Есть и у меня для вас история. Живу я спокойно, из дома не выхожу, кроме, как на работу. Начал кое-какие курсы, чтобы потом перейти на удалёнку, но об этом не буду хвастать, а то ещё брошу на полпути, примета такая. В общем, родители думают, что это они виноваты, что переехали из коммуналки в вонючем центре в чистенькую новостроечку, а я в старших классах из-за этого не социализировался. Но я-то знаю, что мне ничего не светило и в старой школе. Даже странно, что я ходил туда без каких-то особенных конфликтов. Видимо, меня не только ненавидели, но и немножко боялись. Это всё сейчас так ясно становится, с возрастом, а в детстве я просто привык, что не надо ни с кем разговаривать. Ничем хорошим оно не заканчивается.
Началось всё с нового класса. Сначала все уроки шли в одной и той же комнате, а с какого-то, кажется, второго класса, появился труд, ИЗО и ещё что-то, в дурацком соседнем помещении. Там почему-то было всё время холодно и воняло клеем и краской, и окна были занавешены или загорожены недоделанными пионерскими стендами (это не ДжоДжо референс). Самое тупое, что было ни посмотреть в окно, ни хотя бы почитать со скуки эту пропаганду, потому что слепил свет из окна, через щели в ней. Получалось, что, вертя головой во время урока, я всегда резко отворачивался от окна, и мне начало казаться, что там находится что-то страшное, что я не успеваю рассмотреть. Но проблема не в этом. Где-то второй или третий раз, по пути из туалета в конце коридора к этому новому классу, как раз во время звонка на урок, я почувствовал, что могу заблудиться. Реально, есть одна знакомая дверь, следующая за ней – в которой новый класс, я иду по полупустому коридору, глядя прямо на эти двери, и уверенно думаю одну чёткую мысль: «Это не мой класс. А где мой? Я не знаю. Я потерялся». И в то же время чувствую, что, поскольку и так опаздываю, потеряться абсолютно недопустимо, и надо просто войти в класс вонючего труда, несмотря на сомнения. А надо сказать, что школа была ещё довоенной постройки, с каменными лестницами и толстенными стенами, двери в которых были как бы утоплены в полуметровых нишах, а все деревянные детали плинтусов, перил и дверей были такого характерного бежевого («кремового»?) цвета, типа «краска для госучреждений артикул 666-Г». И вот, я подбегаю к двери класса труда, а она не бежевая, а коричневая. Разум кричит: «ЭТО НЕ МОЙ КЛАСС!» Но привычка толкает войти, к тому же, я придумываю объяснение: наверное, там учили, как красить двери, и для примера покрасили эту. Я влетаю в класс. В классе пусто. Пусто и ужасно холодно. Так холодно, что у меня сводит живот. Как будто намного холоднее внутри, а не снаружи. Скрючившись, я осторожно опускаюсь на колени, затем уже просто падаю на бок. Остатков воли хватает на две вещи. Я стараюсь не смотреть в сторону окна – кажется, резь в глазах станет просто последней каплей, я, наверное, умру, если к морозу в животе добавится эта боль. И я понимаю, что могу испачкать брюки, поэтому быстро расстёгиваю все пуговицы и стаскиваю брюки вместе с трусами вперёд, к коленям. В ту же секунду моё тело превращается в пожарный шланг. Инстинкт выживания награждает меня диким кайфом, компенсируя запредельное давление, с которым я исторгаю нечеловечески огромную струю поноса. Кроме звуков, вполне предсказуемых, я слышу удар жидкости о стену, какие-то всплески. Мне становится смешно, хотя сил нет даже на улыбку. Судороги сотрясают всё тело, долгими руладами выходит воздух, вылетают и разбрызгиваются плотные комки, затем ещё одна струя, сначала пронзительно тонкая, но пробивающая себе объём и массу. Ещё с несколькими спазмами кошмар заканчивается… или только начинается? Я осторожно перекатываюсь на колени и встаю. Пахнет ужасно. Я осматриваюсь в поисках бумаги – вокруг ничего нет. В классе чисто. Я дрожу от усталости, весь в поту, ощупываю жопу и не нахожу никаких свидетельств произошедшего. Даже запах, если подумать, только напоминает говно, а на самом деле это тухлая капуста, газ для плиты (на баллонах написано «пропан»), и клей «Момент» — как и всегда в этом классе. Я одеваюсь, застёгиваю брюки и тихонько выхожу из кабинета.
В коридоре шумно, кажется, уже перемена. Я понимаю, что пропустил урок – впервые в жизни! – но сил как-то на это реагировать у меня нет. За спиной захлопывается дверь, краем глаза я замечаю её нормальный бежевый цвет. Вообще, всё нормально. Узнаю пробегающих в наш основной класс одноклассников. Я добрался до своей парты. Оказалось, что я ничего не пропустил, и сейчас как раз начинается тот урок, на который я спешил, по ошибке войдя не в ту дверь. Наряду с нехарактерной для второго урока физической усталостью, я и правда чувствовал облегчение. Мне было очень стыдно, казалось, все знают, что только что произошло. Но все вели себя, как обычно. На тот момент, я уже читал «Карлсона», и был знаком с идеей галлюцинаций. Я сделал вывод, который, с годами и жизненным опытом, лишь укрепился. Вариант «рациональный» (я обосрал соседний класс, это все знают, но никто не подаёт вида) – абсолютно невозможен в силу особенностей детской психологии, участия уборщиц и педсостава, реакции родителей и, (главная улика) – чистоты моих брюк. Вариант «мистический» (я вошёл в пространственный карман, пережил психоделический трип и вернулся во времени к ближайшей перемене) – звучит, как фантастика, но непротиворечиво объясняет произошедшее.
Тогда я ещё не был изгоем, хотя и не то, чтобы душой компании. Был даже один друг (Славик), с которым вместе ходили из школы, потому что он жил в соседнем доме. Сейчас я бы так и сказал – сосед, но в детстве это автоматически подразумевало дружбу. Я рассказал Славе, что иногда дверь в кабинет труда может переносить в другое место и время, но о главном, конечно, умолчал. Правда, поскольку место отличалось только температурой воздуха, а время вообще оказалось тем же самым, рассказ не произвёл большого впечатления. Я пообещал другу показать ему эту дверь, при случае, но тут же понял, что это звучит ещё тупее, потому что саму дверь он и так много раз прекрасно видел, просто обычно она так не работала. На следующее утро, поприветствовав Славу в коридоре перед уроками, я с удивлением узнал, что он не выбросил из головы мой рассказ, а, напротив, ждёт возможность проверить его на правдивость. К сожалению, у меня не было ни малейшего представления о том, как вызвать коричневую дверь. Всё, что я помнил – это ощущение потерянности, не своего класса.
— Так он и есть не наш, — нашёлся Слава, — у нас сейчас математика, а там – хер знает кто сидит.
Конечно, мы догадывались, кто именно собирался сейчас в вонючем кабинете – в коридоре тусовались знакомые из параллельного класса. Просто таким образом Слава пытался обозначить наше над ними превосходство. Я же, надеясь, что нас не услышали, подошёл ближе к нише и заглянул туда. Стандартно бежевая дверь опять была коричневой. Я моментально рванул дверную ручку, а Слава метнулся внутрь, навстречу оглушающей тишине. Боязнь неизвестного соседствовала в моей голове с азартом экспериментатора. Коричневая дверь захлопнулась, и тут же открылась обратно. Я сунулся в класс, обнаружил там галдящее стадо «не наших», и вышел обратно, притворяясь, что перепутал расписание. Дверь снова была бежевой. Я повернул за угол дверной ниши, и почти не удивился, увидев там несколько потрёпанного Славу.
— Теперь это — наша тайна, — многозначительно произнёс Слава, шаря руками по своей одежде.
— Чё тайна? – как назло, тут же нарисовался Диня, как я сказал бы сейчас – хулиган, а на тот момент, просто странный парень, чьё поведение нас больше удивляло, чем пугало. Ходили слухи, что он мучает кошек, и к середине второго класса он уже успел по несколько раз назанимать у всех денег, причём, никому никогда не возвращал. Поскольку под мучением я понимал ожидание следующего номера «Мурзилки», а Слава – несоответствие количества денег в копилке цене велосипеда, слух о возможности мучать неразумных существ мы отвергали, как неправдоподобный.
— Ты не поймёшь… — я отступил назад, получается – обратно, к двери кабинета труда.
— А чё ты к ним лезешь? Там друзей нет. Друзья у тебя только тут, понял?
Я понял, к чему он клонит. Друзьям можно одолжить немного, на какое-нибудь важное дело. Это мы уже проходили. Идея дружбы в моей голове таяла, как мороженое на огне. Но, подобно огню, возникла новая идея. Я посмотрел на Диню. Затем – на дверь. Диня был совсем не моим другом. А дверь была коричневой. Диня угрожающе наступал. Я отступил на пару шагов внутрь класса. Тут моя схема чуть не дала сбой: я сам ощутил знакомый мороз, и, не на шутку испугавшись, нырнул под рукой Дини, перевалившись через коричневый порог в коридор (или у меня просто подогнулись ноги, и я споткнулся, это не так уж важно). Дверь захлопнулась. Я поднялся на ноги и поймал взгляд Славы. Наверное, в такие моменты соседи и становятся настоящими друзьями: он понял меня без слов, и моментально развернулся. За спиной у Славы стоял Диня. Я открыл коричневую дверь, и мы закинули его туда ещё раз. А потом ещё. Материализовавшись в коридоре третий раз, Диня увернулся и поковылял – я думал, он побежит, но потом понял – от нас прочь. Зазвенел звонок, и мы пошли на наш урок. Во время переклички, и пролетевшей мимо ушей болтовни училки, и даже где-то до середины первого упражнения, я чувствовал, что самое главное дело на сегодня сделано.
Наверное, вы всё ждёте, когда, наконец, начнётся сама история. Верно, это было лишь вступление. Дело в том, что главным героем оказался не я, а Славик. Я бы и сейчас до такого не додумался, а он провернул этот трюк экспромтом, в самый напряжённый момент. Короче, Диня был такой смелый только потому, что у него был старший брат, Игорь. Опасный тип. Когда ещё никто не знал, кем хочет стать в будущем, Игорь стремился стать вором в законе. Говорили, что он никогда не держал в руках рабочие инструменты, не говорил с учителями (глупо улыбался, отвечая только на прямые вопросы), и соблюдал ещё десятки неписанных правил, готовясь к таинственной потусторонней карьере. И вот, когда Диня потерял авторитет, а по школе пошли странные слухи (которые, как ни странно, сам Диня и распустил), и со мной продолжал общаться только Слава, Игорь соизволил снизойти до малышни и жёстко разрулить ситуацию. Он поймал нас в коридоре напротив нашего класса, что было не сложно. Я только подумал, что, даже если коричневая дверь появится, затолкнуть его туда мы не сможем. И тут Славка взял ситуацию под контроль.
— Я не знаю всего, что про нас говорят, но скажу так: самое невозможное из всего этого – правда.
Я на секунду задумался и кивнул. По сути, он озвучил мою собственную мысль на этот счёт, парадокс, который я боялся сформулировать – точнее, боялся сломать себе мозг, сформулировав его. Игорь почему-то внимательно смотрел на меня, хотя говорил Слава.
— Он потому мой друг, что он пацан честный и правильный. Вот и ТАМ, – Слава выпучил глаза, но непохоже, чтобы Игорю стало смешно, – ему воздали по заслугам. Ну, он кайфанул и со мной поделился, по секрету. А Диня… ну, он твой брат, я понимаю, но, ты же знаешь, он... кошек мучал?
На мой взгляд, это была самая слабая часть его плана. Никто не знал, как можно мучать кошку, и, тем более, считает ли родной брат Дини эти рассказы правдой. Вопрос, как говорится, повис в воздухе. Точнее, повисла нелепая пауза. Я не знаю, что бы сделал я, но Слава просто продолжил свой монолог:
— Так вот, ТАМ ему за это тоже воздали, вот и всё. Ему не понравилось, вот он и рассказывает теперь всякий бред про нас. Но ты можешь сам сходить посмотреть.
Игорь медленно ответил, будто боясь сказать что-то не то:
— Я схожу, и сам посмотрю. Но ты, сдаётся мне, не договариваешь. Ты мне растолкуй, как там судят, чтобы я, по незнанию, не залошился.
Слава напрягся.
— Смотри… тут, как я понял, у всех по-разному, но есть один принцип… Можешь не верить, но просто притворись, как будто согласен. Это, как говорится, «бог есть любовь». Не, подожди, я реально тебе объясняю, это не для красоты сказано. Нам этого никто не говорил, докажь?
Я помотал головой. Такого я точно ни от кого не слыхал, может, из какой-то радиопередачи, про крещение огнём и мечом мексиканских иезуитов, но уж точно не применительно к нашей школе.
— Так вот, я сам догадался. Потому что… ну…
Честно говоря, здесь я понял, что нам конец. Славка запутался и начал мямлить. Он просто не мог сочинять на ходу на такие сложные темы, тем более, пытаясь замаскировать и без того мистическую сущность коричневой двери.
— …ну, понимаешь, я, когда реально тепло от сердца… ну, ТАМ – оно сразу обратно пошло. Там, понимаешь, как будто… женщины, — он перешёл на шёпот, — только не живые, а как форма, идея… притягивается к твоему теплу…
Игорь принял эту историю за чистую монету. Да я бы и сам поверил, если бы не знал, что по ту сторону коричневой двери нет никакого тепла, и уж точно никаких женщин. Дело в том, что все славкины заикания, в связи с этой историей, казались вполне естественным стеснением, и автоматически оправдывали и придавали вес любой фантазии.
Игорь схватил меня за воротник пиджака и поднёс к двери, прижав к стене на уровне своего взгляда. Сам-то он был дистрофаном, но для такого трюка со второклассником особая сила и не требовалась, а вышло довольно внушительно. Я был уже готов пуститься в объяснения, что не управляю тайной входа, но он начал меня то ли запугивать, то ли уговаривать, применяя такое количество непонятных мне «блатных» терминов, что… да, вы, наверное, догадались. Ко мне вернулось знакомое чувство незнакомого, такое дикое, холодное понимание, что я не принадлежу миру этого человека, что мы с ним по разные стороны чего-то важного. Чего-то коричневого. Я посмотрел на дверь. Игорь посмотрел на дверь. Я протянул руку к дверной ручке. Игорь поставил меня на пол. Я ухватился за ручку и упал, дверь открылась. Славка подбежал ко мне, помог подняться и потащил дальше по коридору. Я услышал хлопок закрывающейся двери, и мы тут же юркнули в нишу двери следующего кабинета, чтобы нас не было видно из коридора. Судя по звукам – вздохам, всхлипам, рявкам – точнее, по голосу, которым они издавались – мы поняли, что Игорь уже вернулся из своего путешествия, и шатается по коридору. К счастью, он сразу пошёл к лестнице, и скрылся из виду (точнее, слыху, или как это называется).
Заключение.
В новой школе, и вообще во взрослой жизни, я больше ни разу не испытывал таких сильных чувств. Наверное, поэтому, коричневая дверь передо мной нигде не открылась, хотя, копаясь в памяти, я до сих пор открываю всё больше вопросов к ней. Например, что же было изображено на плакатах, прислонённых к окну в кабинете труда.
Славка был круглым отличником в школе и, говорят, в универе, но после моего переезда мы не общались. Странно с «рациональной» точки зрения, но совершенно логично, с точки зрения «мистической», что, с учётом всех его способностей и достижений, он уже много лет работает ночным охранником в торговом центре, и каждый вечер запирает несколько сотен самых разных дверей. Я-то знаю, что он делает.
Игорь пришёл к своей детской мечте. Чудом сохранившееся живое воплощение легендарной блатной романтики, отошедший от дел, но обезопасивший себя неопровержимым авторитетом, несгибаемый обладатель абсолютной свободы живёт теперь только с ним. Игорь стал пассивным геем и верной «женой».
Диня вообще ничего не потерял, продолжает стрелять мелочь на улице, когда набирает достаточно – веселит завсегдатаев рюмочной историями про коричневую дверь. Его беззаботности можно только позавидовать.
И только в моей жизни коричневая дверь никак себя не проявила.
Вот я и решил передать ключ от неё вам.