Деревенская байка из Новгородской области.
* * *
В 2006-м случился в деревне грибной год. Дело хорошее. Только, отправляясь в лес за добычей, не стоит кое-какие приметы и правила забывать. Лесные хозяева… кто бы они ни были, беспорядка не терпят.
Все соседи Пашки Зимина и его супруги — рыхлой, астматичной и всегда бледной до зелени почтарки Алены — таскали из лесу грибы — и корзинами, и ведрами.
Павел на соседскую добычу не заглядывался — чинил свой вечно ломающийся старый «москвич», косил траву для коз на зиму, вечерами ходил на рыбалку. А вот Алена завистливыми глазами провожала каждый красноголовик, белый, подберезовик. Будто соседи не из лесу, а из собственных Алениных закромов таскали.
— Паш, сходил бы тоже в лес! — зудела она мужу. — Вон, Ленка-медичка вчера с сыном три ведра привезли с Матрешкиного бора. Всю лавку соленьями заставили, накрутили на две зимы. И печка у них сушеными белыми увешана, видала я.
— Не переживай, — отнекивался Павел. — У меня в здешних лесах своя заначка. Такую грибную поляну знаю, заветную — никто, кроме меня, не отыщет.
Но все-таки, чтобы жену успокоить, собрался на другой день в лес.
* * *
Из дому Павел вышел, когда солнце уже красными каймами облака украсило, выстилая себе дорожку на небо. Низины за деревней залил туман, синеватый, словно жиденькое молоко. Зимин шел по дороге, не таясь, вовсю стуча сапогами, но звуки шагов таяли, растворялись во влажном воздухе.
Мертвая тишина стояла вокруг — будто какие-то великаны обернули ватой всю деревню. За околицей свернул грибник к бору, по просеке вдоль ЛЭП направился к мосту через ручей. Среди деревьев туман лазал темными, сизыми клочьями: то приступит ближе, то утянется в глубину, как многоглавая змея в гнездо.
Шел Павел и рассуждал сам с собой: интересно же знать, откуда в нынешний год столько грибов повылезло? Ведь сушь все лето стоит. Из-за жары даже и река обмелела. Может быть, туманы грибницу поят? Сырости в них много. Вот и прут грибы из этих сизых туманов…
Слева от дороги оглушительно треснула ветка. Оглянулся Зимин — никого. Туман. В его влажной мути любое дерево призраком кажется. Скорей бы уж солнце встало, думает Павел, а то не заплутать бы в таком киселе.
Спустился он по овражку вниз, перешел ручей, потом поднялся на взгорочек, через бывшее колхозное поле свернул на развилку — а там уж недалеко и заветный лесок с грибной поляной.
И вдруг по левую руку зашуршала листва. Шагает кто-то по лесу совсем рядом с тропинкой. Досада взяла Павла: вот ведь дотошный народ! Сейчас догонит, поздоровается, расспрашивать начнет, навяжется в попутчики, а на что оно надо? Заветную грибную поляну показывать и секретами делиться Павел не намеревался вовсе.
Вот и поступил Зимин не по-людски: нагнулся, будто из сапога камень вытряхивает, сделал вид, что не видит и не слышит незнакомца. Человек подошел, поздоровался, что-то буркнул — Зимин не отозвался, даже головы не поднял. Искоса глянув, приметил только, что на прохожем что-то темное и лохматое, вроде длинной меховой жилетки, надето.
Неприветливо обошелся Павел с незнакомцем. Тот хмыкнул и прошел себе стороной. Павел послушал, как замирают вдалеке его шаги. И, убедившись, что остался в лесу один, побежал дальше по известной ему тропинке.
Шагал как заведенный, будто ноги сами его несли. Даже странно. Но добрался без приключений. И как вышел на место — обо всем на свете позабыл. Грибов на заветной поляне оказалось видимо-невидимо: белые грузди, рыжики, волнушки. Успевай нагибаться и шляпки срезать! Только Павел один круг грибов нарежет, разогнется — а в шаге от него ещё один круг, хоть и не вставай.
Под конец и вовсе Зимин на коленках ползать начал, как младенец, чтоб сил не тратить. Лазил так два часа и полную десятилитровую корзину грибов нарезал, а они все не кончаются. Да какие отборные ещё грибы! Ровно игрушечка — крепенькие, упругие, ни одного червячка. Опомнился, когда корзину в руки взял и от земли оторвал — пудовая. Донести бы теперь до дому все это богатство.
* * *
День выдался хмурый. К полудню дождик начал накрапывать. Выбрался Павел на знакомую тропу и домой отправился. Идет медленно, корзина тяжелая правую руку оттягивает. Вот, наконец, и развилка, вот поле бывшее колхозное, взгорочек, за ним овражек, в котором ручей всегда шумит…
Подходит Павел ближе к овражку, а ручья не слышно. Спустился вниз — глядит: и вправду, нету никакого ручья. Овражек тот же, какой и был, ельником поросший, буреломом заваленный, а ручья на дне его никакого нету.
«Неужели промахнулся?» — думает Зимин.
Мог бы, наверно, и промахнуться: молодые елки все на одно лицо. Случайно глаза подвели — вот и завернул в какой-то другой овражек. Хотя и чудно — ведь здешние места Зимину лучше всех известны.
Выкарабкался Павел из оврага со своей ношей — глядит: а поле колхозное пропало. На его месте березовая рощица. Не могло ж поле так зарасти, пока Павел за грибами ходил?!
Идет Зимин вдоль лесочка, пытается сообразить, куда его занесло. А корзина на локте руку давит, да ещё раскачивается — синяки натерла. Вокруг тишина, только дождь по листьям шуршит, и березы стволами скрипят. Жутко: совсем чужой лес. Понял Павел, что заблудился.
Решил вернуться обратно на знакомую грибную поляну, чтобы оттуда по новой дорогу домой искать. Прошел краем наискосок, вернулся к овражку, а там вместо молодых елок и бурелома — зелёная ряска на дне и чёрная вода: болото.
Что за наваждение? Единственное болото в здешних местах — за пятнадцать километров отсюда. То ли с ума схожу, думает Зимин, то ли нечисть голову морочит.
И вдруг аукнул кто-то неподалеку.
— Эй! Я здесь! — отозвался Зимин. Обрадовался и рванул на голос. Не разобрал ещё — женский или мужской.
«Ну, кто бы ни был — главное, человек. Вместе и дорогу найдем!» — соображает Павел. И руки болят, и ноги гудят, запыхался с тяжелой корзиной, но торопится, лезет через буераки, чтобы человека в лесу не упустить, не потерять.
— Люди! Эй! Ау! — зовет Павел изо всех сил.
В ответ слышит какое-то бормотание — слов не разобрать, но вроде бы все ближе оно и ближе.
А уже похолодало. Солнце последним красным гребешком дальний ельник по макушкам поглаживает. Со всех ямочек, заимочек прелью, гнилью и сыростью потянуло. Вышел Павел на какую-то поляну, еловые ветки раздвинул и видит — чёрная тень горбится между деревьями. Подошел ближе — а это гриб. Огромный, вполовину человеческого роста. А все тот же голос бормочет:
— Срезай, чего стоишь?
Вздрогнул Павел, оглянулся по сторонам — никого.
А голос не унимается:
— Что стоишь, дуралей? Режь скорее! Пока другие не подошли.
И ворчит, словно птица клекочет.
Замер Павел. Стоит и таращится в сумрак, а руки будто сами по себе — корзину поставили, и в карман — за ножом.
— Режь, режь! Торопись! А то отнимут!
Кто отнимет, что отнимет и на что такой огромный гриб человеку с полной корзиной груздей и рыжиков — ничего не понимает Павел. Туман в голове, в ногах слабость. Качнулся вперед и ножом по грибу чиркнул. Свалилась грибная шляпка — размером с добрый таз — а из ножки гриба кровь хлестнула, прямо Павлу по глазам.
— Зверь ты, душегуб! — хрипит голос.— Что натворил?
— Я не хотел! — взвизгнул Павел. Отшатнулся, бросился в сторону, а ему дорогу заступают. Какой-то черноволосый мужик в меховой темной безрукавке — бледный, синюшный, с перерезанным горлом, стоит перед ним, улыбается.
— Грибочки-то свои забыл? Поди, забери!
И указывает Павлу на его корзину забытую. Валяется она на боку, и грибы из неё повысыпались. Кинулся Павел — а там и не грибы вовсе, а уши человеческие! Розовые, окровавленные, большие и маленькие.
— Ох и грибочков ты набрал, Павлуша! Отменные грибочки! Ни у кого таких нет! — Разинул мужик чёрную пасть и хохочет, заливается. А у самого во рту вместо языка еловая ветка торчит.
Развернулся Павел и побежал, не глядя — куда кривая вывезет. По пригоркам скакал, как одуревший козел, где-то в крапиву свалился, где-то по пояс в воду влез — не помнил, как выбрался потом на твердое место. И снова — бежать, бежать!
Сердце колотится, кровь в висках стучит, но остановиться Павел не смеет: все кажется — догонят его, вот-вот схватят. Запыхался, уже и ноги его не держат — но идет и идет. Страшно!
Плутал, себя не помня, по лесу несколько часов. Пока наконец резкий свет из темноты не ударил его по глазам и не ослепил. Тогда встал Павел как вкопанный. И услышал, как засвистели тормоза.
Оказалось: блуждая неизвестно где по чащобам, выбежал он прямо на шоссе возле деревни. Счастье ещё, что водитель на стареньких «жигулях» не быстро ехал — успел затормозить. Обозленный, выскочил из машины — с кулаками на Зимина набросился. Но, приглядевшись, бить не стал.
Уж больно безмятежно улыбался ему Зимин, стоя на дороге в свете фар — грязный, вымокший, а глаза бессмысленные и радостные, как у младенца. Тому, кто его чуть не раздавил, обрадовался, как родному! Увидал шофер, в каком человек странном состоянии, — поворчал, плюнул и уехал себе.
А Павел Зимин домой вернулся — усталый, перепуганный, с трясущимися руками. Жена Алена встретила его вся в слезах.
— Куда ж ты делся?! Где пропадал?!
Павел даже и не знал, что жене на такой вопрос ответить. Кто его знает? Он и половины того, что с ним было, не запомнил. Только одно на всю оставшуюся жизнь уразумел: встретив в лесу другого человека — не груби! Тем более — из жадности.
Потому что это, может быть, и не человек вовсе, а дух лесной — Леший.