I
Жили–были два брата. Одного звали Егорокой, он был ещё совсем мал и надеялся, что в следующем году наконец-то отправится в школу. А другого звали Фёдором, он был сильно постарше, годков эдак двадцати пяти. И был старший опекой над младшим, потому как родители у них уж несколько лет как скоропостижно закончились в один трагический день. Мать с отцом, помимо всяческих жизненных назиданий, оставили сыновьям хорошенькую двухкомнатную квартиру на первом этаже высокого серого дома. На доме том петлёй было затянуто шоссе.
А та петля повисла над лесом. Да то был не лес, а так – лесочек, каких встречаешь много в области Москвы. По другую сторону резвилась красно-желто-синяя гурьба новых домишек. Но это чутка поодаль, а поближе, у самой дороги, примостились брежневские старички. У одного в боку из-за ремня торчала дырка с пластиковой дверкой, над нею чёрным по желтому надпись «Табак», а ниже цветным картоном выложено «Vape». В этом магазинчике и нашел себе новую работу Фёдор, чтобы бы быть поближе к дому. С утра он отводил Егора в детский сад; после шести, замкнувши магазин на ключ, бежал за Егоркой и тот до ночи, то есть до конца рабочей смены, болтал ногами на высокой табуретке рядом с братом. И вот в один из таких вечеров, когда маленький Егорка уже начинал подбешивать своим: «А когда уже домой? Хочу спать. А дома точно нету мороженого? Я не хочу доедать батончик, что с ним делать?», в магазин вошла худощавая женщина неопределённо-бальзаковского возраста. Одежда на ней была самая простая: какая-то замызганная коричневая бабушкинская юбка в пол и длинная белая вязаная блузка. Её сально-русые волосы с проседью сбивались в лохмы тут и там, а один глаз, кажется, косил. Выражение лица у ней было самое умиротворённое, даже с ноткой экзальтированности.
В том, как она обошлась с входной дверью, и в тех нескольких шагах, что сделала после, Федя даже разглядел какую-то неуловимую грацию. Подойдя к прилавку, женщина уже было открыла рот и собиралась заговорить, но потом как будто передумала и её тонкие губы, которым явно не хватало влаги, захлопнулись. Когда она, не отрывая взгляда от Феди, сделала так ещё раз, ему показалось чтт он смотрит на аквариумную рыбку, которая беззвучно похлопывает своими рыбьими губёхами за стеклом. Егорка перестал елозить на табуретке и тоже стал следить за женщиной.
— Добрый вечер! – вдруг громко выпалила она, но тут же взяла другой, более размеренный, ласковый тон. — Будьте любезны папироски Мо́рдасовские.
Фёдор отвёл взгляд и призадумался.
— Простите, но у нас нет таких… К сожалению. Здравствуйте.
Женщина снова на секунду подвисла, размашисто почесала голову, а потом говорит:
— Они есть, точно есть. Тут когда-то работал Дмитрий и он всегда мне находил Мо́рдасовские. И Вы сможете, нужно просто немножечко поискать. – она улыбнулась. Не так, знаете, мерзенько, как улыбаются стареющие филистерки, которых с детства дрессировали быть самой себе витриной и они потом до самого гроба что-нибудь из себя да корчат, а вполне искренне. Так, что парень даже на секунду перестал стараться не пялиться на косой глаз, который странно подскакивал в глазнице, когда женщина говорила.
Федя как-то автоматически улыбнулся в ответ. Пару секунд он старался придумать ответную шутку, которая бы не звучала как грубость. Ещё несколько долгих секунд ждал что покупательница сама разрешит нарастающую неловкость. Когда всё провалилось, он решился просто плыть по течению.
— У нас таких, ну, точно наверное нет. Вот всё что есть. – он потянул за шнурочек и полотно, заслонявшее содержимое сигаретного шкафа, поднялось.
— Да есть, есть, не переживайте так. Не желаете помогать, так я сама найду. – женщина начала очень медленно подходить к сигаретному шкафу, весьма забавным образом выпятила подбородок, обхватила его пальцами и стала потирать, как будто персонаж мультфильма или детской театральной пьесы при глубокой задумчивости. Вот с такой сцены Федя уже и правда начал смеяться. Но так, аккуратненько, в воротник. А она, обойдя прилавок, встала рядом с Федей и запустила свои сухие, с набухло–выпирающими суставами, пальцы в сигаретный шкаф. Руки её лишь слегка подёргивались, в то время как паучьи пальчики в ритме чечётки вышвыривали все попадавшиеся на пути сигаретные пачки, в мгновение ока засыпав ими весь пол у прилавка. Фёдор подскочил со своего стульчика и впал в ступор, раздумывая. То что придётся перед закрытием задержаться и пособирать всё с пола – это как будто даже и не проблема. Только вот будь это, скажем, бабушка, которая сделала бы нечто такое из-за неловкости своих движений или пусть даже по велению некой старческой шизы. А тут (Фёдор пригляделся к происходящему пристальнее) какая-то поехавшая то ли алкашня, то ли чего похуже, громила его магазин. Ещё и с таким радостным усердием на лице, чуть не язычок высунула от старания. Так и что будем делать? Толкнуть её? Это слишком. Но делать что-то нужно, потому как разъярённые паучки и не думали уставать, расчищая всё на своём пути. Фёдор постарался всунуть свои ладони между руками женщины и полкой. Она, даже не замешкавшись, перескочила на полку пониже. Тогда Фёдору ударила в голову кровь и он схватил женщину за руки. Та вцепилась в полку, затем резко дёрнулась всем телом назад, ударилась о прилавок, который не упал только потому что Федя успел в последний момент его ухватить, и перекувыркнулась в бок. Когда он отвёл глаза от прилавка, то женщина уже докувыркалась до середины магазина, вскочила на ноги, выкинула руку в его сторону и с радостным возгласом — Нашла! – протянула ему белую пачку, на которой оранжевыми буквами было напечатано «Мо́рдасовские». Твёрдо и чётко. В этот раз уже Федя принял на себя роль аквариумной рыбки, пытаясь раскусить эдакий фокус. Женщина, только начавшая было праздновать свой триумф, тоже вдруг застыла, но уставилась уже на маленького Егорку, который наблюдал за развернувшейся сценой с воодушевлением спортивного фаната.
— Мальчик мой! – как-то даже взвизгнула женщина. — До чего же ты славный, сыночек!
Женщина подскочила к Егорке и начала пробираться сквозь отталкивающие её маленькие ручонки. Фёдор тут же вышел из ступора, схватил женщину за руки и легонько отпихнул. Она, раскинув руки и ноги в стороны, чуть не влетела в стеклянную витрину с целым ассорти сладких дудок. Но не от силы толчка, а из-за некой будто зловредности. В отличии от людей благоразумных, она, как и в заварушке у сигаретного шкафа, не пыталась затормозить падение, а наоборот – старалась придать ему эффектности. Не разбила витрину она только благодаря тому что, наверное, вовремя смекнула – растрощить стекло своим затылком не стоит полагающихся за это бенефитов.
— Свинья! Говно! Малолетнее говно! – завопила она разъярённо. Лицо у неё всё перекосилось в звериной ярости, а косой глаз начал бешено вращаться в своей орбите. — Сучий потрох!
— Не трогайте ребёнка! – выкрикнул в ответ Федя, а сам труханул не на шутку. Женщина, изливаясь всяческими мерзостями, раскорячилась, вжала голову в плечи и, зачем-то снова раскинув руки и ноги по шире, почти что выпрыгнула вон.
Как только все сигаретные пачки возвратились на своё место, ребята наконец-то оказались на свободе. Ключи пару раз щёлкнули в дряхлой замочной скважине, братья, посмеиваясь над произошедшем курьёзом, выбрались по ступеньками из своего полуподвала и тут же обомлели. На другой стороне улицы отдыхала стая бродячих собак, а между ними, рядом с огромным лохматым псом, курила та сама дама. Несколько долгих секунд, за которые у Фёдора пронеслись в голове десяти судорожно сменявших одна другую догадок, женщина молча разглядывала братьев с высокомерным равнодушием. Но тут вдруг прыснула смехом, не выдержав вида той напряженной растерянности, с какой на неё неотрывно глядели ребята. Здоровым глазом он подмигнула Феде, помахала ручкой и не глядя опустилась на спину косматого пса. Тот медленно тронулся с места, а следом за ним и вся свора. Братья долго ещё смотрели за тем как странная женщина удалялась со своей свитой в позе аристократки на конной прогулке. Когда процессия скрылась за поворотом, ребята начали наперебой делиться друг с другом впечатлениями. Весь оставшийся вечер они только и повторяли: «Он, наверное, дрессированный!», «А глаз то! Глаз просто жуть!», «Так небось бешенство от них подхватила! Хорошо хоть кусаться не полезла!»
ІІ
Всю ночь собачница кошмарила Федины сны. То она, выпустив длинные гнилостно-желтые когти, впивалась ему в лицо, то лезла обниматься, при этом отплёвываясь унизительными ругательствами, пока он ватными руками старался её оттолкнуть и грозил кулаком. Назойливая, как вошь, она всё лезла и лезла. А всё утро: за скорым завтраком, пока отводил Егорку в садик и когда шел к магазину, он раздумывал об удивительной тётке-собачнице. Злая, даже зловредная и сумасшедшая, косоглазая и грязная, в ужасно старушечьим наряде, она вызывала отвращение и какой-то животный страх. Тем более удивительно было что подобное существо ещё может носить в себе какую-то величественную стать, с какой она предстала, восседая на своём псе. Да и что это вообще было, с собаками? Ручная, выдрессированная дворняга? Но ведь никогда он не видел ни в одном даже видео такого послушного и мощного собакена, который мог послужить хозяину конём. А вот этот мало того, так ещё и без всяких команд понимал хозяйкину волю. Какая-то отставная генеральша кинологов, не иначе.
В памяти вдруг возник образ. Да, точно! Он уже встречал эту женщину! Дело было так: иногда брата к себе забирал на денёк сосед и старый друг семьи Виктор Сергеевич – отставной майор полиции, пожилой вдовец. Свои дети у него давно выросли, с внуками виделся что-то около двух раз в год, так что иногда нянчится с Егоркой ему было не в тягость, а в радость. Фёдор же в такие дни давал себе волю, ведь ему порой так хотелось пустить горькую хмельную слюну. Для того приметил он на районе весьма атмосферную (по его личным представлениям) рюмочную с дурацким названием ЧистякOff. Так вот как-то раз, засидевшись дольше обычного, он и заметил странную сцену. На столе сидела женщина, со всех сторон окруженная кабацкой голью, но никто из алкоты даже и не думал тянуть к ней свои похабные ручонки. Все они смотрели на неё с восхищением, как на царицу, и пригибали головы в позе животного подчинения. Она же обращалась с ними как многодетная мать с гурьбой своих ребятишек. В горделивой позе своей то повелительно раскидывала пальцы, то отстранённо чесала чью-то плешивую голову. Это точно была она! Собачница!
Обдумывая все эти чрезвычайные происшествия, Федя дошел до работы. Привычной рысцой он сбежал по ступеням к двери в свой полуподвальный магазинчик, как вдруг какое-то странное ощущение сбило привычный ритм. Нога во что-то вляпалась. Во что-то липкое, вязкое. Глянул под ноги – рыгота. Федя отскочил обратно на ступеньку и глаза его забегали, а в голову хлынула кровь, обдав дурнотой. Не только пол, но и половина двери, в том числе ручка, были измазаны то ли рыготиной, то ли каловой массой. Похоже что тем и другим. В глазах потемнело. Он, конечно, предполагал, что от разъярённой полусумасшедшей тётки следует ожидать мести. Полусумасшедшие стареющие суки вообще народец очень гордый, себялюбивый и мстительный. Но от того, что теперь предстало, хотелось заплакать. Он действительно выронил пару слезиной на шершавую щеку, но тут же смахнул и стал соображать. Делать было нечего – Фёдор прошагал по засохшему безобразию, провернул ключ в замке, радуясь что тот хотя бы не засорился. Обычно дверь после этого сама приотворяется, но засохшая масса приклеила её. Как и многие пластиковые двери, она прилегала к раме внахлёст, так что можно было ухватиться кончиками пальцев повыше ручки, где было чисто, и вот как-то так открыть. Только Федя ухватился за край двери, как тут же отдёрнул руки. Из пальцев потекла кровь. Он пригляделся – вся щель выше ручки была утыкана тоненькими иголочками, так что едва выпирающие кончики их можно было заметить только с трудом. Фёдор выбрал из связки, едва не выронив её, широкий и плоский ключ, и поддел дверь. Иголки посыпались на пол. Он, перепрыгнув порог, запрыгнул в магазин, стукнулся о ближайшую стену и сполз по ней вниз. Нарастающий звон в ушах заполонил всё окружающее пространство. Ему всё казалось, что собачница притаилась неподалёку и теперь, вдоволь насладившись его страданиями, ворвётся следом с пеной у рта и ножом в руке. Ну или на что ещё может толкнуть такой воспалённый разум? Может быть, лучше он сам сейчас достанет из подсобки отвёртку и найдёт её прежде, чем она сделает следующий шаг? Каждый прилив крови приносил с собой сцены кровавой расправы – то её над ним, то его над ней. Фёдор проклинал всё, ему хотелось запереть собачницу за тяжелыми железными дверями в четырёх стенах из голого, холодного кирпича и кормить разрядами тока на завтрак, обед и ужин. Страшнее всего для него была мысль, у нет ни одного законного способа защитить себя и своего брата от пляски озлобленных бесов в чужой голове. Ему думалось – сколько же таких бесноватых ходит по улицам, отравляя чужие жизни, только благодаря тому что порою способны не перепутать свою жену со шляпой? Но скоро истерика в Фединой голове поутихла и он вспомнил о том что за дверью его поджидает неотложная работёнка.
В этот день уже не оставалось никаких сил для того чтобы нянчиться с Егоркой на работе, потому в обед он отвёл братца домой (тот был не по годам самостоятельным и можно было надеяться, что он не разольёт горячий суп в розетку). До закрытия Федя крутился на стуле, залипал в потолок и слушал какое-то гниломозгое видео в одном наушнике. Оставалось уже совсем немного и можно было бы потихонечку собираться домой, когда дверь магазина приоткрылась и кто-то прокрался внутрь. Федя нехотя приподнялся на стуле, поглядел на вход и тут же вскочил, а уши у него загорелись. Собачница, чуть более опрятная, чем вчера, и даже, кажется, с чистыми волосами, стояла напротив.
— Здравствуйте. – начала она. — Мы с Вами в тот раз немножечко поругались. Это зря. Давайте забудем и попробуем узнать друг друга с лучшей стороны. Как Вас зовут?
По правде то говоря, у Феди не было ни единого доказательства, что утренний ужас устроила именно она. Не спросишь же: «Простите, а не Вы ли давеча мне дверь измазали каловыми массами?».
— Фёдор меня зовут. – ответил он, осмысливая происходящее. В голову всё ещё била струя адреналина и мысли ходили по ней ходуном.
— Я так понимаю, вы уже закрываетесь? – продолжила собачница, начав расхаживать по магазину, то приближаясь совсем близко, то рассматривая стоявшие вдоль противоположной стены витрины, один раз даже дёрнула за шнурочек, открывающий для чужих глаз содержимое сигаретного шкафа, и провела пальцем туда-сюда по рядам пачек. — Тогда не буду мешать, подожду снаружи. И, может быть, мы с Вами немного прогуляемся? Я провожу Вас до дома, не против? – она сунула руку подмышку и Федя заметил, что всё это время она там сжимала бутылку коньяка. — Это Вам. Можно на ты? – она протянула бутылку. Он машинально взял и повертел в руках. Закупорена как положено, так что вряд ли она пытается его отравить. Не с помощью коньяка, по крайней мере. Усталый разум Фёдора сбоил. Он не хотел, да и не мог уже соображать. Если она собралась на выходе из магазина его зарезать, если там его поджидали её друзья-алкаши или, скажем, она собиралась натравить на него своих псин, то к чему все эти извинения? Коньяк? Вид которого, кстати, очень уж радовал утомлённый рассудок. Набросится с ножом, так он её этой бутылкой и стукнет по голове. Короче говоря, Фёдор экая-мэкая согласился.
— И захвати, пожалуйста, мои сигаретки. – добавила он, выходя. Федя оглянулся – и правда, одинткая запечатанная пачка Мордасовских стояла в шкафу прямо у него перед носом.
III
Они отошли от магазина в окружении своры собак. Она, как и в тот раз, ехала на спине огромной псины, а он шел рядом и между ними туда-сюда гуляла бутылка коньяка. Дворняжки растянулись за ними шлейфом и парочка мелких собачонок бежала впереди. Фёдор и раньше видал до удивительного странные помеси собак среди бродячего народца, но тут встречались из ряда вон. Некоторые казались ему, из-за чего-то неуловимого в морде, помесью собаки и обрюзгшего мужичка с мутным взглядом, бойко помахивающего хвостиком. И действительно. Боковым зрением Фёдор увидел как в собачью стаю стаю затесался сухощавый мужичок. Федя обернулся, но понял что обознался – заместо мужичка топала собачонка. Она поглядела Фёдору в глаза, потом отвела взгляд и занялась как бы своими собачьими делами.
— Хочешь, Федя, я для тебя достану с неба звезду? – прервала молчание собачница.
— Что? Чего?
— Какую хочешь? Вон та пойдёт? – собачница указала пальцем куда-то в небо.
— Что? Какая? – он пытался проследить за тем куда указывает палец.
Она встала со спины пса и оказалась прямо у Фёдора перед носом. Он непроизвольно начал рассматривать её косой глаз – тот носился по орбите как угорелый. Федя слегка отдёрнулся от собачницы, ожидая что в такой близи почувствует тошнотворную вонь из её сморщенного рта. К удивлению, от неё даже не воняло. Она развернулась вокруг своей оси и снова указала на небо.
— Я говорю, вон та звезда тебе подойдёт? – повторила собачница.
— А, да. – ответил Федя, всё ещё пытаясь понять на какую именно звезду она ему указывала.
Собачница провела по небу рукой и сжала пальцы. И будто бы действительно на том месте стало тепепь на одну звезду меньше.
— Держи. – она протянула ему руку. На ладони поблёскивал шарик, похожий на жемчужину с маленькой дырочкой посередине. — Не бойся, не обожжет. Она и без меня уже остыла и готовилась упасть. – собачница взяла его за предплечье, развернула его руку ладонью вверх и вложила туда шарик, после чего снова уселась на своего пса, вынула из другой руки у Фёдора бутылку и они двинулись дальше.
— Спасибо. – с запозданием поблагодарил Федя, рассматривая шарик. Очевидно, раньше он красовался на каких‐нибудь бабкиных бусах.
— А ты знаешь, что падающие звёзды – это слёзы Девы Марии? – сказала собчаница, которая всё смотрела на своего спутника, который, в свою очередь, старался на неё вообще не смотреть. Он всё пытался ускорить шаг, но маленькие дворняжки путались под ногами.
— Никогда об этом не слышал.
— Она плачет на небесах потому что у неё отняли сына. Бог подарил ей чудестное дитя только для того чтоб потом его в самом расцвете сил мучили и убили на глазах матери.
— Так он это, типа воскрес потом. – вдруг оживился Федя от такой странной темы разговора. Да и спирт уже достаточно дал в голову. — Ну и это же его миссия была, все дела.
— А ей какая миссия? Молча страдать и стоять рядом? Вот воскрес он, а бог его тут же забрал к себе. – голос у собачницы вдруг задрожал. — Это же самая несчастная мать!
— Ну не знаю. У многих бывало и похуже, а сыновья их не боги. Что-то ты, короче, перегибаешь. Нормально у неё всё.
— Да ты то откуда знаешь! Вот я знаю – мне тоже бог дал чудесного сыночка и тут же забрал, поскудник! – голос собачники сорвался на истеричный тон, но она тут же замолкла и продолжила всё так же ласково, как раньше. — Ты маму любишь, Феденька?
— Она умерла. И батя тоже. Оба, короче. Только это не твоё дело. Чего ляпнешь о них – не спасут тебя твои пёсики. – Федя выхватил бутылку у собачницы и сделал несколько мощных глотков. Он разозлился на себя, не понимая почему рассказал сейчас о родителях. Мог бы соврать, перевести тему или просто заткнуть эту тётку. Да почему они вообще вот так вот спокойно прогуливаются, бухают и треплются?!
— Я ж не со зла, прости. – донёсся её притихший голос и он почувствовал прикосновение к предплечью. Она обхватила его и легонько сжала, потом скользнула по нему вниз на запястье, провела пальцами по сжатому кулаку и сомкнула на горлышке бутылки, отнимая её. — Понимаю, тебе очень тяжело. Вместе с горем свалилось столько ответственности и забот, что даже погоревать по человечески некогда. А рядом никого, кто мог бы разделить твои чувства, помочь и позаботиться о тебе самом. – Собачница запрокинула бутылку и сделала большой глоток. — Мы с тобой – лишенный и обездоленные. Никто не может видеть все трещинки мира так как мы. Когда спотыкаешься, тогда и обращаешь внимание на дорогу. Начинаешь думать: «А что это вообще за местность, по которой я иду? Куда я вообще иду? Могу ли?».
— Да-да, есть такое. – отвечал Федя. — Это типа как когда только больной понимает что такое здоровье.
— Именно, Феденька, именно. – закивала собачница. — Какой ты смышлёный. – добавила она и засмеялась. А Федя вместе с ней.
Тут уж они и подошли к подъезду.
— Тут ты и живёшь? – спросила женщина.
— Да, на первом этаже.
— Ну… – собачница подняла опустевшую наполовину бутылку и повертела, ловя в неё свет фонаря. — Держи. Это твоё. – она протянула Феде коньяк. — Жаль что у нас не получится ещё поговорить. Ты такой интересный парень. А я, наверное, на днях отсюда уеду куда-нибудь подальше. Так что прощай.
— Да не, ну ты это. Давай тогда хоть посидим нормально. Завтра мне никуда не надо. Выходной. – заторопилися Федя, язык у которого совсем уже заплетался.
Собачница улыбнулась, кивнула и слезла со спины своей огромной лохматой псины, которая, казалось, совсем не устала в пути. Домофон пронзил ночную тишину своей писклявой мелодией и Фёдор вместе с собачницей скрылись в подъезде.
IV
— Так хочется скорей расцеловать твоего чудесного малыша. Ему нужна мать. – сказала собачница. Она оперлась на стенку подъезда и собиралась с силами чтобы подняться по лестнице. Ей, видимо, сильно ударило в голову после того как она встала на ноги.
«Какая нахрен мать? Какой чудесный малыш? Егор, типа?» – пронеслось в Фединой голове, когда он уже стоял перед дверью квартиры. Он вдруг осознал всю горячность настоящего момента. Страх и злость ударили в пьяную голову так, что в глазах на миг потемнело. Фёдор развернулся и глянул вниз, где в основании лестницы стояла собачница.
— Не, слушай, ничего не получится. Иди лучше домой или где ты там… Проживаешь.
— Чего это ты вдруг, а? То приглашаешь, а тут и передумал? – взгляд собачницы нездорово блеснул. — Так не поступают с дамой.
Волна раздражения усилила злобу троекратно и захлестнула рассудок Фёдора.
— Да какая, нахуй, дама? Ебанулась?! – вспыхнул он. — Ты же мне дверь измазала говном и напихала иголок. Свали-ка ты нахуй, пока я тебе хлебало не разнёс.
— Ой-ой-ой! – нарочито игриво и манерно запричитала собачница. — А какой был стеснительный мальчик! – она раскорячилась, втянула голову в плечи, раскинула ноги и руки. — А что мне оставалось делать, если ты свинья! Мелкая тварь! – лицо её перекосилось в мерзкой, злобной, пьяной улыбке. Она перехватила бутылку коньяка вверх тормашками, размахнулась и с силой ударила донышком по стене. Бутыль с оглушительным треском разлетелась, залив стену и пол коньяком, а в руке у собачницы осталось горлышко с торчащими острыми стёклами. — Сейчас ты у меня повизжишь, поросёночек! – собачница кинулась вверх по ступеням, замахиваясь розочкой.
Федя, не будь дурак, выбросил вперёд ногу и носок кроссовка погрузился в брюхо сумасшедшей тётки. От такого удара она тут же скрючилась и полетела кубарем вниз, шумно шлёпнувшись о цемент. Фёдор перепугался и даже сделал шаг вперёд, чтобы помочь ей. Тётка громко захрипела, пытаясь восстановить дыхание, а потом приподнялась на одной руке и повернула к нему залитое кровью лицо, перекошенное звериной злобой. Федя тут же отскочил, достал наконец ключи, дёргающимися пальцами открыл замок и скрылся в квартире.
Внутри было темно и тихо. Видимо, маленький Егорка лёг спать, не дождавшись. Федя припал к двери и слушал. По подъезду пронеслись шорохи и тихие стуки. Она не пыталась вломиться в квартиру, не стала орать и беситься на лестничной клетке. Фёдор глянул в глазок. Смахивая рукавом заливающую лицо кровь, она глядела на него той стороны. Собачница улыбнулась и помахала рукой. Сердце у Феди в груди оглушительно ухнуло. Он представил как эта сумасшедшая будет сидеть там всю ночь, а утром проходящие мимо соседи увидят её, спящую под дверью в луже крови и осколках стекла, сжимающую в руках разбитую бутылку. Ведь она может потерять много крови за ночь. Или вскроется в качестве протеста, ведь наверняка сидевшая, а в тюрьме так делают. Вдруг Федя услышал стук подъездной двери и снова припал к дверному глазку. На лестничной клетке было пусто. Он, стараясь справиться с качкой, подошел к двери Егорки, тихонько, как только мог приоткрыл и заглянул внутрь – брат посапывал на кровати. Федя, распинав в темноте всю обувь, добрался до своей комнаты, скинул одежду и завалился спать.
V
— Федя! Федя, вставай! Помоги! Там мама с ангелами пришла! – Егоркин голос прорезал муторный хмельной сон брата.
— Чего? Хорош, иди спи. – проворчал Федя. Боль в голове была ужасной и он лишь с большим трудом мог управляться со смыслом слов.
— Помоги мне открыть окно! Меня там зовёт мама и ангелы!
— Что? – до Фёдора что-то начало доходить. Вчерашняя история с той сумасшедшей обрушилась на него. — Где? Кто там?! – он наконец пришел в сознание и вскочил на ноги. За окном всё ещё стояла ночь.
Брат схватил его за руку и потянул за собой в комнату. — За окном! Там ангелы! Я не могу открыть! – Егорка дёрнулся в сторону пластикового окна, открытого в верхнем положении. Фёдор тут же перехватил брата и чуть не откинул назад.
Федя подбежал к окну и стал вглядываться в темноту. Его слух уловил отдалённый шелест кустов. Парень запер окно, одновременно отпихивая брата, у которого начиналась истерика.
— Быстро под кровать! – крикнул Фёдор. Вид налитого страхом и яростью брата заставил Егора беспрекословно подчиниться. Федя пулей метнулся на кухню, выхватил из стола большой кухонный нож и кинулся к двери. Перед самым порогом он замер и посмотрел на сжимающую нож руку, потом перевёл взгляд на дверь. Он быстрым шагом вернулся на кухню, открыл ящик в столешнице, чуть не вырвав его, закинул обратно нож и вернулся в комнату брата.
— Можешь вылезать. – Федя включил в комнате свет и задёрнул шторы. — Ты можешь рассказать что точно видел и слышал?
Егорка, как будто уже не такой и испуганный, но с размазанными по лицу слезами, выполз из-под кровати. Фёдору показалось, что для этого крошечного мальчика всё происходящее – это пусть и пугающая, но игра, в которую играют с ним взрослые и он с готовностью следовал диктуемым на ходу правилам.
— Я могу показать видео.
Федю прорвало на смех. Он и подумать не мог, насколько для ровесников его брата важны телефоны – не снял, считай и не видел. У малого практически мать на минуту воскресла, а он первым делом подумал: «Ну это обязательно надо заснять».
Егорка закончил щёлкать мобильный и протянул брату. Сначала среди дёрганного видеоряда и закадрового детского пыхтения нельзя было ничего более разобрать. Тут кадр ещё приблизился к окну. Четыре или пять укутанных темнотою фигур прямо под окном. Нет, даже больше!
Вон и в кустах за ними шевелились ещё тени! На видео стал различим какой-то фоновый звук. Федя прибавил громкость до максимума. Удивительно тихие, на грани шепота, хриплые голоса распевали песенку, напоминающую мотивом своим колыбельную. Тут вступил ещё один голос. Такой же тихий, но державшийся очень уверенно, плавно перетекая по нотам, женский голос. Чудесный, завораживающий голос. Фёдор прислушался и разобрал слова этой партии:
«Сыночек мой сыночек, отвори окошко, мамочка твоя пришла, ангелов с собою привела. Будут они слова божии тебе на ушко петь, о том как маму и сыночка не разлучила смерть.»
У Фёдора поплыло перед глазвми и тошнота подступила к горлу. Он откинул телефон на кровать, побежал в туалет и некоторое время простоял, сгорбившись над унитазом. Вроде отпустило. Полусознательно перекидываясь словами с братом, Федя запер всё что запиралось и даже, как умел, подпёр стулом дверь. Он уложил брата спать вместе с собой и после двух часов перебирания в голове всех жутких фантазий, провалился в беспокойный сон.
Ночью его то и дело хватали за шкирку какие-то мужики, трясли, и искаженные чвякающие морды кричали в лицо: «Опозорил! Обесчестил! Говно! Подлец!». Полицейские подозрительно косились на него, говорили: «Пройдёмте, молодой человек», объясняли что он теперь за всё ответит и что стране не нужные такие «конченные». Он и не возражал. Мать стояла в дверях и с лицом ехидного колобка выговаривала ему какие-то гадости, а Федя обмякшими руками пытался от неё отмахнуться. На его жалкие попытки мать отвечала чем-то неразборчиво–насмешливым.
Он, весь в поту и с явным жаром, вскочил ни свет ни заря. В дверь позвонили. Федя огляделся, пытаясь прийти в себя. Он увидел спящего рядом брата и воспоминания об ужасах прошлого дня нахлынули вновь. В дверь позвонили ещё несколько раз. Федя встал, борясь с нахлынувшей тошнотой, и подошел к двери. Он убрал стул, открыл внутреннюю дверь и посмотрел в глазок. На лестничной клетке стояла пожилая женщина, вроде соседка, и с нею Виктор Сергеевич – тот самый друг семьи. Я вам о нём уже рассказывал.
«Федя! Федь, всё хорошо? Открывай.» – Виктор Сергеевич глядед прямо в глазок. Феде не оставалось ничего, кроме как открыть.
— Феденька, господи боже ты мой, что у вас тут приключилось? – испуганно спросила женщина. Фёдор глянул на пол. Вся лестничная клетка была заляпана кровью собачницы.
— Да ну у нас это, всё в порядке. Это не моя кровь.
— А чья? У вас тут вся дверь кровью запачкана! Осколки бутылок на лестнице! – женщина задыхалась от испуга.
— Тут, знаете, алкашиха какая-то. Я её пустил, а она тут, видимо… Даже не знаю… — Фёдор едва мог сконструировать внятное предложение. Тем более сложно было ему складно врать.
— Феденька, от тебя же разит! Ты пьёшь?! – женщина завелась ещё больше. — Вы с ней пили?
— Так, ладно. Людмила Геннадьевна, иди на работу, а то опоздаешь. Я тут разберусь. – встрял наконец Виктор Сергеевич. Женщина что-то ещё пролепетала и боязливо спустилась по окровавленной лестнице вниз. — Давай приходи в себя, убирай это безобразие и подымайся ко мне, поговорим.
VI
— Ты что, Федя, совсем офонарел?! Ещё бы чёрта лысого домой пригласил. – вспыхнул Виктор Сергеевич, дослушав рассказ Фёдора.
— Не знаю даже как это вышло. Я то вроде и не хотел, оно само. Она ловко так всё это провернула, только в конце опомнился. – отвечал Федя, тупо глядя на опустевшую стопку в своих руках.
— Голову на плечах надо иметь! Ты теперь не за себя одного отвечаешь! О брате думай! – не унимался старый майор. — Закусывай. – он пододвинул к Феде тарелку с нарезанной колбасой.
— Я и подумал! – озлился Фёдор. — Потому то кровь на лестнице, а не в квартире.
— Ты мне такого не говори! В квартире! Я бы с тебя три шкуры спустил! – перед Фединым носов возник пудовый кулак.
Повисла тишина. Сосед разлил ещё по одной и призадумался. — Понимаю, что само. Веришь ли, а я эту суку знаю.
Федя удивлённо посмотрел на соседа.
— Да нет, не то что ты подумал. – как-то больше усами, чем ртом, улыбнулся Виктор Сергеевич. — Лет десять назад я её раза три в участке допрашивал, ещё пару раз дружков её. Она тогда вокруг себя собрала вроде как секту. Вначале вроде ничего особого не творили, а мужики на районе, особенно кто духом послабже, всё чахли и дурели, стоило только ей за ними увязаться. — майор опрокинул стакан. — Она же косоглазая, правильно?
— Ну да.
— Вот. Да и ходила грязная, в обносках, а так умела на словах всё обставить, так заморочить!
— А собаки? Собаки за ней ходили? – Феде заметно полегчало после второй стопки и жар отступил.
— Так ты слушай. Засела вся эта шайка вон в том доме, который один в лесочке стоит.
— Знаю, да. – Федя кивнул. Каждый житель их микрорайона хоть раз видал тот одинокий дом. Вроде как он должен был стать первым из нового квартала и его даже успели сдать. Почему он так и остался в одиночестве стоять посреди куска леса – на тот счёт ходили самые разные байки.
— Там у кого-то из шайки была квартира, а остальных жильцов они повыживали из квартир как раз потому что начали днём и ночью по двору рыскать злые собаки. Никакой управы на них не нашлось. Только живодёрня приезжает – ни одной блохастой на три километра вокруг. Уезжают, а они тут как тут. Тогда мы и смекнули, что гадина эта каким-то образом ещё и дворняг всех в округе приручила да выдрессировала так что нашим кинологам и не снилось. И вот однажды её свора пыталась прямо на детской площадке у матери ребёночка украсть. Тогда, конечно, прохожие мужики сбежались, палками и камнями кое как отбили. После такого мы эту собачницу подальше в лес вывезли, глаза завязали и пару раз шмальнули над ухом. Она намёк тогда поняла и больше никому на глаза не попадалась. А вот теперь и думай – в какое говно ты вляпался.
— Зачем она детей то пытается воровать? Вы же типа говорили, что никаким криминалом они не занимались? – Федя всё вертел в руках свой бокал. Проясходящее снова начало казаться каким-то нереальным. И именно из-за того, что ко всему эту горячечному кошмару подключился Виктор Сергеевич.
— Для чёртиков своих в голове и старается.
— Вы ещё, кажется, сказали что у них там, ну, секта или типа того. А в чём её суть?
— О-о-о! Суть то там забористая! – Виктор Сергеевич, сам захмелев, подпёр голову руками и сдвинул брови, припоминая. — Я уж далеко не всё помню, но кое что крепко врезалось в память, потому как подобной ереси ни до, ни после мне слышать не приходилось. Да и рассказывала сука это всё в красках, с чувством. Короче говоря, приснился ей сон, в котором к ней вроде как бог пришел. Но только, прости господи, в образе пса, потому что, мол, люди все грешные стали, а вот собаки – те без греха. И, значит, она от этого богопса залетела и тут же родила чудесного младенца.
— С головой собаки? – перебил Федя.
— Нет, а с чего бы? Обычного.
— А, понятно. – Федя снова уставился на свою рюмку.
— Ты чё это? Расстроился что не с головой собаки? – с подозрением поглядел на него Виктор Сергеевич
— Да нет, нет. – отмахнулся Федя.
— Она что, тебе успела чего наговорить? – не унимался Виктор Сергеевич.
— Нет-нет. Это так, типа, в интернете видел.
— Ребёнка с собачьей головой? – уже с интересом продолжал наседать майор. — Можешь мне скинуть? Там видео прям?
— Не, не ребёнка. Всё-всё, забудьте. Продолжайте про секту, пожалуйста. – отмахивался Фёдор. Но Виктор Сергеевич уже достал телефон.
— Как вводить? «Ребёнок с собачьей головой»?
— Не знаю я! Просто так сказал!
— Ладно-ладно. Не хочешь – не надо. – сказал Виктор Сергеевич отрешенно, а сам уже во всю листал что-то в телефоне. — Господи, ужас то какой. Прям так?! Ну нет, это точно монтаж. – комментировал он что-то себе под нос. — Как он ей! – засмеялся вдруг сосед. — Во-о-о! Хорош! – Виктор Сергеевич всё с большим интересом прогружался в происходящее на экране. Потом как бы опомнился и убрал телефон в карман. — Так вот. Родила она этого чудесного младенца прямо во сне. Проснулась, смотрит по сторонам – а его нигде нет. Ну она и решила, что бог малыша от неё спрятал по какой-то своей надобности. Так она возомнила себя чуть не Девой Марией у креста, обозлилась на бога и с той поры ищет по миру своего малыша.
— Жесть. – рассеянно ответил Фёдор.
— В общем так. – Виктор Сергеевич поднялся из-за стола. — Я ни себе, ни тебе не прощу, если не убережем мы Егорку. Мужикам в отдел всё о твоей беде сообщу, только конечно охрану к вашей двери никто не приставит. – сосед ушел в другую комнату, долго грюкал там вещами и вернулся с чёрной обувной коробкой. Положив её перед Федей, он открыл крышку. В коробке лежал простой советский пистолет Макарова и обойма.
— Наградной? – Федя дрожащим голосом покосился на Виктора Сергеевича.
— Всё тебе расскажи. – хитро ухмыльнулся отставной майор. Он достал пистолет из коробки и начал вертеть перед Федей. — Вот предохранитель. Вот сброс обоймы. — Виктор Сергеевич убрал пистолет в коробку. — Ты же в армии у нас служил, разберёшься.
— Круто… – Фёдор принял коробку из рук соседа. Теперь все проблемы, все маски, мелькавшие на сцене театра ужасов в его голове, превратились в потешных кукол из «Спокойной ночи, малыши». Теперь он был неуязвим.
— Да это разве круто? Вон мне ружьё охотничье бывший подчинённый подарил – вот это круто! – Виктор Сергеевич довольно зашевелил поддатыми усами. — Только ты смотри мне! – он погрозил пальцем. — Без крайней необходимости, без прямой опасности в руки его возьмёшь – я тебе жопу надеру до кровавых соплей! Понял?! – всё более с каждым словом распалялся в своём наставлении старый майор. Аж испарина выступила у него на лбу.
— Понял. – Федя очень усердно закивал.
— Сейф тебе дам – вот там и храни. Если полезут дверь ломать или в окно ломанутся – бахни в воздух. Уверяю, этого будет более чем достаточно. Самый зомбированный придурок труханёт при виде боевого пистолета. Но самое главное, Федя, – майор замахнул рюмашку и наклонился к парню. — Самое главное против всякой нечисти – это не ссать.
VII
Весь оставшийся день братья провели сидя на диване и втыкая вместе в многочасовой марафон Смешариков. Егорка то задавал вопросы, то без удержу комментировал происходящее на экране. Федя то клевал носом и похлёбывал пиво из банки, то вдруг вскакивал и беспокойно ходил по комнате. Периодически он подходил к окну и проводил там несколько минут. Рядом с домом из-за затянутого петлёю шоссе, прохожие случались редко и потому любой громкий голос за окном заставлял Федя вздрогнуть и прислушаться. Незаметно наступила ночь и братья раскинули диван, даже не застилая его, достали подушки и задремали, пока в телевизоре выясняли что за зверь эта фижма.
И увидел Фёдор удивительный сон. Будто вот так же лежит он, спит, за окном такая глубокая ночь, что даже телевизор уснул. Как вдруг слышит – дверной замок делает щёлк. Потом ещё – щёлк и щёлк. Со скрипом отворяется дверь и подъездный свет заползает в прихожую. А с ним, босиком и на цыпочках, прокрадывается кикимора. Одним глазом она зорко вглядывается в темноту, а другим разъярённо вращает. Жуткая, отвратительная гадина подкрадывается к спящим и вот уже она так близко, что можно дотянуться, можно услышать её сдавленное дыхание. Сухощавые пальцы ловко проскальзывает под спящего Егорку и подхватывают его, Федя словно парализованный лежит рядом и молится только о том чтобы ужасный сон поскорее закончился, чтобы жуткая тварь не протянула крючья свои и к нему. Повезло – дикий, блуждающий взгляд косого глаза не заметил его и кикимора, также неслышимо, вышла вон с ребёнком на руках, затворив за собою дверь. Тогда Фёдор вскочил на резвые ножки, натянул разбросанную по полу одежду и достал из сейфа пистолет. Он прошел в коридор, снял с крючка удобную самую обувную ложку и надел кроссовки. Федя стоял у двери и смотрел на пистолет. Где там предохранитель? Вот же! Щёлк! Федя проснулся. «Бум Бум! Бум!» – постучалась в голову кровь. Парень распахнул дверь и выбежал в подъезд. Сначала хотел броситься вниз, но в моменте дёрнулся вверх по ступеням, подбежал к одной из квартир и стал колотить в дверь, вместе с тем зажав звонок. Подождал пару секунд – за дверью тишина. Тогда он, чуть не навернувшись, перепрыгнул несколько раз через все ступени на пролёте, вылетел из подъезда и прохладный ветер ночной улицы подхватил его.
Фёдор бежал по лесной тропе, освещая себе путь фонариком с телефона. Бежал к тому самому одиноко стоящему приземистому дому, которого, признаться честно, в детстве очень боялся. Маленький Федя верил практически всем жутким байкам про этот дом, хоть старшие ребята их часто сочиняли на ходу. Вспомнилась сейчас одна из таких историй – будто бы если подняться на последний этаж и повнимательней приглядеться, то под определённым углом можно увидеть как лестница продолжается дальше и ведёт к одной единственной квартире, скрытой от посторонних глаз колдовскими чарами. А живёт там… Одни говорили просто – Баба Яга. Другие сочиняли про полтергейстов и покойников. Федя вдруг сбавил ход. Ведь тогда, в детстве, он не просто так особенно поверил именно в эту историю. Однажды, они с ребятами пошли к тому дому и увидели как в окне последнего этажа сидит женщина. Хотя, конечно, это была скорее девушка. Она сидела, свесив ноги наружу и что-то даже крикнула им, но потом её будто позвали и девушка скрылась. Тогда она почему-тт показалась ему сказочной русалкой и когда он потом в школе рассказывал наизусть «Лукоморье» Пушкина, то на ветвях сидела именно она. «Мог ли я тогда видеть её?» – Федя сам испугался своей догадки и почти что остановился, ноги его тяжелели от мыслей и смонений. «Когда происходила та история майора? Наверное, позже. Дом не выглядел заброшенным в моих воспоминаниях. Разве не стоял тогда у подъезда жигуль? Стоял. Значит, жили ещё.» Фёдор огляделся по сторонам. Вид ночного леса заставил схватится за пистолет. «Да похер. – Федя словно мускульным усилием вытащил себя за волосы, как Мюнхаузен, из вязкой и холодной топи. — Пойду завалю эту суку.» И он побежал дальше.
Вот уж лес поредел и Федя очутился на поляне. Много лет не видел он тот дом, который теперь напоминал грузного старика, который давно уже умер, но устоял на ногах. До Фёдора донеслись странные звуки и он замер на месте, прислушиваясь. Пение. Такое же, как на видеозаписи, которую сделал Егор. Хор хриплых голосов распевал нечто, напоминавшее извращённую вариацию православных песнопений. Как если бы хористы в них были пьяными и выдумывали на ходу. Но стоило им притихнуть, как по ветру поплыл красивый, успокаивающий голосок. Федя поднял кверху глаза и увидел, что на последнем этаже горит приглушенный и дрожащий свет. Парень сжал пистолет, постарался прочувствовать его вес в руке и вообразить себя Стрелком из Тёмной Башни. «Шизики. Трусливые мерзкие шизики.» – проговорил он про себя, настраиваясь. Хотя очень хотелось бежать. Может быть, свалить домой? Вызвать полицию, достучаться до Виктора Сергеевича? В случае чего, потом впереди будет ещё вся жизнь чтобы погоревать о том как его брата выкрала банда сумасшедших сектантов. Вдруг у них там тоже есть оружие? Вдруг он не сможет выстрелить, пистолет отнимут, а его до смерти запытают просто ради удовольствия? Очень захотелось выпить. Люди его не осудят, если он сейчас убежит. Можно бы так поступить, никто не обязан быть героем. Единственное, что мешало Феде скрыться средь тёмных ветвей – то что позади вроде как мира и не было. За спиной – пропасть, а там, за теми окнами, его маленький брат, сознание которого с каждой минутой проваливается всё глубже в бездну ужаса. Фёдор ещё раз взвесил в руке пистолет и быстрыми шагами вошел в разверстую пасть дома.
Он тихо поднимался по ступеням. Некоторые квартиры стояли открытыми нараспашку и Фёдор вглядывался в темноту за дверными проёмами. Наконец он добрался до последнего пролёта. На его счастье, вглядываться в поисках незримого этажа не пришлось – песнопения раздавались из квартиры вполне реального последнего этажа. Подойдя к двери, Федя загнал пулю в ствол и, последний раз переборов липкое желание убежать, дёрнул за ручку.
Дверь открылась и он вошел в коридор, по которому прыгали тени. Впереди виднелась тускло освещённая комната, набитая людьми. Некоторым, видимо, даже не хватило места и они стояли у входа, спиною к нему. Фёдор вскинул пистолет и что есть силы закричал: «Всем руки за голову, мордой в пол!». Пение тут же прекратилось, стоявшие у входа обернулись на него, а потом и весь проход заполонили глазеющие на него рожи. Все они, хмельные и возбуждённые, сначала смотрели на него даже радостно. Кто-то пытался протиснуться вперёд, к нему, но только до того момента, как ему удавалось разглядеть в Фединых руках пистолет.
— А, это ты, сладенький мой! – пропел женский голос из глубины комнаты. — Проходи!
Федя медленно, держа перед собой оружие, пошел к комнате. — Назад! Отошли назад! – кричал он и мужички пятились, создавая вдоль стен давку. Подойдя ближе, Федя увидел что все они как-то странно одеты. На них были простыни и наволочки, разукрашенные цветными рисунками. В росписях этих не было никакого единого стиля – делали их явно кто во что гаразд. У кого-то поверх выцветшей простыни в горошек были намалёваны кресты, у кого-то рисунки отдавали индуистскими мотивами, но у большинства – просто всякая ересь: надписи, кривые рожи с нимбами и совсем уж плохо нарисованные собаки. Федя почувствовал даже некоторое разочарование.
Наконец, он вошел в комнату. Толпа человек в двадцать прижималась к стенам, густо разрисованным и исписанным надписями до неразличимости. Дрожащий свет исходил от старенького стола, который был густо уставлен свечами, как и парочка тумб по разным углам комнаты. А у окна, на ветхом кресле, поджав к себе ноги, развалилась собачница. Кусок красной ткани прикрывал её плечи, ниспадая на дряблые бёдра. Под ногами у неё разлёгся тот самый большой лохматый пёс. Собачница встретила Федю улыбкой продавца-консультанта из магазина роскоши, и только было раскрыла рот, как тут же осеклась. — Откуда у тебя пистолет? – голос у неё дрогнул. Она вся сжалась.
— Где мой брат?! – крикнул Федя, который не переставая рыскал взглядом по комнате.
— Не знаю. – затараторила она. — Откуда же мне знать?
— Я тут! Я тут! – раздался детский крик со стороны серванта. По единственной уцелевшей дверце заколотили изнутри. Один из мужичков дёрнулся в ту сторону, но дуло пистолета уговорила его не делать резких движений. Ветхая дверь серванта с хрустом вылетела и Егорка выпрыгнул на свободу. Он подбежал к брату, вцепился тому в ногу и громко заплакал.
— Феденька, любимый, это я всё не со зла. – пролепетала собачница. — Останься лучше со мной. Будут у тебя слуги. Я тебе все божьи замыслы расскажу. — она вновь вальяжно раскинулась в кресле и улыбнулась.
— Я…я… — замешкался Федя, подбирая слова. — Я тебе сейчас ебало нахрен прострелю, поехавшая ты тварь.
Собачницу перекосило от злобы. Лицо её исказила такая гримаса, что Федя прикусил язык. Он медленно присел, закинул на плечо брата и стал пятиться.
— А пистолет у него наверное и не настоящий! – прошипела собачница. — Ну откуда у такой сопли пистолет?! Фас! – злобно прохрипела она и лохматый пёс взревел, взъерошился, одним махом перескочил всю комнату и оказался у Фёдора перед носом. Бам! Громогласный, оглушительный выстрел прямо в разинутую пасть! Пёс бездыханной тушей повалился на пол. На несколько долгих секунд все как будто оглохли. Сектанты у стен попадали на пол прямо друг на друга. Но шок от выстрела стал проходить. Все робко приподняли и уставились на собачий труп. Что-то было не так. Один мужичок робко, на коленях подполз к лохматому и повертел его морду. — А крови то нет. Отверстия нет. От разрыва сердца подох. – заключил мужичок. — Холостые. – добавил кто-то. Вся свора медленно подняла глаза туда, где стоял Федя. А он, и сам уж смекнув в чём дело, выскользнул из квартиры.
Когда, он пыхтя и задыхаясь по весом брата, преодолел третий пролёт, злосчастную квартиру вырвало телами озверевших мужиков. Они мешали один другому, выли, смеялись и улюлюкали. Один из них прыгнул через перила вниз, чтобы преодолеть несколько этажей сразу, но не рассчитал свои силы и, перекувырнувшись, шмякнулся головой об ступеньки прямо перед Федей. Парень вскрикнул, отшатнулся, но, подстёгиваемый животным страхом, перешагнул через тело и бросился дальше. Погоня наверху тоже на секунду затормозилась и, видимо, когда бежавшие позади влетели в передних, по подъезду разнеслось ещё несколько звучных ударов о бетон. Только их ярость и толкотня помогли Феде справиться с лестницей. Наконец он выскочил из подъезда, но остановился, потому как сил бежать уже не осталось. Он скинул ревущего брата с плеча, пошарил в кармане и достал телефон с включённым фонариком, иначе бежать по ночному лесу с такой ношей было бы невозможно. Егорка вдруг сам побежал дальше, а Федя, задыхаясь, быстрым шагом последовал за ним. Через секунду, услышав что крики за спиной стали громче, он вновь перешел на бег, поравнялся с братом, подхватил его на ходу и с невероятным усилием закинул на плечо. Они успели забежать на тропу, скрытую деревьями, когда ревущая толпа вырвалась из подъезда. Сектанты остановились в замешательстве. Одни показывали в сторону тропы, по которой убежали братья, другие тыкали пальцами в свои стороны. На мгновение показалось, что ребята спасены, что они успели скрыться и сектанты сейчас разбредутся шариться кто куда, не придя к согласию. Но из окна высунулась собачница и звонко свистнула.
— Они вон там, к домам бегут! – крикнула она своим слугам и те, вновь распалившись, начали горланить на все голоса и бросившись вдогонку.
Братья не успели, да и не могли далеко уйти. Фёдор почувствовал, что силы окончательно его оставляют, когда споткнулся и чуть было не врезался со всего маху носом в землю, выставив руку в последний момент. Брат слетел с его плеча, но особенно не ушибся и быстро поднялся на ноги. У них оставалась только одна надежда. Федя схватил за шкирку брата, который уже свыкся с тем что он теперь мешок картошки, и забрался в кусты. Они сидели, затаив дыхание, и через ветви наблюдали, как в лес ворвалась орава в разукрашенных простынях, будто за ними гонятся какие-то разбойники из детского спектакля. Вдруг, по кустам скользнул луч света. Федя оглянулся. И правда – с другой стороны по тропе приближался фонарь. Теперь луч света ударил Фёдору прямо в глаза.
— Кто там?! Выходи! – раздался хриплый мужской голос.
— Это мы! Виктор Сергеевич, это мы! – подал голос Егорка. Федя прикрыл брату рот и высунулся на свет фонаря. — Виктор Сергеевич, прячьтесь! Они бегут сюда! – надрывным шепотом проговорил он.
Фонарь уставился в землю и парень увидел в руках отставного майора охотничье ружьё.
— Вижу. – кивнул тот. — Вылазь и не ссы. Сейчас всё порешаем.
Братья выкарабкались из кустов. Федя с трудом встал – ноги у него были ватные. Он успел подивиться тому, что в остальном чувствует себя вполне сносно. Да, ему с трудом удавалось ворочать языком, шевелить потрескавшимися губами и онемевшие пальцы, казалось, не слушались, но всё это воспринималось как явления вторичные и маловажные, которыми он мог сейчас спокойно пренебречь.
— Ствол не потерял хоть? – поинтересовался Виктор Сергеевич.
Федя достал из-за ремня пистолет и вытащил обойму.
— П-п-атроны холостые.
— А ты думаешь я бы тебе пистолет с боевыми дал? Совсем придурком меня считаешь? Кто ж знал что у вас тут такое. – Виктор Сергеевич достал из нагрудного кармана две обоймы и протянул Феде. — Без моей команды ствол не подымай.
Тут свора уж их нагнала. Тяжело дыша, мужики остановились, ослеплённые светом фонаря, шагах в десяти. Виктор Сергеевич направил ружьё вверх, и по лесу разнёсся гром выстрела.
— Кто сделает шаг – стреляю! – Виктор Сергеевич постарался сказать это по-командирски, но всё равно прозвучал растерянно. Он точно не рассчитывал на такое странное, смехотворное и пугающее, безумное зрелище. Виктор Сергеевич выжидательно оглядел толпу, которая не помещалась на тропе и часть её была скрыта. Убедившись, что они действительно подчинились, майор скомандовал, обращаясь к Феде: — Уходим. Медленно. Ты первый, а следом.
Фёдор обошел майора и осветил себе путь фонариком. Но не успели они, развернувшись, сделать и пару шагов, как из кустов, с нескольких сторон одновременно в них полетели камни. Один стукнул отставного майора в голову и в этот момент вся орава кинулась к ним. Однако, их расчёт не оправдался. Виктор Сергеевич ничуть не упал, а только пошатнулся, хоть кровь у него и хлынула. Один из своры ухватился за его ружьё, но майор выдернул своё оружие из его лап и заряд дроби свалил нападавшего, зацепив попутно ещё и ринувшуюся было следом за ним парочку. Федя вскинул пистолет и, зажмурившись, выстрелил в какого-то иссушенного типа, который выскочил на него из кустов. Тут же раздался ещё один выстрел ружья и следом секундный, но пронзающий до глубины души крик. С воем и скулежом, шайка бросилась наутёк. Но, не успев ещё осознать ужасное происшествие, Федя услышал ещё несколько выстрелов где-то неподалёку. Он огляделся и увидел как к ним стремительно приближается, слепя фонариками, кучка людей.
— Полиция! Никому не двигаться! – крикнули из темноты. — Бросить оружие!
— Бросай. – сказал Виктор Сергеевич и его ружьё шумно лязгнуло о твёрдую землю. Федя разжал руку, сжимавшую пистолет. — Это я вызвал, когда увидел из окна как ты к лесу бежишь. – добавил Виктор Сергеевич.
На несколько секунд и они, с поднятыми руками, и полицейские, которых уже было видно, потому как они теперь направили свет фонариков на землю перед собой, застыли в немой сцене. Несколько полицейских спохватились, и, быстро подбежав, скрутили Федю с отставным майором, и уложили лицом в землю. Холодный металл сдавил запястья. Полицейские осветили фонариком трупы и один из них начал неразборчиво передавать что-то по рации.
– Капитан, моя фамилия Скоробогатько, я майор полиции в отставке. – начал громко и чётко Виктор Сергеевич, при этом покорно выполняя все требования придавившего его коленом к земле полицейского. — В левом кармане удостоверение. А твоего командира зовут Михаил Петрович Евтихов. Вызвони его, пусть подъедет к вам отдел.
Сотрудник с капитанскими погонами пошарил у Виктора Сергеевича в кармане и достал удостоверение.
— Михаила Петровича я вызвоню, майор. Обязательно вызвоню, об это уж не переживай. – с какой-то двусмысленной грустной колкостью процедил капитан.
VIII
Федю отпустили быстро. По подписке о невыезде как опекуна малолетнего ребёнка. А потом началась долгая, муторная эпопея с судами над ним и Виктором Сергеевичем, который полгода провёл в сизо. Пришлось даже по доверенности продать его квартиру. Но не сказать, чтобы старые служебные связи ему совсем не помогли. В конце концов для Феди удалось добиться оправдательного приговора. Да и Виктора Сергеевича, теперь уже никакого не майора, в конце концов осудили только по мелким, попутным статьям и, когда Егорка пошел в третий класс, первого сентября в школу его уже провожал Виктор Сергеевич, который стал для ребёнка приёмным отцом. Сектантов, конечно, начали потом искать, но их уж и след простыл.
В конце концов ребята продали наследственную квартиру и переехали подальше от места действия нашего рассказа. На новом месте все трое они стали жить поживать даже и лучше прежнего. А собачница… Однажды где-то объявится. Только это уже будет другая история.