Все началось еще в моем детстве, когда я пошел в школу. У нас в классе была девочка, звали ее Катя Мышкина. Она была симпатична в меру, но мне казалась тогда очень большой красавицей. Я, что греха таить, влюбился в нее. Первая школьная любовь – а что делать?
Но она предпочла другого. Да и зачем ей было выбирать меня? Я был на самых нижних ступенях нашей школьной иерархии. А она предпочла наглого, смелого Володьку Ивкина. Ну и пошли они в жопу! Счастья им, барабан на шею, паровоз навстречу…
Когда закончил школу и поступил в институт, постарался забыть об этом всем поскорее. Схемы, чертежи, технологии… я, конечно, не технарь – это я понял уже потом – но погружение во что-то настолько сложное и противное тем более помогало отвлекаться.
Помогало-то, да только не очень помогало. Все равно вспоминал о ней. Писал стихи ей иногда. Плакал и рычал в подушку.
А однажды, курсе уже на третьем, она написала мне е-мэйл. «Привет, Лапоткин, как поживаешь? Давно тебя не видела и хочу встретиться, поговорить. О том, о сем. Приходи сегодня…»
И я, дурак, решил, что это мой шанс. Что боги ответили мне, что Вселенная меня любит. …дурак, какой дурак!
Матери, конечно, не сказал, с кем на встречу иду. Надел костюм, который пылился в шкафу со времен выпускного. Купил цветы…
Да уж… пришел, а она… ждет меня, на лавочке… с животом… большим таким. Ну, все я понял. Я ей просто как жилетка для поплакать понадобился. Так и в школе было, уже в конце. Как ей плохо – жалуется мне, «Вот, мол, Сереж, Володька такой козел… почему он не может быть таким как ты…!» (А почему ты не можешь предпочесть меня вместо него??)
Ну, что делать. На душе паршиво, но все же подсел к ней.
А она как-то странно разговор завела. Не о том, как ее Володька, или какой у нее новый хахаль, ее там обижает или что. Наоборот, начала с того, как она счастлива и хотела бы поделиться этим счастьем с кем-то. Я тогда еще не понял – что это значит, «поделиться счастьем»… эх, блин…
Несколько раз во время разговора она поглаживала свой живот и говорила странную фразу про мышь. Я ее сперва не мог расслышать, а один раз не удержался, переспросил – «Прости, ЧТО?» И ответила она – клянусь всем святым – что-то вроде «На самом деле у меня там не обычная мышь.» Я так офигел, что не понял, что ответить. А она продолжила как ни в чем ни бывало.
Постепенно разговор зашел о будущем – я сам не понял, как. Она как-то очень мягко, нежно и задумчиво выдала:”Этому миру скоро конец.” Я лишь глазел на нее, пока она продолжала – глаза затуманеные, голос печальный, а слова как у ненормальной. Или сектантки.
«Этому миру скоро конец. Он будет свернут в кольцо, и в нем больше ничего не начнется и не закончится. Печально, но он родил много новых миров. Я рожу последний.»
Потом она как-то так засмеялась так, что у меня мурашки по коже пошли – нехорошо так засмеялась, страшно, недобро. А потом вдруг – опять очень мягко – сказала: «Я хочу подарить тебе кое-что. За то, что ты всегда был добр ко мне.»
Она придвинула лицо ко мне близко-близко, и на миг мне показалось, что она собирается меня поцеловать.
И вдруг… она меня поцеловала! Я почувствовал, словно растворяюсь в каких-то непонятных энергетических эффектах… это сложно описать, будто внешние контуры моего тела перестали существовать, и я стал растворяться в бесконечном блаженстве, которое только и есть я; а внутренние контуры, наоборот, замкнулись на вечную форму изначального парадокса. Я говорю эти слова, и понимаю, что вы нифига не поймете. Ну и ладно. Это как объяснять глухому переживания от Девятой Симфонии Бетховена.
Потом это прекратилось. Она отстранилась, утирая свои губы, и мне показалось, будто ее рот полон крови. Я даже невольно провел языком внутри своего рта – нет, никакой крови, никаких ран.
«Теперь мне надо идти», — сказала она. – «Посмотри вон туда…». И она указала рукой в сторону, сбоку от нее. Я присмотрелся.. ну точно, Володька шел к нам. Что ты будешь делать! Это она его просто тут ждала…
Я встал, чтобы просто уйти не прощаясь… но ноги подкосились, и я почувствовал, что опять падаю на скамейку. Как странно… Ее больше не было видно. А Володька подходил, но лицо его выражало какие-то странные чувства… которых я не ожидал по направлению ко мне.
«Ну здравствуй, дорогая. Не скучала?» – спросил он теплым тоном.
Я окуел от этой дурной шутки. Но… внезапно я почувтствовал тошноту. Мне стало дурно, когда я опустил глаза и увидел, что это у меня теперь этот живот… и я в платье… и с грудью… я стал ею, я стал Катькой?
Я словно услышал в голове ее голос-ответ:”Да, именно так. Прости, но рожать новый мир – очень больно. Я доверю эту честь тебе. А я здесь больше никому не нужна. Присмотри за Володькой, он не такой злой. И – удачи…”
ВОТ ЧЕРТА С ДВА! Я вскочил на ноги в ужасе и… оказалось, что я просто уснул. Катя сидела и смотрела на меня укоризненно.
«Вот так кавалер,» – сказала она, — «Слушал-слушал и уснул. Я уж не стала будить ваше королевское…»
Я НЕ СТАЛ ДАЖЕ СЛУШАТЬ! Я рванул со всех ног домой. Что за хрень, боги мои, что за хрень.
Но чем дольше я бежал, тем медленнее, так казалось. Небо начинало покрываться каким-то странным, очень неприятным красноватым оттенком. Бежать становилось все труднее, как в киселе. Внезапно с этого красного неба спрыгнула эта штука.
Она была похожа на жуткую смесь ящера и человека – что-то то ли из фильма ужасов, то ли из компьютерной игры. И еще, у нее совершенно не было головы. Но при этом у нее были длинные челюсти с хищными рядами зубов и могучим языком, хотя и без глаз. Но головы не было, как не было и шеи. Эти челюсти были у нее на… я не знаю, как это лучше описать. Это сложно передать русским языком. Просто слов у нас для таких форм нет. Если бы я был самым гениальным геометриком на свете, я бы написал эти формулы и получил нобелевскую за то, что только узнал, что это возможно.
Тварь повернула… челюсти ко мне, словно присмотрелась несуществующими глазами, а затем сказала:
— Halt!
Она подошла близко-близко – я был парализован страхом, чуть не обосрался от ужаса – а потом поднесла когтистую руку к моей груди и… одним рывком содрала мою рубашку! И, черт знает почему, в этот момент мне вспомнились пошлые слэшерские фики про Фродо и Фарамира, и я почувствовал, как кровь приливает… боги мои, только не это – в момент своей смерти (она же меня убьет, эта тварь!) фантазировать о такой хрени…
Но тварь не собиралась меня убивать. Она вперилась несуществующим взглядом в мою грудь (меня снова посетило чувство – как дежа вю – будто я Катька, и у меня ее грудь, но, боги миловали, тут же ушло), а потом кивнуло само себе и повторило:
— Halt.
И затем, уже по-русски:
— Ты овца одной из христианских церквей?
Меня перердернуло от возмущения, так, что даже страх ушел. «Овца»???? К тому же, я давно порвал с этими суевериями. Я верю в богов, а не бога!
Я хотел ответить все это, но почему-то только хрип и писк вырывался из горла.
А тварь тем временем кивнула сама себе.
— Ты овца одной из христианских церквей. Найди ближайший функциональный терминал и передай послание. Омега восемь семь восемь. Два ножницы два одеяние преступника. Это все.
С этими словами тварь начала как-то истончаться, становиться все более вытянутой и худой, пока не превратилась в некое подобие длинной то ли нити, то ли макаронины, то ли странно черной паутины. Налетел ветер и унес ее в южном направлении.
Я был так зол, испуган и шокирован, что заорал от напряжения. «Какого!!!!»
Вот только звука не было. Из моего рта не доносилось никакого звука. Я что, оглох? Да нет, вряд ли, другие звуки я слышал.
Я попытался что-то еще крикнуть, но звука не было.
Сказать – тот же результат.
Я вдруг вспомнил слова твари и мне почему-то стало ясно, что «функциональный терминал» – это любой рукоположенный батюшка. Откуда я это знал?
В голове прозвучал голос Кати:”Бедная девочка… Рожать дело нелегкое, а уж рожать мир. Удачи, овечка!”
Это придало мне такой злости, что я заорал на пределе легких… и прорвал блокаду! Я услышал свой голос! Даже если он был как легкий писк.
Рыча от гнева и досады, сжимая кулаки, я поперся в ближайшую церковь.
Зачем я это сделал? Я не объясню. Я просто жопой чувствовал, что может стать намного хуже, если я не пойду. Намного.
В церкви было темно и тихо, и все свечи почему-то затушены. Батюшка сидел на одной из скамеек и с аппетитом кушал японские суси.
Увидев меня, он промычал что-то в духе «Эгей! Будешь?» и сделал призывный жест коробочкой с едой.
Это было так странно и жутко, что я даже не удивился. Сейчас меня больше бы удивила нормальная обстановка.
— Батюшка, — сказал я глухим тоном, — Меня просили передать послание.
— А?
— Омега восемь семь восемь. Два ножницы два одеяние преступника. Это все.
..боги мои, я никогда не видел, чтобы столько разных чувств сменяли друг друга на лице человека так быстро. Когда я начал послание, у батюшки возник какой-то неземной восторг, затем подозрение, смешанное с недоверием, потом ужас, отвращение, а потом у него было лицо как у ребенка, который вот-вот заплачет. Когда я договорил, он скрыл лицо руками и жутко заорал… а потом отнял руки от лица и блевал две-три минуты.
Я деликатно ждал в стороне, пока он закончит.
Наконец, батюшка проблевался.
— Сы… сынок, иди домой! – прохрипел он, утирая грязь от блевотины со своей бороды.
— А что теперь будет? – Я ненавидел себя за то, что мой голос дрожал от страха, когда я задал вопрос.
— Хреново будет, бл*! – ответил он. – Ты хоть знаешь, что это значит? Христос сломался. Поломка в основном модуле. Знаешь, что такое поломка в основном модуле? А знаешь, что запасного модуля тоже больше НЕТ???? …все, — он махнул рукой, — Все. Делай что хочешь. Иди домой к маме и молитесь за нас…
Затем он начал странно раскачиваться, по кругу. Это выглядело жутко – ноги стояли в центре, а голова очерчивала большой круг и тело вместе с ней. Будто палочку кто-то упер в землю и двигает по окружности. Человек НЕ МОГ так двигаться!
А он все вращался по окружности, и пел что-то на каком-то языке. Мне показалось, что это один из языков малых народов нашей необъятной страны.
Я стал пятиться к выходу из церкви, и опять услышал вездесущий голос Кати:
«Бедняжка… иногда тошнит, да. А иногда и страшные сны бывают…»
Мне стало жутко стремно, я выбежал из церкви и припустил домой.
Прибежав, я несколько минут колотил в дверь своей квратиры, прежде чем вспомнил, что надо звонить. Тогда я стал трезвонить так, что мать, когда открыла, была вне себя от гнева.
— Ты что звонишь! Всех разбудить хочешь! Знаешь сколько времени…
Она осеклась когда я, медленно и равнодушно, как зомби, сдвинул ее с дороги и прошел в квартиру.
Я сел прямо на полу.
— Кончилось, — сказал я.
— Что? – недоверчиво спросила она.
— Время кончилось, — пояснил я.
И тут ее глаза стали какими-то мертвыми.
Она начала то ли всхлипывать, то ли завывать. Медленно, очень медленно, как чудовище из сна, она приближалась ко мне… но какое это теперь имело значение? Время кончилось…
Она, наконец, подошла и села рядом со мной на пол. И вдруг я услышал, что она хихикает. Тонко так, мерзко хихикает.
— Пожалуйста, не смейся так. – попросил я ее. – Я не знаю, кто ты, но моя мама никогда так не смеялась. Ты меня пугаешь.
В ответ она расхохоталась пошлым хохотом привокзальной… не буду выражаться.
— Вообще-то, я не обычная мышь! – сказала она громко и развязно. Затем – горячим шепотом добавила – Далеко не обычная мышь, — и начала раздеваться.
— Слушай, если ты так будешь делать, я уйду! – вспылил я.
Она два раза хлопнула глазами.
— Кого ты убил? – переспросила она.
— Что? – не понял я. – Кто сказал про убил?
— Как Володьку… Володьку, из школы, одноклассника? – ее глаза расширились от ужаса. Она сидела на краю моей постели… стоп, я в постели? И почему мои руки в красном?
— Я не понимаю, мама, о чем ты говоришь. Ты меня пугаешь… — я старался говорить спокойно. Я надеялся, она услышит то, что я говорю, а не… не…
— Из-за Катьки? – спросила она потрясенно и горько. – Сыночек, что же ты наделал, родненький! Тебя же в тюрьму упекут! Тебе там не жить! Не жить! Не жиииииить!
«И так бывает…» – прозвучал в голове грустный голос Кати, и я понял, что это все еще не реальность.
Мать тем временем продолжала выть – «Не жить, не жииииить! Не жить моему сыночку, умер мой сыночек, умер! Прыгнул с крыши, ссоры не пережил, девочка другому досталась! Не жииить, не жииииить…»
Я слушал и… вспоминал…? Это было так странно… я ведь умер, и правда умер… подростковая глупость – какой дурак! – понял, что не будет Катька моей, и… не хочу ЭТО помнить… как плакала мама…
Но если я умер, откуда тогда та жизнь? И вообще кто я? Где я?
«Каждому дается другой шанс» – опять зазвучал Катин голос в голове. «А дочка иногда видит сны матери, пока еще в утробе.»
Дочка? Сны? О чем она?
«Не бойся.» – опять услышал я ее голос. – «Я меня был волшебный ловец снов. Я поймала твою душу, спасла ее. Это все сон, страшный сон. Срок подходит к концу. Скоро ты родишься.»
И тогда я закрыла глаза и успокоилась. Это и правда страшный сон. А мне скоро еще рождаться.
Ведь, когда я буду рождена – то это для мира рожусь я.
А для меня родится целый мир.
Так вот о чем ты говорила…
…мама.