Им обоим не нравилась темнота за створками. Густая, масляная и какая-то грязная. Казалось, она вот-вот потечёт из щели, как мазут. Луч фонаря елозил по рифлёному полу, рождая тусклые колкие отблески. Дальше не видно было и этого, словно на пол тоже налипла тьма.
В окружающем мраке стоял глуховатый, с призрачным эхом рокот. Иногда казалось, что это не шум самого корабля, что это возится и мычит кто-то огромный там, в темноте.
— «Арвид», ответь, вызывает Северин. — Тишина и фоновый шум, в котором можно услышать всё, что угодно. — «Арвид», ответь, у нас проблемы.
— Сеееееиии шшшттттииииём, Сшшшшшсссшшшшня?
Северин ругнулся и отключил рацию. Нужно было ждать окна, хоть убейся.
Вынужденное радиомолчание раздражало. Обычно Северин не замечал за собой склонности к разговорам и чужие голоса под шлемом не любил. Они напоминали ему крошки за воротником, свитер с колючим горлом, зуд недельной щетины и прочую дрянь. Но сейчас, здесь, он готов был признать, что людского присутствия, хотя бы в аудиоформате, ему не хватает.
А чтобы поговорить с Оксаной, приходилось прижиматься шлемом к шлему — на ближней дистанции связь работала почти так же паршиво.
Старый корабль был безлюден, по крайней мере, грузовые палубы, по которым они шагали сорок минут, пока не упёрлись в заклинившую дверь.
Это были объёмистые, пустые помещения, занимавшие в кормовой части почти всё пространство, от борта до борта. Стены, расчерченные проводкой, сварными швами, ребристыми креплениями для дополнительных настилов, терялись в темноте; луч фонаря едва добивал до них. А за ними, за слоями термоизоляции и композитами обшивки, был космос. Глубокий, открытый, как ни назови. «Глафира» пришла оттуда, из-за границ системы.
Здесь не было следов человеческого, а равно и нечеловеческого присутствия. На решётках перекрытий лежала пыль, и на ней отсутствовали отпечатки ботинок. Значит, команда «Ермила» сюда не добралась.
Хрен знает, куда все делись, подумал Северин, и в очередной раз протёр манжетой перчатки стекло шлема. Военные уже около четырёх часов не выходили на связь. А во время последнего сеанса велели ни за что не подниматься на борт «Глафиры» без скафандров и не дышать её воздухом. Поэтому и Северин, и Оксана пользовались только баллонами, заблокировав внешние очистные фильтры, позволявшие забирать кислород снаружи.
Вообще-то Северин знал обо всём этом лишь со слов капитана — запись им никто не прокрутил, что было несколько странно, но, с оглядкой на военное присутствие — ожидаемо, пусть и несправедливо. Вот и думай, размышлял он. Велели как — с пояснениями, без пояснений, сдержанно, но настойчиво, или с криками на последнем дыхании? Не хотелось так думать о военных, но почему-то ведь теперь они молчали.
В скафандре, хоть и дешёвом, конечно, он не ощущал никакой внешней температуры, а термометр на запястье уже месяца три как сбился и ничего толкового не показывал, но… Если полумрак грузовых палуб казался холодным и сухим, то темнота в узком проёме раздвижных дверей почему-то выглядела затхлой и тёплой. Наверное, потому что там не было этих тусклых зеленоватых огней, сдыхающих под сводом, холодного пыльного блеска силовых ферм, серого ячеистого настила палубы, железного пунктира косо свисающих цепей. Северин пока не чувствовал поплывшего вектора притяжения, а вот крюки лебёдок уже начали отклоняться — генератор гравитации, который зависел от основной силовой установки, давал сбои.
Северин перестал светить в проём — всё равно без толку, фонарь-то ещё просунешь, а шлем уже никак — и отошёл влево, к ручному вороту, который они с Оксаной так и не смогли сдвинуть, как ни налегали на ручки по краям кольца. Махнул напарнице рукой — мол, не вышло, ждём; прислонился к стальной переборке и стал смотреть наверх, в покачивающуюся, располосованную сталью темноту.
Корабль не молчал ни минуты. То был глухой в разреженном воздухе, бессмысленный, нелюдской стон машины, впавшей в забытьё. Он пробирался сквозь все слои скафандра, резонировал через подошвы, полз по ногам, вызывая какое-то нервное чувство в коленях; проникал под шлемы и никуда не уходил. Иногда этот душу тянущий звук расплетался на составляющие, и они начинали звучать, будто бы по отдельности, каждый на своём слое. Словно усталый оркестр интровертов — все вместе и каждый в одиночестве. Звуки падали в тишину и выкатывались обратно, отторгаемые нею. Бессмысленные, тяжёлые, как дурной сон.
Противно и тоскливо, как забытая собака, выл где-то в вентиляции воздух. Может быть, из-за разности давлений в дальних концах огромного корабля — никто не мог поручиться, что обшивка не имеет пробоин, что цел шлюз, к которому пристыковался «Ермил», челнок военизированной команды. В конце концов, никто ведь не знал, что случилось с грузовиком на пути домой.
Угрожающе рокотал медленно, но верно раздираемый гравитационным взаимодействием корпус. Звук походил на замедленный скрип каких-то чудовищных, космических качелей. Он был гораздо более низок и нетороплив, но так же безысходен. Силовая установка продолжала пытаться завесить корабль в точке Лагранжа между Тагла-6 и её крупнейшим спутником, но грузовоз медленно сваливался к тёмно-зелёному, едва ли не бесцветному боку космического гиганта. Впрочем, отсюда, из железных недр корабля, ни планеты, ни тупой каменной морды спутника, ни далёкой искры Таглы видно не было.
Слабо, призрачно, словно какие-то потусторонние, мёртвые колокольчики, звенели покосившиеся цепи лебёдок, закреплённых под сводом.
Скрипели, шуршали, потрескивали, а иногда падали со звоном ещё какие-то невидимые в темноте части, поскольку искусственная гравитация сбоила всё сильнее, от чего казалось, что помещения корабля заваливаются на бок, вправо. Будто судно и вправду тонет. Северин от этого нервничал, ему начинало казаться, что они опасно близко к планете, что ледяной, сокрушительный гелиево-метановый океан атмосферы уже лижет тёмные борта грузовоза, никогда не видевшие никаких атмосфер — тяжёлые межзвёздные грузовики со времён колонизации системы обретались на орбитальных верфях.
Вопли радиоэфира заставляли держать связь выключенной почти всё время. Они слишком действовали на нервы, а на малой громкости похожи были на шёпот, да настолько, что всё время хотелось обернуться, хотя ни внутри скафандров, ни снаружи кричать и шептать словно бы не по-человечески было некому.
Северин никогда раньше не бывал на таких кораблях. Колония на Тагла-2 и вторичная колония на Тагла-4 были основаны около полусотни лет назад, так что родился он уже здесь.
Два года назад отказала основная антенна межзвёздной связи, служившая, кроме прочего, маяком для звездолётов; оплот и столп дальней коммуникации Таглы. Корабли из метрополии, и так редкие, перестали приходить — вероятно, Земля посчитала, что колония погибла. Такое случалось. Возможно, спасательная или разведывательная экспедиция из Солнечной системы собиралась наведаться к ним, возможно — нет. Неизвестность и информационная пустота не устраивала ни руководство, ни жителей колонии.
Тогда Тагла снарядила старый транспортник, «Глафиру», для полёта к родной планете. За запчастями и в целях общения. «Глафира» покинула пределы системы год назад. Северин огляделся, покрутил головой. Корпусом. Налобный фонарь — штука хорошая, но что в нём толку, если шлем не вращается вместе с башкой?
Корабль не отвечал на его вопрос. Он стонал, как тяжелобольной, его огромное, стальное и керамическое тело низко гудело от напряжения.
Вчера внезапный направленный сигнал показал, что «Глафира» вышла из межзвёздного режима, совершила торможение и попыталась прибегнуть к аварийной, автоматической стабилизации близ первой встреченной планеты. Это был второй от края газовый гигант системы, Тагла-6. Судя по всему, силовая установка корабля была серьёзно повреждена. Находилась она между кормовыми отсеками для грузов и центральной жилой частью судна. И вот как раз к ней они сейчас и не могли выйти.
Мы потеряем «Глафиру», подумал вдруг Северин. И «Ермил». Мы ничего не узнаем, и нам придётся отстыковываться и улетать, всё равно ответов или запчастей с Земли здесь нет. «Глафира» не бывала в окрестностях Земли с тех пор, как сошла с лунных стапелей шестьдесят лет тому назад.
Лучше не думать об этом. Он — простой ремонтник, а здесь незадолго до того сгинул спецотряд солдат Научного Центра. И ни следа, ни звука. На всякий случай ремонтный челнок, на котором Северин служил механиком, пристыковался не к основным гражданским шлюзам, как «Ермил», а к вспомогательному грузовому, одному из трёх по правому борту. Левый борт корабля был обращён к планете и скрывался в тени. «Ермил», кстати, находился именно там, и визуально они его состояние так и не оценили. Впрочем, габариты на оперении всё же горели, на «свой-чужой» автомат откликнулся, а вот на вызов — нет. Как и никто из команды, от пилота до солдат.
…Стоять и ждать было невыносимо, и Северин попробовал вызвать «Арвид» снова. Электромагнитный хаос, творящийся в эфире, оставлял для связи лишь небольшие промежутки.
Он щёлкнул рацией, поморщился.
— «Арвид» вызывает Северина, Северин — шум, неразборчиво… — …ём. «Арррршшшщииин приёууууууу…
«Арвид» посылал сигнал за сигналом, когда приближалось окно. Примерно каждые двадцать минут — только вот промежутки становились всё больше и больше — генераторы «Глафиры» замолкали, и в электромагнитном аду эфира волны переставали бесноваться и становились способны донести сообщение.
— Авиииииииууссзывает Северина, Сссссшшшш приём.
— Северин слушает. Почти чисто, «Арвид», приём.
— Понял, Северин… Понял. Шшшшше находитесь?
— Возле выхода со второй грузовой палубы к силовой.
— Джжжшссссууууииииеверинкжк сжсжтж мжн пжщм?
Как надоело. У него начинала болеть голова. Он нажал отбой. Лучше ещё подождать.
Беспамятный стон и металлический хрип, глухо блуждавший под потолком, беспокоил цепи, рассыпался по решёткам пола, тыкался в тёмные углы. Северину всё больше казалось, что в этом звуке есть органическая нота, и против воли он поглядывал наверх — а точно ли это ребристый кожух лебёдки, точно ли гнутые балки ферм и стылые аварийные огни, а не рогатая тварь, которая угнездилась в тенях там, наверху, а теперь смотрит на них, гулко зевает, проснувшись, и вот-вот шевельнётся?
Что тогда? Тогда он, наверное, будет орать, пока у него воздух в лёгких не кончится и он не упадёт. Особой смелости Северин за собой не чувствовал. Только не здесь. Он в жизни не полез бы выполнять такую работу, если б не долговая яма. Без зарплаты… Тогда хоть без шлема в вакуум.
«Арвид» оказался единственным судном на этом краю системы, которое успевало состыковаться с «Глафирой» до подлёта «Серапиона», второго челнока спецподразделения НЦ. Тот спешил, но безнадёжно не успевал. А «Арвид» совершал профилактический облёт дальних станций внутрисистемной связи. Капитан получил прямой приказ на стыковку с «Глафирой». Ну вот они с Оксаной и пошли. Без оружия — откуда оно у техобслуги, — с одними инструментами и фонарями. Он — понятно почему, из-за премии; хотя официально, конечно, потому что квалифицированный механик. Оксану отправили как лучшего электронщика в экипаже, в надежде вытащить хоть какую-то информацию из терминалов «Глафиры». Оба попавшихся по пути, впрочем, были мертвы. На все запросы по телеметрии ответа тоже не было. Задачей-минимум у них значился сбор хоть какой-то информации о маршруте «Глафиры», но даже до минимума пока было далеко.
Он таскал ящик с инструментами, Оксана — лэптоп. Теперь вещи стояли у стены, равные в своей бесполезности.
Северин отвлёкся от своих мыслей и включил связь снова.
— «Арвид» вызывает Северина, Сева, да где ты делся, Сева!
— Слышу, слышу. Кажись, я пропустил часть окна.
— Да нет. Что там?
— Выход с грузовой палубы к машинному отделению заблокирован. Приоткрыт сантиметров на двадцать и всё. Шлем не пролазит, понятно, еле фонарик проходит.
— И что там дальщшшшш?
— Эй!
— Тут я, тут.
— Темнота полная, даже аварийных огней нет. Мне кажется, там что-то с климатической регуляцией. Влажно, и, хоть убей, кажется, что грязно. Пол в метре за дверями вообще не бликует, чёрный.
— А как ручное?
— Мы вдвоём сдвинули сантиметров на пять. Нам не хватит сил. Или веса. Грава-то плывёт.
— Надо бшшш сразу вчетвером….
— Не трать, блин, время. Пришли кого-то.
— Ладно, пойдут Флорин и Маркел.
— Всё, всё, давай, я тебя уже не слышу. — Северин про себя выругался. Они, конечно, здоровые ребята, но Флорин, рыжий хрен, в скафандре превращается в капризную девку, а Маркела ему лучше бы вообще лишний раз не видеть. Маркелу он должен был денег и старался зря с ним не пересекаться. Хотя куда ты денешься с космического корабля.
— Кщщщ Сеуиииииииииииии!
Вопль динамиков заставил Северина вырубить связь.
— Что там? — спросила Оксана, прижавшись шлемом к шлему. Так разговаривать было проще и слышно вполне. Всё лучше, чем эти бесконечные шшшш приём сшшш вас пжжжжж.
— Флорина и Маркела пришлют, — ответил Северин без воодушевления. Оксана кивнула и отошла.
Он снова протёр щиток. Жаль, стекло обычное, закалённое трёхслойное стекло, даже не капролон и не оксинитрид алюминия, как у военных, подумал он. Впрочем, помогло ли оно военным — неизвестно. Ничего неизвестно, а ты тут сиди.
Северин снова задумался.
Судя по данным, полученным с борта «Глафиры», — пакет информации сопровождал автоматический аварийный вызов — грузовик вернулся из другой системы. Не из Солнечной. Это не предусматривалось никакими сценариями полёта. О том, что он вообще бывал в родной системе, ничего не говорило. Впрочем, почти все данные были повреждены, и понять удалось не многое.
Например, полученная схема системы не давала сосчитать планеты на краю, это было простое растровое изображение, но полностью его открыть не удалось, а программы восстановления давали мало толка. Дальше от съеденного цифровыми изъянами края была видна пара газовых гигантов; потом шёл пояс астероидов, планета, ещё один пояс и ещё пара планет, изображённых схематически и, видимо, безжизненных из-за близости к светилу. Вот та, что находилась между поясами астероидов и, судя по всему, не имела спутников, была представлена парой смутных фотографий. Её чёрная, блестящая поверхность имела какой-то паттерн, словно ряды построенных зигзагом пирамид или призматических скал; но понять, геологическое это или рукотворное явление, было нельзя: паттерн распространялся не по всей планете, но очень чётко проступал местами. Остальная поверхность была затянута мутным тёмно-серым, местами глянцевым, судя по бликам, местами матовым или туманным покровом. Атмосфера ли это, жидкость или твёрдая поверхность, сказать никто не брался. Виднелся один заснеженный полюс и подобие слабых облачных штрихов в нижнем, по ориентации снимка, полушарии. Больше разобрать ничего было нельзя.
Это была какая-то презентация, но почти вся она оказалась стёрта. Из текстовой части сохранились только отдельные слова, которые ничего не проясняли, да и Северин, к сожалению, их не знал. Может, что-то было и засекречено, но в таком случае НЦ вряд ли послал бы разбираться обычных ремонтников. Хотя кто знает, что их всех заставят потом подписать, подумал он.
…Он услышал вибрацию пола раньше, чем всё остальное. Чуть позже — глухой звук шагов. Потом увидел медленные, ползучие лучи синих фонарей. Подмога. Надо же, и двадцати минут не прошло.
Махнул Оксане, вскинул руку с фонарём. Обе фигуры махнули в ответ и ускорили и без того не медленный шаг. Хотя, конечно, в скафандре, при искусственном одном g, да ещё и под углом, быстро не походишь.
Флорин и Маркел, двое самых рослых членов команды, всё же спешили. Наверное, им не очень хотелось задерживаться в скрежещущей корабельной пустоте, тем более Флорину, который испытывал в скафандре клаустрофобию, но готов был скорее удавить всех окружающих, чем в этом признаться.
Как он проходит тесты? Наверное, за взятку, как, собственно, и я сам, подумал Северин.
Он не стал идти им навстречу, остался ждать, спиной чувствуя черноту щели заклинившей двери. Чем ближе подходили парни, тем страшнее ему было за неё приниматься. Что там чёрное-то такое на полу, думал он. Что оно такое.
Подошла Оксана, тронула за плечо. Ему вдруг невольно представилось: пока он стоит и смотрит на далёкие ещё фигуры в скафандрах, из щели вытекает гибкая, чёрная рука, хватает Оксану, сжимает, скручивает, как половую тряпку, заматывает в кокон, поглощающий и хруст, и крики, и кровь. И утаскивает в проём, с влажным шуршанием липкой черноты по истёртому краю двери.
А потом белая, мягкая масса, по форме похожая на голову в шлеме, протискивается в щель, как вымоченное в уксусе куриное яйцо — в бутылку; за ней пробирается тело, похожее на бледное тесто; обретает форму, цвет, становится похожим на Оксану в скафандре, подходит и берёт его за плечо.
Северин даже вспотел от этой картинки, но не дёрнулся и голову к Оксане повернул плавно. Прижался стеклом к её стеклу. С одной стороны, чтобы убедиться, что там, внутри шлема, человеческое лицо, с другой — ему нравилась некоторая интимность этого действия. Черноволосая Оксана всегда относилась к нему неплохо, тогда как остальные, в большинстве, недолюбливали, в основном за то, что он вечно был всем должен и всегда по этому поводу угрюм.
Маркел попытался было вызвать их по короткой связи, но шум был невыносим. Они поздоровались за руки, будто не виделись уже пару дней, а не час. Северин отметил, что у Маркела на боку сумка с переносным плазменным резаком. Хорошо, но толку от него тут не будет. Такую дверь не порежешь мобильным инвертором.
Маркел, как обычно, не включал ни подсветку шлема, ни индикацию: его и без того одолевала мигрень от перепадов давления, а тут стыковка, шлюз, скафандр, «Глафира»… Небось голова у него уже раскалывается, подумал Северин равнодушно. Маркел всегда бывал бледен, но даже его белая морда, с бесцветными волосами и редкой щетиной, не проглядывала сейчас из темноты шлема. Кроме прочего, Маркел часто жаловался на тошноту и всерьёз боялся, что его однажды вырвет в скафандре. Северин не любил его ещё и за вечное нытьё.
Флорин, напротив, всегда включал внутреннюю подсветку на всю — с ней ему, видно, было не так тоскливо в тесноте скафандра, — и сквозь стекло с обычной переменной поляризацией хорошо было видно его лицо в веснушках, узкий и длинный, как бушприт, нос и рыжую лесорубскую бородищу, которой он всегда противно шуршал по микрофону.
Они не стали мешкать; подошли к вороту, упёрлись, как могли — Северин с Оксаной взяли на себя одну ручку, двое остальных — другую. Сначала показалось, что створка не сдвинется ни на сантиметр, но она скрежетнула так, что скулы свело, подалась и пошла. Медленно, с ноющим скрипом, но всё-таки.
Северин бросил ручку, услышав какой-то звук, повернулся и чуть не заорал, впрочем, тут же подавив крик.
Он сгрёб Оксану за плечо и почти грубо развернул в сторону открывшейся двери.
По полу, стуча стальным ободом, неспешно прокатился шлем, задетый, видно, открывшейся дверью; прокатился и замер.
У шлема было выбито стекло.
Северин смотрел, потрясённый. Это был обычный шлем грузового флота, с прозрачным затылком.
А чем надо бить, подумал он, чтобы раздробить капролон?.. Это же не бюджетная модель, а хороший костюм для дальних походов, сделанный ещё на Земле.
Он перевёл взгляд выше и почувствовал, как у него задёргался уголок рта. Медленно-медленно, выставив фонарь, он вошёл в проём, в тёмный широкий коридор, и огляделся.
Здесь было полно, как он сначала подумал, трупов, но, как только луч фонаря провалился в первый же пустой шлем прислонённого к стене грязного, запятнанного чем-то скафандра и прошёлся по смятым пустым рукавам, он понял, что все костюмы пусты, как выпотрошенные шкуры.
Остальные, поражённые, вошли следом. Четыре синих и четыре белых луча залили всё вокруг светом, но от него стало как-то совсем нехорошо. Как в морге, где что-то пожрало все тела.
Скафандры лежали в беспорядке, распахнутые со спины, разорванные от горла, пробитые, с открытыми забралами либо разбитыми стёклами. В угол за вторую, правую створку съехало по наклонному полу оружие. Три пистолета, казённые «Форты»-двадцатки, с заниженной энергией выстрела для возможного боя на борту космического корабля. С расширенной под перчатки скобой и крупной рукоятью.
Вокруг блестели гильзы, белели какие-то мелкие осколки. Синие лучи выхватывали зеленоватые и бурые пятна на серой поверхности скафандров. Они лежали здесь давно. Команда «Глафиры».
Густая, влажная чёрная пыль покрывала несколько квадратных метров рифлёного пола. Дальше по коридору она отсутствовала, насколько фонари давали рассмотреть. Правда, была пара стеклянистых тёмных пятен, будто кто-то расплескал тут смолу, а она замёрзла. Цепочка отметин терялась в темноте.
Когда Северин присел, коснулся пола пальцами и поднёс руку к лицу, налобный белый фонарь высветил бурые мазки. В голове всплыли ассоциации с жареной кровью, с чем-то таким ещё, сельскохозяйственно-страшноватым.
Маленькие вкрапления матово отсвечивали в этой подозрительной пыли. Северин взял камушек или осколок чего-то пальцами перчатки и посветил.
Будто ужаленный проникшей внутрь скафандра осой, он вскочил на ноги, отбросив это, и замер.
Это был человеческий зуб. Зубы и ногти — вот что белело в засохшей крови.
Повинуясь внезапной догадке, Северин распахнул ближайший приоткрытый шлем и сунул руку внутрь, сминая подкладку. Вытащил ладонь и молча протянул её собравшимся. Разжал пальцы, и ровно тянущий сквозняк сдул с его ладони тусклые чёрные волосы.
Они молчали почти полминуты. Потом он включил внутреннюю связь. Треск, конечно, стоял неимоверный, но ему надоело стучаться шлемом в чужие головы, а в этом диапазоне, на малой мощности, фильтры кое-как справлялись. Видно, приближалось окно.
— Как думаете, что здесь произошло? — От своего голоса и протокольных каких-то слов Северину стало совсем не по себе.
— Не ведаю, — ответил сдавленно Флорин. — Но дальше я, мужики, не пойду.
— Маааать его за ногу, — сказала Оксана протяжно. — Где ж они были? И что там сталось?..
Флорин коротко выругался и совсем замолчал.
Северину сделалось душно и тесно в этом страшном коридоре, и он, подняв один из пистолетов, вышел обратно на грузовую палубу, под слабый зелёный свет спящих ламп. Проверил магазин. Шесть из шестнадцати патронов. В кого прошлый хозяин выпустил десять?..
Не надо мне этого знать, решил он. Обойдусь.
Он привесил пистолет на пояс — у оружия сбоку были стандартные скобы крепления, как на всяком подручном корабельном инструменте. Потом вызвал челнок. Шум заполнил шлем, словно всё свободное пространство засыпали целлофановым мусором.
— «Арвид», это Северин, как слышно?
— Сшшшшно так себе, тушшшш ччщщ чччсссс.
— Ладно. Слушай меня, и по порядку: Флорин с Маркелом подошли быстро, и мы открыли дверь…
Молчание. Тишина. Северин подумала было, что связь вырубилась.
— Приём?
— Повтори, что ты сказал?
— Говорю, мы открыли двери, вчетвером получилось. Но…
— Северин. — Снова молчание, только на этот раз не тишина, а усилившийся треск разрядов. Голос радиста почти невозможно было разобрать. — Северин, Флорин и Маркел не покидали борт. Они вышли и сразу вернууууууисшьь джшщ ссссс ссс ш с шш ссстел тебе сказать.
— Что? — Северин произнёс это медленно-медленно, осторожно и вкрадчиво. Ему хотелось, чтобы вопрос, лавируя, прошил этот треклятый шум и достиг не только уха, но и мозга говорящего.
— Джжзжжж!
— Приём! Кто говорит! Богил, ты? Приём!
— Меня кто-нибудь слышшшшшшшшшшшшш…
Весь мир утонул в эфирном шуме.
Северин вырубил связь и уставился в одну точку. Пол уходил из-под ног, но он не был уверен, нервы это или вектор гравитации.
Его знобило, а мокрые ладони прилипли к подкладке перчаток.
И потому, что связист говорил невозможное.
И потому, что голос, сказавший последние слова, был другим. Незнакомым, но — да, он отличил, — женским голосом. Он вплыл на частоту «Арвида» на секунду и исчез.
Северин посмотрел на товарищей. Они стояли лицами к нему, но сквозь приглушённый холодный свет налобных фонарей он не видел их лиц за тёмными стёклами шлемов. Только блики и неживые отсветы приборов на скулах. Ему стало жутковато.
Он подошёл к Оксане, взял её за плечи и прижался к шлему.
Серые глаза взглянули на Северина из подсвеченной зелёным и оранжевым глубины шлема. Они казались совсем огромными. Тёмные крупные кольца её волос слиплись от пота. Зрачки были расширены, зубы блеснули зелёным в свете индикации. Оксана выглядела немного непривычно, видно, из-за нервного возбуждения, но это была она. У меня и самого сейчас такой же видок, подумал Северин.
— Оксан, ты ловила только что другой сигнал?
— Да, на секунду. «Есть здесь». Это всё, что я услышала. С интонацией вопроса и с таким металлическим отголоском. Похоже на военных, у них фильтры посильнее. А ты что поймал?
— «Меня кто-нибудь слышит?»
— По-моему, это женщина.
— Да. Но это не главное. У тебя связь отключена? — он покосился на мужиков.
— Само собой. Да что такое? Ты бледный, как призрак космонавта. — Она нервно усмехнулась уголком рта.
— Примерно так. На корабле говорят, что Флорин и Маркел не покидали борт.
Оксана застыла на секунду, качнула головой, глядя куда-то за край шлема. Повернулась чуть боком, чтобы тоже видеть обоих. Те пока возились с оружием, отставив фонари.
— Кто говорит?
Его мороз продрал по коже под всеми слоями скафандра. А действительно, подумал он, кто говорит?..
— По голосу — Богил, как обычно. Слушай, у меня с индикаторами всё нормально — они зелёные? Я хочу сказать, у меня не галлюцинации от кислородного голодания? Может, я чего-то не вижу, красных диодов там, например, или ещё…
— Всё в порядке. Слушай, Северин, вызови их ещё раз. Вдруг пробьёмся.
— Вызови сама. Чтоб ты не сомневалась. — Он хотел сглотнуть, но во рту было сухо, будто его вычистили наждачной бумагой. — Ксюха, слушай, мне страшно.
— Да ну. Подожди. Это что-то не то. Не может быть.
— Всё равно страшно.
— Пошли поговорим с мужиками. Только вместе, сама я тоже боюсь.
— Хорошо.
Ему ужасно хотелось потереть щетину. Как мне надоел этот шлем, подумал он. Этот скафандр, корабль, космос, все корабли.
Он подошёл к мужикам, которые стояли на пороге коридора, легонько хлопнул Маркела по плечу. Прижался лбом к его шлему.
В шлеме было черным-черно, и Северин едва не отшатнулся, потом сообразил, что это же Маркел и индикацию он не зажигает никогда, сколько бы не ругалось начальство.
— Маркел, включи свет.
В них ткнулись ещё два шлема — Оксана устроила совместную беседу. Они обхватили друг друга за плечи, как заговорщики, посреди мёртвого корабля.
— Долго шли? — спросил Северин.
— Да нет, — ответил Маркел. — Ну сколько там от вызова прошло. Мы быстрее, чем вы.
— На корабле говорят, вы возвращались. Были трудности?
— Что?
Северин помолчал. Он надеялся, что парень за рацией просто не знал, что команда всё-таки покинула корабль после возвращения, или ещё чего.
— Мало того, Маркел… Да включи ты подсветку!
— Отстань к хренам, и так башня болит! Что такое?
— Говорят, что вы никуда и не уходили. На «Арвиде» говорят, что вы и сейчас там.
Маркел отодвинулся, но Северин придержал его за плечо.
— Кто говорит?
— А это важно?
— Что ты несёшь, Северин? Ты в своём уме?
— Надеюсь. Итак, расскажите мне, как вы шли.
— Погоди-ка. Давай подождём связи с кораблём. И если мы там, пусть позовут нас к микрофону. — В голосе Маркела слышалась явная, презрительная неприязнь и раздражение.
— Ты хорошо понимаешь, что за две минуты это нереально. Не успеют позвать.
— Тогда к следующему окну.
— Маркел. Пойми меня правильно. Я точно знаю, что я это я. И с Оксаной всё окей. А вот что насчёт вас?
— Погоди-ка. Ты сам позвал нас на помощь, — сказал Маркел, — а теперь говоришь нам, — это слово он произнёс с нажимом, — что кто-то сказал тебе, — снова нажим, раздражающе протяжный, — что мы не покидали корабля? Да иди ты на хрен, Сева, ты что, накурил в баллоны перед выходом?
Оксана нервно усмехнулась и снова затихла. Северин чувствовал её напряжённые плечи через два скафандра.
— Тогда пошли обратно, — сказал Маркел. До чего противно он выговаривает «р», как каши в рот набрал, с отвращением подумал Северин.
— Э, нет, обратно мы не пойдём. И не потому, что так нам не заплатят, а потому что… Вдруг это что-то с кораблём? — Голос его дрогнул. Если проблема была на «Арвиде», то идти им было уже некуда.
— Да что ты несёшь, заткнись нахрен! — рявкнул Маркел, блеснув в темноте стальным зубом. Своих, как и безымянного пальца на правой руке, у него давно не хватало после несчастного случая с расколовшимся ротором.
— Флорин, а ты что молчишь? — Северин глянул на его лицо.
— Я… я скажу, что ты ведь, Маркел, возвращался. Когда тебе показалось, что что-то странно шумит за поворотом.
— Я же сказал тебе, это было эхо, — сказала темнота в Маркеловом шлеме. Северину дико захотелось обернуться. Шум корабля стал сильнее, и тяжёлый сонный стон переставал походить на механические шумы. — Разболталась лопасть в вентиляции и хлопала, и от неё было эхо.
— Есть там такое дело, — подтвердила Оксана. — Недалеко от шлюза ещё.
— Я счастлив, — ответил Флорин. — Но ты вернулся за поворот. Я ждал тебя минуту. Откуда мне знать, что с тобой случилось?
— А откуда мне тогда знать, кто меня дождался? Вдруг это ты — не ты? — Голос Маркела сделался совсем злым. — Ты ж со мной не пошёл!
— Потому что, мать твою, я тебе говорил, что там ничего нет странного. Это было ясно как день, блин. Ты то ли глухой, Маркел, то ли дурной, честное слово.
Флорин умолк.
— Учитывая, что у вас есть разногласия, кто-то из вас да человек, — сказал Северин. Он не знал, во что легче поверить. Вероятно, в собственное сумасшествие.
— А вот насчёт вас с Оксаной — вопрос. — Флорин опять подал голос. Теперь он на всех глядел с подозрением, тихонько стараясь выбраться из-под рук Оксаны и Маркела на его плечах.
— Я сказал, у вас есть разногласия. У нас их как раз нет, — повторил Северин.
— Когда окно связи?
— Минут через пятнадцать. Или двадцать. Или полчаса. Или вообще не будет, связь ухудшается.
Флорин шумно выдохнул. В его глазах можно было заметить признаки намечающейся паники.
— Итак, какие у нас предположения? — спросил Северин.
— Попробуем вызвать всё-таки.
Они включили рации и вырубили их сразу же — шум и визг ворвались в шлемы с каким-то голодным нетерпением, словно что-то пыталось пробраться внутрь скафандров хотя бы таким образом.
— Маркел, включи свет. — На этот раз просьба исходила от Оксаны.
Он вздохнул, включил. Его лицо, его выражение. Настороженное, испуганное, но его. По крайней мере, в общих чертах. А как ты отличишь на самом деле?
— Довольны? Давайте уже убираться отсюда. Обратно. Нахрен деньги, нахрен «Глафиру», откуда бы она ни взялась. Пусть угробится. На корабле разберёмся, что к чему, у нас теперь три ствола.
Северин вдохнул, выдохнул. Решился.
— Есть ещё одно. Перед отключением меня вызвал женский голос. Тут есть кто-то кроме нас.
— Нахрен и его, — Маркел отметил без промедления, зло тряхнув белыми патлами. — Откуда мы знаем, кто или что это может быть? Если Богил на связи, например, не настоящий, то мало ли что там за тётка?
— Хорошо, — сказал Северин, поколебавшись. — Уходим. И я предлагаю закрыть к хренам эту дверь обратно, до конца. Но мне хотелось бы знать, что вы — это вы. Что по эту сторону двери — только люди. Итак, Маркел…
— Да почему я! — Он дёрнулся и выдрал руку. Северин поймал его за ладонь и вдруг ощутил, что палец в перчатке, тот, указательный, которого не должно быть, на месте.
— Маркел, — медленно сдавливая его руку, сказал Северин. — На какой руке, напомни, у тебя нет пальца?..
— Что? — Флорин отлетел в сторону, сорвал с пояса пистолет, прихваченный за дверями. Северин отскочил на шаг и сделал то же самое. Господи, зачем мы нашли оружие, подумал он.
Маркел расчехлил резак одним привычным движением, плазмотрон тускло блеснул латунью. Он что-то сказал. Северин не слышал, что, но по артикуляции мог догадаться. Протез. Ну конечно, он же копил на него. Господи, протез.
Оксана встала между ними, растерянно, подняла пустые ладони, но Маркел отпихнул её в сторону, так, что она упала на настил, неуклюже, завалившись на бок. Северин сжал зубы и бросился к нему, но тяжёлая рука с зажатым в ней жалом резака ударила его по шлему и опрокинула на наклонный пол.
Маркел выбросил вперёд руку, и металлическое рыло инструмента зажглось синим пламенем плазмы. Флорин держал пистолет стволом набок, как гангстер, направив Маркелу прямо в тёмное стекло — тот опять погасил подсветку.
— Флорин, стой, — заорал Северин, не особо заботясь, слышат его или нет. Маркел сделал шаг вперёд, неуловимо быстрый для человека в скафандре — впрочем, он всегда хорошо в нём управлялся, — и полоснул резаком по оружию. Короткий, меньше пяди, яркий стержень оставил дугу на сетчатке.
Флорин выронил оружие и попятился. Северин оставил пистолет на полу и встал.
— Стойте, мужики, стойте, — приговаривал он в молчащую рацию.
Маркел выключил резак, замигал диод вызова в шлеме Северина. Он включил связь, но всё снова утонуло в шуме, пришлось дать отбой.
Оксана уже поднялась и, умница, стояла позади Маркела с кусачками — видно, готовилась из-под руки перекусить кабель резака.
Но смотрели все сейчас на Флорина. Из оплавленного пореза на ладони перчатки с шипением и паром выходил кислород.
Оксана сообразила первая, бросилась к нему, разматывая ремонтный скотч. Флорин был бледен как мел, в синих глазах его металась паника, не находя выхода. Давление внутри скафандра падало, но это было не так страшно, как то, что воздух корабля мог попасть внутрь.
Маркел попятился. Северин отвернулся, прижался к шлему Флорина, сгрёб того под руку, не пуская к обидчику.
— Ты как?
— Я не знаю! Этот козёл… Урод… Я его убью нахрен на корабле! Тупая тварь!
— Ладно, потом, потом. Ты-то как?
— Меня тошнит.
— Брось, парень, там даже пары миллиграмм не успело попасть.
— Наверное. Может, это от нервов.
— Ладно, хочешь, сядь посиди.
Флорин присел прямо на пол. Северин огляделся, в каком-то отчаянии. Он вообще не понимал, что делать дальше. Оксана чуть отошла и отвернулась, прижав запястье к щитку. Наверное, плакала.
Тут он заметил, что рыжий как-то заваливается на бок. Он протянул Флорину руку, и тот взялся за неё, но встать не смог. В цветном свете индикации Северин вдруг увидел, что лицо коллеги наливается тёмным.
Флорин моргнул слезящимися глазами и пробормотал что-то невнятное. Северин в панике оглянулся на Маркела, но тот ушёл в проём, что ли, и чего-то там шарил; может, искал патроны. Было слышно, как за неоткрывшейся створкой лязгает металл.
Хренов герой боевика, подумал Северин.
Он схватил Флорина за шлем. Прижался к стеклу и в ужасе застыл, не в силах отпрянуть.
Белки глаз Флорина затекли алым, по радужной оболочке стремительно разливались тёмные пятна, один зрачок сузился, второй, наоборот, расширился, и на дне глаза, как и в раскрытом рту, что-то плескалось. Голова была запрокинута внутри шлема, и Северин отчётливо увидел чёрные штрихи на щеках. Секунду спустя он понял, что это выпавшие ресницы. Тем временем, кровь одновременно брызнула из пор на шее, потекла из углов рта, между зубов, полилась из слёзных проток. Напор крови, пошедшей горлом, выворачивал зубы наружу из размягчившихся, вспухших дёсен.
Северин хрипло заорал, почти без звука, как в дурном сне, и разжал руки. Флорин упал на спину, кровь брызнула на стекло, расписывая его изнутри алой каллиграфией, и скафандр обмяк, как будто внутри было не тело, а жидкость.
Северин внезапно зло расплакался и тут же заткнулся, подавившись слезами: кто-то схватил его за руку. Он дёрнулся и понял, что это Оксана. Она молча показывала на скафандр Флорина. Тот шевелился.
— Ооох, — простонал Северин, отступая. Ему было дико холодно, всё тело покрылось плёнкой ледяного пота.
Нечто внутри завозилось, выгнулось и ударило изнутри в стекло шлема. Ещё. С размахом, так, что шлем подскочил и стукнулся затылком, а триплекс пошёл трещинами. Северин пятился рука об руку с Оксаной и смотрел как заворожённый. Потом ткань с треском распоролась в районе шеи, воздуховоды вырвало, и из горловины начало вылезать нечто, в облаке чёрной пыли, похожей на споры.
Что-то в воздухе, подумал Северин. В воздухе. Оно попало внутрь и превратило тело Флорина в… нечто другое. С остальными, видимо, случилось то же самое.
То, что выбиралось из скафандра, сначала показалось ему каким-то чудовищным толстым червём, личинкой, но потом оно поднялось на ноги. Полосатое, чёрно-белое, с мутной полупрозрачностью светлых частей и костенеющим, лаковым глянцем чёрных. Мозг не хотел ни осознавать его, ни понимать. Массивное тулово расширялось в отвратительную толстую голову, цилиндрическую; та заканчивалась отвесным срезом с обвислыми краями. Оно, ростом с человека, обернулось к ним, прижимая к бледному комковатому животу многосуставчатые, длиннопалые руки. Их было шесть или восемь, Северин уже не воспринимал таких деталей. Тварь сделала широкий шаг в их сторону. Серые крючья когтей звякнули по палубе, как стальные. Плоская морда имела с десяток маленьких, тёмных, морщинистых отверстий — и больше ничего.
Шум заставил его обернуться, и он увидел, как Маркел, зажигая резак, наступает и яростно машет им вооружённой «Фортом» рукой. Второй пистолет висел у него на поясе.
Северин отпрыгнул в сторону. Оксана, подумал он, чего ты стоишь, Оксана?
Тварь побежала вперёд, дважды грохнул «Форт», две пули впились в морду создания, когда оно достигло Оксаны и ударило её когтями сразу четырёх рук, вспарывая грудину скафандра. Маркел бросился вперёд и нанёс удар резаком, плеснула чёрная, как гудрон, жидкость, тварь пронзительно свистнула, выплюнула облако чёрной пыли, развернулась к Маркелу, и он косым взмахом плазменного стержня распластал ей голову длинной жжёной раной. Мерзость осела со всхлипом, как мешок клейстера, начала растекаться липкой белой, быстро сереющей лужей, от которой повалил чёрный пар.
Когда они оттянули Оксану, на губах у неё уже пузырилась кровь — крюки распороли ей скафандр на тряпки, и водолазку, и тело. От кровяного месива под лентами ткани тоже шёл пар. Простой, светлый, тупо подумал Северин. Жгучий пот ужаса разъедал кожу.
— Убейте… меня. Убейте меня, — заплакала она, и вместе со слезами из глаз её полилась кровь.
Северин в ужасе отшатнулся и прижал руки к шлему, чтобы ничего не видеть, не видеть, не видеть. Но сквозь пальцы он заметил короткий замах Маркела. Когда он отнял ладони от шлема, чернеющая кровь растекалась по решётке. Она густела на глазах, зависала на перекрестьях ячеек; потом пошла пузырями и дугами — из месива, только что бывшего Оксаной, рождалась новая тварь. Северин не мог этого вынести. Маркел начал стрелять и стрелял из двух пистолетов, пока это не прекратилось и чёрная смола не застыла стеклом — видимо, он всё же поймал тот момент, когда тварь сформировалась настолько, что он смог её убить.
Маркел наклонился вперёд, выронил резак, и Северин понял, что сейчас будет.
— Не, не, не, не смей, — заорал он, но Маркела уже вырвало, прямо в шлем. Он закашлялся, наклонился вперёд, пытаясь дать массе стечь за воротник; Северин бросился к нему, как мог, оттянул грудину его скафандра, чтобы уплотнитель не так сильно прилегал к шее. Он видел в залившей стекло блевотине признаки обычного корабельного обеда, и это было невыносимо. Северин понял, что сейчас с ним случится то же самое.
— Маркел! — он орал, орал, казалось, на всю вселенную, только бы не думать, только бы самому удержаться.
Маркел распахнул забрало, и его ещё раз вывернуло. Рвота стекала из шлема сквозь решётки.
— Ты что сделал, — тихо прошептал Северин, отступая. — Ты что. Ты что.
Он понимал, что выбор у Маркела был невелик, и инстинкт самосохранения, разрываясь надвое, всё же заставил его в последнюю секунду поднять щиток.
Маркел глубоко вдохнул, повернул к нему лицо и поднялся на колени. Опять упал на руку, и его снова вырвало, уже с кровью. Это наступало моментально.
Северин повернулся и побежал, в проём, по чёрной кровавой плесени, по стеклянистым лужам, пятнавшим коридор, к машинному отделению.
Следующая дверь была открыта, но, когда он утопил кнопку, пневматика сработала как надо, хоть и медленно. Дверь закрылась за ним, и он повернул рукоять запора.
Ещё один тамбур. Запереть. Ещё.
Вокруг была темнота. Синий фонарь остался где-то там, налобный елозил по металлу стен, освещая только пятно перед лицом, но не помещение.
Теперь он находился в небольшом отсеке у перехода к машинному залу. Здесь стоял страшный, орущий шум.
Его бил озноб. Он постоял минуту и включил рацию, наконец сообразив, что давным-давно мигает диод вызова.
В эфире царила тишина.
— «А… Арвид»? — спросил Северин чужим сухим голосом. — «Арвид, приём».
— Сева, как слышно, что там у…
— Тварь! — сиплый крик Северина тонул в тишине, как будто на той стороне не было никакого собеседника. — Кто ты такой?
— Эй…
— Тварь!
— Сева, подожди… У нас уже всё в порядке. Возвращайтесь на корабль и выметаемся.
— Заткнитесь все. — Женский голос на волне «Арвида» звучал чисто, с чуть заметным металлическим отливом.
— Кто здесь? — голос с «Арвида».
— Заткнитесь все, я сказала. У меня мало времени. — Слышно было, что женщина безмерно устала, но тон не терпел возражений. — А баллоны я в одиночку, к сожалению, не переподсоединю.
— Эй, парни, я не знаю, кто у нас ещё в эфире, но на «Ермиле» вообще-то не выжил никто.
— А на «Арвиде»? — тихо спросил Северин. — Потому что у нас тоже не выжил никто.
— Сева…
— Отключите, мать вашу, корабль с эфира. Это не люди. Слушать сюда, пока я не сдохла.
Северин вырубил «Арвид», не раздумывая.
— Я офицер связи челнока «Ермил». Пока эта тварь не нашла мою частоту, я могу говорить. На армейской оно транслирует лишь шум. Я влезла на ту, по которой оно имитировало твой «Армадилл» или как его там.
— «Арвид»… А ты как выжила, офицер?
— Просто. У меня аллергия на очиститель в фильтрах, и я использовала только баллоны. Остальные превратились в корм.
Северин подумал, а не сесть ли ему в уголке у стены. Ноги держали плохо, палуба накренилась совсем уж сильно.
— В корм?..
— Ну да. Центральная тварь их жрёт, если ты не знал. Оно превращает людей в это только затем, чтобы пища сама к нему пришла. Такой вот цикл. Эти уроды не разумные. Тупые, но сильные. Кроме одного, и он не тупой.
— Откуда ты…
— Из записей «Глафиры», конечно. Я сейчас на центральном терминале, у него свои батареи, и я кое-что нашла. Слушай. Воздуха у меня на несколько минут. У тебя есть вопросы?
— Почему «Глафира» не попала в Солнечную систему?..
— Попала. Это и была Солнечная система, Северин, или кто ты там. Запись экипажа должна была сообщить, что Земли больше нет, Северин, а Марс, Северин, — она произносила его имя зло, с нажимом, словно вколачивая гвозди, чтобы разговор не распался, потому что голос её начал дрожать, — а Марс захвачен этим.
Офицер замолчала, Северин тоже не мог ничего вымолвить.
— Но тварь наломала сигнал, — женщина продолжила говорить, хотя было слышно, что ей не хватает дыхания, — и вместо того, чтоб держаться от корабля подальше и позволить ему рухнуть на Таглу-6, мы припёрлись сюда. А теперь у меня сломана рука, баллоны я поменять не в состоянии, и поэтому отбой, пока я не начала задыхаться в прямом эфире.
Связь прекратилась.
Северин молчал, тупо, тяжело. Внутри как будто зажгли кусок резины — душно, ядовито и непереносимо. Язык во рту мешал, слюна стала кислым клеем. Он не понимал сейчас уже почти ничего. Кроме того, что руки его дрожат.
Тошнота поднялась от колен, прошла от сгибов локтей непередаваемым, отвратительным чувством. Северин тихонько заскулил.
Земли больше нет, подумал он, и эта мысль оказалась единственной в его пустом, тёмном, усталом и задымлённом сознании. Нет. Есть эти. А десяти миллиардов человек больше нет.
Он и не надеялся когда-то увидеть Землю, но… Он всегда знал, что она есть. Человечество есть. Сияющий центр цивилизации.
А теперь… Оно здесь. Только здесь? А другие колонии? Где гарантия, что они избежали этого?
Он не хотел ни о чём думать. Он устал, ему было душно. Жгло и крутило где-то внутри, скафандр давил невыносимой теснотой.
Он вызвал офицера снова. Я не даю ей побыть в гордом смертельном одиночестве, подумал он. И не дам. Центральный терминал на таких грузовиках выше машинного отделения, говорила Оксана, и чуть дальше от кормы. Оксана… Её он потерял. Всех потерял. И теперь цеплялся за голос офицера, не в силах думать о том, чтобы потерять и это тоже.
— Да? — Шум на линии. — Чшшш ты хшешь? Отнять у шшшня остатки воздуха?
— Я иду к тебе. Ты над машинным? Терминал там?
— Нет, оставь меня в покое! Возвращайся на корабль! Если он не выманил их, ты ещё можешь вернуться! Он говорит на их частоте, их голосом, но сам-то он лежит!
— Скажи, там ты или нет?
— Да какая тебе разница! У меня кончается кислород, убирайся на корабль! Ты не пройдёшь машинное, дебил, он же там!
— Это не ты? Это уже не ты?.. Тварь, куда ты дел её! — Северин заорал так, что зарезонировал металл в шлеме.
— Сшшшшшш чшшш иииииия!
Он побежал по коридору. Сейчас. Сейчас. Распахнув дверь в машинное, он побежал по металлической лестнице вниз и тут же запнулся.
Увидел это и застонал.
Огромное, складчатое существо обернулось вокруг громадной, как пятиэтажный дом, силовой установки, тело его затекало в сочленения деталей, в рёбра охлаждающих установок. Горбатый, чем-то похожий на древнего ящера, силуэт касался сводов машинного отсека; каждая, казалось, труба, каждый провод был обвит какой-то органической плетью. Дырчатая серая голова твари, вытянутая в неимоверно длинный, отвратительно мягкий на вид хобот, чуть вибрировала. Было жарко. Силовая установка гудела, тварь ворчала, словно в забытьи, и глухо мычала. Серая, чёрная, липкая, полосатая. Весь пол внизу был залит бурым месивом; путь вдоль машинного проходил прямо под желейным боком этой отвратительной твари — настилы и мостики верхнего уровня выгнулись, вросли в спину, утонули в теле гигантского урода. Разумного урода. Северин не мог сложить в голове картинку, осознать его форму. От вида твари у него болели не только глаза, но, казалось, всё тело. Словно зрелище было стеной, на которую он налетел с размаху.
Северин побежал, поскальзываясь на каждом шагу. Он бежал, насколько вообще мог бежать в скафандре, вдоль угла, одной ногой наступая на пол, а другой на стену — крен заставлял. И всё равно он двигался невероятно медленно.
Он не смотрел, не думал, ничего не делал, превратившись в механизм для переставления ног. Как оно его не заметило, он не знал и не интересовался. Он спешил, тяжело дышал, скользил, а достигнув противоположной стены, полез по лестнице.
Он не помнил ничего из этого, не помнил подъёма, не знал, оборачивался он или нет, выбираясь из машинного отделения. Помнил только, как ворвался в терминальную, под тусклый свет аварийных ламп и близкой планеты, и увидел сидящую фигуру в армейском чёрном скафандре. На коленях у неё лежал пистолет.
Он подбежал к ней схватил за шлем.
Синее лицо, кровавые точки в углах глаз. Зрачки расширились и заняли почти всю радужную оболочку. Глаза уже остекленели. Кровь с прокушенной нижней губы не бежала. Она всё-таки не открыла шлем, выбрав удушье. Или просто впала в забытьё раньше, чем смогла выбирать.
Северин завыл, перевернул её, лёгкую, на спину, стал отстёгивать баллоны. Долго возился, потом вставлял новые, из лежащей рядом пары. Давил на грудь, делал массаж сердца. Бесполезно. Он не мог влезть, открыть шлем, настроить подачу кислорода или сделать искусственное дыхание, ибо такая смерть была бы страшнее. Наверное.
Потом он сидел и смотрел в потолок. Это была одна из верхних точек корабля, и вместо одной из стальных пластин потолка стояла панель из прозрачного композита.
Он видел холодную соль звёзд и невероятно огромный бок планеты. Она была ближе, чем он думал — видимо, «Глафира» падала, опережая расчётное время. Хорошо.
Гидросульфид аммония, распадаясь под действием ультрафиолета, обеспечивал ледяному гиганту зеленоватый, спокойный оттенок. Отсюда до дома, Тагла-2, было почти полтора миллиарда километров, учитывая нынешнее положение планет. И все эти километры, хоть были пусты и просторны, внезапно клаустрофобической тяжестью навалились на Северина. Так, что, казалось, какая-то сила выворачивает руки в локтевых суставах.
Это нервы, подумал он, просто нервы.
Потом поднял пистолет мёртвой женщины, проверил обойму, открыл щиток своего шлема, задержав дыхание, развернул ствол к себе и нажал на спуск.