С личной жизнью у меня не заладилось с самого начала. Вроде и страшной не назовешь, да и характер (тьфу-тьфу) сносный, нордический, плюс веселые, задорные глаза, а мужики все на других заглядываются и штабелями возле их ног складываются. Обидно…
И когда «мой поезд» почти ушел, нежданно посетила меня удача в лице командированного из города Днепропетровска. После месяца любви и сладких грез поняла я, что беременна. Все преобразилось с того момента — засияло, засверкало новыми красками. Я полностью погрузилась в новые, неизведанные ощущения под названием «материнство».
Прошло 15 лет. Командированного того давно и след простыл, а я растила дочь одна. И не могла на нее налюбоваться и надышаться: красавица, умница, чудо мое расчудесное.
Но вдруг мое расчудесное чудо разом превратилось в Чудо-Юдо страшное: странные черные одежды, волосы цвета вороньего крыла, бледное лицо, ужасная косметика. И поведение стало соответствующее: учебу забросила, меня не слушает. Хлебнула я в тот год горюшка с ней, вам и не снилось, сколько.
Я все терпела, прощала ей, по психологам ходила, репетиторов нанимала, на домашнее обучение всеми правдами и неправдами перевела. Все для нее, для моей кровинушки. Да только сколько волка не корми, а он все в лес смотрит. Так и моя дочка: днем спит, учителей вполуха слушает, а ночью по кладбищам да по подвалам шарахается с такими же странными подростками, как и она.
И вот однажды мое материнское сердце не выдержало, терпение лопнуло. Смотрю — мое чудо опять собирается, на ночь глядя, уйти из дома. Я ей такой скандал закатила, схватила учебник, да по башке ее дурьей шмякнула (все равно там мозгов не осталось). Пока она, глазенками своими удивленно хлопала, я шмыг за порог, и дверь за собой закрыла на замок, предварительно забрав и ее ключи. Пусть посидит, гадина такая, взаперти, подумает о своем поведении. А «гадина такая» вслед мне кричала страшные ругательства и оскорбления, ломилась в дверь и выла дурным голосом. А я пошла бродить по ночным улицам, плача от собственного бессилия и одиночества.
Час прошел, а может два, остыла я и пошла обратно к дому, внезапно почувствовав странное беспокойство за дочь. Последние метры пробежала почти бегом, дверь открыла. Тишина…
А в ванной, наполненной горячей водой, лежала дочь с перерезанными венами.
Не помню, как ее хоронили, все это время я провела, как в бреду. Кто-то из соседей срезал напоследок прядь ее волос мне на память. И лежала эта прядь на самом видном месте, на столе, а я боялась к ней подойти, казалась она мне чужой и незнакомой: черная, жесткая. А на девятый день прядь поседела. Кинулась я по бабушкам, спрашивала:
— Почему, почему мертвые волосы поседели? Может, кто что знает? Может, примета какая-то или знак?
Все только плечами пожимали, и только одна женщина мне сказала:
— Ой, милая, значит, страдает там твоя девочка очень. Мучают ее черти да бесы в аду, вот она тебе весточку и прислала.
От этих слов все у меня в голове помутилось. И так я себя виноватой в смерти дочери считала, казнила, всю себя съела-изгрызла, а тут такое… Кое-как я добралась до квартиры и в ванну легла. Воду горячую включила, а она не течет, проклятая, только в трубах что-то рычит и булькает, словно в дьявольском котле. И вдруг с ревом вода изверглась из крана, обдав меня кровью.
Отскочила я в диком ужасе и только после сообразила, что это не кровь, а ржавчина. А вода весело хлынула в ванную, пар заполнил небольшое помещение. Я взяла бритву и смотрела на бурую воду, шепча слова раскаяния и глотая горькие слезы. В последний момент перед роковым взмахом я подняла глаза и увидела на кафельной плитке следы ржавых капель. Равнодушно взглянула на них и замерла, не в силах поверить глазам своим.
В причудливых, ржавых «узорах» ясно читалось: «Не надо, ма…».