По причине того, что события, описанные в этой истории, в конечном итоге привели меня в клинику для умалишённых, где я в данный момент и нахожусь на принудительном лечении, я не надеюсь более, что мои слова будут хоть кем-то восприняты всерьёз, кроме разве что лечащего врача, который, скорее всего, усмотрит в них лишь симптомы тяжёлого психиатрического диагноза, позволяющего запереть меня здесь на долгие и долгие годы. Я и сам хотел бы верить, что всё, произошедшее со мною в той проклятой деревне, было лишь плодом моего воспалённого воображения, вызванным патологическими нарушениями когнитивных функций организма, и моё место действительно здесь, среди несчастных сумасшедших, мнящих себя богами и дьяволами и слышащих голоса бесов, но увы, я не могу себе позволить столь привлекательного оправдания, ведь стоит мне лишь закрыть глаза, как перед моим внутренним взором как живое представляется перекошенное богомерзкой гримасой безумное лицо моего деда, отвратительная коричневая субстанция, стекающая по его растрескавшимся губам, и что хуже всего — его голос, голос, не принадлежащий более человеку, но чудовищу, раз за разом повторяющий одну и ту же невинную на первый взгляд фразу.
Странности в поведении деда я начал замечать ещё в детстве, когда приезжал к нему в гости, в его старый, построенный более полутора веков назад дом в деревне Ж., где мой предок прожил всю свою жизнь. Во-первых, от него всегда, даже сразу после бани, очень неприятно пахло, чем-то сладковато-горьким, вызывающим ассоциации со скотомогильником или выгребной ямой. Во-вторых, дед часто отлучался из дома по ночам, особенно после того, как готовил на ужин одно из своих фирменных блюд по старинным фамильным рецептам, наподобие жареного супа, а на вопрос, куда он ходит, лишь загадочно ухмылялся, оставляя меня в полном неведении. В-третьих, он питал противоестественную приязнь к мухам и мог часами разговаривать с ними, сидя на корточках в зарослях лопухов возле покосившегося забора, а они, в свою очередь, отвечали ему взаимностью и окружали его омерзительным чёрным облаком, танцевали свой демонический воздушный танец позади него и ползали по его безволосой голове. Много ещё странных вещей совершал мой дед, но я в силу малого возраста и детской глупости всегда находил им обыденные объяснения, даже не подозревая, какие нечестивые тайны на самом деле скрывал этот старик. Лишь недавно, посетив его богохульное прибежище уже будучи взрослым, я столкнулся с его извращённым безумием лицом к лицу.
В то лето я приехал к деду, чтобы помочь ему построить в усадьбе новый туалет взамен старого, прогнившие стены которого грозили обвалиться со дня на день. Мы работали до заката, и утомившись от тяжёлого деревенского труда, рано легли спать, однако среди ночи, в самый глухой час, когда смертный человек более всего слаб и беззащитен, а злые силы, напротив, пребывают на пике своего могущества и творят свои чёрные дела, меня внезапно разбудила доносящаяся со двора ужасающая какофония. Низкие трубные звуки, вызывающие ассоциации с голосами лавкрафтовских Древних, перемежались с отвратительным хлюпаньем и чавканьем, словно целая стая нечестивых гулей алчно раздирала на части гору разлагающихся человеческих тел прямо за стеной. В страхе вскочив с постели, я заметался по комнате и хотел было разбудить деда, но увидел, что кровать его была пуста.
Пугающая мысль пронзила мой разум — должно быть, дед, по своему обыкновению, зачем-то вышел среди ночи из дома, а на улице на него напало какое-то чудовище, из тех, которые, если верить рассказам полубезумных старух, неподвижными иссохшими горгульями сидящих по вечерам на лавках у ворот своих замшелых изб, обитают где-то в непролазных чащах окрестных лесов и похищают полночной порой спящих беспечным сном людей. Если так, то выходило, в этот момент я был единственным, кто мог прийти к нему на помощь и не дать погибнуть ужасной смертью от клыков и когтей зловещих порождений тьмы.
Страх придал мне сил и решимости. Схватив первый попавшийся под руку предмет, способный послужить оружием — стоявшую в углу у печи лопату — я бросился к выходу, забыв даже одеться. Входная дверь оказалась заперта снаружи, но я выбил хлипкий замок ударом ноги и с лопатой наперевес вырвался наружу, под открытое небо, с которого глядела и глумливо ухмылялась дочь Сатаны — огромная бледная луна. Находясь в состоянии аффекта, я был готов, если надо, кулаками и зубами драться с полчищами адских отродий, посмевших тронуть мою семью, но не увидел ни одного из них. Вместо этого я увидел деда, и один лишь вид его сразу лишил меня былой смелости, в единый миг ввергнув мою несчастную душу в бездонную пучину иррационального хтонического ужаса.
Дед ел говно.
Он стоял на четвереньках посреди двора, широко расставив согнутые в локтях руки, словно отвратительное кафкианское насекомое, а перед ним возвышалась ржавая железная миска, до краёв наполненная фекалиями. Погрузив своё лицо прямо в её источающее зловонные миазмы содержимое, дед громко чавкал и причмокивал, жадно поглощая омерзительную массу. Одновременно он испражнялся в другую миску, заблаговременно подставленную в нужном месте, а его жопа при этом издавала те самые трубные звуки, вырвавшие меня из глубин царства сновидений. Заметив моё присутствие, дед оторвался от своей чудовищной трапезы, поднял на меня горящие инфернальным коричневым огнём глаза, громко пёрнул и проскрипел совершенно нечеловеческим, каким-то гнусавым и булькающим голосом:
— Как поспал, внучек? Проголодался, наверное? А я тебе покушать принёс!
Схватив миску перепачканными в говне руками, безумец протянул её мне:
— Покушаем вместе, давай покушаем посидим!
Изо рта его выпала толстая бурая какашка.
Не в силах больше выдерживать этот кошмар, я закричал так истошно и пронзительно, что отзвуки моего вопля достигли, наверное, зловещих пределов древнего Юггота. В отчаянии швырнув в деда лопатой, даже не долетевшей до него и лишь бессильно шлёпнувшейся в испачканную коричневой жижей траву, я одним прыжком перемахнул через ветхую изгородь и бросился бежать прочь от этого проклятого места и от этой богохульной твари, в которую превратился человек, воспитавший меня когда-то, а мне вслед нёсся его нечленораздельный замогильный вой и громогласные звуки опорожнения кишечника.
По счастью, чудовище не стало меня преследовать. Я бежал и бежал, не разбирая дороги и не останавливаясь до самого рассвета, покуда не упал от усталости, выбравшись на оживлённую трассу. Там меня, голого, исцарапанного и с ног до головы перемазанного грязью (о, хотелось бы мне думать, что это была всего лишь грязь!) подобрали проезжавшие мимо полицейские и отвезли в участок, а оттуда, убедившись в полной моей невменяемости — в психиатрическую больницу, где я и пребываю вот уже несколько месяцев без какой-либо надежды на скорое освобождение. Но в последнее время я прихожу к выводу, что остаться здесь, в палате без дверей под постоянным присмотром санитаров, было бы наилучшим вариантом для меня, потому что я начал замечать за собой те же наклонности, что и у моего безумного деда, и чрезвычайно страшусь стать таким, как он.
Я стал подолгу задерживаться в туалете, вдыхая испарения собственных испражнений и испражнений других пациентов. Меня всё чаще посещает желание попробовать кал на вкус, а иногда я ловлю себя на сожалениях о том, что не согласился тогда на великодушное предложение старика. По ночам дед является мне во сне и рассказывает о том, что вся наша семья происходит из древнего рода Гузнорождённых — все младенцы в нашем роду, в том числе и я, были рождены не естественным путём, а через анальное отверстие, и поедание фекалий является наиболее естественным способом питания для нас, дающим нам огромную силу и сверхчеловеческие возможности. Он говорит, что я должен перестать противиться и принять Коричневый Дар, подобно тому, как это сделал он сам, и его отец, и отец его отца, а до этого — ещё многие и многие поколения наших предков.
Эти сновидения приводят меня в ужас, но хуже всего даже не они, а мухи, огромные полчища мух, этих посланцев Вельзевула, которые, несмотря на холодное время года, постоянно вьются вокруг меня, неизвестно откуда взявшись. В жужжании их крылышек я слышу зловещий шёпот, повествующий мне о непостижимых человеческому разуму тайнах древних сортиров, которые откроются мне сразу же, как только я совершу Коричневое Причастие и стану подобен им. Они обещают, что я смогу путешествовать по неисчислимому множеству иных миров, лежащих за орбитами самых далёких звёзд, увидеть воочию их обитателей и попробовать их экскременты.
Единственное, что позволяет мне как-то сопротивляться — это сильнодействующие препараты, и пожалуй, я попрошу психиатра увеличить дозу. Да, лучше всего будет отправиться к нему прямо сейчас, может быть, он примет меня вне очереди, потому что, чувствую, до вечернего обхода я не продержусь. В крайнем случае притворюсь буйным, чтобы меня привязали к кровати и вкололи лошадиную дозу транквилизаторов. Но путь до его кабинета проходит мимо уборной… Нет… Я больше не могу… Я должен… Должен… Есть… Говно…