Володя погиб три дня назад. Он подвесил один конец ремня на газовую трубу на кухне, из другого сделал петлю, которую затянул уже на собственной шее. Если быть совсем точной, то помер он задолго до моего визита в его квартиру. Смерть никогда не бывает красивой, но, я все равно подозревала, что перед кончиной он немало мучился: распухший, синий язык вывалился изо рта, глаза выпали из орбит, лицо все перекосило. Он более всего напоминал куклу — гротескную и страшную работу безумного кукловода, которую выкинул испуганный ребенок. В памяти намертво отпечаталась его оскаленная гримаса, напоминающая ехидную усмешку — так улыбались психи в фильмах ужасов. Он будто радовался приходу смерти. Вонь, исходящая от его тела, перекрывала даже аромат удушливых духов женщины-криминалиста. Следователь сообщил, что провисел Володя в одиночестве более недели. И зачем я поперлась к нему? Испугало его долгое молчание? Сыграли роль другие причины? Надеюсь, что они были вескими.
— Лара, ничего сказать не хочешь? – спросил кто-то на поминках. В голосе чувствовалось обвинение: соблюдай традиции, сука. Я поднялась со стула, на меня уставились восемь пар глаз. Тамара Георгиевна не отрывала взгляд от пустой стопки – горечь от потери сына виднелась в позе и осанке.
— Он был хорошим человеком. Мне было приятно с ним проводить время… — каждое слово давалось с трудом, но не потому что сказать было нечего – если бы я дала себе волю, то Володины родственники услышали бы поток брани и самые грязные подробности нашей жизни: ссоры, склоки и драки. В тот день я приболела и раньше вернулась домой. С самого утра меня жгло нехорошее чувство, и оно не подвело: Володя стягивал трусы перед тем, как запрыгнуть на нашу общую знакомую. Из квартиры я выгнала обоих.
Скоро, под надуманным предлогом, я покинула кафе. Внешний мир встретил меня недружелюбно: злобным собачьим лаем, ревом автомобилей и холодным ветром с октябрьской моросью. Деревья раскинули в стороны голые, корявые ветки в ожидании лучших времен. Я имела кое-что общее с ними: пять лет наивно полагала, что Володя в один прекрасный день изменится в лучшую сторону. Этого не случилось. Впрочем, и поделом: дура — она и в Африке дура.
Я неторопливо брела по сырому, заваленному пожухлыми листьями, асфальту: возвращаться домой не хотелось, но погода не благоприятствовала длительным прогулкам по городу. Осенью сумерки приходили рано и до дома я добралась затемно. По квартире плясали кособокие тени из окон, растворившиеся сразу, как только я включила свет. Замызганная видеокассета формата VHS лежала на кухонном столе, к ней скотчем приклеили набранную размашистым неровным почерком записку: «Посмотри это сразу как сможешь. Это очень важно для меня. Володя.»
Сердце набатом застучало в груди: без сомнений, это его почерк! Всю сознательную жизнь бывший муженек коллекционировал старые видеокассеты с гнусавыми переводами – их набралось несколько сотен, и потому большая часть коллекции хранилась в коробках. Каждый вечер он смотрел видео на старом телевизоре с широкой улыбкой и ностальгией по далекому детству на лице.
Один вопрос оставался неразрешенным: как хренова кассета попала в запертую квартиру? Я отлично помнила, что утром кроме чашки чая и сахарницы с хлебницей на столе ничего не было. Что она когда-то принадлежала Володе – сомнений не было. Жирные отпечатки пальцев на пластмассовом корпусе кассеты вполне могли принадлежать ему. Он мог притащить кассету ко мне ранее, но какого хрена она оказалась на столе? Я постучала пальцами по твердой поверхности кассеты, размышляя что делать – отправить в помойку? Но, вместо этого, вспомнила про пылящийся в кладовке проигрыватель – его Володя собственноручно починил и подарил мне. Я тогда состроила благодарную рожицу, и, при первой возможности, отправила рухлядь куда положено – на свалку истории. Видеоплеер на удивление оказался в рабочем состоянии. Проглотив кассету, он гулко и протяжно зашумел. На экране телевизора заиграли цветные помехи, сменившиеся через пару секунд квадратной картинкой плохого качества. С телевизора на меня смотрел радостный Володя, он напялил спортивные штаны и мятую серую футболку. Фон за его спиной рябил и размывался, не позволяя определить точное место сьемки. Судя по всему, он снимал это видео не у себя дома.
«Лариса, ты знаешь, что я никогда не любил клише. Скажу следующее: если ты смотришь эту запись, это означает одно: я мертв. Трусливо покончил жизнь самоубийством и бла-бла-бла… Тупые, блин, людишки… Понимаю, что мы разбежались… кхм… вынужденно. Я был не прав. Вот совсем. Я не ждал, что эта ошибка станет роковой и все… случится так, как случилось. Но я готов исправиться! Моя смерть, любимая, служит доказательством серьезности моих намерений. Ларис, я всегда говорил, что мы связаны с тобой неразрывно связаны. Ты должна присоединиться ко мне! В спальне, на тумбочке лежит упаковка таблеток. Десяти штук хватит, чтобы уснуть навечно. Пожалуйста, очень прошу, прими их, и ты будешь со мной рядом. Я знаю, что ты мечтаешь об этом.»
Запись оборвалась на этих словах. Я не сдерживала обуревающие меня эмоции: грубым движением вырвала провод из розетки, подхватила видеоплеер и выкинула его на лестничную клетку – с оглушительным грохотом он прокатился по всему пролету. Просьба! Он, блин, просит меня закончить жизнь самоубийством, чтобы ему не было одиноко на том свете?! Мало того, что он многие годы он отравлял мне жизнь, так продолжает это делать после смерти! Неужели он все это заранее продумал и организовал? Значит, вот что он имел в виду в сообщениях по типу «дорогая, мы будем вместе несмотря ни на что». Спасибо, милый. Удружил так удружил…
Таблетки лежали на тумбочке, рядом с флаконами духов и помадами. Я долго вымещала злость на толстой упаковке, и отправила ее в окно. Утром я твердо решила сменить замки на входной двери, возможно, в довесок стоило поставить сигнализацию или скрытые видеокамеры. С этой мыслью я налила огромную чашку растворимого кофе, предварительно насыпав шесть ложек сахара — истощенные нервы требовали сладкого. В полной тишине я пила сладкий напиток и наблюдала за чернотой за окном. Гнев постепенно замещался страхом: а что, если неизвестный заберется в квартиру ночью? Что тогда делать? Я вылила недопитый кофе в раковину и набрала номер Оксаны.
* * *
Я топталась на остановке злая и усталая. Тетка в цветастом пальто спереди трещала по телефону визгливым голосом; ботинки промокли от вечной сырости, и я замерзла как собака. Пакет в руках мерзко шуршал и стеклянные бутылки с сидром бились друг об дружку. День выдался беспокойным: пришлось отпрашиваться с работы и мчаться домой, чтобы мастер заменил личинки замков. Угрюмый, толстый мужик поковырялся в двери, выдал мне новые ключи, и, получив плату, ушел ни разу не оглянувшись. После его ухода я еще раз внимательно обошла всю квартиру. К счастью, сюрпризов не обнаружила – ни кассет, ни записок с заверениями о вечной любви. Настроение разом приподнялось, я довольная умчалась обратно на работу. Позже, однако в груди зашевелилось нехорошее предчувствие: грязный и липкий червячок, поселившийся в душе, не давал покоя и утверждал, что все только начинается. Я всячески отталкивала и прятала тревогу, и, как оказалось, предчувствиям стоило доверять.
Новый подарок ждал меня на старом месте – на кухонном столе. «Посмотри срочно!» – тон записки на видеокассете не предвещал ничего хорошего. Сдерживая таящийся в горле крик, я смахнула ее на пол. Захватив бутылку из пакета, я зашла в гостиную, не выдержала и застонала. Села в кресло и, поставив бутылку у ноги, закрыла лицо руками: видеомагнитофон с битым корпусом поставили на стул и подключили к телевизору.
Я выскочила из квартиры, забыв зашнуровать ботинки. В магазине сутулая тетка на кассе выдала мне сигареты, и я двинула к скверу, имелось в нем одно местечко, защищенное от ветра густыми елями. Я смолила сигарету за сигаретой и размышляла: cнова бежать к Оксанке? Или лучше выкинуть опять все к чертям? Погода не радовала: температура стремилась к нулю, в пику мне зарядил морозный воздух, и это поздней весной? Я торчала в сквере до тех пор, пока не заледенели пальцы на руках. Решение далось нелегко.
Я открыла дверь в квартиру, и, прямо в обуви, зашла в гостиную. Мне казалось, что если посмотрю Володино послание, то все на время закончится. Понятия не имею, из каких глубин подсознания произрастала эта уверенность. Я отправила пленку в зев проигрывателя. На экране появился Володя, подбородок его усеяла недельная щетина, а белки глаз покраснели как у вампира. Он растянул тонкие губы в хищной ухмылке. Фон за его спиной прояснился: явственно проглядывал горшок с большим растением и угол офисного шкафа.
“- Лара, Лара, Ларочка… Как ты могла так поступить?! – Изображение на экране покачало головой и сложило руки на груди. – Ты знаешь, что я терпеливый человек, повторяю: иди ко мне! Не понимаешь ты от чего отказываешься – от вечного счастья и достатка. Со мной ты получишь все, что захочешь. А для этого нужно выполнить мою маленькую просьбу. Прими три таблетки – это все, что я прошу.”
Володя говорил еще долго, но его слова смешались в густое месиво из обещаний и скрытых угроз. На меня нахлынула адская усталость, эмоции и чувства убрались на задний план, я хотела одно -спать. Меня не волновало, что спать в собственной квартире было небезопасно. Возможно неизвестный преследователь настигнет меня и в другом месте. Глаза закрылись сами собой.
Проснулась я с головной болью и кашлем. Сквозь плотно запахнутые шторы проглядывали солнечные лучи. Мне показалось, что постельное белье провоняло плесенью. Запашок от них исходил странный – сладковатый и неприятный одновременно. Наверное, так воняли саваны завернутых в них лежалых мертвецов. Я долго обнюхивала наволочки с простынями, и выбросила их к чертям.
Видеоплеер не растворился в воздухе, никуда не делась и кассета. Я запустила видео и отрешенно смотрела на Володю на экране, потом схватила телефон. Оксанка влетела в квартиру с радостной улыбкой и мне тут же слегка полегчало. Помимо большого количества недостатков у моей подруги имелись и положительные качества, главным среди них было свойство заражать окружающим оптимизмом. Я поманила ее за собой.
— Что ты такое загадочное хочешь показать? – Оксанка сбросила ботинки и поежилась: — Лучше бы чаем напоила сначала!
Я отправила заранее перемотанную кассету в приемник и отвернулась от экрана, изредка поглядывая на подругу. Оксанка стояла с недоуменным лицом.
— Из какой помойки стащила эту разбитую древность? Нет картинки…
Я обернулась: по экрану сновали помехи. Перемотала пленку вперед – ничего кроме ерзающих и дергающихся в стороны разноцветных линий. Они с издевкой прыгали перед глазами, и орали мне в лицо: дура, дура, идиотка!
— Поздравь меня. Схожу с ума!
Я рассказала Оксанке о произошедших событиях в последние дни. Она слушала меня, закусив нижнюю губу и косившись в сторону.
— Может быть это связано с чувством вины? Ты скрыто винишь себя в смерти Володи и, в итоге, получается такая хрень.
— Я думала об этом, но нет. Единственное чувство, которое испытываю к нему – отвращение. Смерть нисколько не изменила отношения к нему, наоборот, я еще больше ненавижу его. И очень надеюсь, в аду ему как следует подогревают котел.
— Чайку пойду сделаю! – Покачала Оксанка головой. Она усадила меня в кресло и ушла на кухню. Первым делом я услышала недовольный возглас подруги: Оксанка ругала за немытую посуду, затем до меня донесся шум воды и бряцанье тарелок. Эти звуки до определенной степени расслабили меня. На кухне засвистел чайник; Оксанка завела песню, судя по словам, народную. Голос у подруги был хорошо поставленный, приятный. К потолку взвилась непонятно как выжившая в холод муха. Громко жужжа, она навернула несколько кругов вокруг люстры, и я, наблюдая за ее танцем… заснула. Глаза заволокло туманом и веки сами собой закрылись. Когда я открыла глаза, на журнальном столике высилась чашка с чаем. В квартире царила ватная, непроницаемая тишина. Напиток еще сохранял тепло, а значит проспала я минут пятнадцать.
— Оксан?
Кухня оказалась пустой и чисто прибранной; полная чашка с изображенной на ней ежиками составляла компанию чайнику. Оксанкина одежда и обувь в прихожей отсутствовала. Ничего удивительного: увидела, что я задрыхла и ушла. Я выхлебала остывший чай и брела в спальню, когда глаз зацепился за мелкую деталь: ключ торчал в двери! Я подергала ручку – закрыто. Каким образом подруга покинула квартиру, если дверь все еще закрыта изнутри? В груди вновь закопошились червячки тревоги и сомнений. Оставшуюся часть дня я слонялась по квартире без дела и смотрела кино. Ночью я собралась ложиться спать, как загремел телефон.
— Моя приходила? Дома — никого. Мобильный не работает. Знаю, что она к тебе собиралась в гости. – Женька, Оксанкин муж, сохранял спокойствие, но тревожные нотки в его голосе различались за версту. Он выслушал мою сбивчивую речь, коротко вздохнул и велел ждать новостей. Я бросила мобильный на диван и глубоко задумалась.
* * *
Работа не клеилась с самого утра, и большую часть времени я или созерцала белизну бумаги, или заваривала чай. Начальница то и дело многозначительно на меня поглядывала, но ничего не говорила. Ушла из офиса я одной из последних. Дом построили в низине, и ливневые канализации в этом районе не чистили годами. Стоило выпасть осадкам, как улицы превращались в реки. Домой я прибыла с хлюпающими ботинками и промокшими насквозь джинсами.
Новую видеокассету чужак любезно положил поверх старой – запиской ее не снабдили. Я не знала, что делать – реветь или смеяться, потому просто включила магнитофон. Я могла этого не делать, но, когда опомнилась – горел экран телевизора. Фон за Володиной спиной сменился с офиса на бойлер с усеянным газетами полом. Володя спрятал руки за спиной и со скорбным видом покачивал головой.
“- Лариса, однажды я тебя предал, но ты дважды кинула меня в последнее время! Ты не представляешь с каким трудом я справляюсь с этим - такое не должен переживать ни один мужчина. Я соскучился по тебе, и приготовил множество подарков. – он повернулся и спросил кого-то за кадром: - Скажи, ведь я никогда не вру, правда?
Оксанка появилась на экране словно ниоткуда. Она обняла Володю за плечи – на лице ее играла одна из самых счастливых улыбок, что я когда-либо видела. Оксанка обожгла меня с экрана взглядом блестящих, зеленых глаз и произнесла:
- Я не хотела идти с Володей, но он меня убедил, что все будет хорошо. И вот, я здесь! Тут очень круто...!”
Я вырубила магнитофон, не дослушав ее диалог. Как такое могло происходить? Володя при жизни был никем — обычная бездарность, годами прозябавшая на заводе. Особых достижений за его спиной не числилось, как и крупных денег и имущества — типичный серый мужичонка – таких миллионы по всей стране. Что я в нем нашла? Даже внешность у него была типичной, среднестатистической: карие глазки, густая русая шевелюра, прямой нос и острый подбородок. Поглядишь на такого и забудешь через секунду о его существовании. Разговаривал он много, правда, о себе в основном. Надо отдать Володе должное – он никогда меня не бил, а предпочитал психологическое насилие. Отчитывая меня по получасу и более, он получал удовольствие. А я… А я терпела до последнего.
Я схватила пальто и вылетела в подъезд – пришло время выпить.
Немного похожая на Оксанку продавщица с любезной улыбкой помогла мне собрать бутылки в пакет и пожелала хорошего вечера. Первую бутылку я опустошила на половине пути до квартиры. Мобильник я спрятала в сумочке и не сразу услышала звонок.
— Лариса? Простите что так поздно. У меня есть пара вопросов к вам.
Алкоголь ударил по мозгам, и я сперва не сообразила, кто точно мне звонил. С Татьяной Георгиевной, я виделась раза три. Третья наша встреча произошла на Володиных похоронах. Особых впечатлений от общения с ней не осталось: женщина как женщина – добродушная и веселая, вроде завуч в школе. Обращалась ко мне она исключительно на «вы», как бы я ни старалась переубедить ее в обратном.
— С вами ничего странного не происходит? – Этот вопрос меня ошарашил. Более того, он не казался случайным.
— Не совсем понимаю, о чем идет речь?
— Возможно с моей стороны вопрос звучит безумно, но Володя ничего вам не оставлял?
— Да… Эм… Предсмертную записку…
Вооружившись наводящими вопросами, Татьяна Георгиевна выпытала у меня часть информации. Терпения ей было не занимать.
— Я боялась этого. Он заставил меня найти эти странные штуки. Он много говорил, что хочет совершить нечто великое.
— Умереть?
— Он сделал много плохого за свою жизнь, в чем-то я помогала ему сама. И буду винить себя в этом всю оставшуюся жизнь. Он всему научился из той чертовой тетради. Проклинаю тот день, когда он вернулся с работы и сказал, что нашел ее заброшенной усадьбе. Я пыталась понять, что он такое сделал и не смогла. Это какая-то каша из всего что можно придумать – эзотерика, всякая религиозная чушь. Самое главное – неизвестно как, но эта фигня работает!
— Его можно остановить?! Вы же понимаете, что он жив?
— Да, и мне нечего вам сказать: понятия не имею как с ним бороться. Может быть это описано в тетради, но Володя годами изучал ее! Я не смогу ничем помочь!
— Подождите, давайте встр…!
Вдруг динамик затрещал и сигнал прервался, не позволив мне договорить. Я набрала номер Татьяны Георгиевны, но после гудка оператор сообщил, что абонент не доступен. Найти ее адрес не составило труда, я записала его давным-давно. Разумеется, на месте никто не открыл и не ответил на звонки. После долгих мытарств, я попала в квартиру — ее единственным обитателем оказался до смерти перепуганный кот, а Татьяна Георгиевна не появилась ни через день, ни через два. Полиция объявила розыск, на этом дело и остановилось.
* * *
Я откинулась на спинку кресла и поднесла к губам бутылку. Последние три недели выпивала я немного, но – ежедневно, алкоголь притуплял нервы. Эксцессов за прошедшее время не случалось: у Володи сломалось оборудование или неизвестный почтальон взял отпуск. Тревога, однако, и не думала уходить. Каждый раз заходя в собственную квартиру, я некоторое время стояла на пороге и вслушивалась в тишину, потом разглядывала вещи в коридоре – не изменилось чего? К счастью, больше посланий от Володи не приходило.
Я расправила кровать и собиралась лечь, как из коридора раздался легкий скрип: половица в проходе на кухню плохо прилегала к полу и скрипела под человеческим весом. Я была абсолютно уверена в характере звука. Это половица. Из моей, блин, кухни! Я замерла на месте, радуясь, что предварительно закрыла спальню на замок. Осмотревшись в поисках телефона, я мысленно выругалась – он заряжался в гостиной. Присев на край кровати, я ждала. Прошло много времени, но больше шумов не доносилось. Терпение я исчерпала через час, и, повинуясь импульсу, выскочила из спальни: все оставалось на своих местах; страшные незнакомцы перенесли визит на другое время. Я уже списала этот случай на расшалившиеся нервы, как взгляд выцепил новую видеокассету на столе – в белом корпусе и надписью красным маркером «финал». Издав короткий смешок, я подумала: какой-такой нахрен финал? Для кого?
Фон за Володиной спиной сменился вновь: похоже это был склад, я различала острые края полок с большими коробками поверх них, освещался он тусклыми лампами, но на качество картинки это нисколько не влияло. В полном молчании Володя сделал несколько запутанных пассов руками и сложил пальцы пирамидкой. Я заметила, что с его лица пропала прежняя жесткость, а сам он выглядел расслабленным – с таким видом великие полководцы принимали поздравления за победу в войнах. Володя по-прежнему молча, повторил те же действия, но в обратном порядке.
“— Знаешь, я окончательно понял одну вещь: хочешь сделать хорошо – сделай сам. Понимаешь, я тут в некотором роде ограничен в возможностях. Я считал, что ты пойдешь ради меня на ответную жертву… Что ж…
Володя перевел взгляд с камеры в сторону, при этом на его губах на мгновение мелькнула саркастичная улыбка.
— Мам, справишься сама?
На фоне скользнула угловатая тень, из колонок донесся звук передвигаемой мебели. Володя, тем временем, продолжал:
— Смерть не конечна. После нее перед человеком открывается множество путей. Самое сложное – отыскать нужный. Это нетрудная задача, если знаешь, что и как делать. Сперва немного непривычно, но потом быстро привыкаешь. Из-за тебя, моя дорогая, мне пришлось изучить несколько новых фишек.
С этими словами он вышел из кадра, оставив меня созерцать нагруженные полки и краешек окна вдалеке.
— Включай!
Картинка на телевизоре замерцала и зарябила. В телевизоре загудело что-то большое, похожее на работу советской бормашины. Гул усиливался, и я вдруг поняла, что звучит он не из колонок телевизора, а из стен моей квартиры! Ногами я ощутила легкую вибрацию в полу. Гудение приближалось и все сильнее терзало уши. Экран телевизора будто бы расширился – подрос в ширину и длину. Как прикованная я сидела в кресле, не в силах вымолвить и слова, не говоря уж о том, чтобы двинуть пальцем. Горло царапал замерший громкий крик ужаса. Тем временем телевизор продолжал расти, потерял четкую форму — прямые углы расплылись и округлились. Нижняя часть телевизора уперлась в пол, а другая продолжала свой путь к потолку. Вместе с ростом кинескопа изображение растягивалось, становилось зернистым. Пропорции сохраняла только появившаяся мужская фигура, и с каждой секундой она приобретала в объёме.
— Я не могу держать долго эту дверь, — Володя одарил меня очаровательной улыбкой. – Иди ко мне!
Он поправил упавшую на мое лицо прядь холодными, как у мертвеца пальцами и улыбнулся еще более очаровательно. Потом приподнял плечо и сделал быстрое движение рукой: грудь обожгло адской болью, в глазах потемнело. Сердце застучало в груди как бешеное, но постепенно сбрасывало напор. Я склонила голову на плечо и сознание покинуло меня.
* * *
Первым делом, когда я открыла глаза, то увидела телевизор. Он выглядел, как и всегда: стоящая на комоде прямоугольная, узкая коробка с матовым экраном. Книжная полка находилась в своем углу, журнальный столик не думал никуда убегать – на столешнице покоились тарелка с остатками пищи и подсыхающий кусочек хлеба. Я опустила взгляд на живот: кишки не торопились расползаться в стороны. Если не считать сломанного ногтя – ничего страшного не произошло. Приоткрытое окно окатило сквозняком, воздух был не просто холодным, ледяным – по коже побежали мурашки. Поежившись, я обхватила себя за плечи.
— Раз, два, три, четыре, пять – Володя вышел погулять. – Как можно отчетливее произнесла я, чисто для тренировки, и добавила: — Вышел погулять в окно.
Фраза прозвучала громко, четко и свободно. Я провела пальцами по шершавой ткани кресла убеждаясь, что не сплю. Все что произошло со мной минуту назад или час назад – я потеряла счет времени – не было моей фантазией? Фантасмагорическая сцена, участницей которой я стала, сомневаться не стоит, произошла на самом деле. Очень хотелось списать все на психическое обострение и разыгравшуюся фантазию, но уверенность переполняла меня: это произошло на самом деле!
За окном все погрузилось в непроглядную темноту, даже свет уличных фонарей больше не отражался в стеклах — мир за пределами квартиры затих в ожидании страшных событий. Я подхватила чашку с тарелкой и отнесла их в мойку. Тишина действовала на нервы, была она неправильной – вязкой, тягучей и тревожной — я не могла подобрать более правильного эпитета. Я подпрыгнула от резкого звонка в дверь. Неизвестный посетитель непрерывно жал на кнопку звонка. Тревожная мелодия вгрызалась в уши и доставляла куда больше дискомфорта, чем тишина.
— Кто там? – глазок показал абсолютную черноту снаружи.
— Открывай, дорогая! Пришло время нашего воссоединения! – Донесся с той стороны двери счастливый Володин голос. – Мы все тебя ждем – и мама и Оксана! Выходи уже в новую реальность!
— Иди в жопу! – крикнула я и закрыла оба замка на полные обороты.
Дверь вздрогнула от удара.
— Сука, не заставляй меня! – заорал Володя в бешенстве. – Эти стены надолго не спасут тебя. Эта реальность поглотит их, и быстро! Ты мертва так же, как и я.
Я вернулась в гостиную и открыла большое окно настежь – меня обволокли безвременье и пустота. Как можно быстрее я вернула оконную раму в исходное положение и крепко зажала ручку. Потом, под аккомпанемент ударов по металлической поверхности и угроз, уселась в кресло.
Володя не соврал. Я чувствовала, как истончаются стены квартиры под внешним воздействием: пустота медленно, но верно пожирала частицы бетона и гипса, дробила кирпичи, перемалывала их в труху. В прошлом яркие, коричневого цвета обои поблекли, поверхность запузырилась, гвозди на полу в мгновение заржавели. Люстра погасла через несколько секунд и все погрузилось во тьму.
Я сжалась на кресле, обхватив колени руками. Как там говорится: мой дом – моя крепость? Сейчас эта поговорка казалась мне до безумия наивной.