За окном пасмурный летний вечер, слабый холодный ветерок, почти что штиль, трепещет легкие полупрозрачные занавеси моей комнаты, а я сажусь ужинать. Cтарый cлуга Клод как обычно приносит мне поднос с блюдом, но здесь что-то явно не так. Я чувствую приближение таинственного, скрытого неведомо где кошмара, и от неопределенности меня все сильнее душат холодные руки страха. Клод ставит поднос и медленно открывает металлическую крышку, но по какой-то причине я искренне не хочу знать что именно там находится. За окном уже почти стемнело. Не проходит и секунды, как вокруг разносится удушающий сладковатый смрад, и на подносе, лежащем прямо передо мной на накрытом белой скатертью столе, появляется во всем своем мерзком, замогильном великолепии, отсеченная и уже начавшая тихо разлагаться, человеческая голова. Ее мутные неживые глаза смотрят прямо на меня. Вдруг она неуклюже моргает, отмыкает липкие губы, дабы произнести нечто, чего мне точно знать не стоит, ибо в тот же миг мое сердце остановится, а наутро меня найдут в своей постели бездыханным. Голова успевает произнести первый мычащий слог какого-то слова, как вдруг я просыпаюсь в холодном поту. Мое сердце бьется в бешеном ритме, а я радуюсь, что это всего-навсего сон. – Так описывал близким друзьям свои ночные видения Огюст Люсьен – почти никому не известный тридцатидвухлетний медик из Прованса. Возможно, его не без того неспокойную психику надломил случай, произошедший нескольким ранее в Париже.
17 мая 1918 года Огюст решил косвенным образом сменить ритм жизни, переехав в столицу в надежде найти тепленькое местечко в известной лечебнице Сальпетриер, куда его давно звал старый приятель Марсель. Неизвестно, что побудило Огюста менять жизнь именно сейчас; возможно то была заманчивая заработная плата. В любом случае, уже примерно через день он заселялся в дешевую гостиницу, находившуюся где-то на окраине Парижа. Передохнув от тяжкой дороги лишь полчаса, он поспешил по адресу, указанному в письме друга – Париж, XIII округ, квартал Сальпетриер, где его и должен был встретить Марсель. Выходя из такси Огюст окинул взглядом серую громаду старинного здания лечебницы, и лишь потом встречавшего его у ворот друга — знаменитого хирурга Марселя Денона. Увидев показавшийся из кабины силуэт Огюста в бежевом льняном костюме, Марсель загадочно улыбнулся, поправил пенсне, щеголевато пригладил волосы и вышел ему навстречу:
— Огюст-Огюст! Старый прохиндей! Сколько лет прошло…
— На моей голове еще достаточно волос, чтобы я смело мог зваться юношей. – Огюст прищурился.
— Узнаю прежнего Огюста! Приветствую, рад снова тебя видеть! – на этой теплой дружеской ноте они обменялись рукопожатиями и в приподнятом настроении навеянном встречей, не спеша направились в сад, где теплые моменты былых дней в колледже вспоминались бы особенно ярко. Там они долго бродили, обсуждая жизнь и все вокруг. После паузы часто возникающей, когда обсуждено все возможное, Марсель предложил другу ознакомиться с будущим местом работы:
— Я похлопотал о том, чтобы тебя взяли; место хорошее, да и хирургу, то бишь мне, нужен ассистент, в коем я должен быть уверен «на все сто».
— А как же квалификация?
— Ничего страшного, для такого рода обязанностей ее вполне хватает. Я же хорошо тебя знаю и примерно представляю на что ты способен. Как считаешь? – Огюст промолчал на явно риторический вопрос. – Ну-с, пойдем! – В лечебнице Огюст освоился быстро, ибо ничего особенно нового, с чем бы ему не приводилось сталкиваться ранее, здесь не было. Накопив денег, он переехав из дешевого отеля, смог позволить себе неплохую комнату в хорошем доме, в одном из более-менее приличных пригородов. В основном, в теперешнюю его работу входила помощь Марселю во время хирургических операций. Денежные горы, которыми его сюда манили, оказались лишь холмиками, но и этого хватало для нормальной жизни в столице, так что Огюста это не особо разочаровало.
22 июня в учреждении, где отныне работал Огюст, должна была пройти крупная научная конференция, где помимо вопросов организационной деятельности, также было намечено обсуждение новых исследований в области медицины. Там должен был выступить и Марсель с докладом о некоем открытии, подробности которого он хранил в тайне даже от Огюста. Итак, утром, в намеченную дату, Марсель появился в лечебнице при параде – в утреннем фраке, с тростью и в шелковом цилиндре, как и подобает приличному джентельмену. Огюст среди числа прочих тоже присутствовал в просторной аудитории, на сей раз как слушатель. Пройдя испытание гардеробом, Марсель вышел на кафедру, несколько секунд молча оглядев собравшихся — уже сидевших здесь некоторое время, и потому изрядно утомившихся:
— Господа! – Уверенно и громко начал он – Сегодня я приветствую ученое сообщество с важным для науки будущего заявлением. Я долго занимался исследованиями в этой области и прежде чем критиковать требую внимательно выслушать. Открытие может потрясти мир, и если уважаемое сообщество даст мне финансирование для практической реализации моих наработок, это может обернуться колоссальным прорывом. Я, Марсель Денон, осмелюсь заявить, что голова человека, отсеченная правильно-точным образом, а именно, ровно по шейным позвонкам «атланту» и «эпистрофею» может жить отдельно от тела еще некоторое время без последствий для клеток мозга. При помощи моего препарата, испытанного на шимпанзе, и который я намереваюсь испытать на человеке, можно будет продлить жизнь отделенной головы плюс-минус на минуту. Это не так много, соглашусь, но каков толчок к прогрессу в этом направлении! Если все удастся, в будущем возможно будет трансплантировать человеческую голову к другому телу; представьте какие возможности нас ждут, ведь мы сможем пересадить здоровую голову к здоровому телу, тем самым дав людям с тяжелыми патологиями второй шанс на жизнь! – Он говорил яростно и неустанно, как может говорить только фанатично увлеченный своим делом человек. Марсель еще не закончил свой эмоциональный монолог, как тут в аудитории начался гомон и бубнеж, звучащий отовсюду. После, волна голосов разразилась вопросами и выкриками:
— Месью Денон, а как же этическая сторона вопроса?..
— А вы подумали о душе? Разве можно?!
— Возмутительный бред!
— Допустим это так, а где брать тела для подобных операций, будь они успешны на практике? – Несколько растерянный от поведения собравшихся, Марсель выбрал для ответа именно этот вопрос:
— Все просто! У нас не так часто, но проходят казни методом гильотинирования, можно использовать свежие тела казненных преступников для трансплантаций. – После этих слов собравшиеся окончательно перешли на базарные тона, иные вставали, чтобы выйти. Марсель более не мог находиться здесь, и был вынужден также покинуть место конференции. Огюст поспешил за ним. Уже в тихом дворе лечебницы, на пути в сад, Огюст догонял друга:
— Марсель, неужели это правда?
— А я похож на шута? – Нервно выпалил он.
— Не похож, но… почему я не знал?
Марсель остановился, развернулся лицом к догонявшему его Огюсту и выпалил:
— Всему свое время. Думаешь, я просто так пристроил тебя сюда?
— Это был не просто жест доброты?! Чертов интриган!
— Да, да! Для важных экспериментов мне нужен человек, которого я хорошо знаю, и которому я могу доверить самые важные процессы. Не злись, дурак! Разве ты не выиграл от того, что покинул свою дыру? – Огюст задумался, на несколько секунд застыв на месте, пока Марсель продолжил вышагивать куда-то вдаль:
— Хорошо, в конце концов, меня заинтересовал твой впечатляющий доклад. Когда ты планируешь ознакомить меня с подробностями дела? – догоняя друга выкрикнул Огюст. Марсель остановился, вновь развернулся и уже с большим радушием ответил:
— Уже завтра, дорогой друг. То, что ты видел там, в аудитории, означало категоричное «нет» моей просьбе о предоставлении «площадки» для экспериментов. Но, неужели старые идиоты думают, что я остановлюсь? – Марсель хитро улыбнулся. — И ты, дорогой Огюст, мне в этом поможешь.
— Неужели это все? – задумчиво спросил Огюст, листая большую папку.
— Конечно нет. Есть парочка нюансов, которые останутся только при мне – Марсель облокотился на стол, сделав странное выражение лица, и посмотрел сквозь ушки рукояти хирургического зажима, словно в лорнет.
С того дня эти двое начали свои эксперименты, за жестокость которых Огюст часто себя стыдил в последствии. В ход шли самые изощренные методы отсечения голов от живых существ: тонкие лезвия и особым образом заточенные Марселем скальпели из редких сортов стали. Для поддержания жизни в отсеченных частях применялась некая жидкость, загадочная суспензия, секрет изготовления которой был только в голове ее изобретателя. Поначалу нечеловеческая жестокость и шокирующее хладнокровие Марселя, полностью раскрывшиеся в часы неустанных опытов, отталкивали и даже пугали его приятеля, но со временем Огюст с равнодушием стал относиться к этим действам. Под покровом ночи приятели, надев темные плащи и натянув пониже шляпы, рыскали по городу в поисках бродячих собак. Иной раз, поймав за шкирку очередную шавку, один из них открывал большой мешок, куда другой бросал несчастное животное. В разных частях города в неприметных местах, преимущественно под мостами, они располагали изощренные устройства – ловушки, что подобно сетям хитрого и терпеливого паука-птицееда помогали в отлове бедолаг.
Одним вечером, когда на улице шел ливень, будучи в лаборатории, оборудованной в просторном подвале загородного дома Марселя, доставшегося ему от отца, Огюст стал свидетелем сцены: его друг подошел к клетке, где содержались жертвы бесчеловечных опытов и долго стоял недвижим, видимо подбирая новую жертву. Огюста немного пугала мысль о том, что может твориться в голове этого человека, ведь он хорошо знал его, но последнее время Марсель становился все более непредсказуемым в своих решениях и действиях, что заставляло несколько сомневаться в психическом здоровье исследователя.
— Знаешь… — произнес Марсель – мы уже достаточно навозились с собаками, этот этап успешно пройден. – Огюст округлил глаза:
— Не хочешь ли ты сказать?!.
— Да, хочу. – Словно прочтя мысль ассистента, медленно проговорил Марсель. – Нам нужен подопытный иного рода. Я прекрасно осознаю, чем для меня все это может кончиться, но я отдаю себе отчет в том, что если все удастся… если все удастся, я навеки войду в историю! Знаешь, меня всегда волновал вопрос, что там, по ту сторону жизни и смерти. Есть ли жизнь иного плана, в общем, нематериальная, нефизическая, либо там небытие. Если ТАМ ничего нет, лишь пустота, то какой смысл в моей жизни, в моем выдающемся уме, если в конце концов все предастся забвению, а я просто разложусь в могиле?
Огюста словно осенило:
— Тебя волнует не только материальная часть вопроса?
— Да, именно так! – подхватил Марсель – Я точно хочу знать, что нас ждет после смерти, и я найду того, кто сможет мне открыть эту тайну.
Летний вечер проходил размеренно, за исключением одного обстоятельства: Марсель шел вдоль аллеи на встречу своему хорошему приятелю, который был для него сейчас не иначе как подарком судьбы. Этот низкого роста пухловатый человек по воле счастливого случая служил заместителем начальника в Дворце Правосудия, а иначе говоря, тюрьме. Вечер был приятным и безмятежным, но участники событий тех дней еще не знали, затишьем перед какой бурей он обернется.
— Марсель, рад видеть тебя! – разведя руками произнес визави, еще не успев толком подойти к своему знакомому.
— Кто же еще? Приветствую, Жан! Ну-с, не будем затягивать; извини, если перебил тебя, но напомню, что я намерен обсудить одно важное дело, не требующего отлагательств. И помочь мне в нем можешь только ты. Не-ет, ничего незаконного в этот раз. Ну… почти. Не сердись ты, но выслушай для начала: В общем… я занимаюсь одним важным научным исследованием, которое может стать сенсацией, – начал он – и мне нужна, скажем так, практика.
— Бога ради, ты сошел с ума! Неужели ты вздумал проводить опыты на заключенных, да еще меня в это втянуть?! – Жан, давно знавший ученого, видимо понял ход мыслей собеседника.
— Ну, нет же! Я не настолько безумен. Буду краток: мне нужен человек, стопроцентно обреченный на смертную казнь, и не абы какую, а путем отсечения головы, — на что Жан раздраженно произнес:
— Даже над ними изуверствами заниматься не позволю!
— Да не будет никаких изуверств, черт тебя подери! – Марсель зло воскликнул; еще более приблизившись к Жану, он тихо и сдержанно продолжил: — Послушай, видимо мне все же придется посвятить тебя в самый курс дела: мне нужен человек, которого приговорили к гильотине, и который смог бы после нескольких не очень сложных манипуляций доказать, либо опровергнуть, способность головы жить некоторое время отдельно от тела. И все.
— Что для этого требуется? – Жан был заинтригован.
— Только правильно расположить голову преступника в колодках и заточить лезвие особым образом. Этим могу заняться лично я. – Жан затих, явно взвешивая все «за» и «против». Наконец, он вынес приговор:
— И все же это слишком рискованное дело. Пожалуй, я вынужден буду отказать тебе.
— Подумай, какая слава нас ждет, если все получится?
— Нас?!
— Да, ведь ты будешь причастен к важнейшему открытию.
Жан снова задумался, его брови нахмурились, а глаза забегали из стороны в сторону, словно от очень важных размышлений. После он вновь высказался, на этот раз вердикт немного сменил вектор:
— А знаешь что, друг?..
— Знаю что?.. – Марсель напряженно ждал.
— Ты сам поговоришь на эту тему с заключенным и спросишь у него разрешения, если таковой найдется. Значит, слушай: если я найду для тебя подходящее лицо, то телеграфирую тебе в тот же день. А уж там ты приедешь и мы вместе все обсудим. Понимаю степень секретности мероприятия, поэтому уверяю, что никто лишний об этом знать не будет. – это было для талантливого ученого уже половиной успеха.
Марсель задумчиво затянулся сигаретой, вынутой совсем недавно из изящного серебряного портсигара, и смотрел на уходящее в закат солнце с высоты балкона своего загородного поместья. Рядом, в небольшом кресле сидел и Огюст, потягивавший стакан коньяка. Марсель задумчиво обмолвился:
— Он согласен, но это еще не все. Нужно будет договориться и с осужденным…
— Пустяки! Пошли меня, уж я-то договорюсь!
— Ты так считаешь? – Марсель обернулся.
— Разумеется! Талантом к решению дипломатических вопросов я не обделен. — Через неделю, будучи на рабочем месте, Марсель получил телеграмму, и на радостях принялся читать:
«Уважаемый Марсель, Птичка в клетке, приезжай сегодня или завтра. Крайний день — в четверг.» — В тот же день Огюст был послан на своеобразные переговоры. Вечером, прибыв в тюрьму, где у самых ворот его ожидал Жан, он его немало удивил:
— Так, а где Марсель?! Мы договаривались встретиться с ним лично!
— Не паникуйте так, я его доверенное лицо, вот письменное распоряжение за подписью и личной печатью месью Марселя.
— Так, посмотрим… Ага… близкого друга. – Нервный заместитель начальника тюрьмы еще раз окинул взглядом Огюста, после чего нехотя провел его в здание. Уже идя по длинным коридорам древних казематов Огюст произнес, разбавляя давящую тишину:
— Думаю, вы понимаете с какой я тут целью. Уверен, месью Марсель…
— Прошу, не валяйте дурака! Я знаю его очень давно, достаточно давно, и судя по письму вы тоже, поэтому давайте без формальностей! Какой уж там «месью». — «Забавный человек» — подумалось Огюсту – «настолько боится риска потерять должность, или еще чего хуже, что несет всякую чушь». — Огюст посмотрел на часы, задумчиво задрав левый рукав пиджака и произнес:
— Что-ж, у меня не так много времени, прошу ознакомить меня с осужденным, месью…
— Месью де Фуа, да… Осужденного зовут Арно Копе, его казнят в ближайшие дни за убийство целой семьи, совершенное с особой жестокостью. Прошу, вот его камера! – Перед Огюстом распахнулась тяжелая металлическая дверь, Жан и охранник перекинулись несколькими тихими фразами и отступили прочь.
— У Вас есть ровно десять минут. – подвел итог Жан. Огюст робко вошел в тесную темницу, где перед ним, скорчившись на наре сидела тусклая худощавая фигура. Вдруг, эта самая фигура подняла блестящие в полутьме глаза, уставившись на все более робеющего Огюста. Только сейчас Огюст ощутил потенциальную угрозу, исходящую от этого человека:
— А-а, пришло время казни – убийца растянул в улыбке иссохшие потрескавшиеся губы. Казалось, его совсем не заботила участь и улыбался он сейчас в лицо самой смерти.
— Нет, я по другому вопросу.
— Да ну! То-то я вас не узнал, подумал, что священник пришел причастить перед смертью! – жуткий обитатель тюремной камеры неприятно расхохотался.
— Эй, а ну молчать там! – внезапно вмешался охранник, ударив для убедительности дубинкой о дверь. Ухмылка тут же спала с уст осужденного, с чем он внимательно принялся слушать начавшего свой рассказ гостя:
— …Суть состоит в этом, а после, если дело завершится успешно, вы должны будете путем некоторых сигналов, ответить на вопросы, будучи в таком состоянии. — несмотря на то, сколь усердно Огюст пытался сглаживать углы, тщательно подбирая слова, он закончил монолог явно не убедив арестанта.
— Ты что же думаешь, сделать из меня подопытную крысу? Чтобы я помимо мук жизни испытал еще и адскую боль перед самой смертью?! – Огюста силой вывел охранник, хотя и сам он был только рад покинуть проклятое место, особенно видя возбужденное состояние человека, осужденное за групповое убийство и приговоренного к смертной казни.
— Да ты герой, дружище! Не побоялся провести целых пять минут в нескольких метрах от столь опасного субъекта. – Дружески произнес Марсель, открывая бутылку красного пятилетнего Шато Петрюс, попутно покусывая сигару.
— Чуть больше семи, я засекал. Для меня это было целым испытанием. Никто не знает, что этот псих мог вытворить.
— Знаешь что, Огюст… завтра я пошлю телеграмму Жану с просьбой подыскать для нас более сговорчивую персону.
— Ты о том типе? О, право мне кажется, он не пойдет на это еще раз. Видел бы ты вчера его лицо!
— Если не пойдет, мы примем более решительные меры и сменим тактику, верно?
Огюст пристально посмотрел на друга, затем не без раздражения в голосе ответил:
— На что ты снова намекаешь? В последнее время ты все более и более начинаешь меня пугать, приятель; раньше я старался закрывать глаза на все эти твои странные фразы, намерения и неоправданную жестокость. Странно это говорить, но… я начинаю тебя побаиваться, Марсель.
Слушая друга ученый отвернулся к нему спиной, и заведя руки за спину вышел на залитый лунным светом балкон. Вечерняя прохлада обдавала легким ветром его лицо, глаза на котором теперь лихорадочно поблескивали, как обычно блестят глаза людей с какой-то навязчивой и явно нездоровой манией. Тем не менее, он отстраненно выслушал слова Огюста: казалось, он не услышал и половины сказанного, погрузившись в думы, что были для всех окружающих его людей большой загадкой. Не долго думая, прямо на следующий день, Марсель отправил телеграмму своему старому знакомому, с просьбой аналогичной прошлой, правда, поступив хитрее:
«Приветствую тебя, старина Жан. Понимаю, какие неудобства я доставил тебе в прошлый раз, за что я искренне раскаиваюсь и прошу прощения, но наука – есть наука, а мой долг перед ней – есть долг. Если наша дружба и все то хорошее, что я делал для тебя от чистого сердца что-либо значит, то надеюсь, ты не откажешь мне повторить все еще раз. Один лишь, завершающий раз.
— С уважением и большой признательностью, Марсель Денон».
Уже через пару-тройку дней он получил долгожданный ответ:
«Я бы и рад помочь, но никого для этого дела в ближайшем будущем не предвидится, я проверил все доступные мне списки. Как только необходимый кандидат появится – я тебе сообщу.»
Лето сменила яркая осень, а за ней пришла серая и промозглая зима, смененная цветущей и пахнущей весной, как прежде уже было бесчисленное множество раз, и как будет еще столько же, пока наконец, 28 апреля 1919 года не случилось то, чего так долго ждал ученый:
«Нашелся подходящий тип. Похоже, этот будет сговорчив.» — радости Марселя не было предела.
Вечером, как и годом ранее, Огюст вышел из авто в сумрачный вечер, где перед воротами древнего здания, ныне используемого как тюрьма его вновь встретил старый друг Марселя. Только сейчас он задумался над тем, какой старой была тюрьма, бывшая в прежние времена фортом, а до этого замком, знавшим славные времена средневекового рыцарства, когда в смрадных подземельях прежний господин томил своих врагов; Огюст рассуждал о том какие, должно быть, мрачные тайны веками хранят ее тяжелые стены.
Шаг-эхо, шаг-эхо, снова шаг – и вновь за ним следует протяжное эхо:
— Да, открой… Прошу вас, входите. Этот адекватнее. – На сей раз Огюста встретил совершенно иной взгляд и образ, нежели в прошлый: высокий, стройный и светловолосый молодой человек, достаточно приличного вида. Несмотря на многие признаки нищенствующего положения, он смотрел совершенно ясными, сознательными глазами; глазами, явно умевшими чувствовать. Он был истощен и по всей видимости чем-то сильно болен, хотя его взгляд и выдавал ум, если не выдающийся, то как минимум незаурядный:
— Добрый вечер, я к вам с делом… Простите за неловкость…
— Присаживайтесь, а уж там продолжите. – Тихо и рассудительно произнес осужденный.
— О… да, разумеется. Я Огюст Люсьен, работаю в городской лечебнице. А вас как зовут?
— Стюарт Риддл. Рад знакомству. И по какому же вы делу? – Все так же невозмутимо вопрошал парень.
— Значит, вы не здешний? Думаю, американец? Понятно… Видите ли, Стюарт… Я, как ассистент одного видного деятеля науки хочу просить вашего согласия на участие в исследовании медицинского характера.
— В чем состоит его суть?
— В изучении способности головы человека жить независимо от тела некоторое время.
— Это больно?
Огюст на миг растерялся – Я-я не думаю, учитывая, что речь идет о считанной минуте, а то и тем меньше. Позвольте спросить, за что вы приговорены столь суровым образом? Вы не создаете у меня впечатление упыря из подворотни, по-моему даже совсем наоборот. – Огюст решил разбавить горечь темы обсуждения, плавно сменив ее на время. Парень глубоко вздохнул, медленно поднялся, на что тут же среагировали наблюдавшие из коридора охранник и Жан, уже было хотевшие войти в камеру, но Огюст жестом показал, что ему ничего не угрожает.
— Знаете, а ведь я художник. По крайней мере, был им. – После непродолжительной паузы начал юноша, всматриваясь в дали звездного неба сквозь решетки небольшого оконца, висевшего высоко на каменной стене. – Друзья видели во мне необычайный талант, свежую голову, и пророчили всеобщее признание в будущем. Хотя, лично я не видел ничего особенного в своих работах, а многие из них так и вовсе готов признать бездарными. Но, среди ценителей и богемы Бруклина, а жил я на набережной за Бруклин-Квинс, мои картины слыли впечатляющими, я даже заработал на них кое-какие деньги. Потом в одном клубе, кажется это был «Эдельвейс», меня угостили дрянью особого рода… Потом еще раз, и еще. Я быстро втянулся, просаживая на проклятые чайнатаунские смеси почти все свои деньги. Затем я приехал во Францию… — Стюарт на минуту прекратил речь, погрузившись в свои мысли – Я думал, что здесь проклятая напасть оставит меня, но Боже, как мне было плохо… В конечном итоге она нашла меня и тут. В здешних душных притонах, где ошивался самый сомнительный сброд, я употреблял яд, губил здоровье, буянил и попадал к жандармам. Штрафы, тюрьмы; пока вся эта история не подошла к чудовищному, но довольно предсказуемому финалу: в очередной раз «пнув гонг» я под действием одной мерзости запорол ножом свою подружку, и даже не помню этого. Уже придя в себя в отделении, комиссар рассказал о моем ужасном поступке. Я не раз был на счету местной полиции, по некоторым статьям проходил как рецидивист, поэтому суд не был ко мне снисходителен… Теперь-то я уверен, что это в любом случае завело бы меня в могилу, будь то неверно рассчитанная доза или гильотина. Знаете, если я могу искупить вину, положив жизнь на алтарь науки и всеобщего блага – что ж, я согласен. Жизнь, пусть ей и суждено быть короткой, должна хотя бы окончиться красиво. – Огюст ликовал. Хотя он изо всех сил пытался скрыть это, глаза выдавали все, и даже больше – «свершилось!».
День казни был назначен через неделю. Вечером, когда уже смеркалось, черный Packard привез двоих друзей к воротам тюрьмы. Как назло в тот день выдался сильнейший ветер и ливень, подначиваемый ослепительными молниями и раскатистым громом. Марсель и Огюст тысячу раз успели проклясть непогоду, таща за собой тяжелые саквояжи с весьма сомнительным содержимым. Спустя полчаса все были в сборе в просторном ангаре, специально оборудованном на случай подобных действ. В помещении зажегся свет, в него вошли охранник – доверенное лицо Жана – с осужденным, после сам Жан, а уже за ним двое ученых с большими кожаными сумками. В этот раз казнь должна была пройти тихо и без лишних любопытных взоров. Вся компания подошла к ней – высокой, стройной машине смерти, величественно и гордо стоявшей в самом центре залитого ярким светом электрических ламп помещения. Было нечто грандиозное в самом виде этой конструкции: такая простая штука, но безумно, смертельно опасная. По приказу Жана охранник снял большое лезвие:
— Марсель, у тебя есть семь минут, не больше. – Тот кивнул Жану в ответ, и не теряя времени зря полез в свою подозрительную сумку, быстро вынув оттуда причудливый напильник. Недолго он орудовал им, особым, известным только ему способом оттачивая лезвие – само жало беспощадной гильотины. Только яростные порывы ветра и крупные капли дождя колотившие в окна разбавляли абсолютное безмолвие сцены.
— Готово. – сухо произнес ученый, после чего осторожно вручил сподручному Жана адский резак. К тому времени, как он был уже установлен, Марсель и Огюст вынули содержимое своих саквояжей, явив этому миру совершенно странное устройство: полированная медная пластина клалась на другую такую же, но из цинка; к ним крепилась пара проводов. Извиваясь подобно сосудам мертвеца, они шли к большой аккамуляторной батарее. Тотчас был вынут бутыль с мерзкой на вид зеленоватой жидкостью, и какая-то часть содержимого была налита в большую стеклянную емкость, наподобие чашки Петри. Приговоренный к смерти совершенно безразлично наблюдал за процессом: казалось, его охватило полное равнодушие и он смирился с предстоящим испытанием. Отмерив жидкость и долив последнюю необходимую каплю, Марсель посмотрел на Жана. Тот все поняв кивнул и обратился к охраннику:
— Зачитывай! – и он зачитал приговор. После чего бедняга был привязан к вертикально стоявшей кушетке, с его рук были сняты наручники, после чего, не без усилий, кушетку развернули так, чтобы голова попала точно в колодки. Их сомкнули на шее Стюарта. Сверкнула молния, раздался оглушительный раскат грома, после чего часть ламп в помещении замигала и погасла, оставив собравшихся в тусклом полумраке.
— Погода, будь она неладна! Видимо, вышибло электричество. Ладно, с этим позже. – Нервно проговорил Жан.
— Погодите! – вдруг произнес Марсель – Я считаю необходимым кратко разъяснить ему суть процесса. Это займет секунды, но это важно. Когда голова будет правильно отсечена, я сию же минуту помещу ее в сосуд с этой жидкостью, пару секунд погодя я достану ее и размещу на пластину, после чего будет пущен ток. По идее, человек должен быть в сознании все это время. Стюарт, – он обратил свой взгляд к беспомощно лежащему – после декапитации я буду задавать вопросы, постарайтесь на них ответить любым доступным вам способом, Хорошо? Отлично. – Марсель живо подбежал к гильотине: отмерил взглядом расстояние, рассчитал что-то в уме, после чего обратился к Жану:
— Можно я скомандую, когда придет время?
— Валяй, псих… — недовольно бросили в ответ. Ученый руками расположил голову бедняги как ему было нужно, после чего отойдя на пару метров воскликнул, не отводя глаз от лежавшего:
— Давай! – тяжелое лезвие с пронзительным лязгом опустилось на голову, отрезав ее ровно по соединению второго и первого шейных позвонков. Не медля, ученый взял голову, опустил в раствор, выждав нужные пару секунд, затем расположил на пластинах, скомандовав Огюсту засечь время на часах. Электричество было подано, но голова уже не подавала признаков жизни. Все четверо подошли довольно близко, дабы воочию наблюдать возможное чудо. Через мгновение голова, прошедшая жуткий процесс обезглавливания, подняла веки. Прочие любопытные тут же отшатнулись, но не Марсель:
— Стюарт, я обращаюсь к тебе! Что ты видишь? Что ты видишь?!
— Это… — робко слетело с полубезжизненных губ того, чей взор не мигая уставился в никуда.
— Что? Повтори! – Марсель был обнадежен предвкушением беседы с человеком, отходившим по ту сторону бытия, что затмило и даже оставило незамеченным сам факт успешно проведенного эксперимента. Но, голова более не отвечала. Стюарта закрыл веки, забывшись вечным сном.
— Нет! Обновить жидкость! Огюст! – спустя считанные секунды это было исполнено. Голова вновь была слегка опущена в странный раствор, а затем процедура повторилась. Шла 48 секунда эксперимента. Голова не подавала признаков жизни. Вдруг, на 53 секунде голова вновь открыла глаза. Марсель не теряясь подошел и спросил:
— Стюарт, что вы видите?
— Ближе… — Марсель пригнулся и инстинктивно приблизил ухо к губам говорившего.
— Ещ-ще ближе – почти бессильно повторил Стюарт.
Никто из собравшихся в ту ночь так и не услышал того, что голова произнесла после. Они даже не уловили момент, когда это было сказано. Уверен, что даже если бы они расслышали, а что более важно, поняли, уразумели сказанное, то молчали бы до конца своих дней. Если бы вообще выжили. Вот, Марсель услышал. В какой-то миг ученый вытаращил глаза, вскочил, издав истошный, нечеловеческий вопль, гулким эхом раздавшийся в помещении и сбежавший сломя голову вдоль древних коридоров. Ученый попятился назад, туда, к тому месту, где стояла злосчастная гильотина. Никто после случившегося не мог вспомнить, когда это охранник успел вновь завести орудие казни, по привычке исполнив то, что видимо, делал уже не раз до сей поры. Но именно сегодня, в эту кошмарную дождливую ночь он неподобающим образом закрепил канат, державший массивное лезвие. Уперевшись в гильотину, и не переставая безумно вопить, Марсель дрожа всем телом поскользнулся, не сумев опереться на то, что по его неведению грозно возвышалось за его спиной. Устройство пошатнулось, ученый опрокинулся почти навзничь, и лезвие, под душераздирающие раскаты грома упало, разрубив голову несчастного пополам.
Что касается головы бедняги Стюарта, она так же, как и в первый раз тихо закрыла глаза, чтобы уже никогда их не открыть. Арестанты, даже и в наши дни поговаривают, передавая из уст в уста жуткую байку, что, мол, в дождливые дни, – непременно это должны быть ливни с грозой – в часы после отбоя, глубокой ночью, если прислушаться, можно расслышать душераздирающий крик, несущийся по коридорам. Тихий, становящийся еще тише, словно отдаляющийся, крик неизвестного.