Ехал как-то Григорий Семёныч на своём грузовичке домой, в Рыбинку. Всё думал: как бы путь сократить чтобы к утру доехать. А вечер был, неохота вновь в кабине ночевать (там всё сны какие-то недобрые снились), да и останавливаться у кого-то не хотелось. Местных, в общем, поспрашивал, указали ему на одну дорогу. Что же, туда, так туда.
Темнело, и Гришка как раз, проезжал мимо кладбища. «Брр... ну и местечко!», — подумал он, смотря через боковое стекло (а мужик, надо сказать, был не из пугливых), газу прибавил. А тут раз! — глядит, прямо перед ним на дороге какой-то дядька стоит, в пальто и капюшоне, да руки расставил. Семёныч еле успел затормозить, и то, как ему показалось, тот уже под капотом успел скрыться. Облившись пОтом, Григорь несколько секунд просидел в оцепенении: одна половина приказывала с руганью выбежать из машины («тебе чо, сука, жить надоело?!»), а другая сомневалась: «а если сбил?». Но тут кто-то постучал в боковое стекло, Семёныч смотрит: всё тот же, в капюшоне. «Ну слава Богу, жив!», и он приоткрыл стекло.
— В Рыбинку? — спросил незнакомец каким-то блеклым и беззвучным голосом.
— Да.
И тут Григорию удалось получше разглядеть собеседника: это был очень тощий, даже какой-то иссохший, мужик с ввалившимися глазами и бесцветной щетиной. Стало не по себе («дохляк какой-то»), и в голове промелькнуло: «во дурак! надо было соврать».
— Пустой?
— Д-да, — сам того не желая, ответил он.
— Тут нескольких приятелей довезти надо.
Далее последовала пауза, и Семёныч, оглянувшись по сторонам (кроме того дядьки никого больше не было) уже собирался закрыть окно и поддать газу, но тут мужик достал из-за пазухи блестящую вещицу — цепочку, и повторил более уверенно:
— Приятелей довезти надо.
— Золотая?
— Золотая.
— Сажай, — сказал Григорий, махнув рукой.
Незнакомец вручил цепочку и крикнул кому-то: «Залезайте!». Повертев вещь в руках (и вправду золотая!), Семёныч усмехнулся, положил подарок в бардачок, и, готовый угодить своим попутчикам, уже собирался любезно усадить их на места. Однако, в этот момент дверцы кузова щёлкнули, и компания, судя по всему, распологалась.
Дождавшись второго щелчка, Григорий Семёныч отъехал. Дорога была плохой, то и дело попадались кочки и колдобины. Всякий раз когда на них наезжал Семёныч слышал из кузова грохот и шуршание («неудобно им, наверное, - ну и пусть, сами же попросились»). Подпрыгнув на очередной кочке, заметил, что шум не стихает; кто-то даже стучал по стенке кузова в сторону кабины. «Ну мужики, харош!», — рявкнул он. Грохот стих. Но ненадолго. Бум!Бум!Бум!, — опять раздавалось сзади. И тут Гришка не выдержал, затормозил и решил отругать шумных пассажиров. Он вышел из кабины, подошёл к кузову, и начал говорить, открывая дверцы: «Вы чё тут совсе...э...ээ.. ЭЭЭ.... АААААААААА..ЫЫЫЫЫЫЫ!.....».
Короче, нашли тот грузовик к утру — в нескольких километрах от Рыбинки. И, представляете себе, говорят, в кузове обнаружили... несколько ТРУПОВ! Вроде бы потом так и не опознали.
А Семёныча звали-звали, не откликался. Заглянули в бардачок — а там цепочка... трухлявая такая, заржавелая (и откуда?). Всю местность обыскали, Гришки нигде не было. Только через три дня, по какой-то случайности его-таки обнаружили — сидел на берёзе, — в 15 километрах от места происшествия! Имени своего не помнил, заикался, — в общем, словно совсем другой человек. Пыхтел, всё про какого-то дядьку с кладбища пытался нам впарить. Подлечили Гришку, и теперечя, через несколько лет, его бывало спросишь: так тогда чё г-ришь было-то, а он лицо нахмурит, мол, чё ты мне тут городишь...
Мы-то с мужиками во всё это не особо-то и верим, но ОТКУДА же те ТРУПЫ?