Зима в этом году оказалась на редкость бесснежной и морозной, а порывы сильного ветра продували любую одежду.
Самое разумное, что может сделать человек в такую погоду – не выходить из дома. Так я и поступил этим вечером. Запасясь бутылкой коньяка и черным шоколадом, я засел за компьютером. Поговаривают, что пить в одиночестве – первый признак грядущего алкоголизма. Смею вас заверить, врут. Человек не может всё время оставаться трезвым, если он не мазохист. Иногда нужно размягчить сознание, чтобы спокойно вспомнить былое и подумать о грядущем. Шумные компании для этого не подходят, в них никто и никогда не оставит тебя один на один со своими мыслями. Для воспоминаний и размышлений необходимо три составляющих: коньяк, одиночество и меланхолия.
Полноценно насладиться ими мне не дал звонок домофона. Неспешной походкой, успевшей стать шаткой от нескольких бокалов коньяка, я поплёлся в прихожую. Более неподходящего времени для своего визита ночной гость выбрать не мог. Сняв трубку домофона, я грубо произнёс:
— Что нужно?
— Впусти, милок, погреться, – ответил мне очень ласковый голос старушки. Было в этом голосе нечто особо теплое, родное, хорошо знакомое, на какое-то мгновение мне показалось, что я говорю с собственной бабушкой.
— Вы к кому? – поинтересовался я, стараясь говорить как можно вежливее.
— Милок, впусти погреться, – ответил мне всё тот же ласковый голос.
Я включил экран домофона. У двери подъезда стояла старушка, одетая в грязный пуховой платок и старую меховую дублёнку, платок был когда-то белоснежным, а сейчас полностью бурый с небольшими налипшими на нем комками грязи, под ним шапка на пару размеров меньше, такие обычно носят подростки. Она выглядела абсолютно беспомощной, замерзшей и обреченной умереть от холода, если я не впущу её в подъезд. В моём воображении появились картинки, как дворник утром находит её окоченевшее тело, потом вокруг тела образуется толпа зевак, затем уже я, выходя из дома, вижу мёртвое тело несчастной, всеми брошенной старухи, жизнь которой я мог спасти нажатием одной кнопки.
— Впусти, милок, погреться, – произнёс ласковый, родной голос.
Я не мешкая нажал кнопку, открывающую дверь в подъезд.
Продолжать пить мне полностью расхотелось. Порывшись двадцать минут на кухне, я нашел банку с растворимым кофе. Банка конечно же была на столе, прямо перед глазами. Ну где же ещё может быть вещь, которую долго ищешь? Включив газовую плиту на максимум, я направился набирать чайник. Раздался дверной звонок. Да уж, сегодня ночь визитов.
Заглянув в глазок, я увидел ту же самую старушку, которую недавно впустил в дом.
— Впусти, милок, погреться, – произнес невероятно ласковый, самый родной и близкий голос. А в голове вновь появились картинки, как я утром направляюсь в магазин и нахожу прямо перед своей дверью тело несчастной старой женщины. Тело женщины, которую я бы мог спасти, не будь я такой эгоистичной мразью, мне всего лишь нужно было впустить в её квартиру. Волны раскаяния накатили на меня, а на глазах выступили слёзы.
— Милок, впусти погреться, – произнес самый родной голос на свете, оборвав моё видение.
Поворачивая дверной замок, я был полностью уверен, что открываю дверь СВОЕЙ бабушке, тело которой я найду утром прямиком у двери, если не впущу сейчас. Моя рука замерла, когда замок был уже наполовину открыт, а в душе зародилось очень нехорошее предчувствие, которое мой разум, отуманенный коньяком, не мог осмыслить. В происходящем было что-то абсолютно неправильное. Повернув замок в исходное положение, я отшатнулся от двери. Ко мне начало возвращаться ощущение реальности. Я вспомнил, что моя бабушка умерла, когда мне было 11 лет, а впустить себя в квартиру просит абсолютно незнакомая женщина.
— Впусти, милок, погреться, – вновь произнес такой же ласковый и родной голос. Но на это раз ничего кроме возрастающей тревоги он не вызвал. Так и не решившись открыть или отойти от двери, я стоял возле неё уже 15 минут, а просьбы всё звучали и звучали. Тон голоса оставался всё таким же ласковым, что не на шутку пугало. Человек не может стоять под дверью 15 минут и просить его впустить, ни разу не изменив интонацию, нечем не выдав своё раздражение, так не бывает.
На 100% уверенный в том, что никогда не открою старушке дверь, я, наконец, решился взглянуть в дверной глазок.
Поношенные кирзовые сапоги, меховая дублёнка и пуховой платок с налипшей на нём грязью. Только теперь из платка торчала длинная, как у лисы, морда с кроваво-красными глазами и рядом острых клыков.
— Впусти, милок, погреться, – прозвучало у меня в голове, при этом морда не двигала челюстями, лишь хищно оскалилась, зная, что я смотрю на неё.
— Иди на хрен! – неожиданно для самого себя прокричал я, не отрываясь от глазка.
Тварь издала утробное рычание и кинулась усердно молодить дверь большими когтистыми лапами.
Несмотря на громкое рычание и удары по двери, до меня донеслись звуки древнего лифта, который неспешно поднимался на мой последний этаж. Так, на лестничной клетке живёт три человека: я, Степаныч и молодая миниатюрная шатенка, которая недавно переехала в квартиру напротив. Как же её правильно описать? Она была красивая, даже очень, конечно, красивых девушек тысячи и тысячи, но её среди них выделяло то, что при её появлении вокруг будто становилось больше света и тепла.
Лифт остановился. Раздался звук открывающихся массивных дверей.
— Святая блядь! Что за хуйня!? – прокричал чей-то хриплый голос.
Наверное, даже миниатюрные шатенки матерятся и иногда у них бывают хриплые голоса, наверное, но вот не узнать фирменную манеру речи Степаныча я не мог.
Степанычу было 62, он был мужиком невысокого роста и обладал добродушным, располагающим к себе характером, за семь лет жизни в этой квартире я никогда не видел его полностью трезвым. Нет, Степаныч не был классическим алкоголиком, всегда выглядел вполне аккуратно, постоянно подрабатывал на разных халтурках и никогда не был замечен валяющимся в отрубе на лужайке. Просто Степаныч пил, пил каждый день и обязательно с утра, будто выполняя какие-то неведомые мне заповеди алкогольного бога. Когда-то я его спросил о причинах его пристрастия. Он рассказал о том, что пьёт хоть понемногу, но почти каждый день вот одиннадцать лет, начиная со дня смерти его жены. Растроганный, я был готов выразить самое искрение сочувствие этому человеку, на которое только был способен. Но Степаныч быстро добавил: «Знаешь, я вот думаю, что женщина первое и единственное творение Сатаны на этой планете. Она выпьет твою кровь, сожрет сердце и высосет мозг через соломинку. Кто же его знает, сколько ты сам будешь пить горькую, вытравливая воспоминания о ней?». Пока я, опешив, пытался придумать ответ, он быстро скрылся за дверью своей квартиры.
Тварь начала медленно поворачиваться к моему соседу, будто наслаждаясь нашим страхом. Эх, Степаныч, не вовремя тебя принесла нелёгкая. Наверное, если бы из лифта вышла шатенка, процентов 70 мужиков попытались бы её спасти, рискуя оказаться в желудке у «старушки». Не знаю, хорошо это или плохо, или просто идиотизм, но так нас воспитал кинематограф и книги. А вот кто станет рисковать жизнью ради старого алкаша, пусть и дружелюбного? Точно не я. Тварь повернулась спиной к моей двери и приготовилась к броску на соседа, который стоял, окаменев, в дверях лифта. Я где-то слышал, что решения, которые человек принимает моментально, ничего не обдумав, в итоге оказываются самыми верными. Так вот, фигня это полнейшая. Не знаю, что на меня повлияло — или коньяк, или коньяк, но я молниеносно открыл замок и резким ударом металлической двери сшиб с ног готовящуюся к рывку тварь.
— Степаныч, вали! – прокричал я.
Степаныча просить дважды не пришлось. Выйдя из оцепенения, он за несколько прыжков преодолел расстояние от лифта до своей двери, с первой попытки воткнув нужный ключ в замок, он быстро скрылся за ней. Чудеса ловкости, никогда не мог представить, чтобы он мог так быстро передвигаться, да и обычно ему требовалось 5-10 минут, чтобы найти нужный ключ и попасть им в замок.
Пока я наблюдал за его манёврами, тварь успела прийти в себя и кинулась ко мне. Рванув в квартиру, я уже не успевал захлопнуть за собой дверь. Быстро преодолев прихожую, я закрылся на кухне. Удар, ещё удар, и от двери осталось несколько кусков. Тварь с всё тем же хищным оскалом неспешно переступила остатки двери. Бежать было некуда. Я схватил нож для разделки мяса и забился в дальний угол напротив плиты. Она медленно приближалась ко мне, насмешливо глядя на мой нож. Не поможет.
Когда нас разделяли считанные сантиметры, я выронил из рук бесполезный нож. Ощутив зловонное дыхание рядом со своей шеей, закрыл глаза и попытался вспомнить что-то приятное и дорогое, то, что человек должен вспоминать перед скорой смертью, но все воспоминания покинули меня, я могу думать только о пасти неспешно приближающейся к моему горлу.
Выстрел. В ушах зазвенело. Я открыл глаза. Тварь стояла у зажженной газовой плиты с дырой в животе, а на пороге кухни стоял Степаныч с обрезом. Следующий выстрел закинул тварь на зажженную конфорку плиты, пуховой платок и дубленка из дешевого синтетического меха вспыхнули как факел. Оно с громким визгом начало носиться по кухне. Степаныч не мешкал, прикладом разбив окно, он двумя выстрелами в упор отправил пылающую тварь в свободное падение с одиннадцатого этажа.
— Ну что, согрелась!? – в состоянии полнейшего шока произнес я, глядя, как тварь летит вниз.
Двумя часами позже, распивая початый мною коньяк у Степаныча, я наконец-то начал приходить в себя.
— Ты это, прости за окно, – немного смущенно сказал Степаныч.
— Степаныч, ты за что извиняешься-то? Хрен с этим окном, если бы не ты, я бы тут не сидел. Ты прям как Ван Хельсинг, мля.
— Да ладно тебе. Вот когда в деревне с моей женушкой покойной отдыхали, там такие жуткие упырихи среди её местных подруг попадались. Даже если сейчас вспомнить, то кровь в жилах стынет.
— Степаныч, и чё, совсем не испугался? – спросил я и осушил свой бокал в пару глотков.
— А чего мне бояться было? Я тридцать лет со сводной сестрой Сатаны в браке прожил. Чего уж бояться?
Автор: AIUMETR