Однако, самое главное, безусловно, то, что следы разумных доисторических рас — не просто мертвые руины, и непонятные знаки, начертанные на камнях, рядом с которыми ничего не происходит.
Эмиль фон Юнтц. Запретные культы.
Все мы трупы, ясно? Трупы, населенные привидениями, одушевленные трупы! И на всем белом свете существует лишь один человек, который может разделить другого на составные части, не погубив его при этом. Это я. И существует единственный способ провести такую операцию — с помощью моего квазитрона! Лейтенант, вы тупица, идиот!
Пол Фредерик. Похититель душ.
Ветер медленно и неумолимо дул поперёк старого двора с разбитым и давно высохшим каменным фонтаном в его центре, заросшем сорной травой. Пасмурное, почти чугунно тёмное небо, темнеющее до чернильного цвета около невысоких и часто расположенных седых бесснежных гор, находившихся от этого места километрах в пятнадцати, светлело над двором, но не сильно, и гниющие сырые развалины двух деревянных домишек по краям запущенного и брошенного всеми двора казались со стороны как бы под слабым прожектором или софитом. Иногда в небе вдалеке на всём его бесконечном протяжении сверкали с каким-то еле слышным звоном искры, ослепительно-синие, но потом они гасли, никак не впечатляя, будучи частью пейзажа. Лишь рой ненасытных ярко раскрашенных насекомых видел их и летел, не сбиваясь с пути, к более сочной траве, ведь в каждое время цветение радовало пыльцой и нектаром лишь в определённой части местности, травянистой и сонной. Таким же сонным был и двор, словно по ошибке бывший тут, и оба дома по его противоположным краям.
Один из домиков был с нависающим над восьмой частью двора замшелым навесом от дождя, двухэтажным, с отвалившимся от главной стены деревянным же балконом, от которого на земле лежали лишь две гнилые и заросшие бледно-зелёным с сероватым отливом мхом тяжёлые длинные доски. Впрочем, такой же точно мох был на всех участках ветхого старого домика, и сейчас с влажным скрежетом сломалась пополам последняя уцелевшая балка, удерживавшая сделанную из досок же некогда добротную, а нынче совсем прохудившуюся от постоянных туманов и дождей крышу. Навес же, укреплённый деревянными подпорками, устоял, и лишь пять часов спустя упал, когда от дрожания стены не отломались оба крепления, державших навес на самих подпорках, и те несколькими трухлявыми обломками досок упали вниз, а рассыпавшиеся части навеса спланировали кто куда. Самая крупная часть, неполный метр на метр с малым, долетела по тягучему сырому воздуху до каменного фонтана и сырым грязным куском мха, плесени и просто трухи заполнила бывший объект культуры до краёв.
Но от этого фонтан словно обрёл давно утерянное второе дыхание: захрипел и начал как бы пульсирующими толчками с трудом выбрасывать из каменного шара наверху грязные зловонные от застоя струи воды. Насос фонтана еле справлялся с тем, что труха и плесень с мхом забили трубы, и вскоре перестал работать, что окончило вторую жизнь фонтана до следующего раза лишь после надлежащего ремонта. А вот деревянный двухэтажный дом рухнув внутрь, оставив лишь стены и останки низа крыльца, а ещё – труху с обломками и останки деревянной лестницы на второй этаж. Дверной проём и дверь срослись в одно целое из-за сырости, окна были пустыми проёмами без рам и ставней, так что домик больше ожить никак не смог, его путь завершился навсегда.
Чего не скажешь о каменном его одноэтажном и похожем на будку собрате на другом конце двадцатиметрового двора, чей центр обозначался каменным фонтаном с жестоко сколотыми временем узорами и мхом по краям. На его крыше было огромная воронка для сбора воды, уже в дупель ржавая и насаженная на такую же ржавую трубу с дополнительными креплениями. Труба вела в дырявую бочку, поросшую чем попало, и вода в ней была лишь на одну десятую, прочее выходило через две дыры в боку бочки. Всё это раньше было хромировано и должным образом выкрашено, и лишь потому не рухнуло по примеру дома, что был напротив. Сам же дом-будка был банальной мелкой кладовкой для обитателей деревянного дома, каменной и с отвалившейся давным-давно деревянной крепкой дверью, которая давно стала пищей мхам и густой траве, в которой ещё кое-где виднелась каменная плитка, вымащивавшая двор в момент его создания. Но теперь трава поглотила брошенное место, и семена уже влетели в останки жилища и с нетерпением готовились прорасти там.
Сон, вечный сон снова сковал всё, и насекомые, сытно потрапезничав, за неполный час попросту замерли, ведь спешить некуда, суета им чужда на сытый желудок. А больше никого тут и не было, а суета растущей зелени – лишь суета.
Неожиданно раздался звук, похожий на бьющееся и оплавленное взрывом стекло, и тут же после него подул ветер, но не привычный и тягучий, слега развеивающий туман, а резкий, страшный и воющий. И, в отличие от прочих раз за бесчисленные дни и годы, он принёс лёд, холод, замораживавший всё вокруг и словно всасывающий в себя всё вокруг. Небо потемнело, словно сверху отключили еле-еле работавший свет, и начали свою работу ледяные пальцы неведомого ледяного захватчика. Они превратили всю траву, сонных насекомых, сам двор и остатки жилищ в ледяные искорёженные скульптуры, и гор больше не было видно на горизонте. И пропал туман, став сероватым и вечно спящим льдом.
Так окончательно погибла брошенная 10 миллионов лет назад из-за гибели родного мира и исчерпания всех пригодных для развития цивилизации энергоресурсов, пробитая роем железно-никелевых метеоритов космическая станция с искусственной силой тяжести, на которой почти столько же лет назад умерли от кровавой и неизбежной междоусобицы за сокращающиеся при всей их возобновляемости запасы пищи последние представители народа её создателей. Узнав, что их мир погиб, они пытались выжить сами, и на всех не хватило ресурсов станции, итог был плачевен.
Лучевое оружие, уничтожавшее опасность в лице метеоритов все эти годы, сломалось окончательно, и больше некому было его починить на этот раз. Последний раз, когда оно сработало, один особо мелкий метеорит попал в него, и оно не могло больше стрелять, пробитое насквозь.