На дворе был август 1992-го года, в Волгограде стояла жара. В последние дни Иван Николаевич брал своего сына Сергея, довольно высокого парня с каштановыми волосами, с собой в свою бригаду на стройку, «на шабашку»: и Сергею практика, да и заработок, и отцу помощь. Август был для Сергея «каникульным», впереди маячил последний курс института. Отец всю жизнь работал каменщиком, а Сергей, которому недавно исполнилось 22, учился в политехе на стройфаке. О будущей своей профессии он особо не задумывался, однако отец всегда повторял: «За партой сидеть это одно, а знать, как кирпич примостить — это, Серёга, другое». Но Сергей и не думал спорить.
Они строили новый двухэтажный дом на окраине города какому-то молодому торгашу, который уже успел нажить состояние то ли на каких-то перегонах машин из-за границы, то ли ещё на чём-то. Сергей пару раз видел, как тот приезжал на своей новой чёрной «БМВ» и деловито распоряжался. Отец («Николаич», как его почтительно звали мужики в бригаде) возводил стены, а Сергей подносил кирпичи и раствор. Дом строили на самом краю улицы, дальше начинались поля, а напротив строящегося дома находился ряд пятиэтажек послевоенной постройки. Оттуда из одного открытого окна время от времени лилась музыка: кто-то выставлял на подоконник магнитофон и крутил, наверное, всё подряд, что у него было, без разбора. Только когда «сторона А» заканчивалась, этот «кто-то» переставлял кассету на «сторону В», так что вся стройбригада и часть улицы невольно прослушивали все кассеты целиком. Мужики сначала недовольно бурчали («завёл свой патефон...»), а Сергею это не мешало. Хотя вообще-то он больше любил советский рок — «Кино», иногда «ДДТ» с «Аквариумом», а всякое поп-диско так, по случаю. Тем более в мае от него ушла девушка, с которой он встречался почти два года, поэтому всякие песни о любви слушать ему было довольно тяжело, а то и невыносимо. Сначала магнитофон без конца крутил «Дюну» — «страна Лимония, страна без забот...», «Пей, пей, Ваня, не болей!», потом несколько дней были «Фристайл», Леонтьев и какой-то сборник песен разных лет.
Вот и обед. Соорудили столик — ящик на кирпичах, подоставали свои «туески» с едой, кто-то пошёл в магазин за пивом и сигаретами. Лохматый мужик возмущается:
— Слышь, может камнем зарядить по нему, а?.. Ну сил больше нет, орёт и орёт. На нервы действует, собака! Серёга, ты вот молодой, у тебя рука лёгкая...
— Гоша, а ты возьми по «Приме» в уши засунь — и всё, больше ничего тебе орать не будет, — размеренно сказал спокойный мужик, вытирая рукой вспотевший лоб.
Сверху, со строительных лесов, хриплый голос интересуется:
— А как ж он тада услышит, што на его опять кирпич летить?
Взрыв смеха, Сергей тоже хихикает.
— Он в прошлый раз помнишь што сказал? «Да я просто не услышал, как он летит, а то бы...» Ха-ха-ха... Он што, так громко летить? А, Петя?..
Тем временем из магнитофона зазвучало что-то новое, какой-то незнакомый голос. Первая песня почему-то сильно задела Сергея, он даже заволновался и ждал, когда хозяин музыки поставит кассету на начало. Но магнитофон ещё раз рассказал всем про страну Лимонию и затих совсем. Мужики облегчённо вздохнули, а Сергей всё ожидал. Песня была о том, как парень вспоминает детство и некую девчонку «в синей аляске», с которой они когда-то дружили, что-то там про белых птиц, голубей, но — «жаль, не замечал твоих больших ресниц»... а потом они расстались и теперь он как бы обращается в прошлое и вопрошает — «где та девчонка с косичками?..». Дело в том, что у Сергея была похожая история. Начиная с его пятилетнего возраста и далее — его почти каждый год отправляли на лето в деревню недалеко от Калуги, где тогда ещё жива была его бабушка. Дедушка не вернулся с войны, от него осталось только мутное довоенное фото. Бабушка была не то чтобы жизнерадостной, но неунывающей, частенько что-нибудь вполголоса пела. Но иногда она садилась у окна, подпирала голову рукой, печально смотрела вдаль и очень тихо напевала что-то из старинной крестьянской песни. И когда доходило до слов «ваши венки поверху плыли, а мой на дно пошёл, ваши дружки с войны пришли, а мой не пришёл...» — в этот момент на её глазах выступали слёзы, которые были хорошо видны, когда на её лицо светило заходящее солнце.
И вот, носясь по пыльным дорогам на велосипедах по улицам, качаясь на единственной качели, залезая на чердак брошенной избы и пугая спящих там горлиц, отправляясь в лес за черникой для бабушкиного варенья, взбираясь на самый верх полуразрушенной церкви Рождества Богородицы, бегая наперегонки к Оке, сидя там на рыбалке — Сергей быстро подружился с одной из девчонок. Звали её Катей, она, как и Сергей, была городским ребёнком — только ленинградкой, в этой деревне она тоже каждый год (если не отдыхала в пионерлагере или не была на море) проводила лето в гостях у семьи маминой сестры (мать из деревни уехала навсегда, а сестра осталась). У Кати были тёмно-карие глаза и черные волосы, заплетённые в две небольшие косички, и Сергей дразнил её «смуглянкой-молдаванкой». Так проходило почти каждое лето до 1982-го года, когда Сергею с Катей исполнилось по 12 лет. В тот год Сергей очень ждал Катю в деревне: он ещё весной решил, что отныне будет всерьёз в неё влюблён, что она уже не просто «друг игрищ и забав», а нечто большее. И об этом надо как-то ей сообщить. Прошёл июль, уже август подходил к середине, оставалось два дня — и домой, поездом, в Волгоград. А Кати всё не было. Он раз по пять в день проходил мимо её дома будто бы по делу, но на самом деле в ожидании, не выйдет ли она, а спросить о ней кого-то — стеснялся. Сергей внутренне уже смирился с тем, что повидаться можно будет теперь только через год. И вдруг, поднявшись с кровати ближе к обеду, он слышит стрекотание мопеда с улицы: это мчится Боря, местный «первый парень на деревне», в майке-безрукавке, чтобы были видны какие-никакие мускулы, любитель техники и быстрой езды. Позади него сидела какая-то девушка, обхватив его двумя руками («Ого! — подумал Сергей, — он уже и девчонок возит!..»). Приглядевшись, Сергей увидел те самые чёрные косички — это была Катя. Он вышел из дома и направился в сторону реки, на берегу которой стояла баня. К её задней стенке была прислонена лавочка, и там часто собиралась ребятня. Сергей, не подходя к бане, обогнул её по другой улице, и стоял-выглядывал из-за старых сараев. На траве валялся небрежно брошенный мопед, на лавочке сидели Боря и Катя, причём Боря довольно нагло (как показалось Сергею) обнимал Катю, а она ... и не сопротивлялась. Даже улыбалась!
— Боря, а давай сегодня на мост съездим?
— Каэшшно съездим! И раков наберём...
Сергей отвернулся, без всяких дум уставился на мушек, кружившихся над высокими тысячелистниками. Потом пошёл прочь, прошёлся по полю, спустился в заросли у реки, сел там на знакомое бревно и просидел до темноты, обхватив колени руками.
Когда он вернулся домой, бабушка спросила его:
— Серёжка! Где ж ты блукал-то?
— Ба... Да гулял я. Везде гулял.
— То-то везде, что не дозваться было!
— Ну ба!..
— Иди-ко поешь, потом помоешься да ложись, завтра с утрева отец с матерью приедут.
Сергей быстро заснул в ту ночь. А утром приехали родители на такси, и потом, когда все прощались с бабушкой, Сергей носил свои вещи в машину и специально не смотрел в ту сторону деревни, где жила Катя. Потому что Кати у него больше не было...
Зимой 84-го умерла бабушка, дом продали, и Сергей в деревне больше не бывал. Очень много минуло стех пор: и пресловутый «переходный» возраст, когда Сергей изводил родителей — «у меня тоже есть своё мнение, которые вы не хотите даже слушать!», и футбольная секция, и городские соревнования, стадион «Центральный» и радость от того, что «Ротор» вернулся в высшую лигу чемпионата СССР, и окончание школы «почти хорошистом», и первая любовь, и вторая любовь, подарившие столько впечатлений и отнявшие столько нервов, и прогулки по набережной, и поступление в институт, и концерт «Кино» в апреле 89-го, и хороший джинсовый костюм, купленный у какого-то осетина на рынке... Про Катю Сергей совсем забыл. Или нет, не совсем: иногда он думал о детских годах, о бабушке, и тогда ему сразу же вспоминалась Катя. Но она так и осталась для него девочкой из невозвратного прошлого, ведь в последний раз он видел её 10 лет назад. Он уже другой, она — наверняка — тоже. А если первая из двух цифр твоего возраста — «два», то 10 лет — это для тебя полжизни. Только один раз в прошлом году, когда Сергей услышал, что Ленинград снова станет Санкт-Петербургом, он почему-то подумал: «Значит, Катя теперь в Петербурге живёт».
После начала 90-х жизнь стала меняться. Нет, в семье Сергея и у него самого всё оставалось по-прежнему, но... как бы это сказать, в воздухе запахло другими временами. Вернее, запахло-то гораздо раньше, с начала перестройки, но Сергей был тогда ещё слишком юн. Старики, сидящие за домино во дворе, понимали это так: добра стало меньше, добро уходит. Сергей же чувствовал и думал разное, но если объединить все эти чувства и мысли во что-то одно, то выходила простая вещь: не его это эпоха. Нет, он, конечно, живёт, действует и мечтает, но... Он остался слишком «человеком из 80-х», слишком возвышенными оказались его представления о жизни, которые, как он раньше думал, вполне обычны и даже заурядны. А теперь надо быть «успешным», то есть успевать, а кто не успевает — тот догоняет, а кто не догоняет — тот остаёт. Сергей не принимал этой логики. Со многими друзьями и знакомыми он начинал расходиться в разные стороны. И хотя большинство оставались «простыми» — всё равно со временем как-то не о чем стало говорить друг с другом при встречах. Все ещё собирались куда-то вместе, выезжали «на природу», но уже так, по инерции. Действительно близким другом остался Витька, худой импульсивный блондин небольшого роста, вечно куда-то спешащий, уже три года как женатый. Сейчас он был где-то в Москве, на заработках. Тут ещё и расставание с Ириной, «рыженькой», которую Сергей, как ему казалось, очень любил. Но это только казалось: когда она сообщила, что уходит, что он для неё слишком «обычный» и неперспективный, и вообще... — к удивлению Сергея, у него в душе особо ничего не шелохнулось. Он понял, что к этому шло, что он её только старался любить, убеждал себя, что любит. Когда он пробовал обсуждать с ней возможное будущее, Ирина всегда как-то мягко пресекала «развитие темы». Она часто смотрела ему прямо в глаза и с некоторой жалостью, как будто извиняясь, говорила: «Ты хороший...». Не хватало только — «...но не ты мне нужен. Не такой, как ты.»Вот такие дела. Слава Богу, с институтом всё было более-менее, хотя Сергей уставал от всяких курсовых и постоянной беготни на сессиях...
Тем временем бригада строителей закончила все наружные стены нового дома вместе с внутренними. Все отряхивались и собирали инструмент. Хозяин сказал Николаичу, что рассчитается с ними сегодня же. И пообещал каждому какой-то подарок — «сладенькое».
— Мы же сладкое любим, да, ребята?
— Завсегда!..
— А сколько градусов у сладкого-то?
— Тебя под стол уложить хватит!
Николаич подозвал Сергея и протянул две пустые бутылки из-под молока:
— Серёга, сходи воды набери, кончилась. Мужики запалились. Там вон колонка стоит, на углу, видишь?
Когда Сергей набрал бутылки и шёл назад, то вдруг решил: «Надо же узнать, что же это за песня такая, про девчонку. Когда я её ещё услышу?» Он свернул с дороги к тропинке, ведущей во дворы пятиэтажек, подошёл к окну на первом этаже, откуда недавно вопил магнитофон. Сергей поставил бутылки с водой у ног и постучался. За стеклом появилась женщина в красном халате с намотанным на голову плотенцем и странно уставилась на Сергея.
— Здравствуйте, а это вы магнитофон включали? — спросил Сергей.
Женщина показала, что не слышит, и открыла окно.
— Здравствуйте! Я говорю, это у вас магнитофон играл всё время?
— А что, мешает?
— Да нет, просто, понимаете... Мне одна песня понравилась, которая у вас играла, так вот я хочу выяснить, кто поёт!
Женщина посмотрела на Сергея как на сумасшедшего. И засмеялась:
— Ха-ха... Это муж включает, я вообще не в курсе... Гена! Гена-а-а-а!..
Появился Гена, с усами и с газовым ключом в руке. Женщина продолжала смеяться:
— Гена, это к тебе товарищ... Ха-ха!.. Песню ему надо, ха-ха!..
Потом серьёзно сказала:
— Боже ж мой, первый раз не перец пришли просить и не соль!
— Здрасте! — Сергей поздоровался с Геной.
— Здорово... Какую песню? Спеть, что ли? — спросил Гена.
— У вас кассета играла... — неуверенно начал Сергей.
— Ну! У меня много их.
— А дайте посмотреть?
Гена тут же вытащил на подоконник пакет с ковбоем Мальборо. Там были кассеты.
— На, смотри. Тоже меломан? — довольно улыбнулся Гена.
— Да так...
Сергей начал пересматривать кассеты и вчитываться в названия. Почти всё узнавал, но это было не то. Остались две. На одной значилось название группы, но как-то непонятно, какой-то «....раж»...
— «Мираж» это, — подсказал Гена.
А другая, «TDK», вообще была без надписей.
— А это что за группа? — спросил Сергей.
Гена внимательно посмотрел на кассету, аж брови свёл.
— Не знаю, мне её братан с рейса привёз. Ну тут это, обычное... «Совиет диско»! — засмеялся Гена. И тут же зевнул, почти интеллигентно прикрыв рот грязной рукой с ключом.
— А можно послушать?
Гена достал магнитофон, Сергей вставил кассету, нажал «плэй»... Да! Это тот самый голос.
— Слушайте, а можно я возьму у вас эту кассету переписать? Я не очень далеко отсюда живу, я...
— Забирай! Забирай, раз нравится, — махнул рукой Гена.
— Спасибо! Нет, давайте, я отдам вам, сколько она там сто...
— Да не надо ничего, пацан! — перебил Гена.
Тут Сергей увидел, что через дорогу, возле стройки, уже стоял «БМВ» хозяина-торгаша, вокруг которого столпилась вся бригада, а торгаш вытаскивает из багажника какой-то ящик.
— Я щас, подождите! — сказал Сергей и помчался к торгашу. Прибежал обратно с бутыкой коньяка.
— Вот, держите! За кассету спасибо!
Гена немало удивился:
— Ого себе! Тебе спасибо, браток!..
Когда Сергей вернулся, торгаша уже не было.
— А воду-то забыл! — сказал отец. Но увидев, как Сергей хотел броситься за ней назад, остановил его:
— Та-а-а... всё уже, — махнул отец в сторону уходящих мужиков, — им не до воды теперь. Торгаш-то недодал, сколько обещал! Коньяком вон доложил, чтоб не обижались. И думает — мы теперь в расчёте. Ну да Бог с ним, поехали домой...
Вечером отец скоро ушёл спать, мать в кухне всё ещё гремела тарелками, домывала посуду. А Сергей отодвинул занавеску, зачем-то лёг на пол у себя в комнате, рядом поставил свой магнитофон, включил и приник к нему ухом, чтобы не увеличивать громкость. В окне виднелись верхние этажи соседнего дома, и вскоре из-за них выглянула луна. Она не стала останавливаться и помчалась выше, оказавшись уже вне поля зрения Сергея. А он между тем уже раз несколько раз подряд, перематывая новую «TDK», пролушал — «с детства мы с тобой любили белых птиц...». У него всегда так, если нравилась какая-то песня, то её надо заслушать до посинения. Парень из песни не нашёл девочку из детства, во всяком случае его зов остался без ответа. Потому что прошлое невозвратимо! «Катя, Катя, а ты-то где сейчас? Как живёшь, что делаешь? Наверное, замужем уже... Вот появись вдруг перед ней — и не вспомнит, кто такой, посмотрит странно... Смуглянка-молдаванка»... Мысли спутались, и Сергей заснул.
...Он стремительно спускался вниз по лестнице. Его путь лежал к соседней многоэтажке. Зачем — он не знал, знал, что так надо. Там на последнем этаже был люк наверх, который, если немного потрудиться над замком, можно было поднять (в его доме такой же люк был закрыт наглухо). Сергей сдёрнул замок и вылез на крышу здания. Со всех сторон открывался вид на ночной спящий город, освещённый луной. Небо располосовали длинные серебрянные перистые облака. По Волге луна бесконечно красиво пустила полоску желтого цвета, которая пересекала всю реку поперёк. Сергей невольно засмотрелся... Вдруг сзади него послышался шорох. Сергей обернулся, чуть подождал и громко спросил:
— Эй, кто тут?
Из-за лифтовой будки вышла девушка. Ростом она была пониже Сергея, на ней было черное платье в белый горошек. Она внимательно смотрела на Сергея.
— Серёжа... Вот ты какой... Это я.
Сергей ничего не понимал.
— Катерина я — негромко и ласково ответила девушка.
— Кат... Катерина? Катя? Так это ты???
— Да, я — улыбнулась Катя.
— Откуда? А сюда ты как попала? А меня как нашла? — Сергей был изумлён.
— Я тебе всё расскажу, только позже, — со значением сказала Катя.
Она подошла к остолбеневшему Сергею, немного подтянулась на носочках и обняла его. Затем Сергей руками чуть отодвинул Катю от себя, чтобы внимательнее разглядеть её лицо под лунным светом. Её широко раскрытые глаза блестели.
— Какая ты стала... необыкновенная. Я тебя так давно не видел!
— Я тоже очень давно не видела тебя...
— И косичек твоих уже нет. Зато волосы какие длинные!.. — любовался Сергей.
— А ты почти не изменился. Только очень вырос и возмужал — серьёзно сказала Катя.
— Возмужал? Ха-ха... — усмехнулся Сергей.
Рядом лежала стопка аккуратно сложенных досок. Сергей кивнул на неё:
— Давай сядем?
Когда сели, Сергей спросил Катю:
— Расскажешь про себя?
— Ну-у-у… — Катя сложила руки на коленях. — В школе я училась хорошо. Но на выпускном экзамене мне одну тройку поставили, по химии. А я хотела в медицинский поступать. Естественно, не вышло. Пришлось идти работать. Причём туда же — в медицинский, для наработки стажа. Чтобы в следующем году уже точно поступить. Я работала на кафедре оперативной хирургии, должность была — «препаратор морга». Это хоть и жутко звучит, но мы туда даже не заходили. Мы полы мыли в коридоре, в лабораториях... За нами эту должность закрепили, чтобы можно было просто что-то нам платить. Институт навстречу пошёл... А через год, в 88-м, я наконец поступила. И теперь... — тут Катя как-то странно посмотрела Сергея, — учусь там. Вот... Замужем я не была. Музыкальную школу закончила, фортепиано, что ещё... Теперь ты расскажи про себя!
Сергей посмотрел вдаль на лунную полосу на воде.
— Ну, что мне тебе рассказать... Учусь в политехе нашем. Там нормально можно жить-быть, если не куролесить и не прогуливать особо. Поступил с трудом, на строительный, «инженер-строитель». Сейчас вот с отцом на «шабашку» ходили, дом возвели... Подруги нет... Да что об этом! Я обыкновенно живу. Помнишь, — пустился в воспоминания Сергей, — как дед Гриша у нас в деревне тогда говорил — «обнакавенно»...
Катя согласно закачала головой и засмеялась. Сергей вспоминал дальше:
— А помнишь, как он ходил воробьёв с антенны гонять, а они тут же назад садились? И он выходил и орал на них: «У-у-у, собачья душа!..»
— Помню. Мы с тобой тогда ещё обсуждали — что это за душа такая и почему она собачья...
— Да, точно! — смеялся Сергей. — А помнишь, как мы все на церковь лазили? Ты там ещё ногу поранила об стекло какое-то...
— Я тогда сразу закричала — вспомнила Катя, — «Я дальше не пойду!». Ты тогда приложил мне подорожник. Самое удивительное — всё прошло! Кровь остановилась. А ты полез наверх. И ещё кричал всем тогда: «Кто первый наверх залезет, тот Бога увидит!»
— Угу... Было такое.
— И что, увидел Бога?
— Неа, — улыбнулся Сергей. — Главное, как мы только не шмякнулись оттуда, там же высотища была! А наверху там был только купол без креста, и всё.
— А я тогда увидела...
— Кого? Бога, что ли?
— Да. Я сидела внизу и ждала, когда вы спуститесь. И стены рассматривала. Там роспись была. Ну, остатки, которые сохранились. Пол-лица, вернее, пол-лика было видно. С нимбом. Я тогда испугалась страшно. Мне показалось, что Бог очень строго на меня смотрит. И сейчас чего-нибудь сделает с нами, потому что пришли к нему и бесимся у него в гостях... Это уже потом я поняла, что Бог не такой, что он совсем не мстительный...
Катя посмотрела вдаль.
— Господи, какая она огромная...
— Кто?
— Волга. Мы в седьмом классе приезжали сюда, на «Родину-мать» смотрели... Только тогда я Волгу почему-то не запомнила.
Сергей посмотрел ей прямо в глаза.
— Катя, слушай... Прости меня!
Катя удивилась, но внимательно слушала.
— Помнишь, что десять лет назад было? Летом? Ты тогда поздно к нам в деревню приехала почему-то, уже лето скоро кончалось...
— В 82-м? Я на море тогда была, в Ялте. И в деревню меня привезли на чуть-чуть, до конца августа... А ты уже уехал.
— Я тебя видел!
— Как? Мы приходили к тебе, твоя бабушка сказала, что за тобой уже приезжали родители и увезли!
— За день до того, как уехать, я видел, как ты с… как его там... Боря! С Борькой каталась! Вы по улице вместе ехали. Потом за баней сидели. Мне из травы всё видно было...
— А почему ты не вышел к нам?
— Обиделся. Он же обнимал тебя. Вы ещё на реку ехать собирались вроде бы. А я... Я тогда влюбился в тебя, ну и…
Катя охнула.
— Боже мой!.. Серёжа!.. Да мы тогда дня три с ним только и прокатались! Он мне тогда быстро надоел, этот Боря. Он же старше был, развязный такой, вечно с «цыгаркой» своей. Надымит вокруг и сам пропахнет... Я не обижаюсь. И не обижалась никогда. Я ждала тебя тогда. И на следующее лето ждала. Потом я тоже в деревню уже не ездила. Мы совсем глупые были тогда... Не кори себя!
Она взяла Сергея за руку. Он смотрел прямо перед собой.
— Всё равно прости меня...
Некоторое время они сидели молча. С речной глади уже пропала жёлтая лунная полоса, а луна ушла гулять дальше, к горизонту.
— Катя, — начал Сергей, — я что-то не пойму. Это что, сон?
— Я сама не знаю. Может быть, что-то среднее, между сном и явью. Нет, это, наверное, сон, просто какой-то особенный...
— Ты обещала рассказать, как ты здесь оказалась. Ты узнала мой адрес и прилетела? Или на поезде?
— Нет. — Катя привстала и начала прохаживаться туда-сюда возле сидящего Сергея. — Я не знаю, как я здесь очутилась. Я просто сильно хотела тебя увидеть. Понимаешь, это действительно сон или что-то подобное. Потому что в реальности я с тобой увидеться, наверное, уже не могу. Мне сейчас легко и хорошо с тобой, я могу платье любимое носить, могу ходить, говорить, взмахивать руками... — На этих словах Катя красивым жестом распушила свои чёрные густые волосы. — Но я помню, что там, в реальности, я болею. — Она сказала это совсем не печально, а просто констатируя факт. — Потому и учиться уже не могу, хотя в институте ещё числюсь, конечно...
— А что с тобой, Катя? Что у тебя?
Катя снова села рядом с Сергеем.
— Раковая опухоль в голове. Ангиосаркома мозга. Когда мне было 18 лет, мне операцию сделали в Москве. В нейрохирургии имени Бурденко. Она очень тяжелая была, но врачи сказали, что всё прошло удачно. А потом сказали, что мне остаётся ещё только четыре года, ну максимум шесть лет. Это, как сказал хирург — «возможный срок жизни». Опухоль же злокачественная... Я ни в какие прогнозы тогда не поверила, я вообще потом вполне интересной жизнью жила, даже на танцы ходила, на гитаре училась играть, почти всего Бунина успела прочитать, весь Васильевский остров мы с сокурсницами обошли вдоль и поперёк... И вот теперь мой срок, возможно, к концу подходит. Я очень сильно исхудала, просто Освенцим какой-то... Сколько раз уже химиотерапию проводили... Понимаешь, когда я вернусь из сна, то всё, что я там смогу — это дотянуться до столика, на котором стоит стакан с минералкой. Почитать ещё могу. Это если я в сознании бываю... Я с родителями живу. Ко мне сестра часто приходит, она мне в начале лета Библию принесла, старую, дореволюционное издание. Раньше я никогда её не читала...
Сергей молчал.
Луна покраснела и стала пропадать, появилось первое просветление на горизонте — скоро наступит рассвет. Со стороны Волги задул прохладный ветер.
— Серёжа... — Катя посмотрела на Сергея. — Мы с тобой ещё увидимся во сне. Наверное, это нам силы судьбы разрешили, потому что мы близки друг другу. А значит, и всегда такими были. Только сейчас я это поняла. Пускай таким странным образом... — Катя привстала. — Ну, пойду я..
Сергей тоже поднялся.
— Ты уже уходишь? Но когда мы ещё увидимся? Я приеду к тебе!..
— Нет! Не надо. Я прошу тебя, не ищи меня. Да мне и говорить с тобой будет невмоготу... Я приду к тебе сама. Во сне, понимаешь? Просто жди меня. Серёжа, милый, до встречи!..
Катя крепко обняла Сергея, затем отбежала в сторону лифтовой будки и скрылась за ней.
Вокруг уже заметно посветлело. А он не знал, что теперь делать. Прошёлся без всяких дум до самого края крыши, посмотрел вниз — там по пустой дороге неспеша ехал молоковоз. Вернулся назад. Вдруг за его спиной возникла большая стая голубей. Когда она пролетала над Сергеем, он поднял глаза кверху. От бесконечного мелькания крыльев у него сильно закружилась голова, он обхватил её руками... и проснулся у себя в комнате. Он так же лежал на полу, рядом с ним также стоял магнитофон. За окном было утро, розовые облака заполнили всё окно.
...Прошло полтора месяца. Близился октябрь. Сергей снова склонялся над тетрадками в аудиториях, снова жевал пирожки с картошкой и запивал их компотом в столовой, снова с Витьком, вернувшимся из Москвы, выходил на площадку во дворе попинать мяч по воротам без сетки, снова троллейбус понимающе притормаживал, чтобы подождать его, не успевшего заскочить вовремя... О Кате он вспоминал постоянно. Даже когда был чем-то занят, то фоном всё равно думал о Кате. И никому о ней не рассказывал. В первые дни после того сна Сергей не знал, чем себя занять днём, с нетерпением ждал ночи в ожидании, что Катя приснится вновь, сегодня же. Но Кати не было, снилась всякая ерунда — то разинские казаки, плывущие на стругах под современным мостом, то какие-то несданные зачёты, которые никак не «сдавались»... Потом он первым же рейсом хотел рвануть в Петербург, он был готов проходить пешком сотни незнакомых улиц и заглядывать во все квартиры, чтобы из них найти ту самую, гдё живёт, пока ещё живёт дорогой и родной ему человек... Однажды он даже примчался в аэропорт, но остудил себя вспомнив о ночной Катиной просьбе — «не надо, не ищи...». Просидел в тот день несколько часов на зале ожидания, уставившись перед собой в одну точку, и вернулся домой. Через некоторое время Сергей начал уже немного сомневаться в том, что всё, что он услышал тогда во сне — правда. Слишком уж невероятным представлялось ему произошедшее. Но он продолжал ожидать Катю — она обещала прийти к нему ещё раз.
Вечером первого октября Сергей у себя в комнате допоздна прочерчивал на ватмане размеры какого-то «цеха металлоконструкций» какого-то мифического промышленного здания. Пока в стране разрушали и распродавали настоящие заводы, молодых инженеров всё также учили проектировать и строить новые... Он недоделал, бросил карандаш, собрал сумку на завтраший день, в карманы брюк положил денег на мелкие расходы. Разделся, лёг на кровать и, по обыкновению, тихонько включил магнитофон на стуле, промотал кассету «Кино» с начала до середины второй песни (эту часть плёнки магнитофон стал «зажёвывать»), и постепенно начал засыпать под монотонно-спокойный голос Виктора Цоя:
«А без музыки и на миру смерть не красна,
А без музыки не хочется про-о-па-а-а-дать...»
Сергей засопел и уснул.
...Слева и справа от него замелькал давно некошеный ковыль, стебли висли над тропинкой, и Сергей задевал их ногами. Он куда-то мчался на сером велосипеде с «мужской» рамой и гремящим за спиной багажником: такой велосипед был у Сергея в детстве в калужской деревне. Наступал вечер, глубокое небо засинело и зажглись первые несколько звёзд, пока что чуть видных.
По пути Сергей объехал какую-то женщину в платке: она, сутулясь, вела коричневую корову на верёвке. С морды у коровы упало несколько капель. «С водопоя идут! — понял Сергей, — значит, скоро Ока». Он поднялся на пригорок, съехал с него и лихо притормозил почти у самой воды. Слез с велосипеда, подвернул старые штаны до колен, выпустил рубашку из ремня, снял кеды и зашёл в воду. Здесь было мелко. Он чуть погонял ногами ряску, прибрежную тину и направился по воде вдоль зарослей на берегу до того места, куда прибилось бревно, на котором он частенько посиживал и о котором никто не знал, кроме него. На бревне сидела серая цапля, ей до последнего не хотелось улетать, но делать было нечего: она взмахнула крыльями, резко крикнула и нехотя перелетела на другой берег. А где-то вдали, казалось, загудел пароход. Но это был не он, это большая выпь издавала «трубные» звуки своим гулким низким голосом. Совсем рядом тихо «урчали» жерлянки, маленькие лягушки, которые всегда вгоняли Сергея в дрёму. Они замолчали, зачуяв его шаги.
Он не успел сесть на бревно, как его с берега окликнул женский голос:
— Серёжа-а-а! Иди сюда! Выходи!..
Сергей вздрогнул: кто мог знать, что он сейчас здесь? Он поднял голову, но из-за зарослей никого не увидел. Тогда он стал раздвигать их в стороны и начал подниматься вверх по берегу. Выбравшись из зарослей, Сергей никого не увидел, перед ним лежало безлюдное вечернее поле. По высокой траве он направился туда, где бросил велосипед. Не доходя до этого места, Сергей остановился: возле велосипеда стояла и молча приветственно улыбалась... Катя? Это она звала? Да, это действительно была она, только на ней на этот раз было странное яркое платье, которое, казалось, было сшито из тысяч светлячков — иначе как оно могло издавать такой мягкий зеленоватый свет? Ещё удивительнее были её тёмно-карие глаза — они горели каким-то нездешним всезнанием и всепониманием, как будто она могла ответить на любые, даже на самые проклятые вопросы. Но спрашивать поначалу ни о чем Сергею не хотелось, хотелось просто без конца смотреть в эти глаза...
— Вот я и пришла к тебе, как обещала...
Сергей бросился к Кате, чтобы обнять её, но Катя сделала шаг назад и ласково, но твёрдо остановила его:
— Сергей, не надо... Пошли, погуляем?
И она первая пустилась бежать через пригорок по полю, Сергей — за ней.
На небе звёзд возникло уже больше. Катя бежала совершенно легко, а Сергею каждый шаг в траве почему-то давался всё труднее, как будто ноги засасывали пески. Он больше не мог идти и окликнул Катю:
— Катюша! Катя... Стой, подожди!
Катя остановилась и возвратилась к Сергею. Тот даже присел на траву от усталости и положил руки на колени. Его немного мутило.
— Мы сейчас в нашей деревне? А как мы здесь оказа...
— Так же, как и в прошлый раз.
— Мы что с тобой, опять во сне?
— Ты — да, — сказала Катя.
— А-а-а… — Сергей, кажется, что-то постигал. — А почему тебя так долго не было? Я ждал тебя... Месяца два уже прошло с того раза.
— Полтора... Серёжа, я растаяла.
— Как это — «растаяла»?
— На земле это называется — умерла.
— Умерла??? — Сергей ужаснулся.
— Да, отмучилась. Через шесть дней после того, как мы с тобой на крыше виделись. Заснула днём и больше не проснулась. Я думала, что дольше проживу...
— Но ты же вот стоишь! Живая! — не понимал Сергей.
— А я мёртвой и не была. Сначала меня перенесли в другой мир...
— Кто перенёс?
Тут перед глазами Сергея возникла целая картина: та самая старая церковь и стена с росписями, на которой Катя в детстве увидела изображение Бога. В углу стены он увидел несколько полустёртых, слегка кудрявых голов в нимбах. Лиц абсолютно не было видно. Картина исчезла, и перед ним снова была Катя.
— Это были они, — просто сказала она.
Сергей открыл рот от удивления:
— А... Ч-что было потом?
— Об этом мне рассказывать не велено. Да и не расскажешь всего, слишком многое для меня изменилось. Это всё каждый проходит сам, когда его срок наступает.
— А где ты сейчас живёшь?
— В другом мире, я говорила тебе. На земле мы называем его «иной» или «тот свет»...
— А какой он?
— Придёт время, ты узнаешь. Земной мир похож на него только слегка, совсем немножко. Там есть такой свет... Увидев его собственными глазами, на землю возвратиться больше невозможно! У единиц получалось, но их жизнь полностью становилась ожиданием возвращения. Серёжа, на земле всё только начинается!
— А кто там вместе с тобой?
— Все наши. Их много. Они очень ждали меня.
Сергей не стал уточнять, про каких «наших» сказала Катя: наверное, он стал задавать слишком много вопросов.
— Ты всё узнаешь, милый, обязательно узнаешь, только в свой срок. И мы обязательно будем с тобой вместе. Там, где я живу, счастья не отнимет уже никто, там больше не расстаются... А тебя я полюбила сначала навсегда, а теперь — навечно!
— Я тоже понял, что любил тебя всегда, просто не знал об этом…
Катя подошла к Сергею поближе.
— Я знаю... Извини, что я не позволила тебе себя обнять. У тебя бы просто не вышло. Я теперь другая, меня невозможно коснуться...
Только теперь Сергей заметил, что Катя не стояла на земле — она слегка возвышалась над ней, не касаясь поверхности ногами...
— Тебе захочется побывать на моей могиле, — начала Катя. — Меня похоронили на Серафимовском кладбище в Петербурге. Вернее, тело моё. Возле входа увидишь старушку в бежевой шляпке, она пойдёт ко мне. Иди за ней следом. Возьми у неё адрес моих родителей, навести их. Только никому ничего не рассказывай!
Вечер между тем плавно перешёл в ночь. Вокруг стало невыразимо тихо.
— Серёжа!.. Я ухожу. До встречи! Я буду ждать тебя... там.
— Что я буду делать без тебя?
— Не печалься... Ты поживи, порадуйся на этом свете, а потом приходи ко мне.
Катя широко улыбнулась Сергею, медленно развернулась и пошла куда-то вдаль по траве. У Сергея совершенно не было сил встать. Он смотрел ей в след и мог только провожать её взглядом. Зеленоватое платье стало пропадать вдали...
Сергей протёр глаза, всмотрелся пристальнее — но Кати уже не было. Слева от него из-за горизонта вышла огромная красная луна, Сергей сначала не заметил её. «Какая большая!.. — подумал он. — Сейчас немного отдохну и встану». Он лёг на бок и закрыл глаза.
...Сергей очнулся в своей кровати. В окно стучал дождь, были видны ветви мокрой желтеющей берёзы. На часах было 5:58. Будильник зазвонит через 32 минуты...
Через неделю, перед выходными, Сергей сообщил родителям о том, что недавно он узнал (как именно узнал — не сказал) о смерти подруги детства («Это чёрненькая такая бегала тогда?.. — вспомнила мать. — Катюшкой звали?.. Господи Боже мой, бедная девочка!»). Потом собрал все свои деньги, отец доложил ещё. И ранним утром в пятницу Сергей сел на поезд в Питер. Там он быстро отыскал Серафимовское кладбище, подошёл к воротам. Была суббота, почти пять часов вечера. Весь день стояла пасмурная погода и было прохладно. Сергей стоял у входа и смотрел по сторонам. Он уже хотел подойти к сторожу, или кто тут всё охраняет, и хоть что-нибудь узнать — как вдруг заметил не спеша идущую старушку. Она долго поглаживала свои седые волосы рукой, прошла мимо Сергея и направилась куда-то вправо от главной дорожки. Сергей наблюдал за ней. По кладбищу гулял ветер, и старушка достала из сумки что-то небольшое, бежевого цвета, «с цветочком» — шляпку, и надела её. Сергей стремительно зашагал за ней, чтобы не отстать. Старушка прошла довольно далеко вглубь территории. Сергей не отставал. Вдруг она остановилась перед белым памятником с мраморной клумбочкой. Сергей остановился чуть позади. На памятнике была фотография молодой женщины в старомодной одежде. «Александра Лаз..» — издали читал Сергей. Старушка постояла у могилы, мелко перекрестилась и пошла дальше. Сергей остался на месте.
«Не туда повела!..» — соображал он.
Старушка свернула налево, к маленькой сосне, снова постояла там, опять мелко перекрестилась и хотела идти дальше. Но Сергей почти бегом преодолел расстояние до старушки (чем очень её напугал) и, наконец, увидел холмик с деревянным крестом, ещё свежие венки. На кресте была прибита табличка — «Подозёрова Екатерина Борисовна, 1970-1992». У Сергея брызнули слёзы. Старушка подождала, пока Сергей немного успокоится, и спросила:
— Молодой человек, извините! Вы были знакомы с Катериной?
— Да... Мы в детстве с ней... Друг детства я, в общем.
Сергей вытер глаза рукавом. Старушка свои слёзы вытерла платком.
— А-а-а... А Катерина у нас училась. В Первом медицинском, на улице Толстого, я там преподаю. Знаете такой?
— Нет. Я не местный.
— А откуда Вы?
— Из Волгограда приехал.
— Ах, из Волгограда... А я сегодня к сестре зашла сюда, она ещё в блокаду померла. Думаю, надо же к Катерине зайти, она тут рядом, — старушка перевела взгляд на могилу. — Очень хорошая девочка была, приветливая... Помню, как она с подругами идёт по коридору и поёт: «Ровно восемь, ровно восемь, ровно восемь нас числом!..» А какая старательная была!.. Вот вы студент?
— Ну да.
— На лекции ходите?
— А куда ж я денусь!
— А пропускаете? — хитро сощурилась старушка.
— Конечно! — уверенно ответил Сергей. Но, посмотрев на старушку, уточнил:
— Иногда.
— Во-о-от! А она, представляете, никогда ни одной моей лекции не пропустила — я запомнила! Пока не случился недуг этот проклятый...
Старушка вновь схватилась за платок.
— Понимаете, у неё редко встречающаяся форма была. Да и поражает она в основном после сорока... Ах, Господи, царство небесное...
Помолчали. Сосну сильно раскачивал ветер.
Сергей спросил:
— А вы адрес её родителей знаете?
— Да, я с её отцом в школе училась...
Старушка сразу назвала улицу, номер дома и этаж.
— Может, вам на листочке написать?
— Не, так запомню.
— А квартира какая — не помню, хоть убейте. Просто выкинуло из головы...
— Спасибо вам!
Было уже совсем темно, когда Сергей вышел из трамвая и нашёл жёлтый дом во дворе-колодце. Он поднялся на нужный этаж и позвонил в первую попавшуюся квартиру. Дверь далеко не сразу открыл огромный мужик в рваной тельняшке. В квартире было накурено так, что за мужиком ничего не было видно, слышен был только звон бутылочного горлышка, стукающего об стакан.
— Здрасте...
— Чего тебе? — скучно спросил мужик.
— Вы не знаете, в какой квартире Подозёровы живут?
— Кто? — не понял и дико скривился мужик.
— По-до-зё-ро-вы! — по слогам произнёс Сергей.
— От-там, — кивнул мужик, — серая дверь.
— Спасибо!
Мужик тут же захлопнул дверь перед носом Сергея.
Сергей подошёл к двери, это была 28-я квартира. Он позвонил.
Сразу открылась дверь на цепочке. Женщина лет 45-ти строго спросила:
— Вам кого?
«Мать!» — понял Сергей. Сходство с Катей было явное.
— Здравствуйте, я Катин друг детства.
— Так!
— Мы с ней в деревне раньше отдыхали вместе, под Калугой... Меня на лето привозили... Я сегодня на кладбище к ней приходил.
— Я вспомнила. Вы тот мальчик, который апельсины у нас своровал. Однако, как вы вымахали... Катя вспоминала о вас. Особенно в последнее время. Вас Сергеем зовут?
— Ага.
— Тамара Николаевна. Очень приятно, — улыбнулась она. — Проходите!
Вышел Катин отец, Борис Олегович, уже пожилой и седой как лунь. Они оба были врачами, это была петербургская интеллигентная семья. Сергея усадили за стол, накормили жареной картошкой («Чем богаты!..» — сказал отец), напоили чаем, немного порасспрашивали.
— Когда вы Катю привезли — я же помню, «Москвич» синий стоял! — у вас тогда тарелка с апельсинами лежала на крыльце, на ступеньках, — говорил Сергей. — Ни вас не было, ни Кати, вообще никого вокруг. Я мимо шёл, увидал. Ну и не сдержался...
Посмеялись.
Когда вспоминали Катю, отец слегка всплакнул. Мать весь разговор держалась спокойно, а в конце разрыдалась.
Отец рано ушёл спать. На ночь хозяйка постелила Сергею в Катиной комнате.
— Вот тут она у нас и проболела, — сказала Тамара Николаевна, садясь на стул и показывая на небольшую кровать на железных ножках.
Сергей стоял у стены и слушал.
— Мы в её комнате оставили всё так, как было при ней... Помочь ничем уже нельзя было. Разве только обезболивающее... В последний месяц она часто в забытьи находилась. Зовёшь её — «Кать!..» — нет, не слышит. А то вдруг проснётся утром и скажет: «А мне, — говорит, — мама, такие сны замечательные снятся!» — и радостная вся такая, аж сияет. Насколько, конечно, можно сиять при такой бледности... Про вас, Сергей, она тоже говорила: «Мам, а я Серёжу сегодня во сне видела! Мы всю ночь с ним говорили...» — это незадолго до смерти было. Я спрашиваю — а что это за Серёжа? Она мне объяснила, я сразу вспомнила... Ну, ей вообще всякое снилось, не только весёлое. Альке — это сестра её двоюродная, Алька, Алевтина — она рассказывала про какого-то «господина в цилиндре», который её преследовал... Якобы до самой её двери, которая сворачивалась «как свиток», когда он подходил... Я вам, Сергей, наверное, не то рассказываю...
— Почему? Нет! — возразил Сергей. — Мне интересно.
— В последнее дни, — продолжала Тамара Николаевна, — она одни только «Ессентуки» могла пить. И читала только Библию, ей Алька принесла с работы — она в городских архивах работает... Вон там на полочке лежит, можете полистать. Там на страницах даже воск сохранился. Наверное, ещё какой-нибудь царский дьячок читал при свече...
Сергей достал с полки на стене тёмную книгу, на обложке было крупно написано — «Библiя». Внизу год издания — 1899. Он полистал её и ощутил запах — особый, который бывает только у старых книг.
— Как она читать по церковно-славянски так быстро научилась, — удивлялась Тамара Николаевна, — я вот как ни загляну туда, ничего не понимаю... Ну, я в этом не шибко разбираюсь, во всей этой религии, нас не так воспитывали... А Кате нравилось. Значит, помогало...
Сергей поставил книгу на полку. Тамара Николаевна поднялась со стула.
— Ну что, можете ложиться, Сергей. У вас завтра поезд во сколько?
— В пол-одиннадцатого.
— Вас разбудить или вы сами?
— Сам.
— Ну, спокойной ночи...
— Спокойной ночи!
Тамара Николаевна вышла и вернулась с чем-то в руке.
— Сергей, это альбом, можете посмотреть. Тут все Катины фотографии.
...До глубокой ночи Сергей сидел на кровати и рассматривал фото. Вот Катя в детстве, какой он её хорошо знал, всегдашние косички... Вот она в школе с причёской аля-Мирей Матье, вот выпускной — Катя с букетом цветов, а волосы уже длинные, собранные в пучок на затылке... Вот «1-й мед.» — институские фото, самодеятельность... Просмотрел книги на полках — там, кроме Библии, было много классиков, из них штук пять — сочинения Бунина, разные учебники и справочники. В её шкафу висели пальто, медицинский халат, платья, из них одно — то самое, чёрное в белый горошек. Внутри столика у кровати стояли духи и всякие флаконы. А на столике мерно тикали часы, на которых восседала фигурка восточной красавицы, держащей в руках кувшин... На небольшом комоде с выдвижными ящиками стоял виниловый проигрыватель, рядом находилась картонная коробка с пластинками. Их было очень много. Сергей бегло пересматривал: Татьяна и Сергей Никитины («Это которые »Александра, Александра...«, ага...» — вспомнил Сергей), Сандра — «The long play», «Modern Talking», «Машина времени», «Desireless» («Вояж, воя-я-яж...» — напел Сергей), Окуджава, Вероника Долина, классическая музыка (в которой Сергей совершенно не разбирался) и разные другие.
Спать совсем не хотелось и стало как-то безвыходно-грустно... Сергей еле слышно, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате хозяев, не включая свет, наугад поставил первую попавшуюся пластинку. Тишину в комнате слегка развеял высокий женский голос:
Беды не тают, а дни улетают,
Но где-то надежда машет рукой.
Время промчится и, что ни случится,
Ночью безбрежный хлынет покой...
Сергей лежал в темноте и слушал, закрыв глаза руками и сильно надавив пальцами на веки, чтобы не давать волю слезам.
Голос с пластинки, несмотря на случающиеся грустные нотки, звучал всё же жизнеутверждающе, поэтому Сергею на душе постепенно становилось легче, но до самого утра он не мог заснуть. Не моргая, смотрел в окно, пока оно не засерело пасмурным рассветом. И думал, думал, думал... Без пяти восемь его разбудил Борис Олегович:
— Серёжа, — извинительным тоном тихо произнёс он, — вам, видимо, пора вставать.
Сергей открыл глаза и заоглядывался: не понял поначалу, где находится.
— На вокзал лучше всего прибыть за час до отправления, — весело заявил Борис Олегович. — Тогда точно не опоздаешь! Знаете, как наша соседка Сара Натановна говорит? «Лучше я подожду поезда, чем он меня ждать не будет!»
Сергей невольно улыбнулся.
— Жаль, наш город не успеете посмотреть. Он совершенно замечательный!..
— Зови его завтракать! — кричала из кухни Тамара Николаевна.
Сергей умылся и сел за яичницу рядом с Борисом Олеговичем. Тамара Николаевна включила телевизор и тоже села к столу. Там показывали какой-то фильм, в котором Сергей узнал актёра Андрея Соколова, которого помнил по «Маленькой Вере». Соколов играл молодого офицера, который отъезжает на войну с Германией (1914-го года) и трогательно прощается со своей невестой.
Сергей смотрел «в полглаза», но когда услышал, какие слова офицер
говорил невесте — «Ну что ж... Если убьют, я буду ждать тебя... там. Ты поживи, порадуйся на этом свете...» — он замер перед экраном и не мог сделать последний глоток чая из кружки: точно такие же слова напоследок сказала ему во сне Катя, когда прощалась! Вот откуда она их взяла...
Но никто не заметил его странного выражения лица. Сергей сказал хозяйке «спасибо» и встал из-за стола. Увидев на холодильнике газету, он захотел узнать, что это за фильм. Подошёл и открыл на её странице «Программа передач на неделю». Нашёл сегодняшний день и строчку:
«8:00 — »Холодная осень«. Драма по произведению И. Бунина, 1990 г.»
На улице сегодня опять было пасмурно. Поблагодарив хозяев за приют, Сергей поехал на вокзал. Тамара Сергеевна на память подарила ему одну фотографию: Катя стоит на фоне Казанского собора в красно-белой полосатой майке, засунув руки в карманы джинсового комбинезона. И слегка щурится от солнца. Ей здесь 20 лет.
... Прошло два года, на дворе был сентябрь 1994-го. Сергей к этому времени уже закончил институт и женился на Ольге, продавщице из продуктового магазина, с которой он познакомился, когда покупал хлеб с консервами. Она была старше на год и мало чем привлекательна. Имела полуторагодовалого сына Антона. Сергей стал ему отцом. Совместных детей у них не появилось. Они с Ольгой были очень разные и обычно никогда не говорили о любви. Но всегда жалели друг друга и друг другу помогали. Вместе было просто легче жить. Большего никто из них и не требовал. А Сергей так и остался на стезе отца: никаким начальником он не стал, да и не хотел. Так и остался самым обычным строителем, без связей, больших заработков и «перспектив». Работал он молча, говорил в основном по делу, ну иногда мог пошутить, когда это было уместно, после работы сразу шёл домой, а не «отдохнуть» — потому и умел проходить мимо всегдашней «атмосферы стройки» — мат да водка, водка да мат. Он шабашил с отцом, взял к себе в бригаду друга Витьку, который, наконец, прекратил попытки «искать счастья» в Москве по причине их стабильной безуспешности... Так и шла его жизнь до конца ноября 99-го. В это время Сергей на одной из строек встретил своего бывшего однокурсника, который стал «значительной» фигурой в строительной сфере. Он остался нормальным, дельным парнем, отвечающим за слова — таким, каким его знал Сергей с институтского времени. Большие деньги его не испортили, или пока ещё не успели испортить. Он предложил Сергею должность начальника строительного участка в своей фирме. «Не понравится — я не обижусь», — подытожил сокурсник. Намечалось возведение нового объекта — торговый центр. Сергей задумался. И вдруг решил:
— Ну что, давай попробуем. Что ещё нам в этой жизни остаётся?.. — странно сказал он тогда Витьке (Сергей взял его себе в помощники).
Сергей с Витькой целый месяц на Витькиных «Жигулях» постоянно мотались на объект, знакомились с делами и людьми, готовились к началу работ. В конце декабря они поздно возвращались с объекта. К вечеру стало холоднее, дорогу подморозило. Витька был за рулём, спешил домой. Машина завиляла на дороге, они слетели со своей полосы и угодили прямо под встречный «ЗИЛ», гружённый песком. Витька погиб сразу, а Сергея увезли в больницу. Пришёл в себя он только на четвёртые сутки. Когда очнулся, увидел рядом Ольгу и спросил у неё:
— Где она?
— Кто? — не поняла Ольга.
— Ка... — начал Сергей и осёкся. — Та, что здесь стояла.
Ольга недоумённо оглянулась вокруг и сказала, чуть заикаясь от волнения:
— С-сюда только я и врачи заходили...
Сергей замолчал, закрыл глаза и больше не говорил. На следующий день он скончался.
В карман пиджака, в котором хоронили Сергея, Ольга незаметно положила фотографию с Катей. Она знала, где лежало фото — в сборнике стихов Высоцкого «Нерв», последней книге, которую читал Сергей. Он никогда не рассказывал Ольге про Катю, она как-то поняла всё сама.
Ещё через шесть лет 12-летний Антон, сын Ольги, достал со шкафа коробку из-под обуви, в которой хранились кассеты Сергея.
Без особого интереса повертел их в руках, просмотрел названия... Одна из них была не подписана и порядком потёрта.
— А тут что? — вслух спросил себя Антон и вставил её в магнитофон.
Зашшла Ольга с простынями и утюгом в руках. Замуж она так больше и не вышла.
Через полминуты Антон выключил магнитофон и произнёс:
— А, понятно...
— Чего тебе понятно?
— Да ерунда какая-то! Вы раньше такую смешную музыку слушали...
— Много ты понимаешь! — со значением сказала Ольга. — Включи, пусть поёт. Для меня.
Она разложила гладильную доску.
— Мама...
— Я сказала!
Антон включил и вспомнил:
— А как же ты мне мороженое обещала?.. А?
— Ох... Возьми сто рублей у меня на столе.
— Йес! — Антон помчался в магазин. — Мама, ты очень хороша-я-я-я!..
— Осторожно, не спеши!
Ольга открыла окно. Был май. Она гладила простыни, а из динамиков магнитофона негромко доносилось:
Белые птицы кружат над крышами.
Может, вы где-нибудь видели, может быть, слышали -
Где та калиточка в добрую сказку?
Где та девчонка с косичками в синей аляске?..
Автор: DarkoKovachevich003