Это было, когда я был еще студентом, 10 или 11 лет назад. Я учился на втором курсе, был изгнан из общежития за пьяный дебош, так что мои родители, поворчав, сняли мне скромную квартирку в самой заднице города, привезли туда (почти за 300 км, между прочим) сравнительно новый взамен здешнему, провонявшему мочой, дивану, пару табуреток, холодильник «Юрюзань» и мой старый шкаф с антресолями, пригрозили на прощанье, что будут регулярно обзванивать соседей, и чтоб я ни-ни, и уехали назад, в родной поселок. В общем, радости моей не было предела. Первые две недели я праздновал новоселье с друзьями, а где-то к концу месяца уговорил свою девушку переехать ко мне, «чтобы жить по-человечески».
Сначала дела шли неплохо, но вскоре я начал замечать, что Юля как-то подозрительно долго задерживается на лекциях (мы учились на разных факультетах), зачастила на вечеринки и посиделки к подругам, а на выходные вдруг полюбила ездить к родителям. Это навело меня на неприятные мысли. Да и вообще, я начал замечать раздражающие странности в ее поведении.
Как-то раз мы распивали в парке, была уже поздняя, черная зимняя ночь, стоял хороший среднерусский мороз, за болтовней я позабыл о времени, но, увидев, как Юля трясущимися от холода руками не может прикурить сигарету, спохватился и потащил ее домой. Она еле шла, я чувствовал, что у нее основательно замерзли руки, даже губы посинели, но дома, все так же дрожа, она долго доказывала мне, что ей вовсе не холодно. что это вино виновато и, вообще, мы могли бы посидеть еще часок. Такие случаи становились уж больно частыми, выходя из дома, она всячески старалась подольше пошататься по улице, подолгу застревала у витрин магазинов, выдумывала нелепые поводы, чтобы не идти домой.
А еще я стал часто просыпаться один по утрам: из крошечной «спальни», где стояли кровать и шкаф, а потому всегда было, как мне казалось, очень уютно как раз из-за этой тесноты, она, дождавшись, когда я усну, уходила на диван в полупустой «зал». Говорила, мол, вспомнила о недоделанном домашнем задании. Я все понял: сучка завела себе ухажера на стороне, но, похоже, не хочет возвращаться в общагу, когда есть дурачок с квартирой, пусть и съемной. Последней каплей стало, когда ночью она стала запираться от меня на щеколду.
Я попытался поговорить с Юлей по душам, но она мямлила что-то про сквозняки, от которых скрипит дверь (а она закрывает на щеколду, чтоб меня скрипом не будило), домашние задания, любимых родителей, к которым надо кататься каждую неделю, интересных подруг и т. п. В общем, я разозлился не на шутку, заявил ей, что все знаю про ее связи на стороне, вижу ее насквозь и, застегивая на ходу куртку, ушел к другу .
Вернулся я домой только к вечеру следующего дня, а пришел в себя только на послезавтрашнее утро. Кое-как приведя себя в человеческий вид, я внезапно отметил про себя, что нахожусь в квартире один. «Неужели, уехала?» Ее вещи были на месте, скромные туфельки и сапожки стояли на полочке в прихожей, учебники и тетради тоже нетронуты. Я решил позвонить ей, чтобы узнать, где она шляется, и услышал знакомый рингтон из соседней комнаты. «Наверное, испугалась, что я сейчас устрою ей показательную порку или типа того, вот и сбежала. Ничего, вернется за шмотьем, скину ей его на голову с балкона, пускай собирает по всему району,» — подумал я злорадно.
Прошел день, два, три. Не появилась она и через неделю. Потом мне позвонила какая-то из ее подруг. Потом ее родители... Дальше была милиция, плачущая Юлина мама, подозрительно зыркающий в мою сторону следователь. Я быстро понял, в чем дело. Поначалу я как-то не обратил на это внимания, но по всему получалось, что Юля ушла из квартиры босиком, практически голая, без денег и документов (они нашлись в ее косметичке среди учебников, там же были и ключи). С ключами понятно: сделала дубликат. Почему ушла — тоже, вроде, более-менее ясно. Но в январе, в мороз, ночью, неизвестно, куда? Конечно же, никто ничего не видел: кто там будет рассматривать почти неосвещенный двор в такое время.
Она так и не нашлась. Не вернулась за своими тетрадками и прочим барахлом, не позвонила родителям или подругам, не зашла в институт. Меня еще пару раз вызывали в милицию, но потом дело, наверное, «повисло», так что меня больше не трогали.
Я прожил в той квартире еще год, а потом алкоголик двумя этажами ниже устроил пожар и все, от придверного коврика до плакатов в туалете, провоняло гарью так, что я решил съехать, чтобы люди перестали оборачиваться мне вслед, чуя запах паленого. И в процессе сборов я обнаружил одну очень жуткую вещь. В шкафу, прямо за грудой отсыревших полотенец, я нашел маленькое витое серебряное колечко-сережку, которую Юля носила в правом ушке. А внутри этой груды обнаружил какой-то мерзкий комок из ветоши и волос, подозрительно знакомые лоскутки, при ближайшем рассмотрении оказались разодранными на ленты Юлиными же домашними штанами и футболкой, а волосы... Думаю, понятно, что они тоже были ее.
О находке, конечно, никому не сообщил.