Как-то раз в конце октября я и мой приятель решили съездить за город, на озеро — поудить рыбу до того, как вода замерзнет. Отыскав хорошее, устланное сухими листьями место, мы не без сложностей установили палатку (туристы те ещё). День прошёл неплохо, карась ловился в изрядном количестве. Даже неохота было нести к костру для жарки таких золотистых красавцев — ну и отрывать свои, кхм, тела от насиженного берега тоже не хотелось. Но холод взял своё, и мы с корешом пошли к «шатру».
Ночью сквозь полудрёму я увидел, как товарищ неуклюже, спросонья, выбирается из палатки. Буркнув, что он мешает спать, я улёгся на спину и уткнулся взглядом в брезентовый потолок. Нет, здесь совершенно невозможно спать. Подожду его — потравим страшные байки.
Казалось, прошёл час. Я не на шутку встревожился и решил посмотреть, куда это умудрился залезть «турист».
Выходя из палатки, я с удивлением заметил, что топора у костровища нет. Ну и человек, зачем ему топор понадобился? От белок отбиваться, не иначе.
Я громко позвал корефана. Понятное дело, ответили мне только совы. И тут у меня едва сердце не остановилось. В пяти метрах в темноте стоял мой друг, с топором — не двигаясь. Потом как-то боком, словно физкультурный приставным шагом, ушёл в чащу. Его движение рассеяло иллюзию. Это был не он. Фигура была выше и шире в плечах.
Боясь подставить бок под неизвестно чей удар, я последовал его примеру и пошёл вдоль тропы энергичным приставным шагом.
Блин! Какая-то натянутая между деревьев верёвка прервала мои упражнения. Потирая шишку на лбу, я вдруг с улыбкой вспомнил, что в кармане моей пижамы (не смейтесь) лежит фонарик. О Боже, лучше бы я забыл, забыл про него. Или разбил, уронив на землю. Ибо ТО, что предстало мне в желтоватом свете «жужжалки» обернулось для меня двумя годами психбольницы.
В кустах на той стороне тропинки, где я видел силуэт, лежал мой друг. Его живот был разрублен несколькими ударами топора, кишечник вынут — и длинной верёвкой тянулся к дереву с другой стороны дорожки. Но гораздо сильнее вида выпотрошенного тела меня напугала другая вещь — я знал, что человеческие внутренности недостаточно прочны, чтобы о них спотыкаться.