В селе Мусирмы, что прячется среди полей и перелесков, жили два брата: Саша, старший, тринадцатилетний — с упрямыми глазами и курткой, всегда испачканной мелом и пылью от школьной доски, и Петя — восьмилетний, светловолосый, с шапкой-ушанкой, которую он не снимал даже летом. Оба мальчишки после школы частенько шли не домой, а на окраину — в старый заброшенный сад, где в зарослях сирени жили бездомные кошки. Мама знала и не сердилась — котята были в порядке. Каждый раз братья покупали на карманные деньги пачку дешёвого корма или батон, чтобы поделиться. Саша считал, что спасает дикие души, Петя просто обожал мурлыканье.

Сад был укрыт травами, в глубине стоял перекошенный дом с провалившейся крышей, и всё вокруг было будто замерло во времени. Кошки встречали их с осторожной радостью, иногда даже ложились рядом, словно признавали в детях своих.

Но однажды всё пошло не так.

Когда они пришли туда ближе к вечеру, на границе сада, в траве стояла собака. На вид обычная дворняга, но с чего-то в ней по коже шла дрожь. Она была тощая, с торчащими рёбрами, кожей, местами изъеденной лишаем, и глазами, в которых не было света. Лапы её были чуть длиннее обычных, шерсть редкая, уши покусаны. И главное — она не гавкала. Она просто стояла и смотрела.

Когда дети попытались пройти к домику, собака зарычала, показав гнилые зубы. Братья отпрянули. Саша поднял портфель и начал размахивать им, Петя подобрал камень и метнул. Собака не отходила. Тогда Саша выкрикнул что-то и швырнул второй камень. Тот попал в бок. Животное взвизгнуло и побежало прочь, но не убежало далеко, лишь скрылась за сиренью.

Они покормили кошек. Те были как всегда — спокойные, словно не ощущали угрозы. Возвращаясь домой, Петя заговорил о странной собаке. Саша пожал плечами. «Наверное, просто бродячая.»

Вечером они рассказали о ней бабушке Авдотье. Она слушала, нахмурившись. Потом медленно перекрестилась и сказала:

— Это не собака. То, что вы видели — вупкан. Злой дух. Он приходит туда, где его прогнали раньше. Кошки остались, потому что знают, что он их не тронет. Они под его защитой. А вы... вы его обидели. Надо было корм ему оставить. Он старый. Злопамятный. Завтра же сходите, оставьте ему немного еды. А потом — больше туда ни ногой, слышите?

Но на следующий день всё было как обычно. Петя чуть слышно шмыгнул носом, поджал плечи, но никто ничего не сказал — слишком заняты были сборами в школу, хлопотами по утру. Через два дня, когда солнце снова потянуло за собой тени по забору, они отправились в сад, как будто ничего и не было.

Собака стояла там же. Та же поза. Те же мёртвые глаза. Только теперь растянула губы в подобие ухмылки — болезненной, неестественной, как будто кто-то незримый тянул её морду за ниточки изнутри. Челюсти полуоткрыты, язык неподвижен. Дети замерли. Ветер прошелестел по траве, принёс с собой вонь тухлого мяса и разлитого железа, как с заброшенной скотобойни. Петя вздрогнул.

Саша схватил брата за руку и повёл назад. На этот раз кошки не вышли. Они смотрели из тени, притаившись, как будто сами стали чужими.

Через неделю Петя заболел. Кашель перерос в жар, потом в больницу. Температура не спадала. Врачи говорили: вирус, осложнения. Но бабушка сидела рядом и шептала:

— Это не болезнь, ох, не сходили ребята.

Она поднялась, кинулась в сундук, достала мешковину, перевязанную нитями из конопли, сунула туда куриные кости, мятую шапку и пару клоков шерсти. Схватила Сашу за ворот:

— Где вы его видели?! Веди.

Саша показал, всё ещё не веря, что бабушка всерьёз решила пойти туда. Он ожидал, что это будет просто пугающая история, как перед сном. Но Авдотья, не сказав ни слова, поставила свёрток на границе сада, склонилась над ним и тихо запела. Слова были странные, звучали будто из другого времени — чувашские, тягучие, сдержанные, как стон земли. Саша вздрогнул, увидев, как её руки дрожат. Она закончила, перекрестилась и сказала твёрдо: — Завтра пойдёшь туда. Положишь корм. И всё. Больше — ни ногой, Сашенька. Никогда.

Но к ночи Саша тоже закашлял.

Температура росла. Родители метались, таблетки не помогали. В больнице врачи качали головой. Один из них прошептал бабушке:

— Баб Авдотья, ваши внуки тяжёлые. Всё, что можно, уже пробовали. Препараты не действуют, динамика отрицательная. Мы делаем всё возможное, но шансов остаётся мало. Остается надеяться, что реакция на введение лекарств запаздывает. Уникальный случай.

Днём стало ясно: кто-то должен уйти. Одному не выбраться.

Ночью Саша проснулся. В палате была тишина, только капельница и мерный писк прибора. Он открыл глаза и увидел собаку.

Она сидела в углу. Тень. Но её зубы были гнилые, как будто сгнившие в земле, и от них шёл слабый, тошнотворный запах, будто из могильной пасти.

— Забери меня, — прошептал Саша, думая о брате. — Только его не трогай.

Вупкан зарычал, но не подошёл.

Вдруг из-за стены донеслось пение. Сначала еле слышное, как шорох. Потом громче. Словно бабушка читала молитву. Звуки текли, как ручей. И тогда... собака исчезла. Просто растворилась, как дым.

Наутро Петя пошёл на поправку. Саша ещё долго лежал в больнице, но болезнь ушла.

Концовка? Никто не знает, что было в мешковине. Бабушка молчит. Место, где был дом, потом сожгли. Осталась лишь трава.

Саша с Петей больше туда не ходят. Иногда на закате, когда всё стихает, они слышат, как кто-то шаркает в траве. Но не оборачиваются.