— Танюх, ты чего?
Таня тряхнула головой и проговорила:
— Никогда не замечала, что тут на фасаде лицо девушки.
— Три года рядом с театром учимся, а ты только увидела, — Вадим хмыкнул. — А легенду об этой девушке знаешь?
— Сам-то как думаешь? Я барельеф с ней и то впервые заметила.
— Так вот, — Вадим взял Таню за руку. — Это здание строилось артелью купца Шлыкова. В то время у него утонула дочь. И он решил ее так увековечить — видишь, лицо на фоне раковины, и там еще Посейдон рядом…
Таня помялась на месте. Под подошвами захрустели листья.
— Кстати, тут вон «Тихий Дон» ставят… Может, сходим когда-нибудь? — Вадим чуть сжал ладонь Тани.
— Может, — она вздохнула. — Когда с чертежами разгребусь.
Вадим выпустил ее руку и кивнул. Таня вновь взглянула на некрасивое лепное лицо девушки и закусила губу.
* * *
Таня вздрогнула, когда в комнату вихрем влетела соседка:
— Привет, Таньк! Чего мрачная такая? Кстати, что за фотка? Сестра? Красивая.
— Привет. А чего мне быть другой, Саш? — усмехнулась она, поспешно пряча снимок между страниц одного из учебников.
— Опять проблемы с начерталкой? — соседка повесила зонт на крючок и потянулась.
— У меня с ней по-другому не бывает.
Таня встала и сунула книгу в стопку учебников, лежащих на столе.
— Отвлекись хоть немножко, нас там Даша с Алиной звали посидеть вечерочком.
— Ты же знаешь, я из-за таблеток сейчас пить не могу.
Саша надулась, но спорить не стала.
Все дни длились бесконечной и однообразной серой канителью, которую не могли разбавить подобные посиделки… Жизнь Тани менялась только при поездках домой к родителям – унылая серость превращалась в черноту. А не ездить было нельзя.
Когда дождь прекратился, а за окном разлились чернильные сумерки, Саша, для проформы повторив приглашение, улизнула к соседкам по общаге. Таня выждала минут десять и, спешно одевшись, выскользнула на улицу.
* * *
Она шагала, вглядываясь в отражения фонарей в лужах. Чужой город окутывал Таню утешающей неизвестностью: проведенные здесь несколько лет не одарили ее местами, которые возрождали бы в памяти тоску из-за воспоминаний.
Когда перед ней словно выросло здание театра, Таня задрала голову и начала рассматривать барельефы. Ангелы с лирой… Дракон. Женское лицо. Посейдон. Опять лицо девушки. И опять.
— …двадцать пять, двадцать шесть, двадцать се… — Таня, идущая вдоль фасада, прервала счет и замерла. На нее смотрела незнакомка — убранные волосы, темное платье до самого пола…
И лицо почти как с барельефа — бледное, строгое, будто родное, знакомое и незнакомое одновременно.
Таня сглотнула, разлепила губы:
— Шлыкова?..
— Просто Катерина.
Она протянула руку и добавила:
— Пойдем?
* * *
Ладонь Катерины была обжигающе ледяной — прямо как вода в осенней Волге. Они шли вдоль берега, на который мерно набегали волны.
Спутница разжала руку — Таня неохотно повиновалась, — и подошла так близко к реке, что замочила подол платья.
Белое лицо Катерины почти светилось в темноте, словно убывающая Луна.
— Катерина… — Таня тяжело вздохнула. — Ты же знаешь, что я скрываю, да? Может, ты мне кажешься только?
— Решаешь ты.
Таня промолчала.
— Я — часть того мира, который ты видела только на черно-белых фотографиях. У меня тогда не было выбора. А у тебя — есть.
— Нет у меня никакого выбора, — выпалила Таня.
На берег с шумом набежала волна и захлестнула уже и ее ноги.
— Это тоже решаешь ты, — Катерина протянула руку. — Можешь пойти со мной. Мы будем вместе. И Шлыкова тоже…
Таня оглянулась на утопающий в огнях город и протянула ладонь навстречу.
И вода, и касания Катерины были ледяными, но Таня этого почти не ощутила.