Привет. Мне трудно сдерживать эмоции в настоящий момент, то, чем я собираюсь поделиться, сильно повлияло на мою психику, но я должен предупредить вас об опасности, которая грозит вам и вашим детям. В другой ситуации мне было бы наплевать, но остатки совести не позволяют мне промолчать, последствия будут необратимы, если вы ненароком попадёте в ту же ситуацию, что и я.
Начну по порядку. Работаю курьером-«закладчиком», сами понимаете, в чём заключается работа, нет нужды объяснять. Бизнес ведёт мой дальний родственник — уроженец Грузии времён СССР. Человек старой закалки, бывший полковник, был в 90-х так называемым «авторитетом», держал небольшой рынок в центре провинциального городка на Урале, через который проходила вся дрянь, привозимая его дружками с южных республик. Герыч, анаша, не вникал в это дело, так что не суть. Никогда не терял контакта со своими бывшими сослуживцами, и по сей день занимающими высокие посты в политическом и военном аппарате. За большие взятки они помогали ему перевозить наркотики через таможню, сбывать её в нужном месте и в нужное время. Ныне всё уже не так, как в 90-е, сбыт товара пришлось заметно урезать, изменить схему доставки. Опять-таки, не вникал в эти дела, не моя головная боль. Короче, обосновался мой родич в ***, где, соответственно, жил я. Жил, это, конечно, сильно сказано — выживал: ни друзей, ни денег, ни мало-мальски приличной работы, некому было помочь или хотя бы дать денег в долг. Раньше я слышал о нём от матери, но всегда эти истории были как в назидание мне, мол, станешь таким же, как он, если не возьмёшься за ум. Ну вот он и появился в моей жизни, буквально, полгода назад — сам нашёл меня. Я узнал его по фотографиям, мы с ним поговорили за жизнь, он предложил мне работу со свободным графиком и нормальной зарплатой. Я, естественно, согласился, хотя и прекрасно понимал, чем он занимается — но мне на это было наплевать, пусть народ травится за свои деньги, раз ему так хочется. Схема вполне надёжная — заказы по защищённому интернет-соединению, никакого палева, главное, хоть чуть-чуть соображать, и всё будет в порядке. Так оно и было, до определённого момента.
Не знаю всех подробностей, но расскажу то, о чём слышал сам от родственника — один из его сослуживцев сообщил, мол, на одном из военных складов в его части находятся 3 ящика с какой-то экспериментальной хренью, наподобие нового сорта ЛСД, и что он не против эти ящики ему продать за скромную сумму. Документы все утеряны, как привезли им в часть эти ящики, так и благополучно забыли о них, что на бумаге, что на словах. В общем, купили один, не знаю, кто этот ящик в итоге привёз, но вот он был перед глазами. Внутри контейнер, похожий на дипломат, но с округлёнными формами, было похоже на подушку, запечатанную по шву свинцовой опломбировкой. Внутри в пластике была упакована эта дрянь — бесцветная, напоминающая сахар, субстанция, мутная. Употреблять предполагалось так же, как и ЛСД, пропитать ею бумагу — и под язык. Документы все были похерены, я уже сказал, так что точно определить ничего нельзя было. Единственное, что сохранилось — это наклейка на дипломате, с надписью «Гипербола-4С». Думаю, вам понятно, кому предложили «протестировать» данный препарат, и как мне вообще удалось посмотреть на сам контейнер.
Пошли мы с одним «коллегой», тоже работавшим курьером, тестить, точнее, пошёл я, а он был рядом, чтобы проследить и подстраховать. Зашли в мою квартиру, заперлись, я лёг на диван, а он — сел напротив меня, на кресло. Я положил заранее подготовленную марку под язык. Не буду описывать трип, просто скажу, что было вполне себе ожидаемо — кислота, пробовал уже, эта ничем не отличалась. Запомните это, если вдруг вам попадётся эта дрянь — вы никогда не отличите её от обычной кислоты, ибо в начале симптомы те же. На следующий день я кое-как отошёл (что от алкоголя, что от кислой, что от соли — всегда отхожу одинаково долго и жёстко), показался «начальству» — говорю, всё нормально, жив-здоров, можно продавать. После этого ушёл в небольшой отпуск на 3 дня, ибо дело-то было не такое пустяковое — можно сказать, жизнью рискнул, попробовал какую-то неведомую хуйню, о эффекте которой, по идее, точно знать должны были только те, кто её создал. По такому делу даже премию выдали, ну, и тот день для меня закончился вполне себе нормально.
Люди любят проводить свой досуг по-разному, мне вот, почему-то, нравится гулять по промзоне нашего небольшого городка — людей нет, машины не гудят, да и серые обшарпанные постройки почему-то поднимают мне настроение, напоминают о беззаботном детстве. Этим я и занимался на следующий день.
У вас никогда не возникало такого особенного чувства, практически неописуемого, как будто все твои мысли охватила воображаемая судорога, и они напряглись, сконцентрировались так, что вызывают чуть ли не физическую боль, и каждая твоя новая мысль, появляющаяся в голове, режет, словно лезвие ножа? У меня с самого детства иногда, очень редко возникало такое состояние, весьма неприятное и необычное, и возникало оно всегда беспричинно. Так вот, в тот день я научился контролировать возникновение таких эмоций в голове — мог по желанию заставить их появиться и тут же исчезнуть. Я сел на бетонный блок и начал упражняться, концентрируясь на небольшой пластиковой бутылке напротив меня. Я продолжал и продолжал это делать, получая эстетическое удовольствие от того, что смог наконец обуздать эту неприятную особенность своей психики, раздражавшую меня уже не один десяток лет. Прошло несколько часов, я концентрировался и расслаблялся, снова и снова, пока что-то в моей голове произвело чуть ли не слышимый, громоподобный «щелчок», как будто все мои мысли до того дня были облачены в плотную, нерастяжимую оболочку, которая, наконец, лопнула. По моему подбородку побежала кровь из раскушенной губы и из носа. Я с полностью открытыми, как у совы, глазами, неподвижно смотрел на бутылку. Через некоторое время я пытался отвести от бутылки взгляд, посмотрев налево, в сторону уходящей вдаль железной дороги, и небольшого леска. Но бутылка никуда не исчезла, она по-прежнему находилась в том же месте, куда я смотрел, не сместившись ни на миллиметр. Но кое-что изменилось. Я не сразу осознал это, но взгляд мой был, как я и хотел, отведён в сторону железной дороги, я заметил это периферийным зрением, но взгляд по-прежнему был на бутылке, на той же самой точечке пластика, в которую я смотрел все эти 2 часа. Осознание происходящего давалось мне с огромным трудом, я, как будто, был всецело поглощён чем-то ещё, чего не осознавал. Но мне всё-таки удалось, ценой непомерных усилий, понять — бутылка никуда не делась из моего взгляда, потому что сместилась вместе с ним, и теперь висит в воздухе слева от того места, где она была до этого. Меня пробила уже вполне реальная судорога от осознания того, что произошло, мне стало страшно, я пытался выйти из состояния концентрации, но не мог. Бутылка давила на меня, стала всем моим сущим, всем, о чём я мог только помыслить в этой жизни. Я сидел так до самого вечера, уже стемнело, тишину вокруг за всё это время не нарушило вообще ничего. Я практически прирос к бетонному блоку, глаза горели, но я не мог закрыть их — эта чёртова бутылка висела прямо передо мной, удерживаемая чем-то наподобие силы моих сконцентрированных на ней мыслей. И тут из-за угла, незаметно для меня, вышел быстрым шагом пожилой мужик в строительном комбинезоне. Он неожиданно окликнул меня громоподобным, как мне показалось, басом, и я провалился в чёрную темноту.
Мужик оказался порядочным, и, насколько я понял, не заметил летающей бутылки в паре метров передо мной, и вызвал скорую. Документы при себе были, даже полис, через пару часов после обследования я уже шагал домой. Ощущение свободы нахлынуло на меня, как будто меня заставляли целую вечность заниматься рабским трудом, а потом отпустили на волю. Никогда не чувствовал себя настолько расслабленным и опустошённым. Я вернулся домой, зашёл в ванную, решил принять душ и прополоскать хорошенько глаза каким-нибудь «Визином». Я встал напротив раковины, включил воду, умыл лицо, и посмотрел на своё отражение, в свои глаза. Это была моя самая большая ошибка. Я боюсь даже вспоминать о том, что испытал в ту секунду — как будто всё самое страшное, что может вообразить человек, воплотилось перед тобой наяву, и ты испытываешь настолько всепоглощающую и абсолютную беспомощность, что хочется выть от горя и обиды за свою судьбу. Слёзы катились по моим щекам, и я не мог отвести взгляд от своих собственных глаз — они стали для меня чем-то наподобие той бутылки. Мне было страшно, как никогда в жизни, я думал, что умру от поглотившего меня ужаса и беспомощности. В моих глазах было что-то ужасно-определённое, как будто в них читалась вся моя жизнь, от начала и до конца, в них была бесконечная боль и, в то же время, и сила. Я весь трясся, как от ледяного зимнего ветра, меня била судорога, хотелось во что бы то ни стало закрыть глаза. Но я не мог. Я даже не смел сделать это.
Я помню боль окоченевших конечностей, жжение глаз, засохшие на щеках слёзы обжигали кожу, иссушали её. Глаза, мои собственные глаза давили на меня, как бесконечная масса пустоты Вселенной. Я не мог ни сопротивляться, ни противопоставить что-то ещё этой силе — руки отказывались повиноваться, ноги не смели сдвинуть тело хотя бы на миллиметр, чтобы мускулы перестала бить дрожь от многочасового напряжения. Хотелось ещё плакать, но я больше не мог, сознание отказывалось воспринимать действительность.
Но тут ко мне в голову снова пришла одна из тех мыслей. Мыслей, режущих, как лезвие ножа, чётко и монотонно она проскакивала в моей голове. Новая, ужасная мысль, которой противоречило всё моё естество, сотрясала мой разум. Я пытался не повиноваться ей, пытался сделать что угодно, лишь бы она не воплотилась в реальность. Но она овладела мной, и я уже не мог сопротивляться.
Я начал медленно отводить взгляд от собственных глаз. Немного, доля за долей миллиметра.
Боль. Неописуемая боль пронзала череп. Теперь на месте бутылки были мои собственные глаза, и они медленно сдвигались в сторону от глазниц с каждым ничтожно малым поворотом вокруг собственной оси. Я выл, я не мог открыть рот, чтобы заорать. Темп поворота всё убыстрялся, боль, и так казавшаяся невозможной, всё усиливалась и усиливалась, пока одним страшным движением мой взгляд не ушёл резко вправо. Последнее, что я видел — это алое пятно на моём лице, изуродованном наполовину высунутыми из глазниц глазами.
Я очутился в своей квартире, лёжа на полу рядом с диваном. Сверху на меня смотрел тот самый тип, с которым я шёл «тестировать», бледный, как тень. Рот мой был широко открыт, в горле першило, руки прижаты к глазницам. Я поднялся с его помощью и сел на диван. Он сказал мне, что минут через 5, как он засёк, я вырубился, потом через ещё 15 минут я начал трястись, как в припадке, потом жутко, нечеловечески выть сквозь собственный плач, закрыв глаза руками. Он знал, что в таких ситуациях у нас негласное правило — скорую не вызывать, своими силами, как можно, помогать, поэтому сидел рядом и надеялся, что меня отпустит. Я молча сидел рядом с ним, затем мы договорились, как описать ситуацию «начальству», и он ушёл.
С тех пор я ничего не слышал о той хрени, которую мне пришлось опробовать, кроме того, что оставшиеся 2 ящика тоже кто-то купил, и явно не для того, чтобы сжечь или закопать. Никто не заслуживает того, через что прошёл я, я чудом не потерял рассудок после того трипа. И у меня до сих пор, спустя 2 года после произошедшего, ужасная фобия на зеркала.
Те режущие мысли по-прежнему иногда посещают меня, но теперь они вызывают у меня приступ паники и безудержного страха, какого я раньше не испытывал никогда. И по ночам я вижу частенько один и тот же сон — бесконечно глубокий и давящий взгляд собственных глаз…