Мракотека | Воображариум

Сны Геры были сродни мигрени, на которую так часто жаловалась его бабушка. Болезненные и тягучие они никогда не давали ему забыть о существовании деформантов.

Чаще всего Гере снился коридор его старой квартиры. Длинная лента линолеума тянулась в полумраке бесконечно далеко вдоль пульсирующего тоннеля, больше напоминавшего неестественно огромный кишечник морского чудовища, в котором затерялся маленький Герман. Тусклый желтоватый свет горел только в самом конце коридора – там, где находилась пропахшая сигаретами кухня. Но смотреть туда мальчику было страшно. Стоило только глянуть в том направлении, как из-за угла выглядывал Свинорылый – толстый, источающий неприятный запах и всюду преследуемый стайкой мух деформант, синюшное и влажное лицо которого покрывали шишковатые наросты в форме свиных пятаков.

Он вылезал из-за угла медленно, будто играя с Герой в игру, маленькие чёрные пуговки глаз смотрели не мигая, и от всего этого страх сковывал ещё сильнее. Гера тут же бросался влево – туда, где находилась родительская спальня. Но и там ему не было спасения. Войдя внутрь, он всякий раз натыкался на лежащую на полу женщину в изодранной ночнушке. Её покрытые синяками руки были связаны за спиной бельевой верёвкой, голову закрывал полупрозрачный пакет, туго стянутый на шее ремнём. Женщина не дышала, а сквозь облепивший её лицо целлофан можно было разглядеть нос, тёмные пятна глаз и широко распахнутый рот. На этой стадии сна Гера обычно и просыпался, ощущая как вздымается от тяжелого дыхания его впалая грудь.

Однако, этой ночью ему не снился ни коридор, ни Свинорылый, ни женщина с пакетом на голове. Гере приснился большой чёрный сундук, который они с Олькой нашли когда-то давно на краю оврага, недалеко от старого бабушкиного дома. Сундук скрипел и что-то живое билось в его деревянной утробе, угрожая сорвать тяжёлый стальной замок. Когда крышка под градом ударов отлетела в сторону, Гера проснулся и, несколько раз шумно выдохнув, уставился в белое полотно потолка.

Сон, всколыхнувший неприятные воспоминания, был будто знамением, предвещавшим Гере не самое доброе утро.

Очередной день в новой школе, в которую Геру перевели в начале учебного года, был первой из тех неприятных вещей, что сулило вызванное кошмаром предчувствие. Вчера во время урока у Геры случился припадок – второй за последние три месяца – и теперь это событие обсуждали все: от одноклассников до учителей. Сидя в коридоре рядом с кабинетом директора и выковыривая кончиком шариковой ручки грязь из-под ногтей, Гера вслушивался в голоса за дверью.

– Прошу вас, изложите конкретнее суть вашей претензии, Екатерина Николаевна, – говорил первый голос – чёткий и низкий, принадлежавший директрисе Марии Викторовне Початкиной, которую ученики школы 117 между собой давно прозвали Кукурузой. Женщиной она была строгой, говорила мало и по существу, чаще ледяным, почти приказным тоном, будто была с рождения создана для того, чтобы руководить людьми.

– Я уже и так всё сказала, – ответил ей другой голос – высокий, почти писклявый.

Хозяйка его была натурой нервозной и нетерпеливой, не привыкшей сталкиваться с отказом в какой бы то ни было форме.

– Если придётся, я пойду и в более высокие инстанции, – продолжала она. – Речь идёт о безопасности наших детей, моей дочери в том числе! Я не стану сидеть сложа руки, пока рядом с ней находится этот…, – женщина замялась, подбирая верное слово пока наконец не вставила: – Странный ребёнок.

– Герман вовсе не странный, – встряла в разговор третья участница дискуссии. – Он мальчик с особенностями, это бесспорно. Господь каждому в этой жизни отвёл свою долю испытаний. Не Дай Бог вашей дочери пережить то, через что прошёл мой внук.

Дребезжащий голос бабушки был тише двух других, но в нём считывались уверенность и полный контроль над ситуацией. Гера улыбнулся, когда услышал её и на пару мгновений прервал своё занятие, прислушиваясь.

– Ваш мальчик притащил в рюкзаке голову мёртвого кота на той неделе, это вы тоже спишете на особенность? – прошипела нервозная дамочка. – Все мы, конечно, слышали о том, что случилось в вашей семье, но это не значит, что Герману место среди других детей. Ему нужен детский психолог, нужна специальная школа для таких как он. Его припадки пугают не только одноклассников, но и учителей. А эта склонность к живодёрству, между прочим, очень тревожный звоночек. Если вы этого не видите, то родительскому комитету пора бы составить петицию и потребовать вмешаться опеку!

Гера нахмурился. Ему стало неприятно от того, что мама Вики Лукашиной назвала его живодёром. Кота ему было жалко. Лохматого и косоглазого Тишку Гера нередко подкармливал по пути из школы домой. Животное казалось ему несчастным и невероятно одиноким – таким же как он. Других ребят Тишка сторонился, но Гере доверял. А на прошлой неделе, освободившись после уроков, мальчик нашёл кота на краю проезжей части уже мёртвым. Автомобиль переехал Тишку ровно посередине, раздавив его внутренние органы и сплющив туловище. Шерсть бездомного кота слиплась от крови, лапы окоченели. Так и не найдя себе настоящего хозяина Тишка умер под колёсами бездушной машины. Гере было горько смотреть на «друга». Немного поплакав и решив, что тот не заслуживает такой печальной судьбы, Гера отыскал в рюкзаке ржавый канцелярский нож, найденный им пару дней тому назад на свалке, и с помощью него отделил голову животного от изувеченного вдавленного в асфальт туловища. Ему пришлось повозиться и перемазать все руки в крови, но результат того стоил: так частичка Тишки навсегда осталась бы с ним.

Осталась бы… Если бы на следующее утро Петя Гудков, смеху ради не вытряхнул на пол всё содержимое рюкзака Геры, среди которого нашлась и герметично упакованная в целлофан голова кота. Девчонки подняли визг, пацаны крутили пальцем у виска.

– Ну и урод ты, Герман, – сказал тогда помрачневший Гудков и, пнув голову Тишки, бросил на Геру полный отвращения взгляд.

Так всё и завертелось, но хуже всего было то, что эта малоприятная история дошла до бабушки. Герману совсем не хотелось нагружать неприятностями эту добрую, всегда окружавшую его теплом и безусловной любовью пожилую женщину. Его пугала сама мысль о том, что однажды она перестанет смотреть на него также как смотрит сейчас. Что в её понимающем взгляде появится тот же холод, что был в глазах матери после исчезновения Ольки. Но сейчас бабушка была целиком на его стороне.

– Что бы ты понимала, идиотка, – фыркнула она, заставив на какое-то время остолбенеть двух других женщин, сидевших с ней в одном кабинете.

– Что?! – возмущённо взвизгнула мама Лукашиной. – Вы что себе позволяете?!

– Что слышала. В дочки мне годишься, а никакого уважения. Учить меня как мне воспитывать собственного внука удумала? Опекой пугаешь?! – голос бабушки становился всё более громким и устрашающим, словно она сама в этот самый момент росла, превращаясь из маленькой безобидной старушки в огромную чёрную тень, нависшую над оппоненткой. – Сколько детей ты сама воспитала, дрянь?

– Я…, – растерянно захлопала глазами потерявшая былую браваду женщина.

– Я так и думала, – сухо подвела черту бабушка. – А я подняла пятерых. ПЯТЕРЫХ! Одна, без помощи мужа, точно также как теперь одна поднимаю моего Германа. Я не позволю кому бы то ни было оскорблять меня или моего мальчика. Он мучился достаточно, и явно не для того, чтобы какая-то неуравновешенная мамаша усугубляла его состояние. Да вас самих судить надо за то, что травите ни в чём неповинного и перетерпевшего горести ребёнка. Тьфу на вас! Я не собираюсь это больше выслушивать! Выкинете моего внука из школы – я вас всех засужу. Я до самого верху дойду и уж поверь, милочка, связей у меня ТАМ гораздо больше, чем у тебя. Благо жизнь моя была долгой и добрых людей в ней хватало.

Скрипнул отодвинутый в сторону стул и перестук шагов возвестил о том, что бабушка спешно покидает кабинет.

– Валентина Павловна, погодите, мы так не придём к взаимопониманию, – попыталась взять ситуацию под контроль Кукуруза, но в этот момент дверь распахнулась и бабушка Геры, уже твёрдо всё для себя решившая, выпорхнула наружу.

– Договаривайтесь там сами, – зло бросила она через плечо. – А я забираю своего внука и ухожу.

Из кабинета донеслись вялые возмущения Викиной мамы, но Гера в них больше не вслушивался. Вложив свою руку в маленькую сухую бабушкину ладонь, он торопливо последовал за ней, понуро опустив голову.

– Не стыдись, – услышал он. – Тебе нечего стыдиться, мой милый. Пусть им самим будет стыдно. Ты не сделал ничего плохого. Слышишь? Ничего плохого.

– Да-а-аш, – позвал её будто издалека знакомый обеспокоенный голос.

Даша сконцентрировалась на нём, и тогда он прозвучал чётче.

– Дашка, блин!

Кто-то потряс её за плечо, вырывая из уютного омута размышлений, и расфокусированный мир вокруг вновь обрёл чёткость. Такое с ней случалось нередко. Стоило уцепиться за какую-то мысль, и Даша проваливалась. Иногда на пару мгновений, а иногда на целые часы.

– Прости, – на автомате выпалила она и тут же отыскала взглядом Диму.

Брат к её «провалам» привык раньше всех прочих и теперь только понимающе улыбался, но Даше всё равно было неловко.

– Ну что опять? – спросил он, поправляя лямку школьного рюкзака и девушка виновато пожала плечами.

– Не знаю. Жалко мне его, вот и всё.

Дима фыркнул.

– Да ладно тебе, он же реально фрик, ты сама видела. Носил башку мёртвого кота в сумке.

– Он сказал, что это был его друг.

– Он шизик.

– И поэтому заслужил травлю и издевательства?

– Ну уж прости, что этот мир так устроен.

Брат отвёл взгляд в сторону, а значит сам засомневался в сказанном. Цинизм в Диме появился вскоре после ухода отца. Будто кто-то озлобленный и преисполненный ненависти к миру занял место где-то внутри обычно доброго и способного к состраданию парня. Свою врождённую сентиментальность он теперь часто приравнивал к слабости и нарочно давил её в себе, пряча от чужих глаз. Но в глубине души Дима был вовсе не тем, кем хотел казаться. Кому как не Даше об этом могло быть лучше всего известно.

– Я думаю, что ему просто очень страшно, – смягчилась она. – Он ведь тоже здесь новенький. Как и мы.

– Поэтому лучше пусть он, – сунув руки в карманы и спрятавшись под капюшон, буркнул Дима. – Мы с тобой друг о друге заботиться должны. В любом классе есть изгои. Он был обречён. Такие как он…, – Дима замялся. – В общем лучше пусть будет так, чем его место займёт кто-то из нас.

– Он этого не заслуживает, – выложила свой последний аргумент девушка.

Брат закатил глаза.

– Блин, да повзрослей ты уже! – с раздражением бросил он. – Никто этого не заслуживает, но ты видела его? У Геры буквально на физиономии написано быть грёбаной жертвой. С этим ничего не поделаешь. Он маленький, страшный и… странный!

– А ты омерзителен, – скривилась Даша. – Иди домой один. Мне лучше побыть наедине.

По сосудам спутанных проводов наушников потекла громкая музыка, будто погружая все окружающие шумы и голос Димы под толщу воды, откуда им было не пробиться. Свернув с тротуара, девушка перебежала дорогу и пошла по другой стороне улицы.

«Только не оборачивайся».

Осенний ветер скручивал опавшую листву в маленькие шелестящие смерчи и сгонял в город тяжёлые и тёмные как гематомы тучи, а Дашин плейлист, вдохновившись тоскливой атмосферой, будто назло подсовывал ей одну за другой грустные и депрессивные музыкальные композиции.

Всё здесь было не так.

Иногда Даше казалось, что она не переезжала в другой город, а просто провалилась в иную реальность – деформированную, жуткую и гротескную. Быть заложниками ситуации – это худшее из всех наказаний, которое могло свалиться на их с Димой головы. Хуже этого было только осознание собственной беспомощности перед переменами, о которых никто из них не просил.

Ей стало тошно. Будто лопнул желчный пузырь, и мерзкая горечь затопила пульсирующие внутренности. Даша сорвалась на Диме, хотя дело было вовсе не в нём. Они оба переживали развод родителей и последовавший за ним незапланированный переезд по-разному. Даша предпочитала делать это в одиночестве.

Нырнув в ближайшую подворотню, она прижалась спиной к изрисованной граффити стене и сжала кулаки, заставив ногти больно врезаться в кожу ладоней. Иногда это и правда помогало. Говорят, физическая боль может на время глушить боль душевную. Одна Дашина подруга из той – прошлой её жизни – наносила себе порезы на бёдра. Это заставляло её улыбаться чаще, чем действие антидепрессантов.

В глазах защипало. Нет больше той жизни. Нет подруг, нет запаха родной квартиры и нет ощущения безопасности в большом негостеприимном мире. «Тебе всего пятнадцать», – сказала ей однажды мама. – «Если ты думаешь, что твоя жизнь превратилась в трагедию только потому, что тебе пришлось переехать и попрощаться с парой-тройкой друзей, то ты ещё не понимаешь какие на самом деле бывают проблемы у людей».

Мама говорила много всего.

Например: «Ты не знала настоящих проблем. Твоя жизнь только начинается».

Или вот ещё: «Хватит усложнять мне задачу. Мне и без вас с Димой сложно».

Но любимым у неё было всё-таки: «Убери слёзы. Это не ты должна реветь, а я».

Именно тогда Даша и научилась прятать чувства в герметичный тёмный ящик где-то внутри самой себя. Будто никогда не имела на них права. Будто её боль – это ужасное оскорбление для всех тех, кто по мнению матери страдает по-настоящему. Когда ящик переполнялся, Даша искала уединения.

Она разжала кулаки и почувствовала как горит кожа в тех местах, где в неё впились ногти. Справившись с охватившей её на минуту слабостью, Даша убрала наушники в карман своей чёрной толстовки с ярким принтом «Рика и Морти» на груди, и только в этот момент вдруг чётко ощутила: она не одна.

На другом конце переулка замер невысокий тощий мальчишка в красном дождевике. Голова, венчавшая худую бледную шею, выглядела непропорционально большой. Словно ещё немного и хрупкие позвонки не выдержат её веса, а шея надломится под этим нелёгким бременем. Эта огромная голова и пропорции лица мальчика казались неправильными, противоречащими законам анатомии. Большие испуганные глаза находились на слишком большом расстоянии друг от друга. Над сплющенным носом располагался большой уродливый лоб с отчётливо выделявшимся углублением длинного рубца, делившего его пополам.

– Тебе чего? – бросила она, всеми силами пытаясь не показать мальчишке, что испугалась его.

Это подействовало. Фигура на той стороне качнулась и боязливо отступила назад.

– Подожди! – крикнула Даша, ощутив укол вины. – Гера, да? Так тебя зовут? – произнесла она имя нелюдимого одноклассника.

Фигура в дождевике застыла на месте. На вид мальчику лет десять, но Даша знает, что он её ровесник. Его маленький рост и хилое телосложение – всего лишь последствия задержки в физическом развитии. На лице Геры, больше похожем на страшную резиновую маску, зашевелились бледные губы.

– Я Герман, – отозвался мальчик и неуверенное эхо протащило его слова по штольне подворотни. – Герой меня Олька звала, – добавил он, оттягивая пальцами и без того длинные рукава своего дождевика.

Даша шагнула вперёд, будто надеясь на то, что, сократив расстояние, избавится от давящего чувства дискомфорта, появившегося под тяжёлым взглядом малознакомого мальчишки.

– Олька? Это кто?

– Оля – это моя сестра, – пояснил Герман.

– У тебя есть сестра? Она тоже учится в нашей школе?

– У меня больше нет сестры.

Даша буквально ощутила всю тяжесть, произнесённых Герой слов. Неподъёмным грузом они свалились на неё, вынуждая застыть на месте.

– Оли нет, – донёсся до её ушей грустный голос самого одинокого мальчишки в этом бездушном городе. – Её не осталось.

Петю Гудкова, раскуривавшего сигарету в компании троих старшеклассников, Дима заметил задолго до того как поравнялся с их компанией. Первой его реакцией было желание убежать. Если обойти этот дом, думал он, можно легко проскочить незамеченным. Но бегать снова Диме не хотелось. Он никогда не считал себя слабаком, но за всё своё детство мог припомнить всего одну-две драки, в которых ему довелось поучаствовать. Вот почему таких ребят как Петя он предпочитал обходить стороной. Пару раз от подобных Гудкову ему всё же доставалось и в такие моменты сильнее всего Дима переживал из-за стыда перед отцом, который учил его всегда давать отпор.

Но папы в его жизни больше не было, а сам Дима слишком устал бояться. Вся прелесть переезда в новое место в том, что никто не знает о твоём прошлом, репутации и старом месте в школьной иерархии. От того, как Дима проявит себя здесь, зависели ближайшие три года, которые ему предстояло провести в новой школе.

Петя Гудков был крутым. Он водился со старшаками, курил с одиннадцати лет и плевал на школьные правила. У Пети было крепкое рукопожатие, на турнике он мог подтянуться больше раз, чем любой из пацанов в его классе и параллелях, а с позапрошлого года парень состоял на учёте в ПДН.

Когда Дима проходил мимо Пети и его дружков, то не стал прятать голову под капюшоном и ускорять шаг, как сделал бы это раньше, а напротив замедлился и гордо выпрямил осанку, идя так, будто ему не было никакого дела до облюбовавших одинокую скамейку пацанов.

– Эй, новенький! – окликнул его хриплый голос Гудкова. – Э, как тебя там? Димон да? Курить будешь, Димон?

– Буду, – с вызовом ответил Дима.

Стараясь справиться с волнением, он приблизился к компании, вынул из кармана вспотевшую ладонь и протянул Пете, постаравшись сжать его руку как можно крепче, чтобы его не приняли за слабака. Трое других парней, выглядевших заметно старше, окинули юношу оценивающими взглядами и тоже обменялись с ним рукопожатиями.

– Во, красава, – хмыкнул Петя, протягивая Диме приоткрытую пачку «Винстона». – Сразу видно, ровный пацан. На, угощайся.

Уверенно сунув в зубы сигарету, будто делал это уже много раз, Дима потянулся к огоньку дружелюбно предложенной ему зажигалки и затянулся – неглубоко, чтобы не выдать себя позорным приступом кашля.

– Знакомься, Димон, – небрежно бросил Гудков. – Это вот Макар, а это Андрей и Гиблый, – представил он троицу старшаков и те поочерёдно кивнули, подсказывая Диме кто есть кто. Кивнул даже Гиблый – высокий и болезненно тощий кудрявый парень, настоящее имя которого так и не прозвучало.

– Это Димон, – тем временем донёс до своих знакомых уже и без лишних комментариев всем понятную информацию Петя. – Он к нам с другого города переехал.

Затем он обратился уже к самому Диме:

– Ты где-то рядом живёшь?

– Через дом отсюда, – кивнул парень, стряхивая пепел с кончика сигареты.

– И чё? Как оно у нас? Нравится городишко? – подал голос пухлый и басистый Андрей Царёв, которого, насколько знал Дима, друзья между собой прозвали просто и бесхитростно – Царём.

– Дыра дырой, – сплюнув, ответил юноша, чем заставил компашку ощериться желтозубыми улыбками.

– Верняк, – закивал рыжей головой Макар. – А чё сюда-то?

Дима пожал плечами.

– Предки развелись, а мамке здесь квартиру её родаки оставили, – вкратце пояснил он. – Я и сам не рад.

– Слышь, а чё за фифа такая с тобой таскается всё время? Тёлка твоя?

– Эт сеструха его, – ответил за Диму Петя, пожёвывая гуляющую меж зубов сигарету и тут же перевёл взгляд на одноклассника. – Они, типа, близнецы.

– Двойняшки, – поправил его тот.

– Ну да. Я так и сказал. Она у тебя ничё такая. Встречается с кем-нибудь?

– Не, это вряд ли, – на мгновение замявшись, сказал Дима, чувствуя смесь неловкости и раздражения от того, что разговор коснулся его сестры. – Дура она. Пацаны её стороной обходят.

– Да ладно, расслабься, – хмыкнул Петя, пихнув Диму в плечо. – Я всё равно постарше люблю. Ну, типа нашей математички, Катюхи. Заценил уже её?

Дима нахмурился. Екатерина Алексеевна была одной из самых молодых преподавателей на его памяти. Учительнице было лет двадцать шесть, она и сама вышла из стен педагогического института всего пару лет назад, но с учениками ладила прекрасно. Очаровательная миниатюрная блондинка будто обладала каким-то особенным недоступным другим учителям даром находить общий язык со своими подопечными. Возможно всё дело было в относительно небольшом разрыве между поколениями, а может она и вправду знала какой-то недоступный другим педагогам секрет, точного ответа Дима не знал.

– Ну да, ничего такая, – сказал он вслух.

Старшеклассники прыснули.

– Ничего такая, – передразнил его Гиблый. – Так и скажи, что вдул бы ей. Ведь вдул бы?

– Ну… да, – неуверенно ответил Дима.

– Конечно да. Ей бы пол школы вдуло, – хмыкнул Петя, швырнув окурок куда-то в сторону. – Ты, Димон, вроде нормальный. Двигайся с правильными пацанами и всё у тебя тут будет как надо, понял?

Под правильными пацанами он, видимо, имел себя и своих дружков, догадался Дима. Вдавив тлеющий кончик сигареты в фонарный столб, он избавился от её останков и кивнул.

– Угу.

– Сестре привет передавай, – бросил ему вдогонку Макар, когда Дима, отделившись от группы, уже пошёл по направлению к дому.

Диме хотелось бы найти в себе мужество, послать рыжего придурка к чёрту и сказать, чтобы ни он, ни его дружки не вздумали даже коситься в сторону Даши. Но вместо этого он, стиснув зубы, пошагал дальше. Будь его отец рядом и знай о том каким трусом стал его сын, он оказался бы разочарованным.

Но отца Димы здесь не было.

– Как твои дела, Герман? – немолодая женщина, изо всех сил старавшаяся скрыть свой истинный возраст, наблюдает за Герой сквозь стёкла дизайнерских очков, а её безупречное лицо из-за регулярных инъекций ботокса кажется ему восковой маской.

– Всё хорошо, – ответил мальчик, стараясь не встречаться с ней глазами.

Кабинет психолога пытался быть уютным ровно с тем же успехом, как сама психолог – притворяться, что она моложе своих лет. Весь этот напускной комфорт: мягкие кресла, галерея из дипломов, сообщающих о высокой квалифицированности хозяйки кабинета, стерильные и успокаивающие цвета в элементах интерьера – всё это кажется фальшью, светящейся во мраке приманкой глубоководной рыбы, которая жаждет поглотить Геру едва он расслабится.

– Твоя бабушка очень переживает за тебя, – говорит тем временем женщина с «восковым» лицом. – У тебя что-то случилось на днях?

– Ничего особенного.

– У тебя были приступы?

– Всего один раз.

– В школе?

– Угу.

– Что ты чувствуешь по этому поводу?

Гера пожимает плечами. Ему хочется уйти. Женщина всегда копала слишком глубоко, проходила в критической близости от тех тем, которых ему хотелось бы избегать. Слишком близко к правде, которую он боялся больше, чем чудовищ из своих снов.

– Тебе всё ещё снятся кошмары, Герман? – теперь хозяйка кабинета решила зайти с другой стороны, как коварная паучиха подбирающаяся к бьющейся в её паутине добыче.

– Иногда, – тихо отвечает мальчик, разглядывая корешки книг, ровными рядами выстроившихся на полках шкафа за спиной женщины.

– А эти существа, о которых ты рассказывал…

– Деформанты.

– Точно. Они тоже тебе снятся?

– Бывает, – кивает Гера. – Но я уже давно понял, что по-настоящему их не существует. Они могут достать меня только во снах.

– Ты сказал «достать меня». Ты считаешь, они хотят именно этого?

– Ну а как же! – почти возмущённо произносит мальчик.

– Как думаешь, зачем им это? – задаёт свой следующий вопрос «паучиха».

– Им нравится делать больно. Они думают, что я заслужил.

– А ты? – осторожно спрашивает женщина. – Ты тоже так думаешь?

– Я не виноват!

– Тот сундук из твоих снов, ты расскажешь мне, что в нём, Герман?

– Нет!

Гера больно бьёт себя по щеке. Он попался на приманку. Чёртова глубоководная рыба повела его на свет и заманила прямиком в свою зубастую пасть. Какой же он глупый!

Герман вцепился руками в свою неказистую уродливую голову и завыл, поджав колени, словно желая спрятаться от страшного злого мира: от этих дурных мыслей, от преследующих его воспоминаний, от женщины с «восковым» лицом.

– Всё хорошо, – мягко повторяет она снова и снова. – Ты в безопасности. Посмотри вокруг. Сконцентрируйся на предметах, которые тебя окружают. Назови мне все, которые увидишь. Сделаешь это для меня, Герман?

Он недоверчиво высовывается из своего импровизированного «укрытия», испуганные глазки начинают метаться по кабинету, стараясь уцепиться взглядом хоть за что-нибудь. Наконец ему удаётся выдавить из себя:

– Ч-часы… книга… аквариум… в-вешалка… окно…

– Молодец. Давай ещё, – она постукивает ногтем по чёрной дужке, подсказывая ему.

– Оч-чки. Телефон. Розетка. Стакан…

Женщина протягивает Гере стакан с водой и тот с жадностью осушает его до дна, крепко сжимая в дрожащей руке, будто желает утопиться в нём здесь и сейчас. Когда он уходит, ей требуется время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем набрать номер единственного оставшегося у Германа близкого человека.

– Валентина Павловна? Это Анна. Герман ушёл, на сегодня сеанс закончен.

Обеспокоенный голос старой знакомой на том конце провода интересуется результатами прошедшей встречи, и женщина с «восковым» лицом тяжело вздыхает.

– Боюсь, мы продвигаемся намного медленнее, чем ожидалось. Скажите, Гера ещё принимает медикаменты, которые ему прописал психиатр?

После недолгой паузы пожилая собеседница Анны даёт отрицательный ответ, обосновывая отказ от препаратов участившимися кошмарами у её внука.

– Простите меня, Валентина Павловна, но решение прервать медикаментозное лечение, не обсудив это с врачом, было поспешным, – стараясь быть тактичной объясняет женщина. – Все эти кошмарные сны лишь симптом. Герман вынужден раз за разом сталкиваться с неприятными воспоминаниями, потому что не может до конца прожить тот травмирующий опыт, через который уже прошёл. Что-то искажает его восприятие реальности, трансформируя боль в съедающее изнутри чувство вины. Вины перед кем? Это сложный вопрос. Но я могу предположить, что речь о его матери, умершей у него на глазах в тот ужасный вечер. Мальчик не может принять её смерть, связывая потерю близкого человека с собственной ответственностью. Будто он мог что-то изменить тогда.

– Бедный мой мальчик, – всхлипывает висящая на проводе пожилая женщина. – Что я могу для него сделать?

– Мы ничего не можем сделать, – вынуждена ответить на это Наталья. – Только ждать, когда он окажется готов взглянуть в глаза правде.

С рябой поверхности озера потянуло прохладой. Ветер зашелестел в камышах, заставив синхронно кланяться верхушки тощих сосен. Даша навела «дуло» объектива на брата, поймала фокус и нажала на кнопку. Фотоаппарат издал щелчок и Дима, улыбающийся во все зубы в золотистом свете предзакатного солнца, навсегда остался внутри, заключённый в памяти цифрового носителя.

– Давай ещё парочку и пойдём домой, – устало проронила девушка, рассматривая получившееся фото на дисплее.

– Зачем ему вообще эти фото? – размахивая длинной сухой палкой, найденной где-то под ногами, спросил Дима. – У него новая жизнь. Без нас. Зачем делать вид, будто ему интересно как мы тут живём без него?

– Спроси, что полегче. Это мама попросила. Я делаю это для неё, а не для него.

Фотоаппарат снова щёлкнул, поймав кадр, на котором Димка зашвырнул палку далеко в озеро. Описав дугу, та с плеском вошла в воду и пустила по ней круги.

– Ты не скучаешь по папе? – спросила вдруг Даша, стараясь не смотреть брату в глаза и полностью сконцентрировавшись на устройстве в её руках.

– Видеть его не хочу, – ответил брат, поднимаясь по покатому берегу к ней. – Если ему без нас лучше, то мне и подавно.

– Я иногда думаю о том, что было бы, случись всё иначе…

– Всё уже случилось, – раздражённо бросил Дима. – И ничего не будет иначе. В самом деле, Даш, хватит уже о нём вспоминать. Он этого не заслуживает. В конце концов, я думаю, что всё это происходит с нами, потому что так нужно, – он взмахивает руками, в бессильном жесте, ведь термин «предопределение» для него был ещё слишком сложен. – Я не знаю. Я просто верю, что так для нас всех будет лучше, понимаешь?

– Они всегда казались мне такими счастливыми, – задумчиво произнесла Даша. – Ты тоже помнишь?

– Да.

Он сунул руки в карманы и неспеша зашагал рядом с ней по протоптанной в траве тропинке, тянувшейся от берега к частоколу деревьев. В паре метров от них на поваленной сосне Даша заметила битые бутылки и вскрытые банки из-под тушёнки. Кто-то совсем недавно устраивал тут стрельбище. Она навела объектив на эти импровизированные мишени и сфотографировала. Внутри яркими вспышками заиграли приятные тёплые воспоминания о том как прошлой зимой папа учил её стрелять. Они выбрались в лес, и он терпеливо объяснял ей как правильно держать ружьё, как дышать в момент перед выстрелом и как целиться. Она оказалась очень способной ученицей. С папой у Даши всегда была особенно тесная связь в отличие от Димы. Может быть поэтому развод родителей и расставание с отцом далось ей в некоторой степени даже сложнее чем ему.

– Так ты теперь дружишь с этим Петей? – решилась спросить она.

– Ну, вроде того, – неуверенно отозвался брат.

– Он такой придурок, – Даша скорчила кислую мину. – У вас ведь с ним совсем ничего общего. В том смысле, что он просто тупой и грубый гопник, а ты умный, интересный, добрый… ты мухи не обидишь, Дим.

– А может я не хочу быть добрым! – разозлился парень. – Может ты меня совсем не знаешь!

– Зачем тебе это?

Набрав в грудь воздуха, он шумно выдохнул в попытке справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Девчонкам нравятся такие как Петя, – наконец выдал он, очень постаравшись сместить разговор в несерьёзное русло и выдавить из себя улыбку.

– Много ты понимаешь в девчонках, – рассмеялась Даша.

– У меня вообще-то были девушки! – запротестовал Дима.

– Кто?

– Саша Федюкина, Ирка…

– Федюкиной ты ранец таскал до дома, когда вам было одиннадцать, вы с ней не были парой, – хохоча вспомнила Дашка.

– Мы целовались! Два раза!

– А Ирка сказала, что ты так и не позвал её на свидание.

– Я просто не успел…

– Она хоть сама в курсе, что вы с ней типа встречались?

Дима пихнул сестру плечом и они, смеясь, едва не повалились в траву, когда он вдруг замер, прищурился и лицо его стало серьёзным.

– Даш, что это там? – спросил он, немигающим взглядом уставившись куда-то в сторону леса.

– Где? – она непонимающе стала вглядываться в сгущающийся сумрак.

– Там.

Он поднял руку с вытянутым указательным пальцем и ткнул в нужном направлении. Присмотревшись, Даша наконец поняла, что имел ввиду брат. Где-то вдалеке за тёмными силуэтами сосен помигивали цветастые огни, казавшиеся совершенно чужеродными в этой части города, где почти девственную природу заброшенного парка не портили ни городские постройки, ни шум открытых заведений, ни посторонние люди. Горожан, кажется, уже давно перестали привлекать заросшие тропинки, позеленевший с годами водоём и потерявшие прежний цивилизованный вид аллеи с неработающими тёмными башнями фонарей, а вопрос о восстановлении парка не заботил местную администрацию от слова совсем. Вот почему сверкающая в сгущающемся сумраке яркая вывеска вызывала противоречивые чувства: она одновременно притягивала к себе, пробуждая интерес, и внушала странную тревогу, будто была абсолютно лишней здесь.

– Хочешь посмотреть? – тихо, словно боясь, что их услышат спросила Даша.

– А то! – хмыкнул Дима. – Давай кто первый?

И он рванул с места, не дожидаясь пока сестра перехитрит его и заработает себе фору.

– Эй! Так не честно!

Придерживая фотоаппарат рукой, она побежала за ним, то и дело спотыкаясь о запрятавшиеся в сухую листву коряги и неровности, ставшие совершенно незаметными в пелене укутывавшей парк темноты. Пятно Димкиной куртки замелькало между деревьями, петляя, словно пытаясь запутать след.

Даша скатилась на пятой точке по крутому склону и рванула следом, стараясь не отставать и при этом сберечь лицо от когтистых лап веток. Когда она выбралась на открытое пространство, запыхавшийся Дима уже праздновал победу в этой короткой гонке и встречал её с самодовольной ухмылкой, стоя у косого сетчатого забора. Прямо за ним громоздились уродливые серые постройки небольшого парка развлечений: старые качели, сломанная карусель, дырявый тент, круглым куполом накрывавший небольшую арену для представлений внутри и наконец одноэтажная постройка без окон, над единственным входом в которую располагалась та самая светящаяся вывеска. Часть букв на ней уже не горела, но Даша всё же смогла прочитать слово целиком: «ВООБРАЖАРИУМ».

– Идиотское название, – прокомментировал Дима.

– Интересно, от чего она запитана? – нахмурив брови пробормотала с детства обладавшая техническим складом ума Даша.

Фонари здесь не горели уже очень давно. Не висели над головами линии электропередач, не попадались на глаза щитки или хотя бы какие-то намёки на дизельную станцию – не было абсолютно ничего, что могло бы обеспечивать парк электроэнергией. Тем не менее что-то всё ещё заставляло огни древней вывески гореть ярким холодным светом, привлекая к себе насекомых и редких заплутавших посетителей.

– Хочу посмотреть, что там внутри, – уверенно заявила Даша и Дима глянул на неё с тревогой.

– Мне кажется, лезть туда в тёмное время – идея так себе. Может бомжи себе там уже давно ночлежку устроили.

– Тогда стой здесь, герой.

Отдав Диме фотоаппарат, Даша протянула руки вверх, уцепилась за верхнюю часть забора и оттолкнулась от земли. Юноша и сообразить не успел, как его сестра уже оказалась на другой стороне.

– Эй, подожди, я с тобой! – спохватился он, осознав каким трусом себя выставит, если позволит Даше идти туда одной.

Пыхтя, он взобрался на забор и спрыгнул вниз, стараясь поспеть за быстро шагающей в сторону здания с вывеской девушкой. У самой двери он догнал её и одёрнул за руку.

– Ты уверена?

– Я не боюсь, – сказала Даша, обращаясь скорее к самой себе, чем к брату.

Он понял всё без лишних объяснений. Ей просто хотелось сбежать. Забыть хотя бы на время обо всём, что случилось с ними за последние несколько месяцев. Обычно она справлялась с этим, уходя в себя. Будто там, в глубине её сознания, был уютный уголок, в котором Даша могла на время снова стать счастливой и лишённой тревог. Но в то мгновение, когда Дима встретился с ней взглядом, она буквально молила его о возможности войти в это заброшенное здание и укрыться в его неизвестности.

Ему тоже не нужны были слова.

Дима просто кивнул, и Даша тотчас толкнула дверь вовнутрь.

На удивление та поддалась очень легко, с протестующим скрипом сдвинувшись с места и открывая перед подростками черноту внутреннего пространства. Загорелся свет – это Дима включил фонарик на телефоне – и завеса мрака частично рассеялась. Проступили очертания голых стен, пол, заваленный всевозможным мусором, и гнетущая пустота просторного помещения, которую не разбавляли ни окна, ни предметы интерьера, ни какие бы то ни было намёки на предназначение этого места.

Здесь не было даже запаха.

Даша шагнула в центр, ища достойные снимков кадры, но единственным, за что уцепился её взгляд «художника», оказалась табличка с надписью «Фото— и видеосъёмка запрещены».

– Было бы ещё что снимать, – разочарованно произнесла она.

– А что ты надеялась тут увидеть? – спросил явно довольный исходом Дима, которому не терпелось поскорее убраться отсюда подальше. – Нам ещё повезло, что здесь не логово какого-нибудь маньяка или сумасшедшего.

Дура. О чём она только думала?

Даша закрыла глаза и вновь мысленно перенеслась в прошлую зиму. Она вспомнила себя стоящей по колени в снегу, вспомнила тяжесть охотничьего ружья, приклад которого приятно упирался в плечо, запах еловых шишек и папиного одеколона. Это, пожалуй, один из последних счастливых моментов, что отложился в её памяти.

– Да-аш, – позвал её откуда-то издалека Димин обеспокоенный голос. – Даш, что происходит?

Она почувствовала как что-то холодное коснулось щеки и тут же стало мокрым. Даша открыла глаза, но запах, напоминающий о приятном прошлом, никуда не делся. Всё вокруг затопил белоснежный свет. Сверху, кружась в живописном танце и описывая в воздухе диковинные спирали, опускались крупные хлопья снега. Ствол отцовского «Байкала» покрывал узор изморози, а стоявший в стороне Дима казался бледнее выросших под его ногами сугробов.

– Что? – непонимающе выдохнула она, выпуская со рта облачко пара.

– Как это…?

– Что ты сделала?

– Я просто подумала…

– О чём?

– Вспомнила нашу с папой январскую поездку, вот и всё!

Она обернулась, ища глазами папу, но его здесь не было. Только они с Димкой посреди заснеженного леса.

– Верни всё обратно! – потребовал начавший впадать в панику брат.

– Я не знаю как!

Она попыталась собраться с мыслями. Всё вокруг было ровно так как она и запомнила. Будто картинку, отпечатавшуюся в сознании, кропотливо воссоздали декораторы, бережно переместив туда её вместе с Димой.

– Это какой-то сюр! – Дима запустил пальцы в волосы. Он всегда делал так, когда его мозг оживлённо работал, пытаясь срочно родить решение внезапной проблемы.

– Надо успокоиться.

– Может, если ты снова представишь ту комнату, то мы сможем вернуться назад?

Даша попыталась. Она зажмурилась и постаралась изо всех сил вспомнить во всех деталях то место, где они оба были всего минуту тому назад. Но когда она открыла глаза, вокруг по-прежнему лежал снег, и лесная чаща молчаливо наблюдала за ними со всех сторон.

– Не получилось, – виновато проронила она. – Может ты?

– Я тоже пытался, – честно признался брат. – Ты хоть помнишь, как отсюда выйти?

Даша напрягла память и спустя пару секунд закивала.

– Помню! Здесь дорога есть! Рядом совсем. В ту сторону! – она кивнула в нужном направлении. – Там папа свою машину оставил. Бежим!

Едва переставляя тонущие в снегу худые ноги, она помчалась вперёд, увлекая за собой Диму. Они бежали долго. Морозный воздух обжигал лёгкие. Пальцы на ногах окоченели из-за забившегося в обувь снега. Ружьё было слишком тяжёлой ношей, и Даша избавилась от него. Но, преодолев по меньшей мере две сотни метров, они так и не вышли к дороге. Оглядевшись, девушка вдруг осознала, что ничего не поменялось. Их обступали всё те же деревья, рядом в снегу лежало ружьё, а их с Димкой следы затягивались на глазах.

– Как это возможно? – в ужасе завопил брат. – Мы что, застряли здесь?

– Этого не может быть, – закачала головой Даша. – Это какой-то бред. Так не бывает… не бывает.

Она села на корточки и зажмурила глаза, накрыв голову руками. Уходя в себя также, как делала это всегда. Туда – в укромные и полные спокойствия уголки, где её не достал бы никто.

Прошло чуть меньше минуты, прежде чем мягкая рука Димы потрясла её за плечо.

– Даш, – позвал он сестру. – Кажется закончилось.

Она подняла голову и тугой узел, что скрутил все органы внутри, вмиг ослаб. Они и правда вернулись. Не было больше никакого снега и тихого, как кладбище, леса кругом. В комнате царил мрак и только фонарик на телефоне Димы не давал темноте окончательно сомкнуться вокруг них.

– Пойдём отсюда, – выдавила Даша.

Просить дважды ей не пришлось.

Той ночью Гера уснул крепче обычного.

Проваливаясь в обманчиво заботливые объятия сна, он успел подумать лишь о том, что всему виной, должно быть, были те странные таблетки, которые ему снова начала давать бабушка. От них его всегда одолевала вялость и нездоровое спокойствие, веки тяжелели и невыносимо хотелось спать.

Гера знал, что бабушка делает это не со зла, ведь она была абсолютно уверена в том, что лекарства, прописанные ему врачом, должны были помочь. Но сны под таблетками всегда были крепче обычных. Из них не было выхода. И это пугало Германа больше, чем всё то, что ожидало его по ту сторону.

Сегодня ему снова приснился Свинорылый. Вместе с Хохотуном он медленно расчленял Геру ржавой отцовской пилой. Хохотун ему в этом помогал мало, только всё время смеялся и тыкал в отваливающиеся куски тела грязным ножом. Гера не мог кричать. Его рот как раз заканчивала зашивать грубыми нитками Пористая Соня – высокая, худая женщина с длинными вечно спутанными чёрными волосами и омерзительными гниющими отверстиями, покрывавшими всё её тело и конечности.

Гере не было больно. Но видеть то как кривые зубья ножовки вспарывают его плоть и, утопая в кровоточащем мясе, стирают в белую труху кости, как Свинорылый методично и с нескрываемым удовольствием отделяет от него целые части – было не менее ужасно. Сначала ему отпилили ноги прямо под коленными сгибами, оставив на неровных концах болтаться бахрому из неаккуратно разрезанной кожи. Затем Свинорылый избавил Геру от рук. По какой-то неведомой причине мальчик всё никак не умирал, хотя ни один из деформантов не озаботился тем, чтобы наложить на его культи жгуты. Кровь стекала по засаленной клеёнке кухонного стола вниз, собиралась на полу в огромные липкие лужи, но кошмар никак не заканчивался.

Сбросив отрезанные руки в специально приготовленный под них таз, Свинорылый снова вернулся к ногам, на этот раз отпилив их под корень. Затем он отделил от тела Герину голову. Но даже после этого, вопреки всякой логике, мальчик остался жив и был вынужден наблюдать за тем как его маленький изуродованный торс разделяют пополам. Из наспех вспоротого живота полезли жирные гусеницы кишок и красные, похожие на наполненные кровью целлофановые мешочки органы. Германа бы непременно вырвало, но его желудок и вся пищеварительная система остались там – на столе – а уже очень скоро отправились в таз, вслед за всеми остальными кусками его тела.

Пористая Соня молчаливо стояла в стороне, наблюдая за происходящим испускающими гной пустыми глазницами на печальном бледном лице. Отверстия на её худых руках пульсировали как голодные рты требующие кормёжки.

Гера видел, как Хохотун, трясущийся от истерического смеха, втащил на кухню большой чёрный сундук. Его крышка больше не прыгала от ударов изнутри как это было в прошлых Гериных кошмарах, но, когда деформант вскрыл замок и откинул её, мальчик зажмурился. Увидеть то, что находится внутри было страшнее, чем наблюдать за собственным расчленением. Жёсткие костлявые пальцы Пористой Сони насильно заставили его веки снова открыться, а затем, немного оттянув их, с помощью двух тонких игл прикололи нежные тонкие участки кожи к бровям, навсегда лишив Геру возможности закрыть глаза.

Все органы и сваленные в таз части Гериного тела небрежно вывалили в сундук. Последней туда отправилась его голова. Он увидел мелькнувшие вверху пятаки Свинорылого. Несколько крутившихся вокруг него жирных чёрно-зелёных мух отбились от общей массы, облюбовав покрытые свежей кровью и костной жидкостью обрубки. Потом в поле зрения возник расплывшийся в идиотской улыбке Хохотун, чей растянутый рот и большие зубы придавали ему облик безумного двойника мультяшного Щелкунчика, с острого подбородка которого свисали нитки желтоватой слюны. Он протянул руку, схватился за край крышки и, подмигнув Гере, захлопнул её.

Лёгкие Германа и вырванная из груди трахея теперь покоились в общей массе из растёкшихся по дну сундука потрохов. Он больше не мог дышать и не мог кричать. Но Гера всё ещё мог бояться. А затем случилось то, чего он страшился больше всего – принявшая его в свою холодную утробу тьма зашевелилась.

– Ты говорил кому-нибудь?

– Нет.

– Не говори.

– Да кому я, по-твоему, могу рассказать? – возмутился Дима.

– Своим тупым дружкам, например! – тут же осадила его сестра, будто этот ответ напрашивался как нечто само собой разумеющееся.

– Чтобы они сочли меня за чокнутого? Я не хочу превратиться в ещё одного школьного чудилу.

Он бросил взгляд на сидящего в одиночестве за задней партой Геру. Заметив это, Даша недовольно фыркнула и отвернулась.

– Зато у тебя прекрасно получается быть ещё одним школьным козлом.

Спустя минуту Дима первым попытался прервать возникшую между ними неловкую паузу.

– Слушай, я тут подумал. Может это что-то типа виртуальной реальности? Может то, что мы видели совсем не то, чем кажется на первый взгляд?

– Виртуальная реальность, которая умеет считывать воспоминания и воссоздавать всё, вплоть до запахов? – приподняв бровь спросила Даша. – Не неси чепухи, Дим. Твой мозг сейчас просто пытается дать всему случившемуся хоть какое-то рациональное объяснение.

– Да. Потому что так делают все нормальные люди, которые столкнулись с необъяснимой хренью! – поспешил оправдаться брат, задетый её словами.

– Дело не в дурацкой виртуальной реальности. Это…, – она замялась. – Это что-то другое.

– Что? Предложи свои идеи, гений.

– Я не знаю, – бессильно произнесла она, стараясь говорить достаточно тихо, чтобы не привлечь внимание распинающейся у доски географички.

– Ты хочешь пойти туда снова, – спустя пару мгновений догадался Дима, слишком хорошо знавший свою сестру.

– Люди всегда боятся того, чего не понимают. Я не понимаю как работает «Воображариум», но хочу это узнать.

– Это плохая идея.

– С нами не случилось ничего ужасного.

– Ты не пойдёшь туда одна, Даш.

– Тогда пойдём вместе.

– Ни за что!

Он отвернулся, сопя так, что его ноздри смешно раздувались. Дима всегда так делал, когда не мог контролировать ситуацию. Особенно, когда не мог контролировать сестру. Она помнила времена, когда они с братом были почти неразлучны. Каждая её идея получала его поддержку, насколько безумной бы она ни была. Это заставляло её чувствовать себя по-настоящему защищённой. Осознание того, что брат рядом, будто заряжало её, даже несмотря на то, что она была самой смелой из них двоих. После ухода папы многое поменялось. Будто вместе с отцом из семьи ушла и частичка Димы, который за прошедшие месяцы отдалился от неё больше, чем когда-либо.

После уроков, идя по коридору и по привычке погрузившись в свои мысли, она не заметила, как дорогу ей перегородил рыжий одиннадцатиклассник – один из новых приятелей Димы.

– Торопишься куда-то, Дашка? – на его веснушчатом лице расплылась кривая улыбка.

– Мы с тобой что знакомы? – без особого энтузиазма спросила она, скрестив руки на груди и пытаясь обойти назойливого парня.

– Я Макар, кореш Димона, – облизав губы, бросил он и его маленькие глазёнки окинули её оценивающим взглядом. – Кстати, где он?

– Откуда мне знать? Я ему не нянька. Пройти дай.

– Чего ты такая грубая? Я может познакомиться хочу.

Он шагнул вперёд, оттесняя девушку к стене.

– А я не хочу. Пропусти, придурок.

Даша сделала ещё одну попытку юркнуть в бок, но рыжий поймал её.

– Ты чё дерзишь то?

Из его рта пахло луком и сигаретами. Девушка согнула ногу в колене и что есть силы зарядила Макару в область паха. Охнув, он согнулся пополам и заскулил.

– Сука, убью! Что я такого сделал то?

– На свет родился, – бросила она через плечо, убегая.

Только оказавшись на полпути к дому, Даша смогла обернуться и перевести дух, когда убедилась, что никаких преследователей за спиной нет. Потом её вдруг затрясло от смеха. Лёгкое оцепенение спало, и она вспомнила сжавшееся в смешную гримасу лицо Макара. Даша смеялась до тех пор, пока случайно не столкнулась взглядом с тихо замершим в сторонке в неловкой позе Германом, который, казалось, нарочно всегда появлялся из ниоткуда в самый неожиданный момент.

– Привет, – резко посерьёзнев выдавила она из себя.

– Привет, – несмело отозвался мальчик, приподняв руку в приветственном жесте.

– Ты всегда так незаметно подкрадываешься к людям? – попыталась пошутить Даша.

– Я не крался, – замотал головой Герман, будто его выставили перед судом присяжных с самым страшным обвинением. – Я просто стоял здесь. Ты прибежала и я…

– Всё нормально, – поспешила успокоить разволновавшегося Геру девушка. – Я не всерьёз.

Он расслабился, и Даша посмотрела на него с сочувствием. Мальчик выглядел затравленным и откровенно несчастным. Может именно это имела ввиду мама, когда всякий раз напоминала ей о том, что кому-то в этом мире намного хуже, чем ей – Даше.

– Ты живёшь где-то рядом? Если нам по пути, то можем пойти вместе, – предложила она.

Геру передёрнуло.

– Лучше не надо, – он осмотрелся по сторонам. – Над тобой будут смеяться, если узнают, что ты ходишь со мной.

– Мне всё равно, что там думают какие-то идиоты.

Это заявление заставило его смутиться.

– У меня здесь нет друзей, – признался Герман.

– У меня тоже. Если хочешь, то можешь стать моим другом.

– Правда?

– Почему нет?

Они молча зашагали по тротуару, утонувшему в озере сухой листвы. Гера шёл, вцепившись в лямки своего рюкзака и всё время смотрел себе под ноги.

– Чем ты любишь заниматься? – первой нарушила молчание Даша.

– А ты? – его встречный вопрос слегка сбил её с толку, но она постаралась скрыть неловкость.

– Я люблю фотографировать. На прошлый мой День рождения папа подарил мне фотоаппарат и теперь я редко с ним расстаюсь, – призналась девушка. – Теперь твоя очередь.

– Я люблю рисовать, – немного подумав, выдал Герман.

– Это здорово! Что ты рисуешь?

– Ну, всякое, – поморщившись ответил он.

– Покажешь мне?

– Я никому не показываю свои рисунки.

– Почему?

Гера пожал плечами.

– Мама говорила, у меня слишком богатая фантазия.

– Разве это плохо?

– Я не знаю.

– Зря ты принимаешь её слова так близко к сердцу, – собравшись с мыслями произнесла Даша. – У тебя просто творческий склад ума и в этом нет ничего зазорного. Это ведь…, – она сделала паузу, подбирая нужное слово. – Прекрасно.

Герман порозовел, явно смущённый её словами. Теребя в руках лямки рюкзака, он старательно раскидывал ногами густую листву под ногами, как ледокол, прорывающийся через арктические воды.

– А ты уже бывал в местном парке? В том заброшенном, за промышленным районом? – неожиданно для самой себя спросила его она.

– Нет, никогда, – растерянно поглядев на Дашу, признался он. – Бабушка не отпускает меня так далеко.

– Тебе ведь уже пятнадцать! – возмутилась девушка.

Гера совсем не выглядел на свой возраст, но, несмотря на это, он был её ровесником и тот факт, что уже почти совсем взрослого парня контролирует его собственная бабушка, казался ей странным и не вполне нормальным.

– Я знаю, – его пальцы невольно коснулись страшного глубокого шрама, рассекавшего лоб от самой переносицы до его верхней части. – Она просто волнуется за меня. Она не хочет, чтобы случилось что-то плохое.

– Если бояться всё время, то в твоей жизни вообще ничего не случится. Ни плохого, ни хорошего.

– Наверное, да, – согласился он, но Даша чувствовала, как тяжело ему было это признать.

– Ты умеешь хранить секреты? – вдруг заговорщически произнесла она, желая разрушить стену неловкости между ней и нелюдимым одноклассником.

Герман, которому никто и никогда в жизни не доверял своих секретов жадно закивал.

– Что, если я скажу тебе, что мы с братом нашли в том парке одно особенное место?

– Особенное?

– Волшебное, – пояснила она и сама немного поморщилась, испытав сомнения в том насколько подходящее слово подобрала. – Оно называется «Воображариум».

Ранее выражавшее заинтересованность лицо Геры исказила гримаса разочарования. Уголки его губ потянулись вниз, взгляд слишком сильно удалённых друг от друга глаз потух. Казалось, что он испытывал физическую боль от чувств, которые переживал в тот момент.

– Зачем ты так, Даша? – он остановился и посмотрел на неё с обидой. – Зачем держишь меня за дурака? Я вовсе не дурак, ясно? Я знаю, что никакого волшебства не существует!

– Я тоже так думала! – выпалила она. – До вчерашнего вечера… И, если честно, меня это очень пугает, но я чувствую, что столкнулась с чем-то по-настоящему важным. Ты не один, у кого нет друзей в этом городе. И мне больше не с кем разделить свой секрет.

– А твой брат?

– Мы с ним…, – она осеклась, не зная, как объяснить Гере всё то, что сейчас происходило между ней и Димой. – Мы больше не дружим так как раньше. Он не хочет быть частью этой тайны.

Герман задумался, старательно перемалывая всё сказанное Дашей в жерновах своего израненного разума.

– У меня тоже есть секреты, – признался он и выжидающе поглядел на неё.

Она понимающе покивала.

– Расскажешь?

– Я не помню, как умерла моя мама, – тихо, будто боясь осуждения, сказал он. – Я не всегда был таким как сейчас. – Гера ткнул пальцем себе в лицо. – Но потом что-то случилось. Мамы больше не было, а моя голова очень сильно болела, а дальше…

Герман замолчал, неуверенный в том, стоит ли раскрывать едва знакомой девочке все свои тайны.

– Что было дальше? – спросила Даша.

– Дальше были они, – шёпотом проронил Гера. – Они стали приходить в мои сны.

– Кто?

– Деформанты, – пояснил мальчик. – Они не люди, но, как мне кажется, были ими когда-то очень давно.

Даша сглотнула и закивала, всем своим видом пытаясь показать странному мальчику, что понимает его.

– Откуда они взялись? – спросила она.

– Кажется, я придумал их сам, – испытывая неловкость произнёс Герман.

– Кажется?

– Так говорят врачи.

В голове у Даши вспыхивали тысячи вопросов, но продолжать задавать их и дальше ей показалось нетактичным. В попытке узнать лучше этого загадочного и несчастного мальчишку, девушка ненароком расковыряла слишком много ещё незаживших ран.

– Я собираюсь в «Воображариум», – сказала она вместо этого. – Ты со мной?

В свете дня заброшенный парк пугал куда меньше. Даже несмотря на воцарившуюся здесь удушающую тишину, это место не внушало опасности. Меж редких стволов деревьев больше не буйствовала тьма, порождающая в воображении страшные образы. Оставленные на растерзание безжалостному ходу времени карусели и постройки не вызывали чувства дискомфорта и затаившейся угрозы.

Только внутри «Воображариума» по-прежнему царствовал кромешный мрак. Лишённый окон, он жадно берёг его в своих недрах. Даше пришлось подпереть дверь большим камнем, чтобы проникающий внутрь солнечный свет немного успокоил впавшего в панику и наотрез отказавшегося входить в тёмное помещение Геру.

Уже позже, пройдясь по комнате и убедившись в том, что здесь нет ничего и никого кроме них двоих, он немного успокоился.

– Я думаю, что нам придётся закрыть дверь, – сказала Даша спустя несколько минут бесцельного блуждания из угла в угол в попытках разгадать секрет загадочной комнаты. – Кажется, «Воображариум» не работает, когда она открыта.

– Откуда ты знаешь? Ты была тут всего раз, – совершенно не обрадованный такой идеей справедливо подметил Герман.

– Мы просто проверим мою теорию. И, если ничего не получится, то уйдём отсюда, а я признаю, что всё увиденное мне причудилось, идёт?

– Я боюсь темноты, – выдал свой последний аргумент Гера. – В темноте живут они.

– Деформанты?

– Угу.

– А если я включу фонарик на своём телефоне?

Обдумав её предложение, мальчик неуверенно кивнул.

– Только один раз, – сказал он. – Один. И потом мы пойдём домой.

Столкнув камень с порога, Даша аккуратно прикрыла дверь, заставив вездесущую тьму снова затопить своей непроглядной густотой всё вокруг. Где-то позади всхлипнул Гера и, когда свет фонарика вырвал из черноты его лицо, оно казалось бледным как известь.

– Что нужно сделать? – дрожащими губами спросил он.

Дашка сама сомневалась в том, что знает верный ответ на этот вопрос, но постаралась вспомнить свой первый и единственный опыт воссоздания образов из памяти в стенах «Воображариума».

– Просто подумай о чём-нибудь. О чём-то хорошем и вызывающем приятные мысли и воспоминания. Закрой глаза и представь это так ярко как можешь.

Следуя её инструкции, Герман нехотя зажмурился и набрал в лёгкие воздуха. Желая, чтобы всё это поскорее закончилось, он шумно выдохнул и изо всех сил постарался подумать о чём-нибудь тёплом и светлом.

Ожидание в несколько секунд показалось Даше мучительной вечностью. Будто каждое мгновение в отсутствии результата убеждало её в том, что всё произошедшее прошлой ночью было либо разовым явлением, либо актом их с братом коллективного безумия. Но когда надежда на повторение чуда почти растаяла, тёмный пол под ногами вдруг оброс сетью трещин как лопнувшая яичная скорлупа.

Сквозь множество тонких прожилок в комнату стало пробиваться ярко-голубое сияние, неведомый источник которого находился где-то под землёй. У Даши перехватило дух, а потом сквозь щели светящихся трещин хлынули десятки мерцающих крылышек. Девушка взвизгнула, отшатнулась назад и испуганный Гера открыл глаза. Поражённый он уставился на то, как прямо из-под его ног к потолку устремились полчища бабочек. Грациозно порхая, сталкиваясь межу собой и переплетаясь в диковинные узоры, они завораживали своей красотой. Их синие крылья источали тот же голубой свет, что сочился из трещин в полу и Даша, никогда прежде не видевшая ничего подобного, ощутила как подкашиваются её ноги, заставляя осесть у стены.

– Гера, что это? – не веря своим глазам, спросила она.

Девушка подняла взгляд вверх, наблюдая за тем, как достигнув потолка, насекомые рассыпались, превращаясь в люминесцентную пыль.

– Ты попросила представить, – отозвался мальчик.

– Я говорила о воспоминаниях…

– У меня почти нет хороших воспоминаний, – после непродолжительной неловкой паузы признался Герман. – Поэтому иногда я придумываю их сам.

– Они такие красивые, – восхищённо произнесла Даша. – Твоё воображение удивительное…

– Ты правда так думаешь?

– Посмотри сам. Всё это создал ты. Разве это не потрясающе?

Он пожал плечами и протянул руку, пытаясь поймать одну из бабочек, но та ловко славировала меж его пальцев.

– Я никогда не видела ничего прекраснее. Как ты это делаешь?

– Я просто нарисовал это. У себя в голове.

– Это не просто, – покачала головой Даша. – Не всем такое дано. Я бы в жизни не смогла придумать что-то подобное.

Они замолчали и просто наблюдали за гипнотическим танцем сотен светящихся бабочек, непрерывно появлявшихся из расщелин в полу, взмывавших вверх и оседавших обратно мерцающей в темноте пыльцой. А спустя двенадцать минут волшебное видение перестало существовать. Трещины в полу погасли и заросли, а последние бабочки растворились в воздухе так, словно их и не было. Темнота поглотила комнату, вновь оставив единственным источником света фонарик в Дашином телефоне.

– Давай ещё, – попросила она.

– Мы не сошли с ума! Он работает! – первым делом выпалила Даша, ворвавшись в комнату Димы поздно вечером.

– Кто? – в лёгкой растерянности уточнил он, поставив игру на паузу.

– «Воображариум!»

– Ты всё-таки ходила туда. – Брат нахмурился. – Одна?

– Нет, не одна. Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Это была не дурацкая симуляция, не галлюцинация и не виртуальная реальность. Эта комната в буквальном смысле воссоздаёт всё, о чём ты думаешь!

– С кем ты была?

Даша закатила глаза.

– Какая вообще разница?

– Мы договорились никому об этом не рассказывать!

– Да, но ты не пошёл со мной! – обиженно напомнила девушка.

Дима был неумолим.

– Кого ты туда привела, Даш?

– Геру! Я привела туда Геру, потому что он согласился сходить со мной в парк и проверить, – призналась сестра. – И я не жалею о том, что рассказала ему, ясно? – уперев руки в бока и насупившись, она постаралась придать себе максимально грозный вид.

– Этого больного уродца?! – Дима воспринял её признание болезненнее, чем она полагала.

Казалось, пойди Даша в парк с его отвратительным рыжим дружком, это волновало бы его гораздо меньше.

– Не называй его так. Ты не знаешь его по-настоящему…

– Его вся школа избегает, а ты взяла и потащила его в «Воображариум» – в то место, которое мы обещали друг другу держать в секрете? Ты с ума сошла?

– Если бы ты только видел какие штуки он создаёт с помощью своего воображения…

– Я пытаюсь защитить тебя! – кулак Димы обрушился на компьютерный стол, заставив клавиатуру подпрыгнуть, и Даша вздрогнула.

Её брат, которого она всегда знала как мягкого, доброго и отзывчивого мальчика, теперь был кем-то другим. Кем-то, кого она совершенно не узнавала, пусть он и носил на себе облик самого близкого ей человека.

– Я не смогу защитить тебя, если ты будешь топить себя сама, – совладав с внезапной вспышкой эмоций произнёс он. – Не смогу, если будешь ходить с этим… Герой, – Дима скривился, произнеся это имя, словно выдал что-то омерзительное. – Ты хочешь стать изгоем? Хочешь и меня потянуть за собой?

– Я хотела быть там вместе с тобой, – разочарованно проронила Даша. – И я никогда не просила тебя защищать меня.

Гере пришлось зажать собственный рот вспотевшей от страха ладонью, чтобы не выдать своё местонахождение. Сквозь узкую щель между дверцами шкафа он наблюдал за слабоосвещённой комнатой, по которой лениво перемещалась огромная фигура деформанта с волосатой спиной и вросшей в кожу тельняшкой.

– Вылезай, мразь! – прохрипел тот и зловонная чёрная жижа потекла из его разинутого рта. – Всё равно найду тебя, собака! Нашёл твою суку мать, значит и ты, крысёныш, найдёшься.

Ноги сводили судороги, и Гера почувствовал, как по ним заструилось тепло – он обмочился от страха.

В огромном кулаке деформанта поблёскивал молоток для отбивания мяса – тяжёлый и отливающий серебром. Лицо здоровяка будто уродливая опухоль, изрезанная ножом – шишковатое, кровоточащее, исполосованное длинными и глубокими вертикальными порезами, сквозь красные устья которых проглядывались кости черепа и зубы.

Он замер посреди комнаты, широко расставив толстые, обтянутые трениками ноги. Половицы под ним прогнулись, скрепя от тяжести грузного тела.

– Ты пахнешь слабостью и страхом, – пробурлило отверстие, служившее монстру ртом. – Я хотел раздавить твою маленькую башку с самого первого дня нашей встречи. Ты сразу мне не понравился, выродок. Лучше бы твоя мамаша выковыряла тебя из себя и смыла в унитаз, когда была возможность.

Голова на толстой шее с хрустом повернулась и серые глаза деформанта уставились прямо на Геру сквозь крошечную щель между дверцами шкафа.

– А теперь, – сказал он. – Можешь кричать.

Она знала, что прийти сюда ночью одной было глупой идеей, которая перетекла в не менее глупое поспешное решение. Но как бы далеко ни заходила Даша, она не привыкла поворачивать назад. Диме это не понравится, но сейчас ей не хотелось думать о брате.

Заброшенный парк утонул в темноте. Ветер трепал деревья и пронизывал насквозь, заставляя девушку ёжиться и дрожать, торопливо шагая за светлым кругом, который оставлял на земле фонарик. Злые тени всякий раз пытались обмануть её, смутить и ввергнуть в бездну страха, но Даша старалась не смотреть по сторонам, чтобы не быть обманутой и не поддаться минутной слабости.

Вывеска с надписью «Воображариум» всё также горела красным маяком, отражаясь на мокром асфальте и в свежих лужах. Даша вошла внутрь постройки и сырость прохладной улицы сменил затхлый вакуум большой тёмной комнаты. Посветив во все углы и убедившись, что никто не облюбовал это место в её отсутствие, девушка прошла в центр помещения, закрыла глаза и вернулась в воспоминания годичной давности. Она думала о них всю дорогу и потому образ заснеженного леса и отца, помогающего ей бить из ружья по банкам, явился к Даше почти моментально. Она сконцентрировалась на этой картинке изо всех сил, представила в воображении каждую деталь, которую успела ухватить и сохранить в укромных уголках памяти.

Но чуда не произошло.

Когда Даша открыла глаза, вокруг неё по-прежнему густела холодная тьма. Не было леса, не падал снег, только голые стены и потолок прессом давили со всех сторон, терпеливо ожидая чего-то.

– Да что, блин, тебе надо? – спросила девушка у комнаты и её вопрос эхом повторился с дюжину раз в замкнутом пространстве «Воображариума».

Должно быть что-то ещё. Что-то, что она упустила.

Даша потёрла виски, пытаясь собрать мысли в кучу.

Она попыталась снова, но образы рассыпались. Детали ускользали от неё и целостность картинки рушилась, превращаясь в бесформенную массу. Единственным чётким элементом, что всё ещё держался на вершине этой массы, был образ отца. Даша старалась сконцентрироваться на нём изо всех сил, тщетно клея к расплывающемуся во времени портрету все остальные составные части воспоминания.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – повторяли её губы.

– Даша.

Она перестала дышать и даже сердце, как ей в тот момент показалось, вдруг остановилось, сжавшись в маленький плотный комок.

– Папа?

Ей нужно было открыть глаза, но страх мешал. Будто если Даша сделает это, то волшебство, созданное для неё «Воображариумом», вмиг исчезнет.

– Я здесь.

Она знала, что это правда. Под ногами был всё тот же твёрдый и сырой пол тёмной комнаты. Эхо гоняло их голоса по кругу как запись на заевшей пластинке, а спёртый воздух так и не сменила свежесть зимнего леса, но присутствие отца ощущалось каждой клеточкой тела. В прошлый раз она смогла вытянуть наружу лишь воспоминания об обстановке, но теперь – смогла оживить последний недостающий паззл.

Когда Даша всё-таки решилась открыть глаза, то папа оказался прямо перед ней – высокий, в смешной меховой шапке и красной зимней куртке – такой, каким она его и помнила.

– Это правда ты, – выдохнула девушка и её сердце снова заколотилось.

– Ну конечно я, глупенькая.

Он улыбнулся ей, протянул руку и потрепал по волосам.

– Настоящий, – расплылась в ответной глупой улыбке Даша.

– Ты как будто призрака увидела, ну.

– Жаль этого Дима не видит. Был бы он здесь…

– Дима пока не готов, ты сама это знаешь, – сказал папа, помрачнев в считанные секунды. – Ему нужно время.

– Он злится на тебя.

– Я знаю.

– Я тоже злюсь.

– Не так как он.

Ей захотелось ударить его, но вместо этого она вдруг прыгнула вперёд и крепко обняла отца. Обида рвалась наружу, но она придавила её, боясь, что, выйдя на волю, эта боль уничтожит её саму.

– Я очень скучала, пап.

Она уткнулась носом в его грудь, уверенная в том, что прямо сейчас слёзы хлынут из глаз бесконечными ручьями, но всё что ей удалось – это издать сдавленный всхлип.

– Ты так много держишь внутри себя, – взволнованно произнёс папа.

– Ты учил меня быть сильной.

– Думаешь, сильные люди не плачут? Им тоже бывает больно.

– Есть те, кому намного хуже, чем мне, – сказала Даша, вспомнив так кстати мамины слова, и её мысли невольно обратились к Гере.

– Разве кто-то на всём белом свете знает каково тебе, кроме тебя самой? – спросил её мягкий и такой успокаивающий папин голос.

И тогда она в самом деле почувствовала себя также как раньше, как в тот самый день – в лесу, когда они с папой смеялись, стреляли по банкам и болтали о всяком разном. Отчаянно вцепившись в отцовскую куртку, она прижалась к к нему, не желая отпускать. Если бы только было возможно забрать его домой, притвориться что ничего не случилось: ни их с мамой развода, ни переезда, ни его полугодового отсутствия в их жизни. Даша отдала бы всё на свете за это маленькое чудо. Но некоторые вещи были неподвластны даже «Воображариуму». Он будто бы дразнил всякого вошедшего в его стены, маня удивительными возможностями, существующими лишь в его замкнутом пространстве в короткие двенадцать минут. Когда это время утекло Даша ощутила, как там, где секунду назад стоял её папа, образовалась пустота. Он растворился в воздухе как светящиеся бабочки, которых породило воображение Геры, и теперь одиночество ощущалось даже сильнее чем тогда, когда Даша только переступила порог «Воображариума».

Сделав ещё несколько безуспешных попыток вернуть образ отца снова, Дашка сдалась. Она покидала это место в полном смятении, опустошённая и разочарованная. Но стоило ей сделать всего несколько шагов в сторону выхода из парка как чья-то грубая и сильная рука схватила её за локоть. Даша взвизгнула. В этот момент её ослепил свет чужого фонарика.

– Отпусти! – пискнула девушка и попыталась вывернуться, но хватка была поразительно крепкой.

– Ты кто такая? Что тут делаешь? – осадил её скрипучий мужской голос.

Луч света переместился вниз, и Даша сумела рассмотреть густую кучерявую бороду и тёмное пятно лица. Незнакомец был укутан в усеянную заплатками грязную куртку.

– Я просто гуляла!

– Одна? В этом месте? Здесь никто давно не гуляет, – проскрежетал рот, спрятавшийся где-то в терновнике седой неопрятной бороды. – Ты какого чёрта притащилась сюда среди ночи, а?

– Отпусти сейчас же! – она впилась ногтями в руку незнакомца. – Я на тебя в полицию доложу, козёл!

Он дёрнул её с такой силой, что Даша моментально потеряла равновесие и чувство координации, а затем оттолкнул, заставив рухнуть на мокрый асфальт спиной.

– Пшла вон! – рявкнул мужчина, грозно замахнувшись фонариком.

Чёрные глазёнки зло смотрели из-под кустистых бровей. Рыхлое лицо незнакомца несло на себе следы продолжительной алкогольной зависимости. Собрав в кулак всю свою храбрость, Даша выпалила:

– А вы то кто такой, чтобы гнать меня отсюда?

– Я сторож, – бросил на мгновение опешивший от её смелости мужчина. – Здесь нельзя находиться, ясно?

– Почему? – тут же огрызнулась она. – Где это написано?

– Ты что, тупая? Я тебе говорю…

– Мало ли, что вы говорите! Я не вижу здесь предупреждающих табличек! Вы не имеете права! – осмелев и на мгновение ощутив себя героиней судебной драмы протараторила Даша.

Выпустив с шумным свистом воздух из ноздрей, её оппонент скользнул лучом фонарика туда, где моргала вывеска «Воображариума».

– Сколько вас не отваживай, всё равно сюда тащитесь, неучи, – разочарованно, но уже куда более спокойным тоном проворчал сторож. – Думаешь, ты самая умная, да? И поумнее видали. Да вот только никто из вас не смекнёт, что такие места как это ничего хорошего людям не несут.

– Так вы знаете? – изумлённо выдавила из себя Даша.

– Знаю? – он хмыкнул. – Да ты у своего папаши в яйцах ещё болталась, когда эта штука здесь появилась.

– Кто её построил?

Кустистые брови сдвинулись, почти слившись в одно целое.

– Я что, похож на нудного библиотекаря, который для тебя будет справки наводить? – разозлился мужчина. – Или на персонажа идиотских фильмов ужасов, который поясняет безмозглым героям прописные истины и вечно предупреждают: «Не ходите в тёмный лес», «Не ночуйте в заброшенной хижине», «Не разговаривайте с незнакомцами»? Но всё всегда кончается одинаково. Придурки идут в лес, устраивают ночлежку в бесхозной лачуге, подбирают сомнительных попутчиков… – Луч фонаря снова скользнул к одноэтажной постройке в стороне. – Или открывают закрытые двери и входят туда, куда входить не следует.

Даше стало не по себе.

– Почему туда не следует входить? – тихо, боясь спровоцировать в странном собеседнике новую вспышку гнева, спросила она.

– Потому что нет ничего хорошего в тех местах, которые даром исполняют людские желания.

Он протянул ей руку и помог подняться на ноги. Взгляд лжесторожа бегал по сторонам, избегая необходимости смотреть девчонке в глаза.

– Никто не знает чьих это рук дело, ясно? – бросил мужчина. – Слишком давно это было. Три десятилетия уж минуло. Страна развалилась, город загнивал, и старая администрация заключила сделку с силами, которые им неподвластны. Это потом они поняли, что ими просто воспользовались, и осознали цену, которую придётся платить за собственное безрассудство. Парк прикрыли. Много воды утекло с тех пор. Многих, кто знал об этом, уже нет в живых, но эта дрянь, – мужчина потряс пальцем, указывая на краснеющую в ночи вывеску. – Она всё ещё продолжает привлекать к себе человеческие души.

Он наконец посмотрел на Дашу и в его чёрных, похожих на ночь, глазах отразилась глубокая бездна печали.

– Там нет ничего кроме обмана, девочка. Он как наркотик, который выворачивает твою душу наизнанку. Я видел, как это комната творила дивные вещи, но видел и то, как она воплощала в реальность худшие из человеческих фантазий. Однажды она породит нечто столь омерзительное, что горе тем, кто окажется по ту сторону двери.

– Тогда что здесь делаете вы? – задалась напрашивавшимся с самого начала вопросом Даша. – Вы ведь никакой не сторож, верно?

Мужчина прокряхтел что-то невнятное, коснулся пальцами бороды и отвёл взгляд.

– «Воображариум» никогда не даёт ничего дважды, – загадочно произнёс он. – Ты можешь загадать желаемое лишь раз. Что бы ты ни просила у него, то были последние двенадцать минут, когда ты могла обладать полученным. Комната не исполняет одно и то же желание повторно. Я знал это всегда. Но двадцать лет назад она вернула мне дочь, которую я потерял слишком рано. Этого было достаточно, чтобы подчинить меня навсегда.

– Вы всё ещё ходите сюда? Спустя все эти годы?

Он щёлкнул кнопкой фонарика, и его фигура превратилась в тёмный силуэт на фоне ночного парка.

– Уходи. Пока ещё не поздно. И никому никогда не говори про это место. Вы, глупые детишки, не знаете с чем имеете дело.

Чёрное пятно, в которое превратился таинственный незнакомец, взмахнуло рукой, прогоняя Дашу и та, повинуясь, попятилась к выходу из парка. Уже у ворот девушку пробила дрожь, будто реакция на внезапное нападение незнакомца настигла её запоздало, когда барьер незримой защиты уже спал. В уголках глаз собрались слёзы, но Даша тут же смахнула их рукавом толстовки, прогоняя прочь секундную слабость. Она обернулась и, отыскав взглядом замершую на месте фигуру, задала свой последний вопрос:

– Если это место такое плохое, то почему его просто не снесли?

– Они пытались. Много раз, – произнесло чёрное пятно. – Но оно всегда появляется снова.

Дима шёл молча, надувшись и спрятавшись под капюшоном. Шагал он намеренно быстро и Даша едва поспевала за братом, старательно показывавшим всем своим видом глубокую обиду и разочарование.

– Ты весь день теперь будешь таким? – устав от попыток его разговорить, спросила девушка. – Скажи хоть что-нибудь.

– Я просил тебя не ходить туда без меня, – подал голос юноша. – Не таскаться туда с этим Герой!

– Его со мной не было.

– Да! Ты пошла туда одна! Ночью! – он остановился и посмотрел на неё взглядом, способным топить воск в свечах. – Ты хоть знаешь, как переживала мама и чего мне стоило убедить её в том, что ты просто завела новую подружку в школе, у которой задержалась в гостях?

– Это было глупо, – пересилив себя согласилась Даша. – Обещаю, это был последний раз.

– Я тоже переживал!

– Прости.

Даша виновато потупила взгляд, и это заставило Диму немного остыть. Выдохнув, он откинул капюшон и поправил лямки своего рюкзака.

– Так у тебя получилось? – изо всех сил стараясь не выдать голосом своё любопытство, спросил он.

– Да. Оно правда работает, Дим…

Даша закусила щёку, всё ещё раздумывая над тем стоит ли ей вдаваться в подробности и рассказывать о встрече с незнакомцем, так отчаянно пытавшемся предупредить её о тёмной природе «Воображариума».

– Так что это, по-твоему, такое?

– Я не знаю. Но я думаю, что нам не стоит туда ходить больше, – призналась девушка. – Я думаю, что это опасно.

– Почему? – явно не ожидавший такого поворота событий, оживился Дима. – Ты ведь сама рвалась туда.

– Это просто предчувствие.

– Предчувствие? О чём ты говоришь?

– У этого места есть свои правила, понимаешь? – попыталась начать издалека Даша. – Оно не исполняет одни и те же желания дважды. Ты каждый раз должен загадывать что-то новое. Любое желание исполняется только на двенадцать минут и только тогда, когда дверь закрыта. В это время «Воображариум» может служить только одному человеку. Если нас двое, он будет исполнять желание только одного из нас, но когда время истечёт, то свой шанс могу использовать я.

– И как это связано с твоим предчувствием?

– Да никак. – Даша бессильно взмахнула руками. – Мне кажется, это нехорошее место, Дим. Оно будто питается нашими воспоминаниями и мечтами. Как будто ждёт, когда мы загадаем что-то такое, что сами не сможем контролировать.

– Звучит как бред, – вынес свой вердикт брат. – Скажи честно, ты просто не хочешь, чтобы я туда шёл? Почему? Тебе что-то наплёл этот мелкий уродец? Или всё из-за нашей ссоры?

Желая успокоить его, Даша примирительно протянула было руку, но Дима грубо отпихнул её. Зло зыркнув на неё и натянув капюшон обратно на голову, он стремительно зашагал прочь.

– Дима! – зачем-то окликнула его Даша, прекрасно понимая, что на этот раз он не обернётся.

Пропасть, разделявшая их с момента ухода отца, с каждым днём становилась всё больше.

Петя рассказал какой-то пошлый анекдот, и все загоготали. Ксюша – рыжеволосая и пышногрудая девчонка, учившаяся классом старше и с недавних пор частенько зависавшая в их компании – как раз припала напомаженными губами к банке энергетика, и приступ смеха заставил её выплюнуть приторно-сладкую жижу из алюминиевой банки прямо на футболку Царёва, что вызвало цепную реакцию из ещё более громкого смеха остальных и матерных возмущений последнего.

Весь этот гвалт голосов звучал в голове Димы как фоновая музыка, пока под дружный хохот друзей, Гудков не пощёлкал перед его лицом пальцами.

– Димон! Братишка! Не уходи от нас. Ты ещё слишком молод!

– У сеструхи своей в транс входить научился? – кашлянув противным смешком, спросил Макар.

«Вынырнув» в реальный мир, Дима с удивлением покосился на обступивший его полумесяц молодых людей с застывшими на их лицах глупыми улыбками, и почувствовал себя неловко.

– Да я так, просто…

– Он вернулся! – торжественно возвестил Петя, чем заставил компанию снова рассмеяться.

И как только Гудкову удавалось быть таким крутым, притягивая к себе столько всеобщего внимания? Ему легко удавалось зарабатывать авторитет даже у ребят постарше. У Димы же хорошо получалось лишь одно – быть первоклассной мишенью для насмешек. И кого он только пытался обмануть, прикинувшись тем, кем никогда не являлся? На что надеялся, когда заводил дружбу с теми, кто никогда не примет его? Ведь как бы Дима ни старался сойти за своего среди таких как они, у него никогда не получится. Вот бы ему хотя бы толику харизмы и смелости Пети…

– Так что по тусе в эту субботу? – умело вскрыв вторую банку энергетика, в чём ей не помешали даже длинные наращенные ногти, спросила Ксюша. – Ещё в силе?

– Да, эт самое, – поморщился словно от боли Андрей, который, по-видимому, искренне надеялся на то, что им удастся избежать так невовремя поднятой темы. – В общем, с хатой облом. Родаки отменили поездку, так что в этот раз ничего не получится.

– В смысле не получится? – нахохлился Макар. – Толстый, ты чё, опух? Я уже трёх тёлок позвал, а ты теперь заднюю даёшь?

– Ты кого толстым назвал? – надулся Андрей, никак не ожидавший такого от собственного друга.

– Каких ещё тёлок? – подхватила Ксюха, привыкшая к тому, что была в центре внимания парней, и теперь внезапно ощутившая угрозу своему положению единственной девчонки в компании.

– Дрон, ну, если по чесноку, то некрасиво получилось, – вставил словцо обычно немногословный Гиблый. – Ты же сам эту тему предложил, чего теперь сливаться то?

Андрей, неожиданно для себя самого оказавшийся в кольце врагов, побагровел и сжал пухлые руки в кулаки, готовый защищаться до последнего.

– Я ж русским языком объясняю: предки мои никуда не едут, – процедил он, громко сопя и нахмурившись. – И вообще, если хотите «по чесноку», то какого хера всё время собираемся у меня то? Вы вроде тоже не на улице живёте.

– Так ты ж сам вечно понтуешься, как у тебя на хате круто вписки устраивать, – подключился к остальным Петя. – К тому же ты тут единственный, у кого предки вечно в командировках и дом пустует, все остальные на квартирах живут. Нам при таком раскладе шумные вечеринки устраивать вообще не вариант.

– И чё? – не желая отступать, воинственно бросил Андрей и казалось, будто сам воздух вокруг наэлектризовался в преддверии потасовки.

– Как это «чё», толстый? – рыжий расправил плечи. – Будь мужиком, признай, что виноват, ё-моё. У нас тут весь движ срывается, а ты молчал до последнего. Гиблый уже и алкаху намутил, и хавчик. Где нам в субботу теперь собираться то?

– Есть одно место, – выпалил Дима, про которого, кажется, все ненадолго забыли.

Теперь внимание всех участников конфликта оказалось намертво примагниченным к нему и их удивлённые взгляды заставили его ощутить себя по-настоящему маленьким и беззащитным. На долю секунды он задумался о том, что стоило бы замолчать, списать всё на шутку и способ разрядить обстановку, но где-то внутри ещё теплился огонёк надежды: если его затея сработает, то он сможет заработать пожизненный авторитет у ребят.

– Ну выкладывай, Димон, чего ждёшь? – нетерпеливо бросил Петя.

Дима нервно сглотнул, затянул покрепче петлю на шее своих сомнений и выбил из-под них табурет, а затем, прочистив горло, спросил:

– Вы когда-нибудь бывали в местном заброшенном парке?

Часы на стене были шумными, но Геру их звук всегда успокаивал. Каждое движение длинной тонкой стрелки напоминало ему о том, что находиться в этом обманчиво уютном кабинете ему остаётся всё меньше и меньше. Женщина с «восковым» лицом улыбается ему, безупречно отыгрывая дружелюбие и понимание.

– В тебе что-то изменилось с момента нашей последней встречи, Герман, – подметила она. – Ты выглядишь счастливее.

Он пожал плечами, не зная, что ответить на это её утверждение.

– Ты не хочешь поделиться со мной, что нового произошло за эту неделю в твоей жизни?

– Не особо, – честно признался он.

Женщина едва заметно пошевелила бровью.

– Знаешь, что ещё я заметила? – спросила она тогда.

– Что?

– Твои рисунки тоже изменились. В них появился новый персонаж. Девочка. Кто она?

– Друг, – недолго думая, ответил Гера.

– У неё есть имя?

– Её зовут Даша.

– Даша. Чудесно. И что ты о ней думаешь?

– Думаю, она хорошая.

– Это замечательно, – улыбается женщина, стараясь показать Герману, что очень рада за него. – Что тебе больше всего в ней нравится?

За спиной Анны что-то закопошилось. Гера перевёл взгляд на часы, наблюдая за тем, как острие секундной стрелки перескакивает с одной цифры на другую. Кто-то всхлипнул и со свистящим звуком выпустил воздух из продырявленных лёгких. Так дышала лишь Пористая Соня. В последнее время, после того как Герман снова начал принимать те таблетки, деформанты являлись ему всё чаще, и теперь не только во снах. Если не обращать на них внимания, то они очень быстро исчезают.

– Она хорошая, – повторил он. – Даша умеет хранить секреты.

– Ну ты даёшь, чудик, тебе бы с твоей фантазией книжки писать, – прыснул Петя, когда Дима закончил объяснять столпившимся рядом ребятам правила, которым подчинялся «Воображариум». – Но место и правда зачётное. Мог бы и без этого представления обойтись.

Остальные согласились, дружно кивая, и только Ксюша явно чувствовала себя неуютно, с сомнением оглядывалась по сторонам.

– Да ну, стрёмно тут как-то, – вынесла вердикт она, с опаской косясь на старую карусель. – А получше места нет?

– Если тебе не нравится, можешь идти, – высказал своё мнение Гиблый. – Меня вот всё устраивает. У нас же Хэллоуин, а не Новый год! Стрёмное место – в самый раз.

Ища поддержки, девушка умоляюще поглядела на остальных, но парни, явно не желавшие ухода единственной в их компании девчонки, всё же промолчали, решив проявить солидарность.

Фыркнув и взмахнув огненными волосами, Ксюша развернулась и быстрым шагом направилась к выходу из парка.

– Ксюх, ты куда? – крикнул ей вслед раздосадованный Макар. – Другого места ведь всё равно нет.

Она даже не обернулась, только вскинула руку, чтобы показать провожающим её взглядами парням средний палец.

– Вот же стерва тупая, – выплюнул рыжий. – Ну и пусть валит. Всё равно потом сама будет просить, чтобы взяли с собой.

Шмыгнув конопатым носом, он первым шагнул к закрытой двери «Воображариума» и толкнул её. Хищная пасть постройки приоткрылась, приглашая их в неуютную тьму своего внутреннего мира.

– Да тут вообще ни хрена не видно, – разочарованно произнёс он.

– Кончай кипишевать, – вклинился Андрей, оттолкнув приятеля в сторону и заглянув в зияющий провал. – Возьму у бати дизельку, канистру соляры, зарядим тут светильники и будет всё норм. Делов то!

Остальные переглянулись.

– Ты уже нам так хату намутил. Откуда нам знать, что с остальным не кинешь? – ввернул Макар, но красноречивый взгляд круглолицего Андрея заставил его смягчиться и похлопать приятеля по плечу. – Ладно тебе, Дрон. Шучу я, шучу.

Подсвечивая себе дорогу экранами телефонов, они продвинулись вглубь пустующей постройки. Последним, замыкая процессию, внутрь вошёл Дима. Обернувшись, и убедившись в том, что в его спину не вонзается обвинительный взгляд Даши, он закрыл за собой дверь.

– Ну и где твой Джинн, Димон? Спрятался? – издевательски бросил Гиблый.

– Вся эта комната и есть Джинн, – сказал в ответ Дима, решив, что это будет куда проще, чем объяснять ребятам всё заново. – Она исполняет желания. Я не вру.

– Хочу миллион долларов! – крикнул Гудков.

Эхо повторило Петино послание раз восемь прежде, чем он обернулся к Диме с хитрой улыбкой на лице.

– Это не так работает, – покачал головой тот. – Я покажу.

Набрав в грудь воздуха, он закрыл глаза.

Пожалуйста, не подведи. Сделай это для меня один раз. Всего один.

Включив воображение, Дима постарался изо всех сил представить, как выглядит миллион долларов. В голову приходили лишь образы из фильмов про ограбления банков. Как-то раз, пару лет тому назад, он видел зелёные купюры разного номинала у отца, когда они всей семьёй, ездили за границу, но воссоздать их в памяти детально Диме не удавалось. Он не знал хватит ли ему этих нечётких воспоминаний, чтобы они материализовались, но внезапно хихиканье и издевательские комментарии от ребят прекратились.

– Чё за нах? – выдал Гиблый.

Когда Дима всё же решился открыть глаза, в холодном свете телефонных экранов и фонариков откуда-то с потолка сыпался самый настоящий дождь из денег. Крутясь в воздухе, бумажные купюры падали вниз, скапливаясь под ногами. Дима посмотрел вниз и увидел маленькие лица американских президентов.

– Как ты это сделал? – выпалил Петя, вперивший в друга изумлённый взгляд, пока Андрей и Макар спешно набивали карманы деньгами.

– Это не я, – рассмеялся Дима. – Это всё «Воображариум». Я же говорил.

– За лохов нас держишь, мелкий? – зло оскалился Гиблый и его руки сжались в костлявые кулаки. – Рассказывай, чё за фокусы?

– Я что по-твоему бабки печатаю? – отступив в темноту, спросил ощутивший угрозу Дима. – Я загадал то же самое, что Петя. Просто сделал это правильно.

Гиблый был на два года старше, выше него и определённо сильнее. Дима слышал много нехороших слухов о носителе этой клички и каждый из этих слухов был веским поводом опасаться её хозяина. Вступать с ним в потасовку юноше хотелось меньше всего.

– Что значит правильно? – вмешался Гудков.

– Надо закрыть глаза и представить то, что хочешь увидеть. Ничего сложного. Но это работает лишь раз и всего на двенадцать минут, я говорил.

Петя зажмурился.

– Ничего не получится, – тут же расстроил его Дима. – Пока действует моё желание, никто другой загадывать не может.

– Почему?

– Я не знаю. Просто комната так работает. Я говорил вам, но вы не верили.

Андрей, чьи карманы уже отказывались помещать в себе хрустящие купюры, вдруг вспомнил о том, что оставил свой рюкзак на улице и рванул к двери, но сделав дюжину шагов в нужном направлении, в недоумении замер у голой кирпичной стены.

– Э-э-э, – протянул он. – А куда делся выход?

Свет фонариков заплясал по сторонам и дождь из денег в мгновение ока отошёл на второй план, уступая место внезапной вспышке клаустрофобии, накрывшей незваных гостей «Воображариума».

– Всё нормально, – поспешил уверить их Дима, стараясь скрыть собственное волнение. – Дверь исчезла, но она появится. Как только перестанет действовать моё желание.

– Что это, блин, значит? – завопил Андрей, начав колотить пухлыми руками в кирпичную кладку и пытаться пинками нарушить её целостность.

– Я уже был здесь, – напомнил запаниковавшим парням Дима. – И моя сестра была. Несколько раз. Просто эта штука так работает. Есть правила.

– Как долго ждать? – спросил первым взявший себя в руки Гиблый.

Дима поглядел на таймер наручных часов и что-то прикинул в уме.

– Минут десять, – сказал он. – Можете пока решить, кто будет загадывать следующим.

Парни переглянулись, словно всё ещё подозревая, что стали жертвами слишком далеко зашедшего розыгрыша.

– Как ты нашёл это место? – спросил присевший на корточки и теперь с интересом изучавший одну из банкнот Петя.

– Это случайно получилось. Мы с Дашей гуляли здесь…

– Кто-нибудь ещё знает? Кроме неё и Ксюхи конечно.

– Да, – нехотя признался Дима. – Герман тоже здесь был.

– Тот урод мелкий? Из вашего класса? – скривившись спросил Макар.

– А как эта жертва неудачного аборта здесь оказалась? – продолжил допытываться Гудков.

– Это всё сестра. Ей его типа жалко, вот и привела его сюда. Но это было всего раз.

– Вот те на, – бросил рыжий. – Со мной, значит, даже поговорить не захотела, а с этим чудищем мелким время проводит? Странные вкусы у твоей сеструхи.

Мысль о том, как этот мерзкий старшеклассник подбивает клинья к Даше заставила Диму побагроветь от злости и отвращения, но что он мог противопоставить такому как Макар? Единственный способ защитить сестру – это стать ему другом. Дима верил в это и потому, спрятав истинные эмоции за нервной улыбкой, посмотрел на парней.

– Это всё неважно, – сказал он. – Теперь это место наше. Можно делать всё, что угодно, разве не круто?

Приятели снова переглянулись и на этот раз возразить Диме им было нечем.

– Я заметила ещё кое-что, – постукивая кончиком ручки по блокноту, сказала женщина с «восковым» лицом. – На твоих рисунках стали появляться новые элементы: спирали, длинные непрерывные и запутанные линии. Расскажи мне, что они значат для тебя?

– Разве у всего должно быть значение? – удивился Гера.

– Иногда мы сами этого не осознаём, но это действительно так. Рисунки очень часто способны многое рассказать о человеке.

Герман нахмурился.

В окно билась большая мясистая муха. Влажные следы на полу и повисший в воздухе запах сырого мяса вызывали тревогу.

– Это лабиринты, – пояснил мальчик. – Я хочу построить идеальный.

– Для чего?

– Они не смогут поймать меня в нём.

– Деформанты?

Герман кивнул.

Где-то рядом тяжело дышал Свинорылый.

Разочарованию Андрея и Макара не было предела, когда, выбежав во вновь образовавшуюся в стене дверь, они с досадой обнаружили, что их карманы пусты. Франклины, Гранты и Линкольны растворились во тьме, будто никакого дождя из денег вовсе и не было.

– Из «Воображариума» ничего нельзя вынести, – пожал плечами Дима. – Так уж всё устроено. Желания работают только двенадцать минут и только внутри помещения.

– А если я принесу из дома отцовский перфоратор? – почесав затылок, предложил Андрей. – Пробьём брешь в стене и просунем через неё деньги.

– Она зарастёт также как дверь, дебил, – напомнил ему Макар.

– Сам ты дебил! Мы можем проделать её изнутри. Двенадцати минут хватит.

– Не думаю, что это сработает, – высказал сомнение Дима.

– А тебе откуда знать? Ты пробовал?

– Нет. Но разве ты сам не видел? Эта штука, она может столько всякого. Даже если её законы можно как-то обойти, насколько это вообще разумно?

– Димон прав, – неожиданно высказался, сидевший на пороге и задумчиво раскуривавший сигарету Петя. – Нам, пацаны, выпал уникальный шанс, – с важным видом произнёс он. – Вы хоть понимаете сколько эта штука даёт крутых возможностей? Просто зайди и представь всё, что не мог себе позволить в реальной жизни и на двенадцать минут оно твоё! Не знаю как вы, а вся эта тема с бабками кажется такой глупой и примитивной. У вас что, реально нет фантазии? Или вы настолько безмозглые и скучные гандоны, что в такой ситуации можете думать только о деньгах?

– Хрен с ним, давай поглядим, на что эта хрень ещё способна, – первым отозвался на его тираду Гиблый. – А потом придумаем как достать из неё бабло.

Первым загадывать желание вызвался Петя. Пока остальные пытались выпытать у Гудкова, что именно он задумал, тот лишь ехидно улыбался и сохранял интригу. Закрыв глаза и следуя инструкциям Димы, он попытался чётко представить желаемое. В какой-то момент фонарики на телефонах парней мигнули и когда их свет снова выхватил из тьмы Петю, в его руках уже покоился устрашающим грузом автомат «Калашникова», самый что ни на есть реальный, семьдесят четвёртый, новенький, с модификацией в виде увеличенного магазина.

Парни испуганно отступили в сторону, и Дима почувствовал, как от волнения застучала кровь в его висках.

– Чё, испугались? – довольный реакцией друзей спросил Петя и для пущего эффекта сделал выпад вперёд, заставляя тех броситься врассыпную.

– Совсем охренел? – завопил Андрей. – Он настоящий чтоли?

– Не ссы, сейчас проверим.

Ткнув дулом в пустое пространство между разбежавшимися парнями, Петя дёрнул курок и автомат вспыхнул, изрыгнув из себя короткую очередь. Единственным, кто вовремя додумался прикрыть ладонями уши, оказался Гиблый. Грохот от выстрелов в замкнутом пространстве стоял такой, что на секунду Диме показалось, будто его голова вот-вот лопнет. Он закричал и упал на пол, прикрывая гудящую голову руками. Петя, слишком поздно осознавший свою ошибку, теперь и сам стоял на коленях, уронив оружие и пытаясь прийти в себя.

– Ты дебила кусок! – услышал Дима сквозь звон в ушах. – Совсем охренел? Убить нас вздумал?!

Гудков примирительно вскинул руки. Лицо его было бледным, но он, приложив усилие, выдавил из себя улыбку.

– Харэ ныть, девочки. Я ж не знал, что он такой громкий падла. В «Баттлфилде» он звучал тише.

– Во ты олень! – расхохотался Гиблый. – Нас же тут всех контузить могло.

– Косяк, признаю, – согласился Петя. – Я ж по незнанке.

– Надо найти чем уши заткнуть.

– Может у малого сестричкины тампоны в рюкзаке есть? – сострил Макар. – Слышь, Димон, ты её затычки случаем не таскаешь или у неё на побегушках тот мелкий прыщ?

Остальные прыснули.

Дима с трудом оторвал лицо от пола. Перед глазами плясали круги, собственная голова казалась ему колоколом, который уронили с огромной высоты.

– Димон, фигово тебе? – услышал он голос Гудкова. – Ничего, сейчас пройдёт. Ты это… извини, если что. Хочешь, будешь следующим стрелять?

– Ага, щас! – встрял Гиблый. – Следующим буду я. Потом, так и быть, пусть Дима стреляет. Всё-таки он нам это место показал. Есть возражения?

Остальные помотали головами, а Андрей, сунув руку в свой рюкзак, извлёк небольшой пакетик, набитый медицинской ватой.

– Пойдёт, – обрадовался Петя. – Дрон, а ты нахрена с собой вату носишь?

– У меня часто кровь носом идёт, – слегка смутившись ответил тот. – Мамка заставляет брать с собой для перестраховки.

– Ну ты и фрик, ёпта, – выдал презиравший слабость в любом её проявлении Гиблый. – Давай сюда.

Выхватив из пухлых рук Андрея пакетик, он оторвал кусок ваты и, скатав его в две затычки, плотно затолкал в уши. Остальные последовали его примеру, а Петя сделал две для всё ещё находившегося в лёгком шоковом состоянии Димы. В себя он пришёл лишь тогда, когда автомат сунули ему в руки.

– Давай, Димон, теперь твоя очередь.

– Я не хочу, – замотал головой парень.

Комната перед глазами медленно вертелась, тошнота заставляла жадно втягивать носом воздух.

– Да не очкуй ты! Мы же веселимся! – настаивал Петя.

Дима посмотрел на него почти умоляющим взглядом.

– Давайте вы сами, ребят. Я просто посмотрю, ладно?

Лицо Гудкова исказило кислое выражение. Он подался вперёд так, чтобы его мог услышать только Дима.

– Слушай, я то всё понимаю, но остальные – вряд ли, – произнёс Петя. – Я не смогу вечно впрягаться за тебя перед ними. Ты ж ровный пацан, Димон. Помоги мне.

– Слышь, Петруха, ну не хочет он и ладно, – окликнул его Макар. – Тут и без него желающих хватает, а магазин всего один. Ты ж не додумался ещё и ящик патронов загадать. Давай сюда «Калаш». Если Димон свою очередь пропускает, значит я буду следующим.

Выхватив автомат из рук Димы, рыжий с восторженной физиономией взвесил его в руках, вдавил приклад в плечо и выпустил очередь в стену. Кирпичная крошка шрапнелью разлетелась в разные стороны.

Когда «Калашников» прошёл полный круг, перейдя из рук в руки, и наконец вернулся к Пете с уже опустевшим рожком, тот, потеряв интерес, отбросил дымящееся оружие в сторону как сломанную и наскучившую игрушку.

Следующим своим правом на двенадцать минут воспользовался Гиблый и после минутной концентрации в центре комнаты высокой горой выросли ящики со льдом и зарытыми в него стеклянными бутылками золотистого пива. Рядом с ними, испуская едкий белый дым, стояла неизвестного назначения стеклянная штука, которую Дима по своей наивности принял за химическую колбу.

Парни загоготали.

– Ну ты даёшь, Гиблый, – сквозь смех проронил Петя. – Пивка намутил и бульбулятор! Я бы в жизни не додумался.

– Во-первых, не бульбулятор, а самый настоящий бонг, – с важным видом сообщил загадавший желание. – А во-вторых, хотел убедиться, что сможем намутить чёткую тему для вечеринки, если будет недостаточно того, что притащим с собой.

– Интересно, а кайф от шмали тоже испаряется через двенадцать минут? – задался вопросом Андрей, подняв с пола «колбу».

Спустя пол минуты щёки Андрея, жадно втянувшего содержимое стеклянного сосуда, надулись, лицо покраснело. Выпустив из лёгких дым, он с довольным видом поглядел на друзей.

– Ого-о-нь, – протянул парень. – Как настоящая.

– Ты ещё не понял? – хмыкнул Гиблый. – Тут всё настоящее. – Он нашёл взглядом Диму. – Эй, малой. Приобщишься? Или ты ссыкло?

Испытующие взгляды остальных ребят острыми колючками впились в растерявшегося на миг Диму. Он подумал о маме, для которой этот год стал по-настоящему тяжёлым. О Даше, всегда видевшей в брате только хорошее. И об отце, учившем поступать по совести.

Но разве Диме не было тяжело?

Разве хорошие люди бывают счастливы?

И разве сам отец следовал своим советам, когда бросал их ради новой семьи?

– Я…, – выдохнул мальчик, замешкавшись.

– Да он и правда ссыкло, – хмыкнул Макар.

– Нет! – выпалил Дима. – Я буду.

В темноте щёлкнула и загорелась синим огнём зажигалка. Стекло было тёплым. Дым потёк по нему бледным змеем, прополз по Димкиной трахее и вырвался наружу глухим сиплым кашлем, веселя собравшуюся компанию.

– Красавчик, Димон! – хлопая его по спине, произнёс Гиблый. – Теперь ты наш, братишка. В нашей стае.

Где-то рядом одобрительно кивнул Петя.

Гиблый запрокинул голову и выпустил на волю дикий, первобытный вой. К нему дружно присоединились остальные, завывая по волчьи общим дружным хором. А следом, чувствуя как расслабляются мышцы и разжимаются незримые тиски где-то в груди, этот вой подхватил и Дима.

Когда шумное эхо поддержало их, ему на миг показалось, что вместе с ними воет сама комната.

Брат вернулся в половине двенадцатого.

Мама сегодня работала в ночь и ввалившегося в квартиру подростка встретил только холодный взгляд Даши, скрестившей руки на груди. От Димы несло резким запахом спиртного и неприятностями. Дима покосился на сестру покрасневшими стёклышками глаз, небрежно скинул кроссовки, гордо выпрямился, пытаясь показать уверенность, но тут же качнулся, не совладав с равновесием.

Даша молчала, лишь нервно кусала внутреннюю сторону щеки, но её взгляд говорил куда больше, чем любые слова.

Дима набрал в грудь воздуха, нашёл в себе было смелость, чтобы что-то ей сказать, однако в последний момент громко выдохнул, икнул и стыдливо опустил голову. У Даши был взгляд отца: тяжёлый, красноречивый, выбивающий почву из-под ног. Она не стала задавать ему лишних вопросов, понимая, что сейчас не лучший момент.

– Мама скоро вернётся, – произнёс её голос в уже ставшей невыносимой тишине. – Прими душ и ложись спать, пока она тебя таким не увидела.

Кивнув, он послушно побрёл в сторону ванной комнаты.

Растолкать его утром в школу Даше не удалось. Дима упрямо ворчал, вцепился руками в подушку и пускал в неё слюни. Бросив эти бессмысленные попытки, девушка выругалась и ушла, напоследок хлопнув дверью.

Настроение было таким же паршивым, как и погода. Осень укрыла город в одеяло из чёрных туч и липкий противный дождь превратил золотистый ковёр из опавшей листвы в нечто невзрачное и отталкивающее. Будто там – в этой опавшей листве – гнили все Дашкины надежды на то, что она когда-нибудь снова научится быть счастливой.

В коридоре её поджидал крайне возбуждённый Гера, переминавшийся с ноги на ногу и высматривавший её в толпе сонных школьников. Увидев девушку, он заметно приободрился и помахал ей.

– Привет, – сухо улыбнулась ему Даша.

– Мы сегодня пойдём в «Воображариум»? – радостно сверкая глазами, спросил её Герман и ей пришлось опасливо оглядеться по сторонам.

– Не кричи ты так, – попросила девушка. – Не хочу, чтобы о нём услышали те, кому не следует.

– Ты права, – зачем-то перешёл на шёпот Гера. – Извини. Так ты пойдёшь со мной в парк?

– Когда?

– Сегодня. Прямо сейчас!

– Гера, у нас уроки, – напомнила ему она, не зная, как набраться смелости и сообщить мальчику о том, что им больше не следует ходить вместе в то странное место.

– Я знаю, – захихикал Герман. – Всего разок. Я такую классную штуку придумал! Хочу показать тебе.

– Я никуда не пойду.

В голосе Даши прозвучали ноты злости и раздражения, за которые ей самой стало стыдно в тот же момент. Улыбка исчезла с лица Геры, и он попятился назад.

– Я думал, мы друзья.

Его нижняя губа задрожала.

– Мы друзья. Нам нужно всё это обсудить. Но после уроков, хорошо?

Расстроенный, Герман юркнул куда-то в сторону и спустя секунду его маленькую фигурку зажевала толпа заполонивших коридор подростков.

Беспощадное чувство одиночества ударило Даше под дых. Ногти впились в ладони и, прижавшись спиной к стене, Даша закрыла глаза, пытаясь справиться с бурлящими внутри чувствами. Рвущийся на волю крик застрял в горле, которое теперь невыносимо сильно хотелось расцарапать, чтобы унять этот зуд внутри. Она закашляла, вытерла рукавом выступившую на губах слюну, злобно зыркнула на косящихся в её сторону школьников, и направилась в кабинет.

В тёмном, пропахшем сыростью помещении сегодня было холодно, и Петя поёжился. Он посветил фонариком под ноги, увидел прилипшие к подошвам мокрые листья, цыкнул и брезгливо отклеил их пальцами.

Ничто в этом удивительном месте не напоминало о вчерашнем вечере. В кирпичной кладке не осталось ни единого следа от пуль, испарились пустые бутылки и ящики со льдом, и огромного надувного бассейна, загаданного Андреем, тоже как ни бывало.

Петя несколько раз глубоко вдохнул, заставил себя расслабиться и прикрыл веки. Он замер и сосредоточился на картинке в своей голове. Воздух задрожал, а следом стал меняться интерьер помещения. По бокам от Гудкова выросли выкрашенные в бирюзу стены. Комната вытянулась, удлиняясь и превращаясь в узкий коридор. Над головой зажужжали и вспыхнули лампы, а сами стены обросли окнами и дверями, ведущими в школьные кабинеты.

Когда Петя открыл глаза, то невольно восхитился созданной его воображением реальностью. Гудков подумал о том, насколько далеко ему удалось бы уйти, если бы он попытался покинуть здание воссозданной «Воображариумом» школы. Но проверять это сейчас ему не хотелось. Его потянуло в центр коридора – туда, где сразу за кабинетом химии манила приоткрытая дверь класса математики.

Обтерев вспотевшие от волнения ладони о брюки, Петя шагнул к нему.

Она ждала его внутри, сидя на самом краю учительского стола и расстегнув две верхние пуговицы на блузке. Когда Петя вошёл в класс, взгляд её больших зелёных глаз обратился к нему, полный похоти и желания. Чувственные губы молодой женщины приоткрылись.

– Наконец-то ты пришёл, – сказала Екатерина Алексеевна, игриво покачивая ножкой, с которой вот-вот упадёт маленькая белая туфелька. – Ты заставил меня так долго ждать…

Сердце застучало в груди.

Симпатичная миниатюрная блондинка сбросила с себя обувь, соскользнула со стола и медленно приблизилась к своему ученику, грациозно покачивая бёдрами. Её маленькая ладошка накрыла Петин пах и слегка сжала его, заставив парня вздрогнуть и ощутить, как наливается силой его мужское достоинство.

– Так и будешь стоять? – вскинув бровь поддразнила его математичка.

Запах её сладких духов кружил Пете голову.

Непослушные пальцы, которыми он минуту назад сдирал с подошвы мокрые листья, вцепились в пуговки на её блузке, нетерпеливо расстёгивая их одну за другой. Когда с ними было покончено, Петя рванул края в стороны и небольшие стоящие торчком груди Екатерины Алексеевны выпрыгнули наружу, вызывая в нём новые волны головокружительного возбуждения. Её длинные пальцы зарылись в его волосы, когда Гудков, жадно припал губами к большим бледно-розовым соскам. Он чувствовал, как они набухают у него на языке и застонал, когда ловкая ручка учительницы забралась в его брюки.

– Умница, – томно протянула она. – Наслаждайся. Ты давно об этом мечтал.

Переизбыток эмоций сыграл свою роль и, когда разум накрыло тёмной пеленой, Петины бёдра инстинктивно дёрнулись в направлении источника удовольствия. Он ощутил, как растекается по телу приятная нега, делая ноги ватными и опьяняя разум. Зеленоглазая блондинка улыбнулась ему, почувствовав, как он излился в её руку, но эта улыбка заставила Петю ощутить болезненный укол горького стыда. Его лицо покраснело.

– Что смешного?!

– Разве я смеюсь, милый?

– Да!

Он грубо оттолкнул от себя хрупкую и так приятно пахнущую Екатерину Алексеевну, но не рассчитал силу. Девушка споткнулась и завалилась назад. Раздался глухой удар и неприятный хруст. Петя не сразу смог понять, что было его источником – отколовшийся уголок учительского стола или пробитый череп математички. Словно сломанная кукла она рухнула на пол, её молочно-белые стройные ножки дёрнулись, и женщина замерла, уподобившись манекену. Удивлённый взгляд бесцельно уставился в потолок. Гудков увидел, как вокруг светловолосой головы расплывается багровым нимбом лужица свежей крови.

Сначала его охватил испуг. Он бросился к двери, но уже у порога замер, переваривая случившееся. Петя обернулся. Екатерина Алексеевна по-прежнему лежала там, недвижимая, но всё такая же красивая. Её остренькие холмики соблазнительно топорщились на уже не вздымавшейся от дыхания груди. Ножки разъехались в стороны, притягивая внимание подростка к зоне между ними.

Это всё не по-настоящему, напомнил себе юноша.

Нервно сглотнув, Петя приблизился к лежащей на полу девушке, опустился на колени, вдохнул запах молодой женщины, что ещё совсем недавно приятно шептала ему на ухо возбуждающие вещи. Она была такой реальной и в то же время нет. Петя знал это наверняка. Настоящая Екатерина Алексеевна прямо сейчас находилась далеко отсюда и вела урок математики у ребят с параллели. Красавица, распластавшаяся на полу, была её точной копией. Мёртвой, но всё ещё тёплой и источающей дурманящий аромат. Руки Гудкова сами потянулись к краю её юбки и потащили его вверх, пока не показался белый треугольник трусиков.

Петино дыхание участилось, и он ощутил, как вновь твердеет его естество.

Его двенадцать минут ещё не закончились.

Стараясь не смотреть на тонущие в липкой красной жиже волосы блондинки, он сдвинул полоску белой ткани в сторону и начал занимать удобное для проникновения в женщину позицию. Но в этот миг его внимание привлекло движение где-то в стороне. Оно было едва уловимым, но сознание Пети успело обработать полученный сигнал, и он испуганно отпрыгнул в сторону.

Тёмное пятно промчалось мимо, замерло в проходе и обернулось. Два широко распахнутых и слишком далеко посаженных относительно друг друга глаза, уставились на Гудкова.

– Гера? – удивлённо выдохнул он. – Ты чё тут, сука, делаешь?

Глаза хлопнули и фигура сорвалась с места, пустившись наутёк.

– Стой! – завопил Петя.

Вскочив на ноги и спешно натягивая на себя брюки, он кинулся вдогонку.

– Убью, тварь!

Герман сбежал по лестнице вниз и Гудков неумолимо последовал за ним. Спустившись на первый этаж, он помчался вперёд, рыча и видя перед собой лишь смешно подпрыгивающий ранец убегающего мальчишки. Пространство перед ним вдруг начало сжиматься. Петя замер, наблюдая за тем, как рассыпаются бирюзовые стены. Как исчезают окна и двери кабинетов. Как длинный школьный коридор окутывает мрак и тот снова превращается в большую тёмную комнату без перегородок. Темнота сдавила запыхавшегося юношу со всех сторон как бурные воды океана. Мираж, созданный «Воображариумом» схлопнулся.

Где-то впереди скрипнула дверь, и крохотная фигура Геры вырвалась на волю, унося с собой грязные секреты Пети Гудкова.

Когда звонок, возвестивший о завершении пятого урока, истошно и надрывно заорал, Даша нервно дёрнулась и вынула со рта кончик обкусанной ручки. Поджав губы, она осмотрелась, чтобы убедиться, что никто не заметил ни её вредную, ставшую такой постыдной привычку, ни очередного провала в «транс», и немного успокоилась – одноклассники не обратили на неё никакого внимания.

Неумолимо приближался конец учебного дня, а Гера так и не появился. Даже заядлый прогульщик Петя Гудков, взъерошенный и дёрганный, внезапно ворвался в класс после обеда, но Германа по-прежнему не было.

В перерыве между пятым и шестым уроками Дашу в коридоре выловила учительница географии, тихо сообщив, что её вызывает к себе в кабинет Мария Викторовна. С директрисой, чьи имя и отчество, девушка успела запамятовать, уже привыкнув к закрепившемуся за Початкиной прозвищу Кукуруза, Даша пересекалась лишь раз – когда их с Димой только принимали на учёбу в новую школу. Встречаться снова с этой пугающе холодной женщиной, чьё лицо казалось безжизненным и непроницаемым, ей хотелось меньше всего на свете. И что за причина могла быть настолько важной, что абсолютно неприметную Дашу, проучившуюся в этой школе меньше двух месяцев, вдруг вызвала на аудиенцию сама Кукуруза?

Кивнув географичке и нервно поправив лямку рюкзака, девушка нехотя направилась по коридору к двери, от которой остальные здравомыслящие ученики старались держаться подальше, не желая тревожить живущее за ней существо с ледяным голосом.

Постучавшись, Даша вошла в кабинет.

Початкина сидела за своим столом неподвижной каменной статуей. Она была не одна. Компанию ей составляла старушка – маленькая, сгорбленная, с сухими как у трупа руками, синими от проступивших сквозь покрытую пятнами кожу вен. Её крошечные глазки тут же впились в Дашу, вызывая внутри одновременно жалость и болезненно неприятное чувство.

– Здравствуйте, – поздоровалась девушка.

– Здравствуй, Даша, – сухо поприветствовала её Кукуруза. – Это Валентина Павловна, бабушка твоего одноклассника Германа, – представила она старушку.

– Здравствуйте, – зачем-то снова произнесла Даша.

Валентина Павловна молчала, только её пронзительный взгляд настойчиво проникал под кожу – длинной колючей иглой, остро заточенным лезвием.

– Спасибо что явилась так быстро, – продолжила Початкина. – Валентина Павловна очень волнуется за внука. Герман у нас мальчик… с особенностями, – осторожно пояснила она. – Но он никогда не пропускал уроков. Я была вынуждена сообщить его бабушке о том, что он ушёл из школы утром без объяснений. По её словам, прежде за ним такого не наблюдалось. Я знаю, что ты говорила с Германом этим утром. Несколько ребят из класса сообщили мне, что ты единственная, с кем он общался в стенах школы. Он говорил тебе куда собирается пойти? Может ты подскажешь нам, где его искать?

Даша знала.

Знала почти наверняка.

Но разве она могла рассказать кому-то из взрослых о «Воображариуме»?

– Я не знаю куда он направился, – тщательно подбирая слова, произнесла девушка. – Герман звал меня с собой. Сказал, что хочет погулять. Я предложила ему встретиться после уроков, но он был настойчив. Я отказалась идти с ним и кажется обидела его… простите.

Даша виновато посмотрела на старушку. Та не спускала с неё глаз, смотрела не мигая, будто не верила ни единому её слову.

– Это совсем не похоже на моего Геру, – вынесла вердикт она. – Но, видит Бог, иногда даже мне неведомо, что происходит в его голове.

Лезвие вышло из-под надорванной кожи. Игла покинула плоть. И взгляд старушки теперь был направлен на Початкину.

– Благодарю вас за содействие, Мария Викторовна, но, боюсь, нужных мне ответов я здесь не получу.

Серая статуя за директорским столом шевельнулась.

– Не стоит так спешить, Валентина Павловна. Нам следует опросить других ребят…

– В этом нет никакого смысла, – кряхтя произнесла пожилая женщина, поднимаясь на ноги и морщась от потребовавшихся для этого усилий. – У Германа нет друзей. Здесь уж точно.

Сердце Даши прессом сдавило чувство вины. Как только старушка покинула кабинет, девушка метнулась за ней, но, оказавшись за её спиной, стушевалась и просто поплелась следом. Она понятия не имела о том, как сообщить Валентине Павловне о том, что с Германом всё хорошо. Что он просто немного заигрался. Что у него теперь есть друг. Что она – Даша – обязательно вернёт его домой.

– Ну чего ты тащишься там? – бросила через плечо женщина, когда они уже покинули двери школы и спустились вниз во двор. – Я старая, но не глухая. Слышу как сопишь позади. Знаю, что сказала неправду. Я враньё за версту чую. Так что, если есть что сказать – говори. У меня нет времени.

Она даже не остановилась. Просто шла себе дальше, будто точно знала, что Даша последует за ней.

– Кажется, я знаю, где сейчас находится Герман, – выдавила из себя девушка.

– Ну и?

Несмотря на свой абсолютно безобидный вид старушка явно обладала сильным характером, но её прямота и жёсткость совсем не пугали Дашу.

– Есть одно тайное место. Наше с ним. Мы гуляли там однажды, и он звал меня туда снова этим утром, – собравшись с духом, призналась Даша.

– И где же оно?

– Это заброшенный городской парк в восточной части города. Там красиво и тихо. Гере это место очень понравилось…

– Он уже очень давно не уходил так далеко от дома, – нахмурилась пожилая женщина.

– Это я виновата. Я отвела его туда, хотя он сомневался. Я не думала о последствиях. Потому что…, – она замялась. – Потому что мне было плохо и одиноко в тот день и мне показалось, что он ощущал тоже самое.

Валентина Павловна внимательно её выслушала, тяжело вздохнула и наконец остановилась, чтобы посмотреть на Дашу, но на этот раз её взгляд был иным – полным сожаления и лишь ей одной понятной грусти.

– Я очень люблю своего внука, милая, – медленно, словно слова давались ей с трудом, произнесла старушка. – Все мои дети давно выросли. Некоторых я пережила. Он – единственное светлое пятно, что наполняло мою жизнь смыслом в последние годы. У Германа непростая судьба. На его долю выпали тяжёлые испытания, которые изменили его, – загадочно сказала она, поморщившись. – И я не знаю в состоянии ли я или кто-либо другой помочь ему. Такие раны как у него, редко заживают. У тебя доброе сердце, девочка, я это вижу. Но поверь мне, душа моя, от Германа тебе лучше держаться подальше. Он нездоров, а я, то ли от гордыни, то ли от безграничной любви к этому несчастному ребёнку, давно ослепла и отказывалась видеть очевидные вещи. Гере одиноко, это верно, но, боюсь, будет безопаснее, если ты будешь держаться от него подальше.

– Безопаснее для кого? – удивлённая её словами, спросила Даша.

– Для всех, милая.

– Что с ним случилось?

– Это уже не имеет значения.

– Для меня ещё как имеет, – настойчиво выпалила девушка. – Может быть, знай я правду…

– Ты не сможешь ему помочь.

– Это как-то связано с его сестрой?

Бабушка Германа вздрогнула и отвела взгляд.

– Она была ему не родной сестрой. Сводной, – сказала Валентина Павловна.

Глаза её теперь смотрели куда-то вдаль, голос стал тише, а сама она чуть выпрямилась, будто тяжкий груз, тянувший её к земле долгое время, кто-то наконец снял.

– Её звали Олей, да?

– Олей, – кивнула старушка. – Родной отец Германа ушёл из семьи, когда мальчику было пять. Бросил их с матерью одних и уехал на заработки, куда-то за полярный круг, а спустя два года пропал без вести. Ушёл с двумя напарниками-геодезистами в тундру, разбивать дорогу, а вскоре налетел буран и никто из них не вернулся. На Геру развод родителей и исчезновение отца оказали сильное впечатление. Через пять лет его мать – моя дочь, Танечка – встретила другого мужчину. Слава был вдовцом. От первого брака у него была дочь.

– Оля, – догадалась Даша.

– Да, милая. Олечка была постарше Германа. На три года. Но между ними сразу установилась какая-то особая связь. Девочка любила его как родного, и он, в свою очередь, в ней души не чаял. Вот только отец её был человеком тяжёлым – не в меру строгим, вспыльчивым и имеющим пристрастие к алкоголю. Думаю, моя Таня, слишком поздно это поняла. А может, любила его слишком сильно, чтобы разглядеть в нём чудовище. Он бил её. Иногда очень сильно. Стал приводить собутыльников в дом, а Оля, чтобы защитить Германа от происходящего в доме кошмара, часто уводила его из дома и они гуляли вместе до поздней ночи. Иногда я забирала их к себе, за город, в свой старый дом. В деревне ребятишкам было спокойнее. Мне всегда казалось, что там им безопаснее всего. Что всё самое плохое может приключиться с ними только в их неспокойном доме, а рядом со мной им ничего не грозит… Ничего…

Острый подбородок старушки задрожал, глаза застелила влага и Валентина Павловна, жалобно заскулив, поднесла руку ко рту.

Даша ощутила неловкость и теперь переминалась с ноги на ногу, смущенная внезапным проявлением эмоций казавшейся абсолютно бесстрастной пожилой женщины. Любопытство и желание узнать финал этой истории терзали её изнутри, но что-то внутри подсказывало, что она не готова к правде. И Даша молча ждала.

– Оля пропала за неделю до своего пятнадцатого дня рождения, – взяв себя в руки, произнесла Валентина Павловна. – Они с Герой, как обычно, гостили у меня, а после обеда пошли гулять, но домой Герман вернулся один. Бедную девочку искали целый месяц, организовали несколько поисковых отрядов, но всё без толку. Отношения между её нерадивым папашей и моей Танечкой к тому времени стали совсем ужасными, но это горе надломило его. На какое-то ничтожно маленькое время это несчастье даже сплотило их с Таней, а Гера напротив стал ещё более замкнутым и молчаливым. Но потом у Славы совсем съехала крыша. Запил пуще прежнего, он стал чаще срываться на Таню, а будучи под градусом часто бредил тем, что это Герман повинен в смерти Оленьки. Год прошёл, к тому времени и он перестал верить в то, что дочь могут найти живой. Так всё и продолжалось, пока однажды…

Старуха снова прервала свою историю и её маленькое тельце затряслось. Она прикрыла лицо руками, глубоко вдохнула, будто пытаясь сдержать приступ слабости и тяжело выдохнула.

– Я всегда говорила Тане, что ничем хорошим это не кончится, – неожиданно низким и отстранённым голосом произнесла Валентина Павловна. – Этот изверг убил её. Сам потом даже и не вспомнил как, но милиция мне всё рассказала. Следователь был молодой, совсем мальчишка ещё, всё не хотел говорить правду, юлил, старался преподнести всё мягко – видать боялся, что сердце моё не выдержат. Но я всё из него вытрясла. Ведь я видела в каком состоянии было тело моей Танечки. Он истязал её, причём не один, а собутыльников своих подключил. А когда ему надоело, то просто надел ей мешок на голову и придушил собственным ремнём.

Даше стало нехорошо. Словно её и без того хрупкий маленький мирок вдруг дал трещину. Мрачная тайна прошлого Германа, медленно всплывала наружу уродливым скользким Левиафаном.

Зачем? Зачем она рассказывает мне всё это?

Но следующие слова Валентины Павловны заставили Дашино сердце сжаться и рухнуть вниз.

– Они убили её. Убили мою бедную доченьку. А потом, когда с Танечкой было покончено, – медленно, будто зачитывая приговор, произнесла она. – Они взялись за Геру.

Октябрьский вечер погнал болезненно-бледное солнце за горизонт раньше положенного, заливая городские закоулки жидкими сумерками. Празднуя свою победу над сдающим позиции днём он нагнетал в заброшенный парк чёрную как смерть шёлковую тьму, в которой очень скоро вспыхнула ядовитым красным светом вывеска «Воображариума». Даша обратила внимание на то, что на этот раз на ней не горела всего одна буква.

Сидевшая прямо под ней маленькая фигурка Геры, обнявшего свои колени, тоже окрасилась в цвет вывески, но, заметив приближающуюся Дашу, он вскочил, потеребил оттянутый рукав своей вязаный кофты и рванул с места, скрывшись в тёмном проходе.

– Гера! – крикнула ему вслед девушка и, подойдя к открытой двери «Воображариума», позвала мальчика снова: – Гера! Ну хватит уже обижаться, я мириться пришла.

Никто не ответил.

В спину подул ветер. Зашелестели листья. Набравшись смелости, Даша шагнула за порог, вернувшись туда, куда самой себе обещала не приходить больше никогда. Она закрыла за собой дверь, оставшись наедине с темнотой и укрывшимся в ней Германом.

– Ладно, ты победил, – пытаясь скрыть волнение в голосе, сказала она. – Я здесь, ты доволен? Ты заманил меня внутрь, и я пришла.

Снова тишина.

– Покажешь мне что-нибудь? – спросила она.

Даша замерла на месте, вслушиваясь в каждый шорох в огромной комнате, но в конце концов ей это надоело. Что бы за игру не затеял Герман, это всё выходило за рамки. Она уже было собиралась распахнуть дверь, но рука её коснулась голого кирпича, а после и вовсе провалилась в пустоту. Где-то на противоположной стороне комнаты выполз из-за горизонта похожий на яичный желток диск солнца, рыжеватый свет которого протискивался меж тонких стволов деревьев. Под ногами вдруг оказался не пол, а рыхлая влажная земля, из которой на глазах начала прорастать свежая трава.

Набухали зеленеющими воспалениями неровности рельефа, превращая ровную поверхность в холмы и пригорки. В паре метров от Даши распахнулась широкая пасть оврага, прямо за которым мрачной и неприступной стеной вырос лес. Над головой запели птицы, и девушка ощутила дуновение тёплого ветра, прижавшего траву к земле и взорвавшего пушистые верхушки одуванчиков.

Кто-то печально вздохнул за спиной, прочистил горло и совершенно буднично сказал:

– Мне это место Олька показала.

Даша вздрогнула и заставила себя обернуться.

Гера сидел неподалёку – на склоне небольшого пригорка. Обняв колени, он наблюдал за передвижениями большой синей стрекозы, с громким треском летавшей над травой.

– Мы с ней тут триллион раз были, – добавил мальчик, что-то подсчитав в голове.

– Ты скучаешь по ней? – заставив себя побороть чувство дискомфорта и тревоги, спросила Даша.

Но Гера не ответил. Будто весь этот разговор о давно пропавшей без вести сестре он вёл вовсе не с ней. Стрекоза улетела и взгляд мальчика только сейчас обратился к гостье.

– Ты говорила, что «Воображариум» – это секрет, – напомнил Герман, с трудом проговорив по слогам слишком сложное для него слово.

– Верно.

– Наш секрет, – добавил он.

– Это так.

– Тогда почему сказала другим?

Его голос отразился обвинительным эхом от ставших невидимыми стен комнаты.

– Я никому не говорила! – запротестовала Даша, но тут же осеклась. – Только Диме… Дима знал о «Воображариуме» давно.

– Ты сказала, что вы с ним больше не общаетесь как раньше. – Слёзы обиды заискрились в глазах искалеченного жизнью мальчишки. – Сказала, что ты больше не дружишь с ним. Что он не хочет быть частью этого секрета!

– Это правда.

– Это был наш с тобой секрет, – всхлипнул тот. – Наш! А теперь о нём известно даже Пете!

– Гудкову? – нахмурившись уточнила Даша. – Почему ты так решил?

– Он был здесь. Я видел! Он знает как пользоваться комнатой!

Подбородок Даши дрогнул.

Дима. Кто если не он?

Внутри чёрным маслянистым пятном расползлось неприятное чувство. Кому ещё её брат мог выдать тайну?

– Я ничего не знала об этом, – призналась Даша. – Клянусь жизнью, Гера, я не знала.

– Петя – плохой человек. Он не должен был…

Герман отвёл глаза. Он хотел бы поверить ей. Но не мог. Он не верил никому.

Только сейчас, проследив за направлением его взгляда, Дашка заметила замерший на краю оврага сундук – большой, чёрный, с тяжёлой крышкой. Сундук выглядел старым и побитым экспонатом чьей-то антикварной коллекции, поднятым со дна реки и брошенным здесь совершенно не к месту.

– Что это? – тихо поинтересовалась девушка, видя, что Гера не сводит с сундука глаз.

– Ты его видишь? – с удивлением покосился на Дашу мальчик.

– Конечно. Как и всё здесь.

– Ты сможешь открыть его для меня? – немного подумав, спросил он её.

– Разве ты не можешь сделать это сам?

– Пожалуйста, открой его и скажи, что там внутри. – Его голос странно задрожал.

Во рту пересохло. Даша кивнула и неуверенными шагами приблизилась к чёрному сундуку, который с каждой секундой пугал её всё больше.

– Что там внутри? – спросила она, коснувшись поверхности крышки, шероховатой от покрывавших её царапин.

– Я не знаю, – отозвался Гера.

– Но это ты поместил его здесь.

– Не я. Оно само.

Спорить с ним Даше не хотелось. Крышка была холодной, а внутри сундука жила тишина. Вряд ли там что-то живое. Ей хотелось в это верить. Двенадцать минут, принадлежавшие Гере, тянулись катастрофически медленно.

Подцепив пальцами проржавевший засов, Даша потянула за него и тот с недовольным щелчком поддался. Между крышкой и сундуком образовалась небольшая чёрная щель и на секунду девушке показалось, будто сундук облегчённо выдохнул, выпустив из глубин своего нутра пропахший тленом воздух.

Взявшись за край крышки двумя руками, Даша сорвала её с места, сильным рывком откинула и боязливо отскочила в сторону, ожидая, что из сундука вырвется что-то ужасное. Но ничего не случилось. Пели птицы, закручивались в спирали бабочки над травой и шумно дышал за спиной Гера.

– Что там? – спросил он, измученный ожиданием.

– Ничего.

На дне чёрного ящика покоились лишь давно сгнившие листья и высохшие с годами мёртвые насекомые. Герман поднялся со своего места, приблизился к Дашке, осторожно заглянул в открытый короб и облегчённо вздохнул.

– Так и знал, что всё это какая-то ерунда, – взмахнув руками сказал он.

Потом его широко расставленные рыбьи глаза обратились к девушке.

– Поиграешь со мной?

– Во что? – спросила Дашка, борясь с мучительным желанием захлопнуть крышку проклятого ящика.

– Хочу, чтобы ты залезла внутрь, – вдруг выдал Гера. – Не бойся, это просто игра.

– Игра?

– Вроде того. Ты веришь мне? – спросил он. – Мы же ещё друзья?

Лезть в чёрный сундук, пугавший даже самого Германа, чьё сознание его и породило, Даше совсем не хотелось. Но мальчик смотрел на неё выжидающе, почти требовательно. Если она откажет ему сейчас, то уже никогда не вернёт его доверие. Он и правда был странным, но разве одинокие люди бывают другими? Что если другие сторонились этого побитого жизнью ребёнка, просто потому что не понимали этой его странности и боялись её? Ненавидеть всегда проще, чем попытаться понять. И Дашке вдруг сделалось стыдно от того, что на пару минут она уподобилась тем, кто травил Германа в школе. Вот он – прямо перед ней – маленький и боящийся даже собственной тени. Разве его ей нужно страшиться?

Набравшись смелости, девушка кивнула, забралась с ногами в утробу большого старого сундука и опустилась, принимая удобное положение.

– Тебе нужно лечь, – скорректировал её действия Гера. – На самое дно. Представь, что хочешь спрятаться.

Осторожно, подогнув ноги, Даша улеглась спиной на деревянное дно и теперь ей была видна лишь макушка, огромный лоб и глаза Геры, который не мигая следил за её действиями.

– Что дальше? – спросила его она.

– Я хочу рассказать тебе кое-что, – чуть помедлив, признался Герман. – Поделиться секретом.

В этих его словах и в том, как он их произнёс было что-то, что заставило Дашку буквально вжаться в дно сундука. Тревога, которую ей пришлось подавить, вновь заклокотала внутри, требуя немедленно вылезти из ящика и прекратить устроенный Герой фарс. Но вместо этого Даша впала в оцепенение.

– Мы этот сундук с Олькой нашли, – начал тем временем Гера свой рассказ. – Давно. Ещё до того как пришли деформанты и я стал таким. – Он ткнул пальцем себе в лоб. – Вообще-то это была Олькина идея. Она мечтала стать великой фокусницей. Сказала, что сундук будет частью её представлений, а я – её помощником. Когда бабушка забирала нас к себе, мы с Олькой часто ходили сюда. Нам было хорошо здесь и она обещала, что так будет всегда. Обещала, что будет рядом. Она обещала мне!

Гера завыл, схватился за волосы на голове в попытке подавить болезненные для него воспоминания, стукнул башмаком о ненавистный сундук, в котором лежала Дашка, потом укусил себя за руку – так сильно, что на коже остались фиолетовые следы – и наконец успокоился.

– Люди злые, – произнёс он. – Они никогда не исполняют свои обещания.

– Она ведь не виновата, – вырвалось у Даши. – Я говорила с твоей бабушкой, и она рассказала мне, что случилось. Оля не бросала тебя. Она пропала. Так бывает. Люди уходят и не возвращаются. Гера, мне очень жаль…

Он заплакал, всхлипывая и смешно по-детски растирая слёзы кулачками.

– Она обещала! Обещала! Обещала!

– Она любила тебя.

Гера протестующе замотал головой, закрыл ладонями уши, чтобы не слышать Дашкины слова.

– Она соврала мне! Сказала, что уедет, потому что папа так решил! Сказала, что ничего не может сделать, но она могла! Могла сдержать обещание! Я предлагал ей уйти вместе! – Герман вдруг подался вперёд, схватился за край сундука и заглянул внутрь, уставившись на Дашу покрасневшими и совершенно безумными глазами. – Мы были прямо здесь. Она сидела там, где ты – в этом сундуке, – проговорил он. – Я сказал ей, что мы можем сбежать, но она посмеялась.

Страшное предчувствие ледяной водой затопило внутренности.

– Что ты сделал, Гера? – чувствуя подступающие слёзы спросила Дашка, и тут же впилась ногтями в собственные ладони.

Не плачь. Ты не должна!

Уловив её волнение, мальчик поджал губы. Глаза его забегали из стороны в сторону.

– Я не хотел, чтобы она уходила, – начал оправдываться он. – Не хотел остаться один как тогда – после того как папа не вернулся. Потому что мы обещали друг другу, а обещания нужно держать. Верно? Я ведь правильно говорю, Даша?

Она кивнула, стараясь не смотреть на него. Белые мазки облаков на голубом небе не двигались с места, а двенадцать минут Геры всё никак не кончались.

– Олька всегда говорила, что самый крутой фокус – это фокус с исчезновением. Я помог ей исчезнуть в тот день. Её не нашли. И никогда не найдут.

Гера протянул руку и взялся за тяжёлую крышку, проверяя насколько легко она поддаётся. Всё внутри Даши сжалось в один большой пульсирующий комок.

Он запер свою сестру в сундуке.

Теперь ей стало ясно почему Гера так боялся открыть свой «ящик Пандоры». Почему попросил именно её сделать это за него.

– Я просто хотел, чтобы она осталась со мной.

Он помнил, как билась крышка под градом отчаянных ударов, как проржавевший засов, не внушавший доверия, грозился не выдержать этот натиск. Гера испугался. Сначала он думал, что просто подшутит над Олькой – заставит её понервничать, а потом, когда он выпустит её, они обнимутся и всё снова станет как раньше. Но Оля кричала так громко.

Гера навалился на сундук всем своим маленьким телом. Он и подумать не мог, что у него получится сдвинуть тяжёлый ящик с места. Как назло, тот поддался легко – после пары настойчивых толчков. Нужно было постараться совсем немного, чтобы столкнуть его с края оврага.

– Гера, не надо, – выдавила из себя Даша.

Её посиневшие губы дрожали. Рука мальчика по-прежнему держалась за тяжёлую чёрную крышку, и девушка не знала, что будет, если он захлопнет её. Быть может, когда время выйдет и вся эта иллюзия растворится, то Даша окажется на полу в тёмной комнате. А может, когда сундук исчезнет, то вместе с ним бесследно исчезнет и запертая внутри ящика Дашка.

Гера о чём-то задумался, убрал руку с крышки и поглядел на побелевшую от страха девушку.

– Теперь это наш с тобой секрет, – сказал он. – Мы ведь всё ещё друзья?

Даша нервно дёрнула головой, изображая кивок.

– Обещай, – потребовал Герман.

– Обещаю.

Горло пересохло, её слова были едва слышны, но он смог разобрать их и этого Гере оказалось достаточно.

Медленно из её поля зрения скрылись сначала его рыбьи глаза, затем огромный лоб и наконец макушка. А затем резко наступила тьма и Даша ощутила, как дно сундука под ней испарилось. Она рухнула на холодный пол, разбила в кровь локти, но даже не придала этому значения. Вскочив на ноги, девушка бросилась к двери – к спасительному выходу из «Воображариума». Она схватилась за ледяную ручку и что есть мочи дёрнула её на себя, пока фантазии Геры не заставили комнату исказиться вновь, сделав её пленницей его разума ещё на двенадцать бесконечно долгих минут.

Дверь распахнулась, впуская внутрь ветер и запах горевшей где-то вдалеке мусорной свалки. Даша вывалилась наружу, замарала в луже новенькие синие джинсы, снова поднялась и побежала так быстро как не бегала уже очень давно.

Дашку трясло.

Дима никогда не видел её такой.

Весь день он был сам не свой, готовясь к неприятному разговору с сестрой, но теперь, увидев её столь уязвимой и напуганной, совершенно позабыл о тех словах, что собирался сказать.

Выйдя из ступора, он заключил её в объятия и крепко прижал к себе, чувствуя, как Дашкино тело бьёт крупная дрожь. Но даже сейчас – побелевшая и до смерти напуганная – она проявляла чудеса самоконтроля. Даша не плакала, лишь смотрела в одну точку. Дима заметил грязь на Дашкиных джинсах, изодранные в кровь локти и красные следы от ногтей на её ладонях.

– Всё хорошо, – сказал он, поглаживая её по спине. – Ты дома.

Дашкины губы разомкнулись.

– Дим, – едва слышно произнесла она. – Зря мы пошли туда. Зря нашли эту комнату.

– Что случилось? – решился спросить Дима и почувствовал как пальцы сестры впились в его плечи.

– Кажется, я совершила большую ошибку.

– Я тоже, – решился сказать он. – Весь день хотел сказать тебе об этом.

– Я вела себя как дура.

– И я! Я тоже был дураком.

Диме вдруг сделалось необычайно тепло и хорошо на душе. Всё напряжение уходящего дня внезапно ушло, будто его и не было. Будто он снова вернулся в детство, когда после какой-то глупой ссоры они с Дашкой мирились и обещали друг другу, что всегда будут держаться вместе.

– Я привёл туда Петю Гудкова, – признался Дима. – И Гиблого. И Царя с этим козлом – Макаром. Они все теперь в курсе.

Он заглянул ей в глаза, пытаясь понять есть ли в них осуждение, но Даша смотрела на него так, будто знала об этом давно или её совершенно не заботил тот факт, что четверо школьных отморозков теперь знали об их с братом тайне.

– Ты слышишь, что я говорю? – на всякий случай уточнил он, встряхнув её за плечи. – Они собираются устроить в той комнате вечеринку. Завтра они приведут туда ещё больше людей. И это я во всём виноват. Я хотел быть одним из них. Я…

– Я слышу, – отозвалась Даша, обрывая его исповедь, а затем вдруг добавила: – Я думаю, что Гера убил свою сестру.

Дима попытался осознать сказанное Дашкой. Затем его взгляд снова привлекли её разбитые локти и грязь на коленях. Руки сжались в кулаки.

– Он что-то сделал тебе? – чувствуя вскипающую внутри ярость, спросил юноша.

– Нет, – поспешила заверить его девушка. – Я упала. Гера здесь не причём.

Потом она посмотрела на совершенно растерянного и сбитого с толку Диму и решительно сказала:

– Мы не должны были рассказывать про «Воображариум» посторонним людям. Это место злое. И я боюсь, что теперь Гера или кто-то ещё могут навредить сами себе и другим. Мы должны уничтожить его. Раньше, чем комнатой снова воспользуются. Ты поможешь мне?

Красное пламя охватило одноэтажную постройку во мраке густой поздней ночи. Здесь, в парке, где уже давно не горели фонари, огонь полыхал так ярко, что мог легко привлечь внимание людей даже на большом расстоянии. Но Дима и Даша знали, что в это время, здесь нет никого кроме них.

Одна из стен ввалилась вовнутрь, с громким шипением взмыли в воздух золотистые искры. Погасли и попадали красные буквы вывески.

Казалось, «Воображариум» даже не сопротивлялся разрушению, и добровольно отдавал себя в жертву безликому богу, позволяя стереть его с лица города раз и навсегда. Поначалу, Дашка даже боялась, что бензина окажется мало, но пожар охватил здание так быстро, что вскоре все сомнения отпали.

Их план на старте казался безумным и неизбежно обречённым на провал. Даже если им удастся каким-то чудом заставить «Воображариум» разрушиться в огне, рассуждал Дима, где им взять достаточно горючего, чтобы устроить поджог в необходимых масштабах? Тогда Дашка и вспомнила про старый дедушкин «Москвич», с прошлого года стоявший в гараже за домом. Этот гараж и всё его содержимое достались маме вместе с родительской квартирой сразу после кончины бабушки, не прожившей и десяти месяцев с момента ухода деда. Мама никогда не сидела за рулём и свалившееся на голову наследство сулило скорее дополнительные хлопоты, чем что-то приятное. Она долгое время раздумывала над продажей автомобиля и захламившего гараж барахла, но руки всё никак не доходили. «Всему своё время», – говорила она. Обычно это звучало как оправдание. Но в тот момент, когда родилась идея сжечь «Воображариум», Даша была благодарна за то, что дедушкино наследство так и оставалось запертым в гараже до сих пор, ожидая того самого нужного времени.

Там, среди древней рухляди, покрытых паутиной рыболовных снастей, инструментов и сдувшихся шин, нашлись и две полные канистры бензина.

– Надеюсь, мама их не хватится, – сказал тогда Дима, помогая сестре разлить содержимое канистр в пятилитровые бутылки, которые они затем дружно водрузили на свои велосипеды. – Может нам стоит придумать какую-нибудь легенду на тот случай, если возникнут вопросы?

– Думаешь она тут ревизию проводила? – хмыкнула Дашка, которой, в отличие от брата, никогда не приходилось сомневаться в своих действиях и нагружать себя мыслями об их возможных последствиях. – Вряд ли она вообще сюда заглядывала с момента переезда. Кажется, своего отца она ненавидела даже больше, чем нашего.

Потом, давя колёсами лужи и накинув дождевики, они помчались в парк. Мама, всю неделю работавшая в ночную смену, не должна была их хватиться. И вот теперь, держась за руки, они наблюдали за тем, как в огромном костре сгорала причина всех их последних раздоров и дурных предчувствий. С каждой секундой, глядя на то как пламя уничтожает «Воображариум», они всё яснее ощущали, что поступили правильно. Будто вместе с этим загадочным и искушающим простых смертных местом, переставало существовать и неприятное чувство, поселившееся внутри.

– Видели бы нас сейчас родители, – выдохнул Дима, наблюдая за танцем взмывающих к звёздам искр.

Он сжал Дашкину руку крепче, и она вдруг поняла, что он впервые за последние полгода заговорил о родителях во множественном числе, подразумевая и отца, а не одну лишь маму.

– Как думаешь, сколько суток домашнего ареста за такое положено? – спросила его сестра и улыбнулась, когда он повернулся к ней.

– Ну, – задумался Дима. – Учитывая, что преступление совершено в сговоре группой лиц и принимая во внимание отягчающие обстоятельства…

– Взлом и проникновение? – наигранно охнула Дашка.

– И кражу! – напомнил ей брат. – У пенсионера!

– Нам этого не простят…

– Думаю, этот учебный год нам придётся пропустить.

– О нет.

Они рассмеялись, заглушая треск огня, а потом Даша вдруг обняла Димку так крепко как не обнимала уже очень давно.

– Спасибо, – сказала она. – Спасибо, что ты сейчас здесь вместе со мной.

Дима хотел было что-то ответить, но затем ощутил, что слова тут будут лишними. Даша не ждала от него никакого ответа. Она просто проживала эти мгновения.

И они умолкли. Растворились в темноте давно заброшенного парка, слушая как пожар жадно поглощает здание, будто Сатурн с картины Гойи, пожирающий своё дитя.

В ту ночь Даша наконец позволила себе поверить, что теперь всё непременно будет хорошо.

В субботу, едва прозвенел звонок, объявивший о завершении первого урока, староста класса Вика Лукашина подорвалась с места и помчалась по рядам, поочерёдно подсовывая одноклассникам какой-то документ, в котором каждый непременно должен был поставить свою подпись. Когда Вика оказалась у парты Дашки и с деловитым видом предоставила ей загадочный бланк, напротив большинства заранее пропечатанных фамилий уже стояли закорючки.

– Что это? – не дождавшись каких-либо пояснений спросила Даша.

Лукашина закатила глаза.

– Тебе ли не всё равно? Видишь же, все расписались. И ты подписывай.

– Я не собираюсь подписывать непонятно что, – демонстративно скрестив руки на груди, сказала Дашка, которой надменная и эгоцентричная школьная активистка не понравилась с первых дней в новой школе.

– Это петиция, – раздражённо пояснила Вика. – Её моя мама составила.

Этот аргумент не произвёл на Дашу никакого впечатления. Нахмурившись, она задала очередной вопрос:

– И для чего эта твоя петиция нужна?

Лукашина поглядела на неё как на дуру, но, осознав, что своим сверлящим взглядом ничего не добьётся, раздражённо выпустила воздух из лёгких.

– Для того, чтобы этого дебила, Германа, исключили из школы, – наконец пояснила смысл происходящего она. – Ему здесь не место. Пусть переводится туда, где учатся другие отсталые.

На каких-то пару мгновений Дашкой овладел гнев. Ей захотелось смять нагло подсунутую ей бумагу и послать Лукашину куда подальше, но потом, обернувшись, она взглянула на вновь пустовавшее место Германа и злость отступила.

Вика и её мама были не самыми приятными людьми, но на этот раз обе они возможно были не так уж и далеки от правды. Гера был не в порядке. Теперь Даша знала это точно. Никто никогда не поверит ей, если она попытается раскрыть взрослым его страшную тайну, а сам он скорее спишет всё на Дашкины выдумки, чем признается сам. Отправить его туда, где ему, возможно, помогут было бы верным решением. Но способен ли хоть один человек в этом сложном и полном обмана мире помочь кому-то вроде Германа?

Сомневаться в собственных решениях было куда более свойственно Диме, чем ей. Даша ещё ни разу не ощущала столь противоречивых чувств, чем те, которые испытывала, ставя подпись напротив своей фамилии в петиции.

А ещё она впервые в жизни осознала, что поступать правильно не всегда так приятно как об этом говорят.

После уроков Дима догнал её в школьном коридоре. Она уже и забыла, что раньше они всегда уходили из школы вместе. Ей было необходимо отвлечься. Этот серый невзрачный городишко не мог похвастать гостеприимством и уютными уголками, но сейчас всё это было совершенно не важно. Рядом шёл улыбавшийся во весь рот брат и Дашке становилось спокойнее от одного только вида его глупого, но такого родного лица. А потом эту мимолётную гармонию разрушил свист и голос Пети Гудкова.

– Димон! – заорал он откуда-то сзади. – Куда собрался? Забыл чтоль про наше культурное мероприятие? – спросил он, стремительно преодолев разделявшее их расстояние и хлопнув Диму по плечу.

– Я сейчас, – виновато произнёс брат, поглядев на Дашку с почти умоляющим взглядом.

«Так надо», – говорил этот взгляд. – «Я не могу просто взять и уйти из компании без объяснений. Доверься мне».

В личном Дашином списке самых омерзительных людей в школе Гудков на несколько очков обходил Вику Лукашину. Но сейчас ей было нужно отпустить Диму с этим гадким и неприятным парнем, каким бы тяжёлым решением это ни было. Её брат больше не тот робкий мальчик, что боялся всего на свете, но каждый раз поддерживал сестру в её безумных авантюрах. Дима повзрослел. Он делал слишком много ошибок, но это были его ошибки и его жизнь, в которой Дашка не сможет вечно занимать столько же места, сколько занимала прежде. Она кивнула ему, дав понять, что всё в порядке и тогда ей показалось, что во взгляде Димы отразилась благодарность.

Они с Петей отошли в сторону и с минуту о чём-то переговаривались в полголоса. А потом в лице брата вдруг что-то изменилось. Он помрачнел и отыскал глазами стоящую поодаль Дашу, словно желая сказать ей что-то важное, но та поняла всё без лишних слов ещё раньше, чем их взгляды пересеклись.

Незнакомец, которого Даша повстречала в парке пару ночей тому назад предупреждал её.

– Они пытались снести это место много раз, – эхом зазвучал в голове его охрипший голос. – Но оно всегда появляется снова.

– Ты не должен идти туда.

– У меня нет выбора, – разозлился было Дима, но тут же смягчился. – Ты же сама это знаешь. Я не могу отказаться. Они не поймут этого.

Даша, нервно кусая губы, поглядела на стоящего в стороне и уткнувшегося в телефон Петю.

– Всё должно было быть иначе.

– Я знаю, – согласился с ней брат и взял её за плечи. – Мы разрушим это место, найдём способ. Обещаю.

Разве он не понимает?

– Ничего не получится.

Голосом Даши говорило отчаяние.

Они уничтожили его. Сожгли «Воображариум» дотла. А этим утром Андрей по кличке Царь, его рыжий приятель Макар и старшеклассник, которого все звали Гиблым, приволокли в парк бензогенератор и гирлянды, но не обнаружили никаких следов ночного поджога. Здание с горящей красным вывеской стояло на своём месте как ни в чём ни бывало, готовое к сегодняшней вечеринке подростков. Будто никто не приходил туда минувшей ночью. Будто пожар, устроенный Димой и Дашкой лишь привиделся им двоим.

– Мы что-нибудь придумаем, – попытался заверить её брат.

Она не купилась на его оптимистичные обещания, и Дима без труда прочитал это по Дашкиным глазам.

– Я должен пойти туда, – сказал он тогда. – Я заварил эту кашу, когда привёл в «Воображариум» других. Если что-то случится, виноват буду я.

– А если что-то случится с тобой?

– Я прослежу за тем, чтобы они не натворили глупостей. А когда всё закончится, мы с тобой отыщем способ покончить с этим местом. Вместе.

На этот раз он сказал это достаточно искренне, чтобы на каких-то пару мгновений Даша позволила себе расслабиться и действительно поверить в то, что выход найдётся.

– Это я должен защищать тебя, а не наоборот, – чувствуя её колебания, добавил Дима и сжал её плечи крепче, будто это как-то могло добавить убедительности его словам. – Я твой брат.

Сейчас он как никогда раньше напоминал Даше отца.

– Нет, – покачала головой она. – Мы должны защищать друг друга. В этом весь смысл.

Дима, исчерпав все свои аргументы, опустил руки. Дышал он тяжело и напряжённо.

– Но мы не сможем делать это вечно, – вдруг обречённо добавила Даша, а потом на лице её появилась грустная улыбка. – Иди. Пока я не передумала.

Дима открыл рот, будучи в замешательстве.

– Мы сможем помочь друг другу только если научимся доверять, – пояснила Дашка. – Как доверяли в детстве. Без сомнений и оговорок. Иди, – сказала она почти умоляюще, будто опасаясь, что спустя секунду пожалеет о своём решении.

Брат кивнул, зачем-то коснулся её локтя, улыбнулся в ответ и наконец оставил одну, зашагав в сторону уже начавшего заметно нервничать Гудкова. Тот развёл руки в немом жесте негодования, и Димка пожал плечами, извиняясь.

Поправив лямки рюкзаков на плечах, парни быстрыми шагами устремились к остановке. Даша провожала их фигуры до тех пор, пока они не затерялись в толпе, набившейся в пыхтящий и просевший под весом пассажиров ПАЗик, который вскоре укатил прочь.

Провалившаяся в свои мысли девушка не сразу расслышала голос, пробивавшийся к ней будто сквозь толщу воды. Сквозь туман в голове, она уцепилась за него, сосредоточилась и «вынырнула».

– Миронова! – теперь голос звучал намного отчётливее. – Дарья!

Даша повернула голову в сторону источника шума. Женщина, которую каждый ученик школы знал под смешным, но отчего-то внушающим страх прозвищем Кукуруза, двигалась в направлении Дашки, распугивая стайки школьников. Осанка у неё была прямой, как у бывшей ученицы балетной школы, лицо – гранитной маской, – и только глаза выдавали в Початкиной человека, способного испепелить взглядом.

– Мария Викторовна, – поприветствовала директрису Даша, чувствуя как ставшая в последние дни верной подругой тревога окутывает её своим холодом, как заставляет прокручивать в голове всё самое плохое, что только могло случиться.

Но поравнявшись с Дашей, Початкина больше не излучала скрытой угрозы. Вид у неё был нервный и обеспокоенный, гранитной маске больше не удавалось это скрыть.

– Когда ты в последний раз видела Германа? – спросила она, сканируя Дашу взглядом, будто боясь, что та попытается что-то утаить.

Сковывающий холод тревоги стиснул объятия плотнее.

– Он что, так и не вернулся?

– Дарья, ответь мне на вопрос. Это очень важно!

Едва уловимая дрожь в голосе Марии Викторовны лишь укрепила Дашины подозрения. Что-то плохое случилось. Она должна была догадаться. Гера не появился ни на одном уроке.

– Вчера, – призналась Даша, но затем ей пришлось соврать: – Я встретила его по дороге домой из школы. Сказала ему идти домой. Его бабушка не выходила на связь?

Початкина потёрла виски, пытаясь собрать мысли в кучу.

– Он что-нибудь говорил?

– Мария Викторовна, что случилось?

Напуганная не меньше неё Кукуруза бросила на ученицу принимающий поражение взгляд и подалась вперёд, чтобы никто из снующих мимо детей не услышал то, что она собиралась сказать.

– Мне звонил участковый. Бабушка Геры вчера вечером вызвала скорую. Медики не успели. Сердечный приступ.

Она отшатнулась, словно испугавшись того, что сказала слишком много.

– А Гера? – всё ещё с трудом сознавая услышанное, уточнила Даша.

– Его ищут. Ни слуху ни духу. Если ты хоть что-то знаешь, Миронова, ради бога, расскажи мне.

Казалось, всегда бесстрастная и собранная Мария Викторовна была готова умолять о любой крупице информации, которая могла бы помочь в поисках ученика, но Даша её уже не слушала. Знал ли Гера о том, что случилось с его бабушкой? Вернулся ли он домой прошлым вечером? Понимал ли, что кто-то его всё ещё разыскивает?

Всё это было не важно. В этом городе бабушка была его единственным родным человеком. И единственным, кто не видел в нём монстра. Знал он о её смерти или нет, Герман мог отправиться лишь в одно место. Туда, где прямо сейчас собирались устроить вечеринку те, для кого Гера всегда был идеальной жертвой и объектом инстинктивной неприязни.

Туда, куда забитый битком ПАЗик пару минут назад увёз Дашиного брата.

«Воображариум» стоял целый и невредимый на том самом месте, где ещё прошлой ночью плясали языки хищного пламени. Над распахнутым зевом двери потрескивала знакомая вывеска, будто дразня Димку этим отвратительным звуком. Мол, смотри, я всё ещё здесь, и ни ты, ни твоя беспомощная жалкая сестричка ничего не сможете с этим сделать. Теперь на ней горели все буквы.

Вокруг не было ни единого намёка на бушевавший здесь совсем недавно пожар: ни пепла, ни золы, ни запаха, ни даже малейших следов копоти на светлых стенах. Дима ощутил как ноги его становятся мягкими, словно пластилин, как к горлу подкатывает внезапная тошнота и окружающее пространство вдруг начинает давить на него всей своей невидимой тяжестью.

– Ты чего там забуксовал? – раздражённо бросил в его адрес Гудков, не сразу заметивший, что его товарищ отстал и встал как вкопанный. – Мы и так самые последние притащились. Хорошо хоть без нас не начали.

Из тёмного провала дверного проёма появилась костлявая фигура Гиблого, сунувшего руки в карманы и сплюнувшего себе под ноги, прежде чем обратиться к новоприбывшим:

– О-о-о, какие люди, – протянул он. – Чё непонятного то было во фразе «встречаемся в четыре часа?»

– Этого вон спроси, – буркнул в ответ Петя, указывая жестом на замершего в стороне Диму. – С сеструхой своей малохольной о чём-то трындел полчаса, я уже без него хотел ехать.

– М-м-м, – многозначительно промычал Гиблый, ковыряя зубочисткой во рту, затем перевёл взгляд в указанном направлении и громко свистнул. – Чё как не родной, Димон? Сюда иди.

Приближаться к «Воображариуму» Диме совсем не хотелось. Во всей простоте и невзрачности маленького неказистого здания теперь скрывалась ранее незамеченная угроза. Оно было живым. В этом Дима уже не сомневался. «Воображариум» наблюдал за ним, чувствовал сочащийся через поры страх и беззвучно смеялся над испытывавшим перед ним трепет мальчишкой. Однако стоять на одном месте вечно Дима не мог. Он должен был справиться с этим. Хоть раз в жизни найти в себе крупицу мужества, но не для того, чтобы доказать что-то Гиблому, Пете или собственной сестре, а ради себя самого.

Набрав в грудь побольше воздуха, Дима сделал шаг. За ним второй. Третий. И ещё, пока не оказался рядом со смерившим его взглядом Гиблым.

– Ты чего сестрёнке своей там наплёл, малой? – шмыгнув носом задал вопрос рослый старшеклассник. – Надеюсь, не ляпнул чего лишнего?

– Она никому ничего не скажет, – твёрдо заявил Дима. – Знает только, что будет вечеринка, я не вдавался в детали. Ей надо мамке что-то сказать, если та спросит, – он поглядел на Гиблого и для верности добавил: – Зуб даю.

Гиблый бросил жевать зубочистку и лицо его на пару мгновений превратилось в монолит. В воздухе повисло напряжение, способное вырабатывать электричество не хуже жужжавшего где-то поблизости бензогенератора. А потом старшеклассник прыснул и хлопнул Диму по плечу.

– Да расслабься, братан, я ж тебя просто на понт беру, чего так напрягся? Пойдём внутрь, – махнул он рукой. – Все уже здесь.

Загадочно улыбнувшись кривым прикусом рано пожелтевших от курения зубов, он исчез в полумраке и Петя, хмыкнув, шагнул вслед за ним. Дима последовал за ним, но на всякий случай проверил хорошо ли зафиксирована в открытом положении дверь. Жирный червь чёрного кабеля, присосавшегося к бензогенератору, тоже нырял в сумрак «Воображариума».

Под словом «все», как оказалось, Гиблый подразумевал не только весь остальной состав их маленькой «банды», но и неожиданно почтившую парней своим появлением рыжеволосую Ксюху, слишком быстро забывшую о своей гордости и недавних капризах, а также двух других девушек – судя по всему одноклассниц Макара, которых он каким-то неведомым образом уговорил присоединиться к компании. Те, уже порядком разочарованные кислой обстановкой, явно не питали надежд на грядущий вечер и, дуя пузыри из жвачек, недовольно хлопали ими в унисон с ругательствами Царя, который ковырялся с аудиосистемой. Ксюша, потерявшая статус «королевы бала» тоже была в дурном настроении и, кажется, уже успела пожалеть о том, что передумала и заявилась сюда вопреки собственным принципам.

– Чего губищи надули, зайки? – включил всё своё неджентльменское обаяние вернувшийся в помещение и демонстративно заткнувший за ухо сигарету Гиблый. – Ща всё будет.

Одна из девушек – с выкрашенными в синий волосами и лицом, спрятанным под слоем густого макияжа – закатила глаза.

– Цирк какой-то. Просто признали бы уже, что ничего из вашей затеи не вышло, а не позорились. Могли бы нормально погулять, но нет, притащились в этот бомжатник обоссанный.

Она подкрепила свою эмоциональную тираду соответствующим выражением лица, иллюстрировавшим полное отвращение к месту, куда её заманили подлым обманом и дёрнула стоящую рядом худую блондинку за рукав кофты-оверсайз.

– Пойдём отсюда. Говорила же тебе, разводилово какое-то.

– Э, куда? – встрепенулся Макар, который, судя по всему, потратил немало усилий на уговоры, чтобы сдержать слово и привести сюда подруг.

Теперь же риск завалить этот план был для него сродни тяжелейшему поражению, способному пошатнуть его авторитет в компании. Пока ревнивый взгляд оказавшейся на заднем плане и совершенно не привыкшей к этой роли Ксюши внимательно наблюдал за ситуацией, рыжий спешно переваривал в голове все возможные варианты дальнейших действий. Но тут на выручку пришёл Гиблый, преградивший гостьям путь и примирительно вскинувший руки.

– Хорош вам выкаблучиваться, зайки, – вновь ввернул он явно приходившееся ему по вкусу словцо и тут же перешёл в агрессию. – Это что получается, вы нас совсем за конченых держите, если решили, что мы вас позвали просто потусить в бичёвнике?

Синеволосая явно не собиралась сдавать позиции и, глядя на Гиблого снизу вверх, показательно сделала ещё один шаг навстречу двери.

– Ни за кого мы вас не держим, но, по-моему, именно на тусовку в бичёвнике всё это и похоже, – поддержала подругу блондинка.

– Дайте мне минуту, и я смогу вас переубедить, – не растерялся старшеклассник. – Если удивлю – дружно покажете пацанам сиськи и будем в расчёте.

Девушки переглянулись.

– Да пошёл ты. Придурок! – фыркнула синеволосая, но уверенность Гиблого явно остудила её пыл и заставила отступить назад, залившись краской, что было заметно даже сквозь тонны «штукатурки».

– Шучу я, шучу, – тут же смягчился парень, оскалившись желтизной неровных зубов. – Но удивить нам вас правда есть чем. Если не верите, спросите Димона. Это он нашёл «Воображариум». Димон чёткий пацан. Вы только посмотрите на его лицо, – Гиблый настойчиво вытолкнул смутившегося Диму вперёд. – Разве такой хороший молодой человек может кому-то соврать? Расскажи им про это место, братух.

Заинтересованные взгляды подруг сомкнулись на внезапно отхватившем свою долю внимания Димке, который заметно замялся, ощутив себя загнанным в угол.

– Я…, – начал он, стараясь заставить свои мысли звучать громче, чем участившееся сердцебиение.

Слова совершенно не складывались в осмысленную речь и Диме хотелось провалиться сквозь землю, но в этот момент крик из-за спины избавил его от сложной дилеммы.

– Нет! – завопил кто-то громко и отчаянно, заставив всех обернуться к источнику шума.

Там в проходе, сжав маленькие кулаки, стояла неказистая фигура Геры.

– Какого хера? – выдохнул Гиблый, роняя гулявшую меж зубов зубочистку.

– Да уж, удивил, – хмыкнула худая блондинка – подруга синеволосой девушки. – Это и есть ваш обещанный сюрприз?

– Ты чё сюда припёрся, страшила? – бросил Макар, сделав грудь колесом и, видимо, решив порисоваться перед девчонками.

– Уходите! – трясясь от злости, ответил Герман. – Это не ваше место! Вам сюда нельзя!

Петя Гудков, растолкав остальных, вышел вперёд. На его побледневшем лице играли желваки, он был похож на готовую взорваться пороховую бочку.

– И кто нас отсюда выгонит? Ты? – ухмыльнулся Гиблый и для пущего эффекта вынул из кармана нож-бабочку.

На мгновение уверенность Геры испарилось, и он снова превратился в зашуганного мальчишку, которым был всегда, но затем на смену страху пришёл гнев и искажённое старыми травмами лицо искривилось в гримасе.

– Это не ваше место! – снова повторил он.

На его шее вспухли синие вены.

– Оно моё!

Дима вспомнил как дрожала сестра. Её разбитые в кровь локти. Испуг в её глазах.

– Оно не твоё! – сказал вдруг он и все остальные уставились на него, удивлённые его выпадом не меньше, чем неожиданным появлением Геры. – Оно никогда не было твоим. Это мы с сестрой нашли его! Она показала тебе эту комнату из жалости. Но теперь тебе здесь никто не рад. Уходи и не возвращайся!

Геру затрясло.

– Это не правда! – завопил он и на его губах запенилась слюна. – Мы с Дашей друзья! Она сказала, что вы больше не дружите так как раньше! Ты не хотел быть частью её секрета, и это место стало нашим с ней! Она…

– Она тебе не друг, – перебил его Дима. – Она больше не хочет дружить с тобой, ясно? Потому что ты жалкий урод и ты пугаешь её!

Кто-то из ребят хихикнул.

Во взгляде Геры отразилось сомнение. Гримасу гнева сменило выражение растерянности.

– Ты всё врёшь…

– Она знает кто ты такой, – слова Димы были молотком, занесённым над крышкой гроба. – Она знает, что ты сделал со своей сестрой и рассказала мне, – сказал он и молоток рухнул вниз, вколачивая в крышку кривой ржавый гвоздь.

– Что он сделал? Заинтригованный внезапным поворотом событий спросил Макар.

– Да, что он сделал, Дим? – включилась в происходящее обычно равнодушная ко всему Ксюша.

Ребята уставились на Диму, ожидая объяснений.

– Он убил её. Сам признался в этом Дашке.

Гиблый, позабыв о необходимости поддерживать имидж опасного и брутального старшеклассника, широко открыл рот и забегал глазами.

Гера отшатнулся и замотал своей комично большой головой.

– Нет, – вырвалось из него. – Нет!

– Ах ты паскуда! – прошипел Гудков, уловивший в происходящем возможность для свершения своей собственной вендетты над Германом. – Мелкий кусок говна! А ну иди сюда!

Петя оказался рядом с Германом раньше, чем сбитый с толку мальчишка успел среагировать. Схватив его за шиворот, Гудков затащил трепыхающегося одноклассника внутрь и швырнул на пол к ногам остальных ребят как тряпичную куклу. Гера попытался тут же подняться, но Петя что есть силы пнул его в живот и тот, вскрикнув, скорчился, приняв позу эмбриона.

– Эй, ты чего творишь? – возмутилась синеволосая, в то время как её подруга замерла в оцепенении рядом.

– Он это заслужил, – зло бросил ей в ответ Петя. – Разве нет?

Он обвёл взглядом всех присутствующих.

– Вы же все слышали, что сказал Димон. Ты же не соврал, братан? – его глаза вперились в Диму, уже успевшего почувствовать, что ситуация плавно выходит из-под контроля и виной тому был именно он.

Тем не менее парень покачал головой.

– Нет. Это всё правда, – вынужденно признал он.

– И кто об этом ещё знает?

– Никто.

– Надо ментам сказать! – вбросила блондинка, надеясь, что остальные её поддержат, но Петя покачал головой.

– Нет уж. Сначала мы проучим этого крысёныша сами.

Снова взяв Геру за ворот, Гудков заставил мальчика подняться. Ноги Германа подгибались, с подбородка свисала слюна, красные испуганные глаза метались между ребятами, моля о защите.

– Ты чё, придурок, фильмов пересмотрел? Вы тут реально двинутые все? Хотите самосуд устроить? – синеволосая медленно впадала в панику. – Посмотрите на него! Он же боится вас!

– И правильно, что боится, – хмыкнул Макар, разминая кулаки.

– Мы же не убивать его будем, дура, – осадил девчонку Петя. – Просто дадим этому трусливому говнюку то, что он заслужил. Кто-то же должен преподать ему урок.

Сказав это, Гудков поглядел на замершего за спинами остальных Диму.

– Ты чего там спрятался, Димон? Выходи!

В глазах Пети плясали дьявольские огоньки.

Нехотя, Дима шагнул вперёд и ребята расступились, пропуская его к месту импровизированного судилища для Геры. Тот, кажется, растерял остатки своей неизвестно откуда взявшейся смелости и был подавлен, но увидев Димку вдруг оскалился и задёргался в попытке вырваться.

Гудков зло рассмеялся.

– Смотри как ты этого шизика из себя вывел, Димон. Вон как косится на тебя. Кажись, он реально в твою сеструху втюрился. Не простит тебя за то, что ты его грязную тайну раскрыл.

Под испепеляющим взглядом Германа Дима чувствовал себя по-настоящему неуютно. Но вместо того, чтобы прятаться от него, он заставил себя снова вспомнить напуганную Дашку. Он был её старшим братом. И теперь, когда отца с ними больше нет, обязанность защищать её была целиком на нём. Заметив его настрой, Петя оскалился в злорадной улыбке и толкнул Геру вперёд.

– Давай, порви его! Докажи всем, что ты мужик, Димон! Пусть ответит за свой поступок и за то, что таскался за твоей сестрой.

– Не надо! – снова взмолилась девушка с синими волосами, но Ксюша, уловившая свой шанс снова вернуть себе первенство в борьбе за внимание парней, одёрнула её:

– Нет, Петя прав. Пусть Дима преподаст этому уроду мелкому урок! Он заслужил.

Освободившийся от хватки Гудкова Гера согнул колени, будто готовясь к прыжку, и зарычал, глядя на Диму с нескрываемой ненавистью. Он был похож на загнанного в тупик дикого зверёныша: лохматый, грязный, злой. Дима уже забыл, когда в последний раз с кем-то дрался. Это было так давно, в прошлой жизни, где он чаще всего отхватывал тумаков от других. Но в этот раз всё должно было случиться иначе. Главное – ударить первым.

И Дима ударил. Сжал пальцы в кулак так, что костяшки стали отчётливо выпирать сквозь кожу, и ударил Германа в висок. Тот пискнул, качнулся и рухнул на пол. Но этого Диме было мало. Опьянев от столь стремительного триумфа, он опустился на колени, навис над Герой и ударил снова. Потом ещё раз. И ещё.

Нос Геры плюнул кровью. Лицо покраснело. Щека лопнула, раскрывшись алым рассечением. Глухие звуки ударов стали влажными.

– Вот так! Бей его! Пусть запомнит надолго! – ликовал Петя, а все остальные лишь молча наблюдали за тем как вошедший во вкус Дима избивал не оказывавшего никакого сопротивления Германа.

– Хватит!

Голос сестры звучал откуда-то издалека: оттуда, где Дима на время оставил свою совесть, необходимость соответствовать чьим-то ожиданиям, свой страх и нерешительность. А ещё осуждающий и разочарованный взгляд отца.

Он ударил снова и в этот раз крик Дашки прозвучал ещё громче.

– Дима, остановись! Ты убьёшь его!

Наверное, именно это ощущала сестра каждый раз, когда проваливалась в себя.

Кто-то тронул Диму за плечо, потянул за рукав. Звуки снова обрели чёткость. Картинка перед глазами перестала быть размытым пятном. Шум сердца и пульсирующей в висках крови стал тише.

Дашка стояла рядом, держала Диму за руку, и он только сейчас увидел, что его опухший кулак был мокрым от крови. Боль пришла запоздало, будто наказывая за совершённое злодеяние. Во рту стало солоно, на душе гадко.

– Я…

Дима не знал, что сказать. Слова не находили нужной формы, не складывались в осмысленные фразы, способные выразить сожаление. Но Даша не ждала от него извинений. Обняв брата на несколько коротких мгновений, она снова потянула его за рукав толстовки.

– Пойдём со мной, Дим. Нам надо уходить.

На этот раз ему не хотелось с ней спорить. К его удивлению, остальные молчали. Даже Петя с Гиблым, казалось, не имели ничего против. Их взгляды были прикованы к распластавшемуся на полу Герману, тело которого конвульсивно дёргалось.

– У него опять припадок что ли? – обронил Андрей, заметив, что на окровавленных губах мальчишки выступила пена.

Глаза Геры закатились, обнажив белки глаз с ленточками розовых капилляров.

Блондинка, всё это время не выходившая из ступора, вдруг завизжала, оттолкнула стоявшего на пути Гиблого и побежала к выходу, позабыв о своей синеволосой подруге и о том, что бегать на каблуках – не самая лучшая затея. Уже у самого выхода из помещения один из каблуков надломился и девушка, споткнувшись, полетела вперёд, цепляя на лету ручку двери.

Со скрипом, больше напоминающим усмешку над всеми присутствующими, дверь «Воображариума» закрылась. Последним, что Дима увидел перед тем как комнату поглотил мрак, было бледное лицо сестры и жалкая попытка Гиблого остановить неизбежное.

Где-то в темноте всхлипнула рухнувшая на пол блондинка.

Захрипел скрученный припадком Гера.

Пол под ногами начал меняться.

Старая проводка затрещала.

Над Димкиной головой вспыхнула безжизненным светом жёлтая лампочка.

Он почувствовал как сильно Даша вцепилась в его руку, словно боясь потерять. Парень слегка поморщился, но не оттолкнул сестру.

Большая квадратная комната «Воображариума» медленно сжималась и вытягивалась в длинный плохо освещённый коридор.

Там, где совсем недавно находилась дверь, ведущая наружу, теперь была глухая стена, заклеенная бумажными обоями. Чем длиннее становился коридор, тем сильнее удалялась стена, а вместе с ней и сжавшаяся в комок у плинтуса блондинка.

– Светка! – позвала её синеволосая. – Ребята, что происходит?

– Тихо ты! – одёрнул её Гиблый. – Не шевелись! – Он огляделся, оценивая обстановку. – Кто из вас это сделал? Признавайтесь!

Даша оттопырила указательный палец, подняла дрожащую руку и указала туда, где только что содрогался в муках маленький Гера.

– Он, – сказала она.

Вместо избитого и дёргающегося в конвульсиях одноклассника там, куда указывал её палец, теперь была лишь почерневшая лужица крови на грязном линолеуме.

– Куда он, сука, делся!? – выкрикнул Петя. – Кто-нибудь видел?

– Ребята, что происходит? – хлюпая носом спросила Ксюша, безумный взгляд слезящихся глаз которой метался из стороны в сторону.

– Спокойно, Ксюх, мы тебе потом всё объясним, – пообещал Андрей. – Всё дело в комнате, ясно? Иногда она меняется.

– Что значит меняется? – нервно бросила замершая у стены и боящаяся сдвинуться с места синеволосая. – Как это вообще возможно?

– Мы не знаем.

– Где Герман?! – снова подал голос Гудков, которого исчезновение Геры волновало намного больше, чем всё остальное.

Пол заскрипел. Качнулась повисшая на проводах лампочка под потолком и пространство начало искажаться. Стены обрастали дверями, появлялись новые углы, заставляя коридор ломаться и становиться извилистым. Дашка потянула Диму в сторону и там, где они только что стояли, вдруг выросла новая стена, отделяя их от остальных ребят.

По ту сторону раздался вопль Ксюши и глухой топот множества ног.

Коридор заполнился кислым зловонием.

Где-то неподалёку зажужжали мухи.

Глаза привыкали к темноте медленно.

Света двигалась наощупь. Нога, которую она подвернула при падении, болезненно ныла и её приходилось фактически волочить за собой.

– Ребята! – едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, позвала блондинка. – Вы где?

Эхо протащило её голос по катакомбам бесконечного коридора и вернулось ни с чем. Она достала свой телефон, включила экран и обнаружила, что связь тут отсутствовала.

Света всхлипнула, коснулась рукой шершавой стены и медленными шагами двинулась вперёд. Рано или поздно она должна была куда-то прийти.

Пол под ногами был липким. В воздухе пахло спиртом и сырым мясом. Глаза Светы привыкали к темноте, постепенно различая в ней геометрию коридора, полное отсутствие окон и множество дверей вдоль стен. Все они, тем не менее, оказались закрыты. Света безуспешно дёргала ручки на каждой из тех, что попадались ей по пути, хотя идти не сворачивая казалось ей самым безопасным и рациональным решением.

Коридор никак не кончался.

Горький яд отчаяния уже проник в кровь и в какой-то момент Свете захотелось просто остановиться, лечь на пол и свернуться калачиком. Она была готова сдаться, когда, дёрнув очередную дверную ручку, почувствовала как дверь поддалась и страдальчески заскрипела.

Недоверчиво поглядев в полную неизвестности бездну открывшейся комнаты, Света заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем шагнуть внутрь.

Комната оказалась совсем небольшой. Немногочисленные предметы интерьера затаились в темноте словно живые и хищные звери. Глаза Светы забегали по помещению в поисках окна, но единственное отверстие в стене было замуровано красным кирпичом и издевательски прикрыто шторами.

К горлу подступил ком, и Светка расплакалась, потеряв всякую надежду найти выход.

Под большой двуспальной кроватью, стоящей у окна, что-то зашуршало, заставив девушку взвизгнуть и отскочить в сторону. Дрожащей рукой она направила светящийся экран телефона в сторону шума. Из-под свисающего вниз края одеяла выглядывало посиневшее женское лицо. Красные из-за лопнувших капилляров глаза уставились на Светку. Губы женщины раскрылись, и она издала протяжный полный боли и горя стон, а затем охрипшим голосом взмолилась:

– Помоги-и-и-и.

Кто-то захихикал.

Совсем рядом.

Света дёрнулась и выронила телефон, который как на зло упал экраном вниз. Темнота снова сделалась неприступной. Девушка интуитивно бросилась туда, где, как ей казалось, находился выход из комнаты, но её схватили за волосы и потянули назад.

– Пожалуйста, нет! – успела выкрикнуть она, прежде чем на её голову нацепили целлофан.

Ей что-то накинули на горло и стянули узлом, сплющивая дыхательные пути. Рот Светы раскрылся как у выброшенной на берег рыбы. Она попыталась избавиться от удавки, но её швырнули на пол и завели руки за спину. Кто-то тяжёлый и сильный сел на неё сверху, не позволяя освободиться. Света задёргалась, вцепилась зубами в пакет изнутри, силясь его прокусить, но каждая её попытка найти спасение стоила ей драгоценных запасов кислорода в маленьких лёгких.

Тот, кто сидел на ней верхом, громко и безумно хохотал, брызгая слюной и щёлкая зубами.

В груди заболело. С каждым ударом сердцу было нужно всё больше усилий. Устав бороться, Света расслабилась. Она подумала о женщине с синим лицом. О том как странно закончился этот безумный день. О парне с параллели, позвавшем её на свидание, на которое она уже никогда не придёт. И о том как это, оказывается, медленно – умирать от удушья.

Мама будет волноваться.

Нож-бабочка сверкнул в руке Гиблого.

Тяжело дыша, он озирался по сторонам. Только что он стоял в окружении знакомых лиц, но не прошло и минуты, как их разделили невесть откуда взявшиеся стены, а пространство вокруг снова видоизменилось. Гиблый уже видел на что способен «Воображариум», но в этот раз всё было иначе. Он был уверен, что всё это фокусы того умалишённого маленького уродца – Германа. Только больной ублюдок мог быть способен творить такое.

– Эй! – закричал он. – Гера, да? Иди сюда, поговорим.

Он почувствовал как дрожит его голос и поморщился от злости на собственную слабость. Позади него уходил в темноту длинный коридор, которому не было видно конца, и идти навстречу этой тьме Гиблому хотелось меньше всего. Зато прямо перед ним оказалась белая лакированная дверь, совершенно не вписывавшаяся в общий интерьер и выглядевшая странно на фоне старых выцветших обоев.

– Хрен с тобой, – зло проронил парень и дёрнул золотистую ручку.

Дверь дружелюбно открылась, заманивая Гиблого внутрь со вкусом обставленного кабинета. Стены украшали аккуратно вывешенные сертификаты и громко цокающие секундной стрелкой часы. Массивный дубовый шкаф был сверху донизу забит литературой по психологии и психиатрии, а посреди кабинета располагался стол, за которым сидела высокая темноволосая женщина в больших очках. Её лицо напоминало восковую маску.

– Здравствуй, Максим, – ровным и лишённым интонации тоном поприветствовала его она. – Проходи. Ты ведь не против, если я буду называть тебя по имени? Или тебе комфортнее, если я буду обращаться к тебе по кличке?

– Вы кто? – хлопнув глазами и угрожающе выставив перед собой нож спросил парень.

– Меня зовут Анна. Я психолог. Пожалуйста, опусти нож, Максим. Здесь тебе ничего не угрожает.

Оглядевшись и оценив обстановку, Гиблый немного расслабился и убрал холодное оружие в карман.

– Так вы, типа, мозгоправ Германа? Раз вы здесь, значит точно вылезли из его большой уродской башки.

Женщина задумчиво посмотрела на Гиблого сквозь призму очков, словно исследовала его. Как насекомое, которое из любопытства разглядывают через увеличительное стекло. Ему стало не по себе.

– Давай лучше поговорим о тебе, – переключила фокус внимания Анна. – У нас здесь действует правило конфиденциальности, и мы не говорим о других клиентах. Но что насчёт тебя?

– А что насчёт меня? – враждебно нахмурившись спросил Максим.

– Расскажи мне о своей кличке. Почему Гиблый?

– Гиблый – это не кличка, – буркнул парень. – Это погоняло.

– Кто его придумал? Твои друзья?

– Типа того.

Он опустился на мягкое кресло, всё ещё сохраняя осторожность по отношению к незнакомке и держа руки в карманах, будучи готовым в любой момент достать спрятанный в одном из них нож.

– За что они назвали тебя так? Ты сделал что-то опасное? Крутое?

Гиблый какое-то время сверлил женщину взглядом, но затем отвёл его в сторону, чувствуя, что терпит поражение перед её холодностью и бесстрастием.

– Не ваше дело.

– Ты чуть не умер тем летом, да?

По коже Максима пробежал холодок. Откуда она может знать?

– Я чуть пацана не убил, ясно? – выплюнул из себя он. – Избил его так, что он потом еще неделю в себя не приходил. Все думали, он кони двинул. Вот как всё было…

– Это то, что ты рассказал остальным, – не купившаяся на его попытку скрыть истину, промолвила Анна. – Легенда, которую ты создал сам, лишь бы никто не узнал правду.

– Тебе то откуда знать?! – Гиблый вскочил с места. – Ты не настоящая! Ты воображаемая!

– Я расскажу, как всё было, – уверенно заявила она. – Тебе было четырнадцать и ты, как многие подростки, был маленьким озабоченным засранцем. О да, ты был тем ещё мелким извращенцем, онанировал по пять раз в день, не так ли, милый?

Максим побледнел и замотал головой.

– Но душить своего крошечного червя тебе оказалось мало, – безжалостно продолжала женщина. – Поэтому ты решил придушить и себя. Так ощущения намного острее, верно? Именно так тебе и сказали парни из старших классов. Что ты тогда сделал?

– Я не…

– Ты закрылся в своей комнате, спустил штаны, и использовал пояс от халата твоей мамочки как удавку, которую ещё и к дверной ручке привязать додумался. Мне продолжать?

– Нет!

– Что-то пошло не так в тот романтичный вечер. Тебя нашли посиневшим, с вялым членом в руке, но, к твоему счастью, живым. Сколько ты тогда провёл на больничной койке? Недели две? А потом последовал целый год реабилитации, потому что твой мозг работал намного хуже после случившегося.

Она смерила его взглядом полным отвращения и нескрываемой насмешки.

– Так к тебе и приклеилось твоё глупое прозвище, Максимка, – усмехнулась женщина, чьё лицо наконец научилось выдавать эмоции. – Тебе повезло, что на следующий год вы переехали и ты смог начать с нуля. Даже погоняло менять не пришлось. Оно идеально подходило для твоей новой истории.

– Заткнись! – зарычал Гиблый и, словно пытаясь произвести на Анну впечатление, снова вытащил из кармана складной нож. – Замолчи, а то порежу тебя прямо здесь!

– Никого ты не порежешь. Ты же просто трусливый жалкий неудачник, способный быть авторитетом только для ребят помладше. Да и тот испарится, когда они узнают всю правду о тебе, – сияя от удовольствия, которое ей доставляло каждое произнесённое слово, сказала женщина и чуть подалась вперёд, чтобы медленно и с издёвкой добавить: – ГИБ-ЛЫЙ.

Чувствуя, как от обиды и унижения в его глазах защипало, Максим сделал шаг назад, наткнулся на проклятое кресло и рухнул в него. Он собрался было подняться снова, найти в себе силы, чтобы сказать что-то ещё, но чья-то большая и сильная рука легла ему на плечо и буквально вдавила обратно.

Большая жирная муха села на линзу очков Анны и принялась потирать свои мерзкие лапки. Ещё несколько ползали по её столу. Она поджала губы, опустилась на стул и её лицо снова сделалось непроницаемым.

Гиблый повернул голову вбок. Рука на его плече была пухлой и бледной, блестящей то ли от пота, что покрывал холодную хожу. Жёлтые ногти больно впивались в кожу сквозь рубашку.

– Не смотри наверх, – прошептала Анна.

Чувствуя как желудок скручивается и тошнота подступает к горлу, Максим перевёл взгляд на женщину.

Её очки теперь лежали на столе. Муха жадно слизывала багровую каплю, скатывавшуюся по стеклу. Из кровоточащих глазниц женщины торчали карандаши, но она улыбалась: неестественно и натянуто.

Максим поднял голову.

Он увидел как вторая бледная рука занесла над ним тяжёлый грязный молот для отбивания мяса, а затем, будто качнувшийся смертоносный маятник, опустила его вниз – с чудовищной силой и ненавистью, вложенной в рукоять.

Первый удар проломил ему череп, смял лицо, вдавив его внутрь будто пластиковой кукле, но его оказалось недостаточно. Маятник качнулся снова и с громким чавкающим звуком голова Гиблого превратилось в бурое месиво из мяса, раскрошенных зубов и брызнувших из ушных отверстий мозгов.

– Где мы? – Дима испуганно озирался по сторонам, но даже несмотря на сковавший страх, он старался не спускать глаз с сестры.

– Я думаю, что это квартира, в которой Гера жил раньше вместе со своей мамой, – тихо, боясь потревожить то, что могло жить во тьме коридоров, ответила Даша. – У него много плохих воспоминаний, связанных с этим местом. Может быть поэтому оно такое… неправильное.

– И он представил именно его, – мрачно произнёс парень, осознавая, что ничего хорошего им это не сулит.

– Кажется он сделал это не специально… Это его припадок.

– Это я виноват, – понял вдруг Дима. – Я не должен был…

Его голос задрожал.

Дышать стало затруднительно и тяжёлый отцовский взор теперь, казалось, наблюдал за ним из каждой точки пространства.

Даша взяла его лицо в свои руки и заставила посмотреть в свои поблёскивающие в темноте глаза.

– Осталось совсем немного, слышишь? Минут через десять всё это закончится, и мы уйдём отсюда. Неважно, что было, – она старалась, чтобы её голос звучал как можно убедительнее. – Мы больше никогда сюда не вернёмся. Всё остальное уже не важно.

Он кивнул ей, выражая согласие, в то время как его взгляд был полон кричащей благодарности. Дыхание восстанавливалось. Отец скрылся во мраке.

А потом откуда-то из глубины коридора до них донеслось хриплое прерывистое дыхание и звук тяжёлых шагов, от которых вздрагивал пол под ногами. В воздухе, жужжа крошечными крылышками закружили мухи. Кто-то медленно, но целеустремлённо приближался к ним из чернильного морока.

Ксюша наткнулась на мирно стоящий в горшке цветок и вздрогнула. На мгновение в лишённом света коридоре ей показалось, что она врезалась во что-то живое, но, когда свет от включённого на телефоне фонарика метнулся в направлении препятствия, девушка поняла, что это был просто фикус и задрожала от пробившего её истерического смеха.

Когда она найдёт выход, то устроит всем этим недоумкам ад на земле. Они ещё пожалеют, что из-за них она поплелась в дурацкий заброшенный парк и вошла в это чёртово здание. Что бы здесь ни происходило – это точно дело рук этих придурков.

Шмыгнув носом, Ксюша посветила в омут казавшегося бесконечным коридора, который петлял и разветвлялся, ведя в никуда. Её внимание привлекла приоткрытая дверь, из-за которой время от времени доносился звук капающей воды. Нервно кусая губы, Ксюша неуверенно шагнула в том направлении.

– Эй! – крикнула она зачем-то, словно лелея надежду на то, что за дверью может быть кто-то из их разделившейся компании.

Кто-то жалобно заскулил по ту сторону зияющего в стене прохода.

Некая первобытная, поддерживаемая инстинктами и коллективным бессознательным часть Ксюши подсказывала ей не идти туда, а развернуться и бежать в другом направлении. Она почувствовала, как по коже пробежал холодок, как организм отозвался на поступивший из глубин психики сигнал об опасности заставив тонкие светлые волоски на руках приподняться, будто сам воздух вокруг наэлектризовался. Но другая её часть буквально подталкивала девушку к открытой двери, в надежде на то, что она обнаружит там кого-то из ребят. Пусть даже бесившую её одним своим видом синеволосую Олю из 10 «Б». Это куда лучше, чем и дальше оставаться одной в полном неизвестности коридоре.

Приблизившись к источнику звуков, Ксюша посветила внутрь дверного проёма, вызволив из тьмы узорчатую кафельную плитку, старую чугунную ванну и стоящую рядом с ней высокую худую женщину в мокром платье. Незнакомка была повёрнута к Ксюше спиной и тихо плакала, жалобно подвывая. Её длинная чёрная тень, растянулась по стене ванной комнаты уродливым пятном.

Свет фонарика, потревоживший её уединение, заставил женщину замолчать. Плач прекратился. Голова со спутавшимися чёрными волосами медленно повернулась, обнажая половину лица – бледную, покрытую язвами и лишённую глаза.

Ксюха всхлипнула и прикрыла собственный рот рукой, будто ещё надеясь сохранить своё присутствие в тайне.

Она шагнула назад и пол под ногами предательски скрипнул.

Фигура в ванной комнате дёрнулась и развернулась ещё на пол оборота, уставившись на девушку пустыми зевами глазниц. Ветви тощих синюшных рук женщины, её шею и все открытые части тела покрывали омерзительные гниющие отверстия. Они судорожно сжимались при каждом её вдохе, словно жили своей жизнью. Женщина шагнула вперёд. Её рот раскрылся, обнажая чёрные дёсна с островками расколотых зубов.

– Ты, – проронило существо, в котором осталось совсем мало от когда-то вероятно симпатичной и здоровой женщины. – Ты такая красивая… Прямо как я. Когда-то я тоже была красивой. Такой как ты.

Её фиолетовые губы растянулись в улыбке настолько широкой, что края, казалось, вот-вот достанут до самых ушей.

– Простите меня, – дрожащим голосом проронила рыжая. – Простите, я не хотела вас потревожить. Я уже ухожу. Я… Я просто ищу друзей.

Женщина шагнула к ней.

– Не уходи. Давай найдём их вместе. Я помогу. Мы с тобой тоже можем стать подругами.

Босые ноги ступали по влажной плитке с громкими шлепками.

– Пожалуйста, стойте там, – захныкала Ксюша. – Я сама.

Она хотела бы развернуться и побежать, но всё её тело оцепенело. Страх сковал каждую мышцу в теле и что-то внутри подсказывало, что, стоит Ксюше отвести фонарик в сторону, как покрытая живыми дырами женщина набросится на неё. Словно этот свет был Ксюшиной единственной надеждой на спасение. Но незнакомку он, похоже, совсем не пугал.

– Не плачь, – по-матерински успокаивающим голосом попросила она. – Я знаю, тебе страшно.

Слёзы едкими как щёлочь ручьями побежали по Ксюхиным щекам. Женщина распростёрла руки в стороны, обещая тёплые и успокаивающие объятия.

– Нет! Пожалуйста!

Девчонка замотала головой и вцепилась в телефон, выставив его перед собой как распятие, но незнакомку это не остановило. Уверенно сделав ещё два шага вперёд, она обвила Ксюшу руками и крепко прижалась к ней своим холодным, смердящим плесенью и мертвечиной телом.

Желудок девушки сжался. Она ощутила рвотные спазмы в горле.

– Всё хорошо, милая, – прошептала ей на ухо женщина. – Теперь мы вместе.

Пульсирующие отверстия на её коже широко раскрылись, прилипли к Ксюше жадными присосками и выпустили из своих недр что-то ледяное и острое. Десятки тонких жал вошли в тёплую беззащитную плоть, пробившись даже сквозь одежду. Ксюха взвизгнула, задёргалась в крепкой хватке повисшего на ней существа.

– Всё хорошо, – продолжало твердить то.

Длинные медицинские иглы спрятались обратно в гнёзда сжимающихся и разжимающихся язв, а затем выбрались их снова, нанося всё новые и новые раны громко кричащей и брыкающейся Ксюше.

Вместе с прилипшей к ней женщиной она рухнула на пол, беспомощно забилась на нём, пачкая линолеум кровью, в жалкой попытке вырваться и уползти прочь, но с каждой секундой сил для борьбы оставалось всё меньше.

Встретившись взглядом с ямами пустых глазниц своей мучительницы, Ксюша слишком поздно осознала свою ошибку. Из бездонных омутов высунулись ещё две иглы. Их заострённые концы легко пробили глазные яблоки девушки, вгрызлись глубоко внутрь и тут же скрылись там, откуда появились.

Прикрыв кровоточащие глаза веками, Ксюша протяжно завыла. Стало темно и в этой темноте растворялась сама она. Несколько игл попали в вены, одна вошла в шею и пробила артерию.

Ксюша булькнула, выпустила со рта несколько больших кровавых пузырей, словно надула жвачку, и затихла. Её ноги разъехались в стороны, тело обмякло и распласталось в луже цвета кармина.

Душераздирающие крики Андрея были такими громкими и пронзительными, что в какой-то момент Пете захотелось лишиться слуха хотя бы на время лишь бы не слышать, как его друг рвёт голосовые связки, заставляя кровь стыть в жилах, а кишки ворочаться в животе.

Гудков нашёл Царёва на пропахшей спиртом и отчаянием кухне. Тот лежал на грязном полу, бледный как молоко, царапал ногтями измазанную кровью плитку и, сорвав голос, теперь лишь хрипло стонал. Рядом с ним, подогнув под себя ноги сидело толстое, источающее вонь антропоморфное существо. Огромную, лишённую шеи голову покрывало множество свиных пятаков. Маленькие чёрные акульи глазки выглядывали из-под морщин и складок на жирном лице. В своей украшенной красной плесенью ожогов руке уродец сжимал массивный тесак, которым методично и неспеша срезал тонкими слоями колечки плоти с ног Андрея, уже ампутированных ниже колена. Натыкаясь на кость, он упрямо пилил её уже изрядно затупившимся лезвием, удваивая мучения истекающего кровью подростка.

Рядом с ними у кухонного стола стоял другой урод – высокий, жилистый, с растянутой на покрытом рытвинами лице неестественно широкой улыбкой и большими зубами. Он перекручивал в мясорубке всё то, что отрезал толстяк, хихикая и пританцовывая на месте.

Увидев появившегося в дверях Петю, Андрей заёрзал и издал нечленораздельный звук, будто ещё надеясь на помощь. Но Гудков отступил назад, наткнулся спиной на стену и пополз вбок, желая исчезнуть раньше, чем одно из существ его заметит.

Солёные рвотные массы обожгли пищевод, бурлящим зловонным потоком рванули наружу и Пете пришлось прижать ладонь к губам, сдерживая их, чтобы не раскашляться слишком громко. Он бросился в спасительную темноту коридора, спотыкаясь и чувствуя как тёплые куски непереваренной пищи просачиваются меж пальцев.

– Сукаааа! – найдя в себе остатки последних сил, завопил отчаявшийся и брошенный всеми Андрей, но его крик тут же оборвался, прерванный противным чавкающим звуком.

Петя готов был поклясться, что уже никогда не сможет забыть этот звук, если выберется из этого проклятого места живым. Он знал, что до конца своей жалкой жизни будет просыпаться, видя в кошмарных снах как широкое лезвие тесака вонзается в голову его друга, разламывая её пополам словно переспелый фрукт. Как разъезжаются в стороны полные ужаса и боли глаза. Как через образовавшийся разлом густой розоватой кашей вытекают Андрюхины мозги.

На одном из поворотов Гудков в кого-то врезался. Тень перед ним шевельнулась, выставила перед собой руку в попытке защититься. Раздался короткий шипящий звук и в лицо парня ударила струя из перцового баллончика. Взвизгнув, Петя припал к стене и принялся растирать готовые лопнуть глаза, в которые будто влили кипящего масла.

– Тварь! Убью! – промычал он, но его угроза прозвучала жалобно и плаксиво, совершенно не внушая страха.

– Кто здесь? – всхлипнула тень и Гудков тут же узнал голос синеволосой девчонки из параллельного класса.

– Оля? Ты какого хрена это сделала?! – бросил он злобным шёпотом, пытаясь проморгаться и вглядеться в расплывчатый силуэт сквозь пелену слёз и песок в глазах.

– Я не знала, что это ты, – сообщил дрожащий голос во тьме. – Прости… Мне просто страшно. Ты видел этих…? – она не смогла подобрать слово. – Что они такое?

– А мне откуда знать? – прошипел Петя. – Я здесь не причём.

– Это же вы нас в это стрёмное место позвали! – она всё ещё держала перед собой перцовый баллончик, будто готовясь применить его снова.

– Я тебя не звал, ясно? Это всё Макар, который тебе дуре с прошлого года вдуть хочет!

– Где все остальные?

– Я не знаю! Всё должно было быть не так!

Он отполз к стене и взялся за голову.

– Скоро всё должно кончиться. Если это фантазия Геры, то она прекратится уже через пару минут. Нам нужно будет бежать, поняла? Как только мы вернёмся в комнату, сразу беги к двери. Не жди пока эта мразь поместит нас куда-то ещё.

Оля не поняла ровным счётом ничего, но закивала. Её колотила крупная дрожь. Интуиция подсказывала довериться Пете. Как бы то ни было, он знал больше неё.

– Нам надо двигаться, – сказал Гудков. – Идти дальше по коридору, пока время не выйдет.

– Давай лучше останемся здесь.

– Нельзя. Они придут сюда. Возможно, уже слышали, как я закричал.

Он покосился туда, откуда пришёл.

– Петь, я боюсь, – захныкала Оля.

– Тогда оставайся. А я пойду, – буркнул он, поднимаясь на ноги.

Лицо горело огнём. Мрак, который ранее казался непроницаемым, теперь был не самым страшным препятствием. Пете с трудом удавалось приоткрывать опухшие веки и смотреть сквозь узкую щель красными и слезящимися глазами. Он не стал включать фонарик. Мало ли кого привлечёт свет.

Коснувшись стены рукой и используя её как ориентир в пространстве, парень зашагал вперёд. Оля нехотя последовала за ним, сжимая в руке пресловутый баллончик и вздрагивая от каждого шороха.

Поворот за поворотом они продвигались всё дальше вглубь пережившей метаморфозы и превратившейся в нечто странное квартиры, рождённой воспоминаниями Германа. Гудков пытался вести про себя отсчёт. Время здесь, казалось, текло иначе, превращалось в тягучий поток, искажалось словно все они застряли у границы сверхмассивной чёрной дыры.

Но вот впереди нарисовался квадрат света, и Петя невольно ускорил шаг.

– Там что-то есть, – шепнул он плетущейся за ним синеволосой девушке.

Надежда пробудилась ненадолго.

Приближаясь к цели, Гудков всё сильнее ощущал, что что-то здесь не так. Будто ему уже приходилось проходить мимо мелькнувшей сбоку тумбы и видеть этот рисунок на обоях. Будто он оказался в знакомом цикличном кошмарном сне, который снился ему уже много раз.

Запахло спиртом и сырым мясом. Петя остановился на границе света и тени у входа в помещение, и вся его уверенность вдруг стала сходить на нет.

– Что там? – тихо спросила Оля.

– Ничего. Давай назад.

Он повернулся и подтолкнул девушку к стене кромешного мрака, из которого они только что вышли.

– Но почему? – озадаченная резкой переменой плана, спросила синеволосая.

– Некогда объяснять! – шикнул Петя. – Надо отсюда уходить! Тихо!

Оля уже была готова поверить ему и побороть соблазн покинуть темноту коридора, когда прямо перед ней из густой черноты вдруг выплыло белое с синими прожилками вен туловище. Его венчала большая, усеянная мерзкими пятаками голова, а в пухлой розовой руке существо сжимало тесак. Тот самый, которым совсем недавно кромсало Андрея на части.

Девушка взвизгнула, попятилась назад, но врезалась спиной в стоящего за ней Гудкова. У него не было времени думать. Меньше всего он хотел разделить судьбу друга и закончить свою жизнь в чреве мясорубки.

Петя схватил Олю за плечи и что есть силы толкнул вперёд – прямо на замахнувшегося тесаком толстяка. Тот ударил и голодное до плоти лезвие глубоко вошло в Олино плечо. Тёплые капли крови брызнули Гудкову в лицо. Девушка закричала, но Свинорылому это не понравилось. Он дёрнул за рукоять и вырвал тесак из её трепыхающегося тела, отвёл руку в сторону и нанёс удар девочке в лицо. Нож легко распорол нежные уголки губ и щёки, выбил несколько зубов и отсёк кончик языка. Оля закашляла, пуская багровые слюни.

Петя бросился наутёк, когда монстр, схватив Олю за воротник блузки, занёс руку в третий раз. Парень проскочил мимо двери, ведущей в залитую алым кухню и нырнул во тьму, но, услышав хруст хрупких девичьих позвонков, зачем-то обернулся и увидел как голову Оли повело вбок. От удара в шею та почти отделилась от тела, повиснув на маленьком участке уцелевших мышц и кожи.

Отшвырнув её в сторону как сломанную игрушку Свинорылый вытер тесак о своё отдающее маслянистым блеском пузо и шагнул вперёд. Он был большим. Сильным. Но медленным. Осознав это, Петя почти возликовал. Стараясь касаться одной рукой стены, он бежал вперёд, в скрывавшую его в своих объятиях темноту, натыкаясь на предметы мебели, переворачивая обувные полки и горшки с цветами, но больше не смея оглядываться. В тот момент, когда ему показалось, что здоровяк с тесаком остался далеко позади, что-то острое вонзилось ему в живот, без труда пройдя сквозь ткань футболки и погрузившись до самых кишок.

Гудков закричал, отшатнулся назад, споткнулся о невидимое препятствие и рухнул спиной на пол. Удар выбил воздух из лёгких, заставил забыть как дышать. Во мраке щёлкнули чьи-то зубы. Жадно втянув в себя неприятно пахнущий воздух, Петя оттолкнулся ногами от пола и проехал на спине чуть дальше по гладкой поверхности линолеума, но тут же пожалел об этом, когда живот взорвался новым болезненным спазмом. Он потянулся рукой к источнику боли и нащупал рукоять кухонного ножа.

– Помогите, – вырвалось у него.

Это прозвучало слишком тихо и безнадёжно, чтобы стать отчаянным криком о помощи.

Прямо перед ним вспыхнули искры, заплясал голодный язык желтоватого пламени, выпущенный зажигалкой, и выхватил из тьмы лицо её хозяина – высокого тощего мужчины с безумной улыбкой на лице. Того, кто ещё недавно перекручивал в мясорубке части тела Андрея.

– По-мо-ги-те, – передразнил он Петю нарочно искажённым до писка голосом и тут же захихикал над собственной шуткой.

Гудков всхлипнул, взялся крепче за рукоять торчащего из живота ножа и потянул её вверх, тут же ощутив, как лезвие тащит за собой кровоточащие органы. Он завопил, а Хохотун, подойдя ближе и трясясь от смеха, надавил подошвой на нож и заставил его войти обратно. Ещё глубже, чем ранее. Петя хотел закричать, но рот наполнила солёная кровь.

Будто искусный фокусник, Хохотун извлёк из-за спины открытую пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью внутри и, посвистывая, начал поливать кашляющего и корчащегося на полу Петю.

Запах он узнал сразу. Так пах дедушкин гараж, папина тентованная «Газель» и те двухсотлитровые бочки, которые он часто возил в ней с работы. Солярка попала Пете в глаза, намочила волосы и футболку, по которой уже расползлось пятно крови.

– Пожалуйста, – плюнув кровью взмолился Гудков. – Не надо.

Хохотун щёлкнул зубами.

– Надо, – хихикнул он и уронил горящую зажигалку.

Они проверяли каждую дверь, которая попадались им по пути, дёргая холодные скрипучие ручки, но всякий раз безрезультатно. Тяжёлые шаги приближались и мух кругом становилось всё больше и больше.

– Я тебя слышу, паскуда, – рыкнул голос из бездны. – Я иду за тобой!

Дашка добежала до очередной двери и толкнула её. На этот раз дверь поддалась, впуская её и брата в открывшуюся и готовую их приютить комнату. Свет здесь едва пробивался из-за задвинутых штор, но его было достаточно чтобы разглядеть в полумраке большую двуспальную кровать, шкаф и стену, украшенную оленьими рогами, под которыми гордо висело охотничье ружьё. Гладкоствольный, самозарядный «Байкал». Когда-то Дашка мечтала о таком. Отец даже божился, что купит его, когда ей исполнится восемнадцать.

В центре сидел привязанный к стулу освежёванный труп. Огромная лужа крови под ним ещё не запеклась, а значит кожу с несчастного сняли совсем недавно. Почувствовавший приступ тошноты Дима не сразу разглядел клочки рыжих волос на голове мертвеца и только спустя пару секунд сообразил, что на стуле сидел Макар.

Схватившись за голову, парень отступил к двери.

– Нет! Этого не может быть!

– Тшшш! – донеслось откуда-то сбоку, заставив Диму и Дашу вздрогнуть и обернуться.

Забившись в угол комнаты и приложив палец к разбитым губам, там стоял Герман. Одно его веко сильно опухло и полностью скрыло глаз. Прямо над ним краснело свежее рассечение.

– Гера, – выдохнула Дашка.

– Что ты натворил? – закрыв её спиной, бросил Дима. – Кто там в коридоре? Отвечай!

– Это деформанты, – прозвучал голос сестры из-за плеча, и Гера закивал.

– Дефо… что?

– Существа из его кошмарных снов, – чувствуя как осознание правды заставляет её ощутить накатывающий ужас, пояснила Даша.

– Останови их! Пусть это закончится, Гера!

– Я не могу, – замотал головой тот.

– Я знаю, что ты здесь, ублюдок! – заревела тьма за дверью, где-то совсем рядом.

При звуке этого голоса Гера скукожился, будто желая слиться со стеной в единое целое.

– Нам нужно спрятаться, – взяв себя в руки, сказала Дашка, как всегда сохранявшая максимальное хладнокровие в ситуации, требовавшей быстрого принятия правильного решения.

Она дёрнула Диму за руку, протащила его мимо сидящего на стуле трупа и кивнула на кровать.

– Давай под неё! Быстрее!

Взглянув на неё совершенно пустым и растерянным взглядом, Дима вдруг вспомнил про окно. Обогнув кровать, он схватился за шторы и развёл их в стороны, впустив в комнату ещё больше солнечного света.

– Дима, забудь об этом! Отсюда нет выхода, ты же знаешь. Это бессмысленно!

Звук тяжёлых шагов был всё ближе и Гера, покинув свой укромный угол, заковылял к шкафу.

Распахнув занавески, Дима замер. За замызганными стёклами окна открылся вид на чей-то чужой двор. В песочнице играли дети, мужчина внизу копался под капотом своего автомобиля. Этаж здесь третий или четвёртый. Если прыгнуть и приземлиться на ноги, то можно отделаться переломами. Интересно, если позвать на помощь, то это сработает?

– Дима, пожалуйста! – Дашка вцепилась в его плечи и потрясла. – Пожалуйста, пойдём со мной!

Свобода была так близка. Но он не верил этому пленительному миражу. Зато его сестра была настоящей. И была рядом с ним.

Кивнув ей, Дима полез под кровать.

Скрипнула дверца шкафа – Гера скрылся в его пучине.

Под кроватью было пыльно. Валялись тут и там кем-то давно потерянные носки, мягкие домашние тапочки, шариковая ручка. Даша юркнула вслед за братом. Он лежал рядом, впечатав испуганный взгляд в узкую щель под дверью, тело его била крупная дрожь.

– Дашк, – сказал он. Голос его тоже дрожал. – Ты прости меня, ладно?

Она не понял за что.

Дверь комнаты отлетела в сторону, открытая грубым толчком, и громко ударилась о стену.

Дима затаил дыхание, наблюдая за тем как пара больших варикозных ног прошагала в центр комнаты, продавливая скрипучие половицы. Незнакомец дышал тяжело, хрипло. Из коридора понесло запахом палёного мяса. Несколько жирных мух влетели в комнату вслед за незваным гостем. Он небрежно отпихнул вставший на пути стул и тот рухнул вместе с бездыханным телом Макара.

– Вылезай, мразь! – прохрипел мерзкий голос. – Всё равно найду тебя, собака! Нашёл твою суку мать и твоих дружков, значит и ты, крысёныш, найдёшься.

Несколько чёрных капель зловонной жижи упали на пол.

Дашка зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя дыханием.

Деформант замер посреди комнаты, широко расставив толстые, обтянутые трениками ноги. Половицы под ним прогнулись, скрепя от тяжести грузного тела.

– Ты пахнешь слабостью и страхом, – проворчал он. – Я хотел раздавить твою маленькую башку с самого первого дня нашей встречи. Ты сразу мне не понравился, выродок. Лучше бы твоя мамаша выковыряла тебя из себя и смыла в унитаз, когда была возможность.

На пару мгновений стало тихо. Существо вслушивалось, а затем снова пришло в движение.

– А теперь, – сказало оно, шагнув к шкафу. – Можешь кричать.

Даша закрыла глаза.

Дима вновь попытался набрать в лёгкие воздуха, но случайно вдохнул пыль. Его лицо густо покраснело, глаза заслезились. Он стиснул зубы, но это не помогло. Дима чихнул. Негромко, но достаточно, чтобы выдать своё местонахождение. Дашка посмотрела на брата с отчаянием и ужасом в глазах, но взгляд Димки в этот момент изменился и в нём отчего-то отразился вовсе не ужас, а абсолютное принятие. Словно он уже смирился с тем, что это конец. Знал наперёд исход всей этой истории и что теперь должен был сделать.

Монстр, созданный воображением Германа, шагнул к кровати, сунул под неё большую уродливую руку, хватая толстыми пальцами пустоту.

– Иди сюда, свинка! Я тебя нашёл! – пробулькал урод и несколько жирных чёрных капель смолянистой жижи, исторгаемой его ртом, густыми каплями упали на пол.

Дима не раздумывал. Времени было мало. Он схватился за шарящую под кроватью руку и вцепился в неё зубами.

– Поймал! – заликовал великан, которому укус Димы, похоже, не причинил абсолютно никакого дискомфорта.

Он вытянул парня из укрытия, взял его за щиколотку, перевернул вверх тормашками и вдарил по болтающейся голове тяжёлым серебристым молотом для мяса.

Димкины зубы застучали по полу как рассыпавшийся бисер лопнувшего маминого ожерелья. Он не кричал: только охнул и слабо застонал, повиснув безвольной тушей в руке безжалостного творения больной фантазии Германа.

– Нет, – выдохнула Даша.

Её брат болтался в воздухе, пуская тягучие бордовые нитки слюны. В глазах защипало, но с этим Дашка справилась. Как и всегда.

Диму швырнули на пол словно кусок сырого мяса, брошенного на съедение псам. Он сложился в неестественную позу, выгнулся болезненной фигурой, словно само отражение агонии. Толстые ноги его мучителя шагнули в сторону шкафа. Существо искало новую жертву. Дашка дождалась, когда оно повернётся спиной к кровати и поползла.

Дима бы этого не одобрил. Если она попадётся, то его безумный акт самопожертвования станет абсолютно напрасным. Но мысли его сестры в этот момент были устремлены к единственному клочку надежды – инструменту её отмщения, украшавшему одну из стен комнаты мёртвым трофейным атрибутом. Шустрой кошкой Дашка выползла из-под кровати и бросилась к ружью, что привлекло её внимание чуть ранее.

Огромная глыба из мышц и жира медленно развернулась, отреагировав на шум, но Даша не стала тратить драгоценные секунды на то, чтобы уделить ей внимание. Сорвав со стены старый охотничий «Байкал», она ощутила в руках знакомую тяжесть и приятное чувство контроля. Прошлой зимой она стреляла почти из точно такого уже. Совсем недавно «Воображариум» даже создал для неё точную копию. Она бы повторила её снова, будь такая возможность. Но на этот раз это были уже не её воспоминания.

Ружьё оказалось в превосходном состоянии, будто ещё совсем недавно украшало витрину оружейного магазина. За ним явно приглядывали лучше, чем за всем остальным в этой полной бардака и пыли комнате.

– Мой-о-о-о! – прогудел пароходной трубой монстр за Дашкиной спиной.

Пол дрогнул – хозяин ружья шагнул в сторону наглой воровки. Димка, вывалившийся из полуобморочного состояния, уцепился за штанину грязных спортивных штанов монстра в отчаянной попытке помешать тому приблизиться к сестре. Тот взревел, приподнял массивную ногу, согнул её в колене и с силой опустил вниз. Подобно смертоносному гидравлическому прессу она тяжёлым весом впечаталась в грудную клетку подростка, сломала Димкины рёбра и сплющила лёгкие. На Димкиных губах запенились багряные пузыри, и он обмяк.

Дашины пальцы в этот момент методично заправляли в голодное ружьё боевые патроны, которые она без труда нашла в первой же полке стоявшего рядом комода. Её действия были холодными, слаженными, запертым внутри её хрупкого тела эмоциям не было выхода. Щёлкнул затвор. Даша вдавила приклад в плечо и вздёрнула дуло вверх, направив его в сторону движущейся мерзкой массы. На первый взгляд в нём не было ничего особенного. Просто высокий и крупный мужчина в поношенной тельняшке и спортивках. Синюшная сальная кожа, неприятный запах, тянущийся за ним тяжёлым шлейфом и жёлтые обкусанные ногти – вот и всё, что он из себя представлял. Но только если не вглядываться, ведь стоило сфокусироваться и его лицо превращалось в уродливое шишковатую маску, покрытую глубокими ранами, ткань тельняшки местами врастала в плоть, а из тёмного разреза раскрытого безгубого рта бесконечным потоком сочилась чёрная жидкая масса.

– Мой-о-о-о! – повторил он.

Дашкин палец дёрнул спусковой крючок. Никогда прежде она не думала, что это может быть так легко – выстрелить во что-то живое. Уродливое, ужасное, порождённое чужими кошмарами и искалечившее её брата, но всё же живое. Не было промедлений, мгновений сомнения и оценки ситуации, только громкий как вопль выстрел. Отдача больно ударила в плечо. Дуло плюнуло смертью и голова великана разлетелась на части, забрызгивая пол, стены и потолок красными ошмётками всего, что находилось внутри. Ноги верзилы подкосились, и он рухнул на пол, словно выброшенный океаном на сушу кит.

Подле него умирал Дима.

Преодолевая мучительный холод приближающейся смерти, он заставил свои разбитые губы растянуться в последней улыбке, обнажить красноту рваных беззубых дёсен и посмотреть на сестру с восхищением. Даша всегда была сильной. Гораздо сильнее него. Но сегодня Димка впервые в жизни поступил очень храбро. Жаль, что он никогда не сможет рассказать об этом друзьям, своим будущим детям и отцу.

Сестра опустилась рядом с ним на колени, взяла его за холодную руку в свои ладони и посмотрела на Димку с мольбой.

– Дим, не отключайся, всё хорошо, – донёсся её голос издалека. – Совсем чуть-чуть осталось, ты же знаешь. Сейчас всё закончится и вытащим тебя отсюда. Дим… Димочка! ДИМА!

Улыбка так и осталась на его губах. Удерживать её было тем ещё адским испытанием, но Димка смог. Самое страшное позади, успокаивал он себя. А Дашка… Дашка обязательно справится.

Глаза затопила тьма.

Даша нервно кусала губы.

Димки больше не было. Он оставил её одну, погрузившись в вечные грёзы и его рука теперь казалась такой тяжёлой в её собственных тёплых ладонях. Но отпускать её совсем не хотелось.

Скрипнула дверца шкафа и испуганный Герман выбрался из своего убежища, удивлённо уставившись на распластавшееся по полу тело поверженного Голиафа.

– Гер, – позвала его Дашка, тихо и бесстрастно, словно вместе с братом умерла и она. – Почему оно не кончается?

В вакууме созданной «Воображариумом» реальности ощущение времени совершенно терялось, но Даша была готова поклясться на Димкиной крови, что двенадцать минут пролетели уже очень давно.

Герман вяло пожал плечами, топчась в растекающейся вокруг поверженного чудовища багряной луже.

– Я думаю…, – начал он как всегда неуверенно. – Думаю, что всё потому что я сплю. – Он посмотрел на неё, на мёртвого изувеченного Димку, шмыгнул носом и улыбнулся. – Классный я лабиринт придумал, скажи? – сменил тему мальчик.

– М? – Дашка обернулась к нему. Её пустой, лишённый эмоций взгляд отказывался концентрироваться на чём-либо.

– Ну, лабиринт, – пояснил Герман. – Я долго его придумывал. Думал, что деформанты не найдут меня внутри него, но получилось даже лучше, чем я задумывал. – Его глаза засверкали под опухшими веками. – Они все этого заслужили, – вынес свой вердикт он. – Они плохие. Так им всем и надо.

– А Димка? – глядя в пустоту, спросила его Даша. – Он тоже?

– Он сам виноват, – ни капли не сомневаясь в своих словах, тут же ответил Гера. – Он такой же как все они.

– Не говори так, – спокойно попросила Дашка.

– Он такой же! – Герман сжал маленькие кулаки. Его губы задрожали, в глазах стало мокро. – И ты тоже! – обвинительно бросил он. – Все вокруг только врут и делают больно. Пусть теперь будет больно и вам!

– А ты? Разве ты не такой? – её спокойствие резало больнее ножа.

Герман впал в ступор, загнанный в тупик таким прямым и холодным вопросом. Он замотал головой, но слова оправдания застряли в глотке на полпути.

Дашка отвернулась.

– Мне надо домой, Гер. И Димке тоже. Нас мама ждёт, – сказала она. – Останови это. Хватит уже. Пора заканчивать.

Её реакция сбила его с толку, заставила испытать смесь стыда и бессилия. На какую-то долю секунды ему показалось, что он полноправный властелин этой созданной им самим Вселенной, но теперь Герман вновь ощутил себя маленьким и беспомощным ничтожеством.

– Я не могу, – вынужденно признал он. – Это так не работает.

Из распахнутого зева дверного проёма донеслись звуки. Темнота коридора притащила их издалека, но совершенно ясно стало одно – здоровяк был не единственным существом, запертым в лабиринте Геры. Он называл этих чудовищ деформантами. Они терзали его в кошмарных снах. И теперь эти существа направлялись сюда.

Дашка вцепилась в разряженное ружьё.

– Сосредоточься, Герман. Просто представь, что этого нет.

Мальчик зажмурился, напрягся так, что на его лбу вспухла вена, но безрезультатно. Он всхлипнул, посмотрел на Дашку с выражением бессилия в глазах.

– Мы больше не будем друзьями, да?

Дашка молча стиснула губы.

Толстая смердящая туша, лежащая в луже липкой крови, дёрнулась, распугав тройку голодных мух, облюбовавших её сальную кожу.

– Я так и думал, – Гера шмыгнул носом. – Всё всегда кончается одинаково. Все уходят. Бросают меня одного.

По щекам Германа поползли гремучие змеи слёз.

– Гер, мне надо домой, – снова повторила Даша, на этот раз уже понимая, что говорит в пустоту.

Он не слышал её. Всё твердил о своём, пока тьма за дверью подрагивала и влекла к ним новых чудовищ. Мёртвый деформант пошевелил пухлыми пальцами, медленно возвращаясь к жизни. Кошмары Геры были бессмертны. Выстрел из ружья лишь отсрочил приговор, который разум мальчика вынес всем его пленникам и ему самому.

Дашка заставила себя подняться. У неё ещё оставалось с десяток патронов, но теперь они казались абсолютно бесполезными.

Рука обезглавленного выстрелом гиганта потянулась к валяющемуся рядом с ним молоту, но Даша отпихнула его ногой.

– Гера, – она коснулась плеча уставившегося во мрак мальчишки. – Ты слышишь меня?

– Они идут, Даш. На этот раз всё по-настоящему. – Он поглядел на девушку с грустью и сожалением. – Не надо было показывать тебе мой сундук.

Нечеловеческий вой прозвучал где-то совсем рядом. Коридор хохотал безумным смехом, плакал навзрыд, рычал и клацал незримыми зубами.

Искусанные губы Дашки вытянулись в линию.

Выход был только один. Что-то внутри подсказывало ей правильный ответ, но она долго отказывалась его принять.

– Мне очень жаль, Гер, – сказала она, поразившись тому как дрожал её голос.

В Германе больше не было ничего пугающего как тогда, когда он усадил её в свой сундук. Теперь он снова превратился в маленького напуганного мальчишку, покалеченного судьбой. Дашке было искренне жаль его. Ненавидеть Германа было всё равно, что испытывать злость на стихийное бедствие, уносящее жизни. Он никогда не был причиной всех зол, а являлся лишь их логичным последствием. И именно потому Даше было так сложно смириться с тем, что подсказывал ей внутренний голос.

Пол заскрипел. Побеждённый Дашкой исполин неуклюже поднимался на ноги. Кто-то промелькнул в дверном проёме.

Гера заплакал. То ли от страха, то ли потому, что прочитал что-то в мокрых Дашиных глазах. Она подняла ружьё над головой. Других вариантов не существовало. Нужно было сделать всё быстро.

– Прости меня, Гер, – выдохнула она и, что есть силы, ударила мальчика прикладом по голове.

Его плач оборвался. Герман покачнулся, а на лице его отразилось изумление. Ручейки тёмной как ржавчина крови побежали по лицу. Дашка не дала ему времени осознать случившееся. Крепко стиснув зубы, она ударила снова и на этот раз почувствовала как приклад, будто пробив преграду, вошёл во что-то мягкое. В большой неказистой голове Германа образовалась вмятина. Его удивлённые глаза расползлись в стороны.

Вместе с этой преградой вдруг разрушилась и другая.

Огромная плотина, что долгое время сдерживала бурлящие внутри Даши эмоции, дала трещину, а затем обвалилась вовсе. Вся та боль, что годами сидела в темнице её самоконтроля обратилась в бегство, проливаясь наружу горькими слезами и надрывным криком. Впервые за много лет Дашка, однажды запретившая себе быть слабой, кричала и плакала. И мамины слова, кривыми занозами засевшие глубоко в её сердце, вмиг потеряли смысл.

Даша размахнулась и ударила снова. Горячие алые брызги перепачкали ей лицо. Гера упал, а она, склонившись над ним, била и била снова, загоняя приклад в проломленный череп. Её голосовые связки быстро сдались, заставив Дашку охрипнуть от крика. Слёзы жгли щёки, но остановить этот поток уже не представлялось возможным.

Ей было бесконечно жаль Геру. Жаль родителей. Жаль брата. Но больше всего ей было жаль себя.

Здоровяк, едва успевший подняться на ноги, вдруг растёкся плавленным воском по полу. Лопнули стены комнаты, раскрываясь широкими трещинами и обнажая знакомую кирпичную кладку «Воображариума». Предметы мебели взмыли в воздух и осели на пол серой пылью, а из расколотой головы Геры, хлопая крыльями ринулись к потолку светящиеся голубым светом бабочки.

Кошмар рассыпался на части, забирая с собой деформантов, кошмарные воспоминания Германа и жизни застрявших в них по роковой случайности подростков.

Проступил над головой купол ночного неба. Иллюзия пропала и теперь разваливался на части и, казавшийся вечным, «Воображариум», успевший пережить своих творцов, снос и сожжение. Разбивая кошмар его пленника, Даша, сама того не зная, разрушала и саму темницу.

С громким чавканьем приклад снова и снова врезался в месиво из костей и плоти. И с каждым ударом Дашка всё ярче ощущала как выходит наружу желчь её собственной боли, как лишённые чёткости мечты о светлом будущем вдруг сменяют кадры дорогих сердцу воспоминаний и как, оставляя после себя горькое послевкусие утраты, безвозвратно уходило её не во всём счастливое, но теперь уже навсегда потерянное детство.