевизору, взял в руки пульт и попытался переключить канал, но у него не получилось. Кнопка выключения также не реагировала. Папа начал остервенело жать на кнопки на пульте, затем швырнул его на кровать и дёрнул из розетки кабель питания телека.
Но изображение не пропало.
– Бред… бред собачий… – папа мотнул головой. – Чья-то дебильная шутка. Идиоты хреновы. Как у них только это получается? Вышки, что ли, взламывают?
– Пап, а чё телик не вырубается? – боязливо спросил Ваня.
– Сломался. Новый купим. – нервно сглотнул слюну отец. – Так, быстрее собирайтесь, в школу опоздаете!
– Какая, блин, школа? – я кивнула на телевизор. – Ты видишь, что здесь написано?
– Я же сказал – это чья-то идиотская шутка! – отец нервозно натянул на себя пиджак и подхватил рабочий портфель. – На заборе, знаешь, тоже написано!
– Просто шутка, – поддержала его мама. – Сейчас всяких хакеров развелось. Недавно, вот, соцсеть из-за них не работала…
– Вот-вот! – кивнул на неё отец. – Мало этим засранцам звонить и говорить, что гипермаркет заминирован! Они теперь телесигнал взламывают! Уроды! Куда только смотрит полиция?
– И что нам делать? – спросила я.
– В школу идти! – ответил папа, подходя к входной двери. – Или вы думаете, хакерская атака – вменяемая отмазка для прогула?
Он решительно взялся за ручку двери, потянул её на себя и…
– Что за… – отец непонимающе посмотрел на ручку, дёрнул её ещё раз, затем ещё и ещё. Он судорожно тянул её на себя, но дверь даже не думала открываться.
– Саш? Всё в порядке? – мама с тревогой подошёл к нему.
– Замок заело… зараза… – папа зачем-то опустился на четвереньки и посмотрел в замочную скважину. – Недавно же смазывал…
– Может, вместе попробуем? – предложила мама. – Давай я…
– Нет, я сам! – отец, красный как варёный рак, поднялся с четверенек, ещё раз дёрнул ручку и с силой саданул ногой по кожаной обшивке. – Какого хрена она не открывается?!?
– А ты точно на себя тянешь? – улыбнулась я.
– Не смешно, Алиса! – прикрикнул на меня отец. – Может, раз такая умная, сама дверь откроешь?
Я молча пожала плечами, подошла к двери и взялась за ручку.
– БЛЯДЬ! – невольно вырвалось из меня и я машинально одёрнула руку. – Сука, она горячая!
– Алиса, не матерись! – гаркнул папа. – Что значит – горячая? Я только что её трогал!
Он снова взялся за ручку и через секунду чуть не завопил от боли.
– Твою мать! Какого хрена происходит? – папа начал буравить меня безумным взглядом. – Что ты с ней сделала?
– Чего?
– Или это ты? – набросился отец на Ваню. – Вы оба настолько не хотите идти в школу, что уже входную дверь начали ломать?
– Пап, ты совсем чиканулся? – всплеснула я руками. – Никто твою дверь и пальцем не трогал!
– Тогда почему она…
– Господи… смотрите… – мама замерла с круглыми от страха глазами, наблюдая за тем, как дверная ручка медленно плавится, подобно воску на горящей свече, и мелкими бронзовыми кусками опадает на пол.
– Что… что… я не… я не понимаю… – папа отрицательно замотал головой, одновременно отступая назад. – Она же… дверь же новая… года ещё нет…
– Эй! Тут по телеку что-то новое! – крикнул нам из зала Ваня.
Прибежав на его зов, мы все увидели, что странные надписи на экране действительно пропали – вместо них теперь транслировалось какое-то ток-шоу. Типичная студия как на «Пусть говорят», в кадре распинается ведущий – приятный мужчина средних лет в безукоризненном деловом костюме, за его спиной сидят статисты, широко открытыми глазами смотря прямо в камеру. Взгляд у людей испуганный – как будто они сидят там против своей воли.
[— Доброго времени суток, уважаемые телезрители! В эфире программа «Главный вопрос»! Меня зовут Андрей Мягков и сегодня мы обсудим с вами тему, как никогда актуальную в период самоизоляции – как выжить, будучи запертым в своей квартире, и не убить при этом остальных домочадцев! Не переключайтесь – будет интересно!]
[Отрицание]
– Как выключить эту херню? – папа раздражённо переключал канал за каналом, на везде транслировали включительно Андрея Мягкого. – Хрень какая-то. Как люди это смотрят?
[Зачатую мы проводим крайне мало времени в одном помещении с нашими близкими. – уверенно вещает Андрей Мягков. – По статистике, каждый второй член нашего общества ежедневно бывает дома суммарно от четырёх до шести часов. Сколько часов или даже минут при этом вы разговариваете со своими супругами, детьми, родителями? Уверен, ответ будет неутешительным. Зачем тратить время на разговоры, если у вас есть дела намного важнее? Но что случится, если вам ПРИДЁТСЯ провести со своими родственниками ГОРАЗДО больше времени? Например – вечность?
– Вечность? – подаёт голос одна из гостей передачи, сидящих на диване. – В голове не укладывается!
– Ну, тогда мы вам её отрубим! – лучезарно улыбается Андрей Мягков. – Зачем нам в программе человек, который не может понять элементарных вещей? Палач!
В студию заходит огромный тучный человек в кожаных обносках и чёрной маске, держа в руках большой грязный топор.
– Постойте! Подождите! – женщина вскакивает и бросается в ноги к ведущему. – Я поняла! Поняла! Вечность – синоним бессмертия! Вы имели в виду, что принеся в жертву души своей семьи Великому Господину, можно получить в дар его вечное благословение и любовь!
– А у нас минутка рекламной интеграции! – Андрей Мягков интеллигентно улыбается в камеру. – Мы вернёмся к нашему обсуждению совсем скоро! Не переключайтесь!
Ведущий уходит из кадра. За ним медленно ползёт ревущая женщина.
– Стойте! Умоляю, подождите! Передайте Господину – я была хорошей! Хорошей! Я УБИЛА ИХ! УБИЛА ИХ ВСЕХ! Я УБИЛА ИХ РАДИ НЕ…
Её умоляющие крики перерастают в истошные вопли, когда палач замахивается и вонзает ей в ногу лезвие топора. Кровь фонтаном хлещет из перерезанной артерии. Палач снова замахивается и наносит новый удар – в район шеи. Женщина продолжает кричать, захлёбываясь кровью из распоротой гортани, пока окончательно не замолкает. Палач отрубает её безвольную голову и кидает её в сидящих статистов. Парочка из них ловит голову в воздухе и с животным урчанием вонзаются в плоть гнилыми жёлтыми зубами.
Палач проводит пальцем по сочащемуся кровью лезвию, поднимает маску до носа и улыбается в камеру беззубым ртом.
Закадровый голос: Спонсор выпуска – точильные камни «Наждачечка». «Наждачечка» – для тех, кто тупой и ещё тупее»].
– Они её, в натуре, зарезали? – подаёт голос Ваня.
– Нет, постанова галимая, рейтинги себе поднимают! – ответила я, не вполне уверенная в том, что это правда. Слишком уж реалистично снято.
– А чё это вообще за канал? – спрашивает Ваня, ковыряясь в носу. – Я его раньше не видел!
– Такой канал, который тебе смотреть ещё рано! – я разворачиваю его спиной к телеку и отправляю на кухню. – Иди к маме!
– А чё мы в школу не идём? – спрашивает он, не особо надеясь на ответ.
– Потому что! – резко отвечаю я. – Живо к маме, я сказала!
Ваня, явно недовольный жизнью, уныло поплёлся из комнаты.
– Пап, чё с дверью? – я дёрнула его за рукав пиджака. – Нам надо как-то выйти из дома! Нам с Ваней в школу, тебе – на работу! Эй, папа? Па-па!
На кой хрен он вообще смотрит эту жесть? Нет, я ещё понимаю, в Интернете и не такое выкладывают, но по центральному телевидению…
– Я… я просто хотел… что… ты что-то сказала? – папа, до этого смотревший телевизор не мигая и практически не дыша, внезапно встрепенулся и испуганно уставился на меня. – Алиса, почему ты не в школе?
– Дверь, папа! С дверью какая-то херня! Мы выйти не можем!
– Не выражайся, – недовольно буркнул отец. – Дверь не открывается – тоже мне, проблему нашли. Когда я был в твоём возрасте, мы в двадцатиградусный мороз ходили с десяток километров на уроки. А вы! Избалованное поколение!
– Дверь починишь или нет?
– Могла бы уже давно сама починить – мужик ты, в конце концов, или нет? – отец мотнул головой и часто проморгался. – Ой, я, это…что ты сейчас сказала?
– Пап, с тобой всё нормально? – прищурилась я. – Ты какой-то бледный.
— Я в порядке, – не очень уверенно ответил он, – Ваня! Сходи на кухню за инструментами!
– За какими?
– Да ты сам должен знать – дрель, шуруповёрт, моло… мало… мало половин, мало, мало половин… – папа начал задумчиво петь себе под нос. – Откуда я знаю эту песню? Кто её поёт? Жанна Агузарова?
– Саша, тебе нехорошо? – мама потрогала его лоб. – Может, ты приляжешь?
– Некогда разлёживаться – дверь сама себя не починит! – папа решительной походкой вышел в прихожую и радостно гаркнул оттуда. – О-о-о, так вы уже сами всё сделали!
Мы с мамой прибежали на радостный папин крик, чтобы лицезреть... пустую стену, на месте которой когда-то была входная дверь.
– Отлично придумано, девчонки! – похвалил нас папа. – Нет двери – нет проблем!
Мама с немым охреневанием на лице принялась молча щупать голую бетонную стену, как будто в поисках скрытых кнопок или рычагов.
– Не понял! А чё, так можно, что ли? – Ваня попеременно посмотрел то на стену, то на нас троих. – Это прикол такой, да? А как вы это сделали?
– Разве это приколы? Пошли, сынок, я покажу тебе настоящие приколы по видаку! Там тётки с дядьками друг друга трогают в разных местах! – подмигнул Ване папа. – Мне мой батяня такое не разрешал с ним смотреть!
– Пап, у нас… у нас лет как десять видака нет. – мрачно сказала я. – Мы его выкинули давно.
– Как выкинули? Я думал, к бабушке отнесли. – Папа с важным видом начал расхаживать по всему залу. – Мда, видака нет, стены голые, ни одной картины… А я, знаешь, я в юности пейзажи рисовал! Какие я рисовал пейзажи! Марина не даст соврать! Марина, скажи им!
– Мам… тебя же не Марина зовут.
Мама с бледным лицом и дрожащими губами уставилась на отца.
– Жену… так звали первую жену. – хриплым голосом прошептала она. – Она умерла уже… от рака.
– Марина, слушай, а давай детей сводим в парк аттракционов! Я ж давно обещал! На карусельки там, горки эти америкосовские! А-а-а, ребятня, что скажете?
– ПАП! КАКИЕ, НА ХРЕН, ГОРКИ? – не выдержала я. – У нас, сука, входная дверь исчезла, а по телеку людей убивают, кажется, взаправду! Что нам делать?
– Лиза, Лизонька, ну зачем ты так ругаешься, – папа берёт мои руки в свои и мягко мне улыбается. – Все эти нахрен, сука… Русский язык такой богатый, почему не разговаривать, как нормальные люди?
– Папа, папулечка, пожалуйста, приди в себя… – я обняла его за шею и зашептала в самое ухо. – Я тебя умоляю… Нам нужно твоя помощь…Происходит что-то ненормальное.
– Всё в порядке, родная, всё просто замечательно. – мягко и вкрадчиво отвечает мне отец. – Папа рядом с вами. Всё будет хорошо. Сейчас мы соберёмся и пойдём в парк аттракционов…
– ПАПА! – я резко отстранилась и влепила ему звонкую пощёчину. – Очнись уже, ёб твою мать!
На лице отца на секунду проступили прежние, яростные и волевые черты, но затем они снова уступили место расслабленной улыбке.
– А чего это у нас тут так душно? Почему все окна закрыты? – папа решительно подошёл к окнам и распахнул одно из них настежь. – Посмотрите, какая красота! А вы ещё гулять не хотите!
За окном не было ничего – сплошная и непроглядная тьма, настолько густая и концентрированная, что её можно было брать и намазывать вместо масла на бутерброд.
Бутерброд… В животе предательски заурчало.
– Эх, осень! Обожаю её! – папа зачем-то снял ботинки и залез в полный рост на подоконник. – Как там писал Пушкин? «Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса…».
– Пап! Ты чего творишь? – я начала медленно подходить к нему. – Спустись вниз! Папа!
– «Люблю я пышное природы увяданье. В багрец и в золото одетые леса…» – продекламировал отец со счастливой улыбкой на лице, сделал шаг вперёд – и исчез в окружающей его тьме.
– СТОЙ! ПАПА! – я бросилась к окну, перевесилась наполовину и закричала вниз что есть мочи. – ПААААААПААААА!
В ответ – лишь тишина. Ни криков, ни звуков падающего тела. Ничего. Господи. Блядь. Господи.
Я тщетно всматривалась во тьму, пытаясь разглядеть хотя бы общие очертания чего бы то ни было… но с каждой секундой понимала, что тьма неумолимо манит меня к себе – туда, где бесконечная молодость, свобода и любовь, где нет страданий и бедности, где я всегда буду рядом с теми, кто меня действительно…
– АЛИСА!!! – чья-то мелкая ладошка схватила меня за край кофты и медленно потянула к себе.
Только сейчас я поняла, что практически вывалилась наружу. Точнее – мне хотелось вывалиться. И очень хочется до сих пор.
– Закрой… – превозмогая сильнейшее желание, простонала я – Закрой…
– Чё закрыть? – спросил тянущий меня Ваня.
– Окно! Закрой окно! – закричала я, оказавшись на полу комнаты. – ЗАКРОЙ ЭТО ЁБАНОЕ ОКНО!!!
Ваня шустро вскарабкался на подоконник и выполнил мою просьбу.
– Офигеть! А когда так темно стало? – присвистнул мой брат, заворожённо наблюдая за тьмой через защитный слой стекла. – Я чё то пропустил?
– Мам! Мама! – я кинулась к ней через весь зал, схватила в охапку и долго не отпускала. – Папа! Он… блядь! Блядь, сука, пиздец!
– Теперь тебя некому ругать за это, – с красными от слёз глазами ответила мама.
– Мы выберемся отсюда! – закивала я. – Я тебе обещаю! Из квартиры должен быть выход! Я найду его!
Мама молча кивнула мне со слабой улыбкой на лице.
– Мам! Я есть хочу! – к нам прибежал Ваня. – Ты уже сделала бутерброды?
Мама всё также молча повела брата на кухню, а я вернулась в зал.
По телевизору всё ещё шёл «Главный вопрос».
[Объясните мне, человеку с тремя высшими образованиями, почему, когда происходит какая-то неведомая херня, людей просят не паниковать? Типа, «всё нормально, просто не обращайте на это внимание, неведомая херня пройдёт через пятнадцать минут». А она не проходит! И люди начинают паниковать ещё сильнее, чем если бы они не игнорировали неведомую херню и паниковали с самого начала! К слову, в прикладной психологии это называется «синдромом отрицания негативных эмоций». Это вредно для здоровья и нервной системы, учёными давно доказано. А вот ещё один интересный…
– Большое спасибо, Станислав Олегович, за ваше никому не нужное мнение по этому вопросу. – Андрей Мягков белозубо улыбается и посылает незаметный сигнал палачу. – В действительности, паника действует на разных людей по-разному. Одних она ослабляет, а других – закаляет. Вы никогда не узнаете, на что вы способны НА САМОМ ДЕЛЕ, пока лично не столкнётесь с вопросами жизни и смерти, неважно – своей или чужой. Возможно, в вас живёт хладнокровный убийца, который ждёт подходящего момента, чтобы выбраться наружу… и пошалить.
Ведущий смотрит прямо в камеру и подмигивает маленькому мальчику, смотрящему передачу по ту сторону экрана].
[Негодование]
– Я не понимаю… Как… как это могло произойти… – мама непонимающим взглядом оглядывала продукты, лежащие на столе.
Все они были испорчены, хотя это было ещё мягко сказано. Абсолютно вся еда на кухонном столе и в холодильнике стухла, сгнила, зачерствела и покрылась плесенью. По «Докторской» колбасе ползали грозди белых личинок-опарышей, а от йогуртов и простокваши исходила настолько чудовищная вонь, что от неё хотелось блевать.
– Я же… я же вчера всё это покупала… – мама поочерёдно смотрела на сроки годности той или иной баночки. – Не может такого быть…
– Полная херня… – сказала я, проверяя кухонные шкафчики – Макароны в труху, гречка в какой-то слизи… Никогда такого не видела.
– Мам, так бутерброды будут? – заканючил Ваня.
– Ванечка, я не…
– Я есть хочу, мам! Ты говорила, что приготовишь бутерброды!
– Ваня, у нас…
– Ты обещала!
– Слышь, малой, у нас сейчас и так проблем дохера и больше! Не надо всем мозги трахать! – взъерепенилась я. – Иди в зал, посмотри этот дебильный телик или… что хочешь делай, только свали, блядь, с глаз долой!
Ваня с ненавистью посмотрел на меня и убежал в зал.
– Зачем ты так с ним? – робко спросила мама. – Он ведь твой брат. Вы должны заботиться друг о друге.
– Вырастет – спасибо скажет, что спуску ему не давала – пробурчала я. – Другие его точно жалеть не будут.
– Откуда в тебе эта жестокость? От отца? – мама тяжело вздохнула, опустилась на старый скрипучий стул и закрыла лицо руками. – Я всю жизнь старалась вырастить тебя другой… Не такой чёрствой и бездушной.
– Не обижайся, мам, но быть безвольной домохозяйкой никогда не входило в мои планы, – огрызнулась я. – Я вообще планировала свалить из дома, когда исполнится восемнадцать.
– И куда бы ты пошла, где бы ты жила?
– Я уже договорилась с одним челом, он бы помог продать мне девственность через Интернет. – стараясь не смотреть ей в глаза, ответила я.
– Продать девственность?
– А что такого – разочек раздвинула ноги, подождала пять минут – а потом полгода как сыр в масле катаешься. Или даже больше.
– Это мерзко, Алиса. То, о чём ты говоришь.
– Это не мерзко, мама. – процедила я сквозь плотно сжатые зубы. – Мерзко то, что ты на всё это закрываешь глаза, как будто если ты не видишь и не слышишь о проблемах – значит, их просто не существует. Прямо как сейчас.
Мама молча сидела, затем начала, сперва медленно, а затем всё быстрее раскаиваться на стуле взад-вперед.
– Я ВСЮ ЖИЗНЬ ЗА ВАМИ, ЗАСРАНЦЫ, УХАЖИВАЮ! – внезапно взорвалась она. – Готовлю, стираю, убираю, сопли ваши вытираю и дерьмо с задниц! Живу, как раб на галере, как сраная прислуга! А ещё ваш папаша вечно норовит прийти домой бухой и весь в чужой губной помаде! Я всю жизнь кормлю вас, охлмонов, а когда самой понадобится хлеба кусок – вы меня на хер пошлёте! Ну и правильно, сама дура, что вырастила двоих капризных, неблагодарных ублюдков!
– Мам… ты… ты чего, – я аж опешила, не ожидая от неё такого напора. – Да я… я… я по… я пошутила, про… про девственность… Кому я на хер нужна, тем более за деньги…
– Знаешь, а вот я бы с удовольствием продала бы свою! – резко ответила она. – Только я уже давно не целка! Я старый, вонючий, никому не нужный кусок мяса! Да, я просто старое мясо – тухлое и жилистое! Падаль я последняя, которую даже стервятники жрать не станут! Мне только саму себя сожрать осталось, чтобы просто так не сидеть и не тухнуть здесь, отравлять вам всем воздух!
– МАМА! ПРЕКРАТИ ТАК ГОВОРИТЬ! – закричала я. – Ты не мясо, ты человек! Ты моя мама! Я тебя никогда не брошу, слышишь? Никогда!
Мама замолчала, часто сглатывая слюну и не глядя мне в глаза.
– Уйди, пожалуйста, – попросила она хриплым шёпотом. – Я… я хочу побыть одна. Я бы ушла сейчас из дома, если бы знала, как это сделать. Так что, просто… дай мне… побыть одной.
Я развернулась и, смахивая проступившие на глаза слёзы, вышла из кухни.
В зале Ваня, не отрываясь, смотрел очередной выпуск «Главной темы».
[В кадре – Андрей Мягков. Вид у него «слегка» потрепанный – волосы взъерошены и местами вырваны, под глазами два крупных синяка, на лице следы ссадин и кровоподтёков, безупречный костюм порван и испачкан в крови.
– Ярость! Гнев! Негодование! Каждого из нас порой бывает довольно легко вывести из себя какой-нибудь мелочью, случайно брошенной фразой или даже взглядом, и в наших душах сразу просыпается что-то… тёмное, дикое, то, что мы обычно тщательно скрываем от окружающих. Но задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что просыпается в человеке, когда его предают… самые близкие ему люди? Александр, прошу, мы вас ждём!
Из-за кулис в студию несколько человек в латексе и собачьих намордниках выкатывают большую деревянную площадку, к которой по рукам и ногам вертикально привязан обнажённый мужчина].
– Смотри! Это же папа! – Ваня радостно заверещал и принялся тыкать в экран пальцем. – Это папа! Слушай, он голый, писька болтается!
– Ты чего мелешь? Это не папа! Он… он умер! Или… хрен его знает, что с ним случилось! – яростно парировала я. – Не знаю, с какого потолка ты взял, что это наш от…
Блядь, это наш папа. Он жив? Как он туда попал? Что за хуйня вообще творится в этом телевизоре?
[Александр, расскажите нам свою историю. Что привело вас в нашу студию?
– М-м-м-м!
– Просите, что?
– М-М-М-М-М-М!!!
– А-а-а, тысяча извинений! Выньте ему кляп изо рта.
Александру освобождают рот.
– Пожалуйста, отпустите меня! Я не понимаю, что происходит!
– Александр, сколько близких вам людей вы обидели?
– Я… я не… какое это имеет значение? Отпустите меня!
– Александр, так сколько?
– Не знаю! Много… не больше… не больше, чем обычный человек!
– Александр, если вы не против, хотя всем насрать на ваше мнение, мы хотели бы спросить об обидах ваши родственников. Микрофончик той бледной бабуле, пожалуйста!
– Этот сын сучий меня на тот свет спровадил! – кричит в микрофон сухонькая сгорбленная бабушка. – Мать родную во сне подушкой задушил! А всё ради чего? Ради квартиры трёхкомнатной! И шалавы своей паршивой с прицепом!
– А мне как-то место в автобусе не уступил! – поддержала её другая бабушка. – Я ветеранка труда, у меня ноги больные!
– В баре меня толкнул и пидором назвал. – Жеманно сказал накрашенный парень с длинными волосами. – Нет, на правду не обижаются, конечно, но толкаться-то зачем? У меня вывих плечевого сустава…
– И ноги больные!!!
– Марина, вам точно есть, что сказать, – улыбнулся Андрей Мягков. – Берите микрофон, не стесняйтесь.
Микрофон берёт безголовая женщина из прошлого выпуска.
– Этот… эта… этот недочеловек изменил мне! С моей младшей сестрой!
Народ в студии возмущён. Слышатся гневные выкрики «Изменщик!», «С сестрой! С сестрой, скотина!», «А чё не с братом?».
– Просите, а сколько вашей сестре было лет на момент… измены? – улыбка ведущего становится ещё шире.
– Ей… ей было пятнадцать.
Публика в студии неистовствует. Слышится выкрик «Таких, блядь, кастрировать надо!».
– Александр, как вы ответите на эти, вне всякого сомнения, правдивые обвинения?
– ДА! Да, я переспал с её сестрой! Мы оба были пьяны, это было всего один раз и, поверьте, я был у неё далеко не первым!
– И что же сделала ваша благоверная, когда узнала об этом инциденте?
– Она… она взбесилась! Взяла с кухни нож и… начала резать! Резать всех, кто был в квартире! Она убила своего сына! Сестру! Чуть не зарезала меня! Я был вынужден вызвать отряд полиции и психиатрическую бригаду! Её положили на принудительное лечение. Там она и умерла. Точнее… её убили другие пациенты.
– Другими словами, она умерла не от рака. Ай-ай-ай, Александр, столько лет так нагло врать своей нынешней семье – про убийство мамы, про совращение малолетки, про доведение бывшей жены до психбольницы… Александр, вы – чудовище!
Люди в студии хором скандируют «Чудовище!» и «Сжечь ублюдка!»
– Александр, боюсь, для вас эта передача заканчивается здесь и сейчас. – Андрей Мягков подзывает к себе палача и указывает на член связанного мужчины.
– Виктор, голубчик, взвесьте мне граммов двести ливерки!
Палач заносит топор и рубит член. Александр орёт, орошая всё вокруг кровью из паха. С потолка на мужчину льётся поток бензина.
Ведущий с усмешкой взвешивает сморщенную мошонку у себя в руке.
– Да уж, даже ста грамм не набежит…
Андрей Мягков засовывает член в рот орущему Александру и кивает человеку с факелом.
– Махмуд, поджигай, дорогой!
Факел летит в Александра – и мужчина вспыхивает, превращаясь в орущее огородное чучело, объятое ярко-оранжевым пламенем.
Публика в студии бурно аплодирует.
– Порой нас переполняет такая дикая, необузданная ярость, что нам становится абсолютно наплевать на то, кто в данный момент находится рядом с нами – друг, враг, брат, сестра, мать, жена… Мы уничтожаем отношения и привязанности и совсем не думаем, что с нами случится, когда обиженные нами люди захотят, ПО-НАСТОЯЩЕМУ заходят ответить нам той же монетой…]
– Какой… пиздец, – я выхватываю пульт из рук Вани и пытаюсь переключить канал, забывая, что это не работает. – Сука, сука, сука!
– Они чё… папу убили? – Ваня смотрит на меня с охреневшим выражением на лице.
– Да… да это… это всё… блядь, да выруби ты этот ебучий ящик!
– Он не вырубается!
– Тогда не смотри, понял! Не смотри! – бросаю я на ходу брату, пулей летя на кухню. – Не смей, сука, в него пялиться!
– ОНИ УБИЛИ ПАПУ???
– НЕ СМОТРИ, БЛЯДЬ, ТЕЛЕВИЗОР!!!
Прибежав на кухню, я застала маму на том же самом месте – скрючившись в три погибели, она издавала странные и агрессивные звуки, погожие на рычание животного.
– Мам, там такой пиздец твори… мама?
Она продолжала агрессивно рычать, не поднимая на меня головы.
– Мам, что ты делаешь? Мама! Посмотри на меня!
Мама на секунду затихла, а затем резко и быстро подняла голову.
Её рот был наполнен окровавленными ошмётками мяса, а правая рука, наполовину обглоданная, безвольно висела в воздухе.
– МАМ! ТЫ ЧЕГО ТВОРИШЬ? – я кинулась к ней и схватила за обглоданную руку. – ПРЕКРАТИ!
– УЙДИ ОТ МЕНЯ! – кричала она дурным голосом, вырываясь и разбрызгивая кусочки съеденного изо рта. – Я МЯСО, Я ПАДАЛЬ! АБББББРРРР! АБББББРРРР!
– МАМА? – прибежавший на её крик Ваня с ужасом в глаза наблюдал за нашей потасовкой.
– УЙДИ! УЙДИ ОТСЮДА! – заорала я, пытаясь утихомирить обезумевшую мать. – МАМА! ПРЕКРАТИ! УСПОКОЙСЯ!
– Я МЯСО! МЯСО, МЯСО, МЯСО! – кричала мама, пытаясь схватить меня за плечи. – ГНИЛОЕ МЯСО!
– МАМ! ПОЖАЛУЙСТА! ПРИДИ В СЕБЯ! – я попыталась усадить её обратно на стул, но вместо этого получила увесистую оплеуху и полетела на пол.
– ТЫ ТОЖЕ – МЯСО! – закричала мама, поваливать на меня всем своим весом и вцепилась зубами в горло.
ССССУКА, КАК БОЛЬНО!
– ОТЪЕБИСЬ ОТ МЕНЯ! – я толкнула её коленом в живот и мама полетела в стоящую напротив неё газовую плиту.
Пока она приходила в себя, я успела вскочить с пола, схватить один из кухонных ножей и выставить его перед собой, другой рукой удерживая текущую из раны кровь.
– НЕ ПОДХОДИ! – заревела я. – НЕ ПОДХОДИ, СУКА!
Мама хищно, недобро оскалилась – и кинулась на меня.
Я закрыла глаза. Глубокий вдох. Взмах ножа…
– А-А-А-А-А-А-А-А!
Не чувствую. Ничего не чувствую. Я попала? Она уже лежит? Что вообще происходит?
Я открываю глаза. Мама действительно лежит. Рукоятка ножа торчит из её живота, лезвие вошло глубоко. Она страшно стонет, всхлипывает, плачет и уже нормальным, человеческим голосом, шепчет:
– Алиса… помоги… доченька… прошу тебя…
Я смотрю на свою руку, всё ещё сжимающую нож.
Рядом с мамой стоит Ваня. Его руки измазаны в её крови.
– Ваня… Ванечка… Помо…
Ваня резко вынимает нож из её пуза и с силой всаживает лезвие в голову, прямо в середину лба.
Мама издаёт последний, короткий всхлип и замолкает.
На экране телевизора – Андрей Мягков. Он улыбается широкой, острозубой улыбкой.
[Да уж, ну что тут скажешь… А ещё говорят, убийство матери – это не наследственное. Не переключайтесь, дальше всё самое интересное].
Отчаяние
– Алиса, скажи… я чудовище? – голос Вани, чуть приглушённый закрытой дверью, казался необычайно взрослым и мрачным. – Меня… меня сожгут? Прямо как папу?
– Ты не чудовище, ты просто… ребёнок, – ответила я, сидя на стуле, которым подпирала дверь туалета. – Просто маленький мальчик, который… оказался не в том месте и не в то время. И не в той семье.
– Алиса, я… я очень хочу есть, – жалобным голосом сказал Ваня. – Принеси чего-нибудь. Я не буду тебя резать, обещаю.
– У нас… у нас нет еды, Ваня, – сдавленным голосом ответила я. – У нас… вообще… ни хера… нет. Электричество пропало, хотя этот сраный телевизор продолжает работать. Связи нет, дозвониться куда-то нереально. Соседи… такое чувство, что они все вымерли. Как будто... как будто мы остались одни. Одни во всём сраном доме. Одни на всей ёбаной планете. Мы никогда…
– Алиса…
– Мы никогда отсюда не выберемся, Вань. Мы здесь сдохнем. Выйдем в окно, как наш папаша-педофил, или начнём хавать друг друга, как мама. Или просто… захлебнёмся в потоке своего дерьма и блевотины. Отсюда нет выхода. Только смерть. Сука… как же хуёво. Знаешь, я удивляюсь тому, что до сих пор не выпилилась – не наглоталась таблеток или не повесилась. Почему нет? В Аду наверняка и то веселее, чем в этой ЁБАНОЙ ДЫРЕ БЕЗ ВЫХОДА И ВХОДА!
– Алиса… Андрей Иванович хочет, чтобы ты посмотрела свежий выпуск, – голос Вани окончательно потерял былые детские нотки. – Он говорит: тебе будет полезно его послушать.
– Какой ещё, блядь, Адрей Ива…
– Посмотри. Телевизор.
– Ладно… хорошо. – Я шмыгнула красным носом и встала со стула. – Не смей выходить из туалета. Будешь ломать дверь – я тебя там замурую, понял?
– Я буду здесь, – пообещал Ваня загробным голосом. Кто бы ни сидел за этой дверью – он больше не мой восьмилетний брат.
В зале работал телевизор. На экране – бессменный хит сезона – программа «Главный вопрос».
[В кадре – Андрей Мягков. Он раздет догола, всё его тело покрывают глубокие, сочащиеся кровью порезы, на шее отчётливо виднеется фиолетово-синий след от бельевой верёвки.
– Отчаяние. Депрессия. Суицидальные мысли. Желание уйти из жизни по-тихому, никого не беспокоя, и, главное – на своих условиях. Вас часто посещает желание вырвать себе глазные яблоки? Или, допустим, выпить серную кислоту и наслаждаться тем, как она разъедает ваши внутренние органы? А может, вы любитель острых предметов? Не пробовали штопором в ухо? Быстро и…]
– Ближе к делу, мудак, – злобно процедила я, и ведущий широко улыбнулся.
[— Сегодня у нас в гостях человек, который знает о суициде не понаслышке. Наталья, прошу, присаживайтесь].
В студии появляется мама. Она всё в том же окровавленном платье, в котором умерла, только из башки не торчит большой кухонный нож.
[— Наталья, я знаю, вам тяжело об этом говорить, но… всем насрать на ваши чувства. Итак, сколько раз вы пытались покончить с собой?
– Четыре… четыре раза, – спокойно и даже одухотворённо отвечает Наталья. – Два раза до замужества, и два раза – после.
– Какова причина вашего жгучего желания уйти из этой жизни самостоятельно?
– Однажды в юности, когда я училась в университете, я возвращалась поздно вечером в общежитие после вечеринки у подруги. В одном из безлюдных переулочков меня поймал мужчина. Я не видела его лица и не знала, старый он или молодой. Он молча показал перочинный нож и приставил его к моему горлу. Я поняла, чего он хочет. Я… разделась, и после этого… он меня изнасиловал.
– Скажите, вам понравилось? Он оставил вам свой телефончик?
– Если бы я могла, я бы умерла ещё тогда, но этот ублюдок оставил меня в живых. Спустя девять месяцев… у меня родился ребёнок. Девочка. Я… я назвала её Алисой].
ЭТО НЕПРАВДА.
[— В честь Алисы Селезнёвой из книг моего любимого писателя Кира Булычёва].
ЭТО, БЛЯДЬ, НЕПРАВДА!!!
[— После родов я… я хотела убить её, но поняла, что не смогу. Рука не поднимется. Пыталась убить себя… не получилось. Потом… я встретила Сашу. Он был таким добрым, отзывчивым. Он так полюбил Алису. Ни шагу от неё не отступал, часто лично укладывал её спать и даже задерживался в комнате, чтобы прочитать ей сказку на ночь…]
ЗАТКНИСЬ, СУКА, ЗАТКНИСЬ!
[— Правда, после изнасилования у меня резко снизилось либидо. Ваней я ещё смогла забеременеть, но после… всё время находила предлоги, чтобы не заниматься с мужем сексом. Понимаете, вместо него… мне всё время виделся ОН].
ГОСПОДИ, ЗАКРОЙ УЖЕ СВОЙ ЕБУЧИЙ РОТ!!!
[— В конце концов, муж потерял ко мне интерес, начал ходить «налево», охладел к детям, даже к Алисе. Я снова попыталась уйти из жизни, но… у меня никогда ничего не получалось. Я такая неудачница. Просто конченая лузерша, как любит сейчас говорить молодёжь.
– Наталья, а может быть, попробуйте прямо сейчас? Говорят, пятый раз бывает удачным. Тем более – аудитория вас поддерживает!
Люди в студии громко хлопают и улюлюкают.
– Да, я… наверное, вы правы. Стоит пробовать.
– Вот и ладушки. Гарсон! Помогите даме!
Возле Натальи появляется палач, ставит перед ней стул и помогает на него взобраться.
Наталья просовывает голову в петлю, свисающую с потолка.
– Послание? Что-нибудь детям?
– Ребята, я вас очень люблю. Умрите быстро и безболезненно.
– Золотые слова! – улыбается Андрей Мягков и выбивает стул из-под ног Натальи.
Женщина начинает извиваться и дёргать всеми конечностями, как пойманная в капкан змея. Народ в аудитории хлопает в ладоши в такт её подёргиваниям.
Наконец, Наталья в последний раз дёргает ногой и замирает, начиная медленно раскачиваться в петле. Камера берёт крупным планом её бордового оттенка лицо с выпученными глазами и высунутым наружу синюшным языком.
Народ в аудитории оглушительно аплодирует, слышатся крики «Браво!» и «На бис!».
– Порой жизнь человека представляет собой настолько гнусную и воняющую кучу дерьма, что только смерть позволяет ему обрести долгожданное умиротворение. Хотя, кто знает? Возможно, для некоторых, смерть – это всего лишь переход на новый уровень страданий?]
– ПОШЁЛ НАХУЙ!!!! – Ору я, как умалишённая, хватаю телевизор и со всей силы кидаю его на пол. Слышится звон разбивающегося стекла и рвущихся проводов.
– СССУУУУУКААААА! – я замечаю, что порезалась, и теперь из двух вскрытых ран на левой и правой руке тоненькими струйками вытекает алая венозная кровь. – НЕ ДОЖДЁШЬСЯ, ГНИДА! Я БУДУ ЖИТЬ! Я! БУДУ! ЖИТЬ! ПИДОР!
Я топчу остатки телевизора и плюю на него. Затем бегу в ванную, где ещё остались чистые бинты и марля.
– Ваня! Ты как там? – спрашиваю я в перегородку, отделяющую ванную и туалет. – С голодухи не помер?
В ответ – тишина.
– Ваня? – я осторожно выглядываю из ванной. Стул, которым я подпёрла дверь в туалет, не тронут. Он всё ещё там.
– Ваня, блядь, я захожу! – отвечаю я, медленно отставляя стул, а затем резко распахивая дверь. – Без глупостей, малой!
Ваня сидит на закрытом крышкой унитазе. Нож, который он взял с собой, торчит из его маленькой груди. Из приоткрытого рта медленно стекает струйка слюны, смешанная с кровью.
Рядом с ним – любимый отцовский журнал. Поверх разгаданного кроссворда крупными буквами написано:
«АЛИСА! ИДИ НА ХУ…ДОЖНИКА УЧИТЬСЯ».
[Примирение]
Кухонный кран холодный и ржавый. Я присасываюсь к нему израненными губами и пытаюсь выкачать немного живительной влаги, хотя бы пару капель. Хрен там.
На дне унитаза плавает небольшая лужица. Я беру столовую ложку, черпаю воду и, превозмогая брезгливость, глотаю.
Я буду жить.
Кусок тухлой колбасы с ползающими по ней личинками. Колбаса склизкая, вязкая, по консистенции напоминает творог, личинки хрустят на зубах. Я ем, потом блюю, затем снова ем, закусывая куском хлеба с изумрудного оттенка плесенью.
Я буду жить.
Иду в зал, ложусь на диван. Перед глазами плавают мелкие чёрные буквы, которые складываются в единое предложение на потолке.
«ЕЩЁ НЕ НАДОЕЛО»?
Нахуй.
«НА КУХНЕ ПОЛНО НОЖЕЙ».
Нахуй.
«НЕ ХОЧЕШЬ ОТКРЫТЬ ФОРТОЧКУ?».
НАХУЙ, Я СКАЗАЛА!
Я кидаю в потолок первое, что попадается под руку. Это игрушечный Человек-Паук, последний «выживший» после того, как Ваня отказался от обычных игрушек и перешёл на компьютерные стрелялки.
Спайдермен стремительно летит высоко вверх, затем на секунду застывает и не менее стремительно пикирует вниз, больно ударяя меня по носу.
– Блядь! – я швыряю игрушку в сторону и иду в ванную. В зеркале отражается бледная худая девочка шестнадцати лет, с лопнувшими сосудами в глазах, следами укуса на шее, только что разбитым носом и наспех перебинтованными руками.
– Красотка, – я плюю в зеркало и иду на кухню. Есть. Очень хочется есть.
Что у нас сегодня на обед – личинки или личинки? А может быть, личинки? Ну ладно, уговорили.
Теперь понимаю, почему Биар Гриллз постоянно жрёт их по телеку. Когда привыкаешь – всё равно что семечки щёлкать. И потом – бесценный источник белка!
Я хрущу личинками и тупо пялюсь в голую стену, на которую транслируется изображение – чистое и яркое, как с портативного проектора с хорошей лампой.
[В кадре – Андрей Мягков. Его тело практически разрушено, гниющие куски мяса свисают с жёлтых костей, а вместо лица в камеру улыбается голый череп.
– В каждой семье рано или поздно случаются разногласия, недопонимания, ссоры. Каждый из нас привык отстаивать свою точку зрения до конца, никто никогда не хочет идти на попятную и признавать, что был неправ. С годами приходит мудрость. Осознание того, что иногда нужно отступить, признать то, что ты чего-то не знаешь или не умеешь, чтобы сохранить семейное благополучие. А ещё – в семье очень важна честность. О честности и не только расскажут наши сегодняшние герои].
На диване для гостей сидят папа, мама и Ваня. Они нарядно одеты, ухожены и белозубо улыбаются в камеру.
[— Алексей, как глава семейства, скажите – в чём секрет семейного благополучия?
– Я думаю, в том, чтобы любить и принимать своих близких такими, какие они есть. И иногда трахаться со своими дочерями. Говорят, это помогает в их дальнейшей сексуальной жизни.
– Наталья, как вы считаете, насилие в отношении детей – допустимо или необходимо?
– Я считаю, что каждый ребёнок заслуживает того, чтобы его хотя бы раз хорошенько выпороли ремнём, подвесили на мясном крюке или вонзили острые иголки под ногти. Небольшая взбучка в качестве воспитательного момента ещё никому не вредила.
– Ваня, тебе всего восемь лет, но ты уже, что называется, «видел некоторое дерьмо». Кем ты хочешь стать, когда не вырастешь? Ты ведь уже никогда не вырастешь.
– Я много думал об этом, и, наверное, когда я не вырасту, я хочу стать трупом. Гниющим воняющим куском мяса. И мне будет очень приятно, если меня сожрут бродячие собаки.
– Только посмотрите на них – какая счастливая, полноценная семья, – улыбающейся череп Андрея Мягкого смотрит прямо в камеру. – Они ждут тебя, Алиса. Передайте ей привет!
– Привет, Алиса!
– Мы любим тебя, доченька!
– Ты там немного материшься? Узнаю, что распустила язык – накажу!
– Твоя семья ждёт тебя, – шепчет ведущий в камеру. – Всё, что нужно – просто... покончить... со... всем... этим].
– ИДИ. НА. ХУЙ! – кричу я и кидаю в стену охапку личинок – ИДИТЕ ВЫ ВСЕ НАХУЙ! НЕ ДОЖДЁТЕСЬ, СУКИ! Я ВЫБЕРУСЬ ОТСЮДА!
[— А сейчас в нашей программе выступит специально приглашённая звезда – Олег Митяев, который исполнит композицию «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»].
[Принятие]
Интересно, сколько я уже торчу в этой жопе? Пару часов? Дней? Недель? Месяцев? По телевизору было сказано, что тот, кто дождётся нулевого дня, познает истину. Сейчас нулевой день? Сейчас вообще день? Время здесь течёт не так, как в реальном мире. Откуда я вообще знаю, как здесь всё устроено? Где я вообще? У себя в квартире. А где моя квартира? В жопе. Логичный вопрос – логичный ответ. Лучше не забивай себе голову этой хуйнёй и ешь. Ешь, Алиса. Ты ведь такая голодная.
Личинки закончились. Вообще всё закончилось, даже вода в унитазе. Хочется есть и пить. В желудке кишка на кишке протокол выстукивает: «Покорми нас, Алиса! Покорми или сдохнешь!». Чем я вас покормлю, сраные кишки? В доме не осталось ничего, похожего на еду! Кроме разве что...
Нет... нет, нет, нет... Даже не думай об этом... Даже не думай... Но ты ведь всё равно думаешь, правда?
Смотришь... и рот сам собой наполняется вязкой слюной... Им ведь уже всё равно, правда? Они где-то там... А ты ещё здесь. Так что... Почему бы и нет?
Ты ведь хочешь жить, правда? ПО-НАСТОЯЩЕМУ хочешь?
«Хочу» — отвечаю я сама себе и впиваюсь зубами в молодую упругую плоть... М-м-м... Мягко, сочно... Не хватает соли, но это дело поправимое...
Ваня... Ваня на вкус – вкусный. Что тут ещё скажешь? Или вам на бумажке расписать все свои вкусовые ощущения?
Господи... Я правда это делаю? Я ПРАВДА ЭТО ДЕЛАЮ? Он же... он же мой брат... мой маленький братишка... Зачем... зачем всё это...
Удивительно, как юношеский максимализм и шило в жопе моментально улетучиваются, когда ты оказываешься наедине со своей истинной сущностью.
Ты... ты готова обвинить всех, кто тебя окружает. Папа-педофил, мама-суицидница, брат-убийца... Но настоящий монстр в семье – это ты. Алиса, ты – истинное чудовище. Чудовище, которое пойдёт на всё, чтобы сохранить свою никчёмную жизнь. Ради чего? Ради очередной иллюзорной попытки выбраться отсюда? Здесь нет выхода. Ты давно это поняла, просто не хотела признавать это вслух...
Точнее, выход есть. И ты знаешь какой.
Я медленно иду в зал. Глухой звук шагов колокольным звоном отзывается в моих ушах. Так, наверное, чувствуют себя люди, которых ведут на свидание с электрическим стулом.
Открываю окно, встаю на подоконник. Тьма бездушно взирает на меня, не желая забирать в свои объятия. Но мне плевать.
– Ну что, мудак ёбаный! – кричу я, занося ногу вперёд. – Радуйся! Ты победил, блядь! Увидимся в твоей ебучей студии, ушлёпок!
Ещё шаг... Лечу вниз. Тишина. Пустота. Нет звуков. Запахов. Боли. Это и есть смерть? Не так уж и плохо. Всяко лучше, чем получить ножом в живот.
Нужно только открыть глаза, чтобы... ЧТО?
Я... я снова в квартире! Ничего не изменилось! Какого хера?
Может быть, окно перестало работать? Нужно... нужно умереть по-другому!
Я бегу на кухню, хватаю первый попавшийся нож и делаю резкий выпад по горлу... Как же... хуёво... так... умирать...
Открываю глаза. Квартира! Нет! Нет, нет, нет!
Со всех ног бегу в зал. Телевизор на месте. Конечно, блядь, он на месте! Включаю его...
[В кадре – Андрей Мягков. Он выглядит безупречно и одет в тот же безукоризненный костюм, в котором появился в передаче впервые.
– Принятие. Не каждый из нас способен принять реальность такой, какой она является на самом деле. Мы привыкли жить в своих маленьких обособленных мирках, «мыльных пузырях» и зонах комфорта, не понимая того факта, что рано или поздно реальность доберётся до каждого из...]
– Кончай философствовать, обмудок! – кричу я в телевизор. – Я... я готова! Я хочу к своей семье! Давай! Забери меня уже, тварь!
[— Алиса, я очень рад, что ты наконец-то готова принять реальность такой, какая она есть, однако сама реальность... не хочет тебя принимать].
– Что... – от его ответа у меня перехватило дыхание. – Что это, блядь, значит?
[— Тебе обещали истину по наступлению нулевого дня? — лукаво улыбается Андрей Мягков. – Истина в том, что смерть порой наступает совсем незаметно. И Преисподняя для каждого – это маленькая, уютная, индивидуальная квартирка. Алиса... наслаждайся своим нулевым днём.
Ведущий отворачивается от камеры и кланяется зрителям, сидящим в студии.
– Не слышу аплодисментов! – весело кричит он.
Гниющие трупы, покрытые личинками и засохшим дерьмом, оставляют его призыв без ответа].
– Что? Нет! Нет, нет, нет! – я хватаю телевизор и изо всех сил трясу его. – МУДИЛА ЁБАНЫЙ! ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА!
Изображение на экране пропадает. Навсегда.
Нет! НЕТ, БЛЯДЬ, НЕТ! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ОТСЮДА ДОЛЖЕН БЫТЬ ВЫХОД!
ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ! КТО-НИБУДЬ! Я ХОЧУ СДОХНУТЬ! ДАЙТЕ МНЕ СДОХНУТЬ! ПОЖАЛУЙСТА! Я ТАК БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!
Я ХОЧУ ВЫЙТИ ОТСЮДА!!!!!!