1
– Жизнь – это сказка, в которой Рапунцель повесилась на собственных волосах, не дождавшись своего рыцаря — многозначительно выдала Янка, чуть улыбнувшись уголками губ.
Иногда мне казалось, что она и вправду верила во всю эту чушь, что начинала вливать мне в уши после опустошенного бокала вина. И откуда она только брала эти фразы? В ответ на её реплику я многозначительно хмыкнул и затянулся красным L&Mом с обломанным фильтром. Тогда я только начинал курить и любил поэкспериментировать. Хотя когда-то в детстве обещал сам себе, что никогда не буду дымить, но что-то пошло не так.
Её взгляд скользил по моему заросшему щетиной лицу, словно ожидая ответной реплики. Сидящая напротив и поправляющая свои не очень успешно покрашенные в красный цвет волосы, Яна производила впечатление самой наивности, хотя, в её возрасте как правило говорят уже не о принцессах и рыцарях, а задумываются о более приземлённых проблемах. Она будто бы откладывала взросление «на потом», и, если в её характере и было что-то по-взрослому неизменное, так это её непосредственность и жизнерадостность. Янка была моей ровесницей, поэтому в своём забеге к тридцатнику мы с ней шли нога в ногу, разменивая вечер каждой пятницы на пару бутылок выпивки, и разговоры обо всём и ни о чём на моей или её кухне, в зависимости от того, у кого находились силы на этой неделе навести порядок. Чаще, естественно, у неё, потому что её график работы давал ей возможность прибираться более стабильно. У меня, к сожалению, из-за работы не всегда находилось время не то что на уборку, но и на нормальный сон. Работать в таком ритме было сомнительным удовольствием, но выбирать не приходилось: жизнь в чужом малоприветливом городе вынуждала ценить и такую работу, тем более, других вариантов всё равно не было. И угораздило же меня когда-то поступить на строительный.
С Янкой я познакомился в травмпункте, загремев туда после неудачного приземления предплечьем на срезанный штырь арматуры. Не скажу, что льющаяся в грязь стройплощадки кровь и распоротая кожа меня сильно ужасали, но коллеги настояли съездить зашиться, ведь никто не хочет, чтобы кто-то внезапно сел на больничный с осложнениями и удвоил и без того бешеную нагрузку. Желания спорить с ними почему-то не было. Скорую вызвали к ближайшему адресу вне стройки, чтобы не повесить на себя производственную травму. Прибывший экипаж был немногословен, а в мешках под глазами фельдшера, казалось, могла без труда уместиться вся синяя чернота полярной ночи тех краёв, где я вырос. Пока меня везли, в голове рисовался образ двухметрового врача-мужика с крупными и обязательно волосатыми ладонями, который обязательно будет посмеиваться над моими наскоро сочинёнными версиями произошедшего. На деле же, зайдя в кабинет, я обнаружил там девушку невыского роста с тонкой фигуркой, утопающей в белом халате. Среагировав на моё появление, она резко повернула голову и осмотрела меня: грязная рабочая одежда и напитавшаяся алым повязка явно выбивались из санированного блеска помещения, но доктор, даже если и отметила контраст про себя, сделала вид, словно бы ничего не заметила, и быстро затараторила, объясняя куда мне садиться и что она сейчас будет делать. Выслушав все инструкции и пару замечаний о собственном везении, я устало упал на стул и предоставил руку для обработки, приготовившись следующие полчаса молча терпеть, пока меня штопают. Однако, помолчать не получилось: слово за слово, вопрос за вопросом я разговорился с моим эскулапом. А через неделю мы встретились второй раз уже в более приятной обстановке. И всё как-то завертелось.
Забычковав сигарету, я подлил Янке вина, а себе плеснул водки. Она всё так же выжидательно бегала своими серыми глазками по моему лицу. Опрокинув сорокоградусный релаксант, я выдохнул и, наконец, ответил ей:
– Жизнь – это когда не надо работать по 10 часов в день и собирать мелочь на проезд. А у нас это так: существование. Принцессам в башнях вообще не приходилось заботиться о еде и вставать в 6 утра, – я прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям: судя по шуму в голове, на сегодня выпивки явно было достаточно.
Янка лишь фыркнула и сморщила свой аккуратный носик:
– Вечно ты со своей бытовухой! Хоть раз бы подумал о высоком… – нотки укора и разочарования тут же растворились в задорном хихиканьи, заставившем меня улыбнуться.
– Да что о нём думать-то? Высокое, знаешь ли, поесть не сготовит и выспаться не даст. Кстати, о выспаться: уже поздно. Я ни на что не намекаю, но если что, то диван застелен, а я лягу на полу, так что можешь остаться на ночь, если не хочешь ехать домой, – я кивнул головой на настенные часы с нелепыми стрелочками и медленно встал из-за стола, чуть не уронив пустую стопку.
Янка замерла, вслушиваясь в мои слова. Она почему-то всегда затихала, когда я говорил. Иногда я думал, что в такие моменты она и дышала-то через раз. Тогда это казалось мне странным и даже немного неловким, но я никогда не подавал виду, потому что не хотел смущать её.
– А может… – она осеклась на полуслове и опустила глаза, словно какая-то протестующая мысль отчаянно не давала ей продолжить. – Хотя не, спасибо конечно, но я лучше всё-таки домой поеду. Вызовешь мне такси и поеду. Она забавно растянула последнее слово, на что я лишь пожал плечами.
Яна не была моей девушкой или что-то вроде того: мы просто встречались время от времени, разговаривали, выбирались куда-нибудь вместе, но не более того. Никакого интима или намёков на близость. Мне просто нравилось проводить с ней время, как и, наверное, ей со мной. Меня это вполне устраивало и, как мне казалось, её тоже. По правде говоря, у нас и не было особых альтернатив для времяпрепровождения: после университета все мои друзья остались в другом городе, в то время как я переехал сюда из-за работы. А у Янки и никогда не было большого количества подружек, а те, что были, повыходили замуж и были заняты своим собственными отношениями. Работа же не оставляла много времени и сил на поиски новых знакомств ни мне, ни ей. Подружиться с кем-то просто, когда тебе 15-20 лет, а когда речь идёт о жизни после 25 – это становится гораздо сложнее. Так что, да, наши с ней отношения можно было бы назвать дружбой. Или попыткой высвободиться из медленно затягивающейся петли одиночества. Может быть так будет даже точнее. Как бы то ни было, но мы практически не переставая общались, держали друг-друга в курсе своих дел и выручали в неурядицах. В какой-то момент мы даже обменялись запасными комплектами ключей от квартир на случай, если кто-то умудрится потерять свои. Иногда она присылала мне смешные картинки в мессенджерах, когда я работал, или писала коротенькие истории о пациентах. Это здорово спасало от постоянного напряжения и разгружало голову.
Я вызвал Яне машину и уже в прихожей помог накинуть плащ. Прежде чем массивный замок на входной двери был открыт, мы обнялись на прощанье. Её хрупкое тельце прильнуло к моему. Тогда мне на секунду показалось, что она совершенно не хочет, чтобы этот момент заканчивался.
— «Ну ещё не хватало, скоро тридцатник, а всё неймётся тебе. Не буди лихо…» – подумал я, чуть отстраняясь от неё и приоткрывая дверь.
– До встречи! И спасибо за вечер! – прощебетала Янка, ловко прошмыгивая в приоткрытую дверь.
– И тебе спасибо. – тихо ответил я вслед расторопным шагам, удаляющимся вниз по лестничному маршу.
2
Будни шли совершенно непредсказуемо: время то летело вперед во время форс-мажоров, то еле плелось в ежедневной рутине. В четверг поздно вечером раздался телефонный звонок, вынудивший меня вывалиться из полудрёмы в реальность холодной комнаты. Я ненавидел телефонные звонки: на работе приходилось брать трубку или отзваниваться по сто раз на дню, поэтому этот вид коммуникации достаточно быстро стал ассоциироваться у меня с очередными непредвиденными обстоятельствами и головной болью, а пальцы каждый раз рефлекторно тянулись к кнопке сброса. Приходилось пересиливать себя, чтобы нехотя нащупать телефон на столе и взять трубку. Звонила Янка, что было на неё совсем непохоже: она прекрасно знала, что я не люблю телефоны, да и сама не раз говорила, что терпеть не может кому-то звонить, потому что смущается. Большая часть нашего общения всегда происходила либо в мессенджерах, либо визави. Ее голос, чуть изменённый динамиком, звучал задорно:
– Привет! Ты так долго брал трубку… Я наверное разбудила, да? Прости, я не хотела просто дело очень срочное! Прям вот срочное-срочное! Ты завтра работаешь? – Янка затараторила, не давая мне опомниться.
– Конечно, работаю. Кто ж меня отпустит? – мой голос с просонья почти наверняка звучал не очень приятно, но что поделать.
– Вот и отлично! Слушай, а ты можешь...ну.. взять со стройки дрель или ту штуку, ну которая большая такая? Перфо..перфор..перфоратор, во!
Просьба была весьма необычной для Яны. Конечно, я мог взять инструмент на время для личных нужд.
– Ян, так дрель или перфоратор? Это всё-таки разные вещи. Тебе для чего? Отверстие в стене сделать? – я поднялся и сел на край кровати, спустив ноги на холодный пол
– Да-да-да! Дырку в стене, а потом гвоздик туда. И... было бы здорово, если бы ты помог мне с этим на следующей неделе. – ее голос стал чуточку тише, когда она озвучивала свою просьбу.
Я пожал плечами и потянулся
– Да не вопрос, помогу, а перфик у меня и так есть, так что можно и не тащить с работы. – зевота вынудила меня прерваться – Завтра у меня?
Она засмеялась:
– Да, конечно! Я зайду как обычно вечером.
3
Звонок домофона в пятничный вечер заставил меня отвлечься от надраивания плиты и пройти в прихожую. Естественно, это была Яна: больше ожидать было некого. Я снял трубку домофона и открыл дверь в подъезд, даже не поднося трубку к уху. Через пару минут на лестничной площадке послышались шаги. Замок был предусмотрительно открыт, дверь негромко хлопнула и прекрасно знакомый запах духов с нотами фиалки моментально заполнил прихожую, а его обладательница по-хозяйски стала раздеваться.
– Да ты уже почти как к себе домой заходишь, – я улыбнулся, взглянув на её тут же чуть покрасневшее личико.
Яна рассмеялась и ловко парировала:
– Ещё бы мне после почти двух лет знакомства мяться на пороге.
Скинув сапожки, она поспешила на кухню:
– Вижу уборка у тебя в самом разгаре. Помочь?
Было бы некрасиво просить гостью о помощи или соглашаться на её роскошное предложение, поэтому я решил закончить дела самостоятельно, попутно обмениваясь впечатлениями от этой рабочей недели и слушая Янкину непрерывную трескотню:
– Не парься, я справлюсь. Садись пока. Лучше расскажи, зачем тебе в стене гвоздь? Новую картину вешать собралась? – бросил я через плечо, оттирая особенно мерзкое пятно с плиты.
– А вот всё тебе и скажи! Придёшь и увидишь! Ты ведь придёшь, правда? – её голос стал тише и мягче, словно она просила о чём-то незаконном.
– Да, мы же договорились на следующую пятницу,– спокойно ответил я и стал снимать перчатки.
– Обещаешь? – переспросила она неожиданно серьёзным тоном и внимательно глядя на меня.
Я немного удивился резкой смене настроения, но без задней мысли ответил:
– Обещаю, да. Вечером после работы.
Едва заметная улыбка скользнула по её лицу, и Янка принялась орудовать штопором.
Всё-таки её компания была мне приятна. Может быть, если бы не работа и постоянная усталость, я был бы и не против видеться с Янкой чаще. Иногда мои рассуждения принимали и более серьёзный оборот, но лишь на пару мгновений, пока в зубах не начинали болезненно ныть подгнивающие пломбы прошлых отношений, в которых любили «навсегда» и «до конца времён». «Конец времён» всегда наступал года через два и непременно в качестве подати забирал что-то детское и искреннее. Кроме того, мне всегда казалось, что я со всей своей бытовой приземленностью и вечной работой составлю не лучший дуэт оптимистичному характеру Янки. Тем более, происходящее в её голове зачастую было для меня совсем не очевидным. Парадоксально, но несмотря на всю открытость и жизнерадостность, Янка нечасто и крайне неохотно говорила о чём-то личном. Даже тот факт, что она рисует в свободное время, я узнал совершенно случайно. Может быть, это была врождённая скромность, а может страх оказаться в неловком положении, подвергнуться критике. Так или иначе, но складывалась довольно абсурдная ситуация: мне всегда казалось, что я знаю достаточно о ней и её жизни, не было ни единой темы, которая была бы неудобной между нами, но при этом всегда было что-то, о чём я даже не догадывался. Всегда оставалась некая тонкая грань, которую я почему-то не решался перейти и, наконец, узнать человека полностью. Что ещё было странным: она никогда не жаловалась мне, я не мог припомнить её в дурном настроении или в унынии со времени нашего знакомства. Лишь пару раз я видел её серьёзной и собранной: когда заходил к ней на работу забрать забытые ключи и когда она навещала меня, пока я лежал с пневмонией.
Закончили с посиделками мы чуть раньше, чем обычно, поэтому ближе к полуночи Яна уже уселась в такси, а я поставил ей в ноги небольшой чемоданчик с перфоратором для следующей пятницы.
4
Пятница на работе всегда была проклятым днем: желание поработать и перевыполнить план просыпалось у начальства почему-то именно в пятницу. Не исключением был и тот раз. День, что называется, не задался с самого утра: ожидался большой объём бетонных работ, процесс укладки должен был начаться с самого утра и закончится ближе к концу смены. Во всяком случае, на бумаге и в головах начальства всё выглядело именно так. На деле же, с самого утра бетоновозы задержались на заводе из-за поломки, причём задержались не как обычно на полчаса, а на несколько к ряду. В результате бетон пришел гораздо позже, чем было назначено. Беда, естественно, не приходит одна, поэтому затем сломался бетононасос: из-за нехватки давления и густоты смесь встала пробкой в шланге и стала схватываться. Пришлось прерываться и экстренно «продувать» повышенным давлением рукав бетононасоса, что, по закону подлости, не вышло сделать оперативно и рукав «замёрз», что, в свою очередь, вызвало дополнительные траты времени на его проколачивание. Кое-как закончить работы удалось только под вечер. Конечно, я уже вряд ли успевал к Янке. Более того, не выдержав кучи звонков, отчётов и посылов в пешее эротическое в течение дня, аккумулятор телефона сдох, не оставив мне даже возможности сказать человеку, что я сильно задержусь. Добраться домой удалось ближе к полуночи. Воткнув телефон на зарядку, я упал на диван. Необходимо было подождать несколько минут, пока зарядки будет достаточно, чтобы включить мобильный и, наконец, отзвониться. В ожидании зарядки, я прикрыл глаза на мгновение и забылся. Проснулся только поздним утром субботы. Спросонья остались смутные воспоминания о том, что звонил телефон. Звонил, а потом перестал. Не помню почему перестал. Забыл. В момент моего пробуждения лексикон соседей почти наверняка обогатился многими нецензурными изысками. Подсветка больно резала глаза: два вчерашних пропущенных от Яны. Я набрал её номер, уже приготовившись принять все заслуженные моральные пиздюли, однако трубка отозвалась лишь длинными гудками. Ответа не последовало и через час и через шесть. Будь это любая другая девушка, я бы подумал, что это – проявление обиды, но Яна так никогда не делала.
— Занята. Может, вызвали на работу? – подумал я после очередной неудачной попытки дозвониться.
Ситуация не прояснилась ни через день, ни в понедельник. Смешные картинки никто не присылал, звонки заканчивались безразличными длинными гудками. Я решил заехать к ней после работы, но съездить в тот день так и не удалось: необходимость отпала. Во второй половине дня мобильник буднично запиликал входящим вызовом. Не глядя, я взял трубку, ожидая услышать знакомый звонкий голос. Ошибся. На том конце мужчина представился следователем и предложил мне подъехать в отделение для беседы. Я смутно представлял, что ему от меня могло потребоваться, но подспудное чувство тревоги стало пробиваться через корку усталости и хронического недосыпа, усилившись до почти нестерпимого состояния, когда я уже оказался в приёмной. А потом всё смешалось в какую-то прокисшую кашу.
Помню, как следователь задавал мне вопросы, делал пометки в своём блокноте, переспрашивал. Спрашивал обо мне, о том где находился в ближайшее время, о Яне, о том, кто мы друг другу, когда виделись последний раз. Он выслушал все мои ответы без интереса, а потом буднично объявил, что Яна мертва. Не было ни криков, ни слёз. Не знаю, чем думают киношники, когда показывают валяющихся на коленях под дождём истериков. Просто что-то хлопнуло внутри, как хлопает разбитая лампочка. Полицейский почти наверняка продолжал речь с такой же формальностью, но я не слышал его, пытаясь осознать, что произошло. Наконец он понял, что я не слушаю, и, замолчав, написал на клочке бумаги телефон и адрес морга, после чего двинул бумажку ко мне.
– Я понимаю, что для вас это всё наверняка тяжело, но, может у вас есть возможность позаботиться о погребении? – предложение прозвучало так же равнодушно, как и гудки в телефоне до этого.
Я не нашёл ничего лучше, чем спросить:
– Почему я?
Полицейский нахмурил брови и зашел издалека:
– Понимаете, у гражданки не было близких родственников, а те, чьи контакты мы смогли найти, отказываются ехать: нет денег и времени. Вам мы позвонили, потому что помимо сотового усопшей, ваш номер был написан в её последней записке, если её можно так назвать. Строго говоря, кроме вашего номера там больше ничего не было.
– А родители? –смысл слов доходил до меня мучительно медленно.
– Родителей гражданки нет в живых уже более года. Разве вы не знали? –следователь чуть приподнял бровь.
Я молча взял бумажку, кое-как расписался в казённых формах и вывалился в коридор. Почему она ничего не сказала?
5
Не помню, как нашёл морг. Помню, как мне раз за разом объясняли последовательность всех процедур. Помню, что не мог её запомнить пока сотрудница не сдалась и не написала инструкцию на бумаге. Ноги сами понесли к выходу: мысль о том, что я нахожусь рядом с Янкой вызывала у меня приступы тошноты. Помню, как водка жгла горло, когда я закашлялся и подавился ей прямо на ступеньках ближайшего маркета. Потом не поехал на работу, и через день не поехал . Не помню, сколько я просидел дома. Наверное, пока оставалось спиртное. Помню, вроде в дверь звонили в конце недели. В пятницу. Не помню, открыл или нет. Ничего не помню. Помню потом, в один из вечеров, мне на глаза попались ключи от её квартиры, висевшие на крючке в прихожей. Не помню, как нашёл нужный дом и подъезд. Не помню, почему выполосканное этанолом сознание решило, что вообще нужно туда идти, но так или иначе, я перевалился через порог и включил свет. В комнате всё было таким же, как несколько недель назад, когда я был тут последний раз. Только вот чернеющего в потолке кронштейна, кажется, никогда там не было. Когда до меня дошло, откуда и зачем он там, я попятился и, споткнувшись, ударился спиной и затылком об стену. А потом кричал. Много кричал. Громко кричал. Кричал брызгая на себя слюнями и срывая связки. Кулаки молотили по ногам, пока руки не задубели. А потом вновь тишина равнодушно заполнила весь объём комнаты. Именно в этот момент бесцельно бродящий по полутьме помещения взгляд зацепился за стоящую в углу за шкафом деревянную рамку-багет и лежащий рядом с ней на полу сверток ткани. Кое-как поднялся, понял, что посмотреть нужно. Мимо шкафа прошёл, заглянул через стекло, а там баночки в нём. Белые маленькие, вроде бы. Не помню, какие. Свёрток поднял, развернул, посмотрел. Помню, два соединённых руки там: тонкие пальцы первой тонут в большой ладони со шрамом на запястьи. Хорошо запомнил это. Не вытравить. Больше туда не возвращался, а ключ выкинул куда-то. Не помню куда. Потом бумаги, очереди. Нужно было сделать то, что должно. День похорон выпал на пятницу. Священник, отпевавший захороненного перед нами, шёл обратно по узкой тропинке между оград, в то время как я и работники кладбища несли гроб. Он шарахнулся от нас как от прокаженных. Не помню почему. Может боялся, что отпеть попрошу? Будто бы я не знал, что Янку отпевать не будут. Впрочем, она никогда и не видела необходимости в этих ритуалах. Яма была уже засыпана землёй, а я всё стоял и стоял как истукан: просто не мог сдвинуться с места.
Столько лет прошло, а по-прежнему всё в тот день помню. Потом пил. Лечился ещё: надо было, чтобы вспомнить.
6
Закончив рассказ, худой сутулый мужчина выловил из кармана пачку сигарет и зубами достал одну из табачных палочек. Щелкнула зажигалка, а затем секундную тишину прервал заливистый глубокий кашель. Подавив его, худой сделал первую затяжку и уставился в фиолетовые глаза фиалок на земляном холмике.
– И часто ты... ну, сюда ходишь? – спросила осипшим голосом неопрятная фигура напротив, облокотившаяся на металлическую ограду.
Густой синий табачный дым растекался по влажному вечернему воздуху, смешиваясь с запахом цветущих растений и земной сыростью.
– Каждую пятницу – бросил мужчина, безуспешно борясь с новым приступом: в этот раз он кашлял дольше и сплюнул под ноги красноватую слизь.
– Каждую пятницу,– повторил он, вытерев рот черным рукавом плаща. – Вспомнить помогает.
Неопрятный бросил заинтересованный взгляд на стоящую на скамеечке возле мужчины бутылку вина:
– А это... пить будешь? – его взгляд нерешительно метнулся от бутылки к мужчине и обратно.
– Я не пью с тех пор. Пропился. Да и не для меня это. И не для тебя. Иди куда шёл, а сюда заходить не смей. — Худой зажал папиросу в зубах и встал, выпрямляясь во весь рост. Снова хотелось кашлять, но в этот раз он сдержался, скорчив гримасу, после чего выдохнул новую порцию сизого дыма и нырнул рукой в карман, доставая смятую купюру. – На вот, иди, купишь себе. И поесть возьми.
Неопрятный недоверчиво покосился на протянутую ладонь с деньгами, прежде чем воровато оглянуться по сторонам и суетливо взять мятую бумажку.
– Спасибо, мил человек… Дай Бог тебе здоровья! – пробормотал алкаш, пряча купюру в карман, прежде чем засеменить по грязной тропке прочь от могилы.
Мужчина слегка улыбнулся ему вслед, провожая его взглядом. Спустя несколько минут, он открыл скрипучую калитку, вышел с могильного пятачка и бросил прощальный взгляд на скамейку:
– Здоровье, здоровье… И так задержался. Помню, ждёшь ведь. Ждёшь. А я обещал. Забылся правда, но приду. Вот вспомню только. Немного вспомнить осталось.
Содержимого в винной бутылке на лавке убавилось ровно на два бокала. Заметив это, худой кивнул головой, развернулся и зашагал прочь по осенней грязи.
За его спиной прощально пискнула закрывающаяся калитка.
Автор: MudeSonne