На часах было около полуночи, когда Мэдди наконец погрузилась в горячую и пахнущую лавандой ванну.
Да уж, денек выдался что надо. Сперва на нее прилюдно накричал босс, пообещав срезать ей не только премию, но и половину зарплаты, потом косорукая секретарша пролила остывший кофе с молоком на нежно-розовую юбку Мэдди — такую же розовую, как и губки секретарши, которые сложились в идеальную «О», когда произошла эта неприятность. И напрасно Боб кинулся ее выручать с ворохом бумажных полотенец наперевес — по пути он задел рукой стол Мэдди, и вся ее немногочисленная коллекция снежных куполов полетела вниз, обрушившись на пол лавиной стекла, блесток и искусственной радости. Мэдди было двадцать три года — целых двадцать три! А на носу ни карьеры, ни жениха, ни мало-мальски стоящего хобби, которое в будущем могло бы перерасти в доход. «Ты просто бесполезна, — гонгом ударил по ушам призрачный голос покойной матери, — нужно было сделать аборт, и не мучились бы ни ты, ни я!» Мэдди зачерпнула рукой пену, образовавшуюся на поверхности воды, и сдула ее с ладони. Пена взлетела и рассыпалась в воздухе белыми хлопьями — почти такими же, какие кружили внутри ее снежных куполов.
— И даже обещанный друг не явился, — грустно сказала сама себе Мэдди, зажигая свечи на бортике. — Впервые ты меня подвел.
Она обращалась к своему гороскопу, а точнее, к колонке «Астрологические заметки» на последней странице ее любимого журнала. Ее увлечение гороскопами началось еще в старших классах школы, когда раздел «Что ждет сегодня Рыб?» пообещал ей приятный сюрприз. А потом случилось так, что она уронила ручку, а поднял ее сам Рик Фишер, и с этого момента она прочно и навсегда уверовала в силу персональных астрологических предсказаний.
С того дня, у нее появился своеобразный и тайный ритуал — каждое утро перед школой, университетом, а после — перед работой, она покупала в киоске тот самый дешёвый журнальчик, который однажды подарил ей счастье. И он никогда ее не подводил, исправно предупреждая ее о неприятном визите старого знакомого, подарке судьбы или необходимости остаться дома и отложить поездку.
Друзья могли бы покрутить пальцем у виска — но у нее не было друзей. Покойная мать строго следила за тем, чтобы ее «гадкий утенок» не якшался с кем попало и не подавал дурного примера младшему брату, — а потом утенок вырос и превратился в закомплексованного и нелюдимого лебедя.
Сегодняшний день Мэдди встретила во всеоружии: гороскоп предупредил, что день будет «не из легких». Правда, он также пообещал и встречу с другом, но тот так и не появился. Мэдди закончила разжигать крохотные цветные свечки, которые наполнили комнату неярким приглушенным светом, и откинулась на бортик. В ее голове неспешно и хаотично дрейфовали мысли и воспоминания: испорченная юбка, сердитое лицо босса, очередное и ставшее привычным «извини, сегодня не могу» от незнакомца в мобильном приложении. Затем поток мыслей вдруг заструился по совершенно другому руслу: тому, которое Мэдди так долго и старательно закладывала камнями, обложила мхом, расставила по берегу предупредительные таблички. Это было русло семейных воспоминаний.
Отец впервые ударил ее спустя два месяца после смерти матери, когда девочке едва исполнилось тринадцать лет. Он никогда не был особенно ласков с ней, а тот факт, что первенцем стала девочка, а не долгожданный мальчик, только подлил масла в огонь. Мэдди навсегда запомнила его косые взгляды, резкие движения, еле сдерживаемую злость, когда она приносила плохие оценки или не попадала в ритм на школьных танцевальных постановках. Рождение младшего брата немного исправило ситуацию, и отец смягчился, но Мэдди навсегда осталась для него изгоем. Поэтому, когда отец неожиданно ударил ее по щеке, а потом вдруг намотал ее волосы на руку, натянул их и запрокинул ее голову, она почти не удивилась.
— Это ты виновата! — проревел он, и ей в лицо ударил терпкий запах перегара, — довела мать до смерти!
«Но у нее был рак!» — подумала Мэдди, и отец каким-то мистическим образом прочел ее мысли.
— Рак бывает от дурного поведения! От дурного поведения тех, кто рядом с нами!
И натянул волосы сильнее. Мэдди взвыла.
— Ты довела ее до могилы, взяла под руку и вела! Теперь, небось, на меня строишь планы?! Маленькая сучка!
Она кричала и задыхалась от слез, пока он бил ее, а потом, в дверном проеме, она увидела лицо брата. Она увидела, что он просто смотрит на нее. Уловив взгляд, брат спокойно развернулся и ушел. Мэдди снова взвыла, и перед глазами взорвалась темнота.
— Господи, — пробормотала она хриплым голосом, — я что, уснула?
Она открыла глаза и обнаружила себя в кромешной тьме. Свечи давно погасли, оставив лишь еле уловимый запах сгоревшего фильтра. Вода остыла, превратившись из теплой и приятной в ледяную.
— Уффф, — Мэдди повертела головой и неуклюже поднялась из воды. Та отозвалась неприятным резким шумом, срываясь с ее тела.
Ей было некомфортно, и она с неприязнью ощутила, как кожа покрылась мурашками. Мэдди не любила закрытые темные помещения — будто ей было мало всех тех случаев, когда отец или мать запирали ее в кладовке, ванне или туалете. Будучи маленькой, Мэдди была уверена, что тьма — живая, что сейчас кусок этой пластилиновой тьмы отлепится и поплывет к ней, чтобы раскрыть полную зубов пасть и сожрать, переварить и уничтожить… повзрослев, она поняла, что детский страх никуда не делся.
Отступил назад, размазался, остался пугающим призраком прошлого, отголоском монстра из шкафа, но все время оставался с ней. Поэтому ей всегда нужен был источник света, хотя бы крохотный огонек, который послужит напоминанием, что все в порядке и что все самое страшное осталось где-то позади и теперь никогда не сможет до нее добраться. Но что делать, если этот огонек погас?
Она подошла к двери (слишком торопливо!) и нажала на ручку, чтобы поскорее выбраться из этой липкой, холодной и мокрой темноты,… Ручка не поддалась.
Мэдди громко ахнула, и этот звук отлетел от стен, рассыпавшись стеклянными брызгами. Она начала дергать ручку, но та не поддавалась, будто кто-то или что-то намеренно забило замок. А может, держало ее снаружи?
— Помогите! — она сама испугалась своего голоса, того, какую незнакомую и пугающую тональность ему придала акустика ванной комнаты. И, словно в ответ на ее крик, темнота позади отозвалась: кап-кап. Этот звук пробил ей кожу на шее, мелкой дробью ударил по позвоночнику, ожил под кожей, превратил ее внутренности в лед. Что может капать, если в воде давно никого нет?
Почему слышен звук воды, если все краны перекрыты?
Бульк.
Мэдди вдохнула, и ей не хватило воздуха. На мгновение, ей показалось, что потолок навис прямо над ее головой, бесшумно спикировал вниз, пока она боролась с ручкой. Стены, в унисон потолку, тоже двинулись ей навстречу, желая скорее раздавить ее, уничтожить, пережевать и превратить в часть того существа, которое ждет в темноте и которое издает этот звук…
Бульк.
Такой всплеск может случиться, только если в воде живое существо, которому надоело сидеть неподвижно, и которое захотело пошевелиться. Такой всплеск никогда не случится просто так, сам по себе. Краем глаза Мэдди уловила в зеркале слабый огонек одной из свеч, и на короткий, невероятный промежуток времени, ее окатила волна облегчения — слава Богу, источник света! С его помощью она подожжет остальные свечи, надо только обернуться и… И увидеть темноту?
Ни одна свеча не горела. Мэдди повернулась обратно к зеркалу и снова отчетливо разглядела в зеркале едва трепещущий огонек. А потом она закричала. Ведь огонек в зеркале хоть и светил очень слабо, но этого свечения хватало, чтобы осветить фигуру за ее спиной, стоящую так неподвижно, что она могла показаться игрой воображения, но Мэдди знала, что это было не так. Она знала, что фигура скоро сделает первый шаг. Она снова развернулась, и снова ее поприветствовала лишь темнота. Что-то надавило на макушку, она подняла руку, и пальцы уперлись в потолок. Второй рукой она продолжала исступленно дергать дверную ручку, как безумец, который верит, что разбитая лампочка в его руках вдруг начнет светиться.
— Ты даже из ванны выйти не можешь? — спросила темнота голосом отца. — Надо было просто трахнуть тебя разок, а потом выкинуть на трассе. Мать бы точно горевать не стала.
Мэдди плакала и сквозь слезы различила в зеркале, что теперь горели уже две свечи. Страшная фигура за спиной растаяла, однако в воде теперь кто-то был. Кто-то сидел там, в ванне, опускал ладонь на воду и наслаждался звуком, который получался.
Всплеск.
Она уже ставшим знакомым движением крутанулась вокруг себя, не отпуская дверную ручку, словно Ариадна, которая сжимала в руке спасительный клубок. И снова ей в лицо ударила темнота, но всплеск никуда не пропал. От ванны повеяло теплым воздухом.
Потолок словно бы вернулся на свое место. Мэдди уставилась в зеркало. Там было ее заплаканное лицо, и мокрые волосы облепили его, точно бурые водоросли. Там были горящие свечки, которые горели совсем слабо, но их свечения хватало, чтобы осветить фигуру, сидящую в воде. Там было лицо фигуры — и это было лицо Рика, который совсем не изменился, вот ни капельки, с того самого момента, когда они вместе учились в шестом классе…
Ее пальцы разжались и отпустили дверную ручку. Она сделала пару неуверенных шагов и попробовала пальцем воду — горячо. Двигаясь все так же неуверенно, она подняла ногу и опустила ее в воду, которая тут же приятно нагрела замерзшую кожу. В зеркале лицо Рика расплылось и смазалось. На секунду, проступили пустые глазницы, безумная ухмылка разрезанного рта, толстый язык, который легко мог достать до груди хозяина…
Мэдди опустила вторую ногу. Она не видела ни пустых глазниц, ни жуткого безобразного рта — ведь перед ней теперь сидел Марти Байер, который однажды помог ей донести учебники до университетской библиотеки. Лицо в зеркале зашлось в истерическом и злобном смехе. Дурочка сама идет к нему. А Мэдди больше не думала ни про зеркало, ни про свечи, которые горят сами собой. Ванна вдруг оказалась залита приятным приглушенным светом, который выхватывал из темноты очертания предметов, оставляя намеки на их истинную природу. И его вполне хватало, чтобы она узнала того, кто сидит напротив — это был Марти? Колин? Кто-то знакомый, кто-то, кто был добр к ней, кто-то, кого она когда-то считала своим другом… И вода стала центром всего, спасительным островком, в котором были только она и ее близкий друг, а страшный отец и злобная мать остались там, в пугающей темноте, сами по себе, и теперь они ни за что до нее не доберутся. Она откинулась назад, ощущая спиной чужое тепло, и закрыла глаза.
Тяжелые руки легли ей на плечи и мягко, но требовательно надавили. Она не сопротивлялась.
Где-то на задворках сознания на нее снова кричала мать, требуя, чтобы она немедленно открыла глаза, сию же минуту, или ей сильно не поздоровится. Но Мэдди отмахнулась от этого крика, как от назойливой мухи. Наконец, она была свободна от ее влияния. Она может поступать как хочет. И все, чего она сейчас хотела, — порадовать своего долгожданного друга. Если он хочет, чтобы она не сопротивлялась, — она не будет сопротивляться. Если он хочет, чтобы она полностью погрузилась под воду, она так и сделает. «А ты не соврал», подумала она про свой журнальчик, и горячая, обжигающая вода накрыла ее с головой, а потом проникла в тело, заставляя легкие гореть в агонии от нехватки кислорода.
Глаза, добрые заботливые глаза друга смотрели прямо в ее лицо, все время, что она погружалась в воду. Они ввинтились в ее сознание, пока она отчаянно пыталась получить хоть капельку воздуха, и были с ней до самого конца, впитывая каждый беззвучный и бесполезный вдох, который она делала под водой. И, когда от сознания остались лишь жалкие ошметки, а тело обмякло и перестало бороться, когда она в последний раз открыла рот, чтобы по инерции попытаться сделать вдох, она увидела, что на самом деле смотрело на нее сквозь воду.
Пустые глазницы впитали ее беззвучный крик до последней капли.
Автор: Shiro