Снимали позавчера в одной конторе – надо было записать интервью с ее руководителем. А офис – в обычном жилом доме, комнатки маленькие, вусмерть заставленные столами, компами, принтерами, стеллажами. И тут наша группа — с массой осветительных приборов, штативом, камерой.
Оператор начал выбирать, куда бы посадить выступающего. Чтобы на заднем плане не маячили неаккуратные розетки или разводы на обоях. Окружающие отнеслись с пониманием – начали двигать столы, убирать папки разные. Короче, очистили относительно приемлемое место. Посадили выступающего за стол. А на нем (на столе, естественно, а не на выступающем) такой деловой беспорядок – бумаги-диски-ручки. А поверх всего большая пластиковая бабочка (бр-р-р-р, я сразу поняла, что дело добром не кончится!).
Оператор смотрит в видоискатель и говорит:
— Все ок. Только вот бумаги со стола уберу — и вполне пристойная картинка будет.
И двигается к столу. И тут все офисные обитатели, столпившиеся в дверях в предвкушении съемок, дружно орут: «Не-е-е-ет!».
— Как это – нет? — удивляюсь я. — Мы же вам тут все двигали, стеллаж вон уронили, и никто не возражал. А здесь просто бумаги аккуратно сложить. И бабочку убрать – она в тему интервью ну никак не вписывается.
Офисные обитатели молчат, переглядываются. А руководитель, с которым интервью, нервно так к столу подходит, сгребает бумаги и бабочку прячет в стол. — А Витечка?... — подает голос какая-то из офисных девушек.
Но наш интервьюируемый бросает на нее грозный взгляд и плюхается на стул с таким видом, как будто совершил подвиг. «Интересные порядки в офисе», — думаю я. Но спрашивать нет времени. Включаем приборы, камеру, оператор говорит: «Работаем». Я начинаю задавать вопрос...
Ба-бам! Взрывается лампочка в одном из приборов. Оператор с ассистентом начинают выяснять отношения — кто не проверил. Я ору на всех — время идет, а мы не снимаем. И выступающий наш как-то совсем загрустил, сидит на стуле, съежился, смотрит исподлобья. А офисная публика шушукается. И я краем уха слышу фразу: «Ну вот, начинается!».
В общем, расставляем оставшийся свет, оператор камеру включает, я опять пытаюсь задать вопрос. И слышу из-за спины такое: хр-р-р-гр-р-р, хр-р-гр-р-р.
— Мать-мать-мать! — орет оператор. Ну, конечно! Камера кассету зажевала.
Но дополнительная кассета есть.
И тут наш интервьюируемый срывается со стула, с него летит петличка-микрофон, из рук выпадает блокнот. И начинает он плаксиво так:
— Ребята, давайте я другу позвоню, у него в офисе ремонт, все дела. Давайте там снимем, а? А давайте в соседний дом перейдем? Только не здесь, ладно?
Смотрю на мужика — мама мия! Совсем невменяемый, сейчас не только интервью, сейчас собственного имени-отчества сказать не сможет!
— Кажется, камера гикнулась, — говорит оператор.
— Ладно, поехали тогда в нашу контору, там в студии запишем! — предлагаю я.
— Поехали! — радуется руководитель.
Ну, а в машине мы его, конечно, порасспросили, что за чертовщина у них в офисе делается. Домовой, что ли, тивишников не любит?
Оказалось, не домовой. Оказалось, что недавно у них погиб руководитель, которого все звали ласково — Витечка. И не только ласково звали, но и обожали. Он был веселый, добрый и умел мастерски выжимать бабло из головной конторы. Однажды все сотрудники даже на халяву съездили отдохнуть в Дубаи.
И вот этот любимец попадает в автокатастрофу и умирает на месте. Весь офис рыдьмя рыдает. Никто не трогает Витечкино рабочее место — типа, пусть все так же будет, как в последний день его жизни. И бумажный завал, и бабочка — Витечкин талисман. То есть неделю сохраняют этот офисный мемориал. А потом на Витечкину должность назначают нашего выступающего. Он приходит в офис, садится за стол погибшего начальника. И начинает ощущать некоторый дискомфорт. Холодок по спине пробегает. И ветерок, неизвестно откуда взявшийся при закрытых окнах, бумагами на столе шуршит. Жутковато, в общем. И новый руководитель возвращается на свое старое рабочее место. К полному восторгу офисной публики, которая еще плачет по Витечке.
А потом уборщица, которая решила разобрать бумажный завал на столе, упала и сильно ушиблась. А у сотрудника, который пытался вытащить из кипы какие-то бумажки, сгорел комп. И гикнулся плод недельной работы.
И еще бабочку решила забрать домой юная секретарша, влюбленная в Витечку. На следующее утро главбух, пришедшая на работу ни свет ни заря, чуть не получила инфаркт. Она отперла дверь в офис и в серых предрассветных сумерках увидела за Витечкиным столом неясный силуэт — человек как будто бы что-то искал. Бухгалтершу долго отпаивали валидолом, а секретаршу отправили домой — за бабочкой. И тут кто-то вспомнил, что эту самую бабочку Витечка вроде взял с собой, отправляясь в последнюю в своей жизни поездку. И как она потом в офисе появилась — неизвестно.
Короче, стол умершего начальника так и оставили в неприкосновенности — уже из страха. До тех пор не трогали, пока не заявились мы и, как Мамай, не снесли все на своем пути.
А интервью с новым руководителем мы достаточно благополучно записали в студии. Только он очень торопился — хотел побыстрее вернуться в офис и вернуть прежний вид Витечкиному столу.
Допустим, дух Витечки остался в офисе, но зачем он вредил тем, кто его так любил?
Поскольку я слаба в части психологии приведений, то позвонила потом в офис, тому несчастному руководителю, что занял место Витечки, и задала ему этот вопрос. Так вот, в конторе ходят две версии. Первая — при жизни Витечка очень не любил, когда в его вещах кто-нибудь рылся. Ну и в дальнейшем не отказался от этой привычки. Вторая версия — сами сотрудники устроили поначалу такой культ вещей своего начальника, что духу это очень понравилось. И, естественно, захотелось продолжения банкета. Кстати, те, кто не подходил к столу, не пострадали. Ну, кроме несчастной бухгалтерши.
А, да, есть еще и третья версия. В офисе вообще нечисто. Уборщицы, например, еще и до смерти Витечки опасались приходить слишком рано или слишком поздно, чтобы не оставаться в конторе одним. Так что, может, там просто орудует какая-нибудь темная сущность, маскируясь под любимого начальника.
Автор: Nik_dk