Кто-то назовет это предчувствием, но Катька называла ревностью. Ну сколько можно ждать? Ресторан, гости, красное шелковое платье струится по стройным бедрам. Светлые, искусно заколотые локоны. Длинные ресницы, ну да, слегка наращенные, но умело, незаметно, бровки, капризные губки, свои, не сделанные — Катькина гордость. Красотка, нимфа, богиня. Ну и кто скажет, что ей тридцать шесть? Двадцать три, двадцать пять от силы. Она с удовольствием поглядывала на свои отражения в огромных ресторанных зеркалах. Ну где же, когда он придет? Катька уже и звонила, и сообщения мужу отправляла, но абонент был не доступен и неприступен. Даже если учесть, что рейс самолета задержали, супруг уже должен был быть здесь, а он катастрофически опаздывал на свой же день рождения. И Катерина дико ревновала его к работе, к сотрудникам, клиентам, для которых он был всегда как раз доступен. Праздник шел своим чередом, гости веселились, пили вино, отпускали шутки про отсутствующего именинника.
Катька беспрестанно поглядывала на экран телефона, сначала украдкой, потом уже почти безотрывно, набирая и слушая бездушный голос. Вдруг телефон мелодично ожил, завибрировал. Катька открыла сообщение и замерла. Две, всего две фотографии с чужого, абсолютно незнакомого, злого номера, остановили для нее время, исказили пространство. Она заворожено рассматривала снимок, где ее Костик дремал в объятиях любовницы, такой юной и свежей, что Катька даже залюбовалась. А та, смотрела на нее со снимка дерзко, открыто с чувством превосходства. И второе фото, утреннее, трогательное, на котором будущая мама просто светится от счастья, а мужчина рядом, нежно поправляет ей волосы. Мужчины не видно, он фотографирует, но руку, такую знакомую и любимую, Катька не спутает ни с чьей другой рукой.
Почему-то смолкла музыка, куда-то делись гости. В этом новом измененном пространстве и времени Катька пила виски прямо из бутылки, сидя за рулем машины и гнала прочь, подальше от города. 'Классика жанра', — сказала подруга, рассматривая снимки, и именно эта фраза почему-то взорвала свет и тьму. Слезы отчаяния, жалости к себе и ненависти, смешали все краски. И шепот Светки про какую-то тетку за городом, которая может помочь, глупости про приворот и отворот обрели смысл. И еще, что-то там про источник, который может исполнить истинное желание, и только эта тетка в глухой деревне знает где он. Катька поверила и в тетку, и в источник. Если бы речь шла про городскую шарлатанку, то не поверила бы, а здесь тетка в глухой деревне. Денег не берет, только что-то там в дар. Катьке было все равно что, только бы избавиться от этого жгучего, острого чувства, которое гнало ее в ночь. Она мчалась сквозь колючий снег и слепящие фары, ревела, пьяно причитала в голос, прихлебывала из бутылки и снова ревела, размазывая тушь по щекам. Вот и указатель: свернуть влево и два километра вглубь. Катька остановилась у первого дома, вывалилась из машины и, шатаясь, побрела вдоль окон. Она постучала в стекло тихонько, поскребываясь, потом громче, громче. Собака заливалась лаем. Наконец вышла сонная хозяйка и заорала на собаку, на Катьку. Из всего сказанного она поняла, что нужная ей тетка и вправду живет в этой деревне, в последнем доме. Машина с визгом сорвалась с места и помчалась по спящей деревушке, переполошив всех собак. В нужном доме горел свет. Катька, отхлебнув еще виски, открыла фотографии в телефоне и снова ярость и ощущение безысходности захлестнуло ее. Она шла по кривой узкой тропинке к дому, поскальзываясь и не попадая в след, светя телефоном с ненавистными снимками, как фонариком. Остановилась на крыльце, еще раз посмотрела на высокомерный взгляд любовницы и решительно вошла без стука в дом...
— Ну, приперлась. Че надо, ночь уже? — тетка неопределенного возраста варила в кастрюле щи.
— А, Вы, правда… эта? Ну... экстрасенс что ли?
Катерину слегка пошатывало, она села на видавшую виды табуретку, втиснувшись в узкое пространство между столом и холодильником. Рукавом светлой норковой шубки задела стол, брезгливо отдернула руку от липкой клеенки с подсолнухами. Обыденность обстановки смущала и разочаровывала Катерину. Она ждала чего-то странного или необычного, но никак не этой старой клеенки.
А тетка все это время стояла, скрестив руки на груди, и насмешливо наблюдала за Катькиными попытками сидеть прямо и никуда не заваливаться.
— Надо что? Приворот, отворот?
Катька поморгала, потом засуетилась, стала искать то ли сумочку, то ли телефон. Неловко скинула со стола нож, подняла, стукнулась об угол и разревелась.
— Ненавижу, ненавижу! — Катька включила телефон, который оказывается все время был у нее в руке. И стала тыкать им в хозяйку, показывать маленький аккуратный животик соперницы.
— Ну давай обряд проведу. Отворот. А если к источнику хочешь, так лета жди! Руку давай!
Но Катька не хотела, не могла ждать так долго, до лета. Она протянула тетке ладонь. Красивые длинные пальцы, маникюр и кольцо обручальное. Тонкое, изящное, с маленьким камушком, когда у них с Костиком свадьба была, они дороже позволить не могли, но кольцо Катька любила и менять не собиралась. Ведьма схватила ее цепко за запястье, по-хозяйски осмотрела кисть, ладонь.
'Как курицу на рынке', — пьяно хихикнула про себя Катерина.
— Думай, думай, зачем пришла! Чего ты на самом деле хочешь.
Ведьма сжала еще сильнее Катькину руку, закрыла глаза, часто и тяжело задышала. Правой рукой она держала Катьку, а левой опиралась на кухонный нож, который воткнула прямо в стол. Что-то незримое поменялось в воздухе. Свет от лампы стал невыносимо ярким, до рези в глазах. Катька закрыла их и, как под гипнозом, слушала голос ведьмы. А в том, что она ведьма, сомнений уже не было. Властный, требовательный голос подчинил себе волю и разум, заставил Катерину представить свое истинное желание, четко и ясно.
— Нет у меня для тебя ничего! К источнику иди!
Ведьма взяла Катерину за безымянный палец и сдернула обручальное кольцо. 'Ну и пусть, так даже правильнее, мне теперь все равно', — все остальные мысли путались, кроме одной, Катька желала мести. И не какой-нибудь, а страшной, искупляющей её унижение и предательство, мести.
— Иди к источнику, прямо по дороге до реки. У моста свернешь влево, в поле. Пройдешь десять метров, там труба ржавая вверх торчит и вода льется. Услышишь, он никогда не замерзает.
И вот, Катька снова на дороге у машины, и это большое железное чудовище было чем-то из той, прежней жизни, где Катьку мог бросить и унизить муж, выставить дурой и клушей перед друзьями. Где она ревела от ревности. А сейчас с ней что-то произошло, Катька это чувствовала, она ангел, жестокий и неумолимый ангел мести! Или демон? Пока не решила. И в этой новой ипостаси Катька быстро добежала до реки и моста. Свернула влево, в поле, в снег. Она рвалась вперед, зачерпывая мокрый снег модными сапожками. Какие-то ветки от кустов цепляли ее платье и рвали на длинные алые полосы.
Ведьма вышла на крыльцо, вглядываясь в темноту, как будто решаясь на что-то. Потом размахнулась и выбросила Катькино кольцо. И что-то невидимое и неосязаемое отозвалось на это приношение, жадно чмокнуло, сыто вздохнуло. Или это снег упал? Ведьма вернулась в дом, посмотрела в зеркало и усмехнулась своему вновь помолодевшему отражению. Столько лет прошло, а договор еще в силе!
Вот и труба ржавая, которую Катька не столько заметила, сколько услышала в тишине звук льющейся воды. Мерзкая ведьма видимо что-то сделала с Катькой. А как иначе объяснить, что она, не чувствуя холода, подставила ладони под ледяные струи воды? В каком-то безумии Катька шептала свое страшное желание, отпивая из ладошек противную горько-соленую воду источника. Холодный воздух становился плотным и гудел, как натянутая мокрая простыня. Катька не замечала ничего. Побелевшими губами она просила мучительной смерти нерожденному младенцу и будущей матери. И нечто злое, принявшее Катькин дар, исполнило ее просьбу. Совсем рядом, где-то под Калугой, молодая женщина с фотографии не справилась с машиной, которую вдруг занесло на скользкой дороге. И по нелепой, трагической случайности, сорвалась с моста. Лед не выдержал, и машина вместе с ней медленно ушла под воду. Именно в этот момент Катька вдруг почувствовала, что ее желание исполнилось, месть свершилась. Вернулись звуки, темнота и холод, невозможный, пронизывающий, убивающий ее холод. Катька бросилась прочь от источника. Мокрое шелковое платье липло к ногам и мешало ей убежать от этого страшного места. Спасительная дорога была близко, всего каких-то десять метров. Но Катька шла и шла, запиналась, проваливалась и замерзала. Каким-то чутьем она уже понимала, что ей не удастся уйти. Она так и будет ходить по кругу, вновь и вновь возвращаясь к источнику.
Утром, с дороги кто-то увидел жуткую и в тоже время завораживающую картину. В снегу, прислонившись к ржавой трубе, сидела красивая девушка, похожая на сломанную фарфоровую куклу. Ее разорванным алым шелковым платьем играл порывистый ветер. Подхватывал, развевал и спутывал с нежными локонами. Ледяная вода из ржавой трубы тоненькой струйкой стекала по белой фарфоровой руке. В глазах застыл страх. Она понимала, что ее зима будет длиться вечно..