Вокруг стало слишком много света. Раньше свет принадлежал другим. Его включали для тебя и выключали по распорядку. Кто-то решал, что уже темно и пора спать и выключал свет. Кто-то решал, что пора вставать и включал свет. Свет был как воздух важен для всех и потому там, где был свет всегда присутствовал тот, кто его контролировал. Кто-то отмерял тебе твое право видеть, и когда лимиты заканчивались, свет гас. Когда свет выключали ты оставался один. Там, где кончался свет начиналась свобода. Там, где начиналась Тьма.
В этой тьме сначала рождались страхи, и чтобы заглушить страхи приходили мысли. Мысли развертывали в воображение бесконечные калейдоскопы цветных иллюзий, создавая барьеры, за которые страхи не смогли бы зайти. Со временем, ты пристрастился к быстроменяющимся цветным картинкам в своем воображении. Ты насколько привык укрываться в свои мечты, что позабыл как жить без них. Днем при ярком свете ты жаждал только одного, чтобы поскорее пришла тьма, и ты мог укрыться за завесой своего иллюзорного мира. Ты забыл, что изначально мысли должны были заглушать страх. Теперь же страхов не было, была свобода сравнимая полету. Мысли, вызванные твоим испугом, чтобы заглушить страх, стали основой фундамента твоей реальности. Более безопасной для тебя. Больше не нужны были чужие правила, они растворялись в калейдоскопе твоего безумия.
Ты менялся. Ты учился во тьме. Учился не верить тем, кто полагается на свет. При свете безопаснее всего действовать как все, то есть полагаясь на кого-то выше. На тех, кто контролировал свет. Кто контролировал тебя, страхом перед темнотой. Но во тьме, наедине со своими страхами, а затем и мыслями, которые пожирают сильнее чем страхи, ты перестал надеется на кого-либо. Ты освободился от чужих фантазий, заменив их своими. И когда отпустил страх и спали шоры дневного света с глаз, не привыкших ко тьме, обострилось твое восприятие. Ты стал соображать быстрее, не перемалывая восприятие чужими фантазиями, ты научился давать четкую характеристику вещам окружающим тебя, источникам ночных звуков, вздохов и скрипов. Ты научился не бояться того самого жуткого что рисовало чужое воображение в ночной тьме. И так ты обрел новое видение, ты научился видеть то, что есть и не видеть того, во что слепо верят другие. Впервые ты перестал видеть тьму, что встает стеной перед глазами, когда гаснет свет. Ты впервые взглянул сквозь тьму, в ее бесконечное глубокое пространство.
После ты попытался также взглянуть на свет, но, чтобы увидеть тьму в свете нужно ослепнуть от этого света. Со временем, благодаря новым технологиям свет заменили на более дешевый. Его стало больше, но он стал безсветнее. Его стало с избытком, он стал доступен для всех и больше не нуждался в контроле. Но ты уже видел мир по-иному. И твои глаза стали переутомляться от изобилия света, и тогда ты научился его переламывать, меня угол его падения на сетчатку глаза. Мир при свете стал меняться по твоему желанию. Для окружающих ты стал чудаком. Окружающие стали для тебя плохо видящими людьми.
Свет утомлял твои глаза. Ты так часто менял угол его падения, что забыл какой угол был вначале, и только тьма оставалась бесконечной и неизменной. Тьма снова стала твоим учителем. Твоей особой силой, не позволяющей сойти с ума от обилия света. Ты вышел в город во тьме, ты искал самые темные места, которые только могли быть в этом городе, и ты шел сквозь них или останавливался чтобы взять силу у тьмы. Ты ощупывал стены, не взглядом касаясь их, а восприятием, ты слушал тьму, в которой стало больше звуков, в ней появились новые звуки, которые ты не смог разобрать. Звуки сливались в сплошной фон, в один непонятный шум. Шум со временем пульсировал и тогда пульсировала тьма. Шум мог исчезнуть и тогда тьма теряла свое главное свойство – свою бесконечную глубину. В таких случаях тьма не вставала стеной, как это было раньше, а расползалась по углам черными кляксами, давая место слабому свету. Тебе приходилось учиться по новой.
Однажды ты перестал доверять тьме, что-то в ней изменилось. Однажды шум тьмы стал твоим голосом, когда ты услышал его, твои волосы стали дыбом. Кто-то звал тебя из тьмы подъезда нежилого полуразвалившегося дома. Ты услышал обрывки фраз, произнесенных тобой в разное время в разных местах. Кто-то повторял слова, что ты когда ни будь кому ни будь произносил. Как будто кто-то незримый все это время слушал тебя и изучал. Бродил за тобой во тьме запоминая все, что ты говоришь и повторяя за тобой. Следом за голосом ты слышал еле уловимый скрежет когтей по штукатурке подъездных стен и тихое, осторожное шлёпание босых ступней. Как будто, кто-то не зримый подкрадывался к тебе боясь спугнуть. Охотясь на тебя. И тогда к тебе вновь пришли чужие страхи, они заглушили твое восприятие тьмы. Охвативший тебя ужас разорвал твою связь с тьмой. Сделав ее вновь безмолвной и неприступной черной стеной перед глазами.
Ты вышел на свет. Подавшись своим страхам, которые впервые не смог объяснить с того самого дня, когда впервые услышал звуки во тьме. Дальше ты приспосабливался к жизни во свете, как когда-то приспосабливался к жизни во тьме. Только жизнь во свете требовала другого рода усилий. Если во тьме ты сливался с тьмой, потому что тьма милостива только к своим, то при свете ты учился принимать свет, потому дешевый светозаменитель был доступен всем. Со временем ты перестал ходить во тьму и слышать звуки во тьме. Ты боялся даже подумать о том, что ждало тебя во тьме, о том, что принесла бы тебя новая победа над своими страхами. Твои глаза ослабли ровно настолько чтобы видеть только при свете. Ты перестал ходить по ночам. Теперь ты спишь, не выключая свет, даже уже и не помня почему. Так почему ты удивляешься тому, что ты ослаб и стал таким же беспомощным как те, кого поглощает свет?